Ламур Луис. Ситка

   — Если выдержат люди. Они почти на пределе. Как они работают, я не могу представить, а индейцы вообще никогда так не работают.
   Полозья сломались, их переставили, чтобы не вырезать новые. Вокруг почти ничто не говорило о том, что здесь происходило: только срубленные кусты и примятая земля. Стоя рядом, они молча смотрели на темную воду залива. Кроме мягкого наката волн не было слышно ни звука, над ними распростерлось широкое, испещренное звездами небо. Шум работы — скрип блоков, стонущий звук обшивки шхуны и редкие крики мужчин — казались совсем далекими, они и были далекими. От воды тянуло холодом. Где-то в проливе выпрыгнула и опять шлепнулась в воду рыба.
   — Даже если нам здесь что-нибудь удастся, — сказал Жан, — впереди у нас длинная дорога.
   — Я буду в своей стране и, значит, в безопасности.
   — Сибирь не Россия, — грубовато ответил Жан. — Вы знаете это так же хорошо, как я. Там полно преступников, воров, и разных продажных чиновников, для них не имеет ни малейшего значения, что вы — племянница царя... даже если они поверят вам, они испугаются того, что вы сможете рассказать.
   — И все же это не причина, чтобы вы ехали вместе со мной.
   — Я еду, поэтому не стоит забивать себе голову.
   Они стояли, держась за руки, и смотрели на звезды над темной зазубренной линией сосен. Слишком мало было у них таких моментов, а жизнь без них — ничто. Их любовь не была похожа ни на какую другую, потому что они не могли говорить о ней, и оба боялись вспыхнувшего желания. Слово, случайное касание — им было надо так мало для счастья.
   Приближаясь к освещенной факелами зоне, Лабарж неожиданно ускорил шаг.
   — Что-то не в порядке, — сказал он.
   Вокруг стояли люди с отяжелевшими от усталости мышцами, на их лицах читалось отчаяние.
   Вперед вышел Коль.
   — Капитан, — сказал он, — у нас неприятности. Осталось пятнадцать футов до противоположного уклона, а она не двигается ни на дюйм. У нас просто нет сил, чтобы перевалить ее через горбину. Мы застряли!
   Он прошел вперед через срубленный кустарник и утоптанную землю туда, где на фоне ночного неба горой возвышался корпус, где высящиеся мачты были похожи на безлистные деревья.
   Именно этого Жан и боялся. Мощь ворота и расположение блока давали людям возможность, медленно и натужно вращая ворот, дюйм за дюймом продвигать корабль вперед на хорошо смазанных жиром полозьях. Огромные блоки и тщательно спланированное их сцепление смогли учетверить их силу. Но теперь, около высшей точки просеки, человеческих усилий больше не хватало.
   — Мы не можем сдвинуть ее с места, — сказал Коль. — Мы уже сломали пару рукояток ворота.
   Взглянув на звезды, Жан увидел, что до рассвета еще оставалось несколько часов, но люди были измождены. Он догадывался, что надо делать, но для этого ему нужны были свежие силы. Несмотря на то, что туман пропал, что приход сторожевого судна был неизбежным, следовало сделать одну вещь.
   — Барни, — сказал он через секунду, — пусть все устроятся поудобнее и отдохнут. Я сам буду стоять у орудия. Два человека будут дежурить возле корабля, остальные могут отдыхать до четырех часов.
   — Бог свидетель, что им нужен отдых, — сказал Коль, — но что случится с «Сасквиханной»? «Лена» будет здесь на рассвете.
   — Если она на рассвете снимется с якоря, ей понадобится больше трех часов, чтобы добраться сюда. Я буду у орудия. Если услышите выстрел, делайте, что я сказал. А мне на помощь пошлите четырех человек.
   Коль сдвинул фуражку на затылок и начал было отворачиваться, но вдруг остановился и посмотрел на Жана.
   — Капитан, мне казалось, что я больше тебя смыслю в морском деле, что только я и никто другой должен быть капитаном этого корабля, но поверь: теперь я знаю, кто из нас лучший. В этом рейсе ты провернул такие штуки, что мне и не снились.
   — Спасибо, Барни.
   Лабарж повернулся к Елене.
   — Вам надо поспать и отдохнуть.
   — Я иду с вами.
   — Но, послушайте...
   — Я иду с вами.
   Они вместе прошли на мыс, где было установлено орудие, его темное дуло смотрело вдоль канала. Когда они подошли, дежурившие здесь встали.
   — Пока все тихо, капитан.
   — Отдыхайте... Подъем в четыре часа.
   Матросы ушли, и Жан устроил для Елены место для отдыха, навалив между станинами лафета нарубленного лапника и постелив на него несколько одеял. Когда она удобно улеглась, он закурил трубку и расположился, приготовившись к долгим часам ожидания. Жан устал, но усилием воли заставлял себя не спать.
   Где-то в глубине леса упала сосновая шишка, на воде всплеснула рыба, а высоко над деревьями пропела ночная птица. Все остальное поглотила тишина и темнота.
   Земля под ним была мягкой, с тостым ковром сосновых иголок и сырой от тумана. В вершинах сосен зашевелился слабый бриз, и Жан услышал далекий звук мчащащегося ветра — странный, одинокий шум вечнозеленых лесов. Он некоторое время с удовольствием прислушивался к нему и к воде, журчащей по скалам. Это были древние, знакомые звуки.
   — Это великая страна, — сказал он.
   — Я люблю ее. И всегда буду любить.
   — Я почти всю жизнь прожил рядом с лесом, — сказал он. — Я здесь как дома. Мне нравятся неизведанные земли.
   Где-то далеко в соснах, стоящих на краю мира, начинался ветер, он стал подбираться ближе, будя к жизни все больше и больше деревьев, расшевеливая их мохнатые лапы, и пришел, наконец, на Аляску, двигаясь через леса, и рассеиваясь по прибрежным островам. Это был ветер, родившийся на одном конце земли и добравшийся до другого, и он был холодным.
   Ветер зашелестел в соснах над проливом Тенаки и пошептался с деревьями над деревней Хунах, затем прошелся над обнаженным корпусом «Сасквиханны».
   Жан слушал ветер.
   — Тебе лучше заснуть, — сказал он Елене. — Скоро пойдет снег.

Глава 26

   Жан неожиданно проснулся с чувством, будто что-то случилось. В соснах мягко и легко шел ровный снег, но не это разбудило его. Тихо, чтобы не потревожить Елену, он поднялся на ноги и растер их, чтобы восстановить циркуляцию крови.
   Когда Жан смог двигаться бесшумно, он отошел от орудия и встал на маленькой полянке в лесу, настороженно прислушиваясь. Не раз он слушал полнейшую тишину, улавливая мельчайшие звуки... И теперь он услышал их.
   Звук пришел издалека, но он не принадлежал лесу. Его шум он узнал еще будучи мальчишкой, а теперь слышал не бормотание ветра среди деревьев и не шелест опавшей листвы, а мерное приближение большой группы людей.
   В холодные, зимние ночи звуки разносятся на удивительно большое расстояние, и люди были еще далеко: за несколько миль. Это были не индейцы, потому что даже большой отряд индейцев услышать невозможно; это были люди, непривычные к путешествию по ночному лесу.
   Лабарж быстро понял, что означает это движение: Зинновий настолько уверился в том, что захватит «Сасквиханну», что высадил на берег матросов, чтобы перехватить его или кого-то из его команды. «Лена» несомненно двигалась сейчас вверх по течению и высаживала эти группы матросов, чтобы они заняли свои места на берегу. Нападение должно было произойти как с суши, так и с моря; очевидно Зинновий решил, что пленных или спасшихся не будет.
   Вот этого Жан не предвидел, против этого маневра не имел никакого плана, тем не менее обязан действовать быстро. Нападение с суши лишит «Сасквиханну» команды: снайперы с деревьев могут снимать его людей, как уток.
   Он быстро подошел к орудию и, наклонившись, коснулся плеча Елены. Она сразу же открыла глаза, полностью очнувшись ото сна. Он быстро все объяснил.
   — Надо идти назад, и поскорее!
   Она уже встала и поправляла одежду.
   — Вы идите. Я останусь. «Лена» может подойти пока вас не будет, тогда я выстрелю из орудия. Это может остановить ее.
   — Вы? Выстрелить из орудия?
   Она засмеялась над его удивленным выражением лица.
   — Вы забываете, Жан. Я дочь одного из Романовых, и являюсь почетным полковником одного из артиллерийских подразделений. Я несколько раз участвовала в салютах. Оно заряжено?
   — Да.
   — Тогда все, что я должна сделать — это навести его на цель и дернуть за шнур.
   Он заколебался.
   — Ладно, но как только придут люди, вы уходите, слышите?
   Она встала по стойке смирно и отсалютовала.
   — Есть, мой командир. Я возвращусь тотчас же!
   Жан Лабарж пробрался через кустарник к умирающему костру и быстро растолкал Коля. Часовые разбудили команду и индейцев.
   — Вначале они произведут разведку. Подойдя достаточно близко, они услышат звуки работы и пошлют людей узнать, что происходит. Мое мнение, что Зинновий остался на борту сторожевого корабля, в таком случае, прежде чем атаковать, матросы должны получить его приказ.
   Даже если считать индейцев, враг превосходил их по численности. Если патрульный корабль достигнет начала протоки прежде чем «Сасквиханна» будет спущена на воду, шхуна будет уничтожена. К тому же у Лабаржа не хватало людей, чтобы защитить орудие от атаки с суши, хотя оно было единственным средством остановить «Лену», хотя бы ненадолго.
   Сколько человек сошло на берег, они не знали, но предполагали, что намного больше их.
   — У нас один-единственный шанс, — сказал им Лабарж через несколько мгновений, — спустить шхуну на воду и убираться отсюда к чертовой матери. Коль, возьми двенадцать человек, пусть вкопают эти жерди в землю и натянут тросы. Если мы сделаем так, что «Сасквиханна» «перепрыгнет» через самую высокую точку прогалины, остальное будет пустяковым делом.
   Лабарж еще раньше объяснил Колю технику «прыжка». Две длинные жерди — такие же длинные, как мачты шхуны, и намного толще — вкапывались поочередно, одна за другой перед самым носом корабля. Натянули тросы, и люди встали у ворота.
   Жан взял шестерых воинов-тлингитов к орудию, а Катлеч повел еще двенадцать в лес, чтобы атаковать тех матросов, которые шли по суше.
   Оставив двоих у орудия, Жан с четырьмя двинулся в лес на помощь Катлечу. Елена уже возвратилась к «Сасквиханне».
   На мгновение воцарилась тишина. На небольшом возвышении в лесу, на позиции, откуда просматривалось несколько направлений, ждал приближения врага Лабарж со своими воинами. Всего в нескольких ярдах от них Катлеч расставил своих людей по флангам приближающихся русских. За спиной Лабаржа слышались удары молота работавших.
   Неожиданно между деревьями стали появляться люди. Вначале показались «промышленники», их было человек двенадцать. «Промышленники», знающие и понимающие лес, будут опасными противниками и хорошими бойцами. Жан быстро объяснил тлингитам, что этих надо убирать первыми.
   «Промышленники» шли в авангарде отряда и теперь ожидали подхода матросов с «Лены». Затем совершенно неожиданно раздался глухой грохот их собственного орудия. Тлингиты, как один, приняли этот сигнал за начало боя и открыли огонь. Выстрел Лабаржа раздался лишь на долю секунды позже остальных. Упали четверо «промышленников» и один матрос, но люди Катлеча тоже стреляли, и, наверное, тоже попали в цель. Русские отступили в лес, однако Лабарж из своей тяжелой винтовки сумел ранить еще одного. Растворившись среди деревьев, русские открыли решительный ответный огонь.
   Тлингитам не терпелось атаковать, но Жан приказал отходить туда, где стояло орудие. Как только они начали отступление, снова прогрохотало орудие, а затем ответный оглушительный бортовой залп «Лены». Орудия были нацелены высоко и снаряды просвистели по лесу, сшибая ветки и осыпав землю дождем падающих листьев.
   Тлингит, находившийся рядом с Лабаржем — человек с худощавым, крепким телом и лицом, испещренном шрамами, — демонстрировал чудеса обращения с винтовкой. Жан видел, как тот выстрелил в, казалось, сплошную стену кустов, и оттуда лицом вниз вывалился «промышленник», начал было подниматься, но тлингит пригвоздил его к земле выстрелом в переносицу.
   На некоторое время наступила тишина. Тлингитам не надо было давать советов, когда дело касалось боя в лесу, поэтому его индейцы рассыпались, заняв удобные позиции, прикрывавшие каждый подход к орудию.
   Лежа плашмя на вершине небольшого возвышения, Лабарж увидел, что «Лена» находится ярдах в четырехстах, развернувшись поперек пролива. С ее позиции разглядеть прогалину было невозможно; исчезновение шхуны, вероятно, чрезвычайно удивило Зинновия. Один снаряд из орудия Лабаржа повредил фок-мачту патрульного судна. Пока Жан смотрел, по «Лене» ударил еще один снаряд и оторвал кусок фальшборта, рассыпав во все стороны обломки. С палубы корабля раздался крик боли.
   Судя по звукам выстрелов винтовок, десантная группа с «Лены» отходила под прицельным огнем тлингитов, которые все до единого человека были отличными охотниками и снайперами. Из десяти или двенадцати «промышленников» с «Лены» по крайней мере пятеро были выведены из строя, а другим стало ясно, что индейцы в первую очередь стреляют именно в них. Для людей, которые воюют исключительно за деньги, это была не слишком утешительная мысль.
   «Лена» принялась обстреливать лес, причем большинство снарядов было направлено на позицию орудия «Сасквиханны». Но орудие находилось за низким холмом, над которым возвышался только ствол, поэтому попасть в него было непросто.
   Возвратившись к шхуне, Жан вскарабкался по веревочной лестнице на палубу и встал за ручку ворота. Медленно, с помощью огромных блоков, нос шхуны начал подниматься, одновременно двигаясь вперед. Дюйм за дюймом, фут за футом он полз, затем упал на полозья.
   Уже были вырыты ямы для следующих огромных жердей, их быстро перенесли, вкопали и натянули на блоки канаты. Новое положение для «прыжка» было готово. Взглянув назад, Жан понял, что их время истекало, несмотря на прохладный день, у него на лбу выступил пот. Если «Лена» продвинется к началу пролива, она расстреляет безоружную «Сасквиханну» в упор.
   — Ну, держись, Барни. Этот «прыжок» должен перенести нас через бугор. Лабарж быстро собрал команду и послал ее на шхуну. Он нашел Катлеча, лежащем в кустах с винтовкой наготове.
   — Вы идете с нами? Мы должны уходить.
   Катлеч покачал головой.
   — Мы идти в горы. Сейчас мы все уходить, поэтому они никого не найти. Жан собрал тех из команды, кто не был занят на палубе, и они залегли у начала прогалины, чтобы не допустить высадки нового десанта. Укрывшись за кустами, они смотрели на патрульный корабль и ждали. За спиной слышался жалобный скрип блоков и стальных тросов, принимающих на себя тяжесть шхуны.
   Теперь, когда замолкло орудие «Сасквиханны», «Лена» осторожно тронулась к началу пролива. На палубе двигался человек в форме, и Жан, положив винтовку на упавший ствол дерева, тщательно прицелился. Он глубоко вздохнул, затем легко выдохнул, и его палец напрягся на спусковом крючке. Винтовка подпрыгнула в его руках, и резкий грохот выстрела нарушил неожиданно наступившую утреннюю тишину. Человек на палубе дернулся, схватился за тросы и медленно сполз.
   Вся его команда немедленно открыла огонь по «Лене». Матроса у штурвала, в которого целилось несколько человек, отбросило назад и он упал. Еще один матрос прыгнул к штурвалу, но «Лену» уже резко развернуло, потому что она дала бортовой залп, однако снаряды были потрачены зря: все они разорвались глубоко в лесу.
   Позади раздался призывный крик Коля, и Жан вскочил на ноги.
   — Быстро! — закричал он. — Бежим!
   Только один остался лежать. Лабарж нагнулся к нему, это был Ларсен; рубашка шведа пропиталась кровью. Он посмотрел на Жана.
   — Это была хорошая драка.
   Жан посмотрел на обычно цветущее лицо Ларсена.
   — Ты ходил со мной во все рейсы, я возьму тебя и в этот.
   — Беги... они скоро придут.
   Лабарж оторвал взгляд от шведа, торопливо оценивая ситуацию. Было слышно, как на «Лене» спускают шлюпки, это означало, что высаживается десант и атака последует немедленно. Он нагнулся, чтобы поднять Ларсена и увидел, что тот мертв.
   Секунду он смотрел на убитого моряка, затем, услышав повторный крик, вскочил и побежал, слыша, как стонет и скрипит обшивка шхуны, в то время как она под собственной тяжестью начала двигаться вниз.
   Люди в испуге отпрыгнули. Мгновение все висело на волоске: часть сооружения, поддерживающего шхуну, оторвалось и теперь, если не освободить ее от оставшейся части, «Сасквиханна» либо перевернется на бок, либо сойдет с полозьев.
   Все это Лабарж увидел, подбегая. Бросив винтовку, он схватил у ближайшего человека топор и одним мощным движением вспрыгнул на полозья. Со всей силы размахивая топором, он принялся рубить металлический трос, соединявший шхуну с оторванной частью крепления. Он снова и снова бил топором. Где-то позади он услышал выстрелы. Над ним высился нос «Сасквиханны». Наконец, топор ударил в последний раз, и трос разлетелся. Лабарж скорее упал, чем спрыгнул на землю и, бросив топор, побрел за винтовкой.
   Последние из команды бежали рядом со свисающей с борта веревочной лестницей. Позади, во главе растянувшегося в цепь штурмового отряда, к ним бежал Зинновий. С кормы шхуны уже слышались одиночные выстрелы. «Сасквиханна» ползла вперед со скоростью идущего человека. Жан выстрелил в сторону нападавших и прыгнул к веревочной лестнице. Он поймал ее и начал карабкаться, остановившись на полпути, чтобы сделать еще один выстрел. Он покрепче ухватился за лестницу левой рукой, прицелился, почувствовал сильный удар в бок и выстрелил.
   Внезапно Жан ощутил слабость. Он ухватился за лестницу повыше и подтянулся. К нему протянулись руки, казавшиеся такими далекими. Теперь шхуна двигалась быстро. Он собрался с силами и подтянулся еще выше. Кто-то потащил его вверх за винтовку, которую он все еще прижимал к себе, кто-то схватил за рукава, воротник и потянул его вверх.
   Над ним ярко сияло солнце, а затем оно погасло, и он услышал винтовочные выстрелы, смешанные с шумом бурлящей воды. Он почувствовал, как его опускают на палубу, и больше он не чувствовал ничего.

Глава 27

   Под серым небом серую воду рябил холодный ветер. Голые мачты шхуны, голые крыши домов, голые берега — унылый вид не согревал взгляд. На палубе Жан Лабарж, все еще бледный от потери крови, стоял, ожидая, пока в лодку загрузят багаж.
   — Отвези меха в Кантон, — посоветовал он Колю. — У тебя не полный груз, но меха отличные, и ты должен неплохо заработать. Затем возвращайся в Сан-Франциско и доложи Хатчинсу. Теперь ты капитан.
   — А ты?
   — Буду действовать по обстоятельствам. Когда привезу Великую княгиню Гагарину в Санкт Петербург, вот тогда и буду строить планы. Могу вернуться этим путем, могу поехать через Атлантику и восточное побережье.
   Колю все это не нравилось. Он так и сказал.
   — Прошу прощения у леди, но, капитан, на русских нельзя полагаться. Это подозрительный народ, а у барона Зинновия здесь много друзей на берегу. Если он сам не отправится за вами, то пошлет корабль с приказом о твоем аресте.
   — Об этом я позабочусь, когда подойдет время, — сказала Елена. — Полагаю, мы справимся и с бароном Зинновием.
   — Надеюсь, так оно и будет, — мрачно произнес Коль. Лучше возьми с собой Бойара, капитан. Он будет рад приехать в Польшу и знает все эти края.
   Лабарж взглянул на Бойара.
   — Хочешь поехать с нами?
   — Если можно... да.
   — Поднимай свои вещи на палубу, и побыстрее.
   На серых склонах за городом и на затененных сторонах домов рядом с причалом пятнами лежал снег. Ставший вдруг благородным Данкан Поуп помог Елене спуститься в лодку. Его обычно кислое лицо выражало крайнюю степень страдания, он с трудом подыскивал слова.
   — Я... я никогда раньше не знал Великую княгиню, — наконец удалось произнести ему, — и... и вы ведете себя, как Великая княгиня.
   Она подарила ему очаровательную улыбку.
   — Спасибо вам, мистер Поуп! Большое вам спасибо!
   Прощаться собралась вся команда. Один за одним они кивали ей, и только Бен Турк оказался более воспитанным и пробормотал что-то неразборчивое.
   — Береги ребят, Барни, — сказал Колю Лабарж, — и «Сасквиханну». И еще: на моем письменном столе лежит письмо для Роберта Уокера. Отправь его, ладно?
   Море немного штормило, но моряки налегли на весла, и шлюпка пошла к берегу. Гэнт, командовавший шлюпкой, поглядел на Бойара.
   — Будь осторожен, приятель. Не забывай, что ты поляк.
   — Здесь мне лучше забыть об этом, — сухо сказал Бойар.
   Жан Лабарж обернулся и посмотрел на «Сасквиханну», испытав тот же восторг, как и в первый раз, когда увидел ее в заливе Сан-Франциско.
   На берегу не было ничего примечательного: графитно-серая полоса побережья с пятнами снега и побитые непогодой дома. Это был Охотск, он находился на побережьи Сибири — в самом конце света. Их ожидало путешествие в Санкт Петербург длиной более пяти тысяч миль и большая часть этого пути изобиловала опасностями.
   Днище шлюпки заскрежетало по береговой гальке, из нее выскочил моряк и подтянул шлюпку повыше. Жан выпрыгнул на серый песок и помог выйти Елене.
   Он повернулся к команде и пожал всем руки.
   — Возвращайтесь на борт, ребята, и позаботьтесь о моей шхуне.
   За прибытием наблюдали несколько человек, завернутые в бесформенную одежду, однако никто к ним не подошел. Когда шлюпка ушла, оставив на берегу троих человек, местные разошлись, явно решив, что интересоваться больше нечем. Взяв Елену под руку, Жан направился вверх по берегу, к грязной улице, по обеим сторонам которой стояли поблекшие дома из некрашеной древесины или из бревен, все как один — унылые и непривлекательные. Не чувствовалось ни теплоты, ни гостеприимства.
   У Елены были документы, которые она часто использовала, путешествуя инкогнито. Эти документы были выписаны на Елену Мирову, гувернантку из Санкт Петербурга. У нее были и собственные документы, но, как она объяснила Жану:
   — Никто не поверит, что племянница царя может путешествовать без свиты или багажа. Власти наверняка задержат нас для расследования, а оно может длиться месяцами и привести к массе неприятностей. И оно наверняка привлечет внимание всех союзников барона.
   — Тогда вы должны пользоваться другими документами.
   — Жан, — Елена посмотрела на него, — есть еще одна возможность избежать пристального внимания. По-моему, будет лучше, если все поверят, что я — ваша жена. Мы недавно поженились, и это объяснит разные фамилии в документах. В таком случае будет меньше вопросов.
   — Я согласен с мадам, — сказал Бойар. — И если мадам не станет просить у властей вооруженный экскорт, я предложил бы двинуться в путь как можно скорее.
   На противоположной стороне улицы на некотором расстоянии остановился человек квадратного сложения в тяжелой серой шинели и принялся наблюдать за ними. Бойар тревожно взглянул на него, затем поднял чемоданы и торопливо направился дальше по улице. Человек в шинели бесстрастно смотрел на них, пока все трое не вошли на почту.
   Бойар подождал у двери и увидел, что наблюдавший перешел улицу и скрылся в здании управления полиции. Бойар оглядел голую, неудобную комнату, в которой они стояли. За конторкой никого не было, как и во всей комнате.
   — Подождите здесь, — сказал он, выскользнул в дверь и крадучись пошел по улице.
   Медленно текло время. Пламя в чугунной печке почти не давало тепла. Они молча глядели друг на друга. Первый раз в жизни Жан почувствовал себя неуверенно. Он здесь столького не понимал. Дрожа в застылом холоде почты, они ждали, чтобы кто-нибудь пришел. Прошло полчаса прежде чем Бойар вдруг открыл дверь и поманил их.
   — Пошли быстрей, — позвал он. — Мы уезжаем немедленно!
   Бойар поднял их чемоданы и направился к двери. Он прошел по улице несколько шагов, затем свернул в мрачный переулок и подошел к низкому сараю, где человек пристегивал трех лошадей к странного вида экипажу.
   — Они вольные, — тихо объяснил Бойар. — Это свободные лошади, не приписанные к почтовой системе. Кучер — местный крестьянин, который хочет подработать.
   Экипаж оказался тарантасом — тяжелой, в форме лодки повозкой на четырех колесах с массивной крышей, которая в непогоду могла закрываться. Тарантас был подвешен на двух продольных осях, соединенных с передней и задней осью и служивших своего рода рессорами на вечно плохих дорогах России. Обычно путешественник укладывал багаж на дно, укрывал его соломой, а солому — одеялами и шкурами. Затем садился сам, облокачиваясь спиной о подушки. Кучер сидел спереди и с помощью четырех вожжей правил тремя лошадьми.
   Они наскоро уложили багаж, а Бойар принес из дома несколько одеял и медвежью полость с запашком. Забравшись в повозку, они разложили одеяла, затем Бойар залез на сидение рядом с кучером, тот собрал вожжи и крикнул: — Ну, родные!
   Застоявшиеся лошади рванули с места. Когда они выехали на улицу, полицейский чин, которого они видели раньше, незаинтересованно глянул в их сторону и вошел в помещение почты. Затем полицейский немедленно выскочил и закричал им вслед.
   Бойар заметил это, а кучер — нет. Бойар поднял палец к губам. Звенела упряжь, стучали колеса на ухабах, звенели колокольчики в дугах над спинами лошадей — естественно, кучер ничего не услышал.
   Выехав на дорогу, кучер подстегнул лошадей. Их копыта выбивали четкий ритм на полузамерзшей дороге, они неслись по пустой земле в никуда. Однако пустая, открытая земля расстилалась не намного миль. Дальше лежала тайга — самый большой в мире хвойный лес — дикая, одинокая местность, покрытая лесами и болотами, где жили крестьяне и ссыльные, сбежавшие осужденные и преступники.