Страница:
Ответ из Бостона пришел на следующий день, агент позвонил мне, как только выяснил все обстоятельства. Похоже, что посыльный на поезде №5508 припомнил инцидент, который мог иметь отношение к пропаже моего груза — перебранку с худощавым, рыжеволосым, неотесанным мужчиной с очень странным голосом, происшедшую, когда поезд делал стоянку в Киине, Нью-Хэмпшир, примерно после часа дня.
Этот мужчина, как он сказал, был крайне взволнован и уверял, что ожидает прибытия тяжелого ящика, которого не было в поезде и который даже не упоминался в журналах посыльного. Он назвался Стенли Эдамсом, и у него был такой монотонный густой голос, что клерк почувствовал себя дурно, разговаривая с ним. В результате посыльный даже не смог запомнить, чем же разговор закончился, а помнил лишь, что когда он вновь пришел в полное сознание, поезд уже тронулся. Бостонский агент добавил, что этот посыльный был молодым человеком исключительной честности и надежности, с хорошими рекомендациями и уже давно работал на компанию.
Этим вечером я выехал в Бостон, чтобы лично расспросить посыльного о случившемся, получив его имя и адрес в конторе. Он оказался откровенным человеком, с приятными манерами, но я скоро понял, что он не сможет ничего добавить к тому, что мне уже было известно. Странным мне показалось лишь то, что он не был уверен, сможет ли узнать того человека, если встретит его еще раз. Поняв, что от него я больше ничего не смогу добиться, я вернулся в Эркхем и до утра писал Эйкели, затем в почтовую компанию, полицейское управление и почтовому агенту в Киине. Я чувствовал, что человек с необычным голосом, который так сильно повлиял на посыльного, играет ключевую роль во всем этом загадочном деле, и надеялся, что станционные служители или телеграфисты в Киине смогут что-то сообщить о нем, о том, как он обратился со своим запросом, когда и где.
Я вынужден, однако, признаться, что все мои попытки расследовать ситуацию оказались тщетными. Действительно, человек со странным голосом был замечен после пополудни 18 июля в Киине, а какой-то зевака смутно запомнил у него в руках тяжелый ящик; однако человек этот был им абсолютно неизвестен, и прежде, как и впоследствии, никто его не видел. Он не заходил в помещение телеграфа и не получал никаких сведений, равно как никаких сообщений касательно присутствия черного камня на поезде №5508 ни для кого по телеграфу не поступало. Естественно, Эйкели присоединился ко мне в расследовании этого происшествия и даже сам съездил в Киин, чтобы опросить возможных очевидцев случившегося и людей, живущих неподалеку от станции; однако его отношение к происшествию было куда более фаталистическим, чем мое. Он склонен был считать потерю ящика зловещим следствием неизбежного противодействия и ничуть не надеялся на возможность найти утраченное. Он говорил о несомненной телепатической и гипнотической силе созданий, живущих на холмах, и их агентов, а в одном из писем намекал, что, по его убеждению, камень уже давно покинул нашу планету. Я, со своей стороны, был сильно разгневан, поскольку видел в изучении старых, полустертых иероглифов возможность узнать нечто новое и удивительное. Этот эпизод еще долго будоражил бы мое воображение, если бы последующие письма Эйкели не ознаменовали собой начало совершенно новой фазы ужасной истории загадочных холмов, которая сразу же завладела моим вниманием.
IV
Неизвестные создания, писал Эйкели все более неровным почерком, взялись за него гораздо серьезнее, чем раньше, и с более определенными целями. Ночной лай собак в безлунные ночи или когда луна была полузакрыта облаками стал просто чудовищным, а кроме того, были отмечены попытки пристать к Эйкели, когда он оказывался на пустынных дорогах. Второго августа, направляясь на машине в деревню, он увидел срубленный ствол дерева, перегородивший ему дорогу там, где она пересекала участок густого леса; в то же время лай двух огромных собак, бывших с ним вместе, ясно предупредил его о созданиях, которые могут прятаться поблизости. Что могло бы случиться, не будь рядом с ним собак, — он не решался даже предположить — но с тех пор больше никуда не выходил без собак из своей своры — по крайней мере, двух верных и сильных помощников. Вскоре имели место еще два дорожных происшествия, пятого и шестого августа; один раз машину обстреляли; в другой раз заливистый собачий лай известил его о присутствии дьявольских созданий в лесу.
Пятнадцатого августа я получил отчаянное письмо, которое необычайно меня взволновало, так что я искренне пожелал, чтобы Эйкели отбросил свою скрытность и призвал на помощь закон. В ночь с 12 на 13 августа случилось уж нечто совсем ужасное, возле дома была стрельба, и утром он обнаружил трех из своих двенадцати огромных псов убитыми. На дороге видны были многочисленные отпечатки когтей и, между ними, следы Уолтера Брауна. Эйкели позвонил в Бреттлборо, чтобы ему доставили новых собак, но телефонная линия отключилась, прежде, чем он успел что-либо сказать. Позже он отправился на машине в Бреттлборо и выяснил, что монтер нашел главный кабель перерубленным, причем как раз на том участке, что находился близ одиноких холмов Ньюфэйна. Но Эйкели направился домой с четырьмя новыми псами и несколькими ящиками патронов для своего крупнокалиберного ружья. Письмо было написано в почтовом отделении Бреттлборо и пришло ко мне безо всякой задержки.
Мое отношение к происходящему в этот момент перестало быть чисто научным и превратилось в сугубо личную тревогу, Я боялся за жизнь Эйкели, в его отдаленном одиноком сельском доме, и частично за себя самого из-за моей явной причастности к загадочной проблеме холмов. Эти твари могли дотянуться и сюда. Смогут ли они всосать и заглотить меня? В своем ответе на его письмо я умолял Эйкели обратиться за помощью к властям и предупреждал, что сделаю это сам, если он меня не послушается. Я выразил намерение лично посетить Вермонт, несмотря на его протесты, и помочь ему объяснить ситуацию представителям власти. В ответ на это пришла телеграмма из Беллоуз-Фоллз следующего содержания:
«ВЫСОКО ЦЕНЮ ВАШ ПОРЫВ НО НИЧЕГО НЕ МОГУ СДЕЛАТЬ НЕ ПРЕДПРИНИМАЙТЕ НИКАКИХ ДЕЙСТВИЙ САМИ ПОТОМУ ЧТО ЭТО МОЖЕТ ТОЛЬКО НАВРЕДИТЬ ОБОИМ ЖДИТЕ ОБЪЯСНЕНИЙ»
ГЕНРИ ЭЙКЕЛИ
Но это ничуть не прояснило дела, совсем наоборот. После моего ответа на телеграмму я получил записку от Эйкели, написанную дрожащей рукой и содержащую потрясающее сообщение, что он не только не посылал мне телеграмму, но и не получал письма. Спешное расследование, проведенное им в Беллоуз-Фоллз, обнаружило, что телеграмма была отправлена странным рыжеволосым мужчиной с необыкновенным, густым, монотонным голосом, каковыми сведениями и исчерпывалось то, что удалось выяснить Эйкели. Клерк показал ему оригинал текста телеграммы, нацарапанный карандашом, но почерк был совершенно незнакомым для моего коллеги. Он обратил внимание только на то, что подпись была неточной — Э-Й-К-Л-И, без буквы "Е". Напрашивались некоторые предположения, но охваченный несомненным кризисом, Эйкели не высказывал их.
Он сообщал также о гибели еще нескольких собак и приобретении других на замену, а также о ружейной стрельбе, которая стала неотъемлемой приметой всех безлунных ночей. Среди отпечатков когтей на дороге и на заднем дворе его фермы регулярно появлялись следы Брауна и еще одного-двух человек, обутых в ботинки. Эйкели признавал, что тут ничего хорошего нет и что ему пора поскорее переезжать к сыну в Калифорнию, даже если не удастся быстро продать дом. Но нелегко покидать то единственное место" которое ты считаешь по-настоящему своим домом. Он попробует еще сколько-нибудь продержаться; возможно, ему удастся отвадить непрошеных гостей — особенно если он открыто откажется от дальнейших попыток проникнуть в их секреты.
Я тут же ответил Эйкели, вновь предложив свою помощь, и еще раз высказал горячее желание приехать к нему, чтобы вместе убедить представителей власти в опасности сложившейся вокруг него ситуации. Его ответ содержал уже менее твердые возражения против моего плана, чем раньше, но он писал, что предпочитает немного переждать — чтобы привести свои дела в порядок и подготовиться к отъезду из отчего дома, которые стал почти смертельно опасным. Люди подозрительно относятся к его исследованиям, и лучше будет уехать потихоньку, не будоража окружающих и не порождая сомнений в его психической нормальности. На его долю выпало уже более чем достаточно испытаний, признавал он, но тем не менее ему хотелось бы уехать отсюда, сохраняя достоинство.
Это письмо я получил 28 августа и отправил в ответ максимально ободряющее послание. Очевидно, мое сочувствие имело свое действие, поскольку в следующем письме Эйкели выразил мне признательность и куда меньше сообщал о своих страхах. Вместе с тем, его письмо нельзя было назвать слишком оптимистичным, поскольку он выразил убеждение, чту страшные создания оставили его в покое лишь на время, видимо, на период полнолуния. Он надеялся, что ночи будут ясными, и смутно намекал на возможность перебраться в Бреттлборо, когда полнолуние кончится. Снова я попытался в письме приободрить его, но 5 сентября пришло новое послание, очевидно, опередившее мое письмо, которое еще было в пути и на которое я уже не смог бы дать такого безмятежного отклика. Учитывая его важность, приведу текст письма полностью — насколько мне удалось запечатлеть в памяти эти написанные дрожащим почерком строки. Письмо сообщало следующее:
"Понедельник
Дорогой Уилмерт!
Вот довольно обескураживающий постскриптум к моему последнему письму. Прошлой ночью небо закрыли густые облака — лунный свет совершенно не пробивался сквозь них — хотя дождя не было. Дела обстоят плохо, и мне кажется, что конец близок, вопреки всем нашим надеждам. После полуночи что-то опустилось на крышу дома. Я слышал, как собаки рвутся с привязи, отпустил их, и одной удалось вспрыгнуть на крышу с низенькой пристройки.
Там завязалась яростная схватка, и я услышал ужасающее жужжание, которого никогда не забуду. А потом почувствовал этот чудовищный запах. Примерно в этот же момент прогремели выстрелы, и пробившие крышу пули едва не настигли меня. Я думаю, что основные силы этих существ подошли с холмов, и собаки разделились, отвлеченные происходящим на крыше. В чем там дело, я еще не знал, но боялся, что эти твари научились лучше управляться со своим крыльями. Я погасил свет в доме, распахнул окна, как бойницы, и открыл огонь по кругу, стараясь стрелять так, чтобы не угодить в собак. На этом все и закончилось, а утром я обнаружил во дворе большие лужи крови, а рядом с ним зеленую липкую жижу, с запахом, отвратительнее которого мне до сих пор не встречалось. Я вскарабкался на крышу и там обнаружил ту же отвратительную липкую гадость. Пятеро собак были убиты, причем, боюсь, что одну подстрелил я сам по неосторожности, потому что она получила пулю в спину. Теперь я заделал дыры от пуль и собираюсь в Бреттлборо за новыми собаками. Люди на тамошней псарне наверняка думают, что я сумасшедший. Позже напишу вам еще. Видимо, через одну-две недели я буду готов уехать, хоть мне тяжело даже думать об этом. Извините, спешу -
Эйкели".
Но это было не единственное письмо, опередившее мое. На следующее утро — б сентября — пришло еще одно; на этот раз неистовые каракули, которые совершенно поставили меня в тупик, так что я не знал, что делать дальше. Это письмо я тоже постараюсь воспроизвести как можно полнее, насколько позволяет моя память.
"Вторник
Облака так и не рассеялись, луны вновь не видно — да она и так на ущербе. Я бы опутал дом электрическими проводами и поставил бы прожектор, не будь я уверен, что они перережут кабель, как только он будет протянут.
Кажется, я схожу с ума. Может быть, все, о чем я вам пишу, это сон или бред безумца. И раньше это было ужасно, но теперь превзошло все пределы. Прошлой ночью они со мной говорили -говорили этим проклятым жужжащим голосом и сказали такие вещи, которые я не решусь вам передать. Я отчетливо слышал их голос на фоне собачьего лая, а когда этот голос затихал, то ему помогал человеческий голос. Держитесь от этого подальше, Уилмерт, — это гораздо хуже, чем мы с вами могли представить. Они не намерены отпускать меня в Калифорнию — они хотят забрать меня отсюда живым или. же живым в теоретическом понимании, психически, умственно живым. . Причем не только на Йюггот, но и еще дальше — за пределы Галактики, а может быть, и за пределы изогнутого края Вселенной. Я сказал им, что не отправлюсь туда, куда они хотят меня взять — или куда они своим ужасным способом предложили мне отправиться, но боюсь, что сопротивление бесполезно. Дом мой расположен настолько изолированно, что они могут прийти не только ночью, но и средь бела дня. Еще шесть собак убиты, и когда я ехал сегодня в Бреттлборо, то в тех местах, где дорога идет по лесу, я чувствовал присутствие существ. С моей стороны было ошибкой отправлять вам запись фонографа и злополучный черный камень. Лучше уничтожьте запись, пока не поздно. Хорошо было бы собрать все мои веши и книги и остановиться в Бреттлборо. Я сбежал бы и без вещей, если бы мог, но что-то внутри меня не позволяет этого сделать. Я мог бы ускользнуть от них в Бреттлборо, ще обрел бы безопасность, но чувствую себя пленником в своем доме. И у меня такое чувство, что даже если я попытаюсь скрыться, все бросив, — далеко мне от них не уйти. Поверьте, это ужасно — и не вмешивайтесь в это. Ваш Эйкели".
Получив это письмо, я не мог заснуть всю ночь. Меня поразили остатки трезвого рассудка Эйкели. Содержание письма было полностью безумным, однако манера изложения — в свете всего случившегося — отличалась мрачной убедительностью. Я не пытался ответить на это письмо, ожидая реакции Эйкели на мое предыдущее послание. Реакция не замедлила появиться уже на следующий день, хотя новые обстоятельства полностью перечеркнули содержание моего письма. Вот что мне запомнилось из очередного письма Эйкели, наспех нацарапанного и покрытого кляксами.
"Среда
У — получил ваше письмо, но уже не вижу смысла что-либо обсуждать. Я полностью капитулировал. Удивительно, что у меня вообще были силы сопротивляться им. Теперь мне не спастись, даже если бы я был готов все бросить и скрыться. Они меня не отпустят.
Вчера я получил от них письмо — его принес посыльный, когда я был в Бреттлборо. Отпечатано и отправлено по почте из Беллоуз-Фоллз. Сообщают, что намерены со мной сделать, — не могу этого повторить. Берегите себя, умоляю! Разбейте этот валик с записью. Ночи продолжают оставаться облачными, а серп луны все время убывает. Хотелось бы мне набраться храбрости и попросить о помощи — но всякий, кто не побоится прийти, сочтет меня сумасшедшим, пока не получит конкретных доказательств. А пригласить к себе людей просто так я не могу, ибо долгие годы жил отшельником и ни с кем не поддерживал контактов.
Но я не сообщил вам еще самое худшее, Уилмерт. Соберитесь с силами, прежде чем будете читать дальше, ибо это вызовет у вас шок. Но помните, что я говорю чистую правду. Вот она — я видел одну из этих тварей и прикоснулся к ней,или, по крайней мере, к ее части. О, Боже милосердный, это было чудовищно! Разумеется, существо это было мертвым. Одна из собак прикончила его, и я нашел его утром у псарни. Я попробовал укрыть его в дровяном сарае, чтобы показать людям, но за несколько часов оно полностью испарилось. Ничего не осталось. Вы же знаете, что все эти объекты во время наводнения были замечены только на первое утро после разлива. А вот и самое худшее. Я попытался сфотографировать это создание, но когда проявил пленку, на ней ничего не было, кроме дровяного сарая.
Из чего же была сделана эта тварь? Я ведь видел ее и прикасался к ней, и они оставляют следы. Они явно состоят из материи — но что это за материя? Форма не поддается описанию. Это как гигантский краб со множеством мясистых колечек, образующих пирамидки, или узелков из толстых волокнистых образований, а на том месте, где у человека находится голова, — у него многочисленные щупальца. Липкая зеленоватая масса — это его кровь или сок. И каждую минуту их становится все больше и больше здесь, на Земле.
Уолтер Браун исчез — я больше нигде не вижу его, хотя раньше он попадался мне буквально за каждым углом. Может быть, я попал в него одним их моих выстрелов, ведь эти существа, похоже, всегда стараются убрать своих убитых и раненых.
Доехал сегодня до города без всяких осложнений, но боюсь, что они стали воздерживаться от нападений, потому что теперь уже уверены во мне. Пишу это в почтовом отделении Бреттлборо. Возможно, это мое последнее письмо, прощальное — если так, то напишите моему сыну, Джорджу Гудинаф Эйкели, 176, Плезант-стрит, Сан-Диего. Калифорния, но прошу, не приезжайте сюда. Если через неделю от меня не будет весточки, напишите мальчику и следите за новостями в газетах.
Теперь я намерен разыграть две свои последние карты — если у меня хватит силы воли. Во-первых, испробовать против них отравляющий газ (у меня есть соответствующие химикалии, и я сделал маски для себя и для собак), а если и это не сработает, то поставить в известность шерифа. Меня могут отправить в сумасшедший дом — все равно, это лучше, чем то, что собираются сделать те, «другие». По-видимому, я смогу привлечь их внимание к следам вокруг дома — они довольно слабые, но появляются каждое утро. Хотя полиция может сказать, что я их сам сфабриковал, поскольку за мной водится слава чудаковатого субъекта.
Можно попытаться зазвать полицейских ко мне в дом на ночь, чтобы они сами убедились в происходящем, — хотя не следует исключать того, что эти существа поймут, в чем дело, и в такую ночь воздержатся от всякой активности. Они перерезают телефонный кабель, стоит мне только позвонить куда — нибудь ночью, — монтеры находят это очень странным и могут свидетельствовать, если только не откажутся от своих наблюдений и не подумают, что это я сам режу кабель. Вот уже больше недели я не вызывал никого, чтобы восстановить связь.
Я мог бы попросить кого-нибудь из простых людей выступить в качестве свидетелей и подтвердить реальность всех этих ужасов, но ведь все же смеются над ними, да и к тому же эти люди так давно не бывали у меня, что сами ничего не подозревают. Ни одного из живущих в этой местности фермеров не затащить ближе, чем на милю, к моему дому — их сюда не заманишь ни деньгами, ни лаской. Посыльный, который приносит мне почту, слышал, что они говорят. Боже правый! Если бы я только мог убедить его в том, насколько это все реально! Думаю, что смог бы показать ему следы, но ведь он приходит в середине дня, а к этому моменту следы уже исчезают. Если бы я попытался сохранить какой-нибудь след, накрыв его коробкой или кастрюлей, то он наверняка подумал бы, что я сам его нарисовал.
Если б я не жил всегда таким отшельником, то люди заходили бы ко мне, как бывало раньше. Я никогда не решался никому показать ни черный камень, ни свои фотоснимки, никогда не давал прослушивать ту самую запись, никому, кроме простых, грубых людей. Другие сказали бы, что я все это выдумал и просто посмеялись бы надо мной. Но я все-таки могу попробовать и показать фотоснимки. На них отчетливо видны следы этих когтей, хотя сами существа, оставившие их, и не могли быть сфотографированы. Как жаль, что никто больше не видел эту тварь утром, до того, как она исчезла!
Не знаю, чем все это окончится. После всего, что со мной было, сумасшедший дом — не самое плохое для меня место. Врачи помогут мне привести мозги в порядок, отвлечься от этого дома, а это для меня сейчас главное, чтобы спастись.
Если не получите известий от меня в ближайшее время, напишите моему сыну Джорджу. Прошу вас. Прощайте, разбейте эту запись и больше не вмешивайтесь в это дело.
Ваш — Эйкели."
Это письмо повергло меня в беспросветный ужас. Я не знал, как реагировать, поэтому наспех написал несколько бессвязных слов утешения и невразумительных советов и отправил заказной почтой. Помню, что умолял Эйкели немедленно приехать в Бреттлборо и обратиться к властям с просьбой о защите; добавил, что я тоже приеду в город, захватив с собой запись фонографа, чтобы убедить экспертов в психической нормальности Эйкели. По-моему, я еще написал, что, на мой взгляд, настало время предупредить людей об угрозе со стороны этих существ. Легко заметить, что в этот момент моя вера во все, что сообщал Эйкели, была полной, хотя я думал, что неудавшаяся попытка получить снимок мертвого монстра объясняется не насмешкой Природы, а промахом самого Эйкели, совершенным из-за волнения.
V
Вскоре после этого, опережая мое бессвязное послание, в субботу 8 сентября днем пришло совершенно иное, вполне успокаивающее письмо, аккуратно отпечатанное на новой машинке; странное письмо с уверениями и приглашением, ознаменовавшее удивительнейший поворот всей кошмарной драмы далеких холмов. Цитирую вновь по памяти — при этом я постарался как можно точнее передать стиль этого письма. На нем стоял почтовый штемпель Беллоуз-Фоллз, причем подпись была напечатана так же, как и основной текст, — что часто бывает с новичками в жанре машинописных посланий. Вместе с тем текст был исключительно аккуратен, что как раз нетипично для новичка; из всего этого я заключил, что Эйкели, должно быть, использовал машинку раньше — возможно, в колледже. Сказать, что письмо принесло чувство облегчения, было бы не совсем точно, поскольку под этим чувством еще лежал слой беспокойства. Если Эйкели психически нормален в состоянии ужаса, то нормален ли он теперь, в состоянии избавления? И когда он говорит об «улучшении взаимопонимания», что именно он имеет в виду? Вообще, все в целом выглядело настолько противоречащим его недавнему настроению! Однако вот содержание письма, скрупулезно сохраненное в памяти, что составляет предмет моей немалой гордости.
"Тауншенд, Вермонт,
Вторник, 6 сентября, 1928 г.
Мой дорогой Уилмерт!
Мне доставляет большое удовольствие успокоить вас по поводу всех глупостей, о которых я вам писал. Я говорю «глупости», хотя имею в виду скорее собственную искаженную страхом установку, чем мои описания определенных явлений. Явления эти реальны и значимы, моя же ошибка состоит в том, что я сформировал у себя неадекватное к ним отношение.
Я, кажется, уже упоминал, что мои странные посетители начали общаться со мной, по крайней мере, попытались вступить в контакт. Вчера ночью такой речевой обмен стал реальностью. В ответ на определенные сигналы я принял в своем доме их посланца — поспешу сказать, что это был представитель человеческого рода. Он сообщил мне много такого, о чем ни вы ни я даже не догадывались, и ясно показал, насколько ошибочными были наши представления о целях «Существ Извне» в создании тайной колонии на этой планете.
Похоже, что зловещие легенды относительно того, что они намерены сделать с человечеством, являются следствием невежественного искажения аллегорических высказываний — высказываний, разумеется, порожденных культурной почвой и формой мышления, которые превосходят все, о чем мы только можем мечтать. Мои собственные предположения, как я охотно признаю, так же далеки были от истины, как любая догадка невежественных фермеров и диких индейцев. То, что я считал болезненным, постыдным и унизительным, в действительности является заслуживающим благоговения, освобождающим разум и даже восхитительным — мои же прежние оценки были просто-напросто проявлением присущей человеку издавна тенденции ненавидеть и бояться того, что совершенно отличается от него.
Теперь я сожалею о том ущербе, который причинил этим удивительным потусторонним существам во время наших ночных перестрелок. Если бы я сразу догадался спокойно и разумно поговорить с ними! Однако они не затаили обиды на меня, их поведение в этом смысле очень отличается от нашего. К несчастью, в качестве своих агентов в Вермонте они используют некоторых лиц весьма низкого уровня развития — взять хотя бы того же Уолтера Брауна. Он способствовал возникновению у меня предвзятого отношения к этим существам. В действительности же они никогда не причиняют людям вреда сознательно, однако часто подвергаются жестокому преследованию со стороны представителей человеческого рода. Существует, например, тайный культ сатанистов (вы, как эрудированный в области мистики человек, поймете, если я свяжу их с Хастуром или Желтым Знаком), целью которого является выследить эти создания и нанести им удар, как чудовищным силам из другого измерения. Именно против таких агрессоров — а не против нормальных людей — направлены серьезные охранительные миры Существ Извне. Кстати, мне стало известно, что многие из наших утраченных писем были похищены не Существами Извне, а эмиссарами этого самого зловещего культа.
Все, чего хотят Существа Извне от человека, — это мира и невмешательства, а также интеллектуального взаимопонимания. Последнее сейчас абсолютно необходимо, поскольку наши знания и технические средства достигли такого уровня, при котором становится невозможным сохранять тайну существования на земле аванпостов Существ Извне, столь для них необходимых. Чужеродные создания, хотели бы лучше узнать человека, и побудить некоторых духовных и научных лидеров человечества побольше узнать о них. В результате такого обмена информацией все недоразумения прекратятся и будет установлен обоюдоприемлемый «модус вивенди». Всякое же предположение о порабощении или принижении человечества является просто смехотворной.
Этот мужчина, как он сказал, был крайне взволнован и уверял, что ожидает прибытия тяжелого ящика, которого не было в поезде и который даже не упоминался в журналах посыльного. Он назвался Стенли Эдамсом, и у него был такой монотонный густой голос, что клерк почувствовал себя дурно, разговаривая с ним. В результате посыльный даже не смог запомнить, чем же разговор закончился, а помнил лишь, что когда он вновь пришел в полное сознание, поезд уже тронулся. Бостонский агент добавил, что этот посыльный был молодым человеком исключительной честности и надежности, с хорошими рекомендациями и уже давно работал на компанию.
Этим вечером я выехал в Бостон, чтобы лично расспросить посыльного о случившемся, получив его имя и адрес в конторе. Он оказался откровенным человеком, с приятными манерами, но я скоро понял, что он не сможет ничего добавить к тому, что мне уже было известно. Странным мне показалось лишь то, что он не был уверен, сможет ли узнать того человека, если встретит его еще раз. Поняв, что от него я больше ничего не смогу добиться, я вернулся в Эркхем и до утра писал Эйкели, затем в почтовую компанию, полицейское управление и почтовому агенту в Киине. Я чувствовал, что человек с необычным голосом, который так сильно повлиял на посыльного, играет ключевую роль во всем этом загадочном деле, и надеялся, что станционные служители или телеграфисты в Киине смогут что-то сообщить о нем, о том, как он обратился со своим запросом, когда и где.
Я вынужден, однако, признаться, что все мои попытки расследовать ситуацию оказались тщетными. Действительно, человек со странным голосом был замечен после пополудни 18 июля в Киине, а какой-то зевака смутно запомнил у него в руках тяжелый ящик; однако человек этот был им абсолютно неизвестен, и прежде, как и впоследствии, никто его не видел. Он не заходил в помещение телеграфа и не получал никаких сведений, равно как никаких сообщений касательно присутствия черного камня на поезде №5508 ни для кого по телеграфу не поступало. Естественно, Эйкели присоединился ко мне в расследовании этого происшествия и даже сам съездил в Киин, чтобы опросить возможных очевидцев случившегося и людей, живущих неподалеку от станции; однако его отношение к происшествию было куда более фаталистическим, чем мое. Он склонен был считать потерю ящика зловещим следствием неизбежного противодействия и ничуть не надеялся на возможность найти утраченное. Он говорил о несомненной телепатической и гипнотической силе созданий, живущих на холмах, и их агентов, а в одном из писем намекал, что, по его убеждению, камень уже давно покинул нашу планету. Я, со своей стороны, был сильно разгневан, поскольку видел в изучении старых, полустертых иероглифов возможность узнать нечто новое и удивительное. Этот эпизод еще долго будоражил бы мое воображение, если бы последующие письма Эйкели не ознаменовали собой начало совершенно новой фазы ужасной истории загадочных холмов, которая сразу же завладела моим вниманием.
IV
Неизвестные создания, писал Эйкели все более неровным почерком, взялись за него гораздо серьезнее, чем раньше, и с более определенными целями. Ночной лай собак в безлунные ночи или когда луна была полузакрыта облаками стал просто чудовищным, а кроме того, были отмечены попытки пристать к Эйкели, когда он оказывался на пустынных дорогах. Второго августа, направляясь на машине в деревню, он увидел срубленный ствол дерева, перегородивший ему дорогу там, где она пересекала участок густого леса; в то же время лай двух огромных собак, бывших с ним вместе, ясно предупредил его о созданиях, которые могут прятаться поблизости. Что могло бы случиться, не будь рядом с ним собак, — он не решался даже предположить — но с тех пор больше никуда не выходил без собак из своей своры — по крайней мере, двух верных и сильных помощников. Вскоре имели место еще два дорожных происшествия, пятого и шестого августа; один раз машину обстреляли; в другой раз заливистый собачий лай известил его о присутствии дьявольских созданий в лесу.
Пятнадцатого августа я получил отчаянное письмо, которое необычайно меня взволновало, так что я искренне пожелал, чтобы Эйкели отбросил свою скрытность и призвал на помощь закон. В ночь с 12 на 13 августа случилось уж нечто совсем ужасное, возле дома была стрельба, и утром он обнаружил трех из своих двенадцати огромных псов убитыми. На дороге видны были многочисленные отпечатки когтей и, между ними, следы Уолтера Брауна. Эйкели позвонил в Бреттлборо, чтобы ему доставили новых собак, но телефонная линия отключилась, прежде, чем он успел что-либо сказать. Позже он отправился на машине в Бреттлборо и выяснил, что монтер нашел главный кабель перерубленным, причем как раз на том участке, что находился близ одиноких холмов Ньюфэйна. Но Эйкели направился домой с четырьмя новыми псами и несколькими ящиками патронов для своего крупнокалиберного ружья. Письмо было написано в почтовом отделении Бреттлборо и пришло ко мне безо всякой задержки.
Мое отношение к происходящему в этот момент перестало быть чисто научным и превратилось в сугубо личную тревогу, Я боялся за жизнь Эйкели, в его отдаленном одиноком сельском доме, и частично за себя самого из-за моей явной причастности к загадочной проблеме холмов. Эти твари могли дотянуться и сюда. Смогут ли они всосать и заглотить меня? В своем ответе на его письмо я умолял Эйкели обратиться за помощью к властям и предупреждал, что сделаю это сам, если он меня не послушается. Я выразил намерение лично посетить Вермонт, несмотря на его протесты, и помочь ему объяснить ситуацию представителям власти. В ответ на это пришла телеграмма из Беллоуз-Фоллз следующего содержания:
«ВЫСОКО ЦЕНЮ ВАШ ПОРЫВ НО НИЧЕГО НЕ МОГУ СДЕЛАТЬ НЕ ПРЕДПРИНИМАЙТЕ НИКАКИХ ДЕЙСТВИЙ САМИ ПОТОМУ ЧТО ЭТО МОЖЕТ ТОЛЬКО НАВРЕДИТЬ ОБОИМ ЖДИТЕ ОБЪЯСНЕНИЙ»
ГЕНРИ ЭЙКЕЛИ
Но это ничуть не прояснило дела, совсем наоборот. После моего ответа на телеграмму я получил записку от Эйкели, написанную дрожащей рукой и содержащую потрясающее сообщение, что он не только не посылал мне телеграмму, но и не получал письма. Спешное расследование, проведенное им в Беллоуз-Фоллз, обнаружило, что телеграмма была отправлена странным рыжеволосым мужчиной с необыкновенным, густым, монотонным голосом, каковыми сведениями и исчерпывалось то, что удалось выяснить Эйкели. Клерк показал ему оригинал текста телеграммы, нацарапанный карандашом, но почерк был совершенно незнакомым для моего коллеги. Он обратил внимание только на то, что подпись была неточной — Э-Й-К-Л-И, без буквы "Е". Напрашивались некоторые предположения, но охваченный несомненным кризисом, Эйкели не высказывал их.
Он сообщал также о гибели еще нескольких собак и приобретении других на замену, а также о ружейной стрельбе, которая стала неотъемлемой приметой всех безлунных ночей. Среди отпечатков когтей на дороге и на заднем дворе его фермы регулярно появлялись следы Брауна и еще одного-двух человек, обутых в ботинки. Эйкели признавал, что тут ничего хорошего нет и что ему пора поскорее переезжать к сыну в Калифорнию, даже если не удастся быстро продать дом. Но нелегко покидать то единственное место" которое ты считаешь по-настоящему своим домом. Он попробует еще сколько-нибудь продержаться; возможно, ему удастся отвадить непрошеных гостей — особенно если он открыто откажется от дальнейших попыток проникнуть в их секреты.
Я тут же ответил Эйкели, вновь предложив свою помощь, и еще раз высказал горячее желание приехать к нему, чтобы вместе убедить представителей власти в опасности сложившейся вокруг него ситуации. Его ответ содержал уже менее твердые возражения против моего плана, чем раньше, но он писал, что предпочитает немного переждать — чтобы привести свои дела в порядок и подготовиться к отъезду из отчего дома, которые стал почти смертельно опасным. Люди подозрительно относятся к его исследованиям, и лучше будет уехать потихоньку, не будоража окружающих и не порождая сомнений в его психической нормальности. На его долю выпало уже более чем достаточно испытаний, признавал он, но тем не менее ему хотелось бы уехать отсюда, сохраняя достоинство.
Это письмо я получил 28 августа и отправил в ответ максимально ободряющее послание. Очевидно, мое сочувствие имело свое действие, поскольку в следующем письме Эйкели выразил мне признательность и куда меньше сообщал о своих страхах. Вместе с тем, его письмо нельзя было назвать слишком оптимистичным, поскольку он выразил убеждение, чту страшные создания оставили его в покое лишь на время, видимо, на период полнолуния. Он надеялся, что ночи будут ясными, и смутно намекал на возможность перебраться в Бреттлборо, когда полнолуние кончится. Снова я попытался в письме приободрить его, но 5 сентября пришло новое послание, очевидно, опередившее мое письмо, которое еще было в пути и на которое я уже не смог бы дать такого безмятежного отклика. Учитывая его важность, приведу текст письма полностью — насколько мне удалось запечатлеть в памяти эти написанные дрожащим почерком строки. Письмо сообщало следующее:
"Понедельник
Дорогой Уилмерт!
Вот довольно обескураживающий постскриптум к моему последнему письму. Прошлой ночью небо закрыли густые облака — лунный свет совершенно не пробивался сквозь них — хотя дождя не было. Дела обстоят плохо, и мне кажется, что конец близок, вопреки всем нашим надеждам. После полуночи что-то опустилось на крышу дома. Я слышал, как собаки рвутся с привязи, отпустил их, и одной удалось вспрыгнуть на крышу с низенькой пристройки.
Там завязалась яростная схватка, и я услышал ужасающее жужжание, которого никогда не забуду. А потом почувствовал этот чудовищный запах. Примерно в этот же момент прогремели выстрелы, и пробившие крышу пули едва не настигли меня. Я думаю, что основные силы этих существ подошли с холмов, и собаки разделились, отвлеченные происходящим на крыше. В чем там дело, я еще не знал, но боялся, что эти твари научились лучше управляться со своим крыльями. Я погасил свет в доме, распахнул окна, как бойницы, и открыл огонь по кругу, стараясь стрелять так, чтобы не угодить в собак. На этом все и закончилось, а утром я обнаружил во дворе большие лужи крови, а рядом с ним зеленую липкую жижу, с запахом, отвратительнее которого мне до сих пор не встречалось. Я вскарабкался на крышу и там обнаружил ту же отвратительную липкую гадость. Пятеро собак были убиты, причем, боюсь, что одну подстрелил я сам по неосторожности, потому что она получила пулю в спину. Теперь я заделал дыры от пуль и собираюсь в Бреттлборо за новыми собаками. Люди на тамошней псарне наверняка думают, что я сумасшедший. Позже напишу вам еще. Видимо, через одну-две недели я буду готов уехать, хоть мне тяжело даже думать об этом. Извините, спешу -
Эйкели".
Но это было не единственное письмо, опередившее мое. На следующее утро — б сентября — пришло еще одно; на этот раз неистовые каракули, которые совершенно поставили меня в тупик, так что я не знал, что делать дальше. Это письмо я тоже постараюсь воспроизвести как можно полнее, насколько позволяет моя память.
"Вторник
Облака так и не рассеялись, луны вновь не видно — да она и так на ущербе. Я бы опутал дом электрическими проводами и поставил бы прожектор, не будь я уверен, что они перережут кабель, как только он будет протянут.
Кажется, я схожу с ума. Может быть, все, о чем я вам пишу, это сон или бред безумца. И раньше это было ужасно, но теперь превзошло все пределы. Прошлой ночью они со мной говорили -говорили этим проклятым жужжащим голосом и сказали такие вещи, которые я не решусь вам передать. Я отчетливо слышал их голос на фоне собачьего лая, а когда этот голос затихал, то ему помогал человеческий голос. Держитесь от этого подальше, Уилмерт, — это гораздо хуже, чем мы с вами могли представить. Они не намерены отпускать меня в Калифорнию — они хотят забрать меня отсюда живым или. же живым в теоретическом понимании, психически, умственно живым. . Причем не только на Йюггот, но и еще дальше — за пределы Галактики, а может быть, и за пределы изогнутого края Вселенной. Я сказал им, что не отправлюсь туда, куда они хотят меня взять — или куда они своим ужасным способом предложили мне отправиться, но боюсь, что сопротивление бесполезно. Дом мой расположен настолько изолированно, что они могут прийти не только ночью, но и средь бела дня. Еще шесть собак убиты, и когда я ехал сегодня в Бреттлборо, то в тех местах, где дорога идет по лесу, я чувствовал присутствие существ. С моей стороны было ошибкой отправлять вам запись фонографа и злополучный черный камень. Лучше уничтожьте запись, пока не поздно. Хорошо было бы собрать все мои веши и книги и остановиться в Бреттлборо. Я сбежал бы и без вещей, если бы мог, но что-то внутри меня не позволяет этого сделать. Я мог бы ускользнуть от них в Бреттлборо, ще обрел бы безопасность, но чувствую себя пленником в своем доме. И у меня такое чувство, что даже если я попытаюсь скрыться, все бросив, — далеко мне от них не уйти. Поверьте, это ужасно — и не вмешивайтесь в это. Ваш Эйкели".
Получив это письмо, я не мог заснуть всю ночь. Меня поразили остатки трезвого рассудка Эйкели. Содержание письма было полностью безумным, однако манера изложения — в свете всего случившегося — отличалась мрачной убедительностью. Я не пытался ответить на это письмо, ожидая реакции Эйкели на мое предыдущее послание. Реакция не замедлила появиться уже на следующий день, хотя новые обстоятельства полностью перечеркнули содержание моего письма. Вот что мне запомнилось из очередного письма Эйкели, наспех нацарапанного и покрытого кляксами.
"Среда
У — получил ваше письмо, но уже не вижу смысла что-либо обсуждать. Я полностью капитулировал. Удивительно, что у меня вообще были силы сопротивляться им. Теперь мне не спастись, даже если бы я был готов все бросить и скрыться. Они меня не отпустят.
Вчера я получил от них письмо — его принес посыльный, когда я был в Бреттлборо. Отпечатано и отправлено по почте из Беллоуз-Фоллз. Сообщают, что намерены со мной сделать, — не могу этого повторить. Берегите себя, умоляю! Разбейте этот валик с записью. Ночи продолжают оставаться облачными, а серп луны все время убывает. Хотелось бы мне набраться храбрости и попросить о помощи — но всякий, кто не побоится прийти, сочтет меня сумасшедшим, пока не получит конкретных доказательств. А пригласить к себе людей просто так я не могу, ибо долгие годы жил отшельником и ни с кем не поддерживал контактов.
Но я не сообщил вам еще самое худшее, Уилмерт. Соберитесь с силами, прежде чем будете читать дальше, ибо это вызовет у вас шок. Но помните, что я говорю чистую правду. Вот она — я видел одну из этих тварей и прикоснулся к ней,или, по крайней мере, к ее части. О, Боже милосердный, это было чудовищно! Разумеется, существо это было мертвым. Одна из собак прикончила его, и я нашел его утром у псарни. Я попробовал укрыть его в дровяном сарае, чтобы показать людям, но за несколько часов оно полностью испарилось. Ничего не осталось. Вы же знаете, что все эти объекты во время наводнения были замечены только на первое утро после разлива. А вот и самое худшее. Я попытался сфотографировать это создание, но когда проявил пленку, на ней ничего не было, кроме дровяного сарая.
Из чего же была сделана эта тварь? Я ведь видел ее и прикасался к ней, и они оставляют следы. Они явно состоят из материи — но что это за материя? Форма не поддается описанию. Это как гигантский краб со множеством мясистых колечек, образующих пирамидки, или узелков из толстых волокнистых образований, а на том месте, где у человека находится голова, — у него многочисленные щупальца. Липкая зеленоватая масса — это его кровь или сок. И каждую минуту их становится все больше и больше здесь, на Земле.
Уолтер Браун исчез — я больше нигде не вижу его, хотя раньше он попадался мне буквально за каждым углом. Может быть, я попал в него одним их моих выстрелов, ведь эти существа, похоже, всегда стараются убрать своих убитых и раненых.
Доехал сегодня до города без всяких осложнений, но боюсь, что они стали воздерживаться от нападений, потому что теперь уже уверены во мне. Пишу это в почтовом отделении Бреттлборо. Возможно, это мое последнее письмо, прощальное — если так, то напишите моему сыну, Джорджу Гудинаф Эйкели, 176, Плезант-стрит, Сан-Диего. Калифорния, но прошу, не приезжайте сюда. Если через неделю от меня не будет весточки, напишите мальчику и следите за новостями в газетах.
Теперь я намерен разыграть две свои последние карты — если у меня хватит силы воли. Во-первых, испробовать против них отравляющий газ (у меня есть соответствующие химикалии, и я сделал маски для себя и для собак), а если и это не сработает, то поставить в известность шерифа. Меня могут отправить в сумасшедший дом — все равно, это лучше, чем то, что собираются сделать те, «другие». По-видимому, я смогу привлечь их внимание к следам вокруг дома — они довольно слабые, но появляются каждое утро. Хотя полиция может сказать, что я их сам сфабриковал, поскольку за мной водится слава чудаковатого субъекта.
Можно попытаться зазвать полицейских ко мне в дом на ночь, чтобы они сами убедились в происходящем, — хотя не следует исключать того, что эти существа поймут, в чем дело, и в такую ночь воздержатся от всякой активности. Они перерезают телефонный кабель, стоит мне только позвонить куда — нибудь ночью, — монтеры находят это очень странным и могут свидетельствовать, если только не откажутся от своих наблюдений и не подумают, что это я сам режу кабель. Вот уже больше недели я не вызывал никого, чтобы восстановить связь.
Я мог бы попросить кого-нибудь из простых людей выступить в качестве свидетелей и подтвердить реальность всех этих ужасов, но ведь все же смеются над ними, да и к тому же эти люди так давно не бывали у меня, что сами ничего не подозревают. Ни одного из живущих в этой местности фермеров не затащить ближе, чем на милю, к моему дому — их сюда не заманишь ни деньгами, ни лаской. Посыльный, который приносит мне почту, слышал, что они говорят. Боже правый! Если бы я только мог убедить его в том, насколько это все реально! Думаю, что смог бы показать ему следы, но ведь он приходит в середине дня, а к этому моменту следы уже исчезают. Если бы я попытался сохранить какой-нибудь след, накрыв его коробкой или кастрюлей, то он наверняка подумал бы, что я сам его нарисовал.
Если б я не жил всегда таким отшельником, то люди заходили бы ко мне, как бывало раньше. Я никогда не решался никому показать ни черный камень, ни свои фотоснимки, никогда не давал прослушивать ту самую запись, никому, кроме простых, грубых людей. Другие сказали бы, что я все это выдумал и просто посмеялись бы надо мной. Но я все-таки могу попробовать и показать фотоснимки. На них отчетливо видны следы этих когтей, хотя сами существа, оставившие их, и не могли быть сфотографированы. Как жаль, что никто больше не видел эту тварь утром, до того, как она исчезла!
Не знаю, чем все это окончится. После всего, что со мной было, сумасшедший дом — не самое плохое для меня место. Врачи помогут мне привести мозги в порядок, отвлечься от этого дома, а это для меня сейчас главное, чтобы спастись.
Если не получите известий от меня в ближайшее время, напишите моему сыну Джорджу. Прошу вас. Прощайте, разбейте эту запись и больше не вмешивайтесь в это дело.
Ваш — Эйкели."
Это письмо повергло меня в беспросветный ужас. Я не знал, как реагировать, поэтому наспех написал несколько бессвязных слов утешения и невразумительных советов и отправил заказной почтой. Помню, что умолял Эйкели немедленно приехать в Бреттлборо и обратиться к властям с просьбой о защите; добавил, что я тоже приеду в город, захватив с собой запись фонографа, чтобы убедить экспертов в психической нормальности Эйкели. По-моему, я еще написал, что, на мой взгляд, настало время предупредить людей об угрозе со стороны этих существ. Легко заметить, что в этот момент моя вера во все, что сообщал Эйкели, была полной, хотя я думал, что неудавшаяся попытка получить снимок мертвого монстра объясняется не насмешкой Природы, а промахом самого Эйкели, совершенным из-за волнения.
V
Вскоре после этого, опережая мое бессвязное послание, в субботу 8 сентября днем пришло совершенно иное, вполне успокаивающее письмо, аккуратно отпечатанное на новой машинке; странное письмо с уверениями и приглашением, ознаменовавшее удивительнейший поворот всей кошмарной драмы далеких холмов. Цитирую вновь по памяти — при этом я постарался как можно точнее передать стиль этого письма. На нем стоял почтовый штемпель Беллоуз-Фоллз, причем подпись была напечатана так же, как и основной текст, — что часто бывает с новичками в жанре машинописных посланий. Вместе с тем текст был исключительно аккуратен, что как раз нетипично для новичка; из всего этого я заключил, что Эйкели, должно быть, использовал машинку раньше — возможно, в колледже. Сказать, что письмо принесло чувство облегчения, было бы не совсем точно, поскольку под этим чувством еще лежал слой беспокойства. Если Эйкели психически нормален в состоянии ужаса, то нормален ли он теперь, в состоянии избавления? И когда он говорит об «улучшении взаимопонимания», что именно он имеет в виду? Вообще, все в целом выглядело настолько противоречащим его недавнему настроению! Однако вот содержание письма, скрупулезно сохраненное в памяти, что составляет предмет моей немалой гордости.
"Тауншенд, Вермонт,
Вторник, 6 сентября, 1928 г.
Мой дорогой Уилмерт!
Мне доставляет большое удовольствие успокоить вас по поводу всех глупостей, о которых я вам писал. Я говорю «глупости», хотя имею в виду скорее собственную искаженную страхом установку, чем мои описания определенных явлений. Явления эти реальны и значимы, моя же ошибка состоит в том, что я сформировал у себя неадекватное к ним отношение.
Я, кажется, уже упоминал, что мои странные посетители начали общаться со мной, по крайней мере, попытались вступить в контакт. Вчера ночью такой речевой обмен стал реальностью. В ответ на определенные сигналы я принял в своем доме их посланца — поспешу сказать, что это был представитель человеческого рода. Он сообщил мне много такого, о чем ни вы ни я даже не догадывались, и ясно показал, насколько ошибочными были наши представления о целях «Существ Извне» в создании тайной колонии на этой планете.
Похоже, что зловещие легенды относительно того, что они намерены сделать с человечеством, являются следствием невежественного искажения аллегорических высказываний — высказываний, разумеется, порожденных культурной почвой и формой мышления, которые превосходят все, о чем мы только можем мечтать. Мои собственные предположения, как я охотно признаю, так же далеки были от истины, как любая догадка невежественных фермеров и диких индейцев. То, что я считал болезненным, постыдным и унизительным, в действительности является заслуживающим благоговения, освобождающим разум и даже восхитительным — мои же прежние оценки были просто-напросто проявлением присущей человеку издавна тенденции ненавидеть и бояться того, что совершенно отличается от него.
Теперь я сожалею о том ущербе, который причинил этим удивительным потусторонним существам во время наших ночных перестрелок. Если бы я сразу догадался спокойно и разумно поговорить с ними! Однако они не затаили обиды на меня, их поведение в этом смысле очень отличается от нашего. К несчастью, в качестве своих агентов в Вермонте они используют некоторых лиц весьма низкого уровня развития — взять хотя бы того же Уолтера Брауна. Он способствовал возникновению у меня предвзятого отношения к этим существам. В действительности же они никогда не причиняют людям вреда сознательно, однако часто подвергаются жестокому преследованию со стороны представителей человеческого рода. Существует, например, тайный культ сатанистов (вы, как эрудированный в области мистики человек, поймете, если я свяжу их с Хастуром или Желтым Знаком), целью которого является выследить эти создания и нанести им удар, как чудовищным силам из другого измерения. Именно против таких агрессоров — а не против нормальных людей — направлены серьезные охранительные миры Существ Извне. Кстати, мне стало известно, что многие из наших утраченных писем были похищены не Существами Извне, а эмиссарами этого самого зловещего культа.
Все, чего хотят Существа Извне от человека, — это мира и невмешательства, а также интеллектуального взаимопонимания. Последнее сейчас абсолютно необходимо, поскольку наши знания и технические средства достигли такого уровня, при котором становится невозможным сохранять тайну существования на земле аванпостов Существ Извне, столь для них необходимых. Чужеродные создания, хотели бы лучше узнать человека, и побудить некоторых духовных и научных лидеров человечества побольше узнать о них. В результате такого обмена информацией все недоразумения прекратятся и будет установлен обоюдоприемлемый «модус вивенди». Всякое же предположение о порабощении или принижении человечества является просто смехотворной.