Лауринчюкас Альбертас Казевич. Последняя просьба

Альбертас Казевич Лауринчюкас
Последняя просьба
Трагическая история в двух действиях (с прологом и эпилогом)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

   Джордж Стикер – хирург.
   Марта – его жена.
   Дэвид Гамильтон – инженер.
   Мери – его жена.
   Аллен – друг Стикера.
   фред – владелец небольшой фирмы по купле-продаже земельных участков.
   Сьюзен – его жена.
   Стаун – представитель страховой компании.
   Ирена – дочь Джорджа и Марты.
   Действие происходит в наши дни в небольшом городке США.

Пролог

   Международный аэропорт Нью-Йорка. Вечер. Рев взлетающих и приземляющихся самолетов. Мерцают огни информационных табло и реклам. Луч прожектора высвечивает Джорджа Стикера, который держит в руках букет красных гвоздик. Стикер напряженно вглядывается в темноту, потом нерешительно направляется к автоматическому справочнику, опускает монету.
   Джордж. Когда прилетает самолет из Москвы?
   Голос из автомата. Это, конечно, не мое дело, мистер, но, по-моему, вы задаете этот вопрос в третий раз за последние двадцать минут.
   Джордж (не сразу). Эти минуты я ждал тридцать лет.
   Голос из автомата. Простите, мистер. Самолет уже сел. Счастливой встречи!
   Джордж поспешно оборачивается. Луч прожектора высвечивает Марту. Джордж замирает. Некоторое время они молча смотрят друг на друга. Очнувшись, Джордж делает шаг, второй.… Роняя цветы, устремляется к женщине, протянувшей к нему руки. Луч прожектора скользнул в сторону, и вот уже Марты и Джорджа не стало видно, в луче прожектора только оброненные Джорджем цветы.

Действие первое

Картина первая

   Просторный особняк Джорджа Стикера. Вечер. За окнами сад. Со вкусом обставленная гостиная. Справа бар, слева вмонтированная в стену библиотека. Несколько дверей ведут в комнаты, в коридор. У бара Аллен готовит напитки, Дэвид сидит в кресле, читает журнал. Мери разговаривает по телефону. Сьюзен отыскивает место, куда бы пристроить цветы. Фред с дивана наблюдает за женой.
   Мери (в трубку). Я сказала – спокойной ночи. Ты уже двадцать минут назад должна была лежать в постели с закрытыми глазами… Спокойной ночи. (Кладет трубку.) Она опять не спит.
   Дэвид (не отрываясь от журнала). Кто именно?
   Мери. Лиз, кто же еще? Изо всех девочек Лиз самая неспокойная.
   Дэвид. Возьми пилюли у Джорджа.
   Фред. Сегодня ему будет не до пилюль.
   Сьюзен (отошла, оценивающе взглянула на букет). Нет, нет, и здесь не то. Марта еще подумает, что цветы предназначены для Дворца конгрессов. (Указывает на фотографию.)
   Ал лен. У меня идея!
   Фред. Гениальная, как всегда?
   Аллен. Среди миллиона идей, живущих во мне, иных не бывает. Правда, не всем доступно понять.
   Фред. Не набивай себе цену, Аллен.
   Аллен. Зачем? Если бы за каждую я получил всего по доллару… Поделиться? В честь приезда жены нашего друга жертвую, так и быть. Или вас это не устраивает?
   Дэвид. Давно не покупаю в кредит.
   Мери. Не тяните, Аллен. Они вот-вот явятся.
   Аллен. Все очень просто, Мери. Цветы не надо никуда ставить. Мы вручим их Марте у порога. И, как самый обаятельный, сделать это, разумеется, должен Фред.
   Сьюзен. Фред? Избавьте. Я не хочу краснеть за мужа. Он наверняка скажет что-нибудь не то.
   Аллен. Ты тоже не уверен в себе, Фред?
   Фред неопределенно пожимает плечами.
   Идея уценяется. Увы, я не учел привходящих причин. Но вы, право, напрасно ревнуете, Сьюзен.
   Сьюзен. Я?
   Аллен. Женщина, которая выглядит так, как вы, просто не имеет права ревновать.
   Сьюзен. Как я? Что вы имеете в виду?
   Дэвид. Он хотел сказать, что ты прекрасно выглядишь. (Смотрит на Аллена.) Не так ли?
   Аллен (только сейчас поняв двусмысленность сказанной им фразы). Что я еще мог сказать? (Сьюзен.) Вы удивительно красивая.
   Сьюзен (с грустной иронией). Особенно последний месяц.
   Аллен. Не знаю, кто как, я не заметил никаких перемен. И потом, имея такого друга, как Джордж Стакер, вы вообще могли бы не думать ни о каких болезнях и даже о позвоночнике– Джордж врач, пусть это беспокоит его.
   Сьюзен (мягко улыбаясь). Он врач, но все-таки позвоночник мой…
   Фред. А ты знаешь, сколько стоит попасть к Джорджу? Но с нас он не хочет брать и цента!
   Сьюзен (улыбаясь). Ну вот… Я ведь говорила – он всегда что-нибудь сморозит.
   Фред. Я говорю то, что знаю. Джордж – новая звезда хирургии. Помнишь, как я вернулся домой чуть живой, с ногой, сшитой из кусков? И кто поставил меня на ноги? Джордж! Только Джордж способен на такое чудо! По десять раз в день приходилось расстегивать штаны и показывать его работу. От желающих полюбоваться не было отбоя. У меня стала самая знаменитая нога во всем квартале!
   Сьюзен (не сдержав улыбки). Ты невозможен, Фред. Что за дурацкие шуточки! Никакого такта.
   Звонит телефон. Мери поднимает трубку. Все, затихнув, смотрят на нее.
   Мери. Алло!… Да… (Прикрывает трубку рукой.) Не он. (В трубку.) Нет, его нет. Вряд ли он будет сегодня в клинике… Думаю, что сегодня не стоит его беспокоить. Надеюсь, это не так срочно… Завтра с утра. (Кладет трубку.) Пятый звонок за час.
   Фред. Пациент?
   Мери. Кому же еще!
   Аллен. У меня идея!
   Фред. Доллар?
   Аллен. Бесплатно. Сегодня я щедр. Во-первых, Марта жена Джорджа, во-вторых, моя соплеменница. Это тоже что-то ворошит там. (Показывает на грудь.) Далеко, правда, давно… Тридцать лет, знаете…
   Дэвид. Идею давай! Лирику мы как-нибудь потом выслушаем.
   Мери достает из шкафа книгу, устраивается поудобнее в кресле, листает ее.
   Аллен (Дэвиду, шутя). Знаешь, ты кто? Практичный, бездушный робот.
   Дэвид. Робот и должен быть практичным. Души вообще не существует. Давай идею!
   Аллен. Ты даже в такой день уставился в свой технический журнал. (Подходит к Дэвиду, вырывает из его рук журнал.) Вот, пожалуйста… Тьфу, черт, язык можно сломать! Как тебя только дочки терпят? О чем ты с ними можешь говорить?
   Дэвид. Сказки на ночь рассказываю. Гони идею! Ладно. Вижу, толку не будет…
   Звонит телефон. Аллен, оказавшийся у аппарата, мгновенно приподнимает и сразу же опускает на рычаг трубку.
   Фред. Ты что?
   Аллен. Тише!
   Все молча смотрят на Аллена. Пауза.
   Нравится?
   Сьюзен (тоже шепотом). Что?
   Аллен. Как хорошо, когда вокруг тихо! Давайте преподнесем им сегодня знаете что – тишину! Да, да, тишину!
   Фред. Я думаю, идея стоит доллара.
   Сьюзен. Вы просто умница, Аллен.
   Аллен (величественно кланяется). Благодарю. Я об этом давно догадывался. Даже когда был ночным репортером. Кстати, можете меня поздравить. Это уже пройденный этап.
   Фред. Ты ушел из газеты?
   Аллен. Во всяком случае, я высказал им все, что думал. Это равносильно.
   Фред. Ты сошел с ума? Или напился?
   Аллен. Я не пью, как ты знаешь. Уже год.
   Фред. Нашел другую работу?
   Аллен. И какую! Радио! Настоящая журналистика. Мистер Кук твердо пообещал.
   Дэвид. Кук? Это который Кукаускас?
   Аллен. Ну и что?
   Дэвид. Дохлое дело.
   Аллен. Во всяком случае, он не бросает слов на ветер. Разумеется, испытательный срок. Но теперь все зависит от меня, а с моим миллионом идей…
   Мери (оторвалась от книги). Нашла!
   Сьюзен. Что?
   Мери. О цветах. Ваша идея, Аллен, не стоит и цента. Знаете, что здесь написано? Если новая хозяйка входит в дом, цветы ей вручать нельзя. Только в следующий раз, когда мы сами придем в гости и она встретит нас. Вот… (Протягивает Аллену книгу.)
   Аллен (берет книгу, смотрит на обложку). Я могу нацарапать десяток таких книжонок, не выходя из комнаты. (Пренебрежительно бросает книгу на стол.)
   Мери (с обидой). Что-то я не видела ни одной.
   Аллен. Одну, положим, при желании могли.
   Мери. Ту самую, что вы еще там, дома, издали? В своей Литве? Но, видите ли, у меня как-то не было времени выучить литовский язык. И потом, если вы действительно писатель, за эти годы могли бы написать и об Америке, о том, что волнует настоящих американцев.
   Аллен. Я писал об этом. Двенадцать лет. Триста четырнадцать изнасилований, двенадцать грабежей века. Что еще?
   Дэвид. Я, скажем, никогда не прикасался к подобного рода чтиву. Может быть, ты не считаешь меня американцем?
   Сьюзен. Дэвид, Аллен, вы совсем не о том говорите. Ведь вы же совсем иное имели в виду, Аллен. Просто в запальчивости сказали. Вам не везло, но это не значит, что надо на всех озлобляться. Иначе вы вообще ничего-не напишете.
   Аллен. Возможно… Извините, я был неправ.
   Мери (все еще с обидой). Нет, почему же, все верно. Просто человек, не родившийся в Америке, никогда не сможет стать настоящим американцем.
   Аллен. Мой сын воевал за Америку во Вьетнаме. Добровольцем.
   Мери. Ваш сын, не вы. Он родился здесь.
   Дэвид (оторвав голову от журнала). Ты неправа, Мери.
   Мери. Я? Почему же?
   Дэвид (жестко). Неправа.
   Сьюзен. Говорить об этом в доме Джорджа…
   Мери. Исключения только подтверждают правило.
   Сьюзен. В день приезда его жены…
   Мери хочет ей возразить, но, встретившись со взглядом мужа, останавливает себя.
   Мери. Я не совсем точно выразилась. Неудачно. Фред (фальшиво, явно стремясь переменить тему разговора). Все-таки, как быть с цветами? Аллен. Пусть стоят.
   Пауза.
   Фред (Аллену). Хотел спросить… Ты знал Марту?
   Аллен. Откуда? Мы встретились с Джорджем в лагере для перемещенных лиц в Норденгаузе. Тогда он был – еще Юргисом Стиклюсом.
   Фред. Но он рассказывал о ней?
   Аллен. Каждый день. Они не прожили и недели. Только начался медовый месяц. Джордж прооперировал в госпитале эсэсовца. Фронт надвигался. Немцам пришлось удирать. Джорджа заставили сопровождать раненого.
   Сьюзен. Но разве он не мог вернуться к жене из Норденгауза?
   Аллен. Вы думаете, он попал бы в Литву? В Сибирь, вероятнее всего. В рудник. Ему бы никогда не простили этого эсэсовца. Чувство страха еще с Норденгауза въелось нам в поры. Мы до сих пор даже во сне не можем увидеть себя на литовской земле. Если бы не этот страх, думаете, он встречал бы сегодня жену в нью-йоркском аэропорту? Он давно бы уже полетел за ней в Вильнюс. А, вам этого не понять…
   Мэри. Но почему он не отказался тогда ехать с эсэсовцами? Медовый месяц все-таки. Нашли бы другого врача.
   Сьюзен. Вы, видно, не знаете, что такое фашизм, Мери.
   Мери. Когда я слышу обо всех этих ужасах, мне становится жутко.
   Фред. И все-таки он странный человек – Джордж. Признаться, я думал – у него с этим делом не все в порядке. Иначе чем объяснить его поведение? Тридцать лет ждать встречи с женой, с которой и недели-то не прожил… Нет, нет, не переубеждайте меня. Я никогда не поверю, что все эти годы у него не было женщин.
   Аллен. Были, но не такие, о которых ему хотелось бы с кем-то поделиться. Я не слышал о них.
   Сьюзен незаметно достает из сумки коробку с таблетками, вытаскивает из нее несколько штук. Тут же Фред подходит к бару, наполняет стакан содовой, подает жене. Сьюзен принимает таблетки.
   Дэвид. Я тоже не слышал. Хотя пятнадцать лет вижу его почти каждый день. С тех пор, как делаю для него медицинскую аппаратуру.
   Мери. Его можно понять, честное слово. Но Марта… Оставить дочь…
   Аллен. Ее не пустили… Наверняка.
   Дэвид. Дочь уже взрослая.
   Мери. Дети никогда не бывают для родителей взрослыми, никогда.
   Дэвид, взглянув на жену, едва заметно улыбается.
   Фред (посмотрев на часы). Если самолет не опоздал, они уже мчатся к дому.
   Сьюзен. Какое романтическое продолжение медового месяца!
   Фред. Ну, положим… В лучшем случае это счастливый конец долгой истории.
   Аллен. А может быть, начало новых проблем?
   Фред. Каких проблем? Сейчас у Джорджа дела идут – дай бог каждому! Мне, во всяком случае!
   Аллен. А пятьсот тысяч, которых ему не хватает для покупки своей клиники?
   Фред. Имея такую репутацию, ему достаточно позвонить в любой банк…
   Аллен. Хорошо, деньги он достанет в банке, а где он достанет время? Сейчас ему не хватает двенадцати часов в сутки, а с приездом Марты…
   Мери. Наши мученики! Мы им всегда портим жизнь!
   Д э в и д. Меня волнует только одно.
   Мери. Что же?
   Дэвид. Воскресный гольф. Если я не потеряю партнера, к Марте никаких претензий.
   Фред. Думаешь, отпустит?
   Дэвид. Надеюсь.
   Мери. Это несерьезно – гольф. Только одно оправдывает ее. Она приезжает в самую лучшую страну мира. Послушайте, у меня тоже идея. Как у Аллена. Вы простите, Аллен? Знаете, как мы встретим ее? Встанем у дверей и встретим их песней «Америка, ты прекрасна».
   Аллен (с иронией). Может, сразу американский гимн?
   Мери (серьезно). Но она еще не подданная США.
   Аллен. Скоро будет.
   Мери. Тогда и споем.
   Аллен. Без меня только.
   Мери. Вам не нравится?
   Аллен. Просто не знаю слов.
   Мери. А вы тяните мелодию. Ради меня, Аллен! В знак того, что мы не сердимся друг на друга.
   Аллен. Если все будут, что ж… Надеюсь, меня не подвергнут преследованию за искажение прекрасной песни?
   Мери. Вы невыносимы, Аллен. (Улыбаясь, касается его руки.)
   Аллен. Ладно, ладно.
   Мери. Вы будете дирижировать, Сьюзен. Мы чудесно споем, правда?
   Сьюзен. Да, да, конечно.
   Фред. Еще бы! Дирижировать будет настоящий музыкант.
   Сьюзен (с укором). Фред!
   Фред. В чем дело? Ты не согласна? Я, правда, не кончал консерваторию, но кое-что понимаю в музыке. Когда ты закончишь свой концерт для виолончели, это поймут и остальные.
   Мери. Вы пишете концерт, Сьюзен? Правда? И все втайне? Я приду слушать с девочками, ладно?
   Сьюзен. Боюсь, что это будет не так уж скоро.
   Мери. Когда же?
   Сьюзен. Это зависит от Джорджа.
   Аллен. От Джорджа? Мери, срочно заказывайте новое платье для концерта.
   Сьюзен. Если для моего, воздержитесь.
   Аллен. Вы слишком эмоциональны, Сьюзен.
   Дэвид (смотрит на часы). Минут через пять они появятся.
   Мери. По-моему, они должны были приехать час назад.
   Аллен. А таможня? Иммиграционное ведомство? Забыли?
   Сьюзен. Зачем все это нужно?
   Аллен. Иначе наркотики будут продавать, как кока-колу.
   Фред. Ты приготовил напитки, Аллен?
   Аллен. На любой вкус. Все-таки вы имеете дело с профессионалом!
   Фред подходит к бару, принимается рассматривать его содержимое. Дэвид снова углубляется в чтение. Сьюзен из своего кресла грустно наблюдает за мужем. Аллен отходит в сторону, садится на диван, вытягивает ноги.
   Мери (подходит к нему, садится рядом). Простите,
   Аллен. У вас плохое настроение?
   Аллен. Ничего.
   Мери. Сын?
   Аллен молчит.
   Как он?
   Аллен. Плохо. Не говорит, руки так и не начали двигаться. Лежит, как Христос, снятый с креста.
   Мери. Какой ужас эта война!
   Аллен. Но я еще поборюсь. Заработаю денег у Кука, заберу из этой проклятой аризонской лечебницы… в Японию отвезу…
   Мери. Разве там лучше врачи?
   Аллен. Они нигде ничего не смыслят. Но в Японии есть врач, который ставит на ноги даже самых безнадежных. Есть, правда, еще одно место… Но это не для меня.
   Мери. Нужно много денег?
   Аллен (криво усмехается). Ни за какие деньги не пустят меня туда.
   Мери. Что за место?
   Аллен. Вы не знаєте. Там сосны растут у берега. А волны выбрасывают на песок янтарь, прозрачный, как слезы Юрате.
   Мери. Это ваша родина?
   Аллен (не сразу). Да, Литва.
   Мери. Я думала, янтарь делают ювелиры.
   Аллен. Разве слезы делают на заводе?
   Мери. А почему плачет Юрате? Ее обидели? Не нравится у большевиков?
   Аллен (улыбается). Это было давно. До большевиков. Морская богиня Юрате полюбила рыбака Кастиса.
   Сьюзен. Чуть громче, Аллен.
   Аллен. Она полюбила Кастиса и ввела его в свой янтарный дворец на дне моря. Боги возмутились: впервые человек вступил в царство, принадлежащее только им, богам. Перун ударил молнией, разбил янтарный дворец. Плачет Юрате по Кастису, по разбитой любви. Слезы ее превращаются в капли янтаря, и волны после шторма выносят их на берег.
   Сьюзен. Как это прекрасно, Аллен! Это музыка. Вы слышите? Так может рассказывать только человек, который любит. Да, да, любит и Юрате, и Кастиса, и волны, которые выносят на берег янтарь.
   Аллен вскакивает, направляется к бару, наполняет рюмку. Фред внимательно смотрит на Аллена, накрывает рюмку ладонью.
   Фред. Спасибо.
   Аллен. Что?
   Фред. Ты ведь обо мне позаботился, не так ли?
   Аллен. Ты можешь взять другую.
   Фред. Оставь, Аллен.
   Аллен нехотя опускает рюмку. Фред дружески обнимает его.
   Так-то лучше.
   Во дворе резко затормозил автомобиль. Смотрит в окно.
   Приехали!
   Мери (вскакивает). Сьюзен, начали… Все вместе.
   Глядя на дверь, все поют «Америка, ты прекрасна».
   Затемнение

Картина вторая

   Та же гостиная. Окна зашторены. Марта и Джордж стоят у двери, в которую только что вышли их друзья. Марта еще машет им рукой.
   Джордж (закрывает двери, берет Марту за плечи, поворачивает к себе лицом). Вот и все.
   Марта. Мне кажется, я вижу сон. Сплю с открытыми глазами. Я правда не сплю?
   Джордж. Правда.
   Марта. И ты – это ты? Твои руки на моих плечах?
   Джордж. Если к ним посмеют прикоснуться другие руки, я их просто… (улыбается) ампутирую.
   Марта (смеясь). Ты… Конечно же ты. Ничуть не изменился.
   Джордж. Зато ты – очень.
   Марта (огорченно). Правда?
   Джордж. Стала еще красивее и нежней!
   Марта. Ну конечно. (Улыбаясь.) Все женщины после сорока меняются только к лучшему.
   Джордж. Мне нет дела до всех женщин. Есть ты, только ты. Одна во всей Америке.
   Марта. Неужели твоя Америка так прекрасна, как говорила о ней Мери?
   Джордж. Сегодня она сделалась для меня в сто раз лучше.
   Марта. Из-за меня?
   Джордж. Конечно. Ведь она стала сегодня и твоей Америкой.
   Марта (снимает с плеч руки мужа, держит их в своих ладонях). Еще не стала, Юргис. Я очень боюсь, сумею ли я прижиться… Мне сказали, надо принять подданство… А я ничего не знаю, к кому обращаться, как…
   Джордж. Зачем тебе знать? У меня есть адвокат. Это его дело.
   Maрта. И мне не надо никуда идти?
   Джордж. Надо. Ко мне.
   Марта, смутившись, выпускает ладони мужа. Подходит к вазе с цветами. Джордж, расстроенный, смотрит ей вслед.
   Марта. Какие красивые цветы! Друзья принесли?
   Джордж (подходит к бару, наполняет рюмку, пьет). Наверное, Марта. Знаешь, кто их покупал? Аллен, мне кажется. По-моему, он очень тонкий человек. Джордж. Может быть. Марта. А Сьюзен поставила их сюда. (Смотрит на мужа.) Юргис!
   Джордж. Что?
   Марта. Ты сердишься?
   Джордж. С чего ты взяла?
   Марта. Господи, ты совсем не изменился. Неужели прошло тридцать лет?
   Джордж. Я ничуть не сержусь.
   Марта. Я ведь вижу.
   Джордж. Все-таки все эти тридцать лет я ждал тебя.
   Марта. Все тридцать? И даже когда мы не знали ничего друг о друге.
   Джордж. Я знал.
   Марта. Что?
   Джордж. Что встретимся.
   Марта. Я тоже. И все-таки, когда услышала о тебе, сначала не поверила. Ты снился мне каждую ночь. Я как праздника ждала ночи. Засыпала, словно шла к тебе на свиданье. Представляешь, Юргис, я стала никуда не годной учительницей. Все время старалась рассмешить класс. На третьей парте, у окна, сидел мальчик, почти юноша уже, Казис Виткус, так когда он улыбался, становился на тебя похожим.
   Джордж. Хотел бы я посмотреть на твоих учеников. Уж что-что, а рассмешить ты умела. Причем не всегда в самый подходящий момент.
   Марта. Разве?
   Джордж. Забыла костел? Ты что-то сказала мне у входа, я рассмеялся, споткнулся о камень, чуть не растянулся у порога.
   Марта. Ты был такой медлительный.
   Джордж. Не всегда, положим.
   Марта. Конечно. Когда надумал жениться, тогда ты стал расторопней! К алтарю идти уговорил меня быстро.
   Джордж. И правильно сделал, как видишь. С востока фронт приближался, не так уж долго оставалось ждать, а во мне словно предчувствие было. Боялся – расстанемся. Не на столько, правда… Никогда не предполагал, что на столько. (Испытующе смотрит на жену.)
   Марта (глядя ему в глаза). Что, милый?
   Джордж. Можно один вопрос?
   Марта. Хоть сто. Это ведь твое любимое число – сто.
   Джордж. Один только. Ты не жалела? Никогда?
   Марта отрицательно качает головой.
   Тебе ведь было нелегко. Одна, с дочерью…
   Марта. Ну и что? Вырастила. И на ноги поставила.
   Джордж. А потом мы совсем потеряли друг друга.
   Марта. Не совсем. Нашли в конце концов.
   Джордж. У тебя, наверное, были неприятности там?
   Марта. Были.
   Джордж. И ни разу?…
   Марта. Я никогда ни о чем не жалела, Юргис. Ни одной минуты.
   Джордж. Наверное, я сам виноват.
   Марта. В чем?
   Джордж. Не знаю. Может быть, надо было попытаться бежать от них.
   Марта. Они бы тебя убили. Помнишь этого длинного эсэсовца с гнилыми зубами. У него еще дергалась щека. Он не задумался бы ни на секунду.
   Джордж. Дело не в этом даже. Раненый бы умер в пути. Три раза пришлось вскрывать ему гнойные затеки.
   Марта. Выжил?
   Джордж– Не знаю. А потом Норденгауз, лагерь для перемещенных лиц. Я боялся вернуться. Нас все время запугивали…
   Марта. Не надо, Юргис, не мучай себя. Все прошло. Все. Мы вместе. Вдвоем.
   Джордж. Когда я через Красный Крест получил твое письмо, я от радости чуть с ума не сошел. Оказывается, ты столько лет меня искала. А я боялся тебя искать. Я боялся своим письмом повредить тебе. Прости меня.
   Марта. Успокойся. Мы вместе. Вдвоем.
   Джордж. Вдвоем… А дочь? Какая она?
   Марта. Ты не обидишься? Говорят, что она больше на меня похожа. Но волосы у нее твои, светлые. И глаза. Да нет, просто там не видели тебя, поэтому так говорят.
   Джордж. А внуки? (Улыбается.) Подумать только – год назад я был всего-навсего старым безнадежным холостяком. И вдруг в один удивительный день выясняется, что я женат, причем на самой лучшей женщине в мире. А потом я узнаю, что у меня прекрасная дочь. Она не может быть иной, ты сама говоришь – она похожа на тебя. А теперь я стал самым богатым человеком в Вудстауне – у меня два внука!
   Марта. Знаешь, какие они чудесные малыши! Особенно Пятрас. Он очень крупным родился. Четыре двести.
   Джордж. Точно как я. Сразу видно – мой внук.
   Марта. А Томас болел. Оказалось, что у него пищевод недоразвит.
   Джордж. Оперировали?
   Марта. В Вильнюсе. Ему десять дней было.
   Джордж. Представляю, во что это вам обошлось.
   Марта. Еще бы. Мы столько пережили.
   Джордж. Да, да… И это тоже, я понимаю…
   Марта. А что еще? Деньги? Но с нас ничего не взяли.
   Джордж. Разве вы так бедны?
   Марта (виновато). Я что-то не совсем понимаю, Юргис.
   Джордж. Ах, да, у вас там, кажется, бесплатные больницы. Для всех. Я бы им не доверил мальчика.
   Марта. Почему?
   Джордж. Думаешь, они хорошо сделали?
   Марта. Ты бы посмотрел на Томаса. Он уже весит больше, чем брат. Хотя младше почти на полтора года. Как раз перед отъездом я была у них. Пятрас для тебя целый альбом изрисовал. Тракторы, самолеты какие-то невероятные. Он, наверное, изобретателем будет.
   Джордж. А дочь? Как она восприняла твой отъезд?
   Марта. Она любит своего мужа. Наверное, как я тебя. Когда-нибудь она поймет…
   Джордж. Когда-нибудь?
   Марта. Ты знаешь, Юргис, люди, оказывается, такие разные. Ее муж заявил, например, что за тридцать лет между нами образовалась такая пропасть, какую никому из нас не перешагнуть.
   Джордж. Как он мог так подумать! Он просто неумный человек, ее муж, и как она могла полюбить его?
   Марта. А соседка – мы на одной лестничной площадке живем – сказала, что завидует мне. Но ты знаешь, оказывается, чему она завидовала? Что я в Америку еду. Представляешь? Но я сказала ей, что еду не в Америку, а к мужу. Как будто Америка нужна мне без тебя. Ты ведь точно так же в Литву мог приехать, ко мне.
   Джордж. Это исключено, Марта.
   Марта. Почему?
   Джордж. Мне слишком дорого достались эти тридцать лет. И слишком многое связывает меня теперь с Америкой. Она неплохая страна, ты сама убедишься в этом.
   Марта. Я уже убедилась. Ведь в ней живешь ты. И твои друзья. Они чудесные люди, правда?
   Джордж. Ты чудо у меня. Мое нежное, ласковое чудо. Котишка моя, мурлыка…
   У Марты на глазах слезы.
   (Обнимает жену.) Что с тобой?
   Марта. Не забыл. Даже слова эти не забыл. Представляешь, они такие простые, эти слова, а никто никогда не додумался сказать их. Только ты.
   Джордж. Они просто пришли тогда. И вернулись через тридцать лет. Потому что ты единственная моя. Единственная. (Порывисто целует жену.) Я хочу быть с тобой… Сейчас…
   Марта упирается в плечи Джорджа, выскальзывает из его объятий.
   Ты что?
   Марта. Не надо.
   Джордж. Почему?
   Maрта. Я боюсь, Юргис. Неужели ты не понимаешь?
   Джордж. Боишься? Чего?
   Марта. И потом, беспорядок вокруг. Нельзя же на ночь комнату оставлять в таком виде.
   Джордж (обиженно). Ты не уборщицей приехала в этот дом.
   Марта. Не сердись, Юргис. Слышишь? Ты ведь умница у меня.
   Джордж молчит. Марта нерешительно подходит к столу, убирает часть бутылок в бар.
   Ты все еще сердишься?
   Джордж. Нет.
   Марта. Правда?
   Джордж. Нет, я же сказал. Я просто дурак.
   Марта. Что ты!
   Джордж. Ты ведь устала с дороги?
   Марта. Немножко. Все-таки столько в самолете.
   Джордж. Не спала?
   Maрта. Я даже дома последние ночи спать не могла.
   Джордж. Выпила бы снотворное.
   Марта. Пила. Не помогало.
   Джордж. Я все-таки беспросветный дурак. (Подходит к секретеру, открывает дверцу, вытаскивает красную коробочку.)