Агата КРИСТИ
БОЛЬШАЯ ЧЕТВЕРКА

Неожиданный гость

   Я знаю людей, которым путешествие на пароме через Ла-Манш доставляет истинное удовольствие; они могут спокойно сидеть на палубе, ожидая, пока судно пришвартуется, а потом без излишней суеты собрать свои вещи и спокойно сойти на пристань. Лично мне это никогда не удается. Как только я поднимаюсь на борт, у меня появляется такое чувство, будто я ничего не успею сделать. Я переставляю чемоданы с места на место, а если спускаюсь в салон поесть, то проглатываю обед не разжевывая, преследуемый мыслью, что сейчас уже прибудем, а я еще — внизу.
   Возможно, это чувство — проклятое наследие войны, когда, получив краткосрочный отпуск, я старался занять место как можно ближе к трапу. Одним из первых сойти на берег, чтобы сэкономить несколько драгоценных минут своего трех— или пятидневного отпуска, казалось делом чрезвычайной важности.
   В это июльское утро я стоял у поручней, наблюдая за белыми барашками волн, за приближающимся все ближе и ближе портом Дувр, и дивился спокойствию пассажиров, которые невозмутимо сидели в креслах на палубе и даже не подняли глаз, когда вдали показались знакомые берега. Да, вполне возможно, что это их совершенно не волновало. Вне всякого сомнения, многие из них просто возвращались после выходных, проведенных в Париже, я же последние полтора года безвылазно торчал на своем ранчо в Аргентине. И хотя дела мои шли успешно и мы с женой наслаждались свободной и почти курортной жизнью Южноамериканского континента, тем не менее у меня комок подступил к горлу при виде родной земли.
   Два дня назад я прибыл на пароходе во Францию, заключил несколько важных контрактов и теперь направлялся в Лондон. Я намеревался пробыть там пару месяцев — время, достаточное, чтобы навестить друзей, и в первую очередь некоего человечка с яйцеобразной головой и зелеными глазами — Эркюля Пуаро! Я собирался захватить своего старого друга врасплох. В моем последнем письме из Аргентины не было и тени намека на предстоящее путешествие. Собрался я неожиданно, к тому же и дела вынуждали ехать. Не один раз представлял я себе восторг и недоумение на лице моего друга при виде моей персоны.
   Он, я был почти уверен, находился неподалеку от своей «штаб-квартиры». То время, когда служебные обязанности бросали его из одного конца Англии в другой, кануло в Лету. Он стал знаменитостью и уже не тратил все свое время только на порученное ему дело. Он постепенно становился кем-то вроде «детектива-консультанта». Он всегда смеялся над теми, кто искренне считал, что сыщик — это человек, который без конца переодевается и с лупой разглядывает каждый отпечаток ноги, чтобы выследить преступника.
   «Нет уж, мой дорогой Гастингс, — обычно говаривал он. — Оставим это для Жиро[1] и его друзей из французской полиции. У Эркюля Пуаро свои методы работы. Порядок, и методичность, и серые клеточки. Спокойно сидя в кресле, я увижу гораздо больше, чем наш достопочтенный Джепп[2], бегая по разным сомнительным местам».
   Прибыв в Лондон, я оставил свой багаж в гостинице и тут же отправился по знакомому адресу, обуреваемый ностальгическими воспоминаниями. Поприветствовав свою прежнюю домохозяйку, я, перепрыгивая сразу через две ступеньки, ринулся к двери Пуаро и скоро уже нетерпеливо в нее стучал.
   — Прошу! — раздался знакомый голос. Я вошел. Пуаро, державший в руках небольшой саквояж, со стуком его выронил.
   — Mon ami[3], Гастингс! — вскричал он, раскрывая объятья. — Mon ami, Гастингс!
   Мы обнялись, а потом наперебой стали засыпать друг друга вопросами, спрашивая сразу обо всем: не получал ли он телеграмм для меня от моей жены, как мне путешествовалось, какая погода и прочее и прочее.
   — Я полагаю, мои комнаты все еще свободны? — спросил я, когда эмоции немного поутихли. — Я хотел бы снова здесь поселиться.
   Лицо Пуаро помрачнело.
   — Mon Dieu[4], какая досада! Оглянитесь, мой друг.
   Я оглянулся. Около стены стоял огромный допотопного вида чемодан. Рядом с ним по ранжиру еще несколько чемоданов. Ошибиться было невозможно.
   — Вы уезжаете?
   — Да.
   — Куда же?
   — В Южную Америку.
   — Что-о-о?
   — Забавно, не правда ли? Я отправляюсь в Рио и решил ничего не писать вам о своей поездке — решил устроить вам сюрприз, и вот — на тебе! Мой старый добрый друг опередил меня!
   — Но когда вы уезжаете?
   Пуаро посмотрел на часы.
   — Через час.
   — Но вы всегда твердили, что вас ничто и никогда не заставит отправиться в такое длительное морское путешествие!
   Пуаро закрыл глаза и пожал плечами.
   — Ваша правда, мой друг. Доктор говорит, что, хотя от морских прогулок еще никто не умирал, это будет моим последним путешествием.
   Он предложил мне стул.
   — Я расскажу вам, как это случилось. Вы знаете, кто самый богатый человек в мире? Даже богаче, чем Рокфеллер? Эйб Райленд!
   — Американский мыльный король?
   — Вот именно. Со мной связался один из его секретарей. Что-то происходит в его большой фирме в Рио. Какие-то махинации. Фокусы — так он это называет. Он хочет, чтобы я все это расследовал на месте. Я поначалу отказался, сказав, что, если он предоставит мне факты, я сразу определю, в чем там дело, — ведь у меня богатый опыт! Но он ответил, что этого сделать не может, и добавил, что все факты будут мне предоставлены сразу же, как только я приеду. Как правило, после подобных заявлений я вообще прекращаю разговор. Диктовать условия Эркюлю Пуаро — неслыханное нахальство. Но сумма, предложенная мне, была так велика, что впервые в жизни я поддался соблазну. Настолько это большая сумма — целое состояние! А кроме того, есть еще одна причина — вы, мой дорогой Гастингс. Целых полтора года я чувствовал себя таким одиноким… Ну и подумал: а почему бы не попробовать? Мне так надоело решать эти нескончаемые головоломки. Славы я уже вкусил достаточно. Получу эти деньги и заживу где-нибудь рядом с моим старым другом…
   Я был тронут до глубины души.
   — Итак, я принял решение, — продолжал он, — и через час должен ехать на вокзал. Ирония судьбы, не так ли? Но должен признаться, Гастингс, что, если бы не столь солидный гонорар, я бы отказался от этого дела, потому что совсем недавно я начал небольшое расследование. Скажите, вам ничего не говорит название «Большая Четверка»?
   — Ну, во-первых, это название могло появиться по итогам Версальской конференции[5], во-вторых, есть киностудия «Большая Четверка», ну и существуют всякие там мелкие коммерсанты, которые часто себя величают: «большая пятерка», «четверка», и так далее.
   — Может быть, — задумчиво протянул Пуаро. — Но дело в том, что это название встретилось мне в таком контексте, для которого ни одно из этих объяснений не годится. Оно больше подходит для шайки гангстеров, причем международного масштаба, вот только…
   — Только что? — переспросил я, поняв, что его что-то смущает.
   — Только кажется мне, что это не рядовые преступники, что все это гораздо серьезнее и становится все более опасным. Но это только моя догадка. И никаких доказательств. Но что же это я! Мне же надо закончить с багажом — времени уже в обрез.
   — Может, отложите поездку? — принялся я его уговаривать. — Потом поедем на одном пароходе.
   Пуаро выпрямился и укоризненно посмотрел на меня.
   — Вы так до сих пор ничего и не поняли! Я ведь дал слово. Понимаете, слово Эркюля Пуаро. Меня может остановить только угроза чьей-то жизни.
   — Ну на это рассчитывать не приходится, — уныло пробормотал я, — разве что в одиннадцать часов «вдруг откроется дверь и на пороге появится таинственный незнакомец…» — со смехом процитировал я строчку из сказки.
   Мы удрученно помолчали. И тут со стороны спальни раздались шаги… Мы оба вздрогнули.
   — Что это! — воскликнул я.
   — Ма foi[6], — пробормотал Пуаро. — Похоже, ваш таинственный незнакомец находится в моей спальне.
   — Но как он там оказался? Там же нет дверей, кроме той, которая ведет в эту комнату.
   — У вас отличная память, Гастингс. Теперь немного подумаем.
   — Окно! Он проник через окно. Но тогда это грабитель! Ухитрился взобраться по отвесной стене, хотя, по-моему, это практически невозможно.
   Я вскочил на ноги и уже было направился к двери, как вдруг звук поворачиваемой дверной ручки остановил меня.
   Дверь медленно отворилась. На пороге стоял мужчина. Костюм его был весь забрызган грязью. Лицо изможденное. Некоторое время он смотрел на нас, затем покачнулся и упал. Пуаро, подбежав, наклонился к нему и тут же распорядился:
   — Коньяку, быстро!
   Я плеснул в стакан коньяку и протянул ему. Пуаро влил в рот незнакомцу несколько капель, а затем мы вместе подняли его и перенесли на кушетку. Через несколько минут мужчина открыл глаза и отсутствующим взглядом посмотрел вокруг.
   — Чем могу служить, мосье? — спросил Пуаро. Мужчина открыл рот и странным тоном, будто что-то заученное наизусть, произнес:
   — Мосье Эркюль Пуаро, Фаревей-стрит, четырнадцать.
   — Да, да, это я.
   Человек не отреагировал и продолжал повторять с той же интонацией:
   — Мосье Эркюль Пуаро, Фаревей-стрит, четырнадцать.
   Пуаро попытался задать ему несколько вопросов, но тот или не отвечал, или повторял все ту же фразу. Тогда Пуаро кивнул в сторону телефона и сказал:
   — Немедленно доктора Риджуэя.
   К счастью, доктор был дома. И поскольку его дом находился сразу же за углом, через несколько минут он уже торопливо входил в комнату.
   — Что все это значит?
   В нескольких словах Пуаро объяснил, что произошло, и доктор принялся осматривать нашего странного посетителя, который явно не замечал ни нас с Пуаро, ни доктора.
   — Хм! — хмыкнул доктор Риджуэй, окончив осмотр. — Любопытный случай.
   — Воспаление мозга? — предположил я. Доктор презрительно фыркнул.
   — Воспаление мозга! Да такого понятия вообще не существует. Это все выдумки писателей. Нет! Этот человек перенес какое-то потрясение. Он пришел сюда, ведомый одной мыслью: найти мистера Эркюля Пуаро, живущего на Фаревей-стрит, четырнадцать. И он повторяет эти слова механически, не осознавая, что они означают.
   — Афазия?[7] — продолжал я.
   На этот раз доктор даже не фыркнул, а просто промолчал. Затем протянул нашему гостю лист бумаги и карандаш и сказал:
   — Посмотрим, что он будет делать.
   Сначала мужчина сидел спокойно, потом неожиданно принялся что-то лихорадочно писать. И так же неожиданно прекратил. Карандаш и бумага упали на пол. Доктор поднял их и покачал головой.
   — Ничего. Только с десяток раз нацарапана цифра четыре, каждый раз все большая по размеру. Думаю, он хотел написать дом четырнадцать на Фаревей-стрит. Очень любопытный случай. Вы можете оставить его пока у себя. Сейчас я должен идти в больницу, но после ленча вернусь и сделаю все необходимые распоряжения. Очень интересный случай, не хотелось бы его упустить.
   Я объяснил, что Пуаро должен уезжать и что я намерен проводить его до Саутгемптона.
   — Хорошо. Оставьте его здесь. Никуда он не денется, у него полнейшее истощение. Думаю, проспит, как минимум, часов восемь. Я поговорю с вашей достопочтенной хозяйкой, миссис Пирсон, и попрошу ее присмотреть за ним.
   И со свойственной ему стремительностью доктор Риджуэй покинул комнату. Пуаро поспешно заканчивал паковать свои вещи, ежеминутно поглядывая на часы.
   — Время летит с невероятной быстротой. Теперь, Гастингс, вы не можете сказать, что я вам ничего не оставил. Ребус хоть куда! Человек ниоткуда. Кто он? Чем занимается? Да, черт возьми, я бы отдал два года своей жизни, чтобы заставить пароход уйти завтра, а не сегодня. Случай действительно крайне интересный. Но пройдут недели, если не месяцы, прежде чем этот человек будет в состоянии рассказать, зачем пришел.
   — Я сделаю все, что смогу, Пуаро, — заверил я его. — Я постараюсь во всем разобраться.
   — Да, конечно…
   Мне показалось, что в его голосе прозвучали нотки сомнения. Я схватил лист бумаги.
   — Если бы я писал рассказ, — сказал я, — то непременно объединил бы события сегодняшнего дня с тем, что вы мне рассказали раньше. И назвал бы его «Тайна Большой Четверки». — В такт этой фразе я стучал по нацарапанным незнакомцем цифрам.
   И тут я вздрогнул от неожиданности, так как наш больной очнулся от оцепенения, сел на стоявший рядом с кушеткой стул и четко произнес:
   — Ли Чан-йен.
   У него был вид только что проснувшегося человека. Пуаро сделал мне знак молчать. Незнакомец продолжал. Говорил он четко, высоким голосом, и опять возникло такое ощущение, что он цитировал на память какой-то документ или лекцию:
   — Ли Чан-йен — мозговой центр Большой Четверки. Он — их движущая сила. Поэтому назовем его Номер Один. Номер Два редко упоминается по имени. Во всех документах он фигурирует как латинская буква «эс», перечеркнутая двумя линиями, — знак доллара; или двумя полосками и звездой. Предполагается, что он американский подданный и символизирует власть денег. Номер Три, без всякого сомнения, женщина, француженка. Возможно, она одна из «дам полусвета» и ее используют как своего рода наживку, но это только предположение.
   — Номер Четыре…
   Его голос дрогнул, и он замолчал. Пуаро подался вперед.
   — Ну, — подбодрил его Пуаро. — Номер Четыре… — Он не сводил взгляда с лица незнакомца, черты которого вдруг исказил ужас, казалось, неодолимый… Наконец он выдавил, задыхаясь:
   — Палач-экзекутор… — и без сознания упал на кушетку.
   — Господи… — прошептал Пуаро. — Так, значит, я был прав! Попал в самую точку!
   — Так вы думаете, что это…
   Он меня перебил:
   — Перенесите его в мою спальню. Нельзя терять ни минуты, иначе я могу не успеть на поезд. Хотя, если честно, я бы не прочь опоздать — и в сложившихся обстоятельствах моя совесть была бы совершенно чиста! Но — я дал слово! Пойдемте, Гастингс.
   Оставив нашего таинственного незнакомца на попечении миссис Пирсон, мы отбыли на вокзал и приехали в самый последний момент. В поезде Пуаро то пускался в длинные разговоры, то надолго замолкал, не замечая никого вокруг.
   Затем, словно очнувшись, он давал мне очередную порцию поручений и настойчиво просил послать еще одну телеграмму тому-то, по такому-то адресу.
   После того как мы миновали Уокинг, разговор наш сошел на нет, и мы стали молча смотреть в окно. Поезд до Саутгемптона нигде не должен был останавливаться, но вдруг впереди загорелся красный свет, и громко лязгнули тормоза.
   — А-а! — неожиданно воскликнул Пуаро. — Какой же я глупец! Только теперь я все понял… Воистину, поезд остановился по велению самого Господа! Прыгайте, Гастингс, прыгайте, прошу вас.
   В мгновение ока он открыл дверь купе и спрыгнул на обочину.
   — Выбрасывайте чемоданы и прыгайте сами.
   Я прыгнул. И как раз вовремя. Как только ноги мои коснулись земли, поезд тронулся.
   — А теперь, Пуаро, — сказал я, слегка переведя дух, — возможно, вы мне объясните, что все это значит.
   — Это значит, мой друг, что я увидел свет, и кое-что прояснилось.
   — Но не для меня.
   — Возможно, — пробормотал Пуаро, — но я боюсь, очень боюсь, что опоздал. Если вы возьмете эти два саквояжа, то я смогу понести все остальное.

Человек из психолечебницы

   К счастью, поезд остановился недалеко от станции. Вскоре дорога привела нас к гаражу, где мы смогли нанять машину, и через полчаса мы снова въезжали в Лондон. И уже стоя у дверей своей квартиры, Пуаро наконец изволил хоть что-то объяснить.
   — Вы еще не поняли? Я тоже не сразу сообразил. Хотя это очевидно, мой друг… Они хотели от меня отделаться.
   — Что?
   — Да. И ведь как тонко все было проделано. Да, они действовали методически, досконально все изучив… Они решили, что я опасен.
   — Кто они?
   — Те, кто сколотил эту шайку… М-да… Действительно, великолепная четверка… Китаец, американец, француженка и еще кто-то, одно упоминание о котором вызывает ужас. Молите Бога, Гастингс, чтобы мы прибыли вовремя.
   — Вы думаете, нашему незнакомцу грозит опасность?
   — Я уверен в этом.
   Миссис Пирсон очень обрадовалась нашему возвращению. Оборвав ее восторженные приветствия, мы стали расспрашивать о незнакомце и не звонил ли кто… Хозяйка доложила, что никто не звонил, а наш гость даже ни разу не пошевелился. Облегченно вздохнув, мы поспешили наверх. Пуаро прошел в спальню. Неожиданно я услышал его возбужденный голос:
   — Гастингс, он мертв.
   Я поспешил к нему. Незнакомец лежал там же, где мы его оставили, но был мертв, и, судя по всему, уже давно. Я побежал за доктором. Зная, что доктор Риджуэй все еще на вызовах, я тут же нашел другого и привел к нам.
   — Да, мертв, бедняга. Какой-нибудь бродяга, к которому вы хорошо относились?
   — Что-то в этом роде, — уклончиво ответил Пуаро. — Что послужило причиной смерти, доктор?
   — Трудно сказать. Возможно, этому предшествовало обморочное состояние. Налицо признаки удушья. Газ был включен?
   — Нет-нет. Только электричество.
   — К тому же оба окна открыты настежь… Судя по всему, он умер примерно два часа назад, — добавил доктор. — Я надеюсь, вы сообщите кому следует? — И ушел.
   Пуаро отдал по телефону необходимые распоряжения, а затем вдруг позвонил нашему старому другу из Скотленд-Ярда, инспектору Джеппу, и попросил его зайти к нам как можно скорее.
   Не успел он положить трубку, как появилась миссис Пирсон, глаза ее были широко раскрыты.
   — Там внизу человек из психо.., из больницы. Вы его при… Могу ли я проводить его к вам?
   Мы разом кивнули, и в комнату вошел плотный мужчина в форменной одежде привратника.
   — Доброго вам утречка, джентльмены, — приветливо поздоровался он. — У меня есть основания полагать, что один из моих птенчиков залетел к вам. Убежал вчера вечером.
   — Он был у нас, — спокойно ответил Пуаро.
   — И снова убежал, да? — спросил мужчина с явной тревогой.
   — Он мертв.
   Пришедший ничуть не огорчился. Напротив, едва сдержал вздох облегчения.
   — Неужели? Хотя, может, оно и к лучшему.
   — Он был опасен?
   — Для окружающих? Нет. Вполне безобидный малый, но с ярко выраженной манией преследования. Нес какую-то околесицу насчет тайных организаций в Китае, и будто кто-то из главарей запихнул его к нам. Да все они долдонят невесть что.
   Я вздрогнул.
   — И давно он попал в вашу больницу?
   — Уже два года.
   — Понятно, — раздумчиво сказал Пуаро. — Никому бы и в голову не пришло, что он в здравом уме.
   Мужчина натянуто рассмеялся.
   — Если бы он был в здравом уме, то не угодил бы в сумасшедший дом! Правда, они все говорят, что они совершенно нормальные.
   Пуаро ничего не ответил и повел его наверх. Тот сразу же опознал своего подопечного.
   — Он, черт бы его побрал, — выругался привратник. — Точно он. Да, с ним, бывало, не соскучишься… Что ж, джентльмены, вынужден вас покинуть. Необходимо выполнить некоторые формальности. Постараемся как можно быстрее забрать труп. Если будет дознание, вас вызовут. До свидания, господа.
   И, неуклюже повернувшись, мужчина вышел из комнаты.
   Через несколько минут прибыл Джепп, как всегда, щегольски одетый и энергичный.
   — А вот и я, мосье Пуаро. Чем могу служить? Я-то думал, что вы сейчас на полных парах мчитесь к чужим берегам.
   — Мой дорогой Джепп! Я хотел бы знать, не встречали ли вы когда-нибудь раньше этого человека?
   И он повел его в спальню. Взглянув на распростертое на кровати тело, инспектор воскликнул:
   — Одну минуточку, джентльмены. Где-то я его видел… Да-да вы ведь знаете, у меня прекрасная память на лица. О!.. Да это же Меерлинг.
   — А кто такой этот Меерлинг?
   — Нет, он не из Скотленд-Ярда. Он из Интеллидженс сервис. Лет пять тому назад он был отправлен в Россию. Больше я о нем ничего не слышал. Думал, большевики с ним разделались.
   — Все сходится, кроме одного, — сказал Пуаро, когда Джепп ушел. — Такое впечатление, что умер он своей смертью.
   Сосредоточенно нахмурив брови, он смотрел на неподвижное тело. Порыв ветра всколыхнул шторы. Пуаро вздрогнул.
   — Это вы, Гастингс, открыли тогда окна?
   — Нет. Насколько я помню, они были закрыты.
   Пуаро тут же поднял голову.
   — Тогда были закрыты, а теперь распахнуты настежь. Что бы это могло означать?
   — Кто-то влез в окно, — предположил я.
   — Возможно, — согласился Пуаро, но видно было, что на уме у него что-то другое. Немного поразмыслив, он сказал:
   — Я не это имел в виду, Гастингс. Если бы было открыто одно окно, я бы не удивился. Почему открыты оба, вот что мне непонятно.
   Он вышел в гостиную.
   — К окну в гостиной мы тоже не прикасались, а сейчас и оно настежь.
   Подойдя к кровати, он снова внимательно посмотрел на труп и вдруг воскликнул:
   — Ему в рот засовывали кляп, Гастингс. Засунули кляп, а затем отравили.
   — Боже мой! — вырвалось у меня. — Полагаю, что результаты вскрытия покажут, чем он был отравлен.
   — Они ничего не покажут, Гастингс. Он был, по всей видимости, отравлен парами синильной кислоты, которую ему поднесли к носу, в то время как ртом он не мог дышать. Затем убийца ушел, предварительно открыв настежь все окна… Синильная кислота обладает свойством быстро испаряться, стало быть, никаких улик. Разве что чуть уловимый запах миндаля. И учтите, что он сотрудник Интеллидженс сервис. И пять лет назад был послан в Россию.
   — Да, но в больнице он был всего два года, где же он провел остальные три?
   Пуаро вдруг схватил меня за руку.
   — Часы, Гастингс, часы! Посмотрите на часы! Я взглянул на камин. Часы на каминной полке показывали ровно четыре.
   — Mon ami, кто-то их остановил. У них завода еще на три дня, а заводят их раз в восемь дней.
   — Но зачем их остановили? Не хотел ли кто-то сообщить, что преступление было совершено в четыре часа?
   — Нет-нет. Сосредоточьтесь, мой дорогой друг. Напрягите свои серые клеточки. Вы — Меерлинг. Возможно, вы что-то услышали и поняли, что ваша участь решена. У вас есть время только для того, чтобы подать знак. Четыре часа, Гастингс. Номер Четыре. Экзекутор. А… Это мысль. — И он выбежал из комнаты.
   Я услышал, как он снял телефонную трубку и попросил соединить его с Ганвелом:
   — Это психолечебница? Насколько мне известно, у вас вчера убежал пациент? Что вы говорите? Одну минуточку, пожалуйста. Повторите. А-а… Parfaitement![8] Спасибо!
   Он положил трубку и повернулся ко мне.
   — Вы слышали, Гастингс? Никто у них не убегал.
   — Но этот человек.., который приходил? Он же сказал, что работает в психолечебнице? — тупо спросил я.
   — Ну это вряд ли…
   — Вы хотите сказать?..
   — Номер Четыре — «палач-экзекутор»!
   Я смотрел на Пуаро, не в силах произнести ни слова. Когда я пришел в себя, то попробовал его успокоить:
   — В следующий раз мы его узнаем. Его легко узнать.
   — Так уж и легко, mon ami? He думаю. Это был широкоплечий, краснолицый увалень с густыми усами и хриплым голосом. А теперь он вполне может выглядеть как благообразный господин с гордой осанкой. Никаких усов. Глаза самые обыкновенные, форма ушей — тоже. И великолепные вставные зубы, а они у всех ровные да белые. Опознать человека — не такое уж легкое дело… В следующий раз…
   — Вы думаете, что следующий раз будет? — спросил я. Лицо Пуаро потемнело.
   — Это борьба не на жизнь, а на смерть. Вы и я с одной стороны — Большая Четверка с другой. Первый трюк им удался, но им не удалось провести меня и убрать с дороги. Отныне им придется считаться с Эркюлем Пуаро!

Дополнительные сведения о Ли Чан-йенс

   Два дня после визита «привратника», я жил надеждой, что он заявится снова, и ни на минуту не отлучался из дому. Я был уверен, что он и не подозревает о том, что его разоблачили, и попытается унести труп. Пуаро только посмеивался, глядя на меня.
   — Дорогой мой друг, — сказал он. — Если вам не надоело, то ждите, пока рак на горе свистнет. Лично я не намерен терять время даром.
   — Но позвольте, Пуаро, — пытался возразить я. — Зачем он тогда приходил? Если хотел унести труп, то тогда все понятно — ему было важно уничтожить улики. Иначе зачем ему так рисковать.
   Пуаро выразительно пожал плечами — типично галльский жест.
   — Но вы все-таки попробуйте поставить себя на место Номера Четыре, Гастингс, — сказал он. — Вы говорите о каких-то уликах, но где они? Да, у вас есть труп, но нет доказательств, что этот человек был убит. Синильная кислота, если только вдыхать ее пары, следов не оставляет. Далее: никто не видел, что в наше отсутствие кто-то входил в квартиру, и, наконец, мы ничего не знаем о нашем покойном коллеге Меерлинге… Да, Гастингс, — продолжал Пуаро, — Номер Четыре не оставил следов, и он это хорошо знает. Визит его — это просто разведка. Может, он хотел убедиться, что Меерлинг мертв, но скорее всего он пришел, чтобы увидеть Эркюля Пуаро, поговорить со своим противником, единственным, кто ему по-настоящему опасен.