– Зря, ой зря, – с сожалением покачал головой печной дед.
«Нет, хватит с ними церемониться, – рассуждал Костя, бдительно обходя коровьи лепешки, оставленные только что прошедшим стадом, – сам виноват. Не поставил аборигенов сразу на место, вот они мной и крутят, как хотят. И ведь это вам не шуточки: убийство все-таки произошло, а им – хоть бы хны! Прикалываются над участковым, как над мальчиком с мячиком. Нет. С этой минуты – никакой фамильярности, никакого панибратства, никаких доверительных бесед и выслушивания советов! Все-таки я отличник школы милиции, а не детектив-самоучка! Хорошо хоть Кирилл ничего не знает, а то засмеял бы».
С этими решительными намерениями юноша дошагал до своей цели. Домик Пелагеи заметно отличался от других домов улицы. Народ уже успел заразиться любовью к комфорту и цивилизации, каждый второй расширял свои владения: кто пристраивал второй этаж, кто обходился дополнительными сенями или террасой. Возле многих домов уютно и самодовольно пристроились гаражи, заборы выросли и потеряли прозрачность. И лишь дом бабушки Пелагеи остался таким, каким, казалось, был сто и двести лет назад. Костя угадал его издалека. И не только потому, что дом Крестной Бабки просто обязан был отличаться от всех других домов. А, главным образом, совсем по другой причине. Дело в том, что точно в таком домике жила Аленка из его детской книжки. Точно, это был тот самый дом! Крошечная, почти игрушечная белоснежная хатка в традициях малороссов, ладненькая труба на крытой красной черепицей крыше, палисадничек с мальвами. Фантастика!
– Это уж никуда не годится, – пробормотал он недовольно, – мало того, что эта старушенция строит из себя крутого пацана, так она еще и домик Аленки загробастала!
Домик Аленки встретил своего фаната негостеприимно. Для начала он пребольно ударил его по голове верхней балкой косяка. Комаров и не представлял, что изнутри домик такой же маленький и аккуратненький, как на картинке. В нем была всего одна комната, весь интерьер которой составляли небольшая беленая печка, расписанная синими и алыми цветами; узкая кровать под белым покрывалом с подзорами и тремя подушками, уменьшающимися в геометрической прогрессии; крошечный столик и венский стул притулились у окна с беленькими, украшенными прошвами занавесочками; небольшой буфет и кованый сундук органично завершали убранство книжного домика.
"А может, вредная бабка живет не здесь? – мелькнула в голове у Кости шальная мысль, – может, сейчас за моей спиной Василиса звонким голоском весело скажет: «Проходи, гость дорогой, отведай пирогов моих».
– Проходи, гость дорогой, отведай пирогов моих, – раздался тут же за его спиной отнюдь не Василисин голосок.
Костя резко обернулся, нечаянно выпустив петуха, и увидел уже знакомую ему старушку. Это именно она причитала в толпе по поводу еще не рожденного Ариадниного ребеночка и тяжкой доли его матери.
– Спасибо, я завтракал, – строго ответил он, сразу взяв официальный тон.
– Да что ты, внучек, – бабушка улыбнулась, и мелкие лучики морщинок, как живые, разбежались из уголков ее глаз, – ты таких еще не едал. У меня пироги вку-у-усные, с бзникой вяленой.
Бабка Пелагея так плотоядно облизалась, что Костя представил себя в роли пресловутого Иванушки, которого эта милая бабушка, немного подкормив пирогами с бзникой, посадит на лопату и, точно так же облизываясь, затолкает в расписанную цветами печь.
– Я не знаю что такое бзника, тем более вяленая, – строго, насколько это возможно, сказал он, – и кушать пироги не буду. Я пришел по делу.
– Конечно, по делу, – нисколько не обиделась бабка, – рази молодежь когда не по делу ходит? Это мы, старые бездельники, сутками на печи валяемся, а вы – кормильцы наши, вам нельзя.
Говоря все это, бабушка быстро, но несуетливо приволокла на стол несоразмерный с масштабом комнатки самовар, поставила две красные, с крупными белыми горохами чашки, прозрачную пиалу с медом и блюдо с пышными, теплыми еще пирогами. Потом она подошла к Комарову и мягко, но сильно надавила на его плечо. Казалось, что в крошечной, почти мультяшной старушке дремала недюжиная сила. По крайней мере, давление оказалось столь сильным, что Костя упал на стоящий позади него венский стул.
Старушка тем временем раздобыла откуда-то табуретку и села на нее сама. Костя вздохнул. Ну как теперь отказаться от пирогов с неведомой бзникой? Вскочить со стула и убежать из домика? Поднять крик? Глупо. Тем временем Крестная Бабка уже придвинула к нему чашку с янтарным напитком и кусок пирога. Из пористого, пастельно-желтоватого теста выглядывало что-то черное, вязкое, невзрачное. Бабушка, усмехнувшись его неуверенности, взяла маленький кусочек и надкусила его мелкими белыми зубками.
«Как у Мальвинки», – с неприязнью подумал Костя, но свой пирог все-таки взял. Не будет же, в самом деле, она травить неугодного участкового ценою собственной жизни! А может, будет? Чего ей осталось-то! Может, она камикадзе какая? Бабушка резво жевала свой кусочек и с усмешкой посматривала на Костю. Ему стало стыдно.
Бзника оказалась вполне приятная на вкус. Скорее всего, это была неизвестная Косте ягода. Он не заметил, как первый кусок растаял у него во рту и машинально, расслабившись от мирного жужжания шальной мухи и все припекающего солнца, взял второй.
– Скусно? – голосом сказочницы из фильмов Роу спросила бабушка.
– Угу, – ответил Костя с набитым ртом.
Ну как после этого было устраивать ей скандал и возвращать петуха? Пока Комаров уплетал третий кусок бзничного пирога, коварная старушка не дремала.
– Ты петуха-то на консультацию принес? – наивным тоном поинтересовалась она.
Комаров поперхнулся. Перед тем, чтобы начать разъяснительную беседу с Крестной Бабкой по поводу недопустимости взяткодательства в отдельно взятом совхозе, следовало, как минимум, прожевать и сглотнуть пирог. Но старушка смотрела так бесхитростно и так выжидающе, что все, на что способен был в этот момент Комаров, так это утвердительный кивок.
– Я так и думала, – обрадовалась маленькой победе старушка, – прихрамывает он не от рождения, просто вчера с почтальоном подрался, вот и повредил немного ногу-то. Ты крапивки ему поруби, через пару дней все и пройдет. А петух хоро-о-оший, племенной петух, орловских кровей. Таких петухов в округе поискать! Только учти: скоро будут к тебе мужики приставать, чтобы ты петуха своего на бои пустил, петушиные, так ты не давай. Он, конечно, героический петух, на быков идет, но если проиграет – народ на лапшу общественну его отправит. Обычай такой. Ты уж береги Петю, он хороший.
– Да оставьте его, если он такой хороший, – вставил наконец слово Костя.
– Нет уж, – обреченно ответила Крестная Бабка, – мне немного осталось, не сегодня-завтра помру, не успею Петю в хорошие руки пристроить. Пусть уж у тебя. Ты человек надежный, к старости уважительный, к слабостям снисходительный. Я тебе верю.
Что тут было делать! Костя обреченно подхватил петуха подмышку и, вежливо попрощавшись, ушел. Крутой пацан – Крестная Бабка одержала несомненную и сокрушительную победу. Дарение петуха, своеобразной «черной метки» со знаком «плюс», ознаменовало робкие ростки симпатии к новому участковому но-пасаранцев.
Глава 8
* * *
Дом Крестной Бабки Комаров нашел быстро. Местные жители заинтриговано поглядывая на петуха, терпеливо и философски ожидающего своей участи, охотно объясняли ему дорогу к дому старушки.«Нет, хватит с ними церемониться, – рассуждал Костя, бдительно обходя коровьи лепешки, оставленные только что прошедшим стадом, – сам виноват. Не поставил аборигенов сразу на место, вот они мной и крутят, как хотят. И ведь это вам не шуточки: убийство все-таки произошло, а им – хоть бы хны! Прикалываются над участковым, как над мальчиком с мячиком. Нет. С этой минуты – никакой фамильярности, никакого панибратства, никаких доверительных бесед и выслушивания советов! Все-таки я отличник школы милиции, а не детектив-самоучка! Хорошо хоть Кирилл ничего не знает, а то засмеял бы».
С этими решительными намерениями юноша дошагал до своей цели. Домик Пелагеи заметно отличался от других домов улицы. Народ уже успел заразиться любовью к комфорту и цивилизации, каждый второй расширял свои владения: кто пристраивал второй этаж, кто обходился дополнительными сенями или террасой. Возле многих домов уютно и самодовольно пристроились гаражи, заборы выросли и потеряли прозрачность. И лишь дом бабушки Пелагеи остался таким, каким, казалось, был сто и двести лет назад. Костя угадал его издалека. И не только потому, что дом Крестной Бабки просто обязан был отличаться от всех других домов. А, главным образом, совсем по другой причине. Дело в том, что точно в таком домике жила Аленка из его детской книжки. Точно, это был тот самый дом! Крошечная, почти игрушечная белоснежная хатка в традициях малороссов, ладненькая труба на крытой красной черепицей крыше, палисадничек с мальвами. Фантастика!
– Это уж никуда не годится, – пробормотал он недовольно, – мало того, что эта старушенция строит из себя крутого пацана, так она еще и домик Аленки загробастала!
Домик Аленки встретил своего фаната негостеприимно. Для начала он пребольно ударил его по голове верхней балкой косяка. Комаров и не представлял, что изнутри домик такой же маленький и аккуратненький, как на картинке. В нем была всего одна комната, весь интерьер которой составляли небольшая беленая печка, расписанная синими и алыми цветами; узкая кровать под белым покрывалом с подзорами и тремя подушками, уменьшающимися в геометрической прогрессии; крошечный столик и венский стул притулились у окна с беленькими, украшенными прошвами занавесочками; небольшой буфет и кованый сундук органично завершали убранство книжного домика.
"А может, вредная бабка живет не здесь? – мелькнула в голове у Кости шальная мысль, – может, сейчас за моей спиной Василиса звонким голоском весело скажет: «Проходи, гость дорогой, отведай пирогов моих».
– Проходи, гость дорогой, отведай пирогов моих, – раздался тут же за его спиной отнюдь не Василисин голосок.
Костя резко обернулся, нечаянно выпустив петуха, и увидел уже знакомую ему старушку. Это именно она причитала в толпе по поводу еще не рожденного Ариадниного ребеночка и тяжкой доли его матери.
– Спасибо, я завтракал, – строго ответил он, сразу взяв официальный тон.
– Да что ты, внучек, – бабушка улыбнулась, и мелкие лучики морщинок, как живые, разбежались из уголков ее глаз, – ты таких еще не едал. У меня пироги вку-у-усные, с бзникой вяленой.
Бабка Пелагея так плотоядно облизалась, что Костя представил себя в роли пресловутого Иванушки, которого эта милая бабушка, немного подкормив пирогами с бзникой, посадит на лопату и, точно так же облизываясь, затолкает в расписанную цветами печь.
– Я не знаю что такое бзника, тем более вяленая, – строго, насколько это возможно, сказал он, – и кушать пироги не буду. Я пришел по делу.
– Конечно, по делу, – нисколько не обиделась бабка, – рази молодежь когда не по делу ходит? Это мы, старые бездельники, сутками на печи валяемся, а вы – кормильцы наши, вам нельзя.
Говоря все это, бабушка быстро, но несуетливо приволокла на стол несоразмерный с масштабом комнатки самовар, поставила две красные, с крупными белыми горохами чашки, прозрачную пиалу с медом и блюдо с пышными, теплыми еще пирогами. Потом она подошла к Комарову и мягко, но сильно надавила на его плечо. Казалось, что в крошечной, почти мультяшной старушке дремала недюжиная сила. По крайней мере, давление оказалось столь сильным, что Костя упал на стоящий позади него венский стул.
Старушка тем временем раздобыла откуда-то табуретку и села на нее сама. Костя вздохнул. Ну как теперь отказаться от пирогов с неведомой бзникой? Вскочить со стула и убежать из домика? Поднять крик? Глупо. Тем временем Крестная Бабка уже придвинула к нему чашку с янтарным напитком и кусок пирога. Из пористого, пастельно-желтоватого теста выглядывало что-то черное, вязкое, невзрачное. Бабушка, усмехнувшись его неуверенности, взяла маленький кусочек и надкусила его мелкими белыми зубками.
«Как у Мальвинки», – с неприязнью подумал Костя, но свой пирог все-таки взял. Не будет же, в самом деле, она травить неугодного участкового ценою собственной жизни! А может, будет? Чего ей осталось-то! Может, она камикадзе какая? Бабушка резво жевала свой кусочек и с усмешкой посматривала на Костю. Ему стало стыдно.
Бзника оказалась вполне приятная на вкус. Скорее всего, это была неизвестная Косте ягода. Он не заметил, как первый кусок растаял у него во рту и машинально, расслабившись от мирного жужжания шальной мухи и все припекающего солнца, взял второй.
– Скусно? – голосом сказочницы из фильмов Роу спросила бабушка.
– Угу, – ответил Костя с набитым ртом.
Ну как после этого было устраивать ей скандал и возвращать петуха? Пока Комаров уплетал третий кусок бзничного пирога, коварная старушка не дремала.
– Ты петуха-то на консультацию принес? – наивным тоном поинтересовалась она.
Комаров поперхнулся. Перед тем, чтобы начать разъяснительную беседу с Крестной Бабкой по поводу недопустимости взяткодательства в отдельно взятом совхозе, следовало, как минимум, прожевать и сглотнуть пирог. Но старушка смотрела так бесхитростно и так выжидающе, что все, на что способен был в этот момент Комаров, так это утвердительный кивок.
– Я так и думала, – обрадовалась маленькой победе старушка, – прихрамывает он не от рождения, просто вчера с почтальоном подрался, вот и повредил немного ногу-то. Ты крапивки ему поруби, через пару дней все и пройдет. А петух хоро-о-оший, племенной петух, орловских кровей. Таких петухов в округе поискать! Только учти: скоро будут к тебе мужики приставать, чтобы ты петуха своего на бои пустил, петушиные, так ты не давай. Он, конечно, героический петух, на быков идет, но если проиграет – народ на лапшу общественну его отправит. Обычай такой. Ты уж береги Петю, он хороший.
– Да оставьте его, если он такой хороший, – вставил наконец слово Костя.
– Нет уж, – обреченно ответила Крестная Бабка, – мне немного осталось, не сегодня-завтра помру, не успею Петю в хорошие руки пристроить. Пусть уж у тебя. Ты человек надежный, к старости уважительный, к слабостям снисходительный. Я тебе верю.
Что тут было делать! Костя обреченно подхватил петуха подмышку и, вежливо попрощавшись, ушел. Крутой пацан – Крестная Бабка одержала несомненную и сокрушительную победу. Дарение петуха, своеобразной «черной метки» со знаком «плюс», ознаменовало робкие ростки симпатии к новому участковому но-пасаранцев.
Глава 8
Бегство савской
– Как же мне тебя назвать-то? – рассуждал Костя, неся петуха домой, – просто Петей? Банально. Бонапартом? Много чести. А знаешь, назову-ка я тебя Прапором. Уж больно ты на прапорщика Розовского с третьего этажа похож. Такой же крикливый и напыщенный.
Прапор смотрел на нового хозяина круглым, немигающим глазом и, казалось, был совершенно не против нового имени. Забежав на минутку домой и оставив нового иждивенца во дворе, Комаров пошел в участок. С утра он намеревался поработать с Савской и заняться поисками Федорчука.
Ночь в отделении немного поубавила уголовного энтузиазма экс-актрисы. Как только Костя открыл дверь, под ноги ему бросилась Мальвина. Болонка воем оповестила весь свет о негуманном обращении российского правосудия с арестованными собаками и выбежала на волю. Бегство юной уголовницы не смутило Комарова. Казалось, он не меньше бы обрадовался, если бы вслед за Мальвиной выскочила бы и Ариадна. Но Ариадна убегать пока не собиралась.
– Костя, – кокетливо попросила она, – вы не могли бы слетать ко мне домой и принести косметичку и лак для волос? А то я здесь немного поизносилась.
– Позже, – не стал сопротивляться Комаров, – сначала сходим в больницу.
– Не пойду, – закапризничала Савская, – я не в форме! Вы должны мне верить на слово. Если я говорю, что беременна, значит – беременна. Хотите живот потрогать? Масик уже шевелится.
Словно подтверждая ее слова, в животе актрисы что-то забулькало, заклокотало, заурчало.
"Если там и есть что-то, кроме не совсем исправной системы пищеварения, – подумал Костя, – то никак не масик, а по крайней мере чудовище из «Чужих».
Только с помощью угрозы насильственного освобождения ему удалось отправить Савскую в ФАП. Старая акушерка, с недоверием глядя на зардевшуюся Ариадну Федоровну, закрыла за ней белую дверь с маленьким окошком в верхней части. Правда, дверь тут же открылась и Савская, кокетливо смущаясь, проворковала:
– Я знаю, что вы мужчина не лишенный благородства. Поэтому просто уверена, что подглядывать не будете.
Сухенькая, но сильная рука акушерки схватила актрису за шиворот и затащила вовнутрь. Костя остался терпеливо ждать на колченогом больничном стульчике в коридоре. Конечно, в городе медицинское освидетельствование проходило совсем по-другому. Здесь акушерка согласилась только посмотреть, действительно ли срок беременности Савской совпадает с ее прогнозами. О никакой экспертизе на ДНК не могло быть и речи. Когда Костя только заикнулся об этом, женщина так выразительно посмотрела на него, что он понял: скорее всего, в но-пасаранском ФАПе этот анализ делают только в исключительном случае.
– Вот если бы ты склонировать кого попросил, тогда – пожалуйста. А на ДНК реактивы закончились. Только в следующем квартале обещали.
Сидя на стульчике, Комаров думал над последними словами акушерки.
«Неужели это правда? – думал он, – неужели действительно в этом захолустье медицина поднялась на такие высоты? Вот что значит провинция! Без шумихи, не делая сенсаций, простые немолодые акушерки ставят опыты по клонированию».
Правда, восхищение сменила другая, зудящая и настырная мысль:
– Стоп. Но ведь опыты по клонированию человека запрещены? – он и не заметил, как по своему обыкновению заговорил вслух. – И я, как порядочный служитель закона, просто обязан пресечь эти незаконные опыты!
В голове его уже разворачивались картины из фантастических фильмов: десятки Савских тянули к нему пальцы с кроваво-красными накладными ногтями, сотни Мальвин дико выли и пытались сбить его с ног, Калерии дышали Сахарой и обступали плотным кольцом.
Картинка была столь яркой и натуралистичной, что Костя явственно почувствовал жаркое дыхание девушки. В панике рванул он ворот и обернулся. За спиной его действительно стояла Калерия. Вид ее был далеко не так агрессивен, как в только что возникшем видении. Белый халат и шапочка очень удачно оттеняли персиковый колор кожи, льняная коса удавом сползала из-под шапочки на грудь, глаза смотрели спокойно и ласково.
– Заболели, Константин Дмитриевич? – участливо спросила она.
– Нет, – смутился Костя, мельком глянув на табличку на двери кабинета, возле которого сидел.
– Привели кого?
– Подозреваемую, – не стал распространяться Комаров.
Девушка, нисколько не смущенная его лаконичным тоном, присела рядом.
– Да бросьте вы, Константин Дмитриевич, какая она подозреваемая! Несчастная, никому не нужная женщина. Сергей, конечно, падок был до нашего брата, но на Савскую он не польстился бы даже под прицелом.
Бедро девушки немного касалось его бедра. Но это не было неприятно. При всей внешней антипатии к Калерии, аура женственности и душевного тепла, исходившая от нее, была столь мощна, что Костя с трудом боролся с подлым желанием прижаться к ее материнской, уютной груди и пожаловаться на никак не желающее распутываться дело.
– А вам откуда известно? – на всякий случай немного отодвинулся от нее Комаров.
– Лена Федорчук – моя лучшая подруга, – спокойно ответила Калерия. – Обычно мы ничего не скрываем друг от друга. Да это и всему селу известно, что роман их длился почти полгода. Не такой уж Сережка злодей, чтобы крутить с двумя женщинами одновременно. Если бы так было, то на селе бы знали.
– А где доказательства? – не сдавался так просто Костя.
Доказательства не заставили себя долго ждать. Из-за дверей кабинета раздался звон бьющегося стекла, падающих металлических предметов и высокого женского крика. Забыв про обещание не подсматривать, Костя вскочил и рванул дверь на себя. В кабинете царил разгром. Стеклянный столик на колесах опрокинут, жутковатого вида металлические инструменты разлетелись по всему кабинету, окно выбито. Акушерка прижимала к длинной царапине на руке кусок марли, Ариадны Федоровны в кабинете не было.
– Где? – рявкнул Костя.
– Улетела птичка в дальние страны, – вздохнула медсестра, кивнув на разбитое окно.
Наверное, только у хищников и сыщиков так мощно развит инстинкт преследования. И для этого есть вполне убедительные оправдания. Хищники следуют за бегущей мишенью с вполне определенной целью: убегает обычно более слабый, значит, бой с ним может принести много парного мяса и свежей, горячей крови. Схватка с ним практически не подвергает опасности преследующего, так как жертва уже парализована страхом и практически признала свое поражение, а значит, готова принять смерть. И убегающим, и преследующим движет мощнейший и доминирующий в животном мире инстинкт – инстинкт самосохранения. Один спасает свою жизнь от лап бескомпромиссного врага, другой – от мук голода.
Сыщики мыслят приблизительно так же, с маленьким отступлением от стереотипа зверя: если от тебя бегут, значит, тебя тоже боятся, но боятся не невинные жертвы, как в животном мире, а те, кто действительно виновен. У чистого перед законом человека просто не сработает инстинкт самосохранения. А ведь именно он включает простой механизм быстрого, пружинистого переставления нижних конечностей, именуемого в простонародье метко и грубо: «драпанье».
Неизвестно, как назывался механизм, побуждающий быстро переставлять ноги сыщиков, но бегали они, обычно, не хуже преступников.
По крайней мере, состязаться в беге пухлой и беременной Савской с молодым поджарым Комаровым было заведомо нежелательно. Костя птицей вылетел в уже разбитое окно и сразу увидел улепетывающую актрису. Догнать ее не составило труда. Когда рука Фемиды, обличенная в Костину плоть, опустилась на плечо беглянки, она мелко задрожала, колени подогнулись, и Ариадна рухнула в красивую желтую но-пасаранскую пыль.
Только после того, как Комарову удалось отвести задержанную в отделение и запереть на ключ, он смог вернуться в фельдшерско-акушерский пункт за медицинским заключением.
В кабинете, кроме акушерки, сидела Калерия. Она уже смазала царапины пострадавшей зеленкой и просто пила с ней чай с чабрецом, болтая о чем-то постороннем. Увидев Костю, она деликатно вышла.
– Ну, что там? – спросил Комаров, хмуро просматривая заключение. – Какой срок?
– А никакой, – с явной досадой в голосе ответила женщина, – и нечего было вообще балаболку эту приводить, как будто и так не ясно было, что врет. Зря только поцарапала меня всю.
– Как это никакого срока? – почти закричал Костя, – а за что она тогда убила Куроедова, если не беременна от него?
– А это уж тебе решать, участковый, – проворчала все еще злая на Савскую акушерка. – Я тебе только одно могу сказать: ребеночка у нее нет и быть не может, а задержка из-за возраста, причем не пара месяцев, как она врет, а уж лет пять-семь как. Я-то знаю.
– Я хотела хоть этим привлечь внимание но-пасаранцев, – всхлипывала она, – ареол мученицы во все века украшал женщину, особенно такую, как я.
– Значит, вы подтверждаете, что не состояли в связи с Сергеем Куроедовым и не убивали его?
– Да что вы, – высморкалась актриса, – разве он мог понять такую возвышенную душу, как моя. Мужчин этого типа привлекают только доступные, примитивные женщины из доярок или птичниц. Для них важны длинные ноги да высокая грудь, а не чистота помыслов и эрудиция. Приходил как-то этот Куроедов ко мне крыльцо подправить, я ему монолог Джульетты на балконе читаю, а он: «С вас поллитра». А подумайте сами, какие стихи читают ему его подружки? Под какие вокальные композиции любят? Какими благовониями ароматизируют воздух? Я смогла бы подарить ему ночь, которая отбила бы у него охоту связываться со всеми этими примитивными сельскими телками. А он: «поллитра»! Да разве только он! Вот и вы испугались, когда приходили меня арестовывать. Не спорьте, испугались, я видела! А мне ведь только тридцать. Я жажду любви, страсти, приключений!
Обличающий невнимательных но-пасаранцев монолог актрисы становился все страстнее, все горячее, синий шелк блузки на груди запестрел темными пятнами от обильно сдабривающих монолог слез. Косте становилось скучно.
«Почти сутки я возился с этой умственно отсталой бедолагой, – с унынием думал он, – почти день потерял в расследовании. Время, драгоценное время упущено, следствие опять зашло в тупик, а я развлекаю сельчан спектаклем с участием экс-актрисы Савской».
Сняв показания с актрисы и с трудом выпроводив ее домой, Костя задумался. Начать сначала и искать новых подозреваемых? Вернуться к Куркулеву? Нет, самая реальная гипотеза – это виновность Федорчука. К тому же его отпечатков пальцев до сих пор так и не получено. Отбрасываем все остальные версии и устраиваем слежку за Еленой. Верный это путь, или неверный – подскажет время. По крайней мере, именно слежка за Мальвиной дала первые положительные результаты и привела Костю к трупу.
День был в разгаре, нерастраченные силы кипели в молодом и жажущем действия организме юноше, поэтому он решил не откладывать слежение за неверной женой Федора. Но сначала следовало забежать домой, пообедать и взять с собой Мухтара. В последнее время Костя уже не раз убеждался в его полезности и преданности. К тому же козел прекрасно поддавался дрессуре. Костя даже подозревал, что до него кто-то пробовал уже воспитывать Мухтара. По крайней мере командам «сидеть», «лежать» и «дай лапу» он выучился за два дня.
Костя потрепал по загривку верного Мухтара, бросил горсть семечек из кармана Прапору и птицей взлетел на крыльцо. Дверь в сени была приоткрыта. Чуть-чуть, самую малость, но и этой малости хватило для того, чтобы Комаров понял: в его отсутствие в доме кто-то побывал. Костя затаил дыхание. Незнакомец вполне мог и сейчас находиться внутри. Если Комаров зайдет, то на его безрассудную голову может обрушиться удар топора или другого тяжелого предмета. А если нежданных посетителей несколько?
Юноша тихо, так, что даже не посмела скрипнуть ни одна половица, спустился с крыльца, достал «Макарова» и медленно покрался вдоль стены дома. Мухтар, посмотрев на манипуляции хозяина, глубоко вздохнул и отошел в тень забора, Прапор было выпятил грудь и вознамерился похлопать крыльями и покукарекать, но, увидев убедительный Костин кулак, сник и обиженно отвернулся.
Наконец Косте удалось подобраться к окну. Створки он еще утром собственноручно распахнул настежь, тонкая ситцевая занавеска тихо колыхалась от ветра, из дома веяло мраком и недоброжелательностью.
Комаров выпрямился и заглянул в окно. Сначала он ничего не увидел. На улице ярко светило солнце, а в доме было сумрачно и тихо. Потом глаза начали немного привыкать, и Костя догадался, что его жилище необитаемо. Об этом говорила и спокойная, мертвая тишина, и спящая на столе муха, и… Что это? Дверца шкафа была распахнута настежь. Чемодан, который Костя последнее время активно использовал не по назначению, валялся раскрытый на полу, пол вокруг него был обильно усеян растерзанными пакетами из-под улик и остатками самих улик.
Дело в том, что сейф, который стоял в Костином рабочем кабинете, был, конечно, хороший, но вся беда в том, что последний участковый умудрился растерять от него все ключи. Менять вполне пригодный сейф на новый было неслыханной расточительностью, поэтому сейф считался на балансе и работал в качестве подставки для алое. Костя, конечно, понимал, что сейф в отделении милиции так же необходим, как КПЗ, и уже два раза скандалил с вышестоящим начальством по этому поводу. Ключи обещали сделать. Когда нибудь. В ожидании этого «когда-нибудь» Костя хранил улики дома. Вот и дохранился. Хорошо, что хоть нож он вчера забрал в кабинет и оставил в ящике стола. Но откуда преступник узнал, что новый участковый хранит улики дома?
Юноша, уже не раздумывая, перепрыгнул через подоконник и бросился к его поруганному архиву. Фантики от конфет, пуговицы, лоскутки и зарисовки отпечатков подошв ботинок были живы, только немного потрепаны. Зато ни одному окурку не удалось уцелеть. Кое-где еще валялись маленькие остатки внутреннего содержания бычков, но ни их самих, ни даже папиросной бумаги не было и следа.
«Значит, дело в бычках, – решил для себя Костя, – значит, именно один из них и был настоящей уликой, способной обличить истинного убийцу. А я не сберег».
Юноша собрал жалкие остатки прежней роскоши, вышел на крыльцо и подозвал Мухтара.
– Что же ты, дружок, не устерег? – беззлобно потрепал он его между рогов, – чужие гадкие дядьки воруют наши улики, а ты спокойно щиплешь травку. Некрасиво.
Козел понимающе смотрел в Костины глаза своими круглыми, выразительными глазами и, казалось, внимательно слушал хозяина.
– Ну, ничего. Отсутствие результата – тоже результат. Зато теперь мы почти точно знаем, что убийца курит одну из известных нам марок сигарет. Значит, скорее всего, это мужчина или курящая женщина.
Мухтар на последних словах хозяина резко утвердительно кивнул и затряс своей редкой бородкой. Бородка, составляющая гордость любого козла, выглядела не лучшим образом. Вся в каком-то мусоре, пыльная, вонючая.
– Так не пойдет, – засмеялся Костя, – сыскная собака должна представлять собой образец ухоженности и корректности, а ты выглядишь, как обыкновенный мелкий рогатый скот. Вот закончим дело, повезу тебя в город к лучшему собачьему парикмахеру. Или хотя бы помою и бородку расчешу. Кстати, настоящие кинологи у бородатых собак моют бороду после каждой еды, мы это в школе милиции проходили. Так что давай начнем построение имиджа именно с приведения в порядок бородки.
Костя сбегал за гребнем, ножницами, нашел кусок хозяйственного мыла и стал отлавливать козла, который, почуяв неладное, отказался повиноваться команде «ко мне» и с невинным видом щипал остатки травки в углу двора. После недолгого противоборства животное сдалось на волю своего победителя. Конечно, будь кто другой на месте Комарова, Мухтар справился с ним бы в два счета. Кто хоть раз вступал в единоборство с матерым козлом, тот прекрасно это понимает. Это животное до дибилизма безрассудно, не прощает ни малейшего покушения на свое козлиное достоинство и подозревает в дурных намерениях даже тех, кто относится к ним с искренней симпатией и уважением, если таковые вообще существуют на свете.
Мухтар только немного отличался от сородичей: а именно, он обожал хозяина и даже подумывал в какой-нибудь критической ситуации отдать за него жизнь. Поэтому он только немного поломался и, шумно вздыхая, отдался в руки хозяина.
Борода Мухтара была и впрямь в чрезвычайно неприглядном виде. Спутанная, местами сваленная, вся в каких-то крошках. Сначала Костя взялся за колтуны. Некоторые из них распутывались, к самым упрямым приходилось применять жесткие меры в виде ножниц.
– Господи, ну что ты сегодня ел, – опять возмутился Комаров, борясь с крошками, которые крепко впиявились в бородку подчиненного. – На хлеб не похоже, на траву сухую – тоже. Табак, что ли. Точно, табак. Где это ты табака нажрался? И разве козлы табаком питаются? Табак… Табак… Где-то сегодня табак уже упоминался. Табак!!!
Костя вскочил. Жуткая догадка мелькнула в его голове. Он быстро забежал домой, выхватил из уцелевшей пачки «Парламента» одну сигарету и сунул ее под самый нос Мухтара. Мухтар ликующе заблеял и с радостью схватил мягкими губами предложенную ему сигаретку. Комаров с ужасом наблюдал, как напарник-предатель с нескрываемым удовольствием пожирает дорогую сигарету.
– Так это ты, – хриплым шепотом сказал он, – это ты слопал мои улики.
Мухтар будто не понимал своей роковой ошибки. Он просяще заглядывал в глаза хозяина, тыкался влажным носом в его руки и карманы, привставал на задние лапы.
– Еще папироску просишь? – саркастически спросил Комаров, – ты хоть понимаешь, скотина ты безмозглая, что наделал? Ты понимаешь, что уничтожил единственную важную улику из всего хлама? Ты понимаешь, что меня теперь… Меня теперь могут из органов попереть!
Прапор смотрел на нового хозяина круглым, немигающим глазом и, казалось, был совершенно не против нового имени. Забежав на минутку домой и оставив нового иждивенца во дворе, Комаров пошел в участок. С утра он намеревался поработать с Савской и заняться поисками Федорчука.
Ночь в отделении немного поубавила уголовного энтузиазма экс-актрисы. Как только Костя открыл дверь, под ноги ему бросилась Мальвина. Болонка воем оповестила весь свет о негуманном обращении российского правосудия с арестованными собаками и выбежала на волю. Бегство юной уголовницы не смутило Комарова. Казалось, он не меньше бы обрадовался, если бы вслед за Мальвиной выскочила бы и Ариадна. Но Ариадна убегать пока не собиралась.
– Костя, – кокетливо попросила она, – вы не могли бы слетать ко мне домой и принести косметичку и лак для волос? А то я здесь немного поизносилась.
– Позже, – не стал сопротивляться Комаров, – сначала сходим в больницу.
– Не пойду, – закапризничала Савская, – я не в форме! Вы должны мне верить на слово. Если я говорю, что беременна, значит – беременна. Хотите живот потрогать? Масик уже шевелится.
Словно подтверждая ее слова, в животе актрисы что-то забулькало, заклокотало, заурчало.
"Если там и есть что-то, кроме не совсем исправной системы пищеварения, – подумал Костя, – то никак не масик, а по крайней мере чудовище из «Чужих».
Только с помощью угрозы насильственного освобождения ему удалось отправить Савскую в ФАП. Старая акушерка, с недоверием глядя на зардевшуюся Ариадну Федоровну, закрыла за ней белую дверь с маленьким окошком в верхней части. Правда, дверь тут же открылась и Савская, кокетливо смущаясь, проворковала:
– Я знаю, что вы мужчина не лишенный благородства. Поэтому просто уверена, что подглядывать не будете.
Сухенькая, но сильная рука акушерки схватила актрису за шиворот и затащила вовнутрь. Костя остался терпеливо ждать на колченогом больничном стульчике в коридоре. Конечно, в городе медицинское освидетельствование проходило совсем по-другому. Здесь акушерка согласилась только посмотреть, действительно ли срок беременности Савской совпадает с ее прогнозами. О никакой экспертизе на ДНК не могло быть и речи. Когда Костя только заикнулся об этом, женщина так выразительно посмотрела на него, что он понял: скорее всего, в но-пасаранском ФАПе этот анализ делают только в исключительном случае.
– Вот если бы ты склонировать кого попросил, тогда – пожалуйста. А на ДНК реактивы закончились. Только в следующем квартале обещали.
Сидя на стульчике, Комаров думал над последними словами акушерки.
«Неужели это правда? – думал он, – неужели действительно в этом захолустье медицина поднялась на такие высоты? Вот что значит провинция! Без шумихи, не делая сенсаций, простые немолодые акушерки ставят опыты по клонированию».
Правда, восхищение сменила другая, зудящая и настырная мысль:
– Стоп. Но ведь опыты по клонированию человека запрещены? – он и не заметил, как по своему обыкновению заговорил вслух. – И я, как порядочный служитель закона, просто обязан пресечь эти незаконные опыты!
В голове его уже разворачивались картины из фантастических фильмов: десятки Савских тянули к нему пальцы с кроваво-красными накладными ногтями, сотни Мальвин дико выли и пытались сбить его с ног, Калерии дышали Сахарой и обступали плотным кольцом.
Картинка была столь яркой и натуралистичной, что Костя явственно почувствовал жаркое дыхание девушки. В панике рванул он ворот и обернулся. За спиной его действительно стояла Калерия. Вид ее был далеко не так агрессивен, как в только что возникшем видении. Белый халат и шапочка очень удачно оттеняли персиковый колор кожи, льняная коса удавом сползала из-под шапочки на грудь, глаза смотрели спокойно и ласково.
– Заболели, Константин Дмитриевич? – участливо спросила она.
– Нет, – смутился Костя, мельком глянув на табличку на двери кабинета, возле которого сидел.
– Привели кого?
– Подозреваемую, – не стал распространяться Комаров.
Девушка, нисколько не смущенная его лаконичным тоном, присела рядом.
– Да бросьте вы, Константин Дмитриевич, какая она подозреваемая! Несчастная, никому не нужная женщина. Сергей, конечно, падок был до нашего брата, но на Савскую он не польстился бы даже под прицелом.
Бедро девушки немного касалось его бедра. Но это не было неприятно. При всей внешней антипатии к Калерии, аура женственности и душевного тепла, исходившая от нее, была столь мощна, что Костя с трудом боролся с подлым желанием прижаться к ее материнской, уютной груди и пожаловаться на никак не желающее распутываться дело.
– А вам откуда известно? – на всякий случай немного отодвинулся от нее Комаров.
– Лена Федорчук – моя лучшая подруга, – спокойно ответила Калерия. – Обычно мы ничего не скрываем друг от друга. Да это и всему селу известно, что роман их длился почти полгода. Не такой уж Сережка злодей, чтобы крутить с двумя женщинами одновременно. Если бы так было, то на селе бы знали.
– А где доказательства? – не сдавался так просто Костя.
Доказательства не заставили себя долго ждать. Из-за дверей кабинета раздался звон бьющегося стекла, падающих металлических предметов и высокого женского крика. Забыв про обещание не подсматривать, Костя вскочил и рванул дверь на себя. В кабинете царил разгром. Стеклянный столик на колесах опрокинут, жутковатого вида металлические инструменты разлетелись по всему кабинету, окно выбито. Акушерка прижимала к длинной царапине на руке кусок марли, Ариадны Федоровны в кабинете не было.
– Где? – рявкнул Костя.
– Улетела птичка в дальние страны, – вздохнула медсестра, кивнув на разбитое окно.
Наверное, только у хищников и сыщиков так мощно развит инстинкт преследования. И для этого есть вполне убедительные оправдания. Хищники следуют за бегущей мишенью с вполне определенной целью: убегает обычно более слабый, значит, бой с ним может принести много парного мяса и свежей, горячей крови. Схватка с ним практически не подвергает опасности преследующего, так как жертва уже парализована страхом и практически признала свое поражение, а значит, готова принять смерть. И убегающим, и преследующим движет мощнейший и доминирующий в животном мире инстинкт – инстинкт самосохранения. Один спасает свою жизнь от лап бескомпромиссного врага, другой – от мук голода.
Сыщики мыслят приблизительно так же, с маленьким отступлением от стереотипа зверя: если от тебя бегут, значит, тебя тоже боятся, но боятся не невинные жертвы, как в животном мире, а те, кто действительно виновен. У чистого перед законом человека просто не сработает инстинкт самосохранения. А ведь именно он включает простой механизм быстрого, пружинистого переставления нижних конечностей, именуемого в простонародье метко и грубо: «драпанье».
Неизвестно, как назывался механизм, побуждающий быстро переставлять ноги сыщиков, но бегали они, обычно, не хуже преступников.
По крайней мере, состязаться в беге пухлой и беременной Савской с молодым поджарым Комаровым было заведомо нежелательно. Костя птицей вылетел в уже разбитое окно и сразу увидел улепетывающую актрису. Догнать ее не составило труда. Когда рука Фемиды, обличенная в Костину плоть, опустилась на плечо беглянки, она мелко задрожала, колени подогнулись, и Ариадна рухнула в красивую желтую но-пасаранскую пыль.
Только после того, как Комарову удалось отвести задержанную в отделение и запереть на ключ, он смог вернуться в фельдшерско-акушерский пункт за медицинским заключением.
В кабинете, кроме акушерки, сидела Калерия. Она уже смазала царапины пострадавшей зеленкой и просто пила с ней чай с чабрецом, болтая о чем-то постороннем. Увидев Костю, она деликатно вышла.
– Ну, что там? – спросил Комаров, хмуро просматривая заключение. – Какой срок?
– А никакой, – с явной досадой в голосе ответила женщина, – и нечего было вообще балаболку эту приводить, как будто и так не ясно было, что врет. Зря только поцарапала меня всю.
– Как это никакого срока? – почти закричал Костя, – а за что она тогда убила Куроедова, если не беременна от него?
– А это уж тебе решать, участковый, – проворчала все еще злая на Савскую акушерка. – Я тебе только одно могу сказать: ребеночка у нее нет и быть не может, а задержка из-за возраста, причем не пара месяцев, как она врет, а уж лет пять-семь как. Я-то знаю.
* * *
Савская кололась, кололась, не оставляя себе путей к отступлению и капитуляции, кололась решительно и печально. Она вылила на Комарова все: и свою тоску по неудавшейся жизни и карьере, и страдания от пренебрежительного отношения односельчан, и гнев на акушерку, загубившую так удачно начавший складываться спектакль.– Я хотела хоть этим привлечь внимание но-пасаранцев, – всхлипывала она, – ареол мученицы во все века украшал женщину, особенно такую, как я.
– Значит, вы подтверждаете, что не состояли в связи с Сергеем Куроедовым и не убивали его?
– Да что вы, – высморкалась актриса, – разве он мог понять такую возвышенную душу, как моя. Мужчин этого типа привлекают только доступные, примитивные женщины из доярок или птичниц. Для них важны длинные ноги да высокая грудь, а не чистота помыслов и эрудиция. Приходил как-то этот Куроедов ко мне крыльцо подправить, я ему монолог Джульетты на балконе читаю, а он: «С вас поллитра». А подумайте сами, какие стихи читают ему его подружки? Под какие вокальные композиции любят? Какими благовониями ароматизируют воздух? Я смогла бы подарить ему ночь, которая отбила бы у него охоту связываться со всеми этими примитивными сельскими телками. А он: «поллитра»! Да разве только он! Вот и вы испугались, когда приходили меня арестовывать. Не спорьте, испугались, я видела! А мне ведь только тридцать. Я жажду любви, страсти, приключений!
Обличающий невнимательных но-пасаранцев монолог актрисы становился все страстнее, все горячее, синий шелк блузки на груди запестрел темными пятнами от обильно сдабривающих монолог слез. Косте становилось скучно.
«Почти сутки я возился с этой умственно отсталой бедолагой, – с унынием думал он, – почти день потерял в расследовании. Время, драгоценное время упущено, следствие опять зашло в тупик, а я развлекаю сельчан спектаклем с участием экс-актрисы Савской».
Сняв показания с актрисы и с трудом выпроводив ее домой, Костя задумался. Начать сначала и искать новых подозреваемых? Вернуться к Куркулеву? Нет, самая реальная гипотеза – это виновность Федорчука. К тому же его отпечатков пальцев до сих пор так и не получено. Отбрасываем все остальные версии и устраиваем слежку за Еленой. Верный это путь, или неверный – подскажет время. По крайней мере, именно слежка за Мальвиной дала первые положительные результаты и привела Костю к трупу.
День был в разгаре, нерастраченные силы кипели в молодом и жажущем действия организме юноше, поэтому он решил не откладывать слежение за неверной женой Федора. Но сначала следовало забежать домой, пообедать и взять с собой Мухтара. В последнее время Костя уже не раз убеждался в его полезности и преданности. К тому же козел прекрасно поддавался дрессуре. Костя даже подозревал, что до него кто-то пробовал уже воспитывать Мухтара. По крайней мере командам «сидеть», «лежать» и «дай лапу» он выучился за два дня.
Костя потрепал по загривку верного Мухтара, бросил горсть семечек из кармана Прапору и птицей взлетел на крыльцо. Дверь в сени была приоткрыта. Чуть-чуть, самую малость, но и этой малости хватило для того, чтобы Комаров понял: в его отсутствие в доме кто-то побывал. Костя затаил дыхание. Незнакомец вполне мог и сейчас находиться внутри. Если Комаров зайдет, то на его безрассудную голову может обрушиться удар топора или другого тяжелого предмета. А если нежданных посетителей несколько?
Юноша тихо, так, что даже не посмела скрипнуть ни одна половица, спустился с крыльца, достал «Макарова» и медленно покрался вдоль стены дома. Мухтар, посмотрев на манипуляции хозяина, глубоко вздохнул и отошел в тень забора, Прапор было выпятил грудь и вознамерился похлопать крыльями и покукарекать, но, увидев убедительный Костин кулак, сник и обиженно отвернулся.
Наконец Косте удалось подобраться к окну. Створки он еще утром собственноручно распахнул настежь, тонкая ситцевая занавеска тихо колыхалась от ветра, из дома веяло мраком и недоброжелательностью.
Комаров выпрямился и заглянул в окно. Сначала он ничего не увидел. На улице ярко светило солнце, а в доме было сумрачно и тихо. Потом глаза начали немного привыкать, и Костя догадался, что его жилище необитаемо. Об этом говорила и спокойная, мертвая тишина, и спящая на столе муха, и… Что это? Дверца шкафа была распахнута настежь. Чемодан, который Костя последнее время активно использовал не по назначению, валялся раскрытый на полу, пол вокруг него был обильно усеян растерзанными пакетами из-под улик и остатками самих улик.
Дело в том, что сейф, который стоял в Костином рабочем кабинете, был, конечно, хороший, но вся беда в том, что последний участковый умудрился растерять от него все ключи. Менять вполне пригодный сейф на новый было неслыханной расточительностью, поэтому сейф считался на балансе и работал в качестве подставки для алое. Костя, конечно, понимал, что сейф в отделении милиции так же необходим, как КПЗ, и уже два раза скандалил с вышестоящим начальством по этому поводу. Ключи обещали сделать. Когда нибудь. В ожидании этого «когда-нибудь» Костя хранил улики дома. Вот и дохранился. Хорошо, что хоть нож он вчера забрал в кабинет и оставил в ящике стола. Но откуда преступник узнал, что новый участковый хранит улики дома?
Юноша, уже не раздумывая, перепрыгнул через подоконник и бросился к его поруганному архиву. Фантики от конфет, пуговицы, лоскутки и зарисовки отпечатков подошв ботинок были живы, только немного потрепаны. Зато ни одному окурку не удалось уцелеть. Кое-где еще валялись маленькие остатки внутреннего содержания бычков, но ни их самих, ни даже папиросной бумаги не было и следа.
«Значит, дело в бычках, – решил для себя Костя, – значит, именно один из них и был настоящей уликой, способной обличить истинного убийцу. А я не сберег».
Юноша собрал жалкие остатки прежней роскоши, вышел на крыльцо и подозвал Мухтара.
– Что же ты, дружок, не устерег? – беззлобно потрепал он его между рогов, – чужие гадкие дядьки воруют наши улики, а ты спокойно щиплешь травку. Некрасиво.
Козел понимающе смотрел в Костины глаза своими круглыми, выразительными глазами и, казалось, внимательно слушал хозяина.
– Ну, ничего. Отсутствие результата – тоже результат. Зато теперь мы почти точно знаем, что убийца курит одну из известных нам марок сигарет. Значит, скорее всего, это мужчина или курящая женщина.
Мухтар на последних словах хозяина резко утвердительно кивнул и затряс своей редкой бородкой. Бородка, составляющая гордость любого козла, выглядела не лучшим образом. Вся в каком-то мусоре, пыльная, вонючая.
– Так не пойдет, – засмеялся Костя, – сыскная собака должна представлять собой образец ухоженности и корректности, а ты выглядишь, как обыкновенный мелкий рогатый скот. Вот закончим дело, повезу тебя в город к лучшему собачьему парикмахеру. Или хотя бы помою и бородку расчешу. Кстати, настоящие кинологи у бородатых собак моют бороду после каждой еды, мы это в школе милиции проходили. Так что давай начнем построение имиджа именно с приведения в порядок бородки.
Костя сбегал за гребнем, ножницами, нашел кусок хозяйственного мыла и стал отлавливать козла, который, почуяв неладное, отказался повиноваться команде «ко мне» и с невинным видом щипал остатки травки в углу двора. После недолгого противоборства животное сдалось на волю своего победителя. Конечно, будь кто другой на месте Комарова, Мухтар справился с ним бы в два счета. Кто хоть раз вступал в единоборство с матерым козлом, тот прекрасно это понимает. Это животное до дибилизма безрассудно, не прощает ни малейшего покушения на свое козлиное достоинство и подозревает в дурных намерениях даже тех, кто относится к ним с искренней симпатией и уважением, если таковые вообще существуют на свете.
Мухтар только немного отличался от сородичей: а именно, он обожал хозяина и даже подумывал в какой-нибудь критической ситуации отдать за него жизнь. Поэтому он только немного поломался и, шумно вздыхая, отдался в руки хозяина.
Борода Мухтара была и впрямь в чрезвычайно неприглядном виде. Спутанная, местами сваленная, вся в каких-то крошках. Сначала Костя взялся за колтуны. Некоторые из них распутывались, к самым упрямым приходилось применять жесткие меры в виде ножниц.
– Господи, ну что ты сегодня ел, – опять возмутился Комаров, борясь с крошками, которые крепко впиявились в бородку подчиненного. – На хлеб не похоже, на траву сухую – тоже. Табак, что ли. Точно, табак. Где это ты табака нажрался? И разве козлы табаком питаются? Табак… Табак… Где-то сегодня табак уже упоминался. Табак!!!
Костя вскочил. Жуткая догадка мелькнула в его голове. Он быстро забежал домой, выхватил из уцелевшей пачки «Парламента» одну сигарету и сунул ее под самый нос Мухтара. Мухтар ликующе заблеял и с радостью схватил мягкими губами предложенную ему сигаретку. Комаров с ужасом наблюдал, как напарник-предатель с нескрываемым удовольствием пожирает дорогую сигарету.
– Так это ты, – хриплым шепотом сказал он, – это ты слопал мои улики.
Мухтар будто не понимал своей роковой ошибки. Он просяще заглядывал в глаза хозяина, тыкался влажным носом в его руки и карманы, привставал на задние лапы.
– Еще папироску просишь? – саркастически спросил Комаров, – ты хоть понимаешь, скотина ты безмозглая, что наделал? Ты понимаешь, что уничтожил единственную важную улику из всего хлама? Ты понимаешь, что меня теперь… Меня теперь могут из органов попереть!