– Хорошо, – согласились все.
– Минуточку, я совсем забыла… – умоляющим тоном сказала Кампанелла.
– Устроим перерыв, – предложил король Орест.
– Да, да. Надо выпить чаю.
– И поужинать.
Кампанелла угощала королей самыми лучшими винами и ликерами. И у каждого справлялась, какое кушанье любит он больше всего. А лакеи разъезжали на велосипедах по всему городу и привозили из самых дорогих ресторанов самые редкие кушанья. Кампанелла угощала гостей сигарами, фруктами, мороженым всех сортов: сливочным, ванильным, малиновым… Чего-чего только не было на столах: и торты, и мед, и шербет турецкий, и орехи в сахаре, ириски, пряники, швейцарский сыр, английский портер…
– Пожалуй, не было только одеколона и клопомора, – съязвил на другой день известный шутник, король Миндаль Ангорский.
Голосование пришлось отложить. Ведь королям никто не запрещает есть и пить сколько хочется. И на этот раз они объелись и перепились.
На другой день стало известно, что голосование состоится не во дворце Кампанеллы, а в живописной рыбацкой деревушке. И королева поняла: значит, они не согласны. По правилам хорошего тона не полагается отказывать в просьбе хозяйке дома…
Предчувствие не обмануло королеву.
– Четыре голоса «за», двенадцать «против».
Итак, судьба Матиуша решена: его ссылают на необитаемый остров.
– Пожалуйста, подпишите приговор.
Кампанелла расписалась последней и уехала, ни с кем не простившись.
«Надо во что бы то ни стало спасти несчастного ребенка», – решила она про себя.
А Матиуш не терял даром времени и всерьез готовился к побегу.
Он ставил клетку с канарейкой возле старой, увитой диким виноградом стены и делал вид, будто играет в Робинзона. Петрушка был Пятницей, канарейка – попугаем. Ежедневно, как Робинзон, Матиуш делал зарубки на коре дерева.
Видя, что маленький узник успокоился и увлекся игрой, стража перестала так строго следить за ним. Когда Матиуш гулял в тюремном дворе, они ходили за ним по пятам, потому что туда выходило окно канцелярии и начальник не спускал с них глаз. В саду же часовые делали что хотели. Чесать языки куда приятней, чем молча шагать с винтовками.
Матиуш заметил: один кирпич в стене шатается. И принялся за дело – раскачивает его вправо, влево; известка осыпается, крошится, но со стороны ничего не видно: дикий виноград заслоняет. Расшатав как следует один кирпич, Матиуш взялся за другой. Он работал вовсю. Пальцы у него были в ссадинах, ногти сорваны, но что боль, когда дело идет о свободе. До обеда покончил с четырьмя кирпичами, после обеда – еще с двумя.
«Если ничего не помешает, через три дня буду на свободе».
Вынуть кирпичи – полдела, а вот куда их девать? Бродит Матиуш по саду в поисках лопаты.
– Ты почему в Робинзона не играешь? – спрашивает его начальник стражи.
Солдаты говорили ему «ты», «Матиуш». Но он не обижался: прежняя гордость бесследно исчезла.
«Ничего, привыкает парнишка. Игра в Робинзона сейчас самая подходящая для него: скоро это пригодится ему в жизни, – рассуждают между собой солдаты. – А может, с ним поступили слишком сурово?»
– Ты почему перестал играть?
– Хотел погреб выкопать, а лопаты нет. Без погреба не обойдешься – негде хранить подстреленную дичь.
Солдаты дали ему лопату и помогли копать. Когда яма была достаточно глубокой, Матиуш положил туда кирпичи и засыпал сверху землей. Но один солдат заметил.
– Откуда у тебя кирпичи?
– В саду нашел. Вон там, возле беседки. Показать?
И, взяв солдата за руку, повел к беседке, а по дороге стал рассказывать о войне, людоедах да так заморочил ему голову, что бедняга забыл, зачем шел. В другой раз дело приняло совсем скверный оборот: начальнику тюрьмы вдруг взбрело в голову устроить проверку.
– Начальник идет! – крикнул из окошка солдат, стоявший на часах в коридоре.
Солдаты вскочили как встрепанные, побросали недокуренные папиросы, миг – и винтовки у них в руках. Матиуш встал между ними и с опущенной головой молча зашагал по саду. Но построиться как положено солдаты не успели.
– Почему двое впереди, а четверо сзади? Вы что, устав не знаете? А это еще что за клетка? – загремел начальник тюрьмы и ударил палкой по дикому винограду.
Матиуш похолодел: из-за дикого винограда показалось отверстие в стене. Но начальник тюрьмы, к счастью, был порядочный верзила и с высоты своего роста ничего не заметил.
– Что за подкоп? – грозно спросил он, указывая на яму.
– Это кладовая Робинзона Крузо, – ответил Матиуш.
– Итак, за нарушение устава – день гауптвахты и за то, что заключенный номер двести одиннадцать копает ямы, – еще один.
Но начальник тюрьмы рассердился только для вида. Он боялся связываться с Матиушем: еще пожалуется Кампанелле! А это было ему совсем некстати, потому что королева засыпала его подарками и обещала прислать жене бриллиантовую брошку в награду за хорошее обращение с узником. И потом, мальчишку скоро заберут отсюда. Поскорей бы избавиться от него!
Одно плохо: солдатам велели засыпать яму, куда Матиуш складывал провизию на дорогу. А делал он это так: половину порции съест, а половину спрячет в свою кладовую.
Время летело быстро. Матиуш притворялся, будто увлечен игрой: собирал желуди, палочки, устраивал возле стены садик, мастерил забор, строил из песка крепости. А сам незаметно поглядывал на солдат: смотрят они в его сторону или нет? Работа подвигалась теперь значительно медленнее. Вынутые из стены кирпичи приходилось прятать под курточку и относить на другой конец сада. Там была беседка, а под беседкой зияло подвальное окошко. Туда Матиуш бесшумно опускал на веревке по кирпичу.
Стена толстенная, но Матиуш знает: спешить нельзя. Малейшая неосторожность может его погубить. А работа тяжелая. Ногти сорваны, руки в незаживающих ссадинах и болячках.
О счастливый миг! Последний кирпич вынут, и рука высунулась наружу! Только бы не заметили. Только бы не случилось чего-нибудь непредвиденного.
Но случилось как раз нечто неожиданное, с той стороны стены бежала собака – и цап Матиуша за руку! Матиуш сморщился от боли, но не застонал, стерпел. Сделал вид, будто продолжает играть. Если собака не одна, а с человеком, Матиуш пропал. Человек увидит торчащую из отверстия руку и донесет начальнику тюрьмы.
Пес тявкнул. Матиуш выдернул окровавленную руку и сунул ее в карман.
– Ты чего там делаешь? – подозрительно спросили солдаты, игравшие в сторонке в карты.
– Канарейку салатом кормлю, – с напускным спокойствием ответил Матиуш.
– Вот дурачок! Сдохнет она у тебя, – засмеялись солдаты, не прерывая игры.
Матиуш понял – откладывать побег нельзя: отверстие могут обнаружить. Спасибо собаке, что цапнула его за руку и предупредила об опасности. Картежники все же обратили внимание на то, что Матиуш чем-то взволнован, и стали чаще посматривать в его сторону.
«Во вторник тюремный санитар явится стричь ногти и увидит покалеченную руку. Что я ему скажу?» – размышлял Матиуш. И он отчетливо представил себе, как трудно рассчитывать на успех, сколько опасностей и неожиданностей впереди. Но это его не расхолодило, а, наоборот, придало еще больше решимости.
Сегодня ночью!
Сразу после ужина, сославшись на головную боль, он лег в постель и оставил форточку открытой. Сказал, что душно. Лежа с головой под одеялом, нетерпеливо ждал он смены ночного караула.
Внезапно дверь камеры распахнулась. На пороге – начальник тюрьмы и представитель совета королей.
– Ваше величество, извольте собираться. Через час отправляется поезд к месту вашей ссылки. Вот бумага с печатью и подписями королей.
Матиуш, не говоря ни слова, встал и начал одеваться.
«Все равно сегодня ночью убегу», – думал Матиуш, укладывая вещи в чемодан.
Все пошло прахом. Отверстие готово, но какой в нем прок, если он никогда больше не попадет в сад.
Другой бы на его месте отчаялся и окончательно потерял надежду. Но только не Матиуш. Он понял: самое главное – решиться. Остальное ерунда! Если даже придется удирать по дороге, все равно подготовка к побегу не прошла для него даром. Он научился владеть собой, быть благоразумным и осторожным. Не знал, как это выразить словами, но чувствовал: основное – подготовить себя внутренне, чтобы сердце, мозг, воля были тебе послушны, а остальное приложится.
И Матиуш не падал духом.
Сборы были недолгие. Начальник тюрьмы ни на минуту не оставлял Матиуша в комнате одного, а когда подъехала машина, попросил написать в книге отзывов, что он, Матиуш, не имеет к нему претензий.
– Вашему величеству это ничего не стоит, а мне может пригодиться.
Матиуш согласился. Принесли чернильницу, бумагу, ручку, и Матиуш написал:
Любопытно хотя бы одним глазком взглянуть на свою столицу. В театре как раз кончилось представление, и люди расходились по домам. Никто, конечно, не догадывался, что в мчащемся по улицам автомобиле едет король Матиуш. Важных преступников всегда возят ночью, чтобы никто не знал. Из театра шли только взрослые – и ни одного ребенка.
«Хитренькие, детей небось спать уложили, а сами развлекаются», – подумал Матиуш сердито.
Рядом на сиденье дремал представитель совета королей. «Открою дверцу и убегу».
Нет, ничего не выйдет. Днем, когда на улицах кишит детвора, убежать легче. И потом, как назло, ярко горят фонари и на каждом углу торчит полицейский.
На вокзале обстановка тоже не благоприятствовала побегу: представитель совета королей быстро провел Матиуша через зал ожиданий и вывел на перрон прямо к вагону первого класса. Поезд через пять минут отправлялся за границу. Войдя в вагон, представитель совета поставил возле окна чемодан, на чемодан – клетку с канарейкой.
– Ну, а теперь давай спать!
«Он что, притворяется или правда такой соня?»
Нет, полковник Дормеско не притворялся. Другого такого сони не было во всем четвертом артиллерийском дивизионе, в котором он служил. И четвертый дивизион гордился им.
…Еще в школе он сладко спал на уроках. Но никогда не храпел, поэтому учительница не замечала этого и считала его примерным учеником. Писал он без ошибок, читал тоже прилично – на четверку с плюсом (во время диктанта и на уроках чтения не очень-то поспишь – мешают), зато на арифметике он отсыпался. Товарищи посмеивались над ним, но он не обижался: характер у него был покладистый.
Однажды заснул он на уроке естествознания. На этих уроках спалось как-то особенно хорошо: стояла мертвая тишина да вдобавок монотонный голос учителя убаюкивал и глаза сами слипались.
– Ну-ка, Дормеско, повтори.
– Он спит, господин учитель.
Сосед толкнул его локтем в бок. Дормеско вскочил – стоит, глаза протирает.
– Ну, что тебе снилось? – спрашивает учитель.
– Большущий муравейник.
Ребята захохотали, а учитель сказал:
– Твое счастье, что тебе приснился сон по естествознанию, не то влепил бы я тебе кол.
Как-то, когда Дормеско было лет шестнадцать, к ним в гости пришел отставной капитан.
– Главное в жизни – это призвание, – разглагольствовал он – Любишь рисовать – будь художником! Любишь петь – пой! А в армии главное – дисциплина и беспрекословное повиновение.
– Ну хорошо, – говорит огорченный отец Дормеско, – а как быть если мальчик больше всего на свете любит спать?
– Если мальчик соня по призванию, поверьте мне, он не пропадет. Ибо главное в жизни – призвание.
И старичок оказался прав: Дормеско пошел служить в армию, и там не могли надивиться его отваге. В атаку его не посылали – для этого он не годился, зато в обороне был незаменим. Прикажут: «Стой на месте! Ни шагу назад!» – Дормеско окопается со своими солдатами и, хоть земля тресни, не двинется с места.
– Страшно было? – допытываются товарищи.
– А чего бояться? Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Жены у меня нет, плакать некому.
Дормеско был заядлым холостяком и терпеть не мог детей.
– Шумят, кричат, топают, озорничают. Маленькие по ночам спать мешают, большие днем не дают покоя…
Он любил ходить в гости, но дома, где были дети, обходил за версту. Вот почему, когда искали, кого бы послать с Матиушем на необитаемый остров, выбор пал на него. В самом деле, более подходящего человека не найти: полковник, да вдобавок детей ненавидит.
Чин полковника Дормеско получил за оборону Четвертого Форта Смерти, самого важного в крепости. Сорок четыре раза бросался неприятель в атаку, но Дормеско не отступил ни на шаг. Правда, командование не поскупилось на порох – знали, неприятель не пожалеет сил, чтобы овладеть важным фортом. Дормеско отдал приказ: «Стрелять без передышки день и ночь».
И вот солдаты палят, а Дормеско дрыхнет. Как известно, мешает только внезапный шум, а к беспрерывному человек привыкает и перестает его замечать.
Скоро подоспело подкрепление, и враг был побежден.
– Позвать ко мне отважного защитника Форта Смерти! – приказывает главнокомандующий.
– Никак нельзя. Не велели будить, – ответил недотепа денщик.
Так Дормеско стал полковником. А сейчас он растянулся на мягкой полке и спит, посвистывая носом: «Фьюить-фьюить, фьюить-фьюить…»
«Погоди, ты у меня посвистишь!» Матиуш подкрался на цыпочках к двери, отодвинул ее чуть-чуть и заглянул в щелочку.
Дело плохо: в коридоре часовой. Матиуш задвинул потихоньку дверь и неслышно подошел к окну. Как приятно, когда на окне нет решетки. Но как оно открывается? Внизу толстый кожаный ремень неизвестного назначения. Наверху тоже кусок кожи. Матиуш прикрыл клетку полотенцем: боялся, как бы канарейка не запела. Потом поставил клетку на пол, влез на чемодан и стал орудовать. Потянул ремень вниз – стекло ни с места; подтолкнул кверху – немного подалось и застряло. Если разбить окно, полковник проснется… Ага, вспомнил: однажды при нем открывали в вагоне окно. Тогда он не предполагал, что это, как любое знание, может пригодиться в жизни.
И вот, приподняв стекло немного кверху, он потянул ремень на себя, и оно опустилось. В купе ворвался громкий перестук колес. Матиуш посмотрел, высоко ли. Ничего, выпрыгнуть можно. Надо только станции дождаться.
А дальше что? Денег – ни гроша. И без еды до столицы не доберешься. Может, у стрелочника спрятаться? Хорошо, что он навестил его, возвращаясь с войны. Добрая стрелочница наверняка его не выдаст.
Полковник беспокойно заворочался во сне, и Матиуш поспешил закрыть окно. Как бы соню не разбудил холодный ветер!
А полковник натянул на голову шинель и продолжал спать.
«Это мне на руку», – подумал Матиуш.
Время тянулось невыносимо медленно. Матиуш боялся прозевать станцию. А может, не стоит ждать? Он вспомнил изнурительные походы во время войны и подумал: «Сейчас мне не хочется спать, но вдруг сон сморит меня под утро? Тогда прощай свобода!»
Два полустанка, станция. Нет, не та. Опять полустанок. Наконец-то его станция! Открыть окно и выскочить было делом одной минуты. И вот он уже бежит вдоль насыпи, а впереди во мраке мерцает свет в окне у стрелочника. Матиуш мчится что есть духу…
Свобода!
Из предосторожности он спрятался в сарайчике и ждет: может, заметили, как он выпрыгнул в окно, и кинулись в погоню? Нет, все спокойно, поезд отошел от станции.
«Пусть начальник тюрьмы выполняет свой долг, а я – свой», – смеясь, подумал Матиуш.
Соня-полковник продрал глаза, только когда поезд подъехал к границе. Смотрит: окно открыто, а Матиуша нет.
«Хорошенькое дело! Удрал! А ведь мне приказано доставить его на необитаемый остров. Как же я его доставлю, коли он удрал? Кажется, ему ясно было сказано: спать! Неслыханное дело! Мальчишка посмел ослушаться моего приказа! Что делать? Стрелять? Но из чего? Пушки нет. И в кого! И как стрелять без приказа?»
Полковник Дормеско вынул из портфеля приказ и прочел:
V
– Минуточку, я совсем забыла… – умоляющим тоном сказала Кампанелла.
– Устроим перерыв, – предложил король Орест.
– Да, да. Надо выпить чаю.
– И поужинать.
Кампанелла угощала королей самыми лучшими винами и ликерами. И у каждого справлялась, какое кушанье любит он больше всего. А лакеи разъезжали на велосипедах по всему городу и привозили из самых дорогих ресторанов самые редкие кушанья. Кампанелла угощала гостей сигарами, фруктами, мороженым всех сортов: сливочным, ванильным, малиновым… Чего-чего только не было на столах: и торты, и мед, и шербет турецкий, и орехи в сахаре, ириски, пряники, швейцарский сыр, английский портер…
– Пожалуй, не было только одеколона и клопомора, – съязвил на другой день известный шутник, король Миндаль Ангорский.
Голосование пришлось отложить. Ведь королям никто не запрещает есть и пить сколько хочется. И на этот раз они объелись и перепились.
На другой день стало известно, что голосование состоится не во дворце Кампанеллы, а в живописной рыбацкой деревушке. И королева поняла: значит, они не согласны. По правилам хорошего тона не полагается отказывать в просьбе хозяйке дома…
Предчувствие не обмануло королеву.
– Четыре голоса «за», двенадцать «против».
Итак, судьба Матиуша решена: его ссылают на необитаемый остров.
– Пожалуйста, подпишите приговор.
Кампанелла расписалась последней и уехала, ни с кем не простившись.
«Надо во что бы то ни стало спасти несчастного ребенка», – решила она про себя.
А Матиуш не терял даром времени и всерьез готовился к побегу.
Он ставил клетку с канарейкой возле старой, увитой диким виноградом стены и делал вид, будто играет в Робинзона. Петрушка был Пятницей, канарейка – попугаем. Ежедневно, как Робинзон, Матиуш делал зарубки на коре дерева.
Видя, что маленький узник успокоился и увлекся игрой, стража перестала так строго следить за ним. Когда Матиуш гулял в тюремном дворе, они ходили за ним по пятам, потому что туда выходило окно канцелярии и начальник не спускал с них глаз. В саду же часовые делали что хотели. Чесать языки куда приятней, чем молча шагать с винтовками.
Матиуш заметил: один кирпич в стене шатается. И принялся за дело – раскачивает его вправо, влево; известка осыпается, крошится, но со стороны ничего не видно: дикий виноград заслоняет. Расшатав как следует один кирпич, Матиуш взялся за другой. Он работал вовсю. Пальцы у него были в ссадинах, ногти сорваны, но что боль, когда дело идет о свободе. До обеда покончил с четырьмя кирпичами, после обеда – еще с двумя.
«Если ничего не помешает, через три дня буду на свободе».
Вынуть кирпичи – полдела, а вот куда их девать? Бродит Матиуш по саду в поисках лопаты.
– Ты почему в Робинзона не играешь? – спрашивает его начальник стражи.
Солдаты говорили ему «ты», «Матиуш». Но он не обижался: прежняя гордость бесследно исчезла.
«Ничего, привыкает парнишка. Игра в Робинзона сейчас самая подходящая для него: скоро это пригодится ему в жизни, – рассуждают между собой солдаты. – А может, с ним поступили слишком сурово?»
– Ты почему перестал играть?
– Хотел погреб выкопать, а лопаты нет. Без погреба не обойдешься – негде хранить подстреленную дичь.
Солдаты дали ему лопату и помогли копать. Когда яма была достаточно глубокой, Матиуш положил туда кирпичи и засыпал сверху землей. Но один солдат заметил.
– Откуда у тебя кирпичи?
– В саду нашел. Вон там, возле беседки. Показать?
И, взяв солдата за руку, повел к беседке, а по дороге стал рассказывать о войне, людоедах да так заморочил ему голову, что бедняга забыл, зачем шел. В другой раз дело приняло совсем скверный оборот: начальнику тюрьмы вдруг взбрело в голову устроить проверку.
– Начальник идет! – крикнул из окошка солдат, стоявший на часах в коридоре.
Солдаты вскочили как встрепанные, побросали недокуренные папиросы, миг – и винтовки у них в руках. Матиуш встал между ними и с опущенной головой молча зашагал по саду. Но построиться как положено солдаты не успели.
– Почему двое впереди, а четверо сзади? Вы что, устав не знаете? А это еще что за клетка? – загремел начальник тюрьмы и ударил палкой по дикому винограду.
Матиуш похолодел: из-за дикого винограда показалось отверстие в стене. Но начальник тюрьмы, к счастью, был порядочный верзила и с высоты своего роста ничего не заметил.
– Что за подкоп? – грозно спросил он, указывая на яму.
– Это кладовая Робинзона Крузо, – ответил Матиуш.
– Итак, за нарушение устава – день гауптвахты и за то, что заключенный номер двести одиннадцать копает ямы, – еще один.
Но начальник тюрьмы рассердился только для вида. Он боялся связываться с Матиушем: еще пожалуется Кампанелле! А это было ему совсем некстати, потому что королева засыпала его подарками и обещала прислать жене бриллиантовую брошку в награду за хорошее обращение с узником. И потом, мальчишку скоро заберут отсюда. Поскорей бы избавиться от него!
Одно плохо: солдатам велели засыпать яму, куда Матиуш складывал провизию на дорогу. А делал он это так: половину порции съест, а половину спрячет в свою кладовую.
Время летело быстро. Матиуш притворялся, будто увлечен игрой: собирал желуди, палочки, устраивал возле стены садик, мастерил забор, строил из песка крепости. А сам незаметно поглядывал на солдат: смотрят они в его сторону или нет? Работа подвигалась теперь значительно медленнее. Вынутые из стены кирпичи приходилось прятать под курточку и относить на другой конец сада. Там была беседка, а под беседкой зияло подвальное окошко. Туда Матиуш бесшумно опускал на веревке по кирпичу.
Стена толстенная, но Матиуш знает: спешить нельзя. Малейшая неосторожность может его погубить. А работа тяжелая. Ногти сорваны, руки в незаживающих ссадинах и болячках.
О счастливый миг! Последний кирпич вынут, и рука высунулась наружу! Только бы не заметили. Только бы не случилось чего-нибудь непредвиденного.
Но случилось как раз нечто неожиданное, с той стороны стены бежала собака – и цап Матиуша за руку! Матиуш сморщился от боли, но не застонал, стерпел. Сделал вид, будто продолжает играть. Если собака не одна, а с человеком, Матиуш пропал. Человек увидит торчащую из отверстия руку и донесет начальнику тюрьмы.
Пес тявкнул. Матиуш выдернул окровавленную руку и сунул ее в карман.
– Ты чего там делаешь? – подозрительно спросили солдаты, игравшие в сторонке в карты.
– Канарейку салатом кормлю, – с напускным спокойствием ответил Матиуш.
– Вот дурачок! Сдохнет она у тебя, – засмеялись солдаты, не прерывая игры.
Матиуш понял – откладывать побег нельзя: отверстие могут обнаружить. Спасибо собаке, что цапнула его за руку и предупредила об опасности. Картежники все же обратили внимание на то, что Матиуш чем-то взволнован, и стали чаще посматривать в его сторону.
«Во вторник тюремный санитар явится стричь ногти и увидит покалеченную руку. Что я ему скажу?» – размышлял Матиуш. И он отчетливо представил себе, как трудно рассчитывать на успех, сколько опасностей и неожиданностей впереди. Но это его не расхолодило, а, наоборот, придало еще больше решимости.
Сегодня ночью!
Сразу после ужина, сославшись на головную боль, он лег в постель и оставил форточку открытой. Сказал, что душно. Лежа с головой под одеялом, нетерпеливо ждал он смены ночного караула.
Внезапно дверь камеры распахнулась. На пороге – начальник тюрьмы и представитель совета королей.
– Ваше величество, извольте собираться. Через час отправляется поезд к месту вашей ссылки. Вот бумага с печатью и подписями королей.
Матиуш, не говоря ни слова, встал и начал одеваться.
«Все равно сегодня ночью убегу», – думал Матиуш, укладывая вещи в чемодан.
Все пошло прахом. Отверстие готово, но какой в нем прок, если он никогда больше не попадет в сад.
Другой бы на его месте отчаялся и окончательно потерял надежду. Но только не Матиуш. Он понял: самое главное – решиться. Остальное ерунда! Если даже придется удирать по дороге, все равно подготовка к побегу не прошла для него даром. Он научился владеть собой, быть благоразумным и осторожным. Не знал, как это выразить словами, но чувствовал: основное – подготовить себя внутренне, чтобы сердце, мозг, воля были тебе послушны, а остальное приложится.
И Матиуш не падал духом.
Сборы были недолгие. Начальник тюрьмы ни на минуту не оставлял Матиуша в комнате одного, а когда подъехала машина, попросил написать в книге отзывов, что он, Матиуш, не имеет к нему претензий.
– Вашему величеству это ничего не стоит, а мне может пригодиться.
Матиуш согласился. Принесли чернильницу, бумагу, ручку, и Матиуш написал:
Настоящим свидетельствую, что не имею претензий к начальнику тюрьмы. Он добросовестно выполнял свой долг. Когда перед войной я арестовал министров, он стерег их, ибо такова была моя воля. А после войны он стерег заключенного № 211, ибо таков был приказ королей-победителей, и даже не отомстил мне за разбитую вазу. Итак, он выполняет свой долг, а я – свой.Представитель совета королей расписался в тюремной книге в том, что получил Матиуша в целости и сохранности. Покончив с формальностями, они сели в машину и выехали из тюремных ворот.
Король Матиуш Первый.
Любопытно хотя бы одним глазком взглянуть на свою столицу. В театре как раз кончилось представление, и люди расходились по домам. Никто, конечно, не догадывался, что в мчащемся по улицам автомобиле едет король Матиуш. Важных преступников всегда возят ночью, чтобы никто не знал. Из театра шли только взрослые – и ни одного ребенка.
«Хитренькие, детей небось спать уложили, а сами развлекаются», – подумал Матиуш сердито.
Рядом на сиденье дремал представитель совета королей. «Открою дверцу и убегу».
Нет, ничего не выйдет. Днем, когда на улицах кишит детвора, убежать легче. И потом, как назло, ярко горят фонари и на каждом углу торчит полицейский.
На вокзале обстановка тоже не благоприятствовала побегу: представитель совета королей быстро провел Матиуша через зал ожиданий и вывел на перрон прямо к вагону первого класса. Поезд через пять минут отправлялся за границу. Войдя в вагон, представитель совета поставил возле окна чемодан, на чемодан – клетку с канарейкой.
– Ну, а теперь давай спать!
«Он что, притворяется или правда такой соня?»
Нет, полковник Дормеско не притворялся. Другого такого сони не было во всем четвертом артиллерийском дивизионе, в котором он служил. И четвертый дивизион гордился им.
…Еще в школе он сладко спал на уроках. Но никогда не храпел, поэтому учительница не замечала этого и считала его примерным учеником. Писал он без ошибок, читал тоже прилично – на четверку с плюсом (во время диктанта и на уроках чтения не очень-то поспишь – мешают), зато на арифметике он отсыпался. Товарищи посмеивались над ним, но он не обижался: характер у него был покладистый.
Однажды заснул он на уроке естествознания. На этих уроках спалось как-то особенно хорошо: стояла мертвая тишина да вдобавок монотонный голос учителя убаюкивал и глаза сами слипались.
– Ну-ка, Дормеско, повтори.
– Он спит, господин учитель.
Сосед толкнул его локтем в бок. Дормеско вскочил – стоит, глаза протирает.
– Ну, что тебе снилось? – спрашивает учитель.
– Большущий муравейник.
Ребята захохотали, а учитель сказал:
– Твое счастье, что тебе приснился сон по естествознанию, не то влепил бы я тебе кол.
Как-то, когда Дормеско было лет шестнадцать, к ним в гости пришел отставной капитан.
– Главное в жизни – это призвание, – разглагольствовал он – Любишь рисовать – будь художником! Любишь петь – пой! А в армии главное – дисциплина и беспрекословное повиновение.
– Ну хорошо, – говорит огорченный отец Дормеско, – а как быть если мальчик больше всего на свете любит спать?
– Если мальчик соня по призванию, поверьте мне, он не пропадет. Ибо главное в жизни – призвание.
И старичок оказался прав: Дормеско пошел служить в армию, и там не могли надивиться его отваге. В атаку его не посылали – для этого он не годился, зато в обороне был незаменим. Прикажут: «Стой на месте! Ни шагу назад!» – Дормеско окопается со своими солдатами и, хоть земля тресни, не двинется с места.
– Страшно было? – допытываются товарищи.
– А чего бояться? Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Жены у меня нет, плакать некому.
Дормеско был заядлым холостяком и терпеть не мог детей.
– Шумят, кричат, топают, озорничают. Маленькие по ночам спать мешают, большие днем не дают покоя…
Он любил ходить в гости, но дома, где были дети, обходил за версту. Вот почему, когда искали, кого бы послать с Матиушем на необитаемый остров, выбор пал на него. В самом деле, более подходящего человека не найти: полковник, да вдобавок детей ненавидит.
Чин полковника Дормеско получил за оборону Четвертого Форта Смерти, самого важного в крепости. Сорок четыре раза бросался неприятель в атаку, но Дормеско не отступил ни на шаг. Правда, командование не поскупилось на порох – знали, неприятель не пожалеет сил, чтобы овладеть важным фортом. Дормеско отдал приказ: «Стрелять без передышки день и ночь».
И вот солдаты палят, а Дормеско дрыхнет. Как известно, мешает только внезапный шум, а к беспрерывному человек привыкает и перестает его замечать.
Скоро подоспело подкрепление, и враг был побежден.
– Позвать ко мне отважного защитника Форта Смерти! – приказывает главнокомандующий.
– Никак нельзя. Не велели будить, – ответил недотепа денщик.
Так Дормеско стал полковником. А сейчас он растянулся на мягкой полке и спит, посвистывая носом: «Фьюить-фьюить, фьюить-фьюить…»
«Погоди, ты у меня посвистишь!» Матиуш подкрался на цыпочках к двери, отодвинул ее чуть-чуть и заглянул в щелочку.
Дело плохо: в коридоре часовой. Матиуш задвинул потихоньку дверь и неслышно подошел к окну. Как приятно, когда на окне нет решетки. Но как оно открывается? Внизу толстый кожаный ремень неизвестного назначения. Наверху тоже кусок кожи. Матиуш прикрыл клетку полотенцем: боялся, как бы канарейка не запела. Потом поставил клетку на пол, влез на чемодан и стал орудовать. Потянул ремень вниз – стекло ни с места; подтолкнул кверху – немного подалось и застряло. Если разбить окно, полковник проснется… Ага, вспомнил: однажды при нем открывали в вагоне окно. Тогда он не предполагал, что это, как любое знание, может пригодиться в жизни.
И вот, приподняв стекло немного кверху, он потянул ремень на себя, и оно опустилось. В купе ворвался громкий перестук колес. Матиуш посмотрел, высоко ли. Ничего, выпрыгнуть можно. Надо только станции дождаться.
А дальше что? Денег – ни гроша. И без еды до столицы не доберешься. Может, у стрелочника спрятаться? Хорошо, что он навестил его, возвращаясь с войны. Добрая стрелочница наверняка его не выдаст.
Полковник беспокойно заворочался во сне, и Матиуш поспешил закрыть окно. Как бы соню не разбудил холодный ветер!
А полковник натянул на голову шинель и продолжал спать.
«Это мне на руку», – подумал Матиуш.
Время тянулось невыносимо медленно. Матиуш боялся прозевать станцию. А может, не стоит ждать? Он вспомнил изнурительные походы во время войны и подумал: «Сейчас мне не хочется спать, но вдруг сон сморит меня под утро? Тогда прощай свобода!»
Два полустанка, станция. Нет, не та. Опять полустанок. Наконец-то его станция! Открыть окно и выскочить было делом одной минуты. И вот он уже бежит вдоль насыпи, а впереди во мраке мерцает свет в окне у стрелочника. Матиуш мчится что есть духу…
Свобода!
Из предосторожности он спрятался в сарайчике и ждет: может, заметили, как он выпрыгнул в окно, и кинулись в погоню? Нет, все спокойно, поезд отошел от станции.
«Пусть начальник тюрьмы выполняет свой долг, а я – свой», – смеясь, подумал Матиуш.
Соня-полковник продрал глаза, только когда поезд подъехал к границе. Смотрит: окно открыто, а Матиуша нет.
«Хорошенькое дело! Удрал! А ведь мне приказано доставить его на необитаемый остров. Как же я его доставлю, коли он удрал? Кажется, ему ясно было сказано: спать! Неслыханное дело! Мальчишка посмел ослушаться моего приказа! Что делать? Стрелять? Но из чего? Пушки нет. И в кого! И как стрелять без приказа?»
Полковник Дормеско вынул из портфеля приказ и прочел:
По получении сего полковнику Дормеско немедленно надлежит передать командование капитану, а самому явиться в столицу и отвезти Матиуша с вещами на необитаемый остров. Сухопутным и морским властям вменяется в обязанность оказывать полковнику Дормеско всяческое содействие. По возвращении приказываем подать рапорт.– Ну ладно, отвезу на остров канарейку и чемодан, а по возвращении подам рапорт, – рассудил полковник. Потом вздохнул, почесал затылок, закрыл окно и, прикрывшись шинелью, заснул. А поезд мчался все дальше и дальше.
V
Три дня провел Матиуш под гостеприимным кровом стрелочника.
«Спохватятся, что меня нет, – размышлял он, – начнут рыскать, пустятся в погоню, устроят облаву, но никому в голову не придет, что я у них под носом притаился.»
В первую войну стрелочник выкопал под хлевом яму, чтобы в случае опасности было где укрыться. Если нагрянут с обыском, там спрячется Матиуш. Но пока все спокойно.
Заглянул, проходя мимо, дежурный по станции, хороший знакомый стрелочника, и говорит:
– Вчера ночным поездом какого-то преступника везли. Я часового видел в вагоне.
– Может, это денщик был?
– Да нет, он с винтовкой стоял.
– Или посол ехал иностранный?
– Может, и так.
«Осторожность не мешает, – подумала про себя жена стрелочника. – Беглецов иной раз в открытую ищут, а иной раз и потихоньку, тайно. Кто знает, что у него на уме.»
– Ох, ваше величество, если бы вы знали, как нам без вас плохо живется, – жаловалась стрелочница. – Всяк распоряжается, а жалованье платить никто не хочет. Еще перед войной завели новые порядки: ребятам велели поезда водить, а взрослым – в школе учиться. Болтали, будто сам Матиуш так распорядился. Нашлись дураки, поверили. «Не к добру это, – сказала я тогда. – Позавидовали, видно, сироте. В его царствование шоколада больше было, чем сейчас хлеба! Что-то дальше будет?»
Матиуш ходит по комнате: руки – за спиной, лицо хмурое.
«Хватит без дела сидеть и бедных людей объедать. Пора в путь.»
Стрелочник с женой уговаривали его подождать немного.
– Нет, – говорит Матиуш, – надо поскорей попасть в столицу – узнать, что там происходит.
Стрелочник принес от кума старенькую, латаную одежонку. Матиуш переоделся, взял на дорогу ломать хлеба (от сыра отказался) и денег ровно столько, сколько стоит билет со следующей станции: на этой он не рискнул садиться на поезд.
Безо всяких приключений прошел он пятнадцать верст, купил билет в вагон третьего класса и под вечер был уже в столице. На всякий случай Матиуш надвинул на глаза шапку.
– Эй, малый! Отнеси мешок, заплачу.
«С превеликим удовольствием». От мешка так аппетитно пахло что у Матиуша слюнки текли. Мешок набит колбасами, сосисками сардельками и свиным салом.
– Ты сейчас приехал?
– Да. Верней, вчера.
– А город знаешь?
– Немного. То есть нет: ведь я только вчера приехал.
– Издалека?
– Нет, то есть да.
– Ну, пошевеливайся!
Колбасник подгоняет мальчика. А у того руки занемели, голова кружится. Идут, идут они, Матиуш совсем из сил выбился. Приостановился дух перевести.
– Послушай-ка, парень, не вздумай улизнуть с мешком. Меня не проведешь. Знаю я вас, пташек, которые не то сегодня, не то вчера, не то из далеких мест, не то из ближних прилетают. Крутитесь возле вокзала, ищете случая поклажу отнести, а сами так и норовите на первом же перекрестке дать тягу. Я вас мигом узнаю по этой надвинутой на глаза шапке! Недаром до того, как колбасой торговать, я два года в полиции служил. Ну-ка поворачивайся да поживей!
У Матиуша словно оборвалось что-то внутри, но он, не говоря ни слова, опять взвалил на спину тяжелый мешок. Руки одеревенели, а ноги сами несли его вперед.
– Эй, пан Михал! Слыхал новость?
Навстречу, откуда ни возьмись, полицейский.
– Куда путь держишь?
– Да вот товар несу. А что за новость?
– Короля Матиуша в ссылку отправили. Только смотри – молчок, никому ни слова. Это служебная тайна. Тебе как старому другу говорю.
– Как же так? Даже в газетах не сообщили.
– Беспорядков боятся. Ох, и жалеет Матиуша народ! И детвора, и взрослые. Только поздно теперь жалеть. Надо было раньше думать, белых флагов не вывешивать.
Опустил Матиуш мешок на землю. Слушает.
– Останься Матиуш королем, ты, глядишь, годков через пять не колбасу, а золото мешками бы носил.
– А откуда ты знаешь, что его сослали?
– Тюремный сторож сказал. А Клу-Клу отправят к отцу… как зовут-то его, Бум-Друм, что ли? Печальный король будто бы от престола хочет отречься и добровольно уехать на необитаемый остров… А ты чего уши развесил? – накинулся на Матиуша полицейский.
– Он со мной. Мешок помогает нести.
– Ну ладно, идите. Завтра у меня после ночного дежурства день свободный – загляну к вам. Ох, жалко Матиуша!
– Погоди жалеть. По моему разумению, этим дело не кончится. Он еще воротится, вот увидишь.
– Только бы глупостей больше не делал.
– Ну, малый, пошли!
Колбасник помог Матиушу взвалить на спину мешок. И удивительное дело: усталость как рукой сняло. Мешок словно легче стал. Матиуш летел как на крыльях.
Ну вот и узнал почти все новости. Одно странно: почему его не ищут? Или еще не знают, что он убежал?
– Стой! Ишь разлетелся! Или дорога коротка показалась? Заходи в ворота.
Из подворотни две ступеньки вели вниз, в квартиру лавочника. Матиуш споткнулся и упал бы, не поддержи его колбасник. Матиуш прислонился к двери, закрыл глаза, а сам весь дрожит
– Ты чего? – перепугался колбасник, увидев, как мальчик побледнел.
– Я голодный, – пролепетал Матиуш и потерял сознание.
Он уже в тюрьме недоедал, оставляя половину порции на случай побега, У стрелочника тоже ел мало: совестно быть нахлебником у бедняков. Потом пятнадцать верст отмахал и ничего, кроме хлеба, не ел. А теперь еще мешок с колбасой. Тут и взрослый не выдержал бы. И, наконец, – неизвестность, боязнь погони, неожиданное известие, что страна помнит о нем и надеется на его возвращение.
Матиуша положили на диван.
– Выпей-ка молока.
Лавочник расстегнул ему курточку на груди. Во-первых, чтобы дышать было легче, а во-вторых, как заправский полицейский, хотел метрику поискать. Умрет мальчишка без документов – хлопот не оберешься! В кармане он нащупал что-то твердое и вытащил фотографию покойной королевы.
– Эй, парень, попей молока! А ну, открой глаза!
Закаленный в походах, Матиуш быстро пришел в себя. Ему стало стыдно и немного страшно: не сказал ли он чего лишнего в беспамятстве? Уж больно чудно смотрят они на него.
– Как тебя зовут?
– Янек.
– Слушай, Янек, больно ты нежный, как я погляжу. Руки у тебя белые, хоть и в царапинах. И врать ты не мастер – это сразу видно. Зря ты мне морочил голову на вокзале. Голодный, худой, хотя мальчишка ты, видать, крепкий. И документов у тебя нет, только фотография королевы в кармане. Что все это значит?
– Мне душно, откройте окно!
Матиуш пьет молоко, закусывает хлебом и чувствует, как к нему постепенно возвращаются силы. Но притворяется, будто ему все еще плохо: закрывает глаза, а сам в сторону окна поглядывает, чтобы удрать в случае чего.
– Оставь его в покое, – сказала колбаснику жена. – Видишь, ребенок чуть живой. Завтра успеешь допросить, пусть выспится сперва.
– Ты меня уму-разуму не учи. Недаром я два года в полиция прослужил. Скажи-ка мне…
– А я тебе говорю – заткнись! Понял? В полиции он служил, недотепа… А сейчас почему не служишь? Потому что выгнали. Другие богатство нажили, а ты что? До самой смерти колбасой будешь торговать. А ну показывай, чего привез!
Пока они разгружали мешок, Матиуш положил голову на стол и заснул.
– Постыдился бы, дурень, на ребенка такую тяжесть взваливать! Как-никак его Янеком зовут.
Янеком звали ее единственного сына, который погиб на войне.
– Сразу видать, славный мальчонка: у озорника была бы фотография Матиуша, а не королевы.
Матиуш спал очень чутко и, услышав сквозь сон свое имя, проснулся.
– Песенка Матиуша спета: его на необитаемый остров сослали.
– Жалко, раньше этого не сделали, был бы наш Янек жив. Ох, попался бы мне этот Матиуш!..
– Матиуш был король мудрый, воинственный и смелый.
– Перестанешь ты или нет?
– А вот не перестану! Что ты мне сделаешь?
– На, получай!
Жена размахнулась да как трахнет мужа колбасой по голове! Колбаса пополам разломилась.
Видно, супруги жили недружно. И так повсюду: если муж любил Матиуша, жена терпеть его не могла. Брат хвалит Матиуша, сестра высмеивает. А сколько драк из-за этого было в школах – ужас!
Дошло до того, что обер-полицмейстер издал указ, запрещающий упоминать имя Матиуша в театрах, парках и прочих общественных местах. Нарушители карались штрафом или тремя днями ареста.
Но результат получился обратный: о Матиуше стали говорить еще больше. Так уж водится: все запретное кажется особенно заманчивым.
«Спохватятся, что меня нет, – размышлял он, – начнут рыскать, пустятся в погоню, устроят облаву, но никому в голову не придет, что я у них под носом притаился.»
В первую войну стрелочник выкопал под хлевом яму, чтобы в случае опасности было где укрыться. Если нагрянут с обыском, там спрячется Матиуш. Но пока все спокойно.
Заглянул, проходя мимо, дежурный по станции, хороший знакомый стрелочника, и говорит:
– Вчера ночным поездом какого-то преступника везли. Я часового видел в вагоне.
– Может, это денщик был?
– Да нет, он с винтовкой стоял.
– Или посол ехал иностранный?
– Может, и так.
«Осторожность не мешает, – подумала про себя жена стрелочника. – Беглецов иной раз в открытую ищут, а иной раз и потихоньку, тайно. Кто знает, что у него на уме.»
– Ох, ваше величество, если бы вы знали, как нам без вас плохо живется, – жаловалась стрелочница. – Всяк распоряжается, а жалованье платить никто не хочет. Еще перед войной завели новые порядки: ребятам велели поезда водить, а взрослым – в школе учиться. Болтали, будто сам Матиуш так распорядился. Нашлись дураки, поверили. «Не к добру это, – сказала я тогда. – Позавидовали, видно, сироте. В его царствование шоколада больше было, чем сейчас хлеба! Что-то дальше будет?»
Матиуш ходит по комнате: руки – за спиной, лицо хмурое.
«Хватит без дела сидеть и бедных людей объедать. Пора в путь.»
Стрелочник с женой уговаривали его подождать немного.
– Нет, – говорит Матиуш, – надо поскорей попасть в столицу – узнать, что там происходит.
Стрелочник принес от кума старенькую, латаную одежонку. Матиуш переоделся, взял на дорогу ломать хлеба (от сыра отказался) и денег ровно столько, сколько стоит билет со следующей станции: на этой он не рискнул садиться на поезд.
Безо всяких приключений прошел он пятнадцать верст, купил билет в вагон третьего класса и под вечер был уже в столице. На всякий случай Матиуш надвинул на глаза шапку.
– Эй, малый! Отнеси мешок, заплачу.
«С превеликим удовольствием». От мешка так аппетитно пахло что у Матиуша слюнки текли. Мешок набит колбасами, сосисками сардельками и свиным салом.
– Ты сейчас приехал?
– Да. Верней, вчера.
– А город знаешь?
– Немного. То есть нет: ведь я только вчера приехал.
– Издалека?
– Нет, то есть да.
– Ну, пошевеливайся!
Колбасник подгоняет мальчика. А у того руки занемели, голова кружится. Идут, идут они, Матиуш совсем из сил выбился. Приостановился дух перевести.
– Послушай-ка, парень, не вздумай улизнуть с мешком. Меня не проведешь. Знаю я вас, пташек, которые не то сегодня, не то вчера, не то из далеких мест, не то из ближних прилетают. Крутитесь возле вокзала, ищете случая поклажу отнести, а сами так и норовите на первом же перекрестке дать тягу. Я вас мигом узнаю по этой надвинутой на глаза шапке! Недаром до того, как колбасой торговать, я два года в полиции служил. Ну-ка поворачивайся да поживей!
У Матиуша словно оборвалось что-то внутри, но он, не говоря ни слова, опять взвалил на спину тяжелый мешок. Руки одеревенели, а ноги сами несли его вперед.
– Эй, пан Михал! Слыхал новость?
Навстречу, откуда ни возьмись, полицейский.
– Куда путь держишь?
– Да вот товар несу. А что за новость?
– Короля Матиуша в ссылку отправили. Только смотри – молчок, никому ни слова. Это служебная тайна. Тебе как старому другу говорю.
– Как же так? Даже в газетах не сообщили.
– Беспорядков боятся. Ох, и жалеет Матиуша народ! И детвора, и взрослые. Только поздно теперь жалеть. Надо было раньше думать, белых флагов не вывешивать.
Опустил Матиуш мешок на землю. Слушает.
– Останься Матиуш королем, ты, глядишь, годков через пять не колбасу, а золото мешками бы носил.
– А откуда ты знаешь, что его сослали?
– Тюремный сторож сказал. А Клу-Клу отправят к отцу… как зовут-то его, Бум-Друм, что ли? Печальный король будто бы от престола хочет отречься и добровольно уехать на необитаемый остров… А ты чего уши развесил? – накинулся на Матиуша полицейский.
– Он со мной. Мешок помогает нести.
– Ну ладно, идите. Завтра у меня после ночного дежурства день свободный – загляну к вам. Ох, жалко Матиуша!
– Погоди жалеть. По моему разумению, этим дело не кончится. Он еще воротится, вот увидишь.
– Только бы глупостей больше не делал.
– Ну, малый, пошли!
Колбасник помог Матиушу взвалить на спину мешок. И удивительное дело: усталость как рукой сняло. Мешок словно легче стал. Матиуш летел как на крыльях.
Ну вот и узнал почти все новости. Одно странно: почему его не ищут? Или еще не знают, что он убежал?
– Стой! Ишь разлетелся! Или дорога коротка показалась? Заходи в ворота.
Из подворотни две ступеньки вели вниз, в квартиру лавочника. Матиуш споткнулся и упал бы, не поддержи его колбасник. Матиуш прислонился к двери, закрыл глаза, а сам весь дрожит
– Ты чего? – перепугался колбасник, увидев, как мальчик побледнел.
– Я голодный, – пролепетал Матиуш и потерял сознание.
Он уже в тюрьме недоедал, оставляя половину порции на случай побега, У стрелочника тоже ел мало: совестно быть нахлебником у бедняков. Потом пятнадцать верст отмахал и ничего, кроме хлеба, не ел. А теперь еще мешок с колбасой. Тут и взрослый не выдержал бы. И, наконец, – неизвестность, боязнь погони, неожиданное известие, что страна помнит о нем и надеется на его возвращение.
Матиуша положили на диван.
– Выпей-ка молока.
Лавочник расстегнул ему курточку на груди. Во-первых, чтобы дышать было легче, а во-вторых, как заправский полицейский, хотел метрику поискать. Умрет мальчишка без документов – хлопот не оберешься! В кармане он нащупал что-то твердое и вытащил фотографию покойной королевы.
– Эй, парень, попей молока! А ну, открой глаза!
Закаленный в походах, Матиуш быстро пришел в себя. Ему стало стыдно и немного страшно: не сказал ли он чего лишнего в беспамятстве? Уж больно чудно смотрят они на него.
– Как тебя зовут?
– Янек.
– Слушай, Янек, больно ты нежный, как я погляжу. Руки у тебя белые, хоть и в царапинах. И врать ты не мастер – это сразу видно. Зря ты мне морочил голову на вокзале. Голодный, худой, хотя мальчишка ты, видать, крепкий. И документов у тебя нет, только фотография королевы в кармане. Что все это значит?
– Мне душно, откройте окно!
Матиуш пьет молоко, закусывает хлебом и чувствует, как к нему постепенно возвращаются силы. Но притворяется, будто ему все еще плохо: закрывает глаза, а сам в сторону окна поглядывает, чтобы удрать в случае чего.
– Оставь его в покое, – сказала колбаснику жена. – Видишь, ребенок чуть живой. Завтра успеешь допросить, пусть выспится сперва.
– Ты меня уму-разуму не учи. Недаром я два года в полиция прослужил. Скажи-ка мне…
– А я тебе говорю – заткнись! Понял? В полиции он служил, недотепа… А сейчас почему не служишь? Потому что выгнали. Другие богатство нажили, а ты что? До самой смерти колбасой будешь торговать. А ну показывай, чего привез!
Пока они разгружали мешок, Матиуш положил голову на стол и заснул.
– Постыдился бы, дурень, на ребенка такую тяжесть взваливать! Как-никак его Янеком зовут.
Янеком звали ее единственного сына, который погиб на войне.
– Сразу видать, славный мальчонка: у озорника была бы фотография Матиуша, а не королевы.
Матиуш спал очень чутко и, услышав сквозь сон свое имя, проснулся.
– Песенка Матиуша спета: его на необитаемый остров сослали.
– Жалко, раньше этого не сделали, был бы наш Янек жив. Ох, попался бы мне этот Матиуш!..
– Матиуш был король мудрый, воинственный и смелый.
– Перестанешь ты или нет?
– А вот не перестану! Что ты мне сделаешь?
– На, получай!
Жена размахнулась да как трахнет мужа колбасой по голове! Колбаса пополам разломилась.
Видно, супруги жили недружно. И так повсюду: если муж любил Матиуша, жена терпеть его не могла. Брат хвалит Матиуша, сестра высмеивает. А сколько драк из-за этого было в школах – ужас!
Дошло до того, что обер-полицмейстер издал указ, запрещающий упоминать имя Матиуша в театрах, парках и прочих общественных местах. Нарушители карались штрафом или тремя днями ареста.
Но результат получился обратный: о Матиуше стали говорить еще больше. Так уж водится: все запретное кажется особенно заманчивым.