Кнорре Федор Федорович. Капитан Крокус

   Король бесновался и топал ногами, но ему всё-таки было немножко не по себе, и потому он как только мог грубее кричал:
   - Что ты таскаешь всякую дрянь, дурёха! Бери лучше вот эти золотые цепочки и ожерелья, бери побольше. Сколько бы ты ни взяла, я буду считать, что легко отделался!
   Но королева Рваный Халатик, вернувшись в замок, расстелила на постели одеяло, усадила на него своего сына, маленького королишку, закутала и понесла из замка, а он смеялся от удовольствия и махал отцу на прощанье ручкой!
   Тут короля чуть-чуть не хватил удар. Уж этого-то он никак не ожидал. Он чуть было не вырвал своего сынишку силой, но ведь он дал клятву и отступить от неё не мог. И он только дёргал себя за волосы, и кусал губы, и топал ногами от бешенства и горя, украдкой глядя из окошечка башни, как королева со своей второй ношей переходит через ров по мостику и сажает своего сына среди зелёного лужка и возвращается обратно за третьей ношей...
   Но на этом месте Коко. у которого пересохло горло, прервал рассказ и сказал:
   - Уф-ф-ф!.. Я сам устал, точно мне пришлось таскать все эти ноши по крутым лестницам каменной башни, через весь двор, в ворота и через мостик на луг!
   Дети закричали со всех сторон:
   - Две ноши!.. Ты рассказал только про две!
   - Сейчас будет и третья. Кто угадает, что королева захватила с собой в третий раз? Ведь это была последняя, больше она ничего уже не могла с собой унести. Ну?
   - Я знаю! - обрадованно засмеялся Ломтик. - Сказать? Ясное дело: она пошла на кухню, в кладовую, собрала там все сладкие пирожки, и колбасы, и шоколад, и груши, и всё, что было, и унесла с собой! Верно?
   Коко заметил, что маленький Пафнутик, снисходительно улыбаясь, молчит.
   - Ну, ты догадался?
   - Конечно! Если она была разумная женщина, она должна была захватить совсем другое! Уж не колбасу, конечно!
   - Правильно!
   Пафнутик скромно улыбнулся:
   - Конечно, она взяла ценные бумаги, акции, облигации, чековую книжку короля и наличные из королевской кассы!
   - Ловко! - закричали одни дети.
   Но другие замахали руками на Пафнутика. закричали, загалдели:
   - Сам ты <ценная бумага>!
   - Попал пальцем в небо!
   И Коко пришлось продолжать самому:
   - Итак, она вернулась в последний раз в башню, и, когда она проходила через замковый двор, придворные гроздьями висели, чуть не вываливались из окошек, так им не терпелось поглядеть, что будет дальше, и запереть ворота, как только королева Рваный Халатик выйдет со своей последней ношей.
   Король был вне себя от горя. что у него отняли его маленького королишку. Он стоял багровый как свёкла и кусал кулаки, чтобы не зареветь или не убить кого-нибудь, и тут к нему подошла королева Рваный Халатик и сказала:
   - А теперь садись ко мне на спину ты, моя самая тяжёлая ноша! Больше ей в этом замке ничего не нужно было! Это даже король понял!..
   И вот придворные увидели очень скоро, как король с королевой вышли из ворот на лужок, и королева взяла на руки сына, а король взвалил на спину узел с чепчиками, ночными туфлями и платьями, и, крепко держась за руки. они вместе вернулись в замок!
   - И они устроили пир! - в восторге закричал Ломтик.
   - Здорово! - воскликнул Пафнутик. - Вот это ловкий ход, ничего не скажешь! Это почище ценных бумаг!
   И тут Коко впервые очень внимательно на него посмотрел и подумал: <До чего странный мальчик!.. Жалкий и странный!>
   Сказка кончилась, и Коко спросил:
   - Всё запомнили?
   - Всё-о!
   - Надолго?
   - Насовсем!
   И Коко, вытирая пот со лба, с облегчением подумал: <Ну, будь что будет, а ещё одна сказочка надёжно припрятана!..>
   Глава 30. ТАКАЯ УЖАСНАЯ, ЧТО ЕЙ И НАЗВАНИЯ НЕТ
   Поздней ночью, когда ребята давным-давно разбежались с пустыря, притихли в своих болотцах лягушки и все звери, от львов до самого маленького крольчонка, сопели во сне, свернувшись в отсеках железной баржи, Коко осторожно спустился с откоса крутого берега, прошёл по причалу и три раза тихонько кашлянул.
   Капитан Крокус выглянул из окошечка своей маленькой железной каютки, где он теперь проводил все дни и ночи, вышел на палубу и спустил для Коко длинную доску - сходню.
   Тяжело пыхтя, Коко прошёл в каюту и осторожно сложил в углу кипу обгорелых листков сказочных книжек.
   - Бедные сказки! - сказал Капитан Крокус, бережно разглаживая листки. Вас арестовывают и казнят, точно страшных преступников... А ты сегодня опять что-нибудь рассказывал ребятам?
   - Конечно, рассказывал. Каждый вечер мне удаётся спасти две-три сказки. Иногда только одну, если она длинная. Сегодня была длинная. Вот эта, про старого дракона, молодого короля и девушку Рваный Халатик. Я её порядочно подзабыл, так что пришлось, может быть, кое-что и приврать, но, мне кажется, сказки на это никогда не обижаются, если делаешь это от чистого сердца... Ведь правда?
   - Мне тоже так кажется. А как себя чувствует наш дедушка?
   - Он скучает, но здоровье лучше: постоянное сидение перед огнём камина ему идёт на пользу... И он ужасно любит мне почёсывать макушку. Если так пойдёт дальше, определённо прочешет мне хорошую лысинку!.. Как ты тут на барже? Сидишь себе, как на ковчеге, битком набитом всяким зверьём, и чувствуешь себя как Ной? Помнишь старую легенду о том, как Ной спасался вместе со всякой скотинкой и зверятиной от наводнения на кораблике собственной конструкции, под названием <Ковчег>?
   - За Ноем не охотилась полиция! - грустно улыбнулся Капитан. - Но я, пожалуй, чувствую себя немножко Ноем.
   - И я сейчас тоже, - жизнерадостно объявил Коко. - Только мы оба отличаемся от старика тем, что сидим и не ноем, верно?
   - Ныть и жаловаться никчёмное занятие. Но на что мы можем надеяться, как ты думаешь?
   - Если б я знал на что, я бы с утра до ночи всё время только бы на это и надеялся. И чувствовал бы себя отлично. Но, откровенно говоря, я совершенно не могу придумать, на что бы это нам начать надеяться, а?
   - Да, старина, - сказал Капитан Крокус. - Дела правда плоховаты, и на ум мне приходят странные вещи. Я вдруг начинаю вспоминать молодость и даже детство, когда я был маленьким, и я задаю себе вопрос: не зря ли я прожил жизнь?
   Коко сокрушённо покачал головой:
   - Знаешь, я неисправимо легкомысленный тип! На уме у меня всё больше разные глупые смешные истории, значит, мне гораздо легче приходится в тяжёлое время, чем тебе... Во-первых, мы ещё не прожили, а постараемся ещё пожить. Но всё равно, мы прожили не зря. Ты только вспомни: дети! Как они любили тебя, пугались. сочувствовали, восхищались твоей храбростью и твоими львами! Не стану прибедняться, меня они тоже любили. Тайные заседатели из Совета Многоэтажников со своим генерал-болваном знают, что делают, когда хотят нас уничтожить. Ведь мы учили ребят храбрости! Ты учил смотреть в глаза львам! А я, смешной, доверчивый, неловкий, беспомощный, у них на глазах побеждал всех самых сильных, жадных и хитрых! И я обливал их водой!.. И когда у меня победоносно зажигался красным светом нос и коварные враги взрывались на собственной бомбе, дети захлёбывались от восторга, хохотали и кидали моему Персику яблоки на арену! Как они смеялись! И как они радовались, что смешные, слабые и добродушные торжествуют над злыми и сильными! Не-ет, мы с тобой, видно, стали очень опасными людьми в нашем городе! Ужасно опасные! Это наполняет моё сердце гордостью!..
   Мимо старой баржи, привязанной к причалу, с музыкой гордо прошло большое, яркое освещённое судно, на палубе которого танцевали пассажиры.
   Старую баржу качнуло несколько раз на волне, в капитанской каюте слабо засветились стёкла разбитых приборов, и тень штурвального колеса легла на стенку.
   - Старушка, кажется, не прочь ещё поплавать! - сочувственно заметил Коко. - Когда нас вот так покачивает, кажется, что ты на настоящем корабле и вот-вот уплывёшь куда-то...
   Они помолчали, глядя на качающиеся столбики разноцветных огоньков, отражённых в воде.
   - Мне тоже вспоминаются последние дни детства и моя мама, - мечтательно проговорил Коко. - Так и вижу её в коротенькой розовой юбочке с блестками, как она танцевала на толстой белой лошади. В холодные ночи она укрывала меня целой кипой розовых и голубых юбочек и рассказывала мне, как я вырасту и сделаюсь страшно знаменитым музыкантом... Смешно...
   - Ни капельки! - строго отрезал Капитан Крокус. - В самом деле: кто лучше тебя умеет играть на одной струне, колокольчиках и сковородках? Или на такой вот малюсенькой скрипочке... На обыкновенном рояле всякий сыграет, это не штука!
   - Ну, мама как раз думала о другом. Она мечтала о том времени, когда не сможет уже больше танцевать на спине лошади и станет старушкой. И тогда она будет приходить на мои знаменитые концерты, и все люди будут восхищаться; до чего я быстро и громко играю на самом большом рояле, а она будет сидеть в первом ряду и гордиться, что у неё такой сын!..
   И вот однажды какой-то недотёпа из публики для смеху взорвал хлопушку под самым носом у лошади, напугал её так, что она отскочила в сторону, и мама упала и не могла подняться, и тогда клоуны подхватили её и, хихикая и показывая рожи публике, поскорей унесли на руках. Прежде чем за ней закрылся занавес, она улыбнулась, сделала ручкой <комплимент> публике. И она больше не открывала глаз до самого конца и не могла говорить и только кончиками пальцев - я как сейчас чувствую, до чего они были тоненькие и холодные, - всё время вытирала мою мокрую щёку под глазом... и всё...
   - Только не расстраивайся, - умоляюще пробормотал Крокус. - Ведь я всё это знаю и даже помню твою маму, такую тоненькую... в розовой юбочке с блёстками. Она была такая молоденькая.
   - Очень молоденькая, и это мне больше всего обидно. А ей так хотелось побыть хоть немножко старушкой, но не пришлось... Она так и осталась моей молоденькой мамой, танцующей в своей юбочке на толстой белой лошади. И это так странно думать, что я сейчас почти на двадцать лет старше своей мамы, правда?
   Коко, всхлипнув, засмеялся, и, смеясь, всхлипнул, и тихо вздохнул.
   - Да... - задумчиво сказал Капитан Крокус, тихонько сжав плечо друга. - А толстая белая лошадь скоро умерла. От горя, что некому было больше на ней танцевать.
   ...Пришло время расставаться. Коко встал и, пожав руку Капитану, на цыпочках вышел на палубу.
   В тот момент, когда Коко уже начал спускаться по доскам на причал, Капитан его окликнул и догнал.
   - Возьми, - сказал он, протягивая один из своих пистолетов. - Тебе теперь может пригодиться.
   Коко кивнул и неловко заткнул большой пистолет себе за пояс, как это делали в старину разбойники, и осторожно стал пробираться в темноте вдоль берега, а затем, цепляясь за кусты, карабкаться вверх по крутому обрыву.
   Какая-то странная маленькая фигура мчалась ему навстречу сверху, волоча за собой шлейф. В следующее мгновение они столкнулись, и Коко узнал обезьяньего дедушку. Что-то несвязно лопоча, он тряс Коко, ухватившись за рубашку на груди, выходил из себя, видя, что тот ничего не понимает, чем-то старался его напугать, предостеречь и в конце концов как сумасшедший запрыгал на одном месте, путаясь в длинном пледе, свисавшем ему ниже пяток.
   Рукой он показывал в ту сторону, где над обрывом стоял домик, откуда он, видимо, только что убежал.
   Коко закутал его в плед и взял на руки, потихоньку уговаривая успокоиться. Наконец тот стал бормотать потише и даже, положив руку на голову Коко, потихоньку почесал ему макушку.
   В доме что-то случилось. Вернее всего, просто-напросто нагрянула полиция. Вернуться на баржу, конечно, нельзя, бежать совершенно некуда. Выхода нет. Нужно возвращаться в дом. И, прижимая к себе старую обезьяну, Коко медленно стал подниматься по обрыву.
   Около дома всё было тихо. У калитки дедушка опять заволновался и, жалуясь, точно ребёнок, которого обидели в отсутствие взрослых, показал на какие-то следы, которые Коко так и не смог разглядеть.
   Коко отпер калитку - во дворе никого не было. Они поскорее прошли в дом и заперлись. Дедушка сейчас же забрался в кресло и протянул длинные чёрные руки к теплу догорающих углей.
   Когда Коко присел перед ним на корточки с ложкой, полной лекарства от простуды, старик скроил ужасную рожу и, только убедившись, что в другой руке уже приготовлен банан на закуску, сморщился, забурчал, показывая, на какую большую жертву он идёт, и начисто облизал ложку.
   Потом он уже напоказ закатил глаза и долго тряс головой, косясь на Коко, и после всех этих обычных церемоний аккуратно и вдумчиво очистил от кожуры банан, так что кожура развернулась, как лепестки цветка, откусил первый кусок и с благодушным видом начал жевать, поглядывая по сторонам.
   Встретившись глазами с Коко, он вдруг страшно вытянул губы вперёд, требуя, чтоб тот подставил щёку. Коко пододвинулся, и старик, ткнувшись ему в щёку, пошлёпал губами, что означало дружеский поцелуй. Потом рукой, в которой был зажат банан так, что свободным оставался только мизинец, дедушка, почесал приятелю макушку и сунул ему в рот банан, предлагая откусить кусочек.
   После всего этого дедушка два раза тихонько подскочил на пружинах кресла, чтоб показать, как хорошо себя чувствует в обществе такого приятного человека, как Коко, и тут они оба замерли.
   В дверь постучали. Это было странно, потому что калитка была заперта хорошим новеньким замком.
   - Кто там? - спросил Коко.
   Хрипловатый, но как будто знакомый голос ответил из-за двери:
   - Не пугайтесь, это я, Пафнутик! Я принёс пирожки!
   - Пафнутик? - тревожно переспросил Коко. - Почему ты так поздно? И что у тебя с голосом?
   - Меня не пускали мама, бабушка и папа и ещё мои тётя и дядя. Они заставляли меня рисовать картинки домиков, потому что я очень хорошо умею.
   - Ночью? - хмурясь, спросил Коко. - И чего ты так сипишь?
   - Я не слушался маму и много кушал мороженого. Разрешите, я вам только отдам корзиночку и побегу домой.
   Голос был без сомнения Пафнутика, и Коко нерешительно отпер и приоткрыл дверь. Обезьяний дедушка вскочил и стоял ногами на кресле, глядя на дверь, весь взъерошенный, испуганный, и кожура банана в его руке тихонько дрожала.
   Пафнутик вошёл странной, развязной походкой и хрипато бросил через плечо:
   - Взять! Наручники!
   Коко в ужасе всплеснул руками. При этом он воскликнул: <Пафнутик!> Но на свободе он успел выговорить только <Паф...>, потому что на его запястьях звонко щёлкнули наручники, прежде чем он успел договорить <...нутик>.
   Двое здоровенных полицейских схватили за локти скованного Коко. Двое других кинулись на обезьяньего дедушку, и всё, что он успел сделать, - это шлёпнуть одному из них в морду огрызок своего банана. Его схватили с двух сторон за руки и за ноги так крепко, что бедный старик был лишён даже своего последнего удовольствия укусить кого-нибудь из них. Барахтаясь в руках полицейских, старик только на одно мгновение сумел, вывернувшись из-за плеча врага, кинуть взгляд на своего приятеля и прощально гукнуть.
   В то же время Коко почувствовал у себя под руками ручку пистолета, торчавшего за поясом, и, хотя его сдавливали с двух сторон полицейские, он, рванувшись, отчаянным усилием достал до ручки и, успев чуть приподнять ствол так, чтобы не прострелить себе носок ботинка, надавил спуск. Пистолет Капитана Крокуса бухнул с обычным своим громом небольшой, но и не очень маленькой пушки, и в окошке со звоном вылетело стекло.
   Один из полицейских ударил Коко в живот, другой в спину и они все втроём рухнули на пол. Его быстро обыскали, ощупали и всё на нём вывернули наизнанку.
   Когда, сидя на полу, он чуть-чуть оправился и открыл глаза, он увидел, как безжизненное тело с волочащейся по полу рукой старого дедушки тащили к выходу полицейские. Пять минут назад эта самая рука держала банан, почёсывала приятелю макушку... Коко разрыдался бы, если бы не боялся насмешить своих врагов. Маленький Пафнутик с удивительно странным выражением лица стоял прямо против него и презрительно щурился.
   - Ох и мерзкий же ты мальчишка! - грустно проговорил Коко. - Что будет, когда ты вырастешь?
   Пафнутик неподвижно, пристально смотрел, не моргая:
   - Старый шут! Прекратите свою расслабленную, безмозглую болтовню! Сейчас вас отправят прямо на Чучельный комбинат. Он работает теперь и ночью. После известного вам побега животных теперь их обезвреживают сразу же... Вот как ту вонючую обезьяну. То же будет с вами. Фокусы кончены. У вас есть последнее желание?
   - Есть.
   - Говорите скорей.
   - Желаю тебе, чтоб ты пополам лопнул, маленький паршивец!
   - Шутки кончены, клоун! Балаганщик! Гороховый шут! Вы знаете, кто я? Слыхали про знаменитого сыщика Тити Ктифф? Смотрите. Это я!
   - Ай-ай-ай! Подумать только! Такой маленький - и уже такой негодяй!
   - Я не маленький. Это моё временное состояние, которое стало необходимым, чтобы проникнуть в самую сердцевину вашего заговора. Теперь вы все в наших руках... Живо отвечайте, где сбежавшие звери - кошки, собаки, львы, которых ваши сообщники увезли в чёрном фургоне? Они где-то близко, мы их всё равно обнаружим в двадцать четыре часа. Ну?
   - Вот тебе! - мужественно показал ему кукиш Коко. - Не найдёшь ни в двадцать четыре, ни в двести двадцать четыре! Близко? Пальцем в небо!
   - Убежище, где скрываются беглые, начинается с буквы <б>!.. Что, неправда? А вторая буква... Ну? Как вторая буква? Говорите, и вы облегчите свою участь. Ну? Ладно, сам скажу: <а>... Ну, а следующая?.. Дальше!
   Сердце у Коко так и обдавало холодом и жаром после каждой буквы, точно на горячую сковороду шлёпнули большую порцию мороженого! Он так и думал, что окаянный Пафнутик договорит <ржа>, и всё пропало! Но вслух Коко только засмеялся:
   - А дальше опять <б>, потом опять <а>! Так и будет <ба-ба-ба>! Сиди и квакай, как маленький несмышлёныш, который никак не научится выговорить <па-па-па>.
   - Неважно, - процедил сквозь зубы Тити-Пафнутик. - Узнаю сегодня же. Теперь слушай меня, преступный шут! Идёт последний час твоей дурацкой кривлячей, бессмысленной жизни - можешь это понять? Через час твоё чучело будет стоять на складе рядом с чучелом мартышки и другими чучелами самых тяжёлых преступников. И компания будет довольно большая!.. Быстро, последнее желание, или я тебя отправлю так.
   - Хорошо, - сказал Коко. - Последнее так последнее. Подведите меня к зеркалу!
   Толчком в спину его сразу поставили перед зеркалом. Коко критически осмотрел своё печальное изображение и покачал головой:
   - И вот в таком виде из меня сделают чучело?.. Откровенно говоря, мне это не по душе. Скажите, мерзавцы, а вам приходилось отправлять на комбинат для очучеливания, скажем... генералов?.. Ну, офицеров?
   - Сколько угодно! - самодовольно оскалился один из верзил, державших его за локти.
   - Мерси за любезность, жаба! - вежливо поблагодарил Коко. - А в каком виде их отправляли? В форме? Объясните.
   - В полной форме, в треуголках с петушиными перьями. А как же иначе его отличишь потом от других в Чучельном музее?
   - Так вот, моё последнее желание - я тоже хочу надеть перед смертью мою полную форму! А?
   - Верно. Но поживей! Одевайтесь! - нетерпеливо поморщился Тити-Пафнутик.
   - Да ведь костюм-то в цирковой костюмерной, безмозглый ты предателишка! укоризненно заметил Коко. - Привезите его сюда.
   - Нет, шут, здесь, в домике, мы тебя не оставим!.. - Тити-Пафнутик повелительным жестом указал полицейским на разбитое стекло: - Сейчас же вставить новое! Всё должно выглядеть нетронутым. Будем пропускать на пустырь всех. Обратно - никого! Мышеловка! Ясно? Всё оцепить тройной цепью. А это будущее чучело - прямо в тюрьму! Завтра, перед отправкой на комбинат, я отвезу его в цирк переодеться. - Он презрительно через плечо бросил взгляд на Коко: Слыхал, несчастный Петрушка?
   - Слыхал, гадёныш. Ты мне льстишь, называя меня этим уважаемым и милым именем: Петрушка! Это имя ласкает мой слух! - бодро и насмешливо сказал Коко.
   В последний раз он оглядел комнату, где ещё валялся на полу плед у потухающего камина, и подавил тяжёлый вздох.
   Глава 31. ОПОЗОРЕННЫЙ ДИПЛОМ ОБ ОКОНЧАНИИ ДЕТСТВА
   Капитан Крокус услышал отдалённый выстрел своей карманной пушки и понял, что это сигнал бедствия. Миролюбивый Коко ни за что не решился бы палить без крайней необходимости.
   От звука выстрела встрепенулся и проснулся поросёнок Персик, спавший, втиснувшись среди львов.
   Большую часть жизни он прожил среди львов и очень к ним привязался. Он просто обожал львов: они были такие тёплые и большие, и на них можно было влезать, как на лохматый пригорок, и теребить их за уши, и они, вздрагивая от щекотки, очень осторожно скатывали его на землю и смешливо жмурились, ожидая, когда он снова на них набросится.
   И вот, услышав ночной выстрел, весельчак Персик точно взбесился расхрюкался, растолкал львов и бросился к железной двери и попытался её выбить своим розовым пятачком.
   Капитану Крокусу пришлось спуститься в львино-поросячье отделение ковчега, чтоб попытаться его успокоить.
   - Ты же понимаешь, что здесь нельзя шуметь на всю округу! - укоризненно уговаривал Крокус. - Тише, тише! Иди ко мне в каюту, посидим вдвоём, посмотрим на огоньки.
   Но куда там! Обычно такой сговорчивый и покладистый, Персик не находил себе минуты покоя, нюхал следы, сопел от волнения, как пять больших свиней, и, постанывая от нетерпения, рвался на берег.
   На всякий случай Капитан решил вытащить на палубу доску, соединявшую баржу с причалом, чтоб поросёнок не мог убежать. Но, пока он тянул тяжёлую доску, поросёнок, который всё метался по палубе, вдруг с разбегу сиганул через борт, шумно шлёпнулся в воду и поплыл. Напрасно Капитан Крокус его звал, напрасно всматривался в темноту - ничего невозможно было разглядеть. Через минуту он услышал новый всплеск - это поросёнок, добравшись до мелкого места, выбирался на берег. Он тихонько хрюкнул, давая знать, что доплыл благополучно, и, сразу перестав шуметь и хрюкать, крадучись, стал подниматься по крутому берегу.
   Что-что, а в прятки этот поросёнок играть умел! Он сразу сообразил, что в доме чужие люди п. никем не замеченный, прижимаясь к забору, заглянул во двор. Калитка была раскрыта настежь. В доме громко переговаривались полицейские, вставляя новое стекло.
   Поросёнок, весь сжавшись и пригнувшись, осторожно переступая короткими ножками (ему казалось, что он в точности похож в эту минуту на подкрадывающуюся пантеру), обнюхал следы Коко, обрывавшиеся около полицейского автомобиля. То находя, то теряя на ходу след автомобильных шин - он был не очень-то блестящим следопытом, - Персик, обходя болотца, лужи и высокие холмы шлака, через лопуховые заросли добрался до заброшенной трубы. Очень смутно припомнил, что как будто уже бывал в этой трубе, и осторожно ступил в ещё более чёрную темноту, чем на пустыре...
   ...В это же самое время в маленькой столовой над обеденным столом уютно светила лампа, освещая тарелки с голубым ободком, сухарницу, маслёнку, откупоренную баночку с джемом и пузатую чашку, на боку которой был нарисован мышонок-боксёр.
   Это была старая детская чашка Малыша, из которой он пил ещё до того, как получил Диплом об Окончании Детства. Малыш, прихлебывая из этой чашки, доедал десятый ломтик хлеба с вареньем и маслом и отчаянно врал. А мама, намазывая ему одиннадцатый кусок, задумчиво смотрела на своего сына и с грустью слушала, как он врёт.
   Когда он на минуту запнулся, не сразу придумав, что врать дальше, мама тихонько спросила:
   - Хорошо, ты присутствовал на площади, когда там жгли сказки, но ведь всё это давно уже кончилось. А ты вернулся так поздно.
   - Ну, знаешь, я подзадержался там... Потому что... Ага, вспомнил! Ведь, знаешь, отдельные листики этих сказок взлетали, их разносило ветром, и нам, Маленьким Взрослым, велели их собирать. И мы их аккуратненько собирали и сдавали пожарным, и нас хвалили. Очень хвалили. А как же? Сказки-то вредные? Значит, и листки вредные. Верно?
   - Не знаю. - Мама отвела глаза в сторону. - Вы, Маленькие Взрослые, теперь такие умные, что знаете куда больше, чем мы, взрослые взрослые... Но, может быть, ты скажешь, зачем ты взял отбивные котлеты? Ведь они были сырые. И, если они тебе понадобились, почему ты меня не спросил? Я бы тебе сама отдала. Только поджарила бы сначала.
   - Их вовсе не надо было жарить! - выпалил Малыш, и так как это были первые слова правды за весь вечер, то он смутился и поскорей опять соврал: - То есть зачем их жарить, когда я их ни капельки не брал? Даже странно!
   Он изо всех сил постарался улыбнуться самоуверенно и насмешливо, отчего глупейшим образом скосил рот на одну сторону к правому уху и сморщил нос. Он искоса мельком глянул на маму. Она сидела не двигаясь, уставясь в одну точку. Тогда он посмотрел на неё внимательно. И наконец уставился, широко раскрыв глаза. Маленький ледяно-холодный червячок, бойко извиваясь, пополз под рубашкой от шеи вниз, вдоль позвоночника, и Малыш понял, что это страх, что он сию минуту завопит от этого страха, и крикнул:
   - Мама! Мама! Что с тобой?..
   Мама вздрогнула, моргнула и подняла глаза на сына.
   Он с облегчением почувствовал, что стряхнул червячка.
   - Ф-фу... - пробормотал он. - А я уж подумал...
   Он не договорил, что он подумал. Слишком уж страшно было это выговорить: он подумал, что у мамы испортился завод или кончилась батарейка. Тогда уже не осталось бы последних сомнений, что маму подменили автоматом, как это со многими уже случилось в городе.
   Теперь часто люди, встречаясь, так вглядывались друг в друга исподтишка, стараясь сообразить, кто перед тобой - твой старый друг или отличнейшее, прекрасно работающее на полупроводниках чучело-автомат, заряжённое кассетками с плёнкой...