Осипа Мандельштама похоронили в начале 1939 года как простого лагерника, в общей могиле. Место его погребения было обнаружено почти полвека спустя, в конце 1990 года, искусствоведом Валерием Марковым.
   После ликвидации территорию теперь уже бывшего лагеря отдали морскому экипажу Тихоокеанского флота. Воинская часть охраняла лагерь, который считался объектом особой государственной важности. В результате все лагерные захоронения были сохранены, благодаря чему и удалось обнаружить могилу.
   О смерти Осипа Мандельштама и обнаружении места его захоронения писали в газетах, и люди, которые прошли через подобные испытания которым удалось выжить и которые всю жизнь боялись рассказать правду, теперь начали говорить ее.
   Так, одна из статей о смерти Мандельштама попалась на глаза Юрию Моисеенко – бывшему узнику сталинских лагерей. Он написал в газету письмо: «Как прямой свидетель смерти знаменитого поэта, хочу поделиться дополнительными подробностями…
   Лагерь назывался «Спецпропускник СВИТЛага», то есть Северо-Восточного исправительного трудового лагеря НКВД (транзитная командировка), 6-й километр, на «Второй речке». В ноябре нас стали заедать породистые белые вши, и начался тиф. Был объявлен строгий карантин. Запретили выход из бараков. Рядом со мной спали на третьем этаже нар Осип Мандельштам, Володя Лях (это – ленинградец), Ковалев (Благовещенск)… Сыпной тиф проник, конечно, и к нам. Больных уводили, и больше мы их не видели. В конце декабря, за несколько дней до Нового года, нас утром повели в баню, на санобработку. Но воды там не было никакой. Велели раздеваться и сдавать одежду в жар-камеру. А затем перевели в другую половину помещения в одевалку, где было еще холоднее. Пахло серой, дымом. В это время и упали, потеряв сознание, двое мужчин, совсем голые. К ним подбежали держиморды-бытовики. Вынули из кармана куски фанеры, шпагат, надели каждому из мертвецов бирки и на них написали фамилии: «Мандельштам Осип Эмильевич, ст. 58, срок 10 лет». И москвич Моранц, кажется, Моисей Ильич, с теми же данными. Затем тела облили сулемой. Так что сведения, будто Мандельштам скончался в лазарете, неверны».
   Заместитель председателя Мандельштамовского общества Павел Нерлер отзывался о гибели поэта: «История гибели Мандельштама по-своему уникальна. Мы часто говорим про безвинно репрессированных. Но вина Мандельштама перед советской властью очевидна – он написал едкие стихи на Сталина. Людей расстреливали за анекдот, за случайную фразу. Здесь иначе. Мандельштама берут – и начинается странная игра. Несколько лет власть словно пробует поэта на зуб, взвешивает, решает: сохранить? погубить?».
   Он же говорил: «”Дело Мандельштама” ведет “Христофорыч” – известный в московских литературных кругах оперуполномоченный Николай Христофорович Шиваров, на протоколе допроса – его имя… Давил психологически (на О. Мандельштама) – угрожал, насмехался, шантажировал: говорил, что Мандельштам загубил своих родных. Он на подследственного смотрел как на вошь, держался сверхчеловеком, заявлял, что “страх полезен поэту”, рождает новые эмоции. Впрочем, Мандельштам был не из тех, кто способен конспирировать, отпираться. На первом же допросе сознался, что крамольные стихи написал он. Шиваров достал текст – Мандельштам сам внес поправки. Признался, что в юности был членом эсеровской партии. Назвал людей, которым читал стихотворение… Потом в разное время были арестованы три человека (из названных О. Мандельштамом) – Владимир Нарбут, Лев Гумилёв и Борис Кузин. Но интересно, что ни у кого из них в деле, насколько я знаю, эпизод с мандельштамовским стихотворением не фигурировал… Мандельштам, конечно, не был физически смелым человеком – с нормальной точки зрения. Боялся высоты. Панически боялся милиционеров. Многого боялся. Но при этом иногда совершал поступки, на которые ни у каких смельчаков решимости не хватало. В 1918 году знаменитый эсер-чекист Блюмкин хвастался в компании всевластием: достал стопку смертных приговоров, потряс в воздухе. Мандельштам подскочил, выхватил эти приговоры, порвал. В 1928-м вступился за совершенно незнакомых людей – пятерых безвинно арестованных стариков-бухгалтеров, пол-Москвы поставил на ноги. Это был человек с обостренным неприятием несправедливости. А если несправедлива сама жизнь – что может сделать поэт? Только писать. „Что ни казнь у него – то малина“ – кто еще тогда решился такое сказать про Сталина?».

Николай Алексеевич Клюев. «Старообрядец»

   Николай Алексеевич Клюев – личность неоднозначная. Многим он известен лишь как поэт, современник и хороший друг Есенина. Некоторые считают его простым деревенским мужиком, выходцем из народа, и писавшим о народе и о деревне. Некоторые считают его стихи прекрасными, другим они кажутся непонятными. О том, каким он был в жизни, сегодня известно не много: он как бы находится в тени своего друга Есенина, на творчество которого, как признают многие, оказал значительное влияние.
   Николай Алексеевич Клюев родился 10 октября 1884 года в деревне Коштуге Коштугской волости Олонецкой губернии на реке Вытегра.
   Любовь к искусству, по мнению исследователей творчества поэта, была привита ему матерью, происходившей из крестьянской старообрядческой семьи. Население деревни, в которой родился Клюев, было своеобразной сектой, строго соблюдавшей религиозные обычаи. Мальчик все свое детство провел в этой секте, и нет сомнений в том, что именно это и повлияло на его мировоззрение.
   Мать, Прасковья Дмитриевна, родилась в Заонежье в семье старообрядцев. Она научила Николая всему тому, что знала сама. Именно она привила Николаю любовь к народному творчеству – он очень ценил русские народные предания, песни, духовные стихи, сказки. Позже Николай Клюев вспоминал: «Грамоте, песенному складу и всякой словесной мудрости обязан своей покойной матери, память которой и чту слезно, даже до смерти». Стихотворения, посвященные матери, литературные критики признали вершиной творчества Н. Клюева.
   Николай Клюев всегда тепло отзывался о матери и очень тяжело переживал ее смерть: «А так у меня были дивные сны. Когда умерла мамушка, то в день ее похорон я приехал с погоста, изнемогший от слез. Меня раздели и повалили на пол, близ печки, на соломенную постель. И я спал два дня, а на третий день проснулся, часов около 2 дня, с таким криком, как будто вновь родился. В снах мне явилась мамушка и показала весь путь, какой человек проходит с минуты смерти в вечный мир. Но рассказать про виденное не могу, не сумею, только ношу в своем сердце. Что-то слабо похожее на пережитое в этих снах брезжит в моем „Поддонном псаломе“, в его некоторых строчках».
   В своих письмах, автобиографических заметках, рассказах Н. Клюев всегда подчеркивал, что в его семье было много даровитых, недюжинных, артистических людей. Он говорил, что все таланты в людях его рода заложены в них самой природой.
   Позже, в 1893 году, Николай учился в церковно-приходской школе в Вытегре, после этого поступил в городское училище, а затем и в Петрозаводскую фельдшерскую школу, которую не закончил из-за болезни.
   Так излагаются события его детства в официальных биографиях. Однако в действительности родители Клюева принадлежали к секте хлыстов. То, что мальчик с рождения находился в этой секте и принимал участие в религиозных обрядах, не могло не наложить своего отпечатка.
   Однако сегодня мало кто знает, что это за секта, и чем она страшна для взрослых, не говоря уже о детях. В энциклопедиях об этой секте приводятся довольно скудные сведения, например, такие: «Хлысты (христововеры), секта духовных христиан. Возникла в России в кон. 17 – нач. 18 вв. Считают возможными прямое общение со „Святым духом“, воплощение Бога в праведных сектантах – „христах“, „богородицах“. На радениях доводят себя до религиозного экстаза. Имеются небольшие общины хлыстов в Тамбовской, Самарской и Оренбургской обл., на Сев. Кавказе и Украине». Однако время от времени в печать просачиваются сведения и том, как в действительности проходят радения, что представляет собой «религиозный экстаз» и что происходит потом. Очевидцы рассказывают, что радения нередко заканчиваются «свальным грехом». Кроме того, нередко секту хлыстов связывают и с сектой скопцов.
   И связывают не зря. Известно, что сам Клюев покинул секту после того, как его против его воли пытались оскопить. Это произошло не в детском, а в подростковом возрасте. Однако через некоторое время он снова восстановил связи с сектантами, которые продолжал поддерживать на протяжении всей жизни.
   Так, Николай Клюев отправился в путешествие, во время которого посетил ряд старообрядческих монастырей. Его друзья впоследствии утверждали, что он посетил Индию, Иран и Китай, где его кругозор значительно расширился. Причем интересовался он не только культурой и образом жизни этих народов. Находились люди, которые совершенно серьезно, но осторожно, вполголоса, утверждали, что на Востоке он изучал магию. Еще больше людей утверждало, что Клюев владел гипнозом и неоднократно демонстрировал свои способности. Вообще поэт являлся довольно разносторонней личностью – он хорошо пел, умел играть на нескольких музыкальных инструментах, обладал прекрасным актерским талантом. Однако все это проявлялось только при личном общении. На первый взгляд Клюев был обычным человеком, имел даже довольно отталкивающую внешность, одевался очень просто, как мужик, приехавший на ярмарку из соседней деревни: в простую рубашку, подпоясанную на поясе, и штаны, которые заправлял в сапоги. Так он ходил и по столице, несмотря на то, что все его друзья, даже бывшие деревенские жители, уже давно облачились в модные костюмы и носили галстуки.
   В начале 1900 года пятнадцатилетний Николай начал писать стихи. А в 1904 года он впервые опубликовал свои произведения. В петербургском альманахе «Новые поэты» были напечатаны стихотворения Клюева «Не сбылись радужные грезы…», «Широко необъятное поле…» и др. С 1905 года Клюев начал печататься в московских сборниках «Прибой» и «Волны». В своих ранних стихотворениях Клюев чаще всего писал о народном гневе и горе: «Народное горе», «Где вы, порывы кипучие».
   Где вы, порывы кипучие,
   Чувств безграничный простор,
   Речи проклятия жгучие,
   Гневный насилью укор?
   Где вы, невинные, чистые,
   Смелые духом борцы,
   Родины звезды лучистые,
   Доли народной певцы?
   Родина, кровью облитая,
   Ждет вас, как светлого дня,
   Тьмою кромешной покрытая,
   Ждет – не дождется огня!
   Этот огонь очистительный
   Факел свободы зажжет
   Голос земли убедительный —
   Всевыносящий народ.

   Это стихотворение ясно показывает, что поэту не были чужды революционные веяния того времени. И действительно, он принимал активное участие в подпольной деятельности. В связи с этим в начале 1906 года Николая Клюева арестовали, обвинив его в «подстрекательстве» крестьян и «агитации противозаконных идей». Поэт в это время общался с различными революционными организациями, что было замечено Московским жандармским управлением.
   С этого момента начался тюремный период в его жизни – полгода Николай сидел в тюрьме в Вытегоре, а затем его перевели Петрозаводск.
   Через некоторое время после этого стали ходить ложные слухи о смерти Николая Клюева от сердечного приступа на станции Тайга. Говорили, что в то же время пропал его чемодан с рукописями.
   В раннем творчестве Н. Клюева видны и его бунтарские идеи, связанные непосредственно с религией. Революция представлялась ему наступлением Царства Божьего.
   В своих стихотворениях Николай Клюев пытался защитить «дремучие» вековые устои. Опасность он видел в наступлении на Россию «железной» городской культуры. Все это привело к полному неприятию социального прогресса.
   Через некоторое время Николая Клюева освободили, но и после этого он не оставил своей нелегальной деятельности. Он начал общаться с революционной народнической интеллигенцией. В это время поэт очень подружился с Марией Добролюбовой, которая была сестрой поэта А. Добролюбова. М. Добролюбову еще называли «мадонной эсеров».
   Таким же опасным было и знакомство с поэтом Л. Д. Семеновым. Благодаря этой дружбе Николай Клюев начал печататься в московском журнале «Трудовой путь», но через некоторое время его закрыли, обвинив в антиправительственной направленности.
   Осенью 1907 года Николая Клюева призвали на службу в армию. Это было невыносимо для ранимого сердца поэта, и он попытался отказаться от службы по религиозным убеждениям.
   Отказ не приняли во внимание, Н. Клюева арестовали и привезли в Петербург. Там поэта поместили на обследование в госпиталь, в котором его признали негодным к военной службе. Обрадовавшись подобному исходу дела, Николай Клюев уехал в деревню.
   В 1907 году Н. Клюев начал переписываться с А. Блоком. Эта переписка была важной как для одного, так и для другого поэта.
   Впоследствии было найдено 37 писем Клюева к Блоку, основной темой которых было обсуждение проблемы взаимоотношений народа и интеллигенции.
   Блок цитировал строчки из этих писем в своих статьях, называя их «документом огромной важности – о современной России – народной, конечно». «Слова его письма кажутся мне золотыми словами», – говорил А. Блок.
   Благодаря поддержке Блока произведения Н. Клюева были опубликованы в журналах «Золотое руно», «Новая земля» и др. Через некоторое время Н. Клюев стал сотрудничать и с другими журналами: «Заветы», «Современник», «Нива» и др. В журнале «Новая земля» Николая Клюева даже пытались представить в образе своеобразного пророка и проповедника, выразителя «нового народного сознания», считающего просветление народа своей миссией.
   В 1911 году в Москве был впервые опубликован сборник стихотворений Николая Клюева «Сосен перезвон» с предисловием В. Брюсова. Очень быстро этот сборник стал популярным среди завсегдатаев различных литературных кружков. Практически все влиятельные критики Москвы единогласно признали сборник ярчайшим событием литературной жизни этих лет.
   После выхода сборника стихотворений Н. Клюев стал довольно заметной фигурой как в писательских, так и в богемных кругах. Он принимал участие в заседаниях «Цеха поэтов» и в собраниях акмеистов. В это время поэта часто можно было встретить в литературно-артистическом кафе «Бродячая собака».
   Николай Клюев стал практически центральной фигурой литературной жизни того времени. Он был очень популярен, с ним хотели познакомиться многие известные и влиятельные люди. Его творчеством также интересовались. Поклонниками творчества Н. Клюева были не только Блок и Брюсов, но и Городецкий, Мандельштам, Гумилёв, Ахматова и др.
   Сам поэт не прекращал писать. В тот период вышло два сборника его стихотворений. В первый сборник, «Братские песни», входили религиозные стихотворения, а второй, под названием «Лесные Были», – это скорее собрание фольклорных песен.
   В 1915 году Н. Клюев познакомился с Сергеем Есениным, и вокруг них образовалось общество, в которое входили поэты с новокрестьянским направлением в творчестве (П. Орешин, С. Клычков, А. Ширяевец и др.). С 1915 года Николай Клюев и Сергей Есенин вместе выступали в прессе и на чтениях. Через некоторое время Н. Клюев стал духовным наставником и учителем С. Есенина.
   Дружба Клюева с Есениным была настолько крепкой, что два года они жили вместе в одной квартире, которую приобрел к этому времени Клюев. Ходили слухи, что двух поэтов связывала не только дружба. Множество своих стихотворений Н. Клюев посвятил своему близкому другу. Впоследствии, используя все свои связи, он даже спас С. Есенина от мобилизации в действующую армию.
   В 1916 году Николай Клюев выпустил свой новый сборник «Мирские думы», основной темой которого были военные события.
   Произошедшую в 1917 году Октябрьскую революцию Н. Клюев очень поддерживал, считая ее необходимой для российского общества и единственным выходом для крестьянства. В эти годы Н. Клюев испытал небывалый творческий подъем, и написал большое количество стихотворений.
   В 1919 году Николай Клюев выпустил сборник «Медный Кит», куда он собрал различные революционные стихи: «Красная песня», «Из подвалов, из темных углов…».
   В этом же году был опубликован двухтомник «Песнеслов», в который вошли как старые, уже изданные ранее стихотворения, так и совсем новые.
   В 1922 году вышел лучший, по мнению критиков, прижизненный сборник Н. Клюева – «Львиный хлеб».
   Во всех произведениях, написанных Клюевым в те годы, отражаются его внутренние переживания и мучения. Николай Клюев верил, что все прошлые страдания должны искупиться и пройти вместе с образованием «братства», «мужицкого рая». Во всем творчестве Николая Клюева того времени проскальзывают его тоска и плач по погибающей Руси.
   В 1922 году вышла статья Л. Троцкого, в которой он критиковал Николая Клюева. Называя Клюева «кулацким поэтом», он заклеймил его этим прозвищем на целое десятилетие. Эта статья поставила Николая в затруднительное положение. Нужда, которую он испытывал в это время, подорвала веру поэта в себя. Н. Клюев обратился за помощью в Союз поэтов, он писал М. Горькому: «…Нищета, скитание по чужим обедам разрушает меня как художника».
   Все это время Н. Клюев продолжает писать стихи. После смерти С. Есенина Клюев в память о нем написал стихотворение «Плач о Сергее Есенине».
   Помяни, чёртушко, Есенина
   Кутьей из углей да из омылок банных!
   А в моей квашне пьяно вспенена
   Опара для свадеб да игрищ багряных.
   А у меня изба новая —
   Полати с подзором, божница неугасимая,
   Намел из подлавочья ярого слова я
   Тебе, мой совенок, птаха моя любимая!

   Николай Клюев очень переживал смерть Есенина. З. Н. Дыдыкин вспоминал, как он и его отец познакомились с Н. Клюевым и о переживаниях поэта о погибшем друге: «Мой отец познакомился с Николаем Алексеевичем Клюевым на выставке в Союзе художников в 1925 году, где была представлена его первая работа – бюст Сергея Есенина.
   Бюст был создан под впечатлением трагических событий, произошедших в гостинице «Англетер». Работа выражалась большой эмоциональностью и выразительностью, поэтому отец, не будучи тогда еще членом Союза художников, смог участвовать в выставке. Клюев, осматривая выставку и остановившись у бюста поэта, воскликнул: «Ой, Сереженька!». Николай Васильевич стоял рядом, и спутник Клюева сказал: «А вот и автор». Так состоялось это знакомство».
   В 1931 году Николай Клюев решил поселиться в Москве, но и там его произведения были запрещены – любое стихотворение отклонялось всеми редакциями.
   В результате этого Н. Клюев в эти годы часто голодал, но тем не менее не бросал своей писательской деятельности. З. Н. Дыдыкин вспоминал о поэте в эти годы: « Клюев часто бывал в нашем доме. Мы жили на проспекте Римского-Корсакова, в мансарде, куда вела высокая железная лестница. Ходил он чаще к маме, так как голодал, и мама, очень добрый и хлебосольный человек, всегда его кормила. Иногда, не застав никого дома, присаживался на нижнюю ступеньку лестницы и ждал, когда кто-нибудь придет.
   Я помню одну Пасху: сидит за столом, держит пасхальное яичко в руке, в рубашке навыпуск, вышитой по вороту и рукавам крестиком, в коричнево-малиновых тонах. Бросалось в глаза гладкое, моложавое лицо, сам он был крепкий, небольшого роста, полноватый. Была в доме одна памятная фотография этого пасхального дня, снятая в нашей квартире за пасхальным столом в кругу наших родственников. Он сидит боком, в руках его – пасхальное яичко.
   Любил рассказывать свои сны, рассказывал очень красочно, неудержно фантазируя. Висит рубашка с пояском, поясок оживает и превращается в змею, обвивается вокруг ножки стола и стоит, как кобра. Я после этого кричал всю ночь. В разговоре очень «окал». Поверх рубахи носил поддевку темного цвета, черную шляпу, сапоги, вокруг шеи обмотан шарф. Николаю Васильевичу подарил книгу своих стихов с автографом. Где книга сейчас – неизвестно.
   Бывали мы с отцом у него. Квартира была недалеко от Дома композиторов, во дворе налево. Около двух комнат. Бросалось в глаза обилие стеллажей, типа библиотечных. Сидел со свечами, и при этом был телефон. Висело много икон с лампадами, и на столе одна очень большая свеча».
   В эти годы Николай Клюев проявлял симпатию к семнадцатилетнему художнику-графику А. Н. Яр-Кравченко, которому он посвятил большое количество своих стихотворений.
   В середине 1934 года Николая Клюева перевели в Томск. Поэт очень переживал подобное отлучение от литературы. В эти годы все свои силы он направлял на восстановление своего имени и возможности издавать свои произведения. Николай Клюев писал: «Не жалко мне себя как общественной фигуры, но жаль своих песен-пчел, сладких, солнечных и золотых. Шибко жалят они мое сердце».
   5 июня 1937 года в Томске Николая Клюева арестовали, обвинив в «контрреволюционной повстанческой деятельности».
   В октябре 1937 года там же, в Томске поэту был вынесен смертный приговор.
   Позже выяснилось, что сибирским НКВД было сфабриковано дело о «Союзе спасения России», подготавливающим восстание, направленное против советской власти. Роль одного из лидеров этого союза приписывалась Николаю Клюеву.
   Ходили слухи, что настоящая причина ареста Николая Клюева заключалась в другом. Н. Клюева арестовали по доносу, и обвинялся он в измене Родине, но фактически – за гомосексуализм. Якобы в эти годы Н. Клюев обратил свое внимание на поэта П. Васильева, который являлся родственником одного партийного функционера. Влиятельному родственнику не понравилась подобная симпатия, и он незамедлительно принял меры.
   Расстреляли Николая Клюева в 1937 году.

Марина Ивановна Цветаева. Последние дни

   По утверждению Елены Поздиной, старшего научного сотрудника Литературного музея Марины Цветаевой, находящегося в Елабуге, тщательно исследовавшей жизнь и творчество великой поэтессы, Марина Цветаева жила как поэт и умерла тоже как истинный поэт.
   Не секрет, что творческая жизнь Цветаевой прошла под знаком скандала. Пересуды и обсуждения шокирующих подробностей из ее жизни продолжаются и по сей день. Неудивительно, что до сих пор так и не выяснено, какие из них действительно имели место, а какие были просто выдуманы склонной к распространению порочащих слухов толпой и заинтересованными лицами из государственного аппарата.
   До сих пор непонятно, по какой причине Цветаева все же решилась так радикально решить все свои проблемы, одним махом освободившись и от постылой жизни, и от борьбы за свое существование. Самоубийство – необратимый шаг, и решиться на него можно только в страшном душевном смятении или же по трезвому расчету, впрочем, как выяснили историки, второе к Цветаевой ни в коей мере не относилось, поскольку она, как и всякий поэт, любила жизнь, тем более свою, и много лет боролась за свое существование.
   Несмотря на то, что причины, которые подтолкнули поэтессу к роковому решению, так и остались до конца не выясненными, можно предположить, что это была совокупность непроходящей нищеты, душевного нездоровья, притеснений НКВД и сама Елабуга – бесцветная и безгранично жестокая провинция, куда Цветаеву привела жизнь.
   Однако самоубийство обычно происходит вдали от чужих глаз и, по мнению самой Цветаевой, сказавшей эти слова о Маяковском, «длилось оно не спуск курка». По мнению исследователей, Цветаева еще задолго до своей смерти размышляла о самоубийстве, как бы программируя на него свое сознание, ведь недаром важную роль в ее творчестве играла тема смерти и сопутствующих ей негативных эмоций, достаточно вспомнить хотя бы ее известное произведение, написанное незадолго до смерти, которое так и называлось – «Смерть»:
   Смерть – это нет,
   Смерть – это нет,
   Смерть – это нет.
   Нет – матерям,
   Нет – пекарям.
   (Выпек – не съешь!)
   Смерть – это так:
   Недостроенный дом,
   Недовзращенный сын,
   Недовязанный сноп,
   Недодышанный вздох,
   Недокрикнутый крик.
   Я – это Да,
   Да – навсегда,
   Да – вопреки,
   Да – через всe!
   Даже тебе
   Да кричу, Нет!
   Стало быть – нет,
   Стало быть – вздор,
   Календарная ложь!

   Что же привело к формированию в ее мозге суицидальных идей, ведь родилась и выросла она во вполне респектабельной и уважаемой семье?
   Марина Цветаева родилась в 1892 году в Москве. Ее мать была известной в то время пианисткой, ученицей А. Г. Рубинштейна, а отец – профессором столичного университета, основавшим в районе Волхонки Музей изящных искусств.
   Детство Марины Цветаевой прошло за границей. Она много времени провела в Швейцарии, Франции, Италии и Германии, сопровождая свою медленно умиравшую от чахотки мать на различных курортах и в оздоровительных заведениях.
   Частые переезды не давали девочке возможности постоянно учиться в одном и том же учебном заведении. В конечном итоге ее образование начало пестрить разноцветными лоскутами разнородных и часто никак не скомпонованных знаний, почерпнутых в российских гимназиях, пансионах Фрейбурга и Лозанны. Богато одаренная от природы, девочка быстро овладела немецким и французским языками.