Лаврова Ольга. Бумеранг

 

* * *

   На площади трех вокзалов развязный парень объявля­ет в мегафон:
   – Для гостей столицы проводится комплексная экс­курсия по городу! Памятники культуры плюс заезд в модные заграничные магазины: индийский, польский и болгарский! Продолжительность экскурсии – три часа. Желающих прошу за мной!
   Автобус заполняется разношерстным народом. Парень впускает последних, монотонно повторяя:
   – Пять рублей пожалуйста… пять рублей, – и собира­ет купюры в карман.
   – Билет не нужен? – беспокоится седой экскурсант.
   – Работаем по новой безбилетной системе. – «Гид» замечает рядом Марата. – Кого я вижу! – радушно вос­клицает он.
   Оба вспрыгивают в передние двери, и автобус тро­гается.
   …Он катится по Садовому кольцу.

 

* * *

   «Экскурсионный» автобус останавливается на Боль­шой Полянке у магазинов-соседей «Ванда» и «София».
   – Предупреждаю, – говорит «гид» Миша, – заезд в магазины информационный! Вы ознакомитесь с ассорти­ментом, а если решите остаться – желаем удачных поку­пок. Стоянка автобуса – двадцать минут.
   Экскурсанты в бурном темпе покидают автобус.
   – Как тебе это все? – интересуется парень.
   – Ничего, смешно, – одобряет Марат. – Где берете автобус?
   К ним присоединяется водитель, посапывающий и непрерывно жующий жвачку детина.
   – С одной автобазы. Сторож за четвертак дает, – го­ворит он.
   – Молодцы, други, не ожидал, – снова хвалит Ма­рат. – Я кинул тогда идейку на авось, а вы вон как развернулись!
   – Помним, Марат! Нам бы не додуматься.
   – Часто ездите?
   – Через день. Больше почему-то глотка у меня не выдерживает.
   – Голос надо ставить, Миша.
   – Да?
   – Обязательно. Позвони – устрою специалиста. Ну, чао!..
   Марат отходит за угол и звонит из автомата:
   – Справочная? Телефон дежурного по Управлению пассажирского транспорта.
   Следом второй звонок:
   – Товарищ дежурный? С вами говорит представитель общественности. Считаю своим долгом сообщить об авто­бусе, который используется для незаконных ездок… «Ле­вые» экскурсии по городу для провинциалов… Записы­вайте номер…

 

* * *

   Томин, Кибрит и Знаменский входят в кабинет, про­должая оживленный разговор.
   – Удивительная заученность движений, особенно у этого…
   – Тутаева, Зинаида, – подсказывает Томин. – Гра­мотное получилось кино. Вавилов снимал?
   – Он, – говорит Пал Палыч. – Не было впечатле­ния, что вот, мол, балбесы, а на редкость чисто орудуют?
   – Мелькнуло, – признает Томин.
   – А они балбесы?
   – Да, Зиночка. Здесь, – Пал Палыч касается лба, – небогато. Между прочим, насколько слаженно они кра­ли, настолько сейчас действуют вразброд.
   – Отсутствует моральная сплоченность? – хмыкает Томин.
   – И они абсолютно не собирались попадаться! К этому не готовились.
   – Самонадеянность? К чему ты клонишь, Пал Па­лыч?
   – Что кто-то их натаскал, Зинаида. Внушил веру в успех. Сплотил, – отвечает за него Томин. – Так?
   – Так, Саша. Уровень замысла и исполнения выше, чем их способности. Пахнет башковитым режиссером!.. Я занимался арифметикой. Что изъяли при обысках, вы знаете. Сильно меньше, чем рассчитывали. Складываем: изъятые деньги, плюс стоимость купленных вещей, плюс то, что пропили-прогуляли. В итоге у каждого не хватает большой суммы, которая неизвестно куда делась. Они выражаются туманно: утекла.
   – А не припрятали?
   – Фокус, Зиночка, в том, что не хватает примерно поровну.
   – Ты их шевельнул? – спрашивает Томин.
   – На режиссерскую тему? В штыковые атаки ходил! Не пробьешься, рот на замке.
   – Если был уговор четвертого не выдавать, значит, все-таки обсуждали… – начинает Кибрит.
   – Вариант поимки? – заканчивает Пал Палыч. – Я грешу на очные ставки. Такая иногда коварная штука!
   – Слушай, Зинаида, слушай! Новое слово в уголов­ном процессе! Я тебе выловил из водички Калмыкова, он назвал остальных, а те строят невинность. Как было не дать очных ставок? Да ты их вскрыл Калмыковым, будто консервным ножом!
   – Но тот же Калмыков мог сигнализировать: призна­емся от сих до сих, учителя оставляем за кулисами.
   – А! Что толку гадать? Опять Томин, опять ноги в руки. Теперь ищи режиссера. Сколько одной обуви сносишь!
   – Попробуем сберечь подметки, – улыбается Пал Палыч. – Составь мне список знакомых Колесникова, Калмыкова и Тутаева.
   – И дальше?
   – Есть одна мыслишка, авось сработает.

 

* * *

   Вероника Антоновна выходит из лифта, отыскивает нужный номер квартиры. Собравшись духом, нажимает кнопку звонка.
   В дверях появляется хорошенькая, совсем еще юная девушка.
   – Здравствуйте, вам кого? – вопросительно произ­носит она.
   – Вы сестра Дашеньки Апрелевой?
   – Да…
   – Могу я повидать вашу маму?
   Девушка делает движение внутрь, но какое-то сомне­ние заставляет ее вернуться.
   – А зачем?
   – Понимаете… Я Былова…
   Девушка приглушенно ахает.
   – Марат – ваш сын? – шепчет она.
   Вероника Антоновна кивает. Девушка тянет ее из при­хожей на лестничную площадку.
   – Я не пущу вас к маме! Зачем вы пришли? Как вы могли прийти к нам?!
   – Я должна узнать… что произошло тогда с Дашень­кой и Колей… Мне намекнули, будто Марик… будто он в чем-то виноват…
   – Он во всем виноват! Он их бросил, а мог спасти! Он все равно что убийца!
   – Как вы можете это говорить?!.. – заклинает Веро­ника Антоновна в ужасе.
   – Это все говорят! Все, кто там был!

 

* * *

   А Марат, не чуя беды, готовит новую «постановку». Будущие исполнители – «экскурсовод» Миша и водив­ший автобус Сергей – сидят у него над чертежом, по которому Марат водит указкой.
   – Во дворе вас высадят, перед вами будет второй корпус от въездных ворот, – говорит он.
   …Былова в своей комнате ставит на проигрыватель пластинку с собственной записью и тихо выходит в ко­ридор.
   … – План первого этажа, – продолжает инструктиро­вать Марат. – Это коридор.
   – Людный? – осведомляется Миша.
   – Нет. Левая стена вообще глухая – зал заседаний. Справа – библиотека, медпункт и одна лаборатория. Ко­ридор упирается в вестибюль, здесь касса. К ней надо успеть без четверти два: деньги будут уже готовы, а получатели еще не явятся. Третьим пойдет парень в форме военизированной охраны. Он блокирует коридор и в слу­чае чего даст вам дополнительное время.
   – На что нам лишний? – говорит Миша, испытующе глядя на Марата. – Шел бы сам.
   – Я?..
   – Ты же гарантируешь безопасность.
   – Миша, меня там знают, – выворачивается Ма­рат. – Иначе бы с радостью!
   – Надежный? – спрашивает Сергей. – Парень-то?
   – Надежный. Раньше выкупал у проводников пустые бутылки – с поездов дальнего следования. И, естествен­но, сдавал.
   – Сколько имел? – с живым интересом спрашивает Миша.
   – Точно не скажу, но жил не тужил. А теперь насчет бутылок, сами понимаете… Обиделся человек, озлился. Надежный.
   – Всех прижали, дышать нечем! – ярится Миша. – Кому, к примеру, мешали наши экскурсии? А нашлась сволочь – стукнула! Сторожа нашего с автобазы попер­ли, такое милое дело загубили! Тут хуже сатаны оз­лишься!
   – И еще комиссия, – сопит Сергей.
   – Какая комиссия?
   – По трудоустройству, – отвечает Миша. – Довели нас с Серегой: идите работать, идите работать…
   – Это не страшно. Оформлю вас в сторожа. Ночь дежуришь – практически просто присутствуешь, – двое суток гуляешь. Тепло, светло, диванчик, и не обязатель­но коротать время одному. В самый раз для румяных молодых людей.
   Приятели переглядываются: пожалуй, годится.
   – А чего платят? – вопрошает Сергей.
   – Ты намерен жить на зарплату? Что вам зарплата, други, когда деньги везде! Читаешь вывеску «Продмаг», думаешь: это сколько же? «Почта» – то же самое. По улице пройти невозможно – сплошные искушения! «Па­рикмахерская» – деньги, «Аптека» – деньги. «Сувениры», «Мебель», «Кафе», «Парфюмерия» – везде лежат, родимые, ждут умелых рук! Обезуметь можно!
   В глазах Марата и впрямь тлеет диковатый огонек. Парни наэлектризованы соблазнительными речами. Через минуту Серега нарушает воцарившееся молчание, прислушиваясь к меланхолическому романсу за стеной.
   – Это мать, да? Как жалостно поет-то, прям за сердце…
   – Однако вернемся к делу. – Марату претит обсуж­дать с ними материнское пение.
   – Главный вопрос – влезть в кассу. Шухер подымет­ся, – говорит Миша.
   – Предусмотрено, – кивает Марат. – За что себя уважаю – умею придумать нестандартный ход. Кассирша отопрет сама.
   – Шутишь!
   – Ничуть. Под дверью кассы ты, Миша, – у тебя натуральней получится – кричишь отчаянным голосом: «Марья Петровна! Скорей, Федор умирает!» Это хоро­шенько отрепетируем.
   – Кто такой Федор?
   – Обожаемый муж кассирши, трудится рядом в лабо­ратории, – показывает на плане, – больное сердце. Есте­ственно, она бросится к умирающему супругу. Как только откроет дверь, зажимаете ей рот и оглушаете по голове.
   – Это давай ты, – говорит Миша приятелю.
   – Ладно.
   – Остается взять деньги и уйти через подъезд, кото­рый я показывал. Там будет ждать синий «Москвич»…
   – На словах все проще пареной репы.
   – Не на словах, Миша. Люди со мной уже работали, и весьма успешно!
   …Мы видим переднюю, где Вероника Антоновна, стоявшая под дверью комнаты Марата, медленно отсту­пает, держась за голову. Она все слышала и все поняла о сыне до конца.

 

* * *

   Пал Палыч осуществляет свою «мыслишку».
   – Держите бумагу, – вручает он Сене Калмыкову чистый лист. – Пишите сверху: «Следователю Знаменс­кому». Пониже: «По вашей просьбе собственноручно со­ставляю перечень своих знакомых».
   – А для чего? – подобострастно спрашивает Кал­мыков.
   – Для приобщения к делу. Следствие, суд и адвокаты должны знать, в каком кругу вы вращались. Если сочтут нужным, кого-то попросят вас охарактеризовать.
   …Теперь перед Пал Палычем Сема Тутаев. Он запол­нил лист донизу, перевертывает, задумывается.
   – Всех-всех писать?
   – Конечно. Наверно, будут и положительные отзывы?
   – Обо мне? А то как же!
   – Вот и пишите. Учтем.
   …Завершение процедуры мы наблюдаем с участием Ильи Колесникова.
   – Вот, пожалуйста. Все. – Он протягивает Пал Палычу три листка, густо испещренных именами. – Отдельно я озаглавил «Друзья», отдельно «Разные знакомые».
   – Многочисленное общество.
   – Старался уж никого не забыть, гражданин следо­ватель!

 

* * *

   – Какой вечер чудесный, – говорит Стелла, выходя с Барсуковым из подъезда его дома. – Где ваши окна?
   Он ведет ее за угол и показывает.
   – Отсюда слышно, если кто-нибудь из ребят про­снется и заплачет?
   – Они не просыпаются!
   Однако Стелла садится на скамью, и он опускается рядом. За незначительными фразами, из которых вяжется разговор, проглядывают взаимный интерес и симпатия.
   – Почему плаксики, Леша? Боевые ребята. Опти­мисты.
   – До года стоял дружный рев – прозвище по старой памяти. А моя мать зовет барсучата. Барсуков – барсучата… Спасибо вам, что пришли.
   – Вам спасибо, очень вкусно накормили. Для мужчи­ны вы образцово ведете дом.
   – Если честно, не всегда такой порядок. Сегодня – в вашу честь… Удивительно, живем чуть не рядом, и я вас не видел!
   – Много ли вы замечаете – кроме барсучат?
   – Иногда все-таки замечаю!.. Но в целом вы правы: я принадлежу им. Стараюсь возместить… чего они лишены. Перевернуло меня, понимаете? Теперь все только с точ­ки зрения их пользы.
   – А будет ли польза, Леша? Позиция опасная.
   – Избалую, испорчу? Говорили. Говорили, что выра­стут махровые эгоисты. Но не надо об этом, Стелла! Боюсь… поссоримся, едва познакомились.
   – Ну и глупо… Знаете, Леша, я все равно скажу, что думаю. Если суждено поссориться, лучше не тянуть… Не то что балуете, – начинает Стелла, помолчав. – Чтобы избаловать, как это обычно понимают, вам не хватит материальных средств, извините за прямоту… Но вы сте­лете ребятам под ноги свою жизнь, как ковровую дорож­ку. Что от вас останется лет через десять, Леша? Кормя­щая единица? А сыновьям нужен отец – яркий, смелый… чтобы гордиться… Подражать. Потеряете себя – они тоже много потеряют.
   Стелла сказала то, о чем Барсуков до сих пор не задумывался. Что, если предостережения ее справедливы?
   – Мы поссорились? – после паузы спрашивает Стелла.
   – Нет… может, вы опять правы? Надо это обдумать.
   – Договорились! – Стелла протягивает руку, Барсу­ков задерживает ее в своих ладонях.

 

* * *

   Вероника Антоновна с маленьким чемоданчиком мед­ленно пересекает переднюю. У наружной двери оборачи­вается и смотрит вокруг странным пристальным взором.
   Касается концертной афиши на стене. Задерживает взгляд на двери в комнату Марата… Медленно выходит на лестницу, и замок за ней глухо щелкает.

 

* * *

   – Ни в одном списке его нет! – говорит Томин, потрясая бумажками Калмыкова, Тутаева и Колесникова. – «Забыли» мотоциклисты общего приятеля – Мара­та! Скрыли и тем выдали!
   – Вот: отсутствие информации есть тоже информа­ция. Так что это за Марат?
   – Любопытно я на него вышел. Зондирую домаш­них. Говорят, часто звонили какому-то Марату, назна­чали встречи, но нам про него ничего не известно. Ах ты, думаю, соблюдал конспирацию, как же до него добраться? И вдруг сестренка Тутаева – малявка с ко­сичками – вдруг заявляет, что у Марата мать – знаме­нитая певица. Фамилия? – спрашиваю. Знаю, говорит, только не помню. Бились, бились, потом я чисто по наитию: «Не Вероника ли Былова?» И, представляешь в точку!
   – Итак, Марат Былов. Кандидат в режиссеры…
   – Режиссер, Паша! – уверенно поправляет То­мин. – Вот послушай про него. Подающий надежды ма­тематик и завзятый альпинист. То и другое в про­шлом, – отвечает он на удивленное движение Пал Палыча. – Два с половиной года назад повел группу в горы. После конца сезона. Хотел кому-то доказать свое превосходство над простыми смертными. Внезапно – ледяной ветер, снегопад. Короче, двое новичков погиб­ли. Он их покинул, спасая собственную шкуру. По месту происшествия завели было дело об оставлении без по­мощи, но оно развалилось. За недоказанностью… Само­влюбленный, легко входит в доверие, умеет влиять на окружающих.
   – Но это немножко из другой области, чем касса.
   – Не скажи! Я отлично представляю: считал себя героем, люди верили, шли за ним без оглядки. Красовал­ся, рисовался, – бац! – публично открылось, что подо­нок. Альпинистская среда его изгнала. Из аспирантуры попросили: в том походе он использовал бланки кафедры для каких-то ходатайств.
   – И теперь берет реванш? Мстит за унижение?
   – Почему нет? Карьера поломана, а в рядовых ходить не умеет… Привычка верховодить, злобный маленький фюрер… Паш, шевельнем?
   – А что мы имеем против Марата Былова? Реально?
   – Ничего. Но… покажи-ка мне, в каком НИИ работал раньше Колесников?
   Пал Палыч отыскивает нужные сведения.
   – Так и есть! – с торжеством восклицает Томин, сличив название с записью в своем блокноте. – В том же НИИ шоферит Барсуков! Человек, бывший рядом с уни­вермагом во время кражи.
   – Первый раз слышу!
   – Конечно. Ты тогда еще не подключился. Он все отрицал и не попал в свидетели.
   – И он знаком с Колосниковым?
   – Даже с Маратом! Если начистоту, – кается То­мин, – вылетел из головы этот Барсуков… и влетел об­ратно только вчера вечером. Наши мотоциклисты называ­ли его в телефонных разговорах с Маратом, понимаешь? Я привезу Барсукова, а Паш? Уполномочь!

 

* * *

   А Барсукова обрабатывает Марат.
   – К тебе в кузов сядут трое. Провезешь на территорию института, там высадишь. И все.
   – Но зачем?
   – Не знаю, им это нужно. Думаю, пустяки, Леша.
   Наступает натянутая пауза. Марат, разумеется, чув­ствует, что Барсуков не тот, что прежде, но поначалу продолжает играть в дружескую непринужденность.
   – Что-то ты запропал. Как мелюзга? Все их справки переданы, скоро будут путевки.
   – С ребятами некому поехать. Я, собственно, пришел забрать метрики. – Барсуков говорит нейтрально, он пред­почел бы расстаться с Маратом без выяснения отноше­ний. – Что касается каких-то троих, такие вещи не по мне.
   – Да?.. – Марат неприятно удивлен решительным отпором. – Ты чистюля?.. – И сбрасывает личину доброжелательства. – А кто был соучастником кражи в Се­лихове? Кто стоял в кустах? Как там у вас называется – на шухере?
   – Ты… с ума сошел!..
   – Один из тех парней в шлемах – твой бывший со­служивец. Зачем ему скрывать, что Леша Барсуков имел свой куш?
   – Ты не веришь тому, что говоришь!
   – Зато в органах поверят. Сам подставился: ведь ты соврал, что ничего не видел, а?
   – Марат… зачем все это?
   – Чтобы слушался!
   – А не послушаюсь?
   – Будешь иметь дело с очень злыми людьми. Очень, очень злыми, – зловеще повторяет Марат. – Ты хорошо понял? – И, довольный произведенным впечатлением, повелительно заканчивает: – К тебе сядут завтра, через неделю, через месяц – когда понадобится. И не вздумай вилять!

 

* * *

   Теща Барсукова разговаривает с ним по телефону:
   – Хоть убей, Леша, не разберу, что ты задумал!.. Да почему их везти к бабушке, в Тулу? Я им разве не бабушка? Ну хорошо, ну как знаешь… Да-да, забрать из сада, отвезти к Елизавете Григорьевне, никому не гово­рить… И что такое творится? – недоумевает она, кладя трубку и начиная поспешно одеваться.
   Следующий звонок – Стелле.
   В белой шапочке и халате она моет руки, когда слы­шится голос: «Доктор, вас к телефону!»
   Стелла подходит к аппарату.
   – Да?.. Здравствуйте, Леша… – Она слушает, и улыб­ка сменяется тревогой. – Нельзя встречаться? А что слу­чилось?.. Понятно. То есть непонятно, но раз вы не хотите объяснить… Удачи? Желаю удачи. Поцелуйте барсучат и… не исчезайте совсем с горизонта…
   Барсуков вешает трубку в телефоне-автомате:
   – Теперь, Марат, поглядим, кто кого!..
   …Непривычно сутулясь, подходит он в сумерках к дому.
   – Товарищ Барсуков! – из затененного угла выступа­ет Томин.
   – Вы?!.. – с искренней радостью восклицает Барсу­ков. – Вы мне позарез нужны!
   – Какое совпадение потребностей, – озадаченно от­зывается Томин.

 

* * *

   – Ох, уж эта мне «хата с краю»! – в сердцах говорит Пал Палыч, выслушав исповедь Барсукова.
   – Но я…
   – Мало могли сообщить о мотоциклистах? А нам бы и это тогда пригодилось! И то, что вы отмолчались, Барсуков… нас подвели, а себя еще больше.
   Барсуков тяжело вздыхает:
   – Теперь-то понял!
   – Задним умом все крепки! Отшвырнули неприятную историю, а она вернулась. Как бумеранг.
   Друзья отходят посовещаться.
   – Ну-с? – тихонько спрашивает Томин. – Трое в кузове – не увеселительная прогулка.
   – Барсуков! – окликает Пал Палыч. – Когда в НИИ зарплата?
   – Десятого и двадцать пятого.
   Томин и Пал Палыч обмениваются взглядом.
   – Да, похоже на то.
   – Надо взять с поличным, Саша!
   – Как парень? – указывает Томин на Барсукова.
   – Я бы доверился.
   – Рискнем довериться. – Томин останавливается пе­ред Барсуковым. – Вы согласны вызубрить и твердо ис­полнять наши инструкции?
   – Я? Конечно. Обязан…
   Грузовик Барсукова выезжает с автобазы, и неподале­ку его останавливает Марат.
   Садится в кабину, вместо приветствия говорит:
   – Час пробил! Поезжай, за углом притормозишь.
   Барсуков молча повинуется. За углом поджидают Миша, Сергей и бывший «бутылочник» в форме воени­зированной охраны. Быстро лезут в кузов.
   Барсуков дает понять, что, хотя и с большой неохо­той, но смирился с навязанной ему ролью.
   – Хоть бы предупредил! – бормочет он. – Уж пре­дупредить нельзя? За человека не считают!
   – Гони в институт! – распоряжается Марат.
   Грузовик едет по городу…
   – Все кипятишься? – спрашивает Марат, пока они ждут у светофора. – Чудак… – Он немного возбужден и не прочь поговорить.
   – Не знаю, зачем вы едете… – ожесточенно ворчит Барсуков, – и знать не хочу… Но я рискую…
   – Пустяки, Леша.
   – Нет, я рискую! – настаивает Барсуков (он ведет разговор, который должен отвлечь внимание от его даль­нейших действий). – И хоть бы какой интерес! Подве­зешь кого по дороге – и то на бензинчик подбрасывают. А тут такое дело… ты мои материальные обстоятельства знаешь…
   – Заметен проблеск разума. Позвони завтра, потолку­ем про бензинчик.
   – Ах, ты… – чертыхается Барсуков, глянув на пока­затель горючего. – Бензинчик-бензинчик, а он весь вы­шел! Надо заправляться.
   Впереди как раз видна колонка.
   – Некогда! – вскидывается Марат. – Дотянешь!
   Барсуков стучит по стеклу прибора:
   – Не видишь, на нуле!
   – Болван!
   – Ты на меня не кидайся! До института, между про­чим, две остановки на метро. Пожалуйста, не держу!
   – Давай быстро! – сбавляет тон Марат.
   Грузовик подруливает к колонке. Марат следует за Барсуковым к окошечку.
   – Почетный караул?
   – Помолчи! – внушительно советует Марат.
   Барсуков сдает девушке талон. Почти бежит обрат­но. Держит шланг заправки. Марат – рядом как при­клеенный.
   А девушка немедля набирает номер телефона.
   – Дежурный Управления уголовного розыска майор Рожков, – слышится отвечающий ей энергичный голос.
   – С автозаправочной станции, – волнуясь, говорит девушка. – Товарищ от вас был… предупреждал очень… Сейчас шофер подал талон с двумя загнутыми уголками…
   – Спасибо, – доносится голос Рожкова. Он уехал?
   – Заправляется.
   …Рожков в дежурной части, нажав кнопку на пульте связи, произносит:
   – Подполковник Томин! Сигнал с бензоколонки!
   – Вас понял! – отвечает голос Томина.

 

* * *

   Сегодня выплатной день, и группа захвата дежурит на территории НИИ. Томин отдает команду в ручной радио­передатчик:
   – Сигнал с бензоколонки! Все по местам!
   Подчиняясь этому приказу, четверо молодых людей направляются по двору института к проходной. Двое дру­гих молодых людей идут по коридору и скрываются за дверями с табличкой «Медпункт» и «Библиотека». По лестнице, поднимающейся при начале коридора, взбега­ют трое до площадки второго этажа. Один из них поправ­ляет кобуру на поясе.
   В это время грузовик притормаживает, Марат выпры­гивает из кабины и теряется в толпе.
   А грузовик тем временем въезжает через раздвигаю­щиеся и вновь сдвигающиеся металлические ворота на территорию института.
   Миша, Серега и «бутылочник», не вызвав ничьего интереса, покидают кузов.
   Барсуков отирает лоб и подмигивает показателю бен­зина, который по-прежнему показывает ноль.
   Сотрудник угрозыска оповещает по рации:
   – Трое, один в форме военизированной охраны, на­правляются к четвертому корпусу!
   Грабители беспрепятственно проникают в длинный пустой коридор.
   – Прошли медпункт! – тихо сообщает наблюдатель из медпункта.
   – Готов, – так же отзывается голос Томина. Не доходя до парадного вестибюля, виднеющегося впереди, «бутылочник» останавливается.
   – Я здесь, – говорит он.
   А приятели бегут к кассе. Серега прижимается к стене рядом с дверью, Миша «со слезой» кричит:
   – Марья Петровна! Скорей! Федор…
   Но докричать заготовленный текст не успевает: дверь кассы распахивается, появляется Томин в сопровожде­нии двух сотрудников.
   – Должен огорчить – уголовный розыск!
   В коридоре крепко берут за локти «бутылочника».
   – А где ваш Былов? Где хитроумный Марат? – воп­рошает Томин. – Или он всегда чужими руками?
   – Чтоб он сдох! – рычит Серега.

 

* * *

   Кабинет в следственном изоляторе. Конвоир вводит Марата. Едва переступив порог, тот начинает защити­тельную речь:
   – Пал Палыч, я еще раз обдумал все обвинения в мой адрес. То, что вы называете «подстрекательство», неверно отражает мое поведение. Есть бытовое понятие: дать совет…
   – У нас сегодня другая тема.
   – Но вы понимаете – просто дать совет! – не может остановиться Марат. – Пусть безнравственный, согласен, но в этом нет – как у вас называется – состава преступления.
   – После, Былов, после… Я имею поручение прокуро­ра допросить вас об отношениях с матерью.
   В формулировке «поручение прокурора» Марат не улавливает странности, но несколько удивлен оборотом беседы.
   – Мать?.. Довольно известная эстрадная певица. Име­ет определенные заслуги на этом поприще, – осторожно говорит он.
   – Меня интересуют ваши отношения.
   – Ну… Обыкновенные… Она несколько надоедлива и старомодна, но в принципе неплохая женщина.
   – Случались конфликты?
   – В пределах нормы, Пал Палыч. Человек, по-моему, должен понимать, что подчиняется общим для всей при­роды законам. Применительно к данному случаю – это врожденная и односторонняя обязанность родителей де­лать все возможное для процветания потомства. Между прочим, и современная мораль…
   Любит он звучно поговорить, даже сейчас слегка увлекся, но Пал Палыч жестом просит его умолкнуть.
   – Мне поручено ознакомить вас с одним документом. Это письмо вашей матери… – Бывают сообщения, кото­рые с трудом делает даже следователь и даже весьма несимпатичному подследственному. – Она послала его вам из Костромской области, со своей родины…
   – Она же уехала на гастроли, – вставляет Марат, немного обеспокоенный выражением лица Пал Палыча.
   – Нет, на родину. И умерла… покончила с собой… Ознакомьтесь с письмом.
   Марат поражен, новость не укладывается у него в голове. Пал Палыч тактично отворачивается, стараясь предоставить ему подобие уединения.
   Марат берет письмо… Его читает за кадром голос Вероники Антоновны – читает немного бессвязно, как сам Марат, выхватывая из текста главное:
   «Прощай, Марик. Я ухожу… Я узнала о тебе такое, с чем нельзя дальше жить. Небо рухнуло над моей головой… Никогда бы не поверила, что…
   Понимаю, тебе будет больно. Ты останешься один на свете… Я не смогла удержать тебя от ужасного зла всей своей жизнью. Может быть, хоть от чего-нибудь удержит смерть? Это моя последняя надежда…»
   У Марата на скулах перекатываются желваки, он пы­тается сдержать натиск чувств и не осиливает его.
   – Только не хватало! – Злые рыдания без слез сотря­сают его плечи. – Мало того, что эти ничтожества… отребье… что я из-за них… Но родная мать! Отреклась, бросила! И когда?! У нее связи, поклонники таланта. Должна бегать, плакать, валяться в ногах! Спасать сына!.. Родная мать! Дура!
   Он вне себя комкает и отшвыривает письмо.
   И эти его чувства Пал Палыч щадил! Нет, всякой выдержке есть предел. Знаменский распахивает дверь, кричит:
   – Конвой!
   – Пал Палыч… – бормочет Марат.
   – Уведите арестованного!
   Оставшись один, Пал Палыч поднимает и расправля­ет письмо. Он оглядывается вслед Марату с брезгливос­тью, словно недоумевая: и как таких земля носит?..