Страница:
Джеки Коллинз
Шансы. Том 1
Стремление украсть сидит в каждом, только у большинства не хватает храбрости начать.
Лаки Лючиано
Этот мир принадлежит мужчине, и так оно и должно быть.
Винсент Тереса
У того, кто к нам входит, уже нет возможности выйти.
Аль Капоне
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СРЕДА, 13 ИЮЛЯ 1977 ГОДА, НЬЮ-ЙОРК
Коста Дзеннокотти не отрывал глаз от сидевшей напротив его украшенного резьбой письменного стола девушки. Говорила она очень быстро, помогая себе энергичными жестами и выразительной мимикой. Господи! В эти мгновения он ненавидел себя из-за назойливо лезущих в голову мыслей, но поделать ничего не мог — перед ним быль самая соблазнительная женщина из всех, что ему приходилось когда-либо видеть…
— Коста! — вдруг с ходу остановившись, резко произнесла девушка. — Ты меня слушаешь?
— Конечно, Лаки, — тут же отозвался он, чуть смутившись, — своим видом его собеседница походила больше на хрупкую, худенькую школьницу. Сколько ей сейчас — двадцать семь? Двадцать восемь? Но какой ум, какая проницательность — похоже, она знала, о чем именно он подумал.
Лаки Сантанджело. Дочь его лучшего друга, Джино. Ведьма. Ребенок. Эмансипе. Искусительница. Коста знал о ней все.
— Так что ты и сам понимаешь, — порывшись в своей сумке от Гуччи, она извлекла пачку сигарет, — никоим образом отец не может вернуться сюда в настоящее время. Никоим образом. И ты должен остановить его.
Коста пожал плечами. Иногда она казалась такой несмышленой. Неужели Лаки всерьез считает, что кому-то удастся убедить Джино не делать того, к чему в данный момент направлены все его помыслы? Ей, его дочери, лучше чем кому бы то ни было известно, что это просто нереально. В конце концов, ведь они же слеплены из одного теста, Джино и Лаки, они похожи друг на друга настолько, насколько для двух человек это вообще возможно. Даже внешне она чуть ли не копия отца. То же энергичное, полное страсти лицо с оливковой от загара кожей, те же глубоко посаженные черные глаза, те же чувственные губы. Только другая форма носа: хищный, выдающийся у Джино и нежный, спокойных очертаний, более подходящий женщине, у Лаки. Густые, черные, волнистые волосы. Лаки отпустила их до плеч. Прическа Джино, конечно, короче, но и он в свои семьдесят с лишним лет не потерял еще ни единого волоса.
С сожалением Коста провел ладонью по своей голове — обширное, безудержное продолжение лба делало бессмысленными все попытки прикрыть остававшимися прядями печальную пустыню. А ведь ему всего шестьдесят восемь. Хотя, с другой стороны, чего еще можно ожидать в этом возрасте?
— Ты скажешь ему? — требовательно спросила она. — Ну? Ну так как?
Коста подумал, что сейчас лучше не говорить о том, что в этот самый момент самолет, в котором сидит Джино, уже идет на посадку. Колеса его вот-вот коснутся бетонного поля аэропорта, и Джино будет здесь. Лаки придется смириться с тем, что ее отец опять одержал верх.
Черт возьми! Похоже, что все дерьмо выплеснут на невинных зрителей, а он, Коста, сидит в первом ряду.
Тремя этажами выше, расположившись в тихом офисе своего друга Джерри Майерсона, Стивен Беркли с головой ушел в работу. Между ними существовала договоренность: если Стиву потребуется полное уединение, то по окончании рабочего дня он может прийти сюда, в этот кабинет. Услуга значительная: никаких телефонных звонков, никаких назойливых посетителей. Кабинет самого Беркли представлял собой палату сумасшедшего дома в любое время дня или ночи. А дома ему не давал покоя телефон.
Он потянулся, бросил взгляд на часы и, увидев, что уже почти половина десятого, негромко выругался. Время пролетело слишком быстро. В голове мелькнула мысль об Айлин — может, стоит позвонить ей? В театр они из-за него уже опоздали, однако в Айлин ему нравилось именно то, что ее невозможно застать врасплох, она ко всему относилась спокойно — будь то сорвавшийся поход в театр или внезапно расстроившаяся помолвка. Три недели назад он предложил ей пожениться, и Айлин ответила согласием. Стива это ничуть не удивило: от Айлин можно ожидать чего угодно, а после того как он развелся с Зизи, своей бывшей женой, его уже ничто не в состоянии поразить.
Стивену Беркли было тридцать восемь лет, ему очень не хватало спокойной, устоявшейся семейной жизни. Обрести ее он надеялся в обществе тридцатитрехлетней Айлин.
Стивен являл собой образец преуспевающего адвоката. К процветанию его подняла волна моды на чернокожих, пришедшаяся как раз на то время, когда выпускник юридического колледжа, за четыре года учебы получивший прекрасное образование, с энтузиазмом размышлял о будущей карьере. С его знаниями, умом, манерами он без особых усилий достигнет того, к чему стремится.
Этому способствовала и на редкость привлекательная внешность: атлетическая фигура шести с лишним футов ростом, открытый, прямой взгляд зеленоватых глаз, мягкие, вьющиеся, черные волосы и кожа цвета молочного шоколада. Более всего людей обезоруживало то, что Стивен не отдавал себе никакого отчета в том, насколько он красив. Это сбивало людей с толку. Предполагая в нем заносчивость, они обнаруживали вдруг радушную вежливость, готовя себя к встрече с высокомерным честолюбцем, открывали в Стивене человека, охваченного искренним желанием помочь.
Он методично разложил бумаги, с которыми работал, по отделениям своего потертого кожаного чемоданчика. Затем обвел взглядом кабинет, выключил настольную лампу и направился к двери. Сейчас он занимался одним расследованием, дело уже близилось к концу. Стивен испытывал приятную усталость, вызванную напряженной работой — его излюбленным времяпрепровождением. Даже секс по остроте ощущений отступал на второй план. И вовсе не потому, что Стивен не умел получать от него наслаждения, нет, заняться любовью с хорошей партнершей — это здорово, но вот с Зизи постель представлялась ему такой скукой. Ну давай же. Давай. Давай. Маленькой рыжеволосой Зизи мужчина требовался круглые сутки — то есть и тогда, когда Стивена рядом не было… ну да ладно, в конце концов, она нашла для себя способ проводить время. А ему нужно было прислушаться к совету матери и, во-первых, ни в коем случае не жениться на Зизи. Но кто, скажите, станет слушать родителей, когда эта штука раскалена так, что жжет ноги?
С Айлин все получилось совсем по-другому. От нее исходило некое старомодное очарование; мать сразу же и безоговорочно одобрила его выбор.
— Женись на ней, — сказала она тогда. Именно это Стивен и намеревался сделать.
Стоя на пороге, он еще раз окинул взором кабинет, захлопнул дверь и пошел к лифтам.
Дарио Сантанджело изо всех сил кусал губы, чтобы сдержать готовый вырваться крик. Лежавший поверх него худощавый темноволосый молодой человек размеренно работал бедрами. Вспышка боли. Наслаждение. Опять изысканная боль. Почти невыносимое наслаждение. Ну еще… Нет, еще нет… Он не мог больше сдерживать себя, застонал, вскрикнул, тело его сотрясалось в оргазме.
Темноволосый тут же извлек свой по-прежнему напряженный член. Дарио перевернулся на бок и глубоко вздохнул. Его партнер поднялся с постели и стоял рядом, не сводя с Дарио глаз.
Тут Дарио вспомнил, что даже не знает его имени. Ну так что? Одним безымянным юношей больше. Ни разу еще ему не приходила в голову мысль встретиться с кем-то из них вторично. «Пошли они… Трахать я их хотел». Он тихо засмеялся. Ведь именно так называются их игры, разве нет?
Не произнося ни слова, парень стоял и смотрел, как Дарио поднимается и неторопливым шагом идет в ванную. «А пусть глазеет, пусть смотрит, он меня больше никогда не увидит».
Закрыв за собой дверь ванной комнаты, Дарио склонился над биде, пуская теплую воду. Подмываться он любил немедленно. Пока он лежал там, в комнате, это было блаженством, но после того как… нет, об этом лучше не вспоминать, по крайней мере до следующего очаровательного темноволосого юноши.
Он уселся на биде, намыливая себя, растирая крепкими руками тело, а затем плавным нажатием ручки делая бьющую снизу воду все более холодной. Ледяные струйки бодрящими иголками впивались в мошонку и пенис. Слишком уж жаркий сегодня день. Такая духота, такая влажность.
Дарио надеялся, что парень скоро уйдет. «Может, провожая его до двери, следует дать ему немного денег?» Обычно в таких случаях хватало двадцати долларов.
Он накинул на себя махровый халат, посмотрелся в зеркало. Никто не дал бы ему его двадцати шести. От силы девятнадцать: стройный, высокий, с голубыми тевтонскими глазами, прямыми белокурыми волосами, Дарио очень походил на свою мать; в его облике не было ничего общего с отцом, Джино, или с этой сучкой Лаки — его родной сестрой.
Он открыл дверь и вновь прошел в спальню. Темноволосый уже натянул на себя свои грязные джинсы и майку и стоял, глядя в окно.
Из тоненькой пачки банкнот, лежавших в тумбочке, Дарио извлек две десятидолларовые бумажки. Он никогда не держал в квартире больших сумм денег — чтобы не вводить в искушение своих случайных знакомых, которых он приводил сюда с улицы. Негромко кашлянул, давая стоящему у окна понять, что тот в комнате не один. «Поворачивайся, забирай свои деньги и иди», — мысленно приказал он.
Его гость медленно развернулся. Судя по вздувшимся джинсам, член парня так и не обрел еще успокоения.
Дарио вытянул вперед руку с деньгами.
— На дорогу, — доброжелательно произнес он.
— В рот тебя, — уничтожающе ответил тот, подбрасывая на ладони связку ключей.
Дарио почувствовал страх. Он всегда старался держаться в стороне от возможных неприятностей или какого-либо насилия. Сейчас, похоже, неприятностей не избежать; это тревожное ощущение он испытал еще на улице, когда парень сам, без всякого приглашения, подошел к нему. Обычно в таких случаях Дарио брал всю инициативу на себя. Голубоглазый блондин, внешне он ничуть не походил на гомика, скорее наоборот: и манера одеваться и походка — все выдавало в нем настоящего мужчину. Он был сверхосторожен. Еще бы — имея такого отца, нельзя позволить себе ни одной фальшивой ноты.
Он шаг за шагом попятился к двери. В гостиной в ящике стола лежал на всякий случай его страховой полис: маленький, курносый револьвер 25-го калибра. Отличное средство выбить дурь из какого-нибудь дерьма.
Юноша рассмеялся.
— Ты куда это? — произнес он немного в нос. Дарио находился уже у самой двери.
— Можешь забыть о нем. Я подумал и об этом, а ключи — вот они, ото твои ключи, приятель. Понял? Твои ключи. Тебе ведь понятно, что ото значит, а? Это значит, что мы с тобой заперты в стой самой квартире. В такой же недоступности, как и задница президента Картера. Я готов поклясться, что задница у него крепкая — вроде твоей, приятель.
Неторопливым движением парень опустил руку в карман джинсов и вытащил нож, предназначенный только для одного — убивать. Десять дюймов сверкающей стали.
— Тебе же так хотелось, чтобы тебя трахнули. — В голосе звучала нескрываемая насмешка. — Вот ты и дождался. Сейчас этот щекотун оттрахает тебя так, что ты и в спешке этого не забудешь.
Дарио неподвижно замер у двери. Мозг его лихорадочно работал. Кого он привел к себе? Что этому типу нужно? Чем его можно купить?
И, в конце концов, уж не Лаки ли подослала его? Неужели эта сука решила отделаться от него раз и навсегда?
Для женщины, которой уже за шестьдесят, Кэрри Беркли выглядела потрясающе; две ежедневных партии в теннис не позволяли ее фигуре утратить стройность. Туго стянутые назад черные волосы с блестевшими в них двумя бриллиантовыми шпильками подчеркивали и без того выразительные черты ее лица: высокие скулы, чуть раскосые глаза, тяжелые, полные губы. Кэрри никогда не была красавицей — даже в молодости выглядела всего лишь очень сексуальной, — но теперь, с собранными в пучок волосами, с едва заметной косметикой, в элегантном костюме, она представляла собой весьма привлекательную даму. Почтенную. Состоятельную. С безукоризненными манерами. Чернокожая леди, сама проложившая себе путь наверх в мире этих белых.
Она сидела за рулем темно-зеленого «кадиллака», медленно продвигавшегося вдоль бровки в поисках свободного местечка. Губы сжаты в тонкую злую линию — она и в самом деле сейчас зла. Прошло уже столько лет, в течение которых никому не удавалось проникнуть в ее тайну, как вдруг в телефонной трубке раздается чей-то не поддающийся определению голос — и вот она уже гонит машину по ночным нью-йоркским улицам в сторону Гарлема, на встречу с прошлым, что казалось ей таким далеким.
Игра, в которой ее вынудили принять участие, называлась «шантаж». Обычный, примитивный шантаж.
Кэрри остановилась на красный свет, прикрыла глаза. В голове мелькнула мысль о сыне, Стивене — таким удачливом, таком уважаемом. Боже, если когда-нибудь ему станет известна правда… Об этом не хотелось даже думать.
В глаза ударил отраженный зеркалом свет фар стоявшего позади автомобиля. Она тронула машину с места. На сиденье справа лежала сумочка — чтобы приободрить себя, Кэрри коснулась ее рукой. Эту изящную вещицу подарил ей на Рождество Стив, у него был безошибочный вкус. Единственный промах, который он совершил за всю свою жизнь, — это Зизи, шлюха, бывшая одно время его женой. Но теперь их уже ничто друг с другом не связывает, ей уже не вернуться. Деньги… Какую упоительную власть заключают они в себе.
Кэрри со вздохом запустила руку в сумочку. В ладонь уперся холодный ствол небольшого пистолета. Еще чуть больше власти. Блеск оружия — весьма серьезный аргумент.
Она надеялась, что вовсе не обязательно нужно будет прибегать к нему. Разум подсказывал ей обратное. Она еще раз вздохнула…
Джино Сантанджело чувствовал усталость. Полет оказался долгим, а последние десять минут просто выматывающими. Застегнув ремни и погасив сигару, он сидел и больше всего на свете хотел обеими ногами упереться в надежную твердую землю доброй старой Америки. Слишком уж долго он отсутствовал. Как все-таки это приятно — возвращаться домой.
Ослепительно улыбаясь, мимо пропорхнула стюардесса.
— Все в порядке, мистер Сантанджело?
Каждые десять минут он был вынужден выслушивать ее «Все в порядке? Может, принести вам чего-нибудь выпить, мистер Сантанджело? Подушку? Одеяло, мистер Сантанджело? Журнал? Перекусить, мистер Сантанджело?» К президенту, наверное, не относились с большей заботой.
— Все отлично, — ответил ей Джино. «Симпатичная, но шлюшонка», — решил про себя он. Глаз у него наметанный.
— Тем лучше, — она хихикнула, — скоро мы уже будем на месте.
Да, скоро они уже будут на месте. В Нью-Йорке. Его городе. На его территории. У него дома. В Израиле было неплохо. Беззаботный отдых. Но уж лучше бы он провел эти семь лет в Италии.
Он сверился с часами, массивными, из золота, усыпанными бриллиантами, — подарком, преподнесенным ему лет десять назад известной кинозвездой. Вздохнул. Да, скоро он будет дома… Скоро опять придется заняться Лаки и Дарио. Как отца его немного тревожило то, что сейчас он совершенно не знает, чем живут его дети.
— Принести вам что-нибудь, мистер Сантанджело? — раздался над ним голосок уже другой стюардессы. Он отрицательно покачал головой. Скоро… Скоро…
Выйдя из кабинета Косты, Лаки остановилась в коридоре у двери дамской комнаты, толкнула ее. В висевшем на стене зеркале принялась изучать свое лицо и осталась им недовольна. Выглядела она изможденной и уставшей, под глазами — черные круги. Уехать бы куда-нибудь, поваляться на солнце — вот что ей сейчас больше всего нужно. Но ничего этого не будет, пока здесь все не уладится.
Она достала косметичку. Не помешает привести себя в порядок. Чуть-чуть румян, помады, так, осталось наложить тени. Встряхнув головой, рассыпала по плечам волосы, затем уложила их по-новому.
На ней были джинсы, голубая шелковая блузка, почти полностью расстегнутая. Под тонкой тканью явственно виднелись ее груди. Из сумочки Лаки достала несколько золотых цепочек, нацепила их на шею; запястья украсились широкими золотыми браслетами, в мочках ушей засверкали два гнутых из золотой проволоки кольца.
Теперь она чувствовала себя готовой отправиться в город. Менее всего хотелось ей сейчас возвращаться домой, в пустую квартиру.
Из дамской комнаты она проследовала прямо к лифтам, нажала кнопку. Лицо выражало живейшее нетерпение. Каблучком своей двухсотдолларовой парусиновой туфельки она отбивала нервный ритм. Коста старел. И кому же, черт побери, он, в конце концов, больше предан? Уж конечно, не ей — как бы он ни уверял ее в этом. Она сама сваляла дурака, не разобравшись во всем этом раньше.
Бросила взгляд на часы — творение Картье. Половина десятого. Угробить два часа на болтовню с маразматиком.
— Кусок дерьма, — сорвалось с ее губ, Лаки оглянулась по сторонам — не услышал ли ее кто. Ее никто не услышал: было слишком поздно. Огромное здание стояло абсолютно пустое.
Наконец двери лифта перед ней распахнулись, она вошла. В голове шла напряженная работа. А что, если Дорогой Папочка уже действительно на подлете? Сможет ли она с ним обо всем договориться? Готов ли он будет выслушать ее? Возможно… Все-таки она ведь тоже Сантанджело, мало этого, из двух потомков Джино мужчиной является именно она. Ей сколького удалось достичь за эти семь лет. А трудностей было немало. Правда, ей здорово помогал Коста. Но вот останется ли он на ее стороне теперь, после возвращения Джино?
Лицо Лаки стало совсем мрачным. Проклятье. Джино. Ее отец. Единственный в мире человек, который указывал ей, что она должна делать, и которому это сходило с рук. Но она давно уже перестала быть маленькой девочкой, и теперь Джино придется примириться с тем фактом, что больше он ей не босс. Не господин. Не повелитель. Она не собирается делиться с ним ничем. Ощущение власти возбуждает ее больше, чем чей-то конец. Заправляет всем она. И будет продолжать это делать. Ему остается лишь принять это к сведению.
Когда Лаки вошла в кабину лифта, Стивен Беркли даже не оторвал глаз от газеты. Случайно встретиться с кем-нибудь взглядом всегда бывает ошибкой, за этим неизбежно следовали пустые фразы типа «что-то сегодня жарко» или «а неплохая стоит погода». Беседы в лифте — глупая трата времени. Лаки тоже не обратила на него ни малейшего внимания, будучи слишком занятой своими собственными проблемами. Стив продолжал читать газету, Лаки размышляла о своем. От внезапной остановки лифта между этажами у обоих неприятно засосало под ложечкой. Свет в кабине погас, оставив мужчину и женщину в кромешной темноте.
Дарио и темноволосый двинулись с места одновременно. Однако Дарио оказался проворнее: выскользнув из спальни, он захлопнул дверь прямо перед носом своего противника. К счастью, в замке торчал ключ — Дарио без колебаний повернул его. Теперь он запер парня в спальне. Но тот запер его в квартире. В этот момент Дарио проклинал свою сверхнадежную охранную систему. Ведь она предназначалась для того, чтобы не дать постороннему проникнуть внутрь. Ему и в голову никогда не приходило, что кто-то умудрится, как в клетке, запереть его в собственной квартире. Черт побери, они оба очутились в ловушке. Что же делать? Звонить в полицию? Смешно и подумать. Они вынуждены будут взломать дверь, и тогда — что? Унижать себя признанием, что в его спальне заперт с ножом в руках шизанутый парень, хуже того — его любовник, у которого он не удосужился спросить даже имени. Всем станет известно, что он — гей, и, о Господи, если об этом услышит отец…
Нет, в полицию Дарио звонить не собирался. Безусловно, Лаки знала бы, как следует поступить в подобной ситуации. Она знала, как нужно действовать в любом положении. Но разве может он позвонить ей, принимая во внимание то, что, возможно, именно она подослала к нему этого типа? Долбаная Лаки. Всегда выдержанная.
Спокойная. Уверенная в себе. Да у нее яиц больше, чем у роты солдат. Долбаная Лаки.
Бешеный удар в дверь спальни заставил Дарио перейти к немедленным действиям. Бросившись в столу, он с ужасом уверился в том, что пистолет действительно пропал. Значит, у этой твари был не только нож, в его распоряжении находился его пистолет, и в любой момент мог последовать выстрел, который разнесет к чертям замок.
От страха Дарио вздрогнул. В это самое мгновение свет во всей квартире погас, обстановка погрузилась в мрак. Попавший в западню Дарио в кромешной тьме остался один на один со смертельно опасным маньяком.
Кэрри Беркли поняла, что заблудилась. Улицы Гарлема — когда-то такие знакомые — казались теперь враждебными и неотличимыми друг от друга. Сидя в уютной кабине автомобиля, где едва слышно шуршал кондиционер, она с отчаянием смотрела по сторонам. Из пожарных гидрантов на тротуары стекали струйки воды, полусонные фигуры людей либо жались к стенам домов, либо нетвердыми шагами взбирались по полуразрушенным ступеням лестниц.
Она совершила ошибку, отправившись сюда в «кадиллаке». Нужно было взять такси. Хотя каждому известно, что никакой таксист не согласится разъезжать взад и вперед по улицам Гарлема — тем более в такое пекло, когда местные жители, и без того горячие, раздражены еще больше — жарой и бездельем.
Неподалеку она заметила супермаркет и направила машину на стоянку у входа, «Брось ее здесь, — сказала она себе. — Пройдись пешком. В конце концов, на улице полно прохожих, никакая опасность тебе не грозит. А потом, ведь при тебе самая надежная гарантия неприкосновенности — твое лицо. Справки можно будет навести у продавщиц». В любом случае сейчас лучше избавиться от машины, хотя Кэрри и предприняла кое-какие меры предосторожности, поставив «кадиллак» таким образом, чтобы рассмотреть номер стало невозможно.
Захлопнув дверцу, она прошла внутрь здания. Несмотря на цвет ее кожи, люди вокруг обращали на нее внимание. Слишком поздно Кэрри поняла, что стала чужой для этой толпы. Она не так одевалась, от нее не так пахло. Бриллиантовые заколки в волосах, бриллиантовые серьги, огромный бриллиант в кольце, которое она забыла снять.
Следом за ней устремились два подростка. Она ускорила шаг. За стойкой молоденькая продавщица была всецело поглощена манипуляциями с зубочисткой.
— Не подскажете ли вы мне… — начала Кэрри. Закончить свой вопрос она не успела. В огромном торговом зале внезапно погасли все огни.
Джино ничуть не беспокоило то, что самолет иногда проваливался в воздушные ямы. Ощущение качки скорее доставляло ему удовольствие. Закрыв глаза, он с легкостью мог представить себе, что стоит на борту катера, который швыряют в стороны волны, или правит грузовичком, несущимся по каменистой равнине. Он никогда не понимал тех, кто испытывал страх перед авиаперелетами.
Через проход от него сидела худощавая блондинка, летевшая без попутчиков. Джино бросил на нее быстрый взгляд: пальцы ее с напряжением стискивали небольшую фляжку, которую женщина то и дело подносила ко рту, делая долгие глотки какого-то без сомнения крепкого напитка.
Он успокаивающе улыбнулся.
— Это просто летний дождь, не волнуйтесь. Вы и не почувствуете, как мы сядем.
Рука с фляжкой опустилась. Блондинка среднего возраста, со вкусом одета. В молодости, похоже, весьма хорошенькая. Джино гордился тем, что мог считать себя экспертом во всем, имевшем хоть какое-то отношение к женской внешности, — еще бы, ведь он привык иметь дело только с высшим качеством, со сливками, так сказать: кинозвезды, фотомодели, дамы высшего света. Да, кое-что о женщинах он действительно знал.
— Я… Я абсолютно не переношу эту качку, — призналась блондинка. — Я просто ненавижу ее.
— Пересаживайтесь сюда, я буду держать вашу руку, может, вам станет легче, — предложил он.
Мысль о том, что физический контакт принесет ей желанное облегчение, заставила женщину быстрым движением расстегнуть ремень безопасности. Колебалась она всего одно мгновение.
— Вы уверены? — испытующе спросила она и, не дожидаясь ответа, тут же опустилась в соседнее кресло, пристегнулась, и ее острые, покрытые лаком ногти впились в мякоть его ладони.
Джино не возражал. Черт возьми — может, ей и вправду только это и требуется.
— Наверное, я выгляжу в ваших глазах полной идиоткой, — проговорила его соседка, — но на душе становится сразу гораздо спокойнее, когда можно за кого-нибудь держаться.
— Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Он посмотрел в иллюминатор — внизу раскинулось море огней. Нью-Йорк. Захватывающий вид.
— Ото! — внезапно воскликнул он.
— Что такое? — с тревогой спросила блондинка.
— Так. Ничего, — небрежным голосом ответил Джино. Ему вовсе не хотелось, чтобы она завелась еще больше. А видит Бог — она бы просто с ума сошла, если бы увидела то, что вдруг встало перед его глазами.
Нью-Йорк внизу исчез. Мгновение назад — кипящий океан света, сейчас же — темная бездна. Пустота. Господи! Он знал, что возвращения домой бывают разными, но чтобы такое…
— Коста! — вдруг с ходу остановившись, резко произнесла девушка. — Ты меня слушаешь?
— Конечно, Лаки, — тут же отозвался он, чуть смутившись, — своим видом его собеседница походила больше на хрупкую, худенькую школьницу. Сколько ей сейчас — двадцать семь? Двадцать восемь? Но какой ум, какая проницательность — похоже, она знала, о чем именно он подумал.
Лаки Сантанджело. Дочь его лучшего друга, Джино. Ведьма. Ребенок. Эмансипе. Искусительница. Коста знал о ней все.
— Так что ты и сам понимаешь, — порывшись в своей сумке от Гуччи, она извлекла пачку сигарет, — никоим образом отец не может вернуться сюда в настоящее время. Никоим образом. И ты должен остановить его.
Коста пожал плечами. Иногда она казалась такой несмышленой. Неужели Лаки всерьез считает, что кому-то удастся убедить Джино не делать того, к чему в данный момент направлены все его помыслы? Ей, его дочери, лучше чем кому бы то ни было известно, что это просто нереально. В конце концов, ведь они же слеплены из одного теста, Джино и Лаки, они похожи друг на друга настолько, насколько для двух человек это вообще возможно. Даже внешне она чуть ли не копия отца. То же энергичное, полное страсти лицо с оливковой от загара кожей, те же глубоко посаженные черные глаза, те же чувственные губы. Только другая форма носа: хищный, выдающийся у Джино и нежный, спокойных очертаний, более подходящий женщине, у Лаки. Густые, черные, волнистые волосы. Лаки отпустила их до плеч. Прическа Джино, конечно, короче, но и он в свои семьдесят с лишним лет не потерял еще ни единого волоса.
С сожалением Коста провел ладонью по своей голове — обширное, безудержное продолжение лба делало бессмысленными все попытки прикрыть остававшимися прядями печальную пустыню. А ведь ему всего шестьдесят восемь. Хотя, с другой стороны, чего еще можно ожидать в этом возрасте?
— Ты скажешь ему? — требовательно спросила она. — Ну? Ну так как?
Коста подумал, что сейчас лучше не говорить о том, что в этот самый момент самолет, в котором сидит Джино, уже идет на посадку. Колеса его вот-вот коснутся бетонного поля аэропорта, и Джино будет здесь. Лаки придется смириться с тем, что ее отец опять одержал верх.
Черт возьми! Похоже, что все дерьмо выплеснут на невинных зрителей, а он, Коста, сидит в первом ряду.
Тремя этажами выше, расположившись в тихом офисе своего друга Джерри Майерсона, Стивен Беркли с головой ушел в работу. Между ними существовала договоренность: если Стиву потребуется полное уединение, то по окончании рабочего дня он может прийти сюда, в этот кабинет. Услуга значительная: никаких телефонных звонков, никаких назойливых посетителей. Кабинет самого Беркли представлял собой палату сумасшедшего дома в любое время дня или ночи. А дома ему не давал покоя телефон.
Он потянулся, бросил взгляд на часы и, увидев, что уже почти половина десятого, негромко выругался. Время пролетело слишком быстро. В голове мелькнула мысль об Айлин — может, стоит позвонить ей? В театр они из-за него уже опоздали, однако в Айлин ему нравилось именно то, что ее невозможно застать врасплох, она ко всему относилась спокойно — будь то сорвавшийся поход в театр или внезапно расстроившаяся помолвка. Три недели назад он предложил ей пожениться, и Айлин ответила согласием. Стива это ничуть не удивило: от Айлин можно ожидать чего угодно, а после того как он развелся с Зизи, своей бывшей женой, его уже ничто не в состоянии поразить.
Стивену Беркли было тридцать восемь лет, ему очень не хватало спокойной, устоявшейся семейной жизни. Обрести ее он надеялся в обществе тридцатитрехлетней Айлин.
Стивен являл собой образец преуспевающего адвоката. К процветанию его подняла волна моды на чернокожих, пришедшаяся как раз на то время, когда выпускник юридического колледжа, за четыре года учебы получивший прекрасное образование, с энтузиазмом размышлял о будущей карьере. С его знаниями, умом, манерами он без особых усилий достигнет того, к чему стремится.
Этому способствовала и на редкость привлекательная внешность: атлетическая фигура шести с лишним футов ростом, открытый, прямой взгляд зеленоватых глаз, мягкие, вьющиеся, черные волосы и кожа цвета молочного шоколада. Более всего людей обезоруживало то, что Стивен не отдавал себе никакого отчета в том, насколько он красив. Это сбивало людей с толку. Предполагая в нем заносчивость, они обнаруживали вдруг радушную вежливость, готовя себя к встрече с высокомерным честолюбцем, открывали в Стивене человека, охваченного искренним желанием помочь.
Он методично разложил бумаги, с которыми работал, по отделениям своего потертого кожаного чемоданчика. Затем обвел взглядом кабинет, выключил настольную лампу и направился к двери. Сейчас он занимался одним расследованием, дело уже близилось к концу. Стивен испытывал приятную усталость, вызванную напряженной работой — его излюбленным времяпрепровождением. Даже секс по остроте ощущений отступал на второй план. И вовсе не потому, что Стивен не умел получать от него наслаждения, нет, заняться любовью с хорошей партнершей — это здорово, но вот с Зизи постель представлялась ему такой скукой. Ну давай же. Давай. Давай. Маленькой рыжеволосой Зизи мужчина требовался круглые сутки — то есть и тогда, когда Стивена рядом не было… ну да ладно, в конце концов, она нашла для себя способ проводить время. А ему нужно было прислушаться к совету матери и, во-первых, ни в коем случае не жениться на Зизи. Но кто, скажите, станет слушать родителей, когда эта штука раскалена так, что жжет ноги?
С Айлин все получилось совсем по-другому. От нее исходило некое старомодное очарование; мать сразу же и безоговорочно одобрила его выбор.
— Женись на ней, — сказала она тогда. Именно это Стивен и намеревался сделать.
Стоя на пороге, он еще раз окинул взором кабинет, захлопнул дверь и пошел к лифтам.
Дарио Сантанджело изо всех сил кусал губы, чтобы сдержать готовый вырваться крик. Лежавший поверх него худощавый темноволосый молодой человек размеренно работал бедрами. Вспышка боли. Наслаждение. Опять изысканная боль. Почти невыносимое наслаждение. Ну еще… Нет, еще нет… Он не мог больше сдерживать себя, застонал, вскрикнул, тело его сотрясалось в оргазме.
Темноволосый тут же извлек свой по-прежнему напряженный член. Дарио перевернулся на бок и глубоко вздохнул. Его партнер поднялся с постели и стоял рядом, не сводя с Дарио глаз.
Тут Дарио вспомнил, что даже не знает его имени. Ну так что? Одним безымянным юношей больше. Ни разу еще ему не приходила в голову мысль встретиться с кем-то из них вторично. «Пошли они… Трахать я их хотел». Он тихо засмеялся. Ведь именно так называются их игры, разве нет?
Не произнося ни слова, парень стоял и смотрел, как Дарио поднимается и неторопливым шагом идет в ванную. «А пусть глазеет, пусть смотрит, он меня больше никогда не увидит».
Закрыв за собой дверь ванной комнаты, Дарио склонился над биде, пуская теплую воду. Подмываться он любил немедленно. Пока он лежал там, в комнате, это было блаженством, но после того как… нет, об этом лучше не вспоминать, по крайней мере до следующего очаровательного темноволосого юноши.
Он уселся на биде, намыливая себя, растирая крепкими руками тело, а затем плавным нажатием ручки делая бьющую снизу воду все более холодной. Ледяные струйки бодрящими иголками впивались в мошонку и пенис. Слишком уж жаркий сегодня день. Такая духота, такая влажность.
Дарио надеялся, что парень скоро уйдет. «Может, провожая его до двери, следует дать ему немного денег?» Обычно в таких случаях хватало двадцати долларов.
Он накинул на себя махровый халат, посмотрелся в зеркало. Никто не дал бы ему его двадцати шести. От силы девятнадцать: стройный, высокий, с голубыми тевтонскими глазами, прямыми белокурыми волосами, Дарио очень походил на свою мать; в его облике не было ничего общего с отцом, Джино, или с этой сучкой Лаки — его родной сестрой.
Он открыл дверь и вновь прошел в спальню. Темноволосый уже натянул на себя свои грязные джинсы и майку и стоял, глядя в окно.
Из тоненькой пачки банкнот, лежавших в тумбочке, Дарио извлек две десятидолларовые бумажки. Он никогда не держал в квартире больших сумм денег — чтобы не вводить в искушение своих случайных знакомых, которых он приводил сюда с улицы. Негромко кашлянул, давая стоящему у окна понять, что тот в комнате не один. «Поворачивайся, забирай свои деньги и иди», — мысленно приказал он.
Его гость медленно развернулся. Судя по вздувшимся джинсам, член парня так и не обрел еще успокоения.
Дарио вытянул вперед руку с деньгами.
— На дорогу, — доброжелательно произнес он.
— В рот тебя, — уничтожающе ответил тот, подбрасывая на ладони связку ключей.
Дарио почувствовал страх. Он всегда старался держаться в стороне от возможных неприятностей или какого-либо насилия. Сейчас, похоже, неприятностей не избежать; это тревожное ощущение он испытал еще на улице, когда парень сам, без всякого приглашения, подошел к нему. Обычно в таких случаях Дарио брал всю инициативу на себя. Голубоглазый блондин, внешне он ничуть не походил на гомика, скорее наоборот: и манера одеваться и походка — все выдавало в нем настоящего мужчину. Он был сверхосторожен. Еще бы — имея такого отца, нельзя позволить себе ни одной фальшивой ноты.
Он шаг за шагом попятился к двери. В гостиной в ящике стола лежал на всякий случай его страховой полис: маленький, курносый револьвер 25-го калибра. Отличное средство выбить дурь из какого-нибудь дерьма.
Юноша рассмеялся.
— Ты куда это? — произнес он немного в нос. Дарио находился уже у самой двери.
— Можешь забыть о нем. Я подумал и об этом, а ключи — вот они, ото твои ключи, приятель. Понял? Твои ключи. Тебе ведь понятно, что ото значит, а? Это значит, что мы с тобой заперты в стой самой квартире. В такой же недоступности, как и задница президента Картера. Я готов поклясться, что задница у него крепкая — вроде твоей, приятель.
Неторопливым движением парень опустил руку в карман джинсов и вытащил нож, предназначенный только для одного — убивать. Десять дюймов сверкающей стали.
— Тебе же так хотелось, чтобы тебя трахнули. — В голосе звучала нескрываемая насмешка. — Вот ты и дождался. Сейчас этот щекотун оттрахает тебя так, что ты и в спешке этого не забудешь.
Дарио неподвижно замер у двери. Мозг его лихорадочно работал. Кого он привел к себе? Что этому типу нужно? Чем его можно купить?
И, в конце концов, уж не Лаки ли подослала его? Неужели эта сука решила отделаться от него раз и навсегда?
Для женщины, которой уже за шестьдесят, Кэрри Беркли выглядела потрясающе; две ежедневных партии в теннис не позволяли ее фигуре утратить стройность. Туго стянутые назад черные волосы с блестевшими в них двумя бриллиантовыми шпильками подчеркивали и без того выразительные черты ее лица: высокие скулы, чуть раскосые глаза, тяжелые, полные губы. Кэрри никогда не была красавицей — даже в молодости выглядела всего лишь очень сексуальной, — но теперь, с собранными в пучок волосами, с едва заметной косметикой, в элегантном костюме, она представляла собой весьма привлекательную даму. Почтенную. Состоятельную. С безукоризненными манерами. Чернокожая леди, сама проложившая себе путь наверх в мире этих белых.
Она сидела за рулем темно-зеленого «кадиллака», медленно продвигавшегося вдоль бровки в поисках свободного местечка. Губы сжаты в тонкую злую линию — она и в самом деле сейчас зла. Прошло уже столько лет, в течение которых никому не удавалось проникнуть в ее тайну, как вдруг в телефонной трубке раздается чей-то не поддающийся определению голос — и вот она уже гонит машину по ночным нью-йоркским улицам в сторону Гарлема, на встречу с прошлым, что казалось ей таким далеким.
Игра, в которой ее вынудили принять участие, называлась «шантаж». Обычный, примитивный шантаж.
Кэрри остановилась на красный свет, прикрыла глаза. В голове мелькнула мысль о сыне, Стивене — таким удачливом, таком уважаемом. Боже, если когда-нибудь ему станет известна правда… Об этом не хотелось даже думать.
В глаза ударил отраженный зеркалом свет фар стоявшего позади автомобиля. Она тронула машину с места. На сиденье справа лежала сумочка — чтобы приободрить себя, Кэрри коснулась ее рукой. Эту изящную вещицу подарил ей на Рождество Стив, у него был безошибочный вкус. Единственный промах, который он совершил за всю свою жизнь, — это Зизи, шлюха, бывшая одно время его женой. Но теперь их уже ничто друг с другом не связывает, ей уже не вернуться. Деньги… Какую упоительную власть заключают они в себе.
Кэрри со вздохом запустила руку в сумочку. В ладонь уперся холодный ствол небольшого пистолета. Еще чуть больше власти. Блеск оружия — весьма серьезный аргумент.
Она надеялась, что вовсе не обязательно нужно будет прибегать к нему. Разум подсказывал ей обратное. Она еще раз вздохнула…
Джино Сантанджело чувствовал усталость. Полет оказался долгим, а последние десять минут просто выматывающими. Застегнув ремни и погасив сигару, он сидел и больше всего на свете хотел обеими ногами упереться в надежную твердую землю доброй старой Америки. Слишком уж долго он отсутствовал. Как все-таки это приятно — возвращаться домой.
Ослепительно улыбаясь, мимо пропорхнула стюардесса.
— Все в порядке, мистер Сантанджело?
Каждые десять минут он был вынужден выслушивать ее «Все в порядке? Может, принести вам чего-нибудь выпить, мистер Сантанджело? Подушку? Одеяло, мистер Сантанджело? Журнал? Перекусить, мистер Сантанджело?» К президенту, наверное, не относились с большей заботой.
— Все отлично, — ответил ей Джино. «Симпатичная, но шлюшонка», — решил про себя он. Глаз у него наметанный.
— Тем лучше, — она хихикнула, — скоро мы уже будем на месте.
Да, скоро они уже будут на месте. В Нью-Йорке. Его городе. На его территории. У него дома. В Израиле было неплохо. Беззаботный отдых. Но уж лучше бы он провел эти семь лет в Италии.
Он сверился с часами, массивными, из золота, усыпанными бриллиантами, — подарком, преподнесенным ему лет десять назад известной кинозвездой. Вздохнул. Да, скоро он будет дома… Скоро опять придется заняться Лаки и Дарио. Как отца его немного тревожило то, что сейчас он совершенно не знает, чем живут его дети.
— Принести вам что-нибудь, мистер Сантанджело? — раздался над ним голосок уже другой стюардессы. Он отрицательно покачал головой. Скоро… Скоро…
Выйдя из кабинета Косты, Лаки остановилась в коридоре у двери дамской комнаты, толкнула ее. В висевшем на стене зеркале принялась изучать свое лицо и осталась им недовольна. Выглядела она изможденной и уставшей, под глазами — черные круги. Уехать бы куда-нибудь, поваляться на солнце — вот что ей сейчас больше всего нужно. Но ничего этого не будет, пока здесь все не уладится.
Она достала косметичку. Не помешает привести себя в порядок. Чуть-чуть румян, помады, так, осталось наложить тени. Встряхнув головой, рассыпала по плечам волосы, затем уложила их по-новому.
На ней были джинсы, голубая шелковая блузка, почти полностью расстегнутая. Под тонкой тканью явственно виднелись ее груди. Из сумочки Лаки достала несколько золотых цепочек, нацепила их на шею; запястья украсились широкими золотыми браслетами, в мочках ушей засверкали два гнутых из золотой проволоки кольца.
Теперь она чувствовала себя готовой отправиться в город. Менее всего хотелось ей сейчас возвращаться домой, в пустую квартиру.
Из дамской комнаты она проследовала прямо к лифтам, нажала кнопку. Лицо выражало живейшее нетерпение. Каблучком своей двухсотдолларовой парусиновой туфельки она отбивала нервный ритм. Коста старел. И кому же, черт побери, он, в конце концов, больше предан? Уж конечно, не ей — как бы он ни уверял ее в этом. Она сама сваляла дурака, не разобравшись во всем этом раньше.
Бросила взгляд на часы — творение Картье. Половина десятого. Угробить два часа на болтовню с маразматиком.
— Кусок дерьма, — сорвалось с ее губ, Лаки оглянулась по сторонам — не услышал ли ее кто. Ее никто не услышал: было слишком поздно. Огромное здание стояло абсолютно пустое.
Наконец двери лифта перед ней распахнулись, она вошла. В голове шла напряженная работа. А что, если Дорогой Папочка уже действительно на подлете? Сможет ли она с ним обо всем договориться? Готов ли он будет выслушать ее? Возможно… Все-таки она ведь тоже Сантанджело, мало этого, из двух потомков Джино мужчиной является именно она. Ей сколького удалось достичь за эти семь лет. А трудностей было немало. Правда, ей здорово помогал Коста. Но вот останется ли он на ее стороне теперь, после возвращения Джино?
Лицо Лаки стало совсем мрачным. Проклятье. Джино. Ее отец. Единственный в мире человек, который указывал ей, что она должна делать, и которому это сходило с рук. Но она давно уже перестала быть маленькой девочкой, и теперь Джино придется примириться с тем фактом, что больше он ей не босс. Не господин. Не повелитель. Она не собирается делиться с ним ничем. Ощущение власти возбуждает ее больше, чем чей-то конец. Заправляет всем она. И будет продолжать это делать. Ему остается лишь принять это к сведению.
Когда Лаки вошла в кабину лифта, Стивен Беркли даже не оторвал глаз от газеты. Случайно встретиться с кем-нибудь взглядом всегда бывает ошибкой, за этим неизбежно следовали пустые фразы типа «что-то сегодня жарко» или «а неплохая стоит погода». Беседы в лифте — глупая трата времени. Лаки тоже не обратила на него ни малейшего внимания, будучи слишком занятой своими собственными проблемами. Стив продолжал читать газету, Лаки размышляла о своем. От внезапной остановки лифта между этажами у обоих неприятно засосало под ложечкой. Свет в кабине погас, оставив мужчину и женщину в кромешной темноте.
Дарио и темноволосый двинулись с места одновременно. Однако Дарио оказался проворнее: выскользнув из спальни, он захлопнул дверь прямо перед носом своего противника. К счастью, в замке торчал ключ — Дарио без колебаний повернул его. Теперь он запер парня в спальне. Но тот запер его в квартире. В этот момент Дарио проклинал свою сверхнадежную охранную систему. Ведь она предназначалась для того, чтобы не дать постороннему проникнуть внутрь. Ему и в голову никогда не приходило, что кто-то умудрится, как в клетке, запереть его в собственной квартире. Черт побери, они оба очутились в ловушке. Что же делать? Звонить в полицию? Смешно и подумать. Они вынуждены будут взломать дверь, и тогда — что? Унижать себя признанием, что в его спальне заперт с ножом в руках шизанутый парень, хуже того — его любовник, у которого он не удосужился спросить даже имени. Всем станет известно, что он — гей, и, о Господи, если об этом услышит отец…
Нет, в полицию Дарио звонить не собирался. Безусловно, Лаки знала бы, как следует поступить в подобной ситуации. Она знала, как нужно действовать в любом положении. Но разве может он позвонить ей, принимая во внимание то, что, возможно, именно она подослала к нему этого типа? Долбаная Лаки. Всегда выдержанная.
Спокойная. Уверенная в себе. Да у нее яиц больше, чем у роты солдат. Долбаная Лаки.
Бешеный удар в дверь спальни заставил Дарио перейти к немедленным действиям. Бросившись в столу, он с ужасом уверился в том, что пистолет действительно пропал. Значит, у этой твари был не только нож, в его распоряжении находился его пистолет, и в любой момент мог последовать выстрел, который разнесет к чертям замок.
От страха Дарио вздрогнул. В это самое мгновение свет во всей квартире погас, обстановка погрузилась в мрак. Попавший в западню Дарио в кромешной тьме остался один на один со смертельно опасным маньяком.
Кэрри Беркли поняла, что заблудилась. Улицы Гарлема — когда-то такие знакомые — казались теперь враждебными и неотличимыми друг от друга. Сидя в уютной кабине автомобиля, где едва слышно шуршал кондиционер, она с отчаянием смотрела по сторонам. Из пожарных гидрантов на тротуары стекали струйки воды, полусонные фигуры людей либо жались к стенам домов, либо нетвердыми шагами взбирались по полуразрушенным ступеням лестниц.
Она совершила ошибку, отправившись сюда в «кадиллаке». Нужно было взять такси. Хотя каждому известно, что никакой таксист не согласится разъезжать взад и вперед по улицам Гарлема — тем более в такое пекло, когда местные жители, и без того горячие, раздражены еще больше — жарой и бездельем.
Неподалеку она заметила супермаркет и направила машину на стоянку у входа, «Брось ее здесь, — сказала она себе. — Пройдись пешком. В конце концов, на улице полно прохожих, никакая опасность тебе не грозит. А потом, ведь при тебе самая надежная гарантия неприкосновенности — твое лицо. Справки можно будет навести у продавщиц». В любом случае сейчас лучше избавиться от машины, хотя Кэрри и предприняла кое-какие меры предосторожности, поставив «кадиллак» таким образом, чтобы рассмотреть номер стало невозможно.
Захлопнув дверцу, она прошла внутрь здания. Несмотря на цвет ее кожи, люди вокруг обращали на нее внимание. Слишком поздно Кэрри поняла, что стала чужой для этой толпы. Она не так одевалась, от нее не так пахло. Бриллиантовые заколки в волосах, бриллиантовые серьги, огромный бриллиант в кольце, которое она забыла снять.
Следом за ней устремились два подростка. Она ускорила шаг. За стойкой молоденькая продавщица была всецело поглощена манипуляциями с зубочисткой.
— Не подскажете ли вы мне… — начала Кэрри. Закончить свой вопрос она не успела. В огромном торговом зале внезапно погасли все огни.
Джино ничуть не беспокоило то, что самолет иногда проваливался в воздушные ямы. Ощущение качки скорее доставляло ему удовольствие. Закрыв глаза, он с легкостью мог представить себе, что стоит на борту катера, который швыряют в стороны волны, или правит грузовичком, несущимся по каменистой равнине. Он никогда не понимал тех, кто испытывал страх перед авиаперелетами.
Через проход от него сидела худощавая блондинка, летевшая без попутчиков. Джино бросил на нее быстрый взгляд: пальцы ее с напряжением стискивали небольшую фляжку, которую женщина то и дело подносила ко рту, делая долгие глотки какого-то без сомнения крепкого напитка.
Он успокаивающе улыбнулся.
— Это просто летний дождь, не волнуйтесь. Вы и не почувствуете, как мы сядем.
Рука с фляжкой опустилась. Блондинка среднего возраста, со вкусом одета. В молодости, похоже, весьма хорошенькая. Джино гордился тем, что мог считать себя экспертом во всем, имевшем хоть какое-то отношение к женской внешности, — еще бы, ведь он привык иметь дело только с высшим качеством, со сливками, так сказать: кинозвезды, фотомодели, дамы высшего света. Да, кое-что о женщинах он действительно знал.
— Я… Я абсолютно не переношу эту качку, — призналась блондинка. — Я просто ненавижу ее.
— Пересаживайтесь сюда, я буду держать вашу руку, может, вам станет легче, — предложил он.
Мысль о том, что физический контакт принесет ей желанное облегчение, заставила женщину быстрым движением расстегнуть ремень безопасности. Колебалась она всего одно мгновение.
— Вы уверены? — испытующе спросила она и, не дожидаясь ответа, тут же опустилась в соседнее кресло, пристегнулась, и ее острые, покрытые лаком ногти впились в мякоть его ладони.
Джино не возражал. Черт возьми — может, ей и вправду только это и требуется.
— Наверное, я выгляжу в ваших глазах полной идиоткой, — проговорила его соседка, — но на душе становится сразу гораздо спокойнее, когда можно за кого-нибудь держаться.
— Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Он посмотрел в иллюминатор — внизу раскинулось море огней. Нью-Йорк. Захватывающий вид.
— Ото! — внезапно воскликнул он.
— Что такое? — с тревогой спросила блондинка.
— Так. Ничего, — небрежным голосом ответил Джино. Ему вовсе не хотелось, чтобы она завелась еще больше. А видит Бог — она бы просто с ума сошла, если бы увидела то, что вдруг встало перед его глазами.
Нью-Йорк внизу исчез. Мгновение назад — кипящий океан света, сейчас же — темная бездна. Пустота. Господи! Он знал, что возвращения домой бывают разными, но чтобы такое…
ДЖИНО. 1921
— Не нужно!
— Почему?
— Ты знаешь почему.
— А ты сказки еще раз.
— Джино, нет. Ты слышишь — нет.
— Но тебе же понравится.
— Нет, нет. О, Джино! О-о!
И так каждый раз. Нет, Джино. Не делай этого, Джино. Не нужно туда, Джино. И каждый раз все это заканчивалось одним и тем же. Как только рука его находила волшебную кнопку, они прекращали бормотать заклинания, ноги раздвигались, и он без всякого труда вместо пальца вкладывал свой напряженный великолепный член.
— Почему?
— Ты знаешь почему.
— А ты сказки еще раз.
— Джино, нет. Ты слышишь — нет.
— Но тебе же понравится.
— Нет, нет. О, Джино! О-о!
И так каждый раз. Нет, Джино. Не делай этого, Джино. Не нужно туда, Джино. И каждый раз все это заканчивалось одним и тем же. Как только рука его находила волшебную кнопку, они прекращали бормотать заклинания, ноги раздвигались, и он без всякого труда вместо пальца вкладывал свой напряженный великолепный член.