Кудрявцев Леонид
Инспектор снов

   Отцу
   С надеждой на встречу,
   Когда найду в себе силы уйти.

   Свернув в переулок, Гунлауг огляделся. Высокие, мрачные стены домов. Мокрая, в свете луны словно смазанная жиром мостовая.
   Инспектор снов понюхал воздух.
   Да, пахло мерзко. Б-р-р-р…
   Он пошел дальше. Холодный ветер ударил в лицо. Где-то вперед, за углом послышался волчий вой.
   Гунлауг усмехнулся.
   Ну, таких штучек он видел-перевидел.
   Белая птица-лоцман взметнулась с его плеча, полетела вперед. Вот она исчезла за углом. Оттуда послышалось щелканье клыков и рычанье, но инспектор ничуть не обеспокоился. Его птицу поймать было почти невозможно.
   Он уже сворачивал за угол, когда птица спикировала ему на плечо. С ее клюва капала черная кровь.
   Ну-ну.
   Где-то неподалеку послышался резкий стук, словно откинулась крышка гроба. Из стен ближайших домов стали выдвигаться уродливые мусорные баки. Огромные, с длинными голыми хвостами крысы суетились возле них.
   Он не ошибся: именно этот переулок был ему и нужен. Судя по всему, страх жил именно здесь.
   Гунлауг вспомнил один из своих снов, и тот повис перед ним туманным шариком. Покопавшись в нем, инспектор вытащил украшенный серебром магический жезл.
   Прекрасно.
   Под ногами Гунлауга хлюпали лужи. Ветер швырял ему в лицо валявшиеся возле стен домов грязные обрывки старых, покрытых каббалистическими знаками пергаментов.
   Инспектор представил, как боялась идти по этому переулку маленькая девочка, и скрипнул зубами. Конечно, ей было чертовски холодно и до невозможности страшно. Страх, довольно ухмыляясь, имитировал тяжелые шаги у нее за спиной. А она не могла заставить себя оглянуться и обмирая шла, шла вперед. Окна мимо которых она проходила, казались девочке жутко зловещими. Страх делала так, что ей чудилось, будто за окнами кто-то прячется. Девочка хотела остановиться и проснуться, но не могла. И шла вперед потому, что так было угодно страху.
   Ну, ничего.
   Тут Гунлауг почувствовал, что сидевшая у него на плече птица-лоцман голодна. Он остановился и поставил жезл на мостовую. Ласково погладил птицу по голове: острые коготки вцепились в плечо, энергия потекла от него к птице и инспектор снов замер.
   Минут через пять нажим коготков ослаб. Плечо слегка ныло.
   Это пройдет. Самое главное — птица сыта.
   — Уходи! — сказал Гунлауг. — Теперь ты можешь помешать.
   Птица благодарно потерлась клювом о его щеку и, сорвавшись с плеча, белым пятном метнулась прочь. Из окна мимо которого она пролетала высунулась кривая, обросшая шерстью лапа, попыталась ее схватить, но, конечно же, промахнулась.
   На редкость глупый был этот страх. Прямо на редкость. Что же, дураков и наглецов надо учить.
   Крыши домов смыкались над головой, отсекая ночное небо. Там, впереди, не так уж и далеко, клубился туман. Он становился все гуще и гуще, надвигался, пытаясь взять Гунлауга в полукольцо.
   Инспектор снов иронически улыбнулся.
   Наверное, можно было бы и подождать, но ему не хотелось понапрасну терять время.
   Гунлауг вскинул магический жезл. Слепящий луч вырвался из набалдашника, ударил в туман… Запахло горелым мясом и шерстью. Вспышка ослепила и самого инспектора. Подождав, пока глаза не привыкли снова к полутьме, он забросил жезл на плечо, как простую дорожную палку и пошел дальше.
   От тумана и крыс не осталось и следа.
   Ну вот и все. Тупик. Гунлауг остановился.
   Неподалеку, на старой бочке, сидел страх.
   — Все-таки пришел… — сказал он.
   — А ты разве меня не ждал?
   Страх занимался тем, что полировал замшевой тряпочкой свои длинные клыки. Одет он был в побитый молью шерстяной камзол и красные шаровары. На голове — черная шляпа, с полей которой свисала паутина. Лицо узкое, смуглое.
   Они помолчали.
   — Давай разойдемся по-хорошему, — наконец предложил страх.
   Гунлауг отрицательно покачал головой.
   — Эх, — вздохнул страх. — А я тут, вроде, неплохо устроился. Обжился. Память у девчонки прекрасная. Приятно с такой работать. Посмотри, — он хлопнул ладонью по стене, возле которой сидел, — какие убедительные стены. Разве можно было бы сделать такую стену, не будь у девчонки хорошей памяти? Дьявол!.. Принесла тебя нелегкая. Теперь ищи нового человека. Невозможно так работать… Вот плюну на все: материализуюсь и пойду работать в какое-нибудь жилуправление… Слушай, а может мы все-таки сговоримся?
   — Но-но!..
   — Ты же знаешь: кошмары нужны. Они дают нервную разрядку…
   — Время от времени. А ты что-то часто стал останавливаться на одном месте. Не тебя ли я месяц назад предупреждал? Прицепился к мальчонке мельника на целых две недели…
   — А твое какое дело? — окрысился страх. — Ты мне не указ. Испугал, подумаешь. Уничтожить меня ты все равно не сможешь. Ну, будешь гоняться за мной по всему городу, а дальше? Все равно черная стена двинется вперед, и не будет у тебя города, и побежишь ты аж к ледяным гномам, а то и к полосатым пеликанцам. Вот с ними-то не больно повоюешь. Вот там кошмары, так кошмары! А тут — молодец на овец…
   — Нет, я тебя все же пару раз прижгу, — сказал Гунлауг и взмахнул жезлом над головой у страха.
   Тот испуганно скатился с бочки и сел прямиком в лужу. Тотчас же вскочив, страх стал ошарашенно рассматривать свои мокрые шаровары.
   — Ты что?! Сдурел?
   Гунлауг примерился и снова взмахнул жезлом.
   — Нет, нет, я согласен, — поспешно затараторил страх. — Все, решено, я ухожу. Больше не буду ни в ком задерживаться надолго. Только одна ночь, и все.
   — Врешь ведь?
   Страх уныло взмахнул рукой и сказал:
   — Ну, я пошел.
   Он еще постоял возле стены, причмокивая и трогая кирпичи, из которых она была сложена, словно не мог налюбоваться на редкостное произведение искусства. Потом тяжело вздохнул и исчез.
   Гунлауг с сочувствием подумал, что и у страха жизнь не сахар.
   Ну, да ладно. Инспектор взялся за жезл…
   Через полчаса он выжег последние следы страха и огляделся. Нормально!
   Чувствуя что устал, поискал глазами птицу-лоцмана. Конечно же, она была тут как тут. С радостным пением птица привела его к выходу. Пошарив по карманам, Гунлауг вытащил заранее приготовленное голубоватое зерно счастливого сна. Полюбовавшись изумительной игрой света на его гранях, он бережно положил зерно на землю. Пусть девочка сама вырастит свой счастливый сон. А ему здесь делать больше нечего.
   Оглянувшись последний раз, Гунлауг шагнул в реальный мир и оказался на знакомой, окруженной частоколом елей поляне. Прямо перед ним чернел вход в пещеру, где он прожил много лет, и лежала спящая девочка. Во сне она улыбалась.
   Честное слово, это было здорово!
   Родители девочки суетились вокруг, еще не веря, что с кошмаром покончено, бормотали слова благодарности, предлагали кур и поросят…
   Какие, к черту, куры и поросята?
   Родители, разбудив девочку, заставили и ее благодарить и кланяться. От этого Гунлаугу стало тошно. А те уже спешили со своим ненаглядным чадом вниз по склону — туда, где у них была привязана запряженная в телегу лошадь. Отец на ходу все оглядывался и тайком делал знаки от сглаза. А когда телега скрылась за деревьями, Гунлауг повернулся и спотыкаясь, побрел к пещере. Два раза он чуть не упал и, войдя под закопченные своды, рухнул на охапку травы у самого входа. Глаза закрылись сами собой и, успев подумать, что день сегодня все же удачный, Гунлауг нырнул в свой самый лучший и приятный сон…
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
   Он вернулся из сна довольный и отдохнувший, на губах еще ощущался вкус амброзии…
   Вообще, последний месяц дела обстояли лучше некуда. Страхи попадались слабые, кошмары он щелкал словно семечки. Придумалось два новых, прекрасных как пение любимой женщины, и изящных, как брабантские кружева сна. И самое главное, луговые альфы обещали взять его на праздник прощания с летом. Это была большая честь.
   Гунлауг искупался в ручье и, дожевывая на ходу свежую булку с маком, которую вытащил из сделанного позавчера сна, остановился возле входа в пещеру. Он потянулся всем своим длинным телом и вдруг замер, сообразив, что ветер дует со стороны Черной Стены. Это был странный ветер. Он нес с собой сладковатый запах гнили.
   По-прежнему ярко светило солнце, одуряюще пахли бродячие цветы, и духи давно погибших королей начинали собираться в заброшенной харчевне у старой дороги на восток, и, как всегда, пела вечно нарождающаяся и всегда умирающая алмазная змея…
   Но все это странным образом отделилось, отодвинулось в сторону из-за ветра от Черной Стены, который означал погоню.
   По спине Гунлауга потек холодный пот. Он почувствовал, как что-то или кто-то, невидимый и опасный, поманил его к себе. И исчез, оставив тревогу и недоумение.
   Гунлауг пожалел, что в свое время не обзавелся серебряным оружием. Знающие люди говорили: серебро, словно магнит, тянется к черному магу.
   К черному магу…
   Неторопливо и тщательно инспектор снов навел в пещере порядок, вымел пол, сложил стопочкой магические книги и завалил вход большим камнем. Он подтянул голенища изрядно потертых, но еще крепких сапог, почистил кожаные штаны и кожаную куртку, проверил, удобно ли висит на поясе нож, оглядел поляну, ручей и зубцы елей… Он прощался. Хотя бы потому, что ни один инспектор снов еще не вернулся из погони за черным магом.
   Пора в путь.
   Над его головой парила белая птица-лоцман. А дальше, по линии горизонта махала крыльями черная птица-лоцман. Лоцман черного мага.
   Прикинув, что прошел уже километров пятнадцать, он решил сделать привал и присел на пенек. Птица-лоцман устроилась на березовой ветке и стала чистить перышки клювом.
   — Мне бы твои заботы, — вздохнул Гунлауг и, вытащив из какого-то сна горящую сигарету, с удовольствием затянулся.
   Интересно, нагнал ли он черного мага хоть чуть-чуть? И вообще, почему этот маг убегает? И как этот маг выглядит? Не проще ли ему было явившись прямо к пещере, устроить сражение?
   Может проще, а может и нет. Кто их знает, черных магов?
   Он еще посидел на пеньке, покурил и наконец, двинулся дальше…
   Поляна открылась совершенно неожиданно. Посредине нее возвышался безумный пень. Гунлауг узнал его сразу, потому что пень был обращен к нему лицом. Некоторые говорили что он последний представитель давно исчезнувшей цивилизации. Другие — что все как раз наоборот и на самом деле безумный пень — пришелец из будущего. А Гунлаугу было все равно. Вот сны пня его действительно интересовали. Однажды он умудрился проскользнуть в один из них и еле унес ноги. Ужас!
   Правда у пня бывали и моменты просветления. Тогда он мог дать вполне дельный совет.
   Гунлауг подошел к пню поближе и стал внимательно рассматривать его изъеденную жуками-древоточцами кору, а также кривой, торчавший из нее, как кость, обломок ветки. Как же этот пень здесь оказался? Обычно он стоял на площади в одном из городов и ждал кого-нибудь, кто спросит у него совета. Иногда он таинственным образом переносился в другой город, но и на новом месте тоже оказывался непременно на площади. Страсть у него была к площадям. Что же тогда он делает на поляне, в глухом лесу?…
   Безумный пень тоже не терял времени и внимательно рассматривал Гунлауга сучками. Уголки рта, похожего на большую трещину, были опущены вниз. Наконец он шевельнул веткой и выжидательно хмыкнул.
   — Привет, — осторожно сказал Гунлауг.
   — Привет, — ответил пень и скосил один из сучков на птицу-лоцмана, которая как раз пронеслась над головой Гунлауга и тотчас же взмыла ввысь. Что-то ей в этом месте не нравилось.
   — Ты что, корни сюда пускать пришел? — деловито осведомился безумный пень.
   Обломок ветки осторожно шевельнулся, вдруг схватил инспектора за край куртки, деловито отщипнул от нее клочок и начал зарывать его в землю.
   — Ты черного мага видел? — спросил Гунлауг.
   — А что это за зверь и с чем его едят?
   — Его съешь, — вздохнул Гунлауг. — Ну, о нем еще упоминается в голубиной книге лесного народа.
   — Не читал, — сообщил пень и присыпал сухой травой холмик, под которым покоился клочок куртки Гунлауга.
   Может он все таки в сумасшедшей фазе?
   Пень лениво процедил:
   — Спрашивайте, молодой человек, спрашивайте.
   — Хорошо, — Гунлауг откашлялся. — Сколько лучей у звезды?
   — Пять.
   — Правильно, — сказал Гунлауг и потихоньку стал отходить в сторону: лучи у звезды мог сосчитать только ненормальный.
   — Эй, куда же вы? — встревожился пень. — Я ведь еще не предсказал…
   — Ну, конечно, конечно. Я жду вашего предсказания.
   Гунлауг сделал несколько шагов назад.
   И тут, на том самом месте, где пень зарыл клочок его куртки, зашевелилась земля, из нее выскочил маленький, в ладонь ростом человечек, чертовски похожий на Гунлауга, и, раскрыв рот, уставился на пень. Инспектор повернулся и зашагал прочь, злясь на себя за то, что потерял так много времени.
   Тревожный крик птицы-лоцмана вывел его из задумчивости. Гунлауг обернулся.
   Пень раскачивался и подпрыгивал. Вот он стал прозрачным, но, прежде чем исчезнуть окончательно, выплюнул огненный шар.
   Рухнуть на траву Гунлауг все же успел. Огненный шар стремительно пронесся над его головой и, разбившись о ствол невысокой рябины, рассыпался ворохом огненных брызг.
   Откатившись в сторону, Гунлауг встал и огляделся. Птица-лоцман устроилась на его плече и стала деловито подзаряжаться энергией.
   Гунлауг вернулся к тому месту, где стоял безумный пень, и осмотрел оставшийся от него круг примятой травы. Да ведь это была обманка! Самая обыкновенная, но как мастерски сделанная! Ай да черный маг!
   Ну и ну!
   Инспектор пожал плечами…
   До города оставалось совсем немного, когда он увидел проклятье.
   Оно было растянуто между деревьями словно паутина. Совершенно невидимое днем, сейчас, вечером, в лучах заходящего солнца, проклятье слегка поблескивало и было похоже на тонкую прозрачную пленку.
   Осторожно опустившись на корточки, Гунлауг неторопливо стал рассматривать ловушку черного мага.
   — Да уж, — сказал он птице-лоцману. — А если бы мы в него попали? радостная перспектива!… Ладно…
   Вспомнив один из снов, он вытащил из него длинный меч в ножнах.
   Так спокойнее.
   Прицепив меч к поясу, Гунлауг осторожно обошел проклятье стороной, потом подобрал с земли здоровенный сук и швырнул его в прозрачную паутину. Яркая вспышка. Сук и проклятье исчезли.
   Вот так, еще попадется кто…
   На безоблачном небе сияла луна, и в ее неверном свете город казался скоплением старинных могильников.
   Зябко передернув плечами, Гунлауг попытался прикинуть у кого можно переночевать, вернее — пересидеть. Заснуть он не имеет права: кто знает какую штуку может выкинуть черный маг. Ну ничего, суток трое, четверо без сна он мог обойтись вполне. Конечно, очень соблазнительно использовать остановку только для того, чтобы побывать в нескольких снах, за которые он сильно беспокоился. Но не стоит, право слово, не стоит. Уж слишком велик риск.
   Войдя в первую улицу инспектор снов остановился и прислушался.
   Что-то произошло. Город стал другим, угрюмым и совершенно незнакомым.
   Ну да, здесь же прошел черный маг.
   И все же это был его город.
   Инспектор вздохнул воздух поглубже и попытался отогнать, вдруг навалившиеся на него видения. С той минуты как он пересек границу города ему все казалось, что вот-вот на него рухнут черные стены ближайших домов, сомкнуться, погребут, укроют могильной землей?… А он будет долго и мучительно умирать, все пытаясь вдохнуть сдавленными легкими хоть глоток воздуха.
   Птица-лоцман сидела на плече неподвижно, как изваяние.
   Минут через пять, сворачивая в очередной переулок, Гунлауг понял, чего не хватало. Звуков. Вокруг было удивительно тихо, даже учитывая, что все жители города спали.
   Странно.
   На Гунлауга навалилась тоска. Ему захотелось отказаться от погони. Кстати, понятно, почему черный маг не прикончил его прямо в пещере. Потому что никакой погони на самом деле нет. Черный маг идет вперед, к неведомой цели, и не хочет отклоняться от своего пути даже на волос. Плевать ему на Гунлауга.
   Да, но как же проклятье и обманка? А может, маг сделал их просто на всякий случай?… Хватит, сейчас главное — пройти через город без осложнений.
   Он свернул за угол, и тотчас же впереди, там, где темнели кусты калины, послышался шорох. Этого было достаточно: нагнувшись, Гунлауг отскочил в сторону. Метательный нож глухо ударился в стену, возле которой он только что стоял. Хорошо понимая, что от второго ножа уклониться будет труднее, инспектор выхватил меч и бросился вперед.
   Навстречу выскочили трое.
   Острые тартурианские сабли тускло поблескивали в лунном свете.
   Волосатые морды, необычайно широкие плечи и длинные, мохнатые лапы…
   Мальбы?!
   Но мальбы никогда не спускаются со своих гор.
   Хрипло закричав, птица-лоцман сорвалась с плеча и пытаясь отвлечь нападающих, заметалась перед их мордами. Гунлауг отбросил меч и попробовал вспомнить приготовленный на такой случай сон.
   Так, вот он.
   Мастер переместил сон в правую руку и успокоился.
   — Что вам надо? — спросил он у мальб.
   Самый крупный из них обнажил острые клыки:
   — Нам есть приказ… гр-гр-гр-гр-гр… ты должен почувствовать свою остановку и… гр-гр-гр-гр-гр… направить свой след в назад… Тогда мы тебя мирить с нами… вау-вау-вау-вау… И провожать в пещеру, где есть твой покой…
   Он щелкнул клыками.
   — А теперь послушайте, что вам скажу я, — произнес Гунлауг, задумчиво подкидывая на ладони шарик сна. — Я предлагаю сложить оружие и покинуть этот город. В противном случае… Тот, кто вас послал, сказал, что я инспектор снов?
   Мальбы расхохотались. Один из них подобрал меч Гунлауга и переломил о колено.
   — Нам все равно… гррррам… Вот так… мы сделаем тебя, чтобы подчинить… гррррам…
   Они двинулись к Гунлаугу. И тогда он швырнул им под ноги свой сон.
   Туманный клубок с хрустальным звоном разбился, и розовый, пахнущий ромашками пар накрыл мальб, словно сеть птицелова. Несколько секунд внутри него что-то трепыхалось, потом затихло. Сон стал исчезать. Гунлауг еще успел увидеть три прозрачные фигуры, пытавшиеся прорвать тонкую пленку, и покачал головой.
   Нет, попались так уж попались.
   Через минуту сон вместе с пленными мальбами исчез окончательно.
   Теперь надо было уходить из города, и как можно скорее.
   Птица-лоцман летела впереди. Гунлауг на ходу просматривал сны спящих в ближайших домах людей и содрогался. Его так и подмывало сейчас же взяться за дело и уничтожать, уничтожать, уничтожать эти мерзкие кошмары! Эти кладбища и вылезающих из могил покойников, слепо нашаривавших вокруг хоть что-нибудь, во что можно вонзить свои гнилые зубы; этих маньяков, подкрадывающихся к своим жертвам и с радостным смехом пронзающих их кухонными ножами, вилами, гарпунами и косами; эти темные переходы и затянутые паутиной углы; эти гробы… этих вампиров… этих…
   Миновав последний дом, Гунлауг оглянулся. Голова болела как никогда, ноги подкашивались. Но он все же поплелся дальше и с трудом взобрался на холм.
   Тут у него возникло странное ощущение, словно Черная Стена слегка потянула за привязанную к нему, к Гунлаугу, ниточку. Прошла секунда, и это ощущение исчезло.
   Инспектор повернулся к городу спиной и пошел выбирать место для ночлега.
   …Ближе к рассвету с утренним туманом из чащи показались колдовские огоньки, приплыли, закружились перед ним, то удаляясь, то приближаясь вновь. Птица-лоцман зашевелилась на своем суку, успокоилась и уснула. А Гунлауг рассеяно смотрел на огоньки и думал.
   Интересно, что сейчас делает черный маг? Может сидит под деревом. Может, разжег костерок и, бормоча заклинания, бросает в него пучки волшебных трав? Если только не прячется вот в тех кустах, дожидаясь, когда Гунлауг задремлет, чтобы подкрасться и ударить каменным ритуальным ножом в горло… Да нет, не может быть. Птица-лоцман почувствовала бы.
   Словно подслушав его мысли, огоньки исчезли. Инспектор снов посмотрел на светлеющее небо и подумал, что завтрашний день будет особенным.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
   Вытащив из какого-то сна большую кружку чая и бутерброды с колбасой, Гунлауг позавтракал.
   Из дупла ближайшего дуба появилась толпа подергунчиков. Остановившись в метре от инспектора снов, маленькие человечки потоптались, подергались и пропустили вперед своего предводителя — главного подергунчика. Он имел гигантский для своего племени рост — сантиметров этак в тридцать. Великий подергунский король поприветствовал благородного великана и спросил: не будет ли тот так добр заплатить за право проезда через земли подергунского государства, простирающиеся аж вон до того гнилого пня? Пока предводитель произносил эту речь, остальные подергунчики хором ныли и терли животы.
   — Да, братец, трудно быть королем, — с сочувствием сказал Гунлауг и вытащил из того же самого сна большого жареного гуся.
   Увидев такой роскошный подарок, подергунский король взвыл и набросился на еду как одержимый. Народ немедленно последовал примеру своего монарха.
   Захотев на прощанье еще раз взглянуть на город, Гунлауг раздвинул ветки кустарника и вздрогнул.
   Горело несколько домов. Ветер кружил и рвал серый дым.
   Гунлауг хотел было кинуться назад, в город, помогать и спасать… но скрипнул зубами и отправился в другую сторону. Догнать черного мага было сейчас важнее.
   …Так, вверх, еще шаг, еще, рукой вот за этот куст. Черт! Обломился. Еще шаг. Камень покатился вниз и плюхнулся в ручей. Ничего, выкарабкаемся!
   Гунлауг взбирался все выше и выше. Он уже забыл про черного мага и город… Сейчас важнее всего было выбраться из крутого оврага.
   Наконец, оказавшись на вершине, Гунлауг вытер со лба пот и вдруг увидел, что под кривой сосной, на краю склона, сидит солнечный рыбак.
   Волосы у него были длинные и собраны сзади в аккуратную косичку.
   Деловито поплевывая на пальцы, солнечный рыбак соединял два конца тонкой лески. С одной стороны она заканчивалась спиннингом, с другой внушительным полуметровым крючком.
   — Как ловится? — спросил Гунлауг и, вытащив из сна две сигареты, одну протянул рыбаку, а другую закурил сам.
   Сделав несколько затяжек, рыбак усмехнулся в рыжие усы и, поглядев на солнце оценивающим взглядом, сказал:
   — Вчера! Вчера я его все же зацепил. Но оно, как обычно, увернулось. Ничего, сегодня я буду закидывать по-особенному!…
   — Ну хорошо, — Гунлауг стряхнул пепел. — А что будет, когда ты его поймаешь?
   Солнечный рыбак легкомысленно махнул рукой:
   — Придумаю что-нибудь. На блесны перелью или про запас в кладовку положу.
   Гунлауг вздохнул. Хорошо ему было покуривать с солнечным рыбаком и ни о чем не думать.
   — А зачем тебе блесны, когда солнце ты уже поймаешь?
   — Э-э-э, — погрозил пальцем рыбак. — Луна-то ведь останется…
   — А вот когда ты промахиваешься, куда крючок падает?
   — О! Он, конечно же, падает и очень далеко. Несколько дней сматываю леску, пока его не найду. Но в последнее время творится что-то непонятное: крючок падает на нечто упругое и его подкидывает вверх. Тут я быстренько подтягиваю леску и — дело сделано. Я сегодня удочку закидывал уже раз пять.
   — Скажи-ка… черный маг здесь не проходил?
   — Да, вроде был какой-то. Весь черный и на восьми ногах. Пошипел на меня, да и пошел дальше. А больше никого. Хотя, стоп, тот черный был, кажись, не сегодня, а на прошлой неделе… Не знаю, хотя, может быть, и сегодня. Я тут снасти чиню. А больше ничего не видел. Мне и видеть-то некого.
   Гунлауг разочарованно махнул рукой и отправился дальше. Отшагав километра два, он вдруг понял, что крючок у солнечного рыбака был серебряный.
   Эх!
   Серебро бы ему сейчас пригодилось.
   Холмы, перелески, а вот и широкий лог, прохладная влажная глубина…
   Весело гикнув, Гунлауг понесся вниз, легко огибая полусгнившие пни, муравьиные кучи и вросшие в землю гигантские валуны.
   Птица-лоцман отстала.
   Валежник трещал под ногами, грибы-дождевики выстреливали в воздух облачка невесомой, как дым, пыльцы. Склон стал ровнее, и Гунлауг уже прикидывал, как выбежит на ручеек, как напьется всласть. Он перепрыгнул через какой-то гнилой пенек и с размаху влетел во второе проклятье…
   Гунлауга стиснуло, словно клещами, и потащило в темноту. Он падал в безвременье. Сознание еще мерцало, но в голове нежно звенели колокольчики, предвещавшие близкий исход. Яркая, ослепительная вспышка — и пустота…
   Очнувшись, Гунлауг почувствовал птицу-лоцмана у себя на плече и улыбнулся.
   Не бросила.
   Он сидел на траве, возле ручейка. Земля пахла прелыми листьями и только что стаявшим снегом. Мир казался простым и радушным. Не хватало только самой малости, чтобы остаться здесь навсегда. Словно угадав его мысли, в кустах заиграли на дудочке, тонко и хрипловато. Наверное, это была очень маленькая дудочка, может быть, серебряная.
   Серебро.
   Гунлауг пришел в себя. Очень осторожно он убрал из своего сознания ручей, мелодию и увидел структуру проклятья в котором оказался. Это был добротный, хорошо сконструированный кошмар.
   Где же выход?
   Птица-лоцман поднялась с плеча и рванулась вверх. Гунлауг последовал за ней. Он стиснул зубы и ударился о потолок проклятья. Потолок прогнулся, но выдержал удар. Гунлауг ударился еще раз, еще… Он колотился до хруста костей, до кровавого тумана перед глазами. Звон в ушах стал оглушительным, казалось, вот-вот лопнет голова. Что же это такое?! Почему же он бьется о стену, а не ищет ключ к замку? Чем может быть этот ключ?