Кнорре Федор Федорович. Капитан Крокус

   - Он, кажется, подружился с поросёнком, - значительно шепнул Коко.
   И Мухолапкин вприпрыжку помчался домой, смеясь от радости.
   Глава 18. СТАРУШКА-ТЯЖЕЛОВЕС
   Гамак, натянутый между двух деревьев, плавно покачивался над кудрявой зеленью морковки, петрушки и артишоков, а в гамаке покачивался Коко с газетой в руках. Посреди газеты он проткнул пальцем дырочку, через которую мог наблюдать за одной стороной забора, а роговые очки (оставшиеся от старой цирковой пантомимы) давали ему возможность видеть всё, что у него происходило за спиной: в одно из стёкол было вставлено круглое зеркальце.
   Сама газета его ничуть не интересовала, в ней только повторялись малоприятные обещания <очучелить> или даже <расплющить> под прессом всех, кто будет мешать всеобщей автоматизации или недостаточно восхищаться Новым Порядком.
   Так, притворяясь беззаботно отдыхающим дачником, ничего не подозревающим и беспечным, Коко зорко наблюдал и ждал.
   На душе у него было тяжко и тревожно. Старый друг Капитан Крокус попал в руки проклятого Почётного Ростовщика, а в трёхстах метрах от того места, где качался в гамаке Коко, в заброшенной старой барже, в разных отделениях копошились, боясь подать голос, всевозможные запрещённые зверушки, мелкие и крупные. Для того чтобы выглядеть как можно более беззаботным, он принялся напевать песенку <Сладкие, сладкие грёзы>. Сердце его до того было переполнено горечью, что все мысли его вращались вокруг самых горьких в мире вещей. Сначала он думал о желчных каплях. Потом о хинине. Потом о полыни. Потом о горчице. Он был очень беззаботным и жизнерадостным человеком, и потому, начав думать о горчице, он вспомнил вскоре и о сосисках. Он был очень добрый, но и очень толстый человек и так любил вкусно поесть! И после сосисок он стал думать о сладком пудинге. Это был довольно большой горячий пудинг на блюде. Но ему он показался маловат, и он в мыслях представил пудинг вдвое большим и причмокнул от удовольствия. Потом добавил в него побольше изюму. Облил густым душистым шоколадным соусом, и на душе у него становилось всё спокойнее и легче, и он потихоньку задремал, вдыхая аромат соуса и улыбаясь, и уронил газету так, что кончик носа высунулся в дырочку.
   Вскоре за забором послышалось лёгкое равномерное сопение, потом осторожное царапанье, и над забором появился шмыгающий по сторонам стеклянный глазок, укреплённый на конце эластичной, подвижной трубочки.
   Убедившись, что Коко заснул, стеклянный глаз осмотрел весь двор, и мягкий трубчатый нос засопел, втягивая в себя воздух. Затем появилось целиком над забором довольно противное существо или, вернее, аппарат - Комбинос. Обычно полиция пользовалась в своей работе обыкновенными примитивными механическими носами, умевшими только вынюхивать. А Комбинос умел ещё и подсматривать и записывать всё, что слышал и видел.
   Снаружи он был похож на кастрюлю, которую перевернули вверх дном и поставили на двух очень больших ящериц или совсем маленьких крокодилов, каждый на шести быстрых, бесшумных лапках с присосками. А спереди мягко покачивалось нюхательно-записывающее приспособление с глазком наверху. В целом он был красив, как старая кастрюля, и приятен для глаз, как помесь пиявки с крокодилом.
   Комбинос, осторожно нащупывая дорогу, спустился по забору во двор. Ещё мгновение, и спрятался бы, нырнув в густую траву, если бы не муравей.
   Это был муравей-разведчик, посланный на поиски диких букашек, которых можно было бы, как коров, пригнать в муравейник или устроить на них охоту, как на стадо антилоп. Спускаясь с дерева, он обнаружил привязанную к нему верёвку, влез на неё, стараясь понять, что это такое и не пригодится ли это в муравейнике, пробежал, внимательно всё ощупывая, по газете, вскарабкался повыше и теперь стоял в нерешимости перед громадной, пышущей жаром тёмной пещерой.
   <Может быть, она ведёт к центру земли? - подумал муравей. - Или за ней простираются тёплые муравейные земли, где пасутся несметные стада тучных молочных букашек? Или там скрывается злобное племя муравьев-врагов?> И муравей осторожно начал спускаться в пещеру.
   Он нырнул в пещеру, которая была ноздрёй задремавшего Коко. Коко вздрогнул и чихнул. Муравья страшным взрывом вместе с потоками воздуха отбросило далеко на траву, а вспугнутый Комбинос мгновенно повернул и бросился обратно к забору и перелез через него.
   С необычайной для такого большого и толстого человека лёгкостью Коко вывалился из гамака, не повредив ни одного артишока, подбежал к забору и, подтянувшись на руках, заглянул на ту сторону.
   Оставляя след в траве, Комбинос суетливо мчался от забора на бесшумных ножках. Коко спрыгнул на землю, подобрал камень и, опершись ногой о перекладину, снова привстал над забором, прицелился и пустил изо всех сил камень вслед беглецу.
   Из ста мальчишек, может быть, только один мог бы попасть в такую маленькую и увёртливую цель. Но Коко много лет был жонглёром, и у него была верная рука. Камень со звоном ударил Комбиноса по верхней крышке. Он мгновенно окутался облачком вонючего дыма и завертелся вокруг своей оси, щёлкая в воздухе зубчатыми кусачками, точно челюстями.
   После того как у него сработали оба оборонительных приспособления, он опять побежал дальше, оставив медленно расплывающееся вонючее облачко слезоточивого газа.
   Коко вытер пот со лба и снова повалился в гамак, чтобы отдохнуть и поразмыслить.
   <Просто покоя не дают, окаянные! Ну что ты скажешь, так и повадились один за другим!.. Первого такого я преспокойно схватил каминными щипцами для угля, отнёс и утопил в реке. Второго я поймал в капкан, сунул в печку и закрыл дверцу, чтобы он там записывал, как трещат угли, да нюхал, как пахнут горящие дрова, пока весь не расплавится. И вот они уже подослали третьего. Хорошо ещё, что они подсылают только сухопутных комбиносов, которые и плавать-то не умеют! А вдруг они выдумают ещё каких-нибудь плавучих, которые станут обнюхивать воду да и унюхают что-нибудь на барже!
   А я ни за что не могу этого допустить! Я знаю, что безвыходных положений на свете не бывает. Но где же, в таком случае, выход? Выхода нет! Убежать я не могу, потому что тогда зверушки подохнут с голоду. Остаться я тоже не могу, потому что эти комбиносы обязательно что-нибудь да пронюхают! Выхода нет! И всё-таки выход где-нибудь есть, только я его не могу найти. Главное, надо сохранять полное спокойствие. Но как сохранять спокойствие, когда я ужасно волнуюсь?.. А когда человек волнуется, ему лучше всего пойти и хоть немного закусить...>
   Так он и сделал: пошёл в дом и стал закусывать. Но даже во время еды он всё время думал и придумывал разные планы, один несбыточнее другого.
   Он очень грустно, но с аппетитом жевал бутерброды, один за другим, вздыхал и качал головой, приговаривая:
   - Ах, до чего же я легкомысленный человек! Мне надо как можно быстрее обдумать своё ужасное положение, а в голову мне всё время приходят только разные забавные сценки для цирковых выступлений, смешные случаи да старые сказочки... Ай-ай, до чего я непростительно легкомысленный!..
   В калитку робко постучали, и Коко, дожёвывая последний бутерброд, пошёл отворять. Дряхлая, согнутая в три погибели старушка, униженно кланяясь, робко вползла во двор, жалобно кряхтя под тяжёлой ношей.
   Шаркая ногами в деревянных башмаках и опираясь на палочку, она захныкала:
   - Пожалей, батюшка, бедную старушку, пусти отдохнуть у тебя где-нибудь в уголочке! Совсем я из сил выбилась, - безутешно бормотала старушка, горестно качая головой и кланяясь так низко, что её нос каждый раз чуть не цеплялся за землю.
   Коко внимательно её оглядел, сам умилился до невозможности и запричитал ещё жалобней, чем сама старушка:
   - Бедная ты, несчастная! Небось косточки-то у тебя все ломит, жилочки-то все тянет? А?
   - Ломит, сердешный, ломит косточки все до единой! Старая стала! Пожалей бедную, дай водички испить, во дворике у тебя посидеть. Пожалей сироточку, нет у меня ни отца ни двора, ни кола ни матери!
   - Просто не знаю, чем тебе и помочь, бабусенька. Двора у меня тоже нет, я тут в гостях, отца-матери тоже - сам сирота. Могу предложить кол, да зачем он тебе?
   - Пусти уж меня, родненький, хоть в дворике у тебя посидеть, водички попить. Пожалей старую! Только тем и живу, что собираю хворост себе на пропитание! Вот вязаночку набрала! - И старушка ткнула пальцем, показывая на большую вязанку, под тяжестью которой у неё гнулась спина.
   - Вижу, вижу, - с трудом сдерживая рыдания, причитал Коко в тон старушке. - До чего же ты слабенькая, до чего дряхленькая, всё равно как былиночка степная... Да водичка-то тебе, пожалуй, не по вкусу придётся. Лучше научу я тебя, как зарабатывать себе на хлеб получше, чем этим хворостом!
   - Вот уж спасибо тебе, родненький! Научи, научи старую, неразумную... Научи, сынок, как заработать на хлебушек!
   - А вот как, былиночка: шла бы ты, бабоня, в грузчики. Работа тебе как раз по плечу, хорошо бы заработала!
   Старушка икнула от удивления, собралась с духом и залилась слезами:
   - Ай, грешно смеяться над старенькими, над хиленькими да трухлявенькими!
   - Бодрей смотри на жизнь, бабоня! - с неожиданной бессердечностью стал покрикивать Коко. - Ты ещё старушка довольно свеженькая, бодренькая! Гляди, сколько в твоей вязаночке железного хвороста - килограммов сто двадцать, никак не меньше!
   Старушка надулась, злобно посматривая на него исподлобья, и уклончиво пробормотала:
   - Ну, уж ты скажешь... Сто двадцать!.. Обижаешь старого человека! Тут, может, и ста не будет!
   - Ладно, ладно, я ведь отлично знаю, откуда ты явилась!
   - Ничего подобного, вот и не оттуда! - гаркнула старушка и, прикусив язык, опять было захныкала: - Всё потешаешься над бедной. Стыдно насмешничать... Водички бы, попить бы!..
   - Какой дурак тебя надоумил нагромоздить себе на спину сто килограммов ржавых труб и гнутых железных прутьев? Чего ты мучаешься?
   Старушка подумала и неуверенно промямлила, пряча глаза:
   - Чего ты ко мне придираешься? Наш брат старые-престарые старушки все, как одна, любят собирать вязаночки хвороста в лесу. Даже написано так...
   - Написано - в лесу. А ты, дуралей, где собирал? На свалке? Старушка шмыгнула носом и вздохнула:
   - А что, это не хворост, что ли? - Она капризно передёрнула плечом. Хворост! Придираешься ты! Какой ни на есть, а хворост!
   - Ну-ка, разогнись, а то скрючившись держать столько железа - спина затрещит даже у такого здоровенного мужичищи, как ты.
   Старушка повернулась, вышла бодрым строевым шагом из калитки и, отойдя на несколько шагов, с грохотом свалила тяжесть на землю. Потом выпрямилась во весь рост, потирая поясницу, и, оказавшись здоровенным детиной, с надутым видом стала (вернее, стал), уставясь в землю, концом сапога со злостью поддавать мелкие кусочки шлака, которым был усыпан пустырь.
   - А откуда мне знать? Я в лесу ни разу в жизни не был. Я же городской. Мне велели собрать вязанку, я и собрал. А кто его знал, что он не хворост?
   - Ну, принести водички?
   - Отстань ты со своей водичкой! Привязался тоже!.. - грубо буркнул неудачливый сыщик и широко зашагал прочь.
   <Ну, кого теперь ещё придётся ждать? Уже стали живых шпиков подсылать! Вот до чего дошло! Ай-ай-ай, чем это кончится?..> - озабоченно думал Коко, глядя вслед размашисто шагавшему по пустырю сыщику.
   Глава 19. СОСИСОЧНОЕ ДЕРЕВО
   Возвратившись в полицейскую костюмерную, сыщику пришлось снова взяться за альбомы, где описывались всевозможные способы маскировки и изменения наружности для сыщиков, шпионов, шпиков, соглядатаев и доносчиков.
   Со злостью он перелистнул страничку, где была изображена старушка в чепчике, деревянных башмаках и с вязанкой хвороста на сгорбленной спине.
   - Чтоб черти взяли всех старушек, все хворосты и чепчики! Ну, да не беда, я ещё перехитрю этого хитрого клоуна! Я ему покажу! Чтоб я да не сумел так загримироваться, чтобы проникнуть в любой дом неузнанным? Ха!
   На следующей странице был рисунок с объяснением, как замаскироваться трубочистом.
   - Ну что ж, попробуем! - сказал сыщик и в несколько минут переоделся, замазал лицо ваксой и, скрестив руки на груди, стал перед зеркалом. - Нет, это тоже слишком просто! Не лучше старушки!
   Он сбросил костюм трубочиста и быстро переоделся парикмахером, потом балериной, пивной бочкой, но всё казалось ему недостаточно хитро, а ему хотелось придумать что-нибудь такое хитрое, чтоб никто на свете не смог его разоблачить.
   Напрасно он, уже спеша и нервничая, переодевался водолазом, мусорщиком, фонарным столбом, - всё было не то!
   Наконец лицо его прояснилось, и он воскликнул:
   - Ага, придумал! Уж в этом костюме никто меня не разоблачит!
   Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы одеться и тщательно загримироваться сыщиком. Это была дьявольская хитрость: ведь никому и в голову не могло прийти, что загримированный сыщиком человек на самом-то деле и есть сыщик!
   Нисколько не опасаясь, что теперь его кто-нибудь узнает, он отправился снова на Шлаковый пустырь...
   К вечеру на Шлаковом пустыре всё точно оживало: какие-то тени пробирались по заброшенной трубе, перешёптывались и в те мгновения, когда вспыхивал у кого-нибудь в руке фонарь, обменивались странными знаками, загибая кончик носа.
   Бедный Коко, истомлённый за день борьбой с разными комбиносами, так и подбиравшимися к нему со всех сторон, уже перестал чему-либо удивляться и махнул рукой на все предосторожности.
   Ещё не успевало как следует стемнеть, как с разных сторон крадучись появлялись посетители. Долговязые подростки, малыши с плохо вытертыми носами, решительные, суровые девочки в спортивных брюках пробирались по трубе или через лопухи, прижимая к груди какого-нибудь кролика, мышонка, галчонка, белку, котёнка, зяблика и чаще всего собачонку, щенка, взрослую собаку или старую, заслуженную, кроткую, всё понимающую собаку, прожившую много лет в семье.
   Иногда это просто был маленький мальчик с сосиской, зажатой в руке. Он совал её в руки Коко, неумело сделав знак кончиком носа, и, страшно довольный собой, бежал назад.
   Все дети, сдавшие своих зверей на спасательный пункт Коко, каждый вечер приносили для них еду.
   Не удивительно, что какой-нибудь мальчик таскал котлеты или пирожки своей собаке. Гораздо удивительнее, что многие, у кого на барже не было даже своего кузнечика, тоже стали набивать карманы бутербродами, кусками пирога и котлетами, которые в другое время с удовольствием съели бы сами.
   Сотни карманов штанов мальчиков и фартуков девочек в эти дни украсились странными жирными пятнами - механические воспитатели это отмечали и делали вывод: знак неряшливости! А на самом деле это был знак смелости, протеста и верности.
   Самые доверенные ребята - Малыш, Ломтик и Мухолапкин с близнецами помогали теперь принимать новых зверей и сортировали съестные припасы, иначе Коко было бы просто не справиться.
   К счастью, маленький курчавый мальчик в этот вечер привёл через пустырь маленького ослика и, обливая его морду слезами, стал умолять отвести его туда, <где не трогают зверей>. Этот ослик очень пригодился.
   На нём Коко отвёз корзинки с едой на баржу, а потом и два ящика - один кошачий, другой собачий, а третий сборный - со всяким мелким зверьём.
   Потом он роздал корм, успокоил жителей баржи, всячески уговаривая их не визжать, не лаять и не мяукать громко, чтоб не привлечь к себе внимания.
   Персик долго восторженно облизывал своего хозяина и, охмелев от радости встречи, даже откусил на память кусочек язычка от его ботинка.
   Только Нерон, вопросительно поглядев на клоуна, снова уронил тяжёлую голову на лапы и опять уставился на отверстие люка, откуда он ждал появления Капитана Крокуса. Он твердо решил или увидеть, как Капитан появляется в этом люке, или умереть, не сдвинувшись с места и не переставая ждать.
   Вконец расстроенный и усталый после тяжёлого трудового дня, Коко поздно вечером возвращался, украдкой пробираясь от берега к дому. И всё время мучительно искал и не мог найти выхода из положения, становившегося всё более безвыходным. Больше всего его огорчало, что ни одного серьёзного, глубокомысленного, хитроумного плана не складывалось у него в голове! Зато там так и теснились разные забавные цирковые сценки вроде пантомимы о хитром парикмахере, намылившем тротуар перед домом своего врага...
   У самого дома заметил он притаившегося в тени человека, одетого сыщиком, Коко простодушно подумал, что это самый обыкновенный сыщик, не подозревая, что на самом деле это необыкновенно хитрый, даже самого себя перехитривший сыщик!
   Скрываться было бесполезно. Коко зажёг у себя в комнате свет и даже отдёрнул занавеску, чтоб со двора лучше было видно всё, что происходит в доме.
   Сыщик перемахнул через забор, спрятался между грядок и, не пропуская ни одного движения, начал наблюдать.
   Немного погодя Коко зажёг фонарь и с корзиночкой в одной руке и садовыми ножницами - в другой вышел во двор, с большим чувством мечтательно напевая песенку:
   Луна сияет. Спят сады!
   Лягушки скачут у воды.
   Коко награда за труды
   Сосисок спелые плоды.
   ...На следующее утро два полицейских врача в белоснежных халатах ввели сыщика в кабинет Шефа полиции. Сыщик самоуверенно усмехнулся.
   - Ну как? Проверили? - спросил Шеф. Оба врача кивнули:
   - Проверен. Полностью нормален. Физически здоров, умственных способностей нет. Упражнение по надеванию наручников выполняет на <отлично>. Письменное упражнение по составлению доносов тоже на <отлично>. К работе годен.
   - Хорошо, - сказал Шеф и обратился к сыщику: - Теперь повторите всё, что вы мне рассказали.
   - Слушаю! - бодро начал рапортовать сыщик. - Порученный моему наблюдению так называемый клоун Коко вышел в сад с корзинкой и ножницами в руках, напевая песенку <Уже поблёкли, отцвели сосисок нежные цветы>, и приступил к сбору плодов с сосисочного дерева.
   - Стойте! - рявкнул Шеф. - Вы отдаёте себе отчёт, что такое <сосисочное дерево>?
   - Никак нет. Себе я никогда не отдаю отчёта - только вам, как своему непосредственному начальнику, я обязан отдавать отчёт.
   - Вы видали? Вы слыхали когда-нибудь про сосисочное дерево?
   - Никогда.
   - Откуда же вы взяли его?
   - Очень просто. На моих глазах упомянутый клоун Коко ножницами срезал выросшие на дереве сосиски, выбирая которые поспелее. Стебельки сосисок он срезал ножницами, а самые сосиски складывал в корзиночку. При этом он приговаривал: <Ага, поспела!.. Ну, а ты ещё зеленовата... Ну, не беда, дойдёшь на подоконнике!> Собрав урожай сосисок, он вернулся в дом и стал закусывать собранными плодами таким способом: он отрезал ломтик от своей галоши, на него накладывал сосиску, а кусочек шляпы клал сверху. Шляпу он не резал, а просто отрывал кусочками. Всё это я точно зафиксировал.
   - И вы видели, как он съел свою галошу?
   - Никак нет, он её не доел; наверно, хотел кусочек приберечь на завтрак. Потом он закурил сигару, и, когда она хорошо разгорелась, он её тоже съел и потёр себе живот. После этого он стал зевать, сказал, что пора спать, открыл дверцу шкафа, повесил себя за петельку пиджака рядом с халатом и захлопнул дверцу. Я хотел продолжать наблюдение, но тут гляжу - кто-то так преспокойно облокачивается мне на плечо. Оказывается, не кто иной, как сам клоун Коко. Стоит себе и наблюдает в окошко с таким интересом, как это он там, в комнате, сам закрывается в шкафу. После этого я принял решение поскорей явиться обо всём доложить. А после доклада вы меня отправили к врачам на освидетельствование, а теперь я вам снова...
   - Хватит! - рявкнул Шеф. - Последнее: как вы объясняете то обстоятельство, что этот клоун подглядывал в окошко в то самое время, когда он сам себя вешал за шиворот в платяной шкаф рядом с халатом?
   Сыщик стал думать. Он побагровел от усилия. Наконец он просиял и чётко отбарабанил:
   - Я так объясняю - скорей всего, очень уж ему было любопытно поглядеть!
   - Тьфу! - плюнул Шеф и сделал знак сыщику убираться.
   Глава 20. ЛЬВИНЫЙ ЧЕЛОВЕК
   Когда к нему втолкнули трёх разозлённых львов, Капитан Крокус в львиной одежде сидел, забившись в самый угол своей клетки, и напряжённо ждал, пока не задвинется дверь склада и все уйдут.
   И вот железная дверь, прокатившись по роликам, захлопнулась, щёлкнув замком, и Капитан Крокус поспешил встать во весь рост.
   - Отойдите, пустите меня вперёд, - глухо проворчал старый лев с густой длинной гривой. - Тут чужак! Я ему задам!
   Обыкновенный неопытный человек никогда бы и не догадался, что лев так много сумел сказать своим коротким ворчанием. Но Капитан Крокус знал, что львиный язык намного короче человеческого. Один и тот же звук, только произнесённый по-разному, разным тоном, может иметь ровно тридцать три разных значения, начиная от <я тебя в клочья разорву> и до <я на тебя наброшусь, чтоб вместе поиграть>. Отлично понимавший по-львиному Крокус, едва только старый лев кинулся на него, спокойно сел на пол и дружелюбно сказал (говорил он всё-таки с трудом):
   - Друг... Друг!.. Не хочу драться... Поделюсь пищей!
   Старый лев остановился, заморгал и, склонив голову набок, внимательно стал его разглядывать. Раза два он с недоумением понюхал шкуру Капитана.
   Дело в том, что люди могли принимать за льва Капитана, застёгнутого <молнией> в львиную шкуру, но лев сразу же учуял неладное.
   Капитан поспешил добавить:
   - Я не лев. Я человек-друг. Друг! Я поделюсь пищей. Он медленно расстегнул <молнию> и наполовину вылез из своей шкуры. Пока старый лев подозрительно обнюхивал голову шкуры,
   Капитан задумчиво её поглаживал.
   - Если ты человек, почему ты попал в западню для львов? - подозрительно пробурчал старый лев.
   - Эти люди - мне враги. Львы - друзья!
   - Люди нам враги. А ты не совсем человек. Может быть, ты немножко лев?
   - Ты прав, пожалуй, я немножко лев.
   Молодая львица одним прыжком подскочила к Крокусу и рыкнула:
   - Сейчас я тебя ударю лапой наповал!
   Капитан Крокус улыбнулся: у львицы были весёлые, шаловливые глаза и в голосе слышалось лукавство, а не ярость. Он тихонько дунул ей в ноздри, и она затрясла головой и, ласкаясь, подтолкнула его лапой так, что он едва не свалился.
   Старый лев сердито буркнул:
   - Не балуйся, не время баловаться! Мы в западне, тут пахнет кровью и убийством. Уррэаха! Люди всё время прячутся от нас за прутьями решётки, их никогда не достать. И только они сами умеют делать проход между прутьев!
   - Я умею делать проход! - сказал Крокус. - Но если мы выйдем из клетки, то попадём в другую ловушку - вот среди этих стен. А из неё нет выхода.
   - Всё равно, сделай проход, большая ловушка лучше! - промурлыкала молоденькая львица. - Хочу, хочу поскорей! Бегать!
   - Надо сделать проход в стенах, - сказал Крокус. - Тогда можно бежать!
   Старый лев, подталкивая носом подбородок Крокуса, обнюхал его шею и голову со всех сторон, тихонько ворча:
   - Все люди нас только ловили, и запирали, и кололи острыми палками. Почему ты хочешь открыть нам проход? Ты, наверное, почти совсем не человек? Ты почти лев, да?
   - Львиный человек! - мурлыкнула молоденькая львица и дружелюбно толкнула его плечом.
   В этот момент взволнованный и пронзительный голос протяжно запел:
   - Льви-и-иный человек! Львиииный! Миауу! Миеуу!.. - и невнятно, торопливо промяукал: - Уыпустить!.. Уыпустить всех! Всех!.. Фрр-р!..
   Это протяжно пропел и оборвал, расфыркавшись от волнения, большой дымчатый кот с горящими глазами. По-львиному произношение у него было отвратительное, вроде лепета детёныша. Но львы всё-таки поняли.
   Тотчас все кошки замяукали, застонали, завыли, заскребли от нетерпения когтями пол своих клеток. Они на все голоса молили:
   - На крышу... Пустите нас только на крышу!!! Мя-а-а!.. Тут лохматый и рваный, одноглазый и одноухий бездомный пёс, который так долго жил среди бездомных кошек, так много с ними дрался, что и объясняться по-ихнему научился отличным образом, разобрал, о чём орут кошки, и загалдел густым торопливым лаем:
   - Львиный человек всех выпустит! Всех! Всех! Всех! Живо, живо! Ручной енот, ни звука не понимавший по-львиному, тотчас понял всё, что по-собачьи пролаял рваный одноухий пёс. Он торопливо залепетал по-своему. Два барсука, услышав его голос, шумно задышали и начали переговариваться. Всё это услыхали кролики, подхватил попугай, заухала сова, зачирикали все птицы, большие и маленькие, белки возбуждённо застрекотали и защёлкали, собаки подвывали, захохотал филин, и в общем гаме совсем потонул голос синички, которая, плохо разобрав, в чём дело. уже кричала своим птенцам: <И-ду! И-ду!>
   Капитан Крокус крикнул на ухо старому льву, и тот оглушительно рявкнул. Все звери сразу замолчали, а некоторые даже на спину попадали от этого грозного рыка. Тогда старый лев сказал дымчатому коту:
   - Всем молчать! Львиный человек будет искать выход для всех!
   Дымчатый кот угодливо перемяукал всё это одноухой собаке, та отрывисто перелаяла еноту, и так всё передавали от одного к другому, пока не поняли все. Все припали к сеткам и решёткам, за которыми были заперты, и стали следить за каждым движением Капитана Крокуса.
   Капитан окончательно сбросил шкуру и внимательно стал ощупывать запор клетки. Он даже улыбнулся, найдя секрет замка. Уж он-то знал все клеточные замки на свете.
   Замок щёлкнул, и Крокус вышел из клетки и прикрыл снова дверцу.
   Старый лев крякнул одобрительно, но не двинулся с места.
   Внимательно осматриваясь по сторонам, Капитан пошёл вдоль длинного ряда клеток и зарешеченных ящиков - к выходу.