М.Ю.Лермонтов
   Песня про царя Ивана Васильевича,
   молодого опричника и удалого купца Калашникова
   Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
   Про тебя Нашу песню сложили мы,
   Про твово любимого опричника
   Да про смелого купца, про Калашникова;
   Мы сложили её на старинный лад,
   Мы певали её под гуслярский звон
   И причитывали да присказывали.
   Православный народ ею тешился,
   А боярин Матвей Ромодановский
   Нам чарку поднёс мёду пенного,
   А боярыня его белолицая
   Поднесла нам на блюде серебряном
   Полотенце новое, шёлком шитое.
   Угощали нас три дни. три ночи
   И всё слушали не наслушались.
   I
   Не сияет на небе солнце красное,
   Не любуются им тучки синие:
   То за трапезой сидит во златом венце,
   Сидит грозный царь Иван Васильевич.
   Позади его стоят стольники,
   Супротив его всё бояре да князья,
   И пирует царь во славу божию,
   В удовольствие своё и веселие.
   Улыбаясь, царь повелел тогда
   Вина сладкого заморского
   Нацедить в свой золочёный ковш
   И поднесть его опричникам.
   - И все пили, царя славили.
   Лишь один из них, из опричников,
   Удалой боец, буйный молодец,
   в золотом ковше не мочил усов;
   Опустил он в землю очи тёмные,
   Опустил головушку на широку грудь
   А в груди его была дума крепкая.
   Вот нахмурил царь брови чёрные
   И навёл на него очи зоркие,
   Словно ястреб взглянул с высоты небес
   На младого голубя сизокрылого,
   Да не поднял глаз молодой боец.
   Вот об землю царь стукнул палкою,
   и дубовый пол на полчетверти
   Он железным пробил оконечником
   Да не вздрогнул и тут молодой боец.
   Вот промолвил царь слово грозное
   И очнулся тогда добрый молодец.
   "Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич,
   Аль ты думу затаил нечестивую?
   Али славе нашей завидуешь?
   Али служба тебе честная прискучила?
   когда входит месяц - звёзды радуются,
   что светлей им гулять по поднЕбесью;
   А которая в тучу прячется,
   Та стремглав на на землю падает...
   Неприлично же тебе, Кирибеевич,
   Царской радостью гнушатися;
   А из роду ты ведь Скуратовых,
   И семьёю ты вскормлен Малютиной!.."
   Отвечает так Кирибеевич,
   Царю грозному в пояс кланяясь:
   "Государь ты наш, Иван Васильевич!
   Не кори ты раба недостойного:
   сердца жаркого не залить вином,
   Думу чёрную - не запотчевать!
   А прогневал тебя - воля царская;
   Прикажи казнить, рубить голову,
   Тяготит она плечи богатырские,
   И сама к сырой земле она клонится".
   И сказал ему Царь Иван Васильевич:
   "Да об чём тебе, молодцу, кручиниться?
   Не истёрся ли твой парчёвый кафтан?
   Не измялась ли шапка соболиная?
   Не казна ли у тебя поистратилась?
   Иль зазубрилась сабля закалённая?
   Или конь захромал, худо кованный?
   Или с ног тебя сбил на кулачном бою,
   На Москве-реке, сын купеческий?"
   Отвечает так Кирибеевич,
   Покачав головою кудрявою:
   "Не родилась та рука заколдованная
   Ни в боярском роду, ни в купеческом;
   Аргамак мой степной ходит весело;
   Как стекло горит сабля вострая;
   А на праздничный день твоею милостью
   Мы не хуже другого нарядимся.
   Как я сяду поеду на лихом коне
   За Моску-реку покатитися,
   Кушачком подтянуся шёлковым,
   Заломлю на бочок шапку бархатную,
   Чёрным соболем отороченную,
   У ворот стоят у тесовыих
   Красны девушки да молодушки
   И любуются, глядя, перешёптываясь;
   Лишь одна не глядит, не любуется,
   Полосатой фатой закрывается...
   На святой Руси, нашей матушке,
   Не найти, не сыскать такой красавицы:
   Ходит плавно - будто лебёдушка;
   Смотрит сладко - как голубушка;
   Молвит слово - соловей поёт;
   Горят щеки её румяные,
   Как заря на небе божием;
   Косы русые, золотистые,
   В ленты яркие заплетённые,
   По плечам бегут, извиваются.
   во семье родилась она купеческой,
   Прозывается Алёной Дмитревной.
   Как увижу её, я сам не свой,
   Опускаются руки сильные,
   Помрачаются очи буйные;
   Скучно, грустно мне, православный царь,
   Одному по свету маяться
   Опостыли мне кони легкие,
   Опостыли наряды парчовые,
   И не надо мне золотой казны:
   С кем казною своей поделюсь теперь?
   Перед кем покажу удальство своё?
   Перед кем я нарядом похвастаюсь?
   Отпусти меня в степи приволжские,
   На житьё на вольное, на казацкое,
   Уж сложу я там буйную головушку
   И сложу на копьё бусурманское;
   И разделят по себе злы татаровья
   Коня доброго саблю острую
   И седельце бранное черкасское.
   Мои очи слёзные коршун выклюет,
   Мои кости сирые дождик вымоет,
   И без похорон горемычный прах
   На четыре стороны развеется!.."
   И сказал, смеясь, Иван Васильевич:
   "Ну, мой верный слуга! я твоей беде,
   Твоему горю пособить постараюся.
   Вот возьми перстенёк ты мой яхонтовый
   Да возьми ожерелье жемчужное.
   Прежде свахе смышлёной покланяйся
   И пошли дары драгоценные
   Ты своей Алёне Дмитревне:
   Как полюбишься - празднуй свадебку,
   Не полюбишься - не прогневайся".
   Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
   Обманул тебя твой лукавый раб,
   Не сказал тебе правды истинной,
   Не поведал тебе, что красавица
   В церкви божией перевенчана,
   Перевенчана с молодым купцом
   По закону нашему христианскому.
   * * *
   Ай, ребята, пойте - только гусли стройте!
   Ай, ребята, пейте - дело разумейте!
   Уж потешьте вы доброго боярина
   И боярыню его белолицую!
   II
   За прилавкою сидит молодой купец,
   Статный молодец Степан Парамонович,
   По прозванию Калашников;
   Шёлковые товары раскладывает,
   Речью ласковой гостей он заманивает,
   Злато, серебро пересчитывает,
   Да недобрый день задался ему:
   Ходят мимо баре богатые,
   В его лавочку не заглядывают.
   Отзвонили вечерню во святых церквах;
   За Кремлём горит заря туманная;
   Набегают тучки на небо,
   Гонит их метелица распеваючи;
   Опустел широкий гостиный двор,
   Запирает Степан Парамонович
   Свою лавочку дверью дубовою
   Да замком немецким со пружиною;
   Злого пса-ворчуна зубастого
   На железную цепь привязывает,
   И пошёл он домой, призадумавшись,
   К молодой хозяйке за Москва-реку.
   И приходит он в свой высокий дом,
   И дивится Степан Парамонович:
   Не встречает его молода жена,
   Не накрыт дубовый стол белой скатертью,
   А свеча перед образом еле теплится.
   И кличет он старую работницу:
   "Ты скажи, скажи, Еремеевна,
   А куда девалась, затаилася
   В такой поздний час Алёна Дмитревна?
   А что детки мои любезные
   Чай забегались, заигралися,
   Спозаранку спать уложилися?"
   "Господин ты мой, Степан Парамонович,
   Я скажу тебе диво дивное:
   Что к вечерне пошла Алёна Дмитревна;
   Вот уж поп прошёл с молодой попадьёй,
   Засветили свечу, сели ужинать,
   А по сю пору твоя хозяюшка
   Из приходской церкви не вернулася.
   А что детки твои малые
   Почивать не легли, не играть пошли
   Плачем плачут, всё не унимаются".
   И смутился тогда думой крепкою
   Молодой купец Калашников;
   И он стал к окну, глядит на улицу
   А на улице ночь темнёхонька;
   Валит белый снег, расстилается,
   Заметает след человеческий.
   Вот он слышит, в сенях дверью хлопнули,
   Потом слышит шаги торопливые;
   Обернулся, глядит - сила крестная!
   перед ним стоит молода жена,
   Сама бледная, простоволосая,
   Косы русые расплетённые
   Снегом-инеем пересыпаны;
   Смотрят очи мутные, как безумные;
   Уста шепчут речи непонятные.
   "Уж ты где, жена, жена шаталася?
   На каком подворье, на площади,
   Что растрёпаны твои волосы,
   Что одежда твоя вся изорвана?
   Уж гуляла ты, пировала ты,
   Чай, с сынком всё боярским!..
   Не на то пред святыми иконами
   Мы с тобой, жена, обручалися,
   Золотыми кольцами менялися!..
   Как запру я тебя за железный замок,
   За дубовою дверь окованную,
   Чтобы свету божьего ты не видела,
   Моя имя честное не порочила..."
   И услышав то Алёна Дмитревна
   Задрожала вся, моя голубушка,
   Затряслась как листочек осиновый,
   Горько-горько она восплакалась,
   В ноги мужу повалилася.
   "Государь ты мой, красно солнышко,
   Иль убей меня или выслушай!
   Твои речи - будто острый нож;
   От них сердце разрывается.
   Не боюся смерти лютыя,
   Не боюся я людской молвы,
   А боюсь твоей немилости.
   От вечерни домой шла я нонече
   Вдоль по улице одинёшенька.
   И послышалось мне, будто снег хрустит;
   Оглянулась - человек бежит.
   Мои ноженьки подкосилися,
   Шёлковой фатой я закрылася.
   И он сильно схватил меня за руки
   И сказал мне так тихим шёпотом:
   "Что пужаешься, красная красавица?
   Я не вор какой, душегуб лесной,
   Я слуга царя, царя грозного,
   Прозываюся Кирибеевичем,
   А из славной семьи из Малютиной..."
   Испугалась я пуще прежнего;
   Закружилась моя бедная головушка.
   И он стал меня целовать-ласкать
   И, целуя, всё приговаривал:
   "Отвечай мне, чего тебе надобно,
   Моя милая, драгоценная!
   Хочешь золота али жемчугу?
   Хочешь ярких камней аль цветной парчи?
   Как царицу я наряжу тебя,
   Станут все тебе завидовать,
   Лишь не дай мне умереть смертью грешною;
   Полюби меня, обними меня
   Хоть единый раз на прощание!"
   И ласкал он меня, целовал меня;
   На щеках моих и теперь горят,
   Живым пламенем разливаются
   Поцалуи его окаянные...
   А смотрели в калитку соседушки,
   И кому на глаза покажусь теперь?
   Ты не дай меня, свою верную жену,
   Злым охульникам в поругание!
   На кого, кроме тебя, мне надеяться?
   У кого просить стану помощи?
   На белом свете я сиротинушка:
   Родной батюшка уж в сырой земле,
   Рядом с ним лежит мою матушка,
   А мой старший брат, ты сам ведаешь,
   На чужой сторонушке пропал без вести,
   А меньшой мой брат - дитя малое,
   Дитя малое, неразумное..."
   Говорила так Алёна Дмитревна,
   Горючими слезами заливалася.
   Посылает Степан Парамонович
   За двумя меньшими братьями;
   И пришли его два брата, поклонилися
   И такое слово ему молвили:
   "Ты поведай нам, старшОй наш брат,
   Что с тобой случилось, приключилося,
   Что послал ты за нами во темнУю ночь,
   Во темнУю ночь морозную?"
   "Я скажу вам, братцы любезные,
   Что лиха беда со мною приключилася:
   Опозорил семью нашу честную
   Злой опричник царский Кирибеевич;
   А такой обиды не стерпеть душе
   Да не вынести сердцу молодецкому.
   Уж как завтра будет кулачный бой
   На Москва-реке при самом царе,
   И я выйду тогда на опричника,
   Буду насмерть биться, до последних сил;
   А побьёт он меня - выходите вы
   За святую правду-матушку.
   Не сробейте, братцы любезные!
   Вы моложе меня, свежЕй силою,
   На вас меньше грехов накопилося,
   Так авось вас господь помилует!"
   И в ответ ему братья молвили:
   "Куда ветер дует в поднЕбесьи,
   Туда мчатся и тучки послушные,
   Когда сизый орёл зовёт голосом
   На кровавую долину побоища,
   Зовёт пир пировать, мертвецов убирать,
   К нему малые орлята слетаются:
   Ты наш старший брат, нам второй отец;
   Делай сам, как знаешь, как ведаешь,
   А уж мы тебя, рОдного, не выдадим".
   * * *
   Ай, ребята, пойте - только гусли стройте!
   Ай, ребята, пейте - дело разумейте!
   Уж потешьте вы доброго боярина
   И боярыню его белолицую!
   III
   Над Москвой великой, златоглавою,
   Над стеной кремлёвской белокаменной
   Из-за дальних лесов, из-за синих гор,
   По тесовым кровелькам играючи,
   Тучки серые разгоняючи,
   Заря алая подымается;
   Разметала кудри золотистые,
   Умывается снегами рассыпчатыми,
   Как красавица, глядя в зеркальце,
   В небо чистое смотрит, улыбается.
   Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?
   На какой ты радости разыгралася?
   Как сходилися, собиралися
   Удалые бойцы московские
   На Москву-реку, на кулачный бой,
   Разгуляться для праздника, потешиться.
   И приехал царь со дружиною,
   Со боярами и опричниками,
   И велел растянуть цепь серебряную,
   Чистым золотом в кольцах спаянную.
   Оцепили место в двадцать пять сажень,
   Для охотницкого бою, одиночного.
   И велел тогда царь Иван Васильевич
   Клич кликать звонким голосом:
   "Ой, уж где вы, добрые молодцы?
   Вы потешьте царя нашего батюшку!
   Выходите-ка во широкий круг;
   Кто побьёт кого, того царь наградит;
   А кто будет побит, тому бог простит!"
   И выходит удалой Кирибеевич,
   Царю в пояс молча кланяется,
   Скидает с могучих плеч шубу бархатную,
   Подпершися в бок рукою правою,
   Поправляет другой шапку алую,
   Ожидает он себе противника...
   Трижды громкий клич прокликали
   Ни один боец и не тронулся,
   Лишь стоят да друг друга поталкивают.
   На просторе опричник похаживает,
   Над плохими бойцами подсмеивает:
   "Присмирели, небось, призадумались!
   Так и быть, обещаюсь, для праздника,
   Отпущу живого с покаянием,
   Лишь потешу царя нашего батюшку".
   Вдруг толпа раздалась в обе стороны
   И выходит Степан Парамонович,
   Молодой купец, удалой боец,
   По прозванию Калашников.
   Поклонился прежде царю грозному,
   После белому Кремлю да святым церквам,
   А потом всему народу русскому,
   Горят очи его соколиные,
   На опричника смотрит пристально.
   Супротив него он становится,
   Боевые рукавицы натягивает,
   Могучие плечи распрямливает.
   И сказал ему Кирибеевич:
   "А поведай мне, добрый молодец,
   Ты какого-роду племени,
   Каким именем прозываешься?
   Чтоб знать, по ком панихиду служить,
   Чтобы было чем похвастаться".
   Отвечает Степан Парамонович:
   "А зовут меня Степаном Калашниковым,
   А родился я от честного отца,
   И жил я по закону господнему:
   Не позорил я чужой жены,
   Не разбойничал ночью тёмною,
   Не таился от свету небесного...
   И промолвил ты правду истинную:
   По одном из нас будут панихиду петь,
   И не позже как завтра в час полуденный;
   И один из нас будет хвастаться,
   С удалыми друзьями пируючи...
   Не шутку шутить, не людей смешить
   К тебе вышел я, басурманский сын,
   Вышел я на страшный бой, на последний бой!"
   И услышав то, Кирибеевич
   Побледнел в лице, как осенний снег;
   Бойки очи его затуманились,
   Между сильных плеч пробежал мороз,
   На раскрытых устах слово замерло...
   Вот молча оба расходятся,
   Богатырский бой начинается.
   Размахнулся тогда Кирибеевич
   И ударил в первОй купца Калашникова,
   И ударил его посередь груди
   Затрещала грудь молодецкая,
   Пошатнулся Степан Парамонович;
   На груди его широкой висел медный крест
   Со святыми мощами из Киева,
   И погнулся крест и вдавился в грудь;
   Как роса из-под него кровь закапала;
   И подумал Степан Парамонович:
   "Чему быть суждено, то и сбудется;
   Постою за правду до последнева!"
   Изловчился он, изготовился,
   Собрался со всею силою
   И ударил своего ненавистника
   Прямо в левый висок со всего плеча.
   И опричник молодой застонал слегка,
   Закачался, упал замертво;
   Повалился он на холодный снег,
   На холодный снег, будто сосенка,
   Будто сосенка во сыром бору
   Под смолистый под корень подрубленная,
   И, увидев то, царь Иван Васильевич
   Прогневался гневом, топнул о землю
   И нахмурил брови чёрные;
   Повелел он схватит удалова купца
   И привесть его пред лицо своё.
   Как возгОворил православный царь:
   "Отвечай мне по правде, по совести,
   Волной волей или нехотя
   Ты убил мово верного слугу,
   Мово лучшего бойца Кирибеевича?"
   "Я скажу тебе, православный царь:
   Я убил его вольною волей,
   А за что, про что - не скажу тебе,
   Скажу только богу единому.
   Прикажи меня казнить - и на плаху несть
   Мне головушку повинную;
   Не оставь лишь малых детушек,
   Не оставь молодую вдову
   Да двух братьев моих своей милостью..."
   "Хорошо тебе, детинушка,
   Удалой боец, сын купеческий,
   Что ответ держал ты по совести.
   Молодую жену и сирот твоих
   из казны моей я пожалую,
   Твоим братьям велю от сего же дня
   по всему царству русскому широкому
   Торговать безданно, безпошлинно.
   А ты сам ступай, детинушка,
   На высокое место лобное,
   Сложи свою буйную головушку.
   Я топор велю наточить-навострить,
   Палача велю одеть-нарядить,
   В большой колокол прикажу звонить,
   Чтобы знали все люди московские,
   Что и ты не оставлен моей милостью..."
   Как на площади народ собирается,
   Заунывный гудит-воет колокол,
   Разглашает всюду весть недобрую.
   По высокому месту лобному
   Во рубахе краснОй с яркой запонкой,
   С большим топором навострённым,
   Руки голые потираючи,
   Палач весело похаживает,
   Удалова бойца дожидается,
   А лихой боец, молодой купец,
   Со родными братьями прощается:
   "Уж вы, братцы мои, други кровные,
   Поцалуемтесь да обнимемтесь
   На последнее расставание.
   Поклонитесь от меня Алёне Дмитревне,
   Закажите ей меньше печалиться,
   Про меня моим детушкам не сказывать;
   Поклонитесь дому родительскому,
   Поклонитесь всем нашим товарищам,
   Помолитесь сами в церкви божией
   Вы за душу мою, душу грешную!"
   И казнили Степана Калашникова
   Смертью лютою, позорною;
   И головушка бесталанная
   Во крови на плаху покатилася.
   Схоронили его за Москва-рекой
   На чистом поле Промеж трёх дорог:
   Промеж Тульской, Рязанской, Владимирской,
   И бугор земли сырой тут насыпали,
   И кленовый крест тут поставили,
   И гуляют-шумят ветры буйные
   Над его безымянной могилкою,
   И проходят мимо люди добрые:
   Пройдёт стар человек - перекрестится,
   Пройдёт молодец - приосанится;
   Пройдёт девица - пригорюнится,
   А пройдут гусляры - споют песенку.
   * * *
   Гей вы, ребята удалые,
   Гусляры молодые,
   Голоса заливные!
   Красно начинали - красно и кончайте,
   Каждому правдою и честью воздайте.
   Тороватому боярину слава!
   И красавице боярыне слава!
   И всему народу христианскому слава! [ 1837 г. ]