Страница:
Агата Кристи
РОЖДЕСТВО ЭРКЮЛЯ ПУАРО
Мой дорогой Джеймс,
Ты всегда был одним из моих самых преданных и снисходительных читателей, и неудивительно, что я серьезно встревожилась, услышав твои критические замечания.
Ты сетовал на то, что убийства в моих романах становятся слишком утонченными, даже анемичными. Ты же ждешь «настоящего, зверского убийства с морем крови», такого, которое не вызывает сомнения в том, что это действительно убийство!
Так вот — эта история написана специально для тебя. Надеюсь, она тебе понравится.
Всецело тебе преданная свояченница
Агата
«Кто бы мог подумать, что в старике окажется столько крови?»
В. Шекспир «Макбет», акт V, сц. I.
Часть первая
Двадцать второе декабря
1
Быстро шагая по платформе, Стивен поднял воротник пальто. Вокзал был окутан туманом. Огромные паровозы шипели, выбрасывая клубы пара в холодный сырой воздух. Все вокруг казалось грязным и закопченным.«До чего же противная страна, да и столица не лучше!» — подумал Стивен.
Его первое впечатление о Лондоне — о его магазинах, ресторанах, элегантно одетых привлекательных женщинах — ушло в небытие. Теперь он понял: сверкающий брильянт оказался подделкой, вставленной в придачу в сомнительного вида оправу.
«Хорошо бы снова очутиться в Южной Африке…» На секунду его охватило чувство тоски по дому: яркое солнце, синее небо, сады, полные цветов, прохладных голубых цветов, иссиня-зеленые ветви плюща, обвивающие каждый крохотный домишко.
А здесь — грязь, бесконечные толпы — все куда-то спешат, толкаются. Словно муравьи, снующие туда-сюда по муравьиной куче.
«Зачем только я приехал сюда?» — подумалось ему.
Но он тут же вспомнил цель своего приезда и мрачно сжал губы. Нет, черт побери, он своего добьется! Он столько лет ждал… Можно сказать, всю жизнь. И теперь час настал. Он сделает это во что бы то ни стало.
И тут же опять мелькнула предательская мысль: «Зачем? К чему ворошить прошлое? Не лучше ли позабыть обо всем?» Но нет, он не поддастся слабости. Он не из тех, кто бросается из одной крайности в другую под влиянием настроения. Ему уже сорок, он знает, чего хочет, перед ним ясная цель. И он не сойдет с пути и совершит то, ради чего приехал в Англию.
Войдя в вагон, он пошел по коридору в поисках места. Отмахнувшись от носильщика, он сам нес свой кожаный чемодан. Он заглядывал в одно купе за другим. Ни одного свободного места — ведь до Рождества оставалось всего три дня.
Стивен Фарр с отвращением смотрел на пассажиров.
Люди, люди, люди! Сколько же их тут! И все — как бы это сказать? — какие-то безликие! Их же почти невозможно друг от друга отличить! Очень смахивают на овец, а если не на овец, так на кроликов. Одни болтают без умолку и суетятся. Другие — те что постарше и плотнее сложением — чуть ли не хрюкают. Совсем как свиньи. Даже девушки, с их худенькими овальными личиками и накрашенными губками, все были удручающе одинаковы.
Его вновь охватило желание очутиться на просторах вельда[1], под горячим солнцем… И чтобы больше никого…
И вдруг, когда он окинул взглядом обитателей очередного купе, у него даже перехватило дыхание… Эта девушка была совсем другой. Черные волосы, кожа цвета густых сливок, темные и глубокие, как ночь, глаза. Гордый и скорбный взгляд уроженки юга… Как эта девушка очутилась здесь, среди нудных безликих людей, зачем ей ехать в тоскливую английскую глушь? Ей бы стоять на балконе с розой в зубах, гордо откинув головку, покрытую черным кружевом, а в воздухе — запах песка, жары и крови — запах корриды… Ее должна окружать роскошь, а она сидит, забившись в уголок купе третьего класса.
Наблюдательный от природы, он не мог не заметить ее поношенного черного костюмчика, дешевых перчаток, ветхих туфелек и вызывающего вида огненно-красной сумки. И несмотря на это, она была прекрасна. Восхитительно грациозна и экзотична…
Какого черта она очутилась в этой стране туманов, холода и вечно куда-то бегущих трудолюбивых муравьев?
«Я должен узнать, кто она и что здесь делает… Я должен узнать…» — решил он.
2
Пилар сидела притиснутая к окну и думала о том, как странно пахнут англичане… Именно эти непривычные ей запахи произвели на нее самое большое впечатление в Англии. Тут не было ни запаха чеснока, ни запаха пыли, и почти не пахло духами. В вагоне было холодно и душно: пахло серой, как обычно в поездах, мылом и еще чем-то очень неприятным — по-видимому, этот запах исходил от мехового воротника сидевшей рядом толстухи. Пилар не без опаски потянула носом: нафталин. Как можно терпеть на себе такие запахи, недоумевала она.Раздался свисток, зычный голос что-то прокричал, и поезд медленно отошел от перрона. Поехали. Значит, она действительно туда едет…
Ее сердце забилось чуть быстрее. Удастся ли? Сумеет ли она сделать все как надо? Конечно, сумеет, ведь она продумала каждую мелочь… И все предусмотрела. У нее получится. Должно получиться…
Намазанные яркой помадой губы Пилар искривились, и рот ее вдруг сделался жестоким. Жестоким и жадным, каким бывает у капризного ребенка, который умеет выражать только собственные желания и которому неведома дрожь жалости.
Она огляделась с чисто детским любопытством. До чего же они смешные, эти англичане! Их в купе было семеро. Все они казались такими богатыми, такими процветающими — достаточно посмотреть на их одежду и обувь. Англия, наверное, и впрямь богатая страна, она давно это слышала. Но вид у них был почему-то унылый, ни одного веселого лица.
А тот мужчина в коридоре красивый… Даже очень красивый, решила Пилар. Ей понравилось его загорелое лицо, орлиный нос, широкие плечи. Быстрее, чем любая молоденькая англичанка, Пилар сообразила, что и она произвела на него впечатление. Она ни разу не посмотрела ему в лицо и тем не менее отлично знала, сколько раз он взглянул на нее и как он сам выглядит.
Его внимание не вызвало у нее особого волнения или любопытства. Она приехала из страны, где мужчины часто поглядывают на женщин, делая это довольно открыто. Интересно, англичанин ли он, подумала она и решила, что нет.
«Слишком живой, взаправдашний, чтобы быть англичанином. И волосы очень светлые. Наверное, американец. Ну да, чем-то похож на актеров из фильмов о Диком Западе».
По коридору прошествовал кондуктор.
— Первый ленч, леди и джентльмены. Первый ленч. Прошу занимать места.
У всех семерых пассажиров, что сидели в купе Пилар, оказались билеты на первый ленч. Они встали, и вагон разом опустел и стих.
Пилар тут же закрыла окно, которое приспустила воинственного вида седовласая дама, сидевшая у двери. Затем расположилась поудобнее и принялась обозревать северные пригороды Лондона. Она не повернула головы на звук откатившейся двери. Это был тот мужчина из коридора, и Пилар не сомневалась, что он вошел в купе с единственным намерением — побеседовать с нею.
Она продолжала усердно любоваться английскими ландшафтами.
— Может, вы хотите открыть окно? — спросил Стивен Фарр.
— Наоборот, я только что его закрыла, — сдержанно отозвалась Пилар.
Она свободно говорила по-английски — правда, с небольшим акцентом.
Наступило молчание.
«Приятный голос. В нем чувствуется солнце… — подумал Стивен. — И теплый, совсем как летний вечер…»
«Мне нравится его голос, — подумала Пилар. — Звучный и сильный. Привлекательный мужчина, очень даже привлекательный».
— Надо же, какая прорва народу, — заметил Стивен.
— О да. Все уезжают из Лондона, там ведь так уныло.
Воспитание, которое получила Пилар, отнюдь не воспрещало ей разговаривать в поездах с незнакомыми мужчинами. Тем не менее она не хуже других девушек умела постоять за себя, хотя и не привыкла напускать на себя строгость.
Если бы Стивен рос в Англии, он постеснялся бы вступить в разговор с молоденькой девушкой. Но он был человеком вольным, не слишком обремененным условностями и считал вполне естественным заговорить с тем, кто ему приглянулся.
Поэтому, ничуть не смущаясь, он улыбнулся и сказал:
— Лондон вам не понравился, правда?
— Ни капельки.
— Мне, между прочим, тоже.
— Значит, вы не англичанин? — спросила Пилар.
— Англичанин, но живу в Южной Африке.
— А-а, понятно.
— Вы тоже нездешняя?
— Да, — кивнула Пилар. — Я из Испании.
Стивен сразу оживился.
— Из Испании? Значит, вы испанка?
— Наполовину. Мама у меня англичанка. Поэтому я и говорю так хорошо по-английски.
— А как вы относитесь к войне? — спросил Стивен.
— Война — это ужасно. И страшно. Она принесла столько разрушений!
— На чьей вы стороне?
На этот вопрос ей, видимо, сложно было ответить. В деревне, где она выросла, объяснила она, войной мало интересовались.
— До нас она не дошла, понимаете? Мэр, как офицер правительственной армии, естественно, был за правительство, а священник — за генерала Франко. Большинство же жителей занимались виноградниками и пашней, поэтому у них не было времени разбираться, кто прав и кто виноват.
— Значит, в ваших местах боев не было?
— Нет, — ответила Пилар. — Но я проехала по стране на машине, — добавила она, — и много чего повидала. На моих глазах бомба угодила прямо в машину, и та взорвалась. А другая бомба разрушила дом. Захватывающее зрелище!
— Вы так считаете? — усмехнулся Стивен Фарр.
— Ну конечно, от этого были и неприятности, — продолжала Пилар. — Вот, например, я хотела ехать дальше, а моего шофера убили.
— И вас это не огорчило? — Стивен испытующе на нее посмотрел.
Пилар широко распахнула большие темные глаза.
— Всем суждено умереть! Разве не так? Если смерть приходит с небес и сразу — бомба падает, и готово, — чем это хуже любой другой смерти? Каждому суждено прожить определенное время и затем умереть. Так уж заведено в этом мире.
— Пацифистки из вас, по-моему, не получится, — рассмеялся Стивен Фарр.
— Кого? — Пилар смутило слово «пацифистка», по-видимому, оно было ей внове.
— Вы умеете прощать своих врагов, сеньорита?
— У меня нет врагов, — покачала головой Пилар. — Но если бы были…
— Да?
Он следил за ней, зачарованный обольстительно-жестоким рисунком рта.
— Будь у меня враги, которые ненавидели бы меня, а я ненавидела их, — я перерезала бы им глотку вот так, — без тени сомнения сказала она и завершила свою тираду выразительным жестом.
Жест этот был настолько резким и настолько откровенным, что Стивену на мгновенье стало не по себе.
— Какая вы кровожадная!
— А что бы вы сделали с вашими врагами? — спокойно спросила Пилар.
В ответ он лишь изумленно на нее посмотрел, а потом расхохотался.
— Не знаю, — сказал он. — Не знаю.
— Не правда, — нахмурилась Пилар.
Он перестал смеяться, вздохнул и тихо ответил:
— Да, пожалуй, знаю… — И тут же, сменив тему разговора, спросил:
— Что же вас заставило приехать в Англию?
— Я буду жить у своих родственников, — сдержанно ответила Пилар, — у родственников со стороны мамы.
— Понятно.
Он откинулся на спинку сиденья и, не сводя с девушки взгляда, постарался представить, как выглядят ее английские родственнички и как они ее примут, эту незнакомку из Испании. М-да, любопытно взглянуть, как она будет смотреться среди членов этого семейства во время рождественских праздников.
— А в Южной Африке хорошо? — спросила Пилар.
Он стал рассказывать. Она слушала внимательно: так ребенок слушает сказки. А его забавляли ее наивные, но очень толковые вопросы, и нравилось на них отвечать, разворачивая перед ней замысловатую, действительно почти сказочную историю.
Конец этому приятному занятию положило возвращение в купе пассажиров. Он встал и, улыбнувшись, посмотрел ей в глаза — потом вышел в коридор.
На секунду ему пришлось задержаться в дверях, чтобы пропустить пожилую даму, и в это мгновенье его взгляд упал на бирку, прикрепленную к соломенной корзине явно заграничного происхождения, стоявшей у ног Пилар. Он с интересом прочел ее имя: «Мисс Пилар Эстравадос». Там имелся еще и адрес — и тут глаза его расширились от удивления и не только от удивления: «Горстон-Холл, Лонгдейл, Эддлсфилд».
Полуобернувшись, он снова пристально посмотрел на девушку, но теперь на лице его появилось совсем другое выражение: озадаченное, возмущенное, недоверчивое… Он вышел из купе и закурил, хмурясь своим мыслям…
3
Альфред Ли и его жена Лидия сидели в большой, синей с золотом гостиной Горстон-Холла, обсуждая планы на Рождество. Альфред был джентльменом средних лет, приземистым, с приветливым лицом и добрыми карими глазами. Говорил он негромко, четко выговаривая каждое слово. Он втянул голову в плечи и вообще производил впечатление человека крайне инертного. Лидия, его жена, напротив, была очень энергична, сухопара и напоминала готовую в любой момент рвануться вперед гончую. Но несмотря на крайнюю худобу, каждое ее движение отличалось удивительным изяществом.Ее не знающее косметики усталое лицо не было красивым, но оно было выразительным. А голос — просто чарующим.
— Отец настаивает, — сказал Альфред. — И нам ничего другого не остается.
Лидия, несмотря на вспыхнувший в ней протест, сумела сдержаться.
— Неужто ты непременно должен потакать его желаниям?
— Он уже очень стар, дорогая…
— Я знаю, знаю!
— И считает, что все обязаны подчиняться его воле.
— Естественно, — сухо отозвалась Лидия. — Поскольку так было всегда. Но рано или поздно, Альфред, тебе придется научиться сопротивляться.
— Что ты имеешь в виду?
У него был настолько расстроенный и удивленный взгляд, что Лидия на миг прикусила губу, не зная, продолжать ли разговор.
— Что ты имеешь в виду? — повторил Альфред.
— Твой отец… становится… тираном, — осторожно подбирая слова, сказала она.
— Он уже совсем старик.
— И станет еще старше. А значит, и еще деспотичнее. Он уже сейчас полностью контролирует нашу жизнь. Мы не имеем права ничего предпринять самостоятельно. А если и делаем попытку, то это неизбежно пресекается.
— Отец полагает, что мы должны прежде всего считаться с его мнением. Не забудь, что он очень великодушен по отношению к нам.
— Великодушен?
— Очень, — сурово повторил Альфред.
— Ты говоришь о наших финансовых делах? — спокойно спросила Лидия.
— Да. Его собственные потребности весьма скромны. Но нам он никогда не отказывает в деньгах. Ты можешь тратить, сколько хочешь, на туалеты, на дом, и счета оплачиваются беспрекословно. Только на прошлой неделе он подарил нам новую машину.
— Что касается денег, твой отец и впрямь великодушен, я согласна, — сказала Лидия. — Но за это он требует от нас, чтобы мы были его рабами.
— Рабами?
— Именно. Ты его раб, Альфред. Скажем, мы собираемся куда-нибудь поехать, однако стоит твоему отцу выразить по этому поводу неудовольствие, ты тут же аннулируешь заказ на билеты! Если же ему вдруг приходит в голову послать нас куда-нибудь, мы непременно едем… Мы не живем собственной жизнью, мы находимся в полной зависимости.
— Мне крайне неприятно, что ты так считаешь, — расстроился Альфред. — Ты неблагодарна. Мой отец делает для нас все…
Она еле удержалась, чтобы не возразить, еще раз пожав своими худыми, но изящными плечами.
— Знаешь, Лидия, — продолжал Альфред, — а ведь отец очень тебя любит…
— Зато я его не люблю, — резко возразила жена.
— Лидия, ну как ты можешь такое говорить. Нехорошо с твоей стороны…
— Возможно. Но порой я испытываю потребность сказать правду.
— Если бы отец догадывался…
— Твой отец прекрасно знает, что я его не люблю. И, по-моему, это его даже забавляет.
— Ей-богу, ты ошибаешься, Лидия. Он часто повторяет мне, что ты очень-очень мила с ним.
— Естественно, я держу себя в рамках приличия. И буду держать. Просто я говорю тебе, какие чувства испытываю на самом деле. Мне не по душе твой отец, Альфред. Я считаю его злым и деспотичным стариком. Пользуясь твоей привязанностью, он заставляет тебя полностью ему подчиняться. Тебе уже давно следовало бы восстать.
— Хватит, Лидия, — резко остановил ее Альфред. — Я больше не желаю все это выслушивать.
— Извини, — вздохнула она. — Может, я и не права… Давай лучше обсудим, как будем отмечать Рождество. Как по-твоему, твой брат Дэвид в самом деле приедет?
— А почему бы нет?
Она с сомнением покачала головой.
— Дэвид — человек со странностями. Не забывай, что он уже много лет не появлялся в этом доме. Он так любил вашу мать, что до сих пор испытывает неприязнь к Горстон-Холлу.
— Дэвид всегда выводил отца из себя своей страстью к музыке и мечтательностью, — заметил Альфред. — Согласен, отец часто бывал к нему несправедлив. Но мне кажется, что Дэвид и Хильда обязательно приедут. Ведь это все-таки Рождество.
— Ну да. Мир и любовь к ближним, — добавила Лидия, иронически скривив губы. — Кстати, Джордж и Магдалина тоже приезжают. Сказали, что прибудут, наверное, завтра. Магдалине, боюсь, будет у нас жутко скучно.
— Никак не пойму, зачем Джорджу понадобилось жениться на женщине, которая моложе его на двадцать лет! — чуть раздраженно откликнулся Альфред. — Впрочем, этот мой братец никогда не отличался особым умом!
— Тем не менее в политике он сделал успешную карьеру, — заметила Лидия. — Избиратели им довольны. И Магдалина, по-моему, немало ему помогает.
— Она мне не слишком нравится, — медленно произнес Альфред. — Женщина она, несомненно, очень привлекательная, но напоминает купленные в лавке красивые груши: сверху они румяные и блестящие, а на вкус… — Он покачал головой.
— А на вкус противные? — подхватила Лидия. — Как странно слышать это от тебя, Альфред!
— Почему же странно?
— Потому что обычно ты ни о ком худого слова не скажешь, — ответила Лидия. — Меня иногда даже раздражает, что ты не способен — как бы это поточнее выразить? — не способен даже заподозрить ничего дурного в другом человеке. Ты словно не от мира сего.
— Сей мир таков, каким ты сам себе его представляешь, — улыбнулся Альфред.
— Ты не прав, — с горячностью возразила Лидия. — Зло не только в мыслях. Зло существует само по себе! Ты, по-видимому, этого не осознаешь. А я… я явственно его чувствую. Я всегда ощущала его присутствие здесь, в этом доме… — Прикусив губу, она отвернулась.
— Лидия.., — начал было Альфред.
Но она предостерегающе подняла руку, глядя куда-то поверх его плеча. Альфред обернулся.
В дверях, почтительно склонившись, стоял темноволосый человек с приятным лицом.
— В чем дело, Хорбери? — резко спросила Лидия.
— Мистер Ли, мадам, — тихо ответил Хорбери, и при этом имени его почтительность стала просто безмерной, — просил передать, что на Рождество прибудут еще двое гостей и что им следует приготовить комнаты.
— Еще двое? — удивилась Лидия.
— Да, мадам, джентльмен и молодая леди, — кротким голосом подтвердил Хорбери.
— Молодая леди? — изумленно переспросил Альфред.
— Так сказал мистер Ли, сэр.
— Пойду поговорю с ним… — быстро произнесла Лидия. Хорбери сделал еле приметный шаг вперед, но этого было достаточно, чтобы Лидия остановилась.
— Извините меня, мадам, но мистер Ли сейчас спит. Он просил его не беспокоить.
— Понятно, — отозвался Альфред. — Мы ни в коем случае не станем его беспокоить.
— Благодарю вас, сэр.
Хорбери вышел.
— До чего же гнусный тип! — с неприязнью воскликнула Лидия. — Подкрадывается как кот. Никогда не услышишь его шагов.
— Мне он тоже не по душе. Но свои обязанности он знает. Отыскать в наши дни хорошего камердинера для больного не так-то легко. И отцу он нравится. А это самое главное.
— Да, это самое главное, как ты говоришь. Альфред, что это еще за молодая леди? Кто она?
— Понятия не имею, — пожал плечами Альфред. — Просто теряюсь в догадках.
Они недоумевающе смотрели друг на друга. Затем выразительный рот Лидии снова искривился в усмешке, и она сказала:
— Знаешь, что я думаю, Альфред?
— Что?
— По-моему, твой отец последнее время очень скучает. Вот и решил устроить себе на Рождество небольшое развлечение.
— Пригласив на семейный праздник двух незнакомых людей?
— Не знаю деталей, но, думаю, твой отец явно собирается повеселиться.
— Надеюсь, ему это удастся, — мрачно заметил Альфред. — Бедняга, стать инвалидом, прикованным к креслу — и это после той бурной жизни, которую он вел.
— После… бурной жизни, которую он вел, — медленно повторила Лидия.
Пауза, которую она сделала перед словом «бурной» придала фразе какое-то особое, хотя и несколько туманное значение. Альфред, по-видимому, это почувствовал. Он вспыхнул и смутился.
— Просто не верится, что ты его сын! — вдруг воскликнула она. — Вы такие разные! И ты его не просто любишь, ты его боготворишь!
— Не кажется ли тебе, Лидия, что ты заходишь слишком далеко? — с явным раздражением сказал ей Альфред. — Любовь сына к отцу — чувство вполне естественное. Неестественно было бы обратное.
— В таком случае большинство членов нашей семьи ведут себя неестественно, — заметила Лидия. — Ладно, не будем спорить. Извини, если обидела тебя. Я не хотела, правда, Альфред. Я восхищаюсь твоей… преданностью. Преданность в наши дни встречается крайне редко. Может, я просто ревную тебя? Говорят, что женщины обычно ревнуют мужей к свекрови — ну а я к свекру.., может же так быть?
Он нежно обнял ее.
— Твой язык частенько подводит тебя, Лидия. У тебя нет никаких оснований для ревности.
Полная раскаяния, она чмокнула его и ласково потрепала за ухо.
— Я знаю, Альфред. Вот почему-то к твоей матери я тебя никогда не ревную, хотя ты часто ее вспоминаешь. Жаль, что мне не довелось ее знать.
— Она была слабым существом, — вздохнул он. Его жена с интересом взглянула на него.
— Вот, значит, какой она тебе запомнилась… Слабым существом… Интересно.
— Мне она запомнилась почти всегда больной… — задумчиво отозвался он. — И почти всегда в слезах… — Он покачал головой. — Вечно в подавленном настроении.
Не сводя с него глаз, она еле слышно пробормотала:
— Как странно…
Но когда он обратил к ней вопрошающий взгляд, она, резко встряхнув головой, сменила тему разговора.
— Поскольку нам не дозволено узнать, кто наши таинственные гости, пойду-ка я поработаю в саду.
— На улице холодно, дорогая. Резкий ветер.
— Я оденусь потеплее.
Она вышла из комнаты. Альфред Ли несколько минут стоял неподвижно, хмурясь собственным мыслям, а затем подошел к большому окну, которое выходило на открытую террасу. Через минуту-другую он увидел, как из дома вышла Лидия с плоской корзинкой в руках. На ней было длинное пальто из плотной шерсти. Поставив корзинку на землю, она принялась возиться с квадратной каменной вазой, слегка возвышавшейся над землей.
Некоторое время он следил за ней. Потом, надев пальто и шарф, вышел через боковую дверь наружу и проследовал вдоль таких же ваз с миниатюрными садами — творениями ловких рук Лидии.
В одной из этих плоских квадратных ваз был воспроизведен пустынный ландшафт: мелкий желтый песок, горстка зеленых пальм, вырезанных из крашеной жестяной банки, и караван верблюдов в сопровождении двух погонщиков-арабов. Несколько примитивных глиняных хижин были вылеплены из пластилина. В другой каменной вазе был разбит террасами итальянский сад, на миниатюрных клумбах которого красовались восковые цветы. Третья представляла собой Арктику: куски зеленого стекла изображали айсберги, а на «берегу», сбившись в стаю, стояли пингвины. Потом шел японский сад — с карликовыми деревцами, с зеркалом-прудом и с мостиками из пластилина.
Наконец он подошел к увлеченной работой Лидии. Она положила на дно вазы синюю бумагу и накрыла ее стеклом. По краям этого «моря» громоздились «скалы». В данный момент она сыпала из сумочки мелкую гальку и мастерила пляж. Между «скал» виднелись маленькие кактусы.
— Ну, все как будто на месте, — тихо пробормотала Лидия, — именно то, чего я добивалась…
— Что же изображает твое последнее творение?
Она вздрогнула, не услышав, как он подошел.
— Это? Мертвое море. Нравится?
— Уж очень пустынно, — сказал он. — По-моему, там больше растительности.
Она покачала головой.
— Таким я представляю себе Мертвое море. Оно же мертвое, понимаешь?
— Не так эффектно, как прежние твои работы.
— Здесь и не требуется никаких эффектов.
На террасе послышались шаги. К ним приближался пожилой дворецкий, он был седым и слегка сутулым.
— Звонит миссис Джордж Ли, мадам. Спрашивает, удобно ли, если она и мистер Джордж приедут завтра поездом в семнадцать двадцать?
— Передайте ей, что вполне удобно.
— Как прикажете, мадам.
Дворецкий поспешил в дом. Лидия смотрела ему вслед, и лицо ее смягчилось.
— Дорогой наш Тресилиан. До чего же он надежный человек. Не представляю, что бы мы без него делали.
Альфред кивнул.
— Старая выучка. Он у нас почти сорок лет. Предан всем нам безмерно.
— Да, — кивнула Лидия. — Настоящий верный слуга из старинных романов. По-моему, он ни перед чем не остановится, если придется вдруг кого-нибудь из нас защищать.