Если из Архангельска в Новгород петровская почта приходила на двенадцатый день, то из Повенца, с Онежского озера к Новгороду она шла только пять суток. Быстрота по тем временам поразительная.
   Из Повенца в Новгород послал Петр указ Репнину: прибыть с войсками в Ладогу.
   Репнин ответил: «Известно тебе государю чиню: письмо, государь, твое, писанное августа 28 дня в Повенце, принял с почты сего числа 2 сентября, в котором получил твой указ: с солдатскими полками, при себе имеющими, в Ладогу немедленно быть».
   Вслед за этим ответом Петру Репнин, готовый заранее к выступлению, 4 сентября отправил из Новгорода в Ладогу восемь полков пехотных, а через день с девятым полком отправился сам.
   О месте сосредоточения войск у Ладоги своевременно узнал и фельдмаршал Шереметев. 8 сентября он отписывал Петру: «Четыре полка солдатские нарядил по указу твоему, кроме тех, которые посланы, и велел подводы под них сбирать чьи ни есть».
   Шереметевские полки шли из Пскова в Новгород для быстроты на подводах, а дальше водным путем по Волхову в Ладогу.
   Еще задолго до окончательного решения отвоевать у шведов крепость Нотебург, или Орешек (по прежнему русскому наименованию), Петр интересовался мощностью этой важной крепости, запиравшей выход из Ладоги через Неву в Балтийское море.
   В марте 1700 года Петр писал из Воронежа князю Федору Головину о разведчике Василии Корчмине, обучавшемся в то время за границей инженерному и артиллерийскому искусству: «Напиши ему, чтоб побывал в Орешке и буде в него нельзя, хоть возле его. А место тут зело нужно: проток из Ладожского озера в море (посмотри в картах) и зело нужно ради задержания выручки».
   И Федор Головин и Корчмин были в этой свите Петра, следовавшего с войском к определенной цели – захватить Орешек и, следовательно, Неву – выход к Балтике.
   Судя по всей деловитой подготовке, по всем деталям, предусмотренным к штурму крепости, Петр через разведчика Корчмина, а также через опросы местных жителей имел достаточное представление о высоте и прочности стен крепости, а также о ее вооружении. А главное, о том, что Карл Двенадцатый с основными силами находится в таком отдалении, что никак не сможет оказать крепости «сикурсу», то есть прийти к осажденным на помощь, как это ему удалось в Нарве, когда планы Петра были рассекречены.
   Пока подходит петровская флотилия по Онежскому озеру к Свири, рассмотрим в историческом, географическом и стратегическом плане древний русский городок Орешек, у шведов ставший Нотебургом и вновь которому, по воле Петра, суждено стать городом русским под именем Шлиссельбург, переименованным в наше время в Петрокрепость…
   Ижорская земля, иначе называемая Ингрия, принадлежала древнему Новгороду.
   На этой земле, в непроходимых лесах, были деревеньки, погосты с приходскими церквами и небольшие торговые городки.
   Город Орешек, на выгодном для торга месте, основали новгородцы в 1323 году. Через двести лет в нем было около двухсот изб, три церкви и крепость.
   Ореховый остров, упоминаемый в древних летописях, расположенный на Ладожском озере у истока Невы, был годен для строительства крепости и отражения враждебных шведов и удобен для торговли с иноземцами. Он стоял, как страж, на пути «из варяг в греки». Это был важнейший участок, из-за которого иногда происходили кровавые столкновения у новгородцев со шведами.
   Веками русские держали в своих руках Орешек и побережья Невы до выхода к морю, а также и город Корелу (Кексгольм), расположенный в северо-западной части Ладожского озера, ныне называемый Приозерск. Наконец, выбрав для себя удачную пору, шведы воспользовались происходившей на Руси неурядицей так называемого «смутного времени» и захватили ряд русских городов.
   При первом царе из Романовых, Михаиле Федоровиче, в 1616 году между русскими и шведами после окончания военных действий был заключен Столбовский договор. Переговоры происходили при участии английского посредника Джона Мерика в маленькой деревушке Столбово на реке Сясь, неподалеку от Новой Ладоги. По этому договору, шведы возвратили московскому царю захваченный ими Новгород, но оставили себе из исконно русских городов Ивангород, Яму (Ямбург), Копорье, Орешек, Корелу и Ижору. Тогда же, по этому договору, Россия потеряла выход к Балтийскому морю, что очень радовало шведского короля Густава-Адольфа, который дал оценку своим успехам в таком духе:
   «Великое благодеяние оказал бог Швеции тем, что русские, с которыми мы исстари жили в неопределенном состоянии и в опасном положении, теперь навеки должны покинуть разбойничье гнездо, из которого так часто нас беспокоили. Русские опасные соседи; границы их земли простираются до Северного, Каспийского и Черного морей, у них могущественное дворянство, многочисленное крестьянство, многолюдные города, они могут выставить в поле большое войско, а теперь этот враг без нашего позволения не может ни одного судна спустить на Балтийское море… У России отнято море, и, бог даст, теперь русским трудно будет перепрыгнуть через этот ручеек».
   Спустя девяносто лет были зафиксированы мысли Петра, высказанные им в обоснование причин, заставивших его вступить в войну со Швецией:
   «Умножение флота имеет единственно целью обеспечение торговли и пристаней, пристани эти останутся за Россией, во-первых, потому, что они сначала ей принадлежали, во-вторых, потому, что пристани необходимы для государства, ибо чрез сих артерий может здравее и прибыльнее сердце государственное быть…»
   Вот почему так тщательно, деловито и тайну соблюдая готовился Петр вернуть от шведов то, что России принадлежало и без чего ей быть неможно…



Кижи


   В те старопрежние времена, когда по просеке, прорубленной северными крестьянами под руководством сержанта Михаилы Щепотева, иначе называемой «государевой дорогой», шествовал к озеру Онежскому Петр Первый с батальонами Преображенского полка, на Кижском острове стояла старая, высоченная одноглавая шатровая церковь Спаса Нерукотворного. С верхушки этой церкви хорошо просматривались окрестности. Так было надо. Ведь Кижи находились не за тридевять земель от границы и, бывало, подвергались вражеским нападениям. А с колокольни все-таки далеко видать: и Сенная Губа, и Боярщина, и залив Малое Онего через вершины прибрежных лесов виднелись во всей своей нетронутой красоте.
   Кижский погост был центром большой волости, где еще в допетровские времена числилось свыше ста деревень, раскиданных по островам и мысам. Многие деревни назывались непонятными карельскими наименованиями, но многие названия звучали и по-русски: Великая Нива, Широкое Поле, Сенная Губа, Кузнецы, Сычи, Телятниково…
   Приходский поп и жители Кижского погоста были удивлены и встревожены неожиданной вестью о походе Петра с войсками. Как быть? Вдруг да вздумается государю сделать привал на Кижском острове и посетить погост?..
   На всякий случай навели порядок. В старом бревенчатом храме вымыли потолки и стены, подчистили потускневшие иконы, на верхотуре, у самого креста, привязавшись веревкой к чешуйчатой главке, посменно сидели наблюдатели, не спускавшие глаз со стороны восточной, где за островками, со стороны Повенца, должен был показаться петровский флот с пятитысячным отрядом.
   Особенно волновался священник:
   – Куда их столько! В наш храм, дай бог, человек триста вместится, а их идут тысячи. Ну, кто при царе, те все войдут, а солдатики, те за оградой помолятся. Бог, он везде есть… – И тут же поп, не без обиды и жалости, говорил: – Надобно нам, мужички, о добром храме подумать, да за дело принявшись, построить. Этот в совершенную ветхость приходит. Дай-то боже, чтобы царь миновал нас. Так-то лучше будет. Вот построим новую церковь, тогда пусть и пожалует. Вытегоры, те не дремлют, денег и бревен насобирали, хотят в семнадцать глав храм рубить. А мы чем беднее их? Не уступим вытегорам!..
   – Не уступим, не хуже мы вытегоров. По-своему в любом деле, захотим, так перепляшем их. Иль на выдумки наши онежские да заонежские не горазды? – откликнулся на поповы слова дельный плотник Нестер, уже прославившийся на многих подрядах по постройке часовен в ближних деревнях. – Будь дородный лесок да деньжонок малость, а умишком да топоришком и мы кое-что сварганим…
   – Чего там высмотрел, идут суда либо нет? – спрашивали снизу прихожане у верхолаза-надсмотрщика.
   – Да кажись, идут, далеко-далеко, чуть видно, как поплавочки, как щепочки отсель кажутся. Мимо нас проходят, к Климецкому острову, да и там тоже не приворачивают…
   – Слезай тогда, неча глаза пялить. Не то торопится царь-батюшка по своим делам, не то на наших мужичков понаслышке серчает, – определил священник, – государь, он все знает и ничего не забывает…
   – А зачем ему зло иметь на нашего брата? Заонежане, да кемские, да еще соловецкие мужики, как в сказке, по щучьему велению, мигом экую дорожищу проложили с Повенца до Нюхчи, а сколько карбасов настроили! Грех царю на нас обижаться, – возразил попу старый иконник, знатный в здешнем крае богомаз дьячок Мокей Пантелеев. – От нас польза есть, а вреда государю не чиним никакого. А коли и зло от наших людей бывало, так по большой нужде в ответ на притеснения…
   – Знаю, о чем говоришь, Мокей, и мужички наши православные о том ведают, не где-нибудь, а в божьем храме земского судью Федьку Максимова за его неправдолюбие крепко ногами и кулаками помяли, недолго он после того по земле походил, с душой расстался. Да еще был случай, у всех в памяти, будто вчера было: годов восемь назад по колокольному звону собрались кижане против стрельцов с кольями и камнями, многих побили, и сами биты были. Из-за того, что не хотели от своих дел уходить на добычу железной руды. А ведь железо – дело царское, на пушки, на ружье надобное, без железа и соха – не соха. А воевать без железа и вовсе нельзя…
   Мужики слушали попа, соглашались с ним:
   – Что ж, пожалуй, и добро, что царь обошел нас своей милостью, а то, не дай бог, припомнил бы нам. Царю на поминание не скажешь пословицу: кто старое помянет, тому глаз вон. Он мигом смекнет и ответ даст: а кто старое забудет – тому голова долой…
   – Не дай бог, если царь дознается от митрополита Новгородского о наших помехах датчанину Бутенату-Розенбушу, чтобы не брал тот на железные промыслы мужиков да не богател от нашей силы на земле русской…
   – Не взлюбится государю такое мужицкое самовольство. Ему железо надобно. Глядишь, батюшка-царь за такие умыслы и деяния дубинкой по хребтине нашего попа приласкает. Ведь после его проповедей и всяких челобитных мы на Бутената-Розенбуша не раз стеной шли.
   – Добро, если только дубинкой по спине прогуляется, – в согласии с мужиками проговорил встревоженный поп, – а не то и в Приказ отошлет, и сана лишит, и в Пустозерск до конца дней загонит. Господи, пронеси его мимо нас твоей милостью…
   Скрылись из виду вон царские два фрегата, а за ними не одна сотня карбасов. И тогда на колокольне Кижского погоста ударили во все колокола, народ набился в церковь помолиться за Петра, за дарование ему победы над врагами.
   По окончании молебна поп вышел на дощатый настил амвона побеседовать с народом. Сняв с себя праздничную, шитую золотом фелонь и оставшись в затасканной домотканой рясе, он облокотился на аналой, с которого до полу спускалась пелена с распятием, и начал исподволь:
   – Миряне, православные христиане, в сей день зашла у нас с вами речь о построении нового храма. Пора об том не только подумать, но и начало положить. Послать сборщиков надо с кружками, с миру по копеечке, а набежат и рублики… Лесом нас с вами господь не обидел. Отберем в лесах и приплавим в Кижи самолучшие вековые деревья, витые да мелкослойные. Крепче камня стоять будут. А мастеров нам не в людях занимать: своих вдосталь. Поразмыслите, православные!.. Не пожалейте сил и кто чем может помочь. Устроим себе на радость и потомкам на диво. Согласны ли, православные?
   – Отчего не так. Или мы не крещеные? Или мы староверы какие, чтоб избегать прославления веры? – заголосили в ответ прихожане.
   – Дай только срок, такое дело тяп-ляп не делается. И не в год, и не в два, а поболее времени требуется…
   – Само собой, одним топором не управишься, руками одних только плотников такое дело не содеется. Понадобится и добрая кисть изографова, и резчика умелая рука, и без литья не обойтись, а умельцев из-за войны да наборов в рудные промыслы у нас все меньше и меньше, – высказал свою неуверенность плотник и десятник по подрядам Нестор, – мы-то согласны, были бы люди, у коих работа из рук не валится. Можем и большое дело своротить… За харчем задержки не станет, мир выручит. Хлеба-соли хватит, а рыбешки так, между делом, наловим завсегда. А жалованье? Какое уж мужику жалованье, да на святом деле – с кого тут брать? С господа бога? А он сказал: воздайте богово богу, а кесарево кесарю. Вот и весь счет…
   Довольный таким словом доброго человека, поп, улучив минуту общего молчания, продолжил свою речь:
   – Мы будем бога просить и на его милость надеяться, даст он победу войскам нашим над шведом, некогда насильно захватившим исконно русские земли, и тогда наш будущий храм красотою все из дерева созданные церкви превзойдет, станет памятником в честь побед государя Петра и христолюбивого воинства. Бывало на Руси и такое и быть должно. Во младые свои годы доводилось мне бывать на богомолье в киевских обителях, в Москву немало раз хаживал, своими очами видел в Киеве великого благолепия храм Святой Софии, построенный около семисот лет назад князем Ярославом Мудрым в честь и славу одержания победы над печенегами. В том предивном храме полвека назад, при царе Алексее Михайловиче, киевляне присягали в верности на нерушимую дружбу с русским народом. Такожде и храм Василия Блаженного, построенный в Москве при Грозном-царе. Есть там, поминаю, высеченные на камени такие словеса потомству в назидание: «И поставлена бысть сия святая церковь, егда Иван Васильевич всея Руси со всем своим воинством ходи на Казань и многих тамо поби и разори и град взя и царя Казанского с мурзами приведе в Москву». Надеясь на милость божью, мы наш будущий храм станем строить и как дом молитвы, и как памятник победы над королем свейским…
   – Дай-то господи!
   – Да сбудется воля божья.
   – Приложим усердие, за нами дело не станет.
   – И то пора, старый храм рушится. Делать так делать надо настоящий, чтоб издалека его видать и везде про него слыхать.
   – Я таких слов от вас и ждал, – ответил поп на возгласы верующих. – Правду сказано: глас народа – глас божий! Нестора мы пустим в Вытегру приглядеться, как там мужички стараются в Анхимове, поучиться не худо у своих земляков.
   – Была нужда, – возразил знатный плотник, – что у нас, своего ума недостача? Знаю, по ихней задумке церковь приземиста, будто квашня, хоть и с прибасами. А мы составим как птицу на взлете, как куст неопалимой купины, как жертву вечернюю, как торжество из торжеств…
   На том и разошлись восвояси богомолы кижские, так и не повстречавшись с царем в тот памятный день…

 
   Время шло. Продолжалась война со Швецией. Страдал народ от великих тягостен войны неизбежной и необходимой в интересах самой России.
   Весьма и весьма усердствовали в те годы крестьяне деревень, окружающих Кижский погост. Одни, по требованию самого царя, шли в солдатскую службу, другие призывались на рудные промыслы, третьи со своим нехитрым инструментом уходили на верфи Олонецкие и Свирские, строить галерный флот. Оставшиеся в деревнях ковыряли не особенно щедрую на дары северную землю, рубили леса на постройку кораблей, выжигали уголь для плавильных заводских печей. А самые старые, подобно древним каликам перехожим, бродили по дальним деревням Каргополья, Белозерья, доходили до Новгорода и Твери, до Вологды и Кубенского Заозерья, по грошику, по денежке собирали подаяния и с переполненными медными кружками возвращались пешком и водой в Кижи, скучивая в церковном хранилище народные подаяния.
   Дивная церковь Кижская была еще тогда в задумке главного мастера Нестора, но она уже, как песня всенародная, слагалась, по словечку собранная, и кем завершена – неизвестно. Скупы на слова, не тщеславны, не честолюбивы были наши предки – русские умельцы. Они не оставили своих имен и прозвищ на созданных ими произведениях, сохранившихся на удивление потомкам на века.
   Имя Нестора, главного мастера-строителя Кижского храма, бытовало в устных легендах, и только. Видно, скромный и благоразумный автор плана работ и производитель их считал по справедливости создание Кижского храма делом общим.
   Да так оно и было.
   Творческая мысль рождалась незаконченной, вызревала, обдумывалась, обсуждалась и принималась не сразу, а постепенно, в длительном творческом труде.
   Не скоро прошли подготовительные работы. Не скоро был заложен под бревенчатый сруб первый тяжеловесный камень и тысячи камней, которыми богата здешняя природа.
   На прочном основании из дикого камня, не шелохнувшись, зиждется величавое бревенчатое чудо, привлекающее взор человеческий своей неповторимой красотой.
   Легенда повествует, что мастер Нестор, доведя работу от фундамента до креста, забросил свой топор в пучину Онежского озера, сказав при этом:
   – Пусть никто после нас похожего не сотворит!..
   Он мог такое вымолвить, ибо искусство русского северного деревянного зодчества – прежде всего в неповторимости созданных мастерами сооружений, от двинских и мезенских лесных мест, от Вологодчины и до финских «хладных скал» на Крайнем Севере…
   На всем этом пространстве из того, что сохранилось до нашего времени, нет церквей в точности похожих, повторяющих одна другую. Все они на свой лад. И все превосходит Кижская Преображенская…
   Законченная и освященная в славный 1714 год, в год, ознаменованный победой петровского флота при Гангуте, она наименована не только в честь двунадесятого праздника преображения, но и в честь любимого Петром Преображенского полка, того самого, что с Беломорья через Повенец, поблизости от Кижского погоста, по бурному озеру Онежскому следовал на Ладогу и к невским берегам…
   Петру, задумавшему создать канал, соединяющий реки Вытегру и Ковжу, довелось видеть и восхититься Анхимовской церковью, но если бы случилось ему видеть тогда только что построенные Кижи, пахнущие свежей смолистой кондовой сосной, светящиеся на солнце переливчатым отражением теней и оттенков причудливого чешуйчатого многоглавия, Петр ахнул бы от охватившего его восторга и, несомненно, пожелал бы нечто подобное иметь в новой столице…



Новгородцы помогали Петру…


   У каждого, большого и малого, молодого и древнего города есть своя биография, своя история. Бедная ли, богатая ли событиями, но собственная, свойственная только ему, этому городу, история.
   Разнообразие и величие исторических фактов зависит иногда от географического положения городов, от их экономической и административной значимости в жизни страны и от внутренних и внешних потрясений, которые оставляют глубокий след взлета или временного падения и жизненного неустройства, вплоть до печальной доли быть некоторое время под гнетом врагов-захватчиков.
   Былинный Киев, древний Псков, господин Великий Новгород – города, расположенные вблизи западных окраин нашего отечества, своими летописями могут поведать о героическом и многострадальном прошлом. Каждый грамотный россиянин, неравнодушный к истории Родины, к деяниям своих славных предков, может узнать многое из тех кратких сказаний, записанных скромными, безымянными летописцами.
   В эпоху Великого Петра, в годы длительной Северной войны, древний Новгород выполнял историческую роль опорного пункта, особенно в завоевании-возвращении когда-то захваченных шведами городов: Орешка, Корелы, Ивангорода и невских берегов с выходом в Балтийское море…
   Впервые Петр Первый был в Новгороде в марте 1697 года проездом по пути в Голландию и Англию. Тогда так названное «Великое посольство» из Москвы до Новгорода на перекладных ямских подводах добиралось неделю.
   В торговом и богомольном, многоцерковном Новгороде Петр задержался на три дня. Разумеется, не обошлось без посещения Софийского собора, купеческой части города и осмотра благонадежных крепостных стен.
   В вечернюю пору, располагаясь в Грановитой палате, Петр, озабоченный разными делами, собственноручно писал в Москву указания, требуя, в частности, ускорить строительство укреплений в Таганроге.
   Через несколько дней первый из русских царей, перебравшийся за границу, стал числиться одним из рядовых членов посольства под именем Петра Михайлова. Но в мешке не спрятать шила. Инкогнито царя не держалось в большой тайности.
   В 1697 году в Новгород поступил от шведского короля Карла Одиннадцатого подарок русскому царю – триста пушек, в знак благодарности за то, что русские православные люди проливают кровь в борьбе с неверными магометанами-турками. Правда, доставили пушки из Нарвы в Новгород уже при Карле Двенадцатом, выполнившем волю своего умершего отца.
   О добром качестве шведских пушек Петр имел представление. Не ограничиваясь подарком, он закупил через посольство в Швеции 388 пушек. Из них двадцать орудий «новоманерных» заряжались не с дула, а с казенной части, и запирались заряды «отворотными вкладными патронками». Обе партии шведских пушек, повелением Петра, из Новгорода были отправлены на вооружение строившегося в Воронеже флота.
   В 1700 году, в начавшейся войне со Швецией, Петр, перед наступлением на Нарву, сосредоточивал основные силы в Новгороде и окрестностях.
   Первая и самая тяжелая неудача – битва под Нарвой, разгром сорокатысячной русской армии войсками Карла Двенадцатого, – подействовала на Петра не столько удручающе, сколько мобилизующе. Поражение под Нарвой встряхнуло Петра. Понял он, что воюют не только числом, что главнее всего – умение при соблюдении воинских тайн и скрытии всех планов от ушей и глаз опытного в военных делах противника.
   Будучи тогда в Новгороде, Петр думал о более тщательной подготовке к новым боям.
   Вспоминая о тех временах, Петр признавал, что шведы вынудили его перестроиться и совершенствоваться:
   «Тогда неволя леность отогнала и ко трудолюбию и искусству день и ночь принудила…»
   В раздумье сидел Петр в палатах Новгородского кремля перед развернутой картой.
   На бумажном листе все просто: можно перечеркнуть, можно разорвать. А на деле требуется сила, хитрость, умение – и деньги, деньги требуются на войну. А карта взывает вернуть России те земли, города и крепости, что принадлежали ей во времена дедов и прадедов Петровых.
   У шведов в руках крепости Нарва и Ивангород. Через них нет хода русским к морю по реке Нарове. А между Нарвой и Невой, в этом лесном промежутке, еще две крепости во владении шведов – Ям и Копорье. А дальше, по карте видно, у выхода из Невы в залив – крепость Ниеншанц, и бог весть что она собою представляет.
   В голове Петра в те дни возникла мысль – отвлечься от Нарвы на неопределенное время, не спешить пока туда, где его уже однажды основательно побили, а подготовиться и ударить по Нотебургу – Орешку, зимой ли по льду, или иначе, как бог велит, но по строгому, обдуманному плану, захватить цитадель на Ладоге и затем укрепиться на невских берегах…
   Острый взгляд возбужденного государя останавливается на Пскове. Здесь левый фланг будет надежен. Новгород – основной стратегический пункт для дальнейшей борьбы. Здесь и сбор, и обучение солдат, здесь создать запасы провианта и военного снаряжения, необходимого для победы.
   От Новгорода до Ладоги – Волхов. Этот богатырь поднимет и пронесет на своем могучем хребте любой груз: и живую силу, и провиант, и орудия…
   Крепко задумывается Петр над новым планом действий. И никому о том ни слова. Даже в день отъезда из Новгорода самому митрополиту Новгородскому Иову не проговорился. За обильной трапезой, сидя рядом с владыкой, Петр между прочим вел разговор с ним только по малым делам:
   – Не дозволяй, владыко, раскольникам извергать словеса об антихристе, о его пришествии. За эти басни, опасные в сих местах, щадить глупцов сам бог не велит…
   Митрополит тогда обещал быть на страже и бдительность в пастве соблюдать, как надлежит в военное время.
   – И еще, владыко, не применяй силы крещением да угрозой адскими муками к тем солдатам, кои будут и есть в полках из татар, киргизов, калмыков и прочих. Терпимы будем к их вере. Пусть почитают кого хотят и как им положено, но чтоб за землю русскую стояли грудью, честно, не боялись смертного боя… А кто из них по доброй воле пожелает стать православным – крестить оных попам не возбраняй…
   И вдруг, неожиданно для присутствующих особ и митрополита, Петр, ни к кому не обращаясь, словно подумал вслух:
   – Между нами и Карлом мира не было и не будет, пока шведы не оставят нам земли и города, принадлежавшие сдревле Великому Новгороду и Русскому государству. Дотоле спокойствия не будет… Да и вообще, мыслимо ли спокойствие? – вопросил Петр и сам себе ответил – Веками Русь терзали и рвали на куски с востока татары, с запада всякие иноземцы, извнутри, в междоусобиях, в борьбе удельных княжеств люди подкашивали друг друга. А разве мне из-за сестры Софьи и стрелецких бунтов не пришлось пустить в ход топоры и перекладины? Нет спокойствия.