Потом, когда все кончилось, шутили - можем мы воевать с Военно-Морским флотом, можем главное - заманить его на дальность прямого выстрела из пушки.
   Во-вторых, в числе прочих объектов морвокзала был захвачен и ресторан, а в ресторане - завтрак человек на двести. И не просто завтрак, а шашлыки, балыки, икра красная и черная. А здесь солдаты, которые уже неделю на сухпайках. Возбужденные боем, молодые, здоровые, нормально в таком возрасте голодные. Небезосновательно рассматривая сей завтрак как военный трофей, подмели его вчистую, оставив только салфетки.
   В-третьих, из-за необъяснимой задержки вместо планируемых 150 - 200 человек захватили только чуть больше 20. Именно из-за задержки, потому что основная масса народнофронтовцев разбежалась в период с 5 до 6 часов. Кто-то "сдал" операцию, не думаю, что в этой сдаче был замешан командующий, скорее всего он оказался пешкой в чьей-то игре, но необходимо заметить, что надо быть очень большим человеком, чтобы остановить командующего воздушно-десантными войсками.
   В-четвертых, пожилые, степенные, хозяйственные, многомудрые командиры хозяйственных взводов и батальонов не преминули воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы, как они выразились, "на халяву" пополнить оскудевшие запасы. Один прихватил из закромов ресторана два ящика чешского пива, второй - ящик растворимого кофе в банках. Пиво и кофе практически тут же вернули. "Запасливые и предусмотрительные" поимели многие неприятности, но история на этом не кончилась.
   В-пятых, наученные горьким опытом офицеры-политработники опросили администрацию морвокзала в целом и ресторана в частности об имеющихся претензиях. Администрация морвокзала рассыпалась в благодарностях за то, что практически зданиям и сооружениям не было нанесено никакого ущерба, в окна и люстры никто не стрелял. В общем, вывод один: большое, большое вам спасибо! Администрация ресторана предъявила претензии за съеденный завтрак. Им логично предложили считать, что господа народнофронтовцы сначала съели завтрак, а потом разбежались. И сделали предположение, что коль скоро завтрак был накрыт, то за него кто-то уже заплатил. Администрация с этими рассуждениями согласилась, и конфликт был исчерпан. Больше всех в выражениях благодарности, признательности и восхищения рассыпалась бухгалтер ресторана Галина Николаевна Мамедова. Но о цене этих цветастых словес поговорим ниже. Полк, на мой взгляд, решил главную серьезную задачу: благодаря его действиям перестал существовать командный пункт, координирующий центр, мозг сопротивления - называйте как хотите, но непосредственно за этим напряжение стало стремительно спадать, жизнь начала входить в нормальную колею.
   Костромской полк остался для несения службы в городе, а два полка я сосредоточил на аэродроме Кала.
   Образовалась своеобразная пауза, которая, впрочем, тут же была заполнена. По всем прежним похождениям я твердо уяснил, что пока обстановка конфликта непредсказуема, чревата самыми неожиданными последствиями, действовать придется однозначно одному. Никаких представителей государственных, партийных структур, комитета госбезопасности, прокуратуры: "Гуляй, рванина, от рубля и выше". Но едва она, обстановка, усилиями солдат и офицеров нормализуется, мгновенно появляется масса умных и значительных лиц, представляющих вышеперечисленные институты, которые сразу, "без здравствуйте" суровыми державными голосами начинают задавать множественные "Почему?". Так произошло и тогда.
   Не успели мы даже слегка почистить перышки, как я получил информацию о том, что для разбирательства произошедшего инцидента прибыла многочисленная - 39 человек - совместная группа следователей Прокуратуры СССР и Главной военной прокуратуры, и одним из основных объектов ее работы явилась вверенная мне дивизия. Передали приглашение прибыть старшему группы для организации взаимодействия по совместной "плодотворной работе".
   Я поехал. Группа располагалась в одной из гостиниц вблизи Сальянских казарм. Кстати о самих Сальянских казармах. Свое название они получили от француза на русской службе по фамилии Сальян. Служил француз в царствование государя-императора Николая I. Где и как "пролетел" француз перед царем, история умалчивает. По высочайшему указу был направлен служить в считавшийся тогда совершенно диким местом Баку. Француз был хорошо образован, обладал высокими организаторскими способностями и, желая искупить вину, развил бурную деятельность. В короткие сроки (3 - 4 года) под его личным руководством построили городок-крепость, красиво, добротно, с учетом особенностей местной архитектуры, когда здания строятся так, что зимой в них тепло, а летом прохладно. Городок искусно озеленен, благодаря чему в нем создался изумительный микроклимат. Завершив строительство, Сальян, надеясь на снисхождение, отправил Николаю I восторженное письмо, смысл которого можно свести к одной фразе: "Государь, докладываю, в этом диком краю я, Сальян, построил земной рай!" Ответ императора был краток: "Построил земной рай - молодец! Ну и живи в нем!" Что было потом, куда делся Сальян, неизвестно, по крайней мере мне. Имя свое он увековечил, но вернемся в наше время.
   Итак, поспешно созданная после очередного "удивления М. С. Горбачева" и в пожарном порядке отправленная в Баку группа следователей пыталась отладить свою работу. Старшего группы генерал-майора (фамилии не помню) я не нашел. Следователи группы, с которыми я встретился, были частично мне знакомы. Частично не знакомы, но все равно отнеслись ко мне вполне дружелюбно. Это объяснялось предельно просто. Как говорил Маугли, мы были одной крови: я и подобные мне гасили конфликты, а они и подобные им разбирались в их последствиях, пытались в совершенно диком беспределе навести какой-то, пусть маленький, пусть поверхностный, правовой порядок. Я и они отчетливо сознавали, что в любую минуту мы могли пасть жертвой сановного решения какого-нибудь очень высоко стоящего партийного чиновника или чиновного аппарата в целом, или очередного телешоу Горбачева. Примеры тому, достаточно свежие, были перед глазами. Наиболее яркие из них - генерал-полковник Родионов, которого с легкостью необыкновенной сделали заложником чиновничье-бюрократических, номенклатурно-партийных игр в законность.
   Все многочисленные таланты генерала Родионова, брошенные на момент разбирательства на одну чашу весов, не оказали практически никакого воздействия в обстановке, когда надо было спасать честь и достоинство члена Политбюро ЦК КПСС Шеварднадзе и первого секретаря КПГ Патиашвили.
   Я кратко ввел представителей следовательской группы в обстановку. Многие из них крутили головами, но тем не менее дружно, в один голос, заявили, что намерены стоять на букве закона и беспристрастно разобраться во всех имевших место безобразиях. Тем более, что для начала работы материала более чем достаточно. Один из следователей пододвинул стопку стандартных листов, на глаз штук 150 -170. Я бегло их прочитал. За этими листками стояла чья-то неуклюжая, не очень умная, но упертая и целенаправленная организаторская работа. Все они были озаглавлены совершенно одинаково: "Перечень преступлений, совершенных военнослужащими воздушно-десантных войск на территории Баку 19 - 20 января 1990 года". Тексты разнились, но незначительно: убиты сотни, ранены тысячи. Украдено совершенно неимоверное количество машин, холодильников, ковров, денег, драгоценностей. И выводы были везде одинаковы: требуем немедленно разобраться и сурово наказать.
   Третьим сверху лежало заявление Галины Николаевны Мамедовой, бухгалтера ресторана морвокзала. Из него я с удивлением узнал, что в верхнем ящике стола у нее лежало 12 тысяч рублей невыданного аванса. В среднем - перстень с бриллиантами и умопомрачительные золотые сережки. В нижнем - несколько коробок французских духов, туалетной воды, и все это украдено, украдено, украдено. Итог подведен не был, но то, что хранила Галина Николаевна в трех ящиках письменного стола, тянуло на глаз на тысяч 50 - 60. Напомню, что это 1,990 год и 60 тысяч рублей были эквивалентны небольшому стаду "Жигулей". Там же обнаружилось послание заместителя директора морвокзала. Сам "босс" юркнул в тину, выставив на передний план зама. Из этого многостраничного послания следовало, что морвокзал разграблен полностью. В списке, насчитывающем более 200 пунктов, фигурировали: телевизоры, ковры, портьеры, посуда, видеоаппаратура. Я читал все это с нарастающим удивлением до тех пор, пока не наткнулся на пункт: "Украдено шесть диванов из зала ожидания". Диваны в зале ожидания морвокзала представляли собой сварные конструкции длиной около пяти метров, рассчитаны были на шесть человек. Кража подобного сооружения была изначально абсурдна с точки зрения применимости его в войсковом хозяйстве, а с учетом того, что в городе были задействованы боевые машины десанта, бронетранспортеры и колесные автомобили типа ГАЗ-66, просто невозможна. Если даже и нашелся бы олух, которому взбрело в голову украсть такой диван, ему бы элементарно не на чем было его увезти. Переноску диванов на руках я категорически отвергаю. Народ в армии, как и везде, по умственным способностям всякий, но таких идиотов, я точно знаю, не было.
   Прочитав про диваны, я долго хохотал. Насмеявшись, коротко объяснил суть происходящего и рекомендовал все эти под копирку написанные заявления отправить в ближайшую урну. Ребята-следователи сказали, что они в принципе мне верят, но работа у них такая - доказывать ослу, что он осел.
   - Ну, смотрите, дадите палец - откусят руку, - сказал я.
   С тем и расстались. Это было утром, а к обеду ко мне на командный пункт позвонил генерал-майор - старший группы следователей: - Вы командир дивизии полковник Лебедь?
   - Да, это я.
   - По имеющимся у меня данным, два полка отведены из города и сосредоточены на аэродроме. Это так?
   - Так!
   - Я хотел бы побеседовать с офицерами и прапорщиками полков. Во сколько вы их можете собрать?
   - Проблемы нет. Во сколько договоримся - во столько соберу. В 16 -17 устроит?
   - Да, пожалуйста, в 17 часов.
   К 17 часам офицеры и прапорщики двух полков, а заодно и управление дивизии и спецчастей сидели в летнем клубе. Клуб не имел крыши, зато по периметру был огорожен двух с половиной метровым забором. Не дуло. Я встретил прокурора на входе. Представился, как младший по званию. Поздоровался он со мной весьма сухо и неулыбчиво. И сразу же последовал к импровизированной трибуне. Несколько сотен пар глаз смотрели на генерала с настороженным интересом.
   Такое начало мне сразу не понравилось, но я уселся за столик, на котором стоял телефон, и приготовился слушать прокурорские речи.
   Генерал обвел тяжелым взглядом аудиторию, выдержал паузу, погасившую проглядывающие кое-где улыбки, и резко и безлико начал: "Вы в своих рядах скрываете уголовных преступников. Или сейчас здесь будет принято решение о их Добровольной выдаче, или мы вынуждены будем забрать их силой!"
   О каких преступниках шла речь, аудитория не поняла.
   Как выяснилось несколько позже, имелись в виду прапорщики - командиры хозяйственных взводов - любители пива и кофе. Но силой... В клубе на несколько секунд повисла мертвая тишина, которая неожиданно разразилась хохотом хохотом издевательским, недобрым. Хохотом вызова. На скамейках сидели калиброванные, отборные, готовые драться с кем угодно и где угодно офицеры и прапорщики воздушно-десантных войск. Поверни генерал разговор иначе, и реакция была бы другой. Но силой у нас кого-то забрать?.. Какая же это должна быть сила, которая бы переборола нашу?
   Откуда этот наглец и почему такой хамский тон? Силой! - ха-ха-ха! У нас! - ха-ха-ха!.. Забери!.. - ха-ха-ха!
   Стержень общения с самого начала был сломан. Прокурор-генерал на трибуне бледнел, краснел, аудитория безумствовала, разражаясь все новыми и новыми приступами безумного хохота. Мне было не смешно. На меня накатил приступ холодного бешенства. Я снял трубку. Вызвал командира оставшегося в городе полка:
   - Савилов, кто у тебя охраняет следственную группу?
   - Взвод, 17 человек, три БМД.
   - Охрану немедленно снять, исполнение доложить!
   Времени это много не заняло, благо, командный пункт Костромского полка располагался недалеко от гостиницы. Через 7 минут командир полка доложил:
   - Взвод снят, убыл в расположение роты!
   Я обратился к прокурору, который все это время простоял на трибуне, неуклюже пытаясь ухватить за хвост ускользнувшую нить разговора:
   - Товарищ генерал, разговора не получилось, теперь уже и не получится. Честь имею кланяться. Товарищи офицеры!..
   Обычно после такой команды при любом скоплении народа - от ста человек и более - происходит некоторая, едва уловимая заминка: кто-то встает чуть быстрее, кто-то - чуть медленнее, у кого-то на коленях - полевая сумка, у кого-то - папка. Требуется две-три секунды, чтобы команда была полностью выполнена. Здесь же несколько сотен человек выполнили команду одним щелчком. Ап - и тяжелая, давящая стена замерла! Ни звука. Только глаза. Глаза - это зеркало души, они не выражали ничего хорошего, самое мягкое, что в них было - это глубокая неприязнь. И в этой мертвой тишине прокурор, сопровождаемый мною, проследовал к выходу.
   Но испытания на этом не кончились. За стеной, на фоне хохота, шума, казалось, было тихо. И действительно, там тихо стояли, не куря и не разговаривая против обыкновения, сотни четыре солдат и сержантов. Это было время, когда интеллектуальный уровень рядового и сержантского состава в армии вообще, а в воздушно-десантных войсках ввиду специфики отбора в частности был очень высок. Солдаты, сержанты в массе своей - это вчерашняя студенческая братия, умная, всесторонне развитая, все как один гордящаяся службой в ВДВ, бывавшая не раз в горячих делах, испытавшая на своей шкуре все прелести нашего перестроечного времени, десятки раз оказавшись вместе со своими командирами в нештатных, нестандартных, не описанных никакими уставами ситуациях, видевшая всю искусственность создаваемых ситуаций, оскорбленная до глубины души, как они считали, возложенными на нее жандармскими функциями. Они обожали и ценили своих командиров. Общественное сознание офицерской и солдатской среды слилось воедино. Это был единый организм. Такого не было даже в Афганистане. Никогда до ... и никогда после я не видел такого душевного единения. Дай Бог, чтоб мы когда-то дожили, возрождая российскую армию, до такой психологической атмосферы; такой воинский организм победить нельзя. Мы ступили за порог, масса колыхнулась, мгновенно замкнула огромный полукруг. Холодно и зло поблескивая глазами, засыпала прокурора умными, с издевкой вопросами. Вопросов было много, но, как ни странно, в базар это не превратилось. Как уж оно получилось, не знаю, но следовал один вопрос, едва он заканчивался - другой, третий... пятый. Прокурор что-то пытался объяснять, потом махнул рукой и сломался. Понять его было нетрудно. За спиной - "дружественно" настроенные офицеры, перед глазами - "не менее дружественно" настроенные солдаты.
   Поняв критичность ситуации, я громко объявил: "Ввиду сильных магнитных бурь и непрекращающихся взрывов протуберанцев на солнце ответы на вопросы переносятся на более позднее время. Время будет сообщено дополнительно. Освободите проход". Пока народ соображал, какая взаимосвязь между магнитными бурями, протуберанцами и ответами на вопросы и вообще что такое городит командир дивизии, проход освободили.
   Мы прошли к машине, генерал кивком, не подавая руки, попрощался и уехал. От клуба донесся дружный хохот, по-видимому, сообразили насчет протуберанцев...
   Через час начались звонки.
   - Товарищ полковник, Александр Иванович, верните охрану. Без соли съедят ведь, вырежут... Шеф вообще мужик хороший, только его чего-то занесло, перенервничал, видать.
   А я ответствовал:
   - В течение суток жду звонка с принесением извинений. Сутки и одна минута - и вопрос охраны может быть решен только личной явкой вашего шефа.
   Часа через четыре позвонил генерал. Ребята-следователи, видать, его порядком изгрызли, потому что тон у него был совершенно другой.
   - Александр Иванович, вы знаете, я до сих пор не могу понять, что же у нас произошло. Черт знает что такое! Наверно, действительно, в ваших словах о магнитных бурях есть доля истины. Я приношу свои извинения вашим офицерам. Тут, знаете ли, издергали всего. Попробуйте меня понять. Я вам гарантирую, что мы разберемся во всем спокойно, беспристрастно и ... я вас попрошу, верните охрану, работать надо!
   Расстались мы почти друзьями. Минут через двадцать взвод вернулся к прерванному исполнению служебных обязанностей. Действительно, разобрались спокойно. Любители пива и кофе (поскольку факт имел место, но похищенное было тут же возвращено) были представлены к увольнению и уволены за дискредитацию.
   Дня через три я побывал у следователей. Количество заявлений с заголовком "Перечень преступлений..." исчислялось тысячами. Причиненный ущерб - десятками миллионов рублей. Разобраться во всем этом было решительно невозможно. Обросшие щетиной, нервные, худые, исписавшие тысячи страниц протоколов с самыми противоречивыми показаниями следователи; доведенный до белого каления их предводитель.
   Как уж там они выходили из положения, не знаю - скорее всего никак. Для очистки совести группа следователей в количестве 5-7 человек в сопровождении офицеров управления командующего ВДВ облазила все машины во всех парках (надо думать, искали награбленное), но прямо об этом не говорили, легенда была: изучение технического состояния в предвидении марша. Ничего не нашли и, сопровождаемые презрительным молчанием, ретировались.
   Конец января 1990 года характеризовался переносом напряженности из центра в провинцию. Информация сыпалась множественная и неутешительная. Волнения в Нефтечале, в Астаре, свергнута советская власть на юге Азербайджана, в Джалилабаде. Захвачено то, разгромлено это, разогнаны советы - там, разогнана милиция, сожжен горисполком... В общем, жизнь била ключом и все по голове.
   Все описывать - утомительно, длинно, да и смысла нет. Целесообразно остановиться на некоторых наиболее показательных моментах. Если память не изменяет, 25 января последовал звонок командующего ВДВ генерал-полковника В. А. Ачалова:
   - В Джалилабаде свергнута советская власть. Тебе придается дислоцированный на аэродроме Кала вертолетный полк. Думай, что делать с Джалилабадом. Решение доложить!
   Что тут думать, как говорят, трясти надо! Вызвал командира вертолетного полка. Полковник оказался приятный во всех отношениях, в Афганистане побывал дважды, на колодке - орден Боевого Красного Знамени и две Красные Звезды, шрам через щеку. В общем-то, что надо. Спланировали операцию быстро и без затруднений. Я доложил решение, оно было утверждено. С рассветом 26 января с аэродрома Кала снялись и взяли курс на Джалилабад 5 вертолетов МИ-8. На борту каждого находилось 15 человек: каски, бронежилеты, три ротных пулемета, три гранатомета АГС-17, автоматы с подствольниками. Экипаж каждого вертолета с первого взгляда вызывал глубочайшее уважение. Трогать такую организацию без самой крайней нужды не хотелось. Задача каждой группы перехватить в определенном месте одну из пяти входящих в город дорог. Всех впускать - никого не выпускать. С интервалом в 15 минут с аэродрома снялись еще 16 вертолетов разных модификаций. На Джалилабад ушел усиленный парашютно-десантный батальон, который возглавлял ввиду чрезвычайных обстоятельств командир Тульского полка полковник В. И. Орлов. Все прошло как по маслу. В строго установленное время дороги были перехвачены, десант высадился без потерь, взял под охрану все объекты жизнеобеспечения города. Орлов доложил следующую, небезынтересную ситуацию. Все оказалось проще и банальней, чем докладывалось и представлялось. Воспользовавшись буквально висящей в воздухе атмосферой неуверенности, неопределенности, страха, десяток энергичных и предприимчивых мужичков с уголовным прошлым (при молчаливом непротивлении господ обывателей) разгромили горисполком, сожгли горком, разогнали школу милиции. Возмутительно то, что школа милиции насчитывала до 150 человек и была вооружена автоматами. Но доблестные стражи порядка ( как действующие, так и будущие) не оказали ни малейшего сопротивления. В панике бежали из города, дружно побросав автоматы в какую-то запруду глубиной 17 метров.
   Уголовнички во всеуслышанье объявили, что советская власть низвергнута, к власти пришел народный фронт в их лице, в течение суток выкачали у руководителей предприятий и частных лиц более 350 тысяч рублей на "нужды народного фронта" и, держа ушки на макушке, с появлением первых вертолетов успешно ударились в бега. Дома и стены помогают.
   Орлов доложил, что собравшиеся на главной площади города многочисленные граждане тепло и сердечно приветствовали батальон, сразу же избрав его, полковника Орлова, председателем горисполкома. Немножко подумав, все партийные и беспартийные дружно проголосовали за избрание его секретарем горкома и, по некотором размышлении, назначили начальником милиции города. Никто не освобождал Вадима Ивановича от обязанностей командира полка, и вообще он туда летел воевать, а тут такой почет, уважение, радушие и гостеприимство, такое высокое доверие. Вадим Иванович, несмотря на могучую фигуру и крутой характер, несколько растерялся. И доклад по обстановке завершил простым человеческим вопросом: "Что делать-то?" Дело прошлое: когда я слушал его доклад по радио - давился от смеха, хотя прекрасно понимал, что Орлову не смешно. На классический вопрос "Что делать?" я дал почти классический ответ: "Оправдывать доверие!"
   - Это как? Если я и горком, и горисполком, и милиция водном лице...
   - А очень просто. Заставь, чтобы школы, больницы, пекарни работали. Все, что разрушено, разграблено и сожжено - восстанавливать и ремонтировать. Город скрести, мести. Потом разберемся, какой ты горком и милиция. Для меня ты сначала командир полка.
   Вадим Иванович оживился - я своим ответом предельно упростил ситуацию. К вечеру того же дня я получил от него доклад, что все работает, метется, скребется и восстанавливается.
   Народ этим делом занялся с великой охотой. Всякую помощь и содействие оказывают руководители предприятий, введен комендантский час, уточнены объекты охраны, организовано патрулирование.
   Утром на следующий день он доложил, что за ночь происшествий не случилось, восстановительно-подметательные работы продолжаются, но из Баку прибыл Некто, представившийся первым секретарем горкома.
   - Вадим Иванович, не жмись, отдай одну должность,- сказал я. - Еще пару дней пройдет, и председатель с начальником милиции отыщутся. Ты снова будешь просто командиром полка.
   К вечеру Вадим Иванович доложил, что все нормально, но вновь обретенный секретарь горкома за целый день ни разу не вышел из здания, ни с кем не встречается, никуда носа не кажет!
   - Разберись с ним, Вадим Иванович, на кой черт он такой нужен!
   Через час доклад:
   - Разобрался. Он за должность 50 тысяч заплатил, прибыл потому, что денег жалко. Он здесь раньше в этом городе на какой-то мутной должности подвизался и знает, что если он сейчас в качестве секретаря горкома к людям выйдет - убьют.
   - Тогда гони его в шею!
   - Это как?
   - Цивилизованно! Вывези его на машине за город километра за три в сторону Баку, высади и объясни, что если будет по этой дороге топать ножками, то придет туда, откуда явился. Тормозок на дорожку дать не забудь.
   - Есть!
   Пока Орлов восстанавливал советскую власть в Джалилабаде, не сидели на месте и другие части и подразделения. При захвате штаба народного фронта в Нефтечале все развивалось вначале плавно и без потерь. Разведгруппа из Рязани, лежа на дне кузова ГАЗ-66 с откинутым бортом, выходила на объект местный штаб народного фронта. Когда до объекта оставалось метров 100, с балкона дома на противоположной стороне ударил пулемет.
   Группа прикрытия снесла балкон вместе с пулеметчиком.
   Рязанцы потом еще долго крутили головами, рассматривая продырявленные во многих местах тент и кабину, удивляясь, как никого из них не зацепило. Но без потерь все равно не обошлось.
   Уже при штурме самого здания словил две пули в живот и через сутки скончался командир взвода лейтенант Александр Аксенов. Был это здоровенный жизнерадостный парень с сердцем льва, рожденный быть победителем, совершенно необоснованно, фатально веривший, как, впрочем, и все лейтенанты, в то, что смерть может найти кого угодно, но не его. "Да - ранят, да и убивают, но это других, а это я. Как это так, меня - этого не может быть. Я молод, силен, могуч, прекрасно профессионально подготовлен, мне 23 года, немногие сравнятся со мной, мне жить и жить. Как это - убить меня? Шутить изволите!" Эта психология присуща молодости, ею поражены практически 100 процентов солдат и молодых офицеров. Зачастую героизм очень плотно соседствует с очевидной глупостью, как это ни печально писать. И там, где здравый смысл, элементарная тактика подсказывают: надо перебежать, переползти, проникнутый такой психологией солдат или офицер закатывает рукава, приклеивает к нижней губе окурок, берет оружие наперевес и идет вперед, не спеша, с чувством собственного достоинства. Всем своим видом демонстрируя величайшее презрение ко всему и вся: к собственной жизни, к возможной смерти, к противнику.
   Здесь какая-то неизведанная, заповедная часть, какой-то не изученный наукой уголок в человеческом мозгу, который побуждает его при определенных обстоятельствах действовать странно, если не сказать больше. Часто такие демонстрации кончаются печально. Те, кому удается выбраться из подобной переделки живыми и невредимыми, потом, при разборе "полетов" сознают теоретически, что были не правы. Но это только теоретически, ибо в глазах, где-то в самой их глубине, светится непоколебимое торжество. Если | перевести этот торжественный свет на русский язык, смысл его будет примерно таким: "Я знал, что меня убить невозможно, и теперь знаю это еще более твердо. Поэтому, товарищи начальники, вы, конечно, говорите. Правильно вы говорите и много, но вам за это деньги платят. Я, конечно, с вами соглашусь, порядка для... чтоб не нарваться на очередной каскад слов. Прибор я дожил на ваши указивки. Я жив, и буду жить, и поступать буду по-своему".