---------------------------------------------------------------
© Copyright Владислав Крапивин, 1970
Официальная страница: http://rusf.ru/vk/
Date: 29 Sep 2001
Многие книги, на которые еще не истек срок действия договора с
издательством, по договору НЕЛЬЗЯ распространять в файлах. Поэтому для
размещения файлов с произведениями В.Крапивина необходимо _ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ
РАЗРЕШЕНИЕ_ автора.
---------------------------------------------------------------
Про викингов рассказал мне Сережка Волошин, рассудительный и спокойный
человек двенадцати лет. Я жил тогда в подмосковном городке, и Сережка был
моим соседом.
Улица наша называлась Крепостная. Дело в том, что в давние времена,
когда по полям шастали орды кочевников, здесь стояла крепость. Небольшая,
деревянная, с бревенчатыми восьмиугольными башнями. Потом она сгорела.
Остался только земляной вал да овраг, который раньше был крепостным рвом. Да
еще название улицы напоминало о старине.
Вал густо порос одуванчиками. В овраге росла крапива, булькал ручеек и
жили стрекозы и лягушки. На Крепостной улице жили мальчишки.
Конечно, были там и взрослые, но речь главным образом пойдет о
мальчишках.
Улица была широкая, но тихая. Машины по ней не ходили, потому что она
упиралась в овраг. Дорога заросла, и даже сквозь узкий асфальтовый тротуар
пробивались лопухи. Домики прятались в палисадниках с сиренью.
Сами понимаете, что такая улица -- рай для футболистов.
Сережка возвращался поздно вечером и на кухне, сдержанно кряхтя,
начинал заклеивать пластырем ссадины на ногах.
-- Ну и побоища у вас, -- сказал я однажды. -- Каждый раз с отметинами
приходишь.
Сережка, вытянув шею, пытался облизать осаженный локоть.
-- Подумаешь... побоища, -- ответил он. -- Какие это... побоища...
Чушь... Вот в прошлом году...
И, лизнув, наконец, локоть, поведал эту историю.
В конце июня их осталось пятеро. Почти все "овражники" -- ребята с
этого конца -- разъехались кто куда: в лагерь, к бабушкам, на юг, а один
даже в тайгу с отцом-геологом.
А из компании Тольки Самохина никто не разъехался. Или сговорились, или
случайно так получилось, но их как было, так и осталось шестнадцать, не
считая всякой мелкоты.
У Сережки и его друзей никогда не было прочного мира с Толькиной
компанией. Кто тут виноват, сказать нелегко. Однако все отмечали, что
Самохин -- человек въедливый и зловредный. Он ко всем придирался и никогда
ничего не прощал. Сережке он, видно, не мог простить, что тот не
подчиняется. Не считает его, Тольку, за командира в здешних местах, а сам
имеет "армию". Правда, Сережкина армия была не такая большая и воинственная,
но пока она была в сборе, могла постоять за себя. И вдруг неприятность --
разъехались!
Те, кто остался, жили в одном дворе. В двухэтажном доме -- мальчишки, а
в маленьком, в глубине двора, -- девчонка Виктория. Или попросту Вика.
Одноклассница Сергея.
Викины родители были путешественники. Они не поднимались на снежные
вершины, не искали рудные залежи и не раскапывали в песках древние города,
они просто ездили. Каждый отпуск они проводили с туристическими группами то
на Черном море, то в Ленинграде, то на Волге. А воспитывать Вику приглашали
папину сестру Нину Валерьевну.
Нина Валерьевна была худая, длинноносая и печальная женщина. То, что
она тяжело больна, подразумевалось само собой. Это все знали, когда еще
Виктории на свете не было. А если кто-нибудь спохватывался и пытался узнать
о ее болезнях подробнее, Нина Валерьевна медленно и выразительно поднимала
глаза на невежу. "Как же вам не стыдно? -- говорил этот взгляд. -- Мучить
бедную женщину, жизнь которой висит на паутинке!" И невеже становилось
стыдно.
Чтобы окружающие не забывали о ее страданиях, Нина Валерьевна постоянно
сообщала: "Ах, как у меня болит голова". Фразу эту она произносила регулярно
через каждые четыре с половиной минуты.
То, что ей приходится воспитывать Вику, Нина Валерьевна считала
подвигом. Она так и говорила: "Надеюсь, люди когда-нибудь поймут, какой
подвиг я совершаю".
Может быть, Викины родители это понимали, но они были далеко. А Вика не
понимала.
-- Уик-то-о-риа-а! -- на иностранный манер голосила по вечерам Нина
Валерьевна. -- Пора домой! Слышишь?! Все нормальные дети уже спят! Уик...
(ах, как у меня болит голова!)... ториа! Не заставляй меня снова принимать
валокордин!
-- Выходит, я ненормальная? -- шептала в каком-нибудь укрытии Вика. --
Ну и отлично. Тогда мы еще погуляем. Ага, мальчики?
Как все нормальные девчонки, Вика гоняла с ребятами футбол, временами
дралась, ныряла с полузатопленной баржи и никогда не забывала, что она
девочка. Довольно часто Вика появлялась во дворе в модном сарафане или
платье и вопросительно поглядывала на ребят. Мальчишки понимали девчоночью
слабость и сдержанно хвалили обнову. Платья и сарафаны Виктория кроила из
прошлогодних туристских нарядов матери и шила на расхлябанной швейной
машинке, которая постоянно ломалась.
Чинили машинку братья Дорины.
Братья были близнецы. Но ничуть не похожие. И это, пожалуй, хорошо.
Говорят, одинаковые близнецы не умеют жить мирно, а белобрысый Стасик и
худой темноволосый Борька жили душа в душу. И увлечения у Дориных были
одинаковые. Больше всего они любили книжки про технику и роботов. Дома у них
был механический кот для ловли мышей, звали его Меркурий. Правда, ни одной
мыши он не поймал, зато бросался под ноги гостям и хватал их за ботинки
железными челюстями...
Еще в этой компании был первоклассник Джонни. Вернее, даже не
первоклассник. В школу он лишь собирался, а пока ходил в "подготовишку" --
самую старшую группу детсада. Но ведь те, кто, например, только перешел в
пятый класс, тут же называют себя пятиклассниками, не дожидаясь новой осени.
Вот и Джонни не стал ждать.
Имя Джонни было ненастоящее. Вообще-то его звали Женька. Но Женькин
язык имел маленькую странность: не умел выговаривать букву "Ж". Получалось
"ДЖ". Вместо "железо" Женька говорил "джелезо", вместо "жулик" -- "джулик".
И себя называл Дженькой. Но что за имя -- Дженька! Вот и переделали в
Джонни.
Детсадовскую жизнь и порядки Джонни холодно презирал. Он отлично умел
читать, знал, как устроены космические ракеты и электропробки, и терпеть не
мог всякие хороводы и "гуси-лебеди".
В группу Джонни являлся в выцветшей футболке и потрепанных техасских
штанах с мордастым ковбоем на заднем кармане. "Техасы" подметали бахромой
паркет и пылили, как мотоцикл на деревенской улице. Воспитательницу Веру
Сергеевну этот костюм доводил до истерики, но Джонни оставался спокоен.
Во-первых, Вера Сергеевна была его двоюродной сестрой, во-вторых, он никогда
не унижался до споров с начальством. Если жизнь в группе становилась
нестерпимой, он просто брал под мышку "Сказки братьев Гримм" и уходил к
малышам. Малыши смотрели на Джонни, как новобранцы на прославленного
генерала. А их воспитательница на него чуть не молилась: Джонни избавлял ее
от многих забот.
Ребят из младшей и средней группы Джонни любил. Конечно, они были народ
необразованный, но это по малолетству, а не по глупости. И носов они не
задирали. А как они слушали сказки!
Малыши верили в Джонни и чуть что -- бежали к нему. И в тот воскресный
день, когда викинги совершили первое преступление, два пятилетних гонца
отыскали Джонни.
А Джонни отыскал друзей.
Сережка, Виктория, Стасик и Борька сидели на верхней перекладине
забора, которая называлась "насест". Это было их любимое место. Они сидели и
бездельничали. Хмурый Джонни влез на насест и сообщил:
-- Самохин опять пиратничает...
-- Что? -- напружиненно переспросил Сергей?
-- Понаделали всякого оружия и на всех лезут. У Митьки Волкова и
Павлика Гаврина плотину сломали. Они ее в овраге на ручье делали, а они
растоптали.
-- Шакалы! -- искренне сказала Вика. -- Нашли на кого нападать!
Сережка прищурился и медленно произнес:
-- Думают, если Санька уехал, Митьку можно задевать...
Санька был братом пятилетнего Митьки и приятелем Сергея.
-- Пошли, поговорим с ними, -- деловито предложил Борис.
-- Их шестнадцать, -- сказал Джонни. -- И мечи, и щиты, и копья. Вот
они скоро здесь проходить будут, увидите.
И правда, через минуту раздался дружный топот и бренчание. Топала
Толькина компания, а бренчали доспехи.
-- Укройсь, -- велел Сережка. Они прыгнули с забора и прильнули к
щелям.
По дороге шло грозное войско.
Необычный был у войска строй. Впереди шел один человек, за ним два --
плечом к плечу, потом шеренга из трех, за ней -- из четырех. А дальше снова
шли три, два и один. Получался остроконечный четырехугольник -- ромб.
Каждый воин держал громадный, как цирковая афиша, щит, который закрывал
хозяина от щиколоток до плеч. Все щиты смыкались краями и опоясывали строй,
как сплошная броня.
Но удивительней всего оказались шлемы. Чего здесь только не было!
Ржавые каски, кастрюли с прорезями для глаз, колпаки от автомобильных фар,
алюминиевые тазики. И каждый шлем был с рогами! Рога из железных трубок, из
проволоки, из жести -- припаянные, приклепанные, прикрученные -- торчали
грозно и вызывающе.
Самохин шел первым. На нем сверкал никелированный чайник. Из носика
чайника получился отличный рог. Второй рог -- такой же -- был припаян с
другой стороны. Крышка, видно, тоже была припаяна. Чайник закрывал лицо до
подбородка. На блестящем металле чернели прорези для глаз.
Над щитами, над шлемами гордо подымались копья. Мочальные хвосты и
© Copyright Владислав Крапивин, 1970
Официальная страница: http://rusf.ru/vk/
Date: 29 Sep 2001
Многие книги, на которые еще не истек срок действия договора с
издательством, по договору НЕЛЬЗЯ распространять в файлах. Поэтому для
размещения файлов с произведениями В.Крапивина необходимо _ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ
РАЗРЕШЕНИЕ_ автора.
---------------------------------------------------------------
Про викингов рассказал мне Сережка Волошин, рассудительный и спокойный
человек двенадцати лет. Я жил тогда в подмосковном городке, и Сережка был
моим соседом.
Улица наша называлась Крепостная. Дело в том, что в давние времена,
когда по полям шастали орды кочевников, здесь стояла крепость. Небольшая,
деревянная, с бревенчатыми восьмиугольными башнями. Потом она сгорела.
Остался только земляной вал да овраг, который раньше был крепостным рвом. Да
еще название улицы напоминало о старине.
Вал густо порос одуванчиками. В овраге росла крапива, булькал ручеек и
жили стрекозы и лягушки. На Крепостной улице жили мальчишки.
Конечно, были там и взрослые, но речь главным образом пойдет о
мальчишках.
Улица была широкая, но тихая. Машины по ней не ходили, потому что она
упиралась в овраг. Дорога заросла, и даже сквозь узкий асфальтовый тротуар
пробивались лопухи. Домики прятались в палисадниках с сиренью.
Сами понимаете, что такая улица -- рай для футболистов.
Сережка возвращался поздно вечером и на кухне, сдержанно кряхтя,
начинал заклеивать пластырем ссадины на ногах.
-- Ну и побоища у вас, -- сказал я однажды. -- Каждый раз с отметинами
приходишь.
Сережка, вытянув шею, пытался облизать осаженный локоть.
-- Подумаешь... побоища, -- ответил он. -- Какие это... побоища...
Чушь... Вот в прошлом году...
И, лизнув, наконец, локоть, поведал эту историю.
В конце июня их осталось пятеро. Почти все "овражники" -- ребята с
этого конца -- разъехались кто куда: в лагерь, к бабушкам, на юг, а один
даже в тайгу с отцом-геологом.
А из компании Тольки Самохина никто не разъехался. Или сговорились, или
случайно так получилось, но их как было, так и осталось шестнадцать, не
считая всякой мелкоты.
У Сережки и его друзей никогда не было прочного мира с Толькиной
компанией. Кто тут виноват, сказать нелегко. Однако все отмечали, что
Самохин -- человек въедливый и зловредный. Он ко всем придирался и никогда
ничего не прощал. Сережке он, видно, не мог простить, что тот не
подчиняется. Не считает его, Тольку, за командира в здешних местах, а сам
имеет "армию". Правда, Сережкина армия была не такая большая и воинственная,
но пока она была в сборе, могла постоять за себя. И вдруг неприятность --
разъехались!
Те, кто остался, жили в одном дворе. В двухэтажном доме -- мальчишки, а
в маленьком, в глубине двора, -- девчонка Виктория. Или попросту Вика.
Одноклассница Сергея.
Викины родители были путешественники. Они не поднимались на снежные
вершины, не искали рудные залежи и не раскапывали в песках древние города,
они просто ездили. Каждый отпуск они проводили с туристическими группами то
на Черном море, то в Ленинграде, то на Волге. А воспитывать Вику приглашали
папину сестру Нину Валерьевну.
Нина Валерьевна была худая, длинноносая и печальная женщина. То, что
она тяжело больна, подразумевалось само собой. Это все знали, когда еще
Виктории на свете не было. А если кто-нибудь спохватывался и пытался узнать
о ее болезнях подробнее, Нина Валерьевна медленно и выразительно поднимала
глаза на невежу. "Как же вам не стыдно? -- говорил этот взгляд. -- Мучить
бедную женщину, жизнь которой висит на паутинке!" И невеже становилось
стыдно.
Чтобы окружающие не забывали о ее страданиях, Нина Валерьевна постоянно
сообщала: "Ах, как у меня болит голова". Фразу эту она произносила регулярно
через каждые четыре с половиной минуты.
То, что ей приходится воспитывать Вику, Нина Валерьевна считала
подвигом. Она так и говорила: "Надеюсь, люди когда-нибудь поймут, какой
подвиг я совершаю".
Может быть, Викины родители это понимали, но они были далеко. А Вика не
понимала.
-- Уик-то-о-риа-а! -- на иностранный манер голосила по вечерам Нина
Валерьевна. -- Пора домой! Слышишь?! Все нормальные дети уже спят! Уик...
(ах, как у меня болит голова!)... ториа! Не заставляй меня снова принимать
валокордин!
-- Выходит, я ненормальная? -- шептала в каком-нибудь укрытии Вика. --
Ну и отлично. Тогда мы еще погуляем. Ага, мальчики?
Как все нормальные девчонки, Вика гоняла с ребятами футбол, временами
дралась, ныряла с полузатопленной баржи и никогда не забывала, что она
девочка. Довольно часто Вика появлялась во дворе в модном сарафане или
платье и вопросительно поглядывала на ребят. Мальчишки понимали девчоночью
слабость и сдержанно хвалили обнову. Платья и сарафаны Виктория кроила из
прошлогодних туристских нарядов матери и шила на расхлябанной швейной
машинке, которая постоянно ломалась.
Чинили машинку братья Дорины.
Братья были близнецы. Но ничуть не похожие. И это, пожалуй, хорошо.
Говорят, одинаковые близнецы не умеют жить мирно, а белобрысый Стасик и
худой темноволосый Борька жили душа в душу. И увлечения у Дориных были
одинаковые. Больше всего они любили книжки про технику и роботов. Дома у них
был механический кот для ловли мышей, звали его Меркурий. Правда, ни одной
мыши он не поймал, зато бросался под ноги гостям и хватал их за ботинки
железными челюстями...
Еще в этой компании был первоклассник Джонни. Вернее, даже не
первоклассник. В школу он лишь собирался, а пока ходил в "подготовишку" --
самую старшую группу детсада. Но ведь те, кто, например, только перешел в
пятый класс, тут же называют себя пятиклассниками, не дожидаясь новой осени.
Вот и Джонни не стал ждать.
Имя Джонни было ненастоящее. Вообще-то его звали Женька. Но Женькин
язык имел маленькую странность: не умел выговаривать букву "Ж". Получалось
"ДЖ". Вместо "железо" Женька говорил "джелезо", вместо "жулик" -- "джулик".
И себя называл Дженькой. Но что за имя -- Дженька! Вот и переделали в
Джонни.
Детсадовскую жизнь и порядки Джонни холодно презирал. Он отлично умел
читать, знал, как устроены космические ракеты и электропробки, и терпеть не
мог всякие хороводы и "гуси-лебеди".
В группу Джонни являлся в выцветшей футболке и потрепанных техасских
штанах с мордастым ковбоем на заднем кармане. "Техасы" подметали бахромой
паркет и пылили, как мотоцикл на деревенской улице. Воспитательницу Веру
Сергеевну этот костюм доводил до истерики, но Джонни оставался спокоен.
Во-первых, Вера Сергеевна была его двоюродной сестрой, во-вторых, он никогда
не унижался до споров с начальством. Если жизнь в группе становилась
нестерпимой, он просто брал под мышку "Сказки братьев Гримм" и уходил к
малышам. Малыши смотрели на Джонни, как новобранцы на прославленного
генерала. А их воспитательница на него чуть не молилась: Джонни избавлял ее
от многих забот.
Ребят из младшей и средней группы Джонни любил. Конечно, они были народ
необразованный, но это по малолетству, а не по глупости. И носов они не
задирали. А как они слушали сказки!
Малыши верили в Джонни и чуть что -- бежали к нему. И в тот воскресный
день, когда викинги совершили первое преступление, два пятилетних гонца
отыскали Джонни.
А Джонни отыскал друзей.
Сережка, Виктория, Стасик и Борька сидели на верхней перекладине
забора, которая называлась "насест". Это было их любимое место. Они сидели и
бездельничали. Хмурый Джонни влез на насест и сообщил:
-- Самохин опять пиратничает...
-- Что? -- напружиненно переспросил Сергей?
-- Понаделали всякого оружия и на всех лезут. У Митьки Волкова и
Павлика Гаврина плотину сломали. Они ее в овраге на ручье делали, а они
растоптали.
-- Шакалы! -- искренне сказала Вика. -- Нашли на кого нападать!
Сережка прищурился и медленно произнес:
-- Думают, если Санька уехал, Митьку можно задевать...
Санька был братом пятилетнего Митьки и приятелем Сергея.
-- Пошли, поговорим с ними, -- деловито предложил Борис.
-- Их шестнадцать, -- сказал Джонни. -- И мечи, и щиты, и копья. Вот
они скоро здесь проходить будут, увидите.
И правда, через минуту раздался дружный топот и бренчание. Топала
Толькина компания, а бренчали доспехи.
-- Укройсь, -- велел Сережка. Они прыгнули с забора и прильнули к
щелям.
По дороге шло грозное войско.
Необычный был у войска строй. Впереди шел один человек, за ним два --
плечом к плечу, потом шеренга из трех, за ней -- из четырех. А дальше снова
шли три, два и один. Получался остроконечный четырехугольник -- ромб.
Каждый воин держал громадный, как цирковая афиша, щит, который закрывал
хозяина от щиколоток до плеч. Все щиты смыкались краями и опоясывали строй,
как сплошная броня.
Но удивительней всего оказались шлемы. Чего здесь только не было!
Ржавые каски, кастрюли с прорезями для глаз, колпаки от автомобильных фар,
алюминиевые тазики. И каждый шлем был с рогами! Рога из железных трубок, из
проволоки, из жести -- припаянные, приклепанные, прикрученные -- торчали
грозно и вызывающе.
Самохин шел первым. На нем сверкал никелированный чайник. Из носика
чайника получился отличный рог. Второй рог -- такой же -- был припаян с
другой стороны. Крышка, видно, тоже была припаяна. Чайник закрывал лицо до
подбородка. На блестящем металле чернели прорези для глаз.
Над щитами, над шлемами гордо подымались копья. Мочальные хвосты и
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента