Замкнул клапаны скафандра и двинулся вниз, не дожидаясь, пока спутники оденутся.
   Варвара глядела в иллюминатор: Сусанин, оторвавшись от лесенки, вдруг как-то по-детски запрыгал, и только тут Варвара почувствовала, как это славно-двигаться в поле уменьшенной тяжести. Но прыгать прямо здесь, в рубке, было неудобно, и она справедливо рассудила, что это удовольствие от нее не уйдет. Сейчас все выяснится, куда лететь, каким образом спасать, и она тоже выпрыгнет наружу, на эту зеленую, манящую травку, и они отправятся; совершенно непонятно, что будет потом, но ясно одно: это «потом» составится из молниеносных, пружинистых действий, и надо сейчас собраться, накопить сил, подобно свернутой металлической спирали… С силами, правда, было не очень-то. Она сцепила руки за спиной и, прогибаясь назад, незаметно для других потянулась. Тело отозвалось тоскливым, ноющим неповиновением. Слишком много часов — именно часов, ибо отсчет времени сутками потерял всякий смысл, — продолжалось бессонное мытарство.
   Что это я все о себе да о себе, рассердилась Варвара. В самом деле, никто ведь не отдыхал, тем более те, кто уже двинулся к сиротливо торчащему напротив них кораблю. Она прижалась к иллюминатору — в поле зрения появился красный скафандр, это Сусанин, за ним, приподняв ощетинившуюся хеморецепторами морду, на шести опорных манипуляторах шустрил скоч, за ними двигались еще двое — в зеленом неудачного оттенка, почти сливающимся с тутошней травой, и в лиловом. Она не видела, во что облачались Гюрг с Дорианом, но по росту легко было определить, что Гюрг замыкал шествие. Шли они быстро, не озираясь по сторонам, и, глядя им вслед, Варвара впервые ощутила странное беспокойство, какое возникает при столкновении с чем-то неестественным. Что же?..
   Пожалуй, вот что: уж слишком ровной была поверхность. И травка — как на стадионе. И — как на стадионе — ничего в ней живого. Да нет, чушь. Поверхность сглажена естественным образом, лавовый поток или вода; травка больше похожа на мох, так что все естественно. И вообще, из этой консервной банки ничего не почуешь. Выбираться надо, только вот Сусанин запретил. Ну это мы тоже переломим, пусть только вернется. Тогда и настанет время пощупать все руками, уловить придирчивым носом, а пуще всего — спиной. Она сызмальства привыкла, что самый чуткий приемник опасности — это спина.
   — Аппаратуру разбирать будем? — спросил сзади Петере. Собственно, он должен был не спрашивать, а распоряжаться — как-никак он младший научный, а она только лаборантка.
   — Пока — только стереовизирный комплект, — сказала она. — Леший его знает, может, и не до того будет.
   На корабле, как полагается, есть пара камер, но они хоть и с автоподстройкой на дальность, но без малейшего соображения: включил — они и снимают все подряд. Такого добра, наверное, и у этих горе-поисковиков с три короба наберется. Варвара с Петрушкой проворно вскрыли свой контейнер, приладили на один из иллюминаторов телеобъектив, держащий под прицелом второй кораблик и дорогу между ними, а затем уже из люка, испросив разрешение Сегуры, запустили вверх по корпусу корабля «коалу» — самодвижущуюся камеру на присосках. Подобно австралийскому медвежонку, от которого она и получила свое прозвище, эта компактная тридцатишестиобъективная установка имела свойство двигаться вверх, куда бы она ни была запущена — на осветительный столб или на склон Монблана, — и не останавливалась, пока не достигала вершины. И здесь она деловито поползла по титанировой поверхности, пока не утвердилась на самой верхушке торчащего, как минарет, корабля.
   Теперь надо было задать фиксационную программу, чтобы обе камеры не тратили даром пленку на катящиеся по склону горы камни, шаровые молнии, град, а также насекомых, червей и прочую мизерную живность. Сейчас во внимание принималось только то, что могло оказаться повинным в исчезновении предыдущей экспедиции. Дело не такое уж мудреное, но пока все отладишь, не один десяток снимков приходится порвать и спустить в утилизатор. За трудоемким этим делом Варвара и не заметила, как один за другим включились вспомогательные экраны, по воле Сусанина соединенные с покинутым людьми кораблем, информаторий начал заглатывать данные, собранные Чары Тарумбаевым и его товарищами за ту неделю, которую они провели на такой непримечательной с первого взгляда планете, как эта Чартарума.
   Вскоре появился и сам Евгений, без шлема, в расстегнутом скафандре, навьюченный всяческими пакетами. Снимки, кассеты, катушки магнитных нитей — когда ко всему этому прибавился груз, доставленный Гюргом и Дорианом, то стало ясно, что надо выбирать одно из двух: или отправляться на поиски пропавшей экспедиции, или зарываться во всю эту кучу разнородной информации на много часов. Сусанин выбрал промежуточный вариант: пустил запись задом наперед и на страшной скорости просмотрел отправку разведывательного вертолета. Ничего особенного, четверо погрузились в стандартную, не в пример стратегической двухъярусной стрекозе, машину и отбыли прямо на юг, пройдя между скошенными, как две Пизанские башни, скалами, служившими воротами этой уютной долины. Ворота, правда, были забаррикадированы циклопическими глыбами, в правильных плоскостях которых при желании можно было усмотреть руку — или манипулятор — гуманоида. Правда, в последние три века подозревать подобное на Большой Земле почему-то считалось дурным тоном…
   Как следовало из просмотренного, а также из бортового журнала, который с трех сторон (включая середину) прослушивали тоже на повышенных скоростях Сегура, Гриша и Оленицын, выходило, что на вахте совершенно спокойно остался ксеноботаник Вуд Иван Волюславович, заполнявший бортовой журнал восторгами по поводу внешнего скелета сухопутных кораллов, открытых им где-то вблизи корабля. Заканчивалась запись недоуменным: «Слоники? Десятка два…» Судя по хронометру покинутого корабля, сигнал бедствия был послан спустя шестнадцать часов после упоминания о слонах.
   — Проклятье, — пробормотала Варвара, — вот уж не везет так не везет… Само собой, приземление корабля поисковиков могло распугать — и распугало — всю живность в пределах нескольких километров, но в такой ложбине на склоне массивнейшего горного хребта увидеть слонов, пусть даже маленьких — это неизвестному ей Вуду совершенно невероятно повезло. А ей вот — нет. Хотя зачем на первый случай такие капитальные твари, как слоны?.. Ей уже начала мерещиться неповторимая вольность ее первых месяцев на Степухе. Может, повезет во второй раз, оставят ее здесь организовывать зоологический музей Земли Чары Тарумбаева?
   Ее мечты были безжалостно прерваны Сусаниным, принявшим наконец решение, провести разведку с воздуха, а пока — всем спать. За исключением Варвары, которой была доверена первая вахта. Она несколько раз обошла весь корабль, потом пересмотрела те пленки, где шевелилось вдалеке что-то живое и довольно крупное. К сожалению, почти все было сделано в инфракрасном излучении, ночью, да еще и автоматикой. Нет, пора ей было брать все в свои руки!
   Она прослушала выборку из бортового журнала, те места, которые вызывали недоумение: «Оптические аномалии… Половодье… Волчий глаз… Наведенный экран… Лыко…»
   Доверенный ей «Дункан», как теперь неукоснительно называли их космический корабль, был в совершеннейшем порядке, экипаж спал здоровым сном, обеспечивающим этим великовозрастным «детишкам капитана Гранта» максимум сил для всех последующих подвигов, и единственное, что здесь было непонятно, так это одно: зачем здесь присутствует она, Варвара Норега? Посадили приборы сторожить, а ведь с этим прекрасно справляется и скоч. И вот она сидит перед экранами, и почему-то кажется ей, что корабль абсолютно пуст, как пуста эта планета, и если ее бесподобная пара — Пегас и Пегги были не просто собеседниками и коллегами, а чуть ли не друзьями, то со скочами не то что не поболтаешь, даже не чувствуешь себя в безопасности. Пустое место.
   И главное — почему-то нет совершенно естественного ужаса перед бедой, грозящей этим исчезнувшим людям. Там, на Степухе, когда они лихорадочно собирались, что-то похожее было. А сейчас — нет. Планета холодна и безразлична, да еще и сам текст фонограммы… Ну, значилось бы, что разведчиков похитили медведи. Или удавы. А то — грызуны! Это ж несерьезно. Все равно, что «экипаж похищен кроликами». Вот уж нелепица, прямо «Алиса в стране Чары Тарумбаева».
   И как же это так получилось — ведь все вроде было правильно, перечеркнула она и стерла в памяти свою принадлежность к Голубому отряду, и вроде бы стала прежней, и шла прямым путем — легкая, хмурая, усатая, никому не подчиненная.
   И тем не менее выходило, что медленно и неприметно кружит она на одном месте, словно фиалка в омуте…
   Она вдруг встрепенулась, отряхиваясь от невеселых своих воспоминаний. Сколько же времени она так просидела? Почти час. И ни одного сигнала с вертолета.
   — Сегура, Эболи, вы меня слышите? Отвечайте! Ничего из решетчатой плошки фона, даже характерного треска. Варвара вскочила и помчалась в рубку.
   — Вафель, проверь связь! Трюфель, что за бортом?
   — Предположительно перепончатокрылые. Несколько сотен.
   — Вафель, почему не отвечает вертолет?
   — Связи нет. Корабельная аппаратура работает нормально. Нормально! У-у, дубина. И ведь вечереет, а если учесть их близость к экватору, где ночь и день почти равны, то предстоит больше сорока часов темноты…
   — Вы, оба, делайте что угодно, но чтобы связь была! Скочи взметнулись на дыбы, но в тот же миг с лацкана донесся приглушенный, но вполне узнаваемый голос Оленицына:
   — …меним винт, а пока Петрушка произведет анализ этих обрубков…
   — Кирилл! Кирилл, вы меня слышите? — закричала Варвара. — Почему вы так долго молчали?
   — Мы молчали? — изумился голос, идущий снизу. Варвара сдернула фоноклипс с куртки и, держа его в обеих ладонях, поднесла к самым губам.
   — Я не слышала вас почти… около часа. Уже скочей вздернула по тревоге.
   — Но Евгений Иланович говорил с вами и про сигнал рассказал, слабый такой сигнальчик, но определенно металл. Наш инфрак дает очень неопределенный контур, что-то вроде ноги, притом значительно выше уровня земли. Мы хотели высадиться, но сплошная чаща, здоровенные такие баобабы… Вы еще на это ответили, что, мол, проклятье и не везет… Я сам слышал…
   — Это я, наверное, пробормотала вслух, — растерянно проговорила Варвара, — но к вам это не относилось. Так, вспоминала. Но вы меня услышали, а я вас нет. Мне это не нравится.
   — Ох, как много и мне здесь не нравится! — отозвался Кирилл.
   — Да, а что там у вас с винтом?
   — Мы хотели спуститься по лесенке — ну, там, где какой-то металл — и не успели зависнуть, как с вершины дерева на нас напали зеленые змеи.
   Судя по всему, все-таки растения вроде лиан. Петрушка сейчас с экспресс-анализатором возится. Одна особь попала в винт, прочность невероятная, вот и покалечили малость. Не ждали, потому что… — он слегка задыхался. Отчего бы?
   — Если такие лианы, то здесь, по-видимому, просто царство рукокрылых, иначе кого бы им ловить? На горизонте все время кто-то мелькает, но далеко — распугали мы всю живность.
   — Есть малость, — согласился Оленицын. — Ну, меня уже кличут, сейчас пойдем на прежнее место, установим вертикальный коридор силовой защиты и снова попытаемся спуститься.
   — Вы где сейчас?
   — Самая восточная точка скального кольца, окаймляющего Долину лабиринта.
   — Уже назвали? — усмехнулась Варвара.
   — Дело привычное. А лабиринт под всей этой чащобой самый форменный, о естественном происхождении и заикаться нечего. Ну, прилетим — карта будет уже готова.
   — Вы на связь-то выходите хотя бы раз в полчаса!..
   — Что-то голос у вас больно жалобный, Варенька, плохо вас там скочи развлекают. Вот вернемся, тогда я сам… И этот туда же.
   — Кирюша, вас там звали. До связи.
   Фон умолк, она прицепила плошечку обратно на лацкан и обернулась к скочам:
   — Слыхали? Вы меня плохо развлекаете. А еще раз упустите связь, и вообще пошлю на слом.
   И показала им кончик языка. Почтение и даже некоторая робость перед этими вершинами достижений кибернетики и роботехники Большой Земли у нее вдруг разом улетучились. И вообще, теперь понятно, почему некоторые звездолеты имеют у себя в команде официально узаконенных собак, мышей, мангуст и даже филиппинских бу-утов, самых красивых зверьков на свете.
   — Между прочим, — сказала она, глядя не без высокомерия поверх рецепторных бурдюков обоих скочей, — пора мне познакомиться и со здешней фауной. Трюфель, включи метроном, чтобы я контролировала связь с рубкой. Вафель, за мной.
   Она вышла в тамбурную, с сомнением поглядела на легкий скафандр, приготовленный кем-то, не то Гюргом, не то Сусаниным, для нее — светло-золотой. Надеть? И «плавать» в надвигающихся сумерках, в траве, медленно обретающей тон и бархатистость колодезного мха, точно желтый лист осенний.
   — Точно желтый лист осенний… — повторила она нараспев.
   — Точно желтая кувшинка, — низким, завораживающим голосом подхватил скоч.
   Варвара уставилась на него, как на чудо морское:
   — Это ты сам придумал или Лонгфелло знаешь?
   — Знаю, — уже своим обычным, и не мужским, и не женским, но удивительно противным голосом отчеканил скоч. — Запрограммированы.
   — Ну тогда пошли. Посидим на нижней ступенечке. Для нижней ступеньки скафандра можно было и не надевать. Вот перчатки взять стоит, мало ли что захочется руками потрогать. Пока она вытаскивала тонкие синтериклоновые перчатки, Вафель, нагруженный микрогенератором силового поля, щелкнул клешней по клавише выходного заграждения и мордой вниз нырнул в люк. Варвара проследила, как он съезжает по металлическим рейкам, точно пингвин по ледяной горке, и усмехнулась. Сама же аккуратно развернулась и полезла вниз неторопливо, цепко хватаясь за перекладинки пружинящей лестницы. Если бы на нее смотрели, она, разумеется, вела бы себя не так осторожно, но сейчас чем черт не шутит, еще свалишься и ногу подвернешь, потом с тобой возиться будут и ничего вслух не скажут, но все-таки…
   Вафель ждал у нижней ступеньки и галантно подал манипулятор. Варвара изумилась, но промолчала — на такое и Пегас был не способен. Она спрыгнула на траву и вдруг отчетливо поняла Петрушку, стоявшего на голове. Действительно, так и подмывало встать на голову, сделать сальто, а еще лучше — попрыгать бы на батуте! До чего ж легко… Хотя и зябко.
   — А ну-ка, отыди, — неожиданно для себя велела она скочу и, почти не разбежавшись, сделала пару приличных курбетов.
   Скоч рванулся за ней, но продолжал держать строгую дистанцию в один метр. Хорошо бы сейчас встать на руки и в таком естественном виде вернуться к подножию лесенки, но перчатки мешают — скользят. Девушка вскинула руки, поднялась как можно выше на цыпочки и вот так, вытянувшись тоненькой чуткой стрелочкой, втянула в себя вечерний воздух, пахнувший инеем, мятой и мокрой металлической посудой. Вот теперь она была на Чартаруме.
   На Чартаруме, которая грозила бедой. Этот запах тоже присутствовал в воздухе.
   — Давай-ка глядеть в оба, — сказала она Вафелю и медленно повернулась вокруг себя, озирая окрестности.
   Но прежде чем рассмотреть повнимательнее этот неприветливый, лиловато-вечерний мир, она услышала наконец его звуки. Он был вполне обитаем, и ее слух, обостренный тихими, но четкими клевками метронома, уловил шуршание и цвирканье в остывающей траве, а потом трассирующий стрекот не то жука, не то саранчи, и гулкий глупый удар в броню корабля. Долина жила нормальным предзакатным копошением насекомых, для которых и звездолет, и человек были одинаково велики, чтобы их заметить. Распуганные же птицы, а быть может, и звери прятались где-то в укрытых зеленью террасах, превращавших долину в двусторонний амфитеатр. Впереди, как два крыла черного лебедя, взметнулись скалы Фермопил (вот так сами собой возникают и узакониваются названия), и скальная свалка между ними казалась сейчас нераздельным антрацитовым массивом.
   А прямо напротив, еще не тронутые чернотой, но уже оттененные сиреневым и карминным, уходили ввысь ступенчатые горы, поначалу чем-то поросшие, потом удручающе голые, а дальше и до самого горизонта — а если не видеть этого сверху, то можно предположить, что и до самого края света — снежно-белые. Облака вихрились в вышине, нацеливаясь пасть на притягательную сахаристость ледников, как только скроется солнце; но пока между ними и незатупленными остриями горных вершин было видно смягченное пепельностью розоватое небо.
   Дали небесные, и зачем же занесло сюда таких громоздких и неуклюжих, как мы! Таких совершенных, неуязвимых, бронированно-скафандровых — в этот мир, который и дик, и чуден.
   — Связь, — предупредил Вафель, хотя никто его об этом не просил, и помешал мысли о том, что этот мир был бы почти идеален, если бы поблизости было море.
   И тотчас же из клипса донесся голос Сусанина:
   — Ау, Варвара!
   — Здесь! — поспешно откликнулась она и тут же рассердилась на себя, что голос прозвучал как-то испуганно.
   Ну да, она вылезла из корабля, но ведь этого ей не запрещалось, и скоч с генератором рядом, и она даже не вышла за пределы тени, отбрасываемой «Дунканом». А в конце концов, если что и не так, то каким образом ее можно будет наказать — отправить обратно на Степаниду? Но Сусанин был слишком занят общими бедами, чтобы обратить внимание на оттенки ее интонаций.
   — Значит, так: мы лезем под одеяло, то есть под всю эту зеленую толщу. Думаю, что увидим что-нибудь впечатляющее. Жалко только — темнеет. Мы тут рядом с интересующим нас баобабом обнаружили каменный куб двадцать на двадцать, смахнем с него пыль и зелень и сядем нормальненько, так что ты за нас не волнуйся. С него будем спускаться по силовому коридору, тоже абсолютная безопасность. Спустимся — доложим. Ты там еще не перетрусила, если честно?
   — Не успела. Обедала.
   — Варвара, не буди во мне зверя!
   — Хорошо тому, в ком спит сухопутный зверь…
   — Да, о воде: западнее нас, внизу и километрах в шести, либо очень широкая река, либо фьорд. Наша долина ниже твоей метров на сто пятьдесят, так вот что удивительно: с нашей стороны от самых утесов, Фермопил то есть, спускается настоящая катальная горка — так и тянет плюхнуться на задницу, как в детстве. И что удивительно — накатана до блеска.
   — Там что, какой-нибудь выход?
   — Явного ничего не просматривается, да и ущелье ведь завалено до полной непроходимости, но может — щель…
   — А поверху?
   — Вот уж исключено! Видали мы эти ужасы с вертолета. Ну, нам пора. Варвара хотела сказать что-нибудь традиционное, но не успела — из плошечки снова закапали тугие ртутные дробинки метрономного сигнала. Она тихо вернулась к трапу и медленно поднялась на три ступеньки. Справа от Фермопил солнце, совсем бледненькое и полиловевшее, как накануне ветреного дня, уже коснулось подбородком края ступенчатого амфитеатра. Слева высунулась и стала быстро набирать высоту первая луна, и девушка вспомнила, что на подлете к Чартаруме они насчитали шесть абсолютно безжизненных спутников, достаточно крупных, чтобы ярко светить в ночи.
   — Что будем делать? — негромко проговорила Варвара, привыкшая общаться со своими роботами. — Возвращаться на «Дункан» скучно, гулять в полной темноте будет неуютно. Сходим-ка в гости! Трюфель!
   — Слушаю.
   — Поставь защитный коридор между кораблями. Напряжение поля минимальное, но если что — усилишь.
   Трюфель, как это водится у скочей, о готовности выполнить приказ не доложил, но через десять секунд на потемневшей, почти черной траве пролегла объемная белесая прямая, словно протянулся ватный шнур; из него молочными фонтанчиками выплеснулась струящаяся масса, образовавшая очень зыбкую на вид стеночку, которая, поднявшись метра на два, плавно закруглилась вправо и, упав снова на траву, выстроила полупрозрачный тоннель, упирающийся в спущенный трап соседнего звездолета.
   — Собственно, ты можешь остаться, там ведь мне ничего не угрожает, — сказала Варвара и двинулась по тоннелю.
   Сзади послышалось характерное лязганье — скоч, строго выдерживая дистанцию в один метр, семенил следом.
   — Раз уж увязался, то хоть фонарик зажги, — приказала ему Варвара.
   В защитном коридоре было почти темно, только слабыми пятнышками просвечивали луна и солнышко. Сзади вспыхнул фонарь, и девушка пошла быстрее, ступая по собственной тени. В какой-то момент ей показалось, что вон там, за черным овалом выхода, начнется вечерняя улица Пресептории, по которой недалеко уже и до Майского Луга, а там и полоска прибрежного сада, и пляж, и лиловый яшмовый монолит под скалой… Она встряхнулась и почти бегом выскочила из тоннеля. Трап как трап. Люк как люк, тоже забран сетчатой защитой, и такая же послушная клавиша справа, чтобы набрать шифр входа, не меняющийся десятилетиями, — незачем. Он ведь от зверей. Она влезла в тамбурную, щелкнула тумблером люминаторов, и потолки на кораблике разом засветились. На полу центральной площадки по-лягушачьи расположились три киба. Они все видели, все слышали, а толку от них, как от любого подъемно-транспортного механизма. Перешагнув через одного из них, Варвара направилась прямо в рубку. Сейчас она уже могла признаться себе, что сюда ее погнало не простое любопытство, а смутная догадка. Сейчас проверим.
   Она включила корабельный МИМ — малый интегральный мозг, и задала ему предельно простую задачку: воспроизвести звуковой сигнал, принятый от одного из членов экипажа и ретранслированный затем в виде пакета SOS. Щелкнуло, шваркнуло, прошуршало на бешеной скорости, и внезапно на полуслове зазвучал прерывистый, задыхающийся голос. Он был абсолютно незнаком и в то же время ужасно напоминал кого-то своей мягкой, словно искусственно заниженной хрипотцой. Варвара прослушала раз, ткнула кнопочку повтора и прогнала еще и еще. Задумалась. На пульте уже лежала едва заметная пленочка пыли и несколько трогательных ирисок. Незнакомый ей Иван Вуд, любитель сладкого и обладатель рокочущего баса, задал-таки задачку…
   Она наклонилась над плошкой фона, согревая ее дыханием:
   — Сусанин, Сусанин, вызывает Норега…
   — Что? — выскочил короткий чмокающий звук. — Только собирался…
   — Евгений, ты прослушал…
   — Давай быстро, Варька, что у тебя?
   — Я на корабле разведчиков. Вуда было очень плохо слышно. Поэтому киб, отправивший фонограмму, одно слово не разобрал и подставил самое близкое по звучанию из всех, ему известных. Я слушала неоднократно, и это слово — не «капибары».
   — А что?
   — Не разобрать. А догадываться я боюсь…
   — Понятно. Пять минут назад я бы тебя попросту обругал за панику. Но сейчас… Мы только что нашли сапог.
   — Кого?
   — Не кого, а сапог. С правой ноги. Висит на дереве, на высоте три метра сорок сантиметров. И не заброшен, а подвешен, и затяжной шнур завязан на два узла. На заклепке второй номер.
   Варвара невольно вскинула глаза на стену, где на привычном месте, справа от пульта, в алой рамочке висел список экипажа корабля. Пилоты и пассажиры в галактическом поиске как правило владели таким количеством профессий, что свободно заменяли друг друга. У Гюрга, впрочем, тоже имелся диплом пилота.
   Под вторым номером в красной рамочке значилось: Фюстель Монкорбье, штурман, вакуум-механик, ксенофизик.
   — А ты не допускаешь, что он сам прятался на этом дереве и зачем-то подвесил ботинок? — спросила Варвара.
   — Кто, Монк? Исключено. По этой ветке мог бы забраться только ребенок. И потом…
   — Ты что, Сусанин, боишься меня напугать?
   — Тебя напугаешь… У меня впечатление, что это… вроде нашего Майского Дуба. На него всякое вешают.
   Варвара вспомнила ленточки, крышки от консервных банок и живого ленивца — игрушечную дань памяти о язычестве предков, таком привлекательном с расстояния в доброе тысячелетие.
   — Ритуальное дерево, — подсказала она.
   — Вот-вот. И под ним — обглоданные кости. Тоже ритуальные.
   — Сусанин! — ахнула она.
   — Так я и знал, уже и обморок. Да не человечьи!..
   — Евгений, миленький, ну что тебе стоит — прикажи скочу прибрать их в какой-нибудь контейнер! Ну хочешь, я тебя поцелую? За одну косточку?
   — Варвара, ты серьезно?
   — Конечно нет. Но ты понимаешь значение…
   В фоноклипсе что-то злобно крякнуло, словно переломилось.
   — Варвара, под этот каменный куб уходит лаз… Если не тоннель. Широченный. И следы, только чьи — не разобрать. Мы уходим вниз. Наверху остается Гриша, держи связь с ним.
   — Хорошенькое дело, если внизу — ловушка!
   — Ты еще тут будешь встревать! — резко оборвал ее Сусанин. — Идем впятером и один скоч. Точка. А то все раскомандовались…
   Ага, вот где они сцепились с Гюргом! Но Сусанин — начальник спасательной группы, его голос решающий.
   — Жень, ты хоть дай ориентировочное направление, куда эта нора ведет.
   — Само собой. Все.
   Тик, тик, тик… Она бесшумно, словно могла кого-то спугнуть, вышла из чужой рубки, еще раз перешагнула через бесполезного киба и замерла, стоя на верхней ступеньке лестницы. Совсем недавно — и тоже на закате — она вот так же стояла, не решаясь ступить на почву первой незнакомой планеты. И была чертовски занята собой: так ли поздоровалась, и что подумали, и как посмели до плеча дотронуться, и куда бы ей провалиться…