Страница:
– Возможно, мне придется позвать на помощь.
Она не сознавала, что высказывает свои мысли вслух, пока Нейл не ответил:
– Мне не потребуется помощь. – Он крепче прижал ее к себе и понес к дверям замка. Двери замка были открыты. Массивные дубовые брусья, когда-то преграждавшие вход, давно вывалились из своих железных петель. Ничто не преграждало ему пути.
– Вероятно, нам нужно подождать, – предложила Джессалин голосом, дрожащим от обычной девичьей паники. – У вас был долгий и трудный день…
Черт побери! Нейл изо всех сил старался не показать своего гнева, когда молодая жена подвергла сомнению его способности как любовника, и его выносливость.
– Я в порядке, – буркнул он.
– Но вы, я думаю, устали. И ваша голова наверняка болит. Топор Олда Тэма оставил на вашем виске шишку размером с птичье яйцо.
– Вам не стоит беспокоиться, миледи. Да, у меня есть небольшая рана – рана, которая болит просто чертовски. Но она не помешает мне раздеть и уложить в постель мою жену без чьей-либо помощи. – Он посмотрел на ее пунцовое лицо, на голубую жилку у основания шеи, которая билась, как сумасшедшая. – Вы беспокоитесь о моем благополучии, миледи, или, может, вы передумали? Может, вы решили отменить условия контракта, подписанного вашим отцом?
– Конечно, нет! Я знаю свой долг. По отношению к моему отцу и моему клану. – Джессалин уже не скрывала страха. – Я просто не хотела бы, чтобы сегодня меня раздевали и укладывали в постель.
– Тогда вам не следовало стоять рядом со мной перед лицом Бога и вашего клана и обещать любить, уважать, подчиняться и почитать меня во всем.
– Я никогда… – пролепетала она.
– «Почитать тебя моим телом», – процитировал он. Зачем он это говорит? Почитание его ее телом было той частью брачных клятв, которая лишала ее уверенности в себе, заставляла сомневаться в своей способности выполнить свой долг по отношению к клану. И к мужу. Она заерзала в его руках, пытаясь освободиться.
– Опустите меня на пол. Это недостойно.
– Это и не должно быть достойно, – сообщил ей Нейл, крепче сжимая руки. – Это должно быть романтично. Это же ваша свадьба, помните? И муж в ваших мечтах переносил вас через порог.
– Я мечтала о воине-горце.
– Я – гораздо лучше! – Она ткнула его локтем, в грудь. – Осторожнее. Вы же не хотите, чтобы я уронил вас на ваш очаровательный зад? – прошептал он, и от его теплого дыхания зашевелились волосы у нее над ухом. – Это и правда было бы не слишком достойно. И совершенно точно испортило бы вашу мечту.
– Какую мечту? – спросила Джессалин. – Это не мечта. Это кошмар.
– О нет, миледи, вот тут вы ошибаетесь, – хмыкнул он, переступая порог и входя в темный коридор замка. Он пересек холл и стал подниматься по лестнице. – Все, что было до этого, кошмар. А вот это – мечта. Это – вознаграждение тем, кто вытерпел кошмар.
– Для вас – возможно, но не для меня. – Она облегченно вздохнула, когда он успешно преодолел крутые каменные ступени, потом снова задрожала, когда поняла, что он стоит перед дверью спальни ее отца. От отчаяния она попыталась с ним договориться: – Если вы меня отпустите, я обещаю не кричать на весь замок.
– Я хочу, чтобы вы кричали, – ответил он таким тоном, что у нее начало покалывать кожу. – И я намерен сделать все возможное, чтобы вам помочь. Подождите только, пока мы войдем внутрь.
– Мои люди придут на помощь, когда я закричу.
– Несомненно, – пробормотал он. – А как же иначе?
– Вы не верите мне? – дрожа, пролепетала она.
– Я верю вам, миледи. – Он прижал ее к стене, удерживая своим телом, чтобы она не ускользнула, пока он справляется со щеколдой.
– Тогда вам придется согласиться, что вы не оставили мне выбора. – Воспользовавшись тем, что он отвлекся на дверь, Джессалин открыла рот, чтобы закричать. Но Нейл оказался проворнее. Он прильнул к ее губам, пил ее дыхание, целовал ее до тех пор, пока ее гневный крик не превратился в нежный вздох.
– Вы никогда раньше не целовали мужчину? – спросил он, когда дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену, и громкое эхо пронеслось по тихим залам, возвещая об их прибытии.
– Целовалась, – ответила она. – Сегодня утром. – Нейл застонал от подобной невинности и, накрыв ее рот своим, внес жену в комнату. Он положил Джессалин на покрывало и тоже лег на постель, упираясь руками, чтобы не вдавить ее своим весом в пуховую перину. Когда она оказалась под ним, Нейл отпустил ее губы, чтобы прошептать:
– Это я целовал вас сегодня утром. А вы меня не целовали. Кто-то не слишком добросовестно вас обучал.
– Хорошо, – гневно произнесла она, слегка грассируя на шотландский манер, чем доставила ему удовольствие. – Вопреки тому, что вы, сассенаки, о нас думаете, мы вовсе не дикари в любви. Я могу быть несведущей в поцелуях, но я научусь.
– Я к вашим услугам, – галантно ответил он, целуя ее снова, уделяя на этот раз больше внимания пухлой нижней губке. Он наслаждался ее мягкостью, проводя по ней языком, касаясь бесчисленных крошечных неровностей, лаская и поглощая металлический вкус крови там, где она прикусывала губу. Он дразнил свою невесту, искушая ее открыть рот и разрешить ему проникнуть внутрь.
Она уступила соблазну и приоткрыла губы, позволяя ему углубить поцелуй. Он подчинился, целуя ее яростно, потом нежно, потом страстно, затем снова скользнул языком между ее зубами, исследуя сладостную, горячую глубину ее рта с умелым искусством. Когда он неторопливо прикасался к глубинам ее рта в соблазнительной имитации любовного танца, Джессалин последовала его приглашению и ответила на поцелуй. Ее несомненный талант и энтузиазм взволновали Нейла так сильно, что его это даже удивило, и он занимался любовью с ее ртом, обучая ее всему, что знал об изящном искусстве поцелуя.
Она проявила себя отличной ученицей, быстро совершенствуясь, повторяя его движения и изобретая собственные, и прошла путь от новичка до эксперта за время между двумя ударами сердца. Взрыв чистого удовольствия, который он испытал, когда она продемонстрировала свой новообретенный опыт, чтобы его соблазнить, потряс его до глубины души, угрожая отнять и способность дышать, и его вдруг ослабевший самоконтроль. Под своим пледом он был тверд как скала и вдруг вспомнил, что уже больше четырех месяцев не держал в объятиях женщину. Кровь стучала у него в висках, и руки дрожали от напряжения, когда он старался удержать себя над ней, хотя его тело стремилось опуститься на ее мягкость, найти нежные складки между ее бедер и войти в ее теплую глубину.
Нейл заставил себя притормозить. Он оторвался от ее губ, когда ее нежный вздох капитуляции достиг его сознания, и напомнил себе, что, несмотря на успехи в поцелуях, она еще девственница. Встав на колени, он посмотрел на свою невесту. Макиннес. У него перехватило дыхание, а сердце, казалось, застряло в горле от соблазнительного зрелища. Ее платье задралось, открывая нежные белые ноги. Ее бедро охватывала потрепанная голубая лента, подвязывавшая ее чулок. Он чуть-чуть выглядывал над краем его сапога. Чулок? Он сглотнул. На ней были чулки. Она же была босой? Он вспомнил, как оскорбил ее этим. Вспомнил, как она поджимала пальцы, стоя на холодной земле двора. Когда она успела надеть чулки? И где она их взяла? Он посмотрел внимательнее. Это были его чулки! Она надела его чулки, подвязав их голубой лентой. Его чулки и его сапоги.
Нейл с трудом вздохнул – его поясница болела так, как будто кто-то ударил его кулаком по почкам. Кровь Христова! Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы возбудить его страсть. Он попытался успокоить свое возрастающее желание. Его мышцы были напряжены, а самообладание грозило вот-вот его покинуть. С рассыпавшимися по подушке волосами, с губами, распухшими от его поцелуев, с порозовевшей кожей на груди там, над вырезом платья, и с серебряной цепочкой на шее, мерцающей на розовом фоне кожи, она не выглядела невестой. Она не выглядела невинной. И она не казалась непреклонной, властной главой клана Макиннес. Она выглядела голодной, распутной и очень красивой, гораздо более красивой, чем раньше. Нейл зажмурился, стараясь прогнать этот образ. Впервые в своей жизни он захотел использовать свой талант художника для написания ее портрета. Он хотел сначала нарисовать ее. Он хотел сделать эскиз на бумаге, а потом написать ее образ красками на холсте. Он хотел заполнять холст за холстом. Как да Винчи, как Тициан. Он хотел заполнить очень много холстов портретами Джессалин Макиннес. Нейл провел кончиками пальцев по ее платью. Она задрожала в ответ, и ее соски напряглись под его легким прикосновением. Он резко вдохнул воздух. Такая она была опасна. Опасна для его душевного спокойствия. И гораздо более опьяняюща, чем самый дорогой бренди.
Он хотел ее вот такую. С задранной юбкой, в его черных кожаных сапогах, с потрепанной голубой лентой на ноге. Он хотел сдвинуть ее юбку вверх, на талию, и лечь обнаженным между ее бедер. Он хотел коснуться ее, ощутить ее вкус. Хотел погрузиться глубоко в ее лоно.
Нейл, расстегнув брошь, закреплявшую тартан, обернутый вокруг его груди и плеч, сорвал плед, стянул через голову рубашку и расстегнул ремень, удерживающий плед на бедрах. Ткань скользнула по его животу и упала к ногам.
Глаза Джессалин удивленно расширились, когда Нейл обнажил свое тело. Она быстро закрыла глаза, но любопытство заставило ее открыть их снова, и от мощи его мужской красоты у нее перехватило дыхание. Он был высокий и стройный, с широкими плечами, узкими бедрами и прекрасно вылепленными грудью и животом. Рельефные мускулы перекатывались под кожей немного темнее ее собственной. Густые темные волосы, покрывавшие его широкую грудь, переходили в узкую линию, которая змеилась вниз вокруг пупка и дальше, сливаясь с другими кудрявыми волосами, из которых гордо торчала еще одна часть его тела. Вид этой «части» подействовал на нее завораживающе. Ее кожа стала горячей, а тело как будто обрело собственную волю. Соски болезненно напряглись, и ей пришлось крепко сжать бедра, чтобы скрыть непонятную влагу, вдруг появившуюся в самом центре ее. Она хотела прикоснуться к нему – ласкать ту его «часть», – узнать, такой же ли он разгоряченный, как и она. Глубоко вздохнув, Джессалин облизала вдруг пересохшие губы и протянула руку…
Выражение ее лица – как у котенка, обнаружившего миску сметаны, – и то, как ее розовый язычок мелькнул между губами, как будто она уже попробовала угощение, оказалось для Нейла последней каплей. Он перестал бороться с желанием и, наклонившись, прильнул к ее губам горячим, жадным поцелуем. Он ласкал ее грудь сквозь ткань платья, проводил ладонью по затвердевшим бугоркам, по поношенной ткани ее белья. Он приподнимал пальцами ее одежду в поисках наслаждений, которые, он знал, спрятаны там под путаницей волос у основания ее бедер. Достигнув мягкого треугольника, он скользнул пальцами между нежными складками плоти. Она была напряженной, влажной и готовой.
Как и он. Стиснув зубы от желания, струившегося по венам, Нейл втиснул колени между ее ног, начиная атаку чувственного убеждения – давление его коленей, умелые прикосновения пальцев и жадные поцелуи, – чтобы убедить Джессалин ему открыться. Она сделала это с готовностью, и Нейл быстро накрыл ее тело своим. Он хотел заниматься с ней любовью. Хотел возбудить ее еще сильнее и подарить ей все удовольствия, какие дарят любовники, но его тело предало его! Он не мог стереть из памяти тот распутный образ, который жег его мозг. Он колебался, боролся с собой, ждал ее ответа, пока звук, вздох, запах не соединились, чтобы столкнуть его в пропасть. И тогда он понял, что не может больше ждать. У него не осталось сил, чтобы думать о ее наслаждении. С разочарованным стоном Нейл положил ей руки на бедра, заставил работать свои напряженные мышцы и рванулся вперед, погружаясь в ее глубину.
Острая, неистовая боль, последовавшая за невероятным наслаждением, застигла Джессалин врасплох. Закрыв глаза от резкой боли, она хотела отпрянуть от него – от источника этой боли, – вырывая у него свой рот, чтобы его удивительные поцелуи не принесли ей новой боли. Он сжал ее в своих объятиях, прижал к себе, чтобы своим весом ее успокоить.
– Тише, тише, – бормотал он ей на ухо и поглаживал по голове, как будто она была норовистой кобылой. – Не двигайся, – прошептал он, стараясь удержать ее от движений, борясь с неукротимым желанием выйти из нее настолько, чтобы насладиться божественным ощущением и войти опять. Снова и снова. – Худшее уже позади.
Худшее позади. Значит, должно быть что-то еще, но ей уже было все равно. Она не настолько глупа, чтобы позволить ему продолжать эту пытку. Удовольствие, которое приносили его поцелуи и умелые пальцы, не возместит боль, которую он ей причинил. Не важно, что худшее уже позади. Она хочет, чтобы это закончилось совсем.
– Нет, – ответила она, отодвигаясь от него как можно дальше.
– Проклятие!
Он знал, что ей больно, и хотел остановиться. Но она все вырывалась, и ему оставалось только выйти и отпустить ее, оставив их обоих неудовлетворенными, или устремиться вперед и найти освобождение хотя бы для себя, если уж не для нее. Он хотел поступить благородно, но сделал только то, что мог сделать. Подняв ее бедра, Нейл начал двигаться в ней. Сначала медленно, потом все быстрее, пока наконец не вскрикнул от наслаждения, бормоча что-то в подушку во время извержения семени внутри ее, а потом наконец расслабился.
Она не была уверена, но ей показалось, что он выкрикнул ее имя. Джессалин тронула его за плечо:
– Милорд?
Он не ответил, но его учащенное дыхание замедлилось. Придавленная его весом, Джессалин попробовала снова:
– Милорд Дерроуфорд? Нейл? Это все? Все закончилось?
Он глубоко вздохнул, крепко обнял ее за талию и – захрапел!
Ослабевшая и необъяснимо разочарованная его неромантическим отношением к тому, что должно было стать восхитительной брачной ночью, Джессалин впилась зубами в его плечо. Удовлетворенная тем, что оставила на нем свой след, она скатила мужа с себя и повернулась на бок, оставив его храпеть лицом в подушку.
Глава 10
Она не сознавала, что высказывает свои мысли вслух, пока Нейл не ответил:
– Мне не потребуется помощь. – Он крепче прижал ее к себе и понес к дверям замка. Двери замка были открыты. Массивные дубовые брусья, когда-то преграждавшие вход, давно вывалились из своих железных петель. Ничто не преграждало ему пути.
– Вероятно, нам нужно подождать, – предложила Джессалин голосом, дрожащим от обычной девичьей паники. – У вас был долгий и трудный день…
Черт побери! Нейл изо всех сил старался не показать своего гнева, когда молодая жена подвергла сомнению его способности как любовника, и его выносливость.
– Я в порядке, – буркнул он.
– Но вы, я думаю, устали. И ваша голова наверняка болит. Топор Олда Тэма оставил на вашем виске шишку размером с птичье яйцо.
– Вам не стоит беспокоиться, миледи. Да, у меня есть небольшая рана – рана, которая болит просто чертовски. Но она не помешает мне раздеть и уложить в постель мою жену без чьей-либо помощи. – Он посмотрел на ее пунцовое лицо, на голубую жилку у основания шеи, которая билась, как сумасшедшая. – Вы беспокоитесь о моем благополучии, миледи, или, может, вы передумали? Может, вы решили отменить условия контракта, подписанного вашим отцом?
– Конечно, нет! Я знаю свой долг. По отношению к моему отцу и моему клану. – Джессалин уже не скрывала страха. – Я просто не хотела бы, чтобы сегодня меня раздевали и укладывали в постель.
– Тогда вам не следовало стоять рядом со мной перед лицом Бога и вашего клана и обещать любить, уважать, подчиняться и почитать меня во всем.
– Я никогда… – пролепетала она.
– «Почитать тебя моим телом», – процитировал он. Зачем он это говорит? Почитание его ее телом было той частью брачных клятв, которая лишала ее уверенности в себе, заставляла сомневаться в своей способности выполнить свой долг по отношению к клану. И к мужу. Она заерзала в его руках, пытаясь освободиться.
– Опустите меня на пол. Это недостойно.
– Это и не должно быть достойно, – сообщил ей Нейл, крепче сжимая руки. – Это должно быть романтично. Это же ваша свадьба, помните? И муж в ваших мечтах переносил вас через порог.
– Я мечтала о воине-горце.
– Я – гораздо лучше! – Она ткнула его локтем, в грудь. – Осторожнее. Вы же не хотите, чтобы я уронил вас на ваш очаровательный зад? – прошептал он, и от его теплого дыхания зашевелились волосы у нее над ухом. – Это и правда было бы не слишком достойно. И совершенно точно испортило бы вашу мечту.
– Какую мечту? – спросила Джессалин. – Это не мечта. Это кошмар.
– О нет, миледи, вот тут вы ошибаетесь, – хмыкнул он, переступая порог и входя в темный коридор замка. Он пересек холл и стал подниматься по лестнице. – Все, что было до этого, кошмар. А вот это – мечта. Это – вознаграждение тем, кто вытерпел кошмар.
– Для вас – возможно, но не для меня. – Она облегченно вздохнула, когда он успешно преодолел крутые каменные ступени, потом снова задрожала, когда поняла, что он стоит перед дверью спальни ее отца. От отчаяния она попыталась с ним договориться: – Если вы меня отпустите, я обещаю не кричать на весь замок.
– Я хочу, чтобы вы кричали, – ответил он таким тоном, что у нее начало покалывать кожу. – И я намерен сделать все возможное, чтобы вам помочь. Подождите только, пока мы войдем внутрь.
– Мои люди придут на помощь, когда я закричу.
– Несомненно, – пробормотал он. – А как же иначе?
– Вы не верите мне? – дрожа, пролепетала она.
– Я верю вам, миледи. – Он прижал ее к стене, удерживая своим телом, чтобы она не ускользнула, пока он справляется со щеколдой.
– Тогда вам придется согласиться, что вы не оставили мне выбора. – Воспользовавшись тем, что он отвлекся на дверь, Джессалин открыла рот, чтобы закричать. Но Нейл оказался проворнее. Он прильнул к ее губам, пил ее дыхание, целовал ее до тех пор, пока ее гневный крик не превратился в нежный вздох.
– Вы никогда раньше не целовали мужчину? – спросил он, когда дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену, и громкое эхо пронеслось по тихим залам, возвещая об их прибытии.
– Целовалась, – ответила она. – Сегодня утром. – Нейл застонал от подобной невинности и, накрыв ее рот своим, внес жену в комнату. Он положил Джессалин на покрывало и тоже лег на постель, упираясь руками, чтобы не вдавить ее своим весом в пуховую перину. Когда она оказалась под ним, Нейл отпустил ее губы, чтобы прошептать:
– Это я целовал вас сегодня утром. А вы меня не целовали. Кто-то не слишком добросовестно вас обучал.
– Хорошо, – гневно произнесла она, слегка грассируя на шотландский манер, чем доставила ему удовольствие. – Вопреки тому, что вы, сассенаки, о нас думаете, мы вовсе не дикари в любви. Я могу быть несведущей в поцелуях, но я научусь.
– Я к вашим услугам, – галантно ответил он, целуя ее снова, уделяя на этот раз больше внимания пухлой нижней губке. Он наслаждался ее мягкостью, проводя по ней языком, касаясь бесчисленных крошечных неровностей, лаская и поглощая металлический вкус крови там, где она прикусывала губу. Он дразнил свою невесту, искушая ее открыть рот и разрешить ему проникнуть внутрь.
Она уступила соблазну и приоткрыла губы, позволяя ему углубить поцелуй. Он подчинился, целуя ее яростно, потом нежно, потом страстно, затем снова скользнул языком между ее зубами, исследуя сладостную, горячую глубину ее рта с умелым искусством. Когда он неторопливо прикасался к глубинам ее рта в соблазнительной имитации любовного танца, Джессалин последовала его приглашению и ответила на поцелуй. Ее несомненный талант и энтузиазм взволновали Нейла так сильно, что его это даже удивило, и он занимался любовью с ее ртом, обучая ее всему, что знал об изящном искусстве поцелуя.
Она проявила себя отличной ученицей, быстро совершенствуясь, повторяя его движения и изобретая собственные, и прошла путь от новичка до эксперта за время между двумя ударами сердца. Взрыв чистого удовольствия, который он испытал, когда она продемонстрировала свой новообретенный опыт, чтобы его соблазнить, потряс его до глубины души, угрожая отнять и способность дышать, и его вдруг ослабевший самоконтроль. Под своим пледом он был тверд как скала и вдруг вспомнил, что уже больше четырех месяцев не держал в объятиях женщину. Кровь стучала у него в висках, и руки дрожали от напряжения, когда он старался удержать себя над ней, хотя его тело стремилось опуститься на ее мягкость, найти нежные складки между ее бедер и войти в ее теплую глубину.
Нейл заставил себя притормозить. Он оторвался от ее губ, когда ее нежный вздох капитуляции достиг его сознания, и напомнил себе, что, несмотря на успехи в поцелуях, она еще девственница. Встав на колени, он посмотрел на свою невесту. Макиннес. У него перехватило дыхание, а сердце, казалось, застряло в горле от соблазнительного зрелища. Ее платье задралось, открывая нежные белые ноги. Ее бедро охватывала потрепанная голубая лента, подвязывавшая ее чулок. Он чуть-чуть выглядывал над краем его сапога. Чулок? Он сглотнул. На ней были чулки. Она же была босой? Он вспомнил, как оскорбил ее этим. Вспомнил, как она поджимала пальцы, стоя на холодной земле двора. Когда она успела надеть чулки? И где она их взяла? Он посмотрел внимательнее. Это были его чулки! Она надела его чулки, подвязав их голубой лентой. Его чулки и его сапоги.
Нейл с трудом вздохнул – его поясница болела так, как будто кто-то ударил его кулаком по почкам. Кровь Христова! Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы возбудить его страсть. Он попытался успокоить свое возрастающее желание. Его мышцы были напряжены, а самообладание грозило вот-вот его покинуть. С рассыпавшимися по подушке волосами, с губами, распухшими от его поцелуев, с порозовевшей кожей на груди там, над вырезом платья, и с серебряной цепочкой на шее, мерцающей на розовом фоне кожи, она не выглядела невестой. Она не выглядела невинной. И она не казалась непреклонной, властной главой клана Макиннес. Она выглядела голодной, распутной и очень красивой, гораздо более красивой, чем раньше. Нейл зажмурился, стараясь прогнать этот образ. Впервые в своей жизни он захотел использовать свой талант художника для написания ее портрета. Он хотел сначала нарисовать ее. Он хотел сделать эскиз на бумаге, а потом написать ее образ красками на холсте. Он хотел заполнять холст за холстом. Как да Винчи, как Тициан. Он хотел заполнить очень много холстов портретами Джессалин Макиннес. Нейл провел кончиками пальцев по ее платью. Она задрожала в ответ, и ее соски напряглись под его легким прикосновением. Он резко вдохнул воздух. Такая она была опасна. Опасна для его душевного спокойствия. И гораздо более опьяняюща, чем самый дорогой бренди.
Он хотел ее вот такую. С задранной юбкой, в его черных кожаных сапогах, с потрепанной голубой лентой на ноге. Он хотел сдвинуть ее юбку вверх, на талию, и лечь обнаженным между ее бедер. Он хотел коснуться ее, ощутить ее вкус. Хотел погрузиться глубоко в ее лоно.
Нейл, расстегнув брошь, закреплявшую тартан, обернутый вокруг его груди и плеч, сорвал плед, стянул через голову рубашку и расстегнул ремень, удерживающий плед на бедрах. Ткань скользнула по его животу и упала к ногам.
Глаза Джессалин удивленно расширились, когда Нейл обнажил свое тело. Она быстро закрыла глаза, но любопытство заставило ее открыть их снова, и от мощи его мужской красоты у нее перехватило дыхание. Он был высокий и стройный, с широкими плечами, узкими бедрами и прекрасно вылепленными грудью и животом. Рельефные мускулы перекатывались под кожей немного темнее ее собственной. Густые темные волосы, покрывавшие его широкую грудь, переходили в узкую линию, которая змеилась вниз вокруг пупка и дальше, сливаясь с другими кудрявыми волосами, из которых гордо торчала еще одна часть его тела. Вид этой «части» подействовал на нее завораживающе. Ее кожа стала горячей, а тело как будто обрело собственную волю. Соски болезненно напряглись, и ей пришлось крепко сжать бедра, чтобы скрыть непонятную влагу, вдруг появившуюся в самом центре ее. Она хотела прикоснуться к нему – ласкать ту его «часть», – узнать, такой же ли он разгоряченный, как и она. Глубоко вздохнув, Джессалин облизала вдруг пересохшие губы и протянула руку…
Выражение ее лица – как у котенка, обнаружившего миску сметаны, – и то, как ее розовый язычок мелькнул между губами, как будто она уже попробовала угощение, оказалось для Нейла последней каплей. Он перестал бороться с желанием и, наклонившись, прильнул к ее губам горячим, жадным поцелуем. Он ласкал ее грудь сквозь ткань платья, проводил ладонью по затвердевшим бугоркам, по поношенной ткани ее белья. Он приподнимал пальцами ее одежду в поисках наслаждений, которые, он знал, спрятаны там под путаницей волос у основания ее бедер. Достигнув мягкого треугольника, он скользнул пальцами между нежными складками плоти. Она была напряженной, влажной и готовой.
Как и он. Стиснув зубы от желания, струившегося по венам, Нейл втиснул колени между ее ног, начиная атаку чувственного убеждения – давление его коленей, умелые прикосновения пальцев и жадные поцелуи, – чтобы убедить Джессалин ему открыться. Она сделала это с готовностью, и Нейл быстро накрыл ее тело своим. Он хотел заниматься с ней любовью. Хотел возбудить ее еще сильнее и подарить ей все удовольствия, какие дарят любовники, но его тело предало его! Он не мог стереть из памяти тот распутный образ, который жег его мозг. Он колебался, боролся с собой, ждал ее ответа, пока звук, вздох, запах не соединились, чтобы столкнуть его в пропасть. И тогда он понял, что не может больше ждать. У него не осталось сил, чтобы думать о ее наслаждении. С разочарованным стоном Нейл положил ей руки на бедра, заставил работать свои напряженные мышцы и рванулся вперед, погружаясь в ее глубину.
Острая, неистовая боль, последовавшая за невероятным наслаждением, застигла Джессалин врасплох. Закрыв глаза от резкой боли, она хотела отпрянуть от него – от источника этой боли, – вырывая у него свой рот, чтобы его удивительные поцелуи не принесли ей новой боли. Он сжал ее в своих объятиях, прижал к себе, чтобы своим весом ее успокоить.
– Тише, тише, – бормотал он ей на ухо и поглаживал по голове, как будто она была норовистой кобылой. – Не двигайся, – прошептал он, стараясь удержать ее от движений, борясь с неукротимым желанием выйти из нее настолько, чтобы насладиться божественным ощущением и войти опять. Снова и снова. – Худшее уже позади.
Худшее позади. Значит, должно быть что-то еще, но ей уже было все равно. Она не настолько глупа, чтобы позволить ему продолжать эту пытку. Удовольствие, которое приносили его поцелуи и умелые пальцы, не возместит боль, которую он ей причинил. Не важно, что худшее уже позади. Она хочет, чтобы это закончилось совсем.
– Нет, – ответила она, отодвигаясь от него как можно дальше.
– Проклятие!
Он знал, что ей больно, и хотел остановиться. Но она все вырывалась, и ему оставалось только выйти и отпустить ее, оставив их обоих неудовлетворенными, или устремиться вперед и найти освобождение хотя бы для себя, если уж не для нее. Он хотел поступить благородно, но сделал только то, что мог сделать. Подняв ее бедра, Нейл начал двигаться в ней. Сначала медленно, потом все быстрее, пока наконец не вскрикнул от наслаждения, бормоча что-то в подушку во время извержения семени внутри ее, а потом наконец расслабился.
Она не была уверена, но ей показалось, что он выкрикнул ее имя. Джессалин тронула его за плечо:
– Милорд?
Он не ответил, но его учащенное дыхание замедлилось. Придавленная его весом, Джессалин попробовала снова:
– Милорд Дерроуфорд? Нейл? Это все? Все закончилось?
Он глубоко вздохнул, крепко обнял ее за талию и – захрапел!
Ослабевшая и необъяснимо разочарованная его неромантическим отношением к тому, что должно было стать восхитительной брачной ночью, Джессалин впилась зубами в его плечо. Удовлетворенная тем, что оставила на нем свой след, она скатила мужа с себя и повернулась на бок, оставив его храпеть лицом в подушку.
Глава 10
На следующее утро Нейл проснулся отдохнувшим и свежим, несмотря на то что его тело было покрыто синяками, а все мышцы ныли от боли. Он перевернулся на бок и, дотянувшись, с удивлением обнаружил, что лежит в постели один, обнаженный и почему-то на одеяле, а не под ним. Потянув одеяло, обмотанное вокруг талии, и ощутив пронизывающий утренний холод, он сообразил, что ночью каким-то образом натянул на себя покрывало, чтобы не замерзнуть. И когда яркое воспоминание о брачной ночи мстительно вернулось, чтобы его терзать, он понял все.
Впервые в своей взрослой жизни он разочаровал партнершу в постели. И не просто партнершу, но ту, которую он поклялся любить, уважать, лелеять и почитать своим телом до конца дней, – свою жену, Джессалин Макиннес. Женщину, которая станет матерью его детей. Центр кровати притягивал его взгляд как магнит, и Нейл не мог отвести от него глаз. Ему было стыдно признать, что он усугубил свой провал тем, что заснул сразу после того, как эгоистично лишил девственности свою жену. Он хотел бы думать, что был прекрасным любовником для нее, но там, на одеяле, было доказательство – темно-красные пятна крови. Он даже ее не раздел! Он лишил ее девственности, повалив одетой на неразобранную постель, как какую-то дешевую шлюху. Нейл провел рукой по лбу. Головная боль, мучившая его со встречи с Олдом Тэмом, ушла, но он не мог сказать того же самого, вспоминая о прошедшей ночи. Дьявол, да одного воспоминания о жене, лежащей под ним, было достаточно, чтобы его тело восстало от желания. Он окинул взглядом бедно обставленную спальню, надеясь найти Джессалин и попытаться возместить разочарования этой ночи. Но он был один. Его жена исчезла. Кроме следов крови на покрывале, не было никаких признаков, что Макиннес вообще ночевала в этой спальне.
Он вскочил на ноги. Каменный пол спальни оказался холодным как лед, и Нейлу пришлось переступать с ноги на ногу, пока он искал чулки и сапоги. Но и те и другие исчезли. Его жена, очевидно, забрала их с собой, когда ушла, – вместе с его одеждой. Все, что осталось, – это аккуратно сложенный тартан и его ремень.
После более чем получасовых усилий Нейл пришел к выводу, что никогда не сможет заложить складки на этом чертовом куске пледа и закрепить его ремнем на талии так, как это делали вчера старые горцы. После восьмой попытки Нейл расстроенно обмотал плед вокруг талии, как обычное полотенце, и закрепил его ремнем. Он уже перестал надеяться, что его жена или кто-то другой из членов клана появится здесь с едой или его одеждой, и теперь, когда он был относительно, пусть и неправильно, одет, он был намерен найти и то и другое.
Он прошел через комнату и, распахнув дверь, обнаружил на пороге старуху – ту самую, которая вчера отпускала колкости насчет женитьбы и постели. Увидев его, старуха рассмеялась.
Нейлу было не так смешно.
– Я очень надеюсь, что вы принесли мою одежду. – Она покачала головой.
Его желудок громко заурчал, и Нейл вспомнил о завтраке.
– Стейк и пирог с почками?
Она непонимающе смотрела на него.
– Понимаете, – почти кричал он, – завтрак! Еда! Пища! – Он подумал о своем голоде и в отчаянии добавил: – Каша.
Ее морщинистое лицо просветлело, когда он упомянул кашу, но она покачала головой:
– Нет.
– Тогда какого черта вы тут делаете? – возмутился он. – Пришли смеяться надо мной?
– Я пришла за доказательством, – сказала она.
– Доказательством чего? Что я все еще здесь? Голодный и, если не считать этого обрывка тряпки, почти голый?
– Нет, – ответила она; проходя мимо него. – Я пришла за простыней. – Она остановилась у кровати, откинула одеяла и тупо уставилась на нетронутую белую простыню, покрывающую пуховую перину. Потом покачала головой и презрительно прищелкнула языком, как будто решила, что он недостаточно мужчина, чтобы сделать Макиннес своей женой.
– Не здесь. – Нейл подошел к ней, выхватил у нее из рук одеяла и бросил на кровать. – Вон там! – Он показал на темные красные пятна на покрывале. Она наклонилась над кроватью, чтобы лучше их рассмотреть, и Нейл сдернул покрывало с постели и сунул ей под нос. – Уверяю вас, мадам я выполнил свой долг и лишил девственности вашу госпожу.
– О-о, ага, – ответила она с напускной скромностью, которая почти так же сбивала с толку, как тот любопытный взгляд, каким она вдруг посмотрела на него. – И к тому же поверх одеял. Вместо того чтобы сделать это под ними, как правильно и должно. Я не знала, что сассенаки такие похотливые.
– «О-о, ага», – передразнил ее Нейл. – Не менее похотливые, чем самый распутный шотландец. Всю ночь напролет.
– Тогда малышке Джесси действительно повезло. Подожди, пока остальные женщины увидят это. – Она взмахнула покрывалом.
Нейл застонал. Он совсем не был уверен, что «малышка Джесси» после такой ночи будет считать, что ей повезло. Особенно когда ее родичи будут трясти «доказательством» перед ее носом. Он знал, конечно, что когда-то давно было обычным делом вывешивать, испачканные простыни наутро после свадьбы, но этот глупый обычай вряд ли существовал сейчас в Лондоне, и он понятия не имел, что шотландские кланы все еще придерживаются этой традиции.
– Это необходимо? – спросил он.
– О, ага, – кивнула она. – Очень важно. Клан будет разочарован, если не увидит доказательство. – Увидев выражение его лица, она добавила: – Они могут подумать, что что-то не так с нашей госпожой или с тобой. А наша малышка Джесси не хотела бы этого.
Нейл с трудом сдержался, чтобы не заскрипеть зубами. Нет, конечно, «малышка Джесси» не захочет, чтобы ее клан был разочарован. Она сама могла быть разочарована, но была слишком горда, чтобы позволить клану найти изъян в том, как ее муж выполнил свои сексуальные обязательства.
– А где Макиннес? – спросил он.
– Она во дворе, занимается делами.
– Вы можете сказать ей, что я хочу ее видеть? – Старуха пожала плечами:
– Сказать-то я могу, но не могу обещать, что она придет. Она занимается очень важными делами.
– Такими же важными, как забота о муже?
– Если бы ты был моим мужем, я бы сказала «нет». Но ты муж Джесси, а она…
– Макиннес, – закончил Нейл. – Знаю. – Он взглянул на женщину. – Я как раз собирался идти ее искать, когда вы вошли. Думаю, нет причин, чтобы я не мог сделать этого.
– Ты не можешь идти так, – фыркнула она, ткнув пальцем в его импровизированный килт.
– Почему нет?
– Так неправильно.
– Тогда покажите мне, как должно быть.
Она покраснела до корней волос и отступила на шаг.
– Я не могу. Это должна делать жена! Или любовница.
– Давайте проверим, правильно ли я понял, – произнес он, расхаживая по комнате. – Моей жены здесь нет. И даже если я хочу ее увидеть, она слишком занята и может не прийти мне помочь. Моя одежда исчезла, и я не могу пойти к моей жене, пока не надену правильно шотландский наряд, который я понятия не имею, как надевать. А вы, шотландская женщина, по-видимому, теперь моя родственница и наверняка в таком возрасте, что годитесь мне в матери, и вы не можете помочь мне одеться лишь потому, что считаете это обязанностью моей жены. И это означает, видимо, что я должен просидеть весь свой медовый месяц в спальне полуголый, пока кто-нибудь не принесет мне мой мундир или моя жена не придет меня одеть.
– Да.
– Ну так черта с два! – крикнул он. – К черту ваши приличия! Я иду искать мою жену.
Появление Нейла во дворе несколькими мгновениями позже произвело фурор среди крестьян. Особенно потому, что Давина шла за ним по пятам, гордо размахивая «доказательством», как дворянин своим гербом. Женщины клана, собравшиеся посмотреть, есть ли на простыне пятна девственной крови Макиннес, воспользовались возможностью не только полюбоваться испачканным кровью покрывалом, но и великолепно сложенным мужским телом, которое так хорошо подчеркивал тартан, обмотанный вокруг талии сассенака – мужа Джессалин.
Разговаривая со старейшинами в дальнем углу двора, Джессалин взглянула на женщин, которые собрались во дворе и кудахтали, как куры вокруг червяка, и заметила своего мужа, идущего через двор в нескольких шагах впереди Давины. Она узнала ткань, которую Давина держала в руках. Это было шерстяное покрывало с кровати ее отца. Когда она в последний раз его видела, оно было обмотано вокруг талии ее мужа. Теперь покрывало было у Давины, а на ее муже был кусок тартана, в котором он был вчера. Но не должным образом сложенный и надетый, а обмотанный вокруг талии как примитивная набедренная повязка. Учитывая, сколько скрывал этот предмет одежды, он мог с тем же успехом идти по двору совершенно голым. И она была не единственной, кто это заметил. Она видела, как Сорча, вдова одного из ее двоюродных братьев, протянула руку и дотронулась до Нейла, когда он проходил мимо нее. Он, похоже, этого не заметил, но женщины все видели. Они не могли оторвать от него глаз, и Джессалин решила, что ей придется пойти и напомнить многим из них, что это ее муж и им лучше держать свои глаза и руки при себе. Она открыла рот, глядя на дерзкую выходку своего мужа и своих родственниц, и ее удивление было настолько сильным, что обратило на себя внимание троих старейшин.
– Что за чертовщина надета на парне? – спросил Тэм, глядя на неправильное одеяние графа. Он пристально посмотрел на Джессалин. – Ты забыла об обязанностях жены, девочка? Ты не показала своему мужу, как надо надевать плед?
Джессалин покачала головой. Она не забыла о своих обязанностях. Она забрала его английскую одежду и сапоги в надежде, что он останется в спальне. После первой брачной ночи ей нужно было время, чтобы удалиться от него.
– Я не показала ему, как надевать плед, потому что не думала, что он встанет так рано. – Это была не вся правда, но это была та ее часть, которую она способна была признать перед тремя заговорщиками, выдавшими ее замуж за англичанина, а теперь осуждающе смотревшими на нее, потому что она не выполнила первейшую обязанность жены. Они были шотландскими воинами, ее старейшины. Они должны быть на ее стороне, но они сочувствовали ему. Потому что все они были мужчинами.
– Что вы здесь делаете? – Когда Нейл подошел к ней, Джессалин была настолько зла на старейшин за то, что они приняли сторону Нейла, что задала вопрос гораздо резче, чем следовало.
Нейл краем глаза заметил, как кто-то дотронулся до него. Он мрачно посмотрел на старуху, державшую испачканное покрывало, и растущую толпу людей, указывающих на «доказательство» и перешептывающихся на языке, которого он не понимал, потом перевел злой взгляд на Макиннес.
Впервые в своей взрослой жизни он разочаровал партнершу в постели. И не просто партнершу, но ту, которую он поклялся любить, уважать, лелеять и почитать своим телом до конца дней, – свою жену, Джессалин Макиннес. Женщину, которая станет матерью его детей. Центр кровати притягивал его взгляд как магнит, и Нейл не мог отвести от него глаз. Ему было стыдно признать, что он усугубил свой провал тем, что заснул сразу после того, как эгоистично лишил девственности свою жену. Он хотел бы думать, что был прекрасным любовником для нее, но там, на одеяле, было доказательство – темно-красные пятна крови. Он даже ее не раздел! Он лишил ее девственности, повалив одетой на неразобранную постель, как какую-то дешевую шлюху. Нейл провел рукой по лбу. Головная боль, мучившая его со встречи с Олдом Тэмом, ушла, но он не мог сказать того же самого, вспоминая о прошедшей ночи. Дьявол, да одного воспоминания о жене, лежащей под ним, было достаточно, чтобы его тело восстало от желания. Он окинул взглядом бедно обставленную спальню, надеясь найти Джессалин и попытаться возместить разочарования этой ночи. Но он был один. Его жена исчезла. Кроме следов крови на покрывале, не было никаких признаков, что Макиннес вообще ночевала в этой спальне.
Он вскочил на ноги. Каменный пол спальни оказался холодным как лед, и Нейлу пришлось переступать с ноги на ногу, пока он искал чулки и сапоги. Но и те и другие исчезли. Его жена, очевидно, забрала их с собой, когда ушла, – вместе с его одеждой. Все, что осталось, – это аккуратно сложенный тартан и его ремень.
После более чем получасовых усилий Нейл пришел к выводу, что никогда не сможет заложить складки на этом чертовом куске пледа и закрепить его ремнем на талии так, как это делали вчера старые горцы. После восьмой попытки Нейл расстроенно обмотал плед вокруг талии, как обычное полотенце, и закрепил его ремнем. Он уже перестал надеяться, что его жена или кто-то другой из членов клана появится здесь с едой или его одеждой, и теперь, когда он был относительно, пусть и неправильно, одет, он был намерен найти и то и другое.
Он прошел через комнату и, распахнув дверь, обнаружил на пороге старуху – ту самую, которая вчера отпускала колкости насчет женитьбы и постели. Увидев его, старуха рассмеялась.
Нейлу было не так смешно.
– Я очень надеюсь, что вы принесли мою одежду. – Она покачала головой.
Его желудок громко заурчал, и Нейл вспомнил о завтраке.
– Стейк и пирог с почками?
Она непонимающе смотрела на него.
– Понимаете, – почти кричал он, – завтрак! Еда! Пища! – Он подумал о своем голоде и в отчаянии добавил: – Каша.
Ее морщинистое лицо просветлело, когда он упомянул кашу, но она покачала головой:
– Нет.
– Тогда какого черта вы тут делаете? – возмутился он. – Пришли смеяться надо мной?
– Я пришла за доказательством, – сказала она.
– Доказательством чего? Что я все еще здесь? Голодный и, если не считать этого обрывка тряпки, почти голый?
– Нет, – ответила она; проходя мимо него. – Я пришла за простыней. – Она остановилась у кровати, откинула одеяла и тупо уставилась на нетронутую белую простыню, покрывающую пуховую перину. Потом покачала головой и презрительно прищелкнула языком, как будто решила, что он недостаточно мужчина, чтобы сделать Макиннес своей женой.
– Не здесь. – Нейл подошел к ней, выхватил у нее из рук одеяла и бросил на кровать. – Вон там! – Он показал на темные красные пятна на покрывале. Она наклонилась над кроватью, чтобы лучше их рассмотреть, и Нейл сдернул покрывало с постели и сунул ей под нос. – Уверяю вас, мадам я выполнил свой долг и лишил девственности вашу госпожу.
– О-о, ага, – ответила она с напускной скромностью, которая почти так же сбивала с толку, как тот любопытный взгляд, каким она вдруг посмотрела на него. – И к тому же поверх одеял. Вместо того чтобы сделать это под ними, как правильно и должно. Я не знала, что сассенаки такие похотливые.
– «О-о, ага», – передразнил ее Нейл. – Не менее похотливые, чем самый распутный шотландец. Всю ночь напролет.
– Тогда малышке Джесси действительно повезло. Подожди, пока остальные женщины увидят это. – Она взмахнула покрывалом.
Нейл застонал. Он совсем не был уверен, что «малышка Джесси» после такой ночи будет считать, что ей повезло. Особенно когда ее родичи будут трясти «доказательством» перед ее носом. Он знал, конечно, что когда-то давно было обычным делом вывешивать, испачканные простыни наутро после свадьбы, но этот глупый обычай вряд ли существовал сейчас в Лондоне, и он понятия не имел, что шотландские кланы все еще придерживаются этой традиции.
– Это необходимо? – спросил он.
– О, ага, – кивнула она. – Очень важно. Клан будет разочарован, если не увидит доказательство. – Увидев выражение его лица, она добавила: – Они могут подумать, что что-то не так с нашей госпожой или с тобой. А наша малышка Джесси не хотела бы этого.
Нейл с трудом сдержался, чтобы не заскрипеть зубами. Нет, конечно, «малышка Джесси» не захочет, чтобы ее клан был разочарован. Она сама могла быть разочарована, но была слишком горда, чтобы позволить клану найти изъян в том, как ее муж выполнил свои сексуальные обязательства.
– А где Макиннес? – спросил он.
– Она во дворе, занимается делами.
– Вы можете сказать ей, что я хочу ее видеть? – Старуха пожала плечами:
– Сказать-то я могу, но не могу обещать, что она придет. Она занимается очень важными делами.
– Такими же важными, как забота о муже?
– Если бы ты был моим мужем, я бы сказала «нет». Но ты муж Джесси, а она…
– Макиннес, – закончил Нейл. – Знаю. – Он взглянул на женщину. – Я как раз собирался идти ее искать, когда вы вошли. Думаю, нет причин, чтобы я не мог сделать этого.
– Ты не можешь идти так, – фыркнула она, ткнув пальцем в его импровизированный килт.
– Почему нет?
– Так неправильно.
– Тогда покажите мне, как должно быть.
Она покраснела до корней волос и отступила на шаг.
– Я не могу. Это должна делать жена! Или любовница.
– Давайте проверим, правильно ли я понял, – произнес он, расхаживая по комнате. – Моей жены здесь нет. И даже если я хочу ее увидеть, она слишком занята и может не прийти мне помочь. Моя одежда исчезла, и я не могу пойти к моей жене, пока не надену правильно шотландский наряд, который я понятия не имею, как надевать. А вы, шотландская женщина, по-видимому, теперь моя родственница и наверняка в таком возрасте, что годитесь мне в матери, и вы не можете помочь мне одеться лишь потому, что считаете это обязанностью моей жены. И это означает, видимо, что я должен просидеть весь свой медовый месяц в спальне полуголый, пока кто-нибудь не принесет мне мой мундир или моя жена не придет меня одеть.
– Да.
– Ну так черта с два! – крикнул он. – К черту ваши приличия! Я иду искать мою жену.
Появление Нейла во дворе несколькими мгновениями позже произвело фурор среди крестьян. Особенно потому, что Давина шла за ним по пятам, гордо размахивая «доказательством», как дворянин своим гербом. Женщины клана, собравшиеся посмотреть, есть ли на простыне пятна девственной крови Макиннес, воспользовались возможностью не только полюбоваться испачканным кровью покрывалом, но и великолепно сложенным мужским телом, которое так хорошо подчеркивал тартан, обмотанный вокруг талии сассенака – мужа Джессалин.
Разговаривая со старейшинами в дальнем углу двора, Джессалин взглянула на женщин, которые собрались во дворе и кудахтали, как куры вокруг червяка, и заметила своего мужа, идущего через двор в нескольких шагах впереди Давины. Она узнала ткань, которую Давина держала в руках. Это было шерстяное покрывало с кровати ее отца. Когда она в последний раз его видела, оно было обмотано вокруг талии ее мужа. Теперь покрывало было у Давины, а на ее муже был кусок тартана, в котором он был вчера. Но не должным образом сложенный и надетый, а обмотанный вокруг талии как примитивная набедренная повязка. Учитывая, сколько скрывал этот предмет одежды, он мог с тем же успехом идти по двору совершенно голым. И она была не единственной, кто это заметил. Она видела, как Сорча, вдова одного из ее двоюродных братьев, протянула руку и дотронулась до Нейла, когда он проходил мимо нее. Он, похоже, этого не заметил, но женщины все видели. Они не могли оторвать от него глаз, и Джессалин решила, что ей придется пойти и напомнить многим из них, что это ее муж и им лучше держать свои глаза и руки при себе. Она открыла рот, глядя на дерзкую выходку своего мужа и своих родственниц, и ее удивление было настолько сильным, что обратило на себя внимание троих старейшин.
– Что за чертовщина надета на парне? – спросил Тэм, глядя на неправильное одеяние графа. Он пристально посмотрел на Джессалин. – Ты забыла об обязанностях жены, девочка? Ты не показала своему мужу, как надо надевать плед?
Джессалин покачала головой. Она не забыла о своих обязанностях. Она забрала его английскую одежду и сапоги в надежде, что он останется в спальне. После первой брачной ночи ей нужно было время, чтобы удалиться от него.
– Я не показала ему, как надевать плед, потому что не думала, что он встанет так рано. – Это была не вся правда, но это была та ее часть, которую она способна была признать перед тремя заговорщиками, выдавшими ее замуж за англичанина, а теперь осуждающе смотревшими на нее, потому что она не выполнила первейшую обязанность жены. Они были шотландскими воинами, ее старейшины. Они должны быть на ее стороне, но они сочувствовали ему. Потому что все они были мужчинами.
– Что вы здесь делаете? – Когда Нейл подошел к ней, Джессалин была настолько зла на старейшин за то, что они приняли сторону Нейла, что задала вопрос гораздо резче, чем следовало.
Нейл краем глаза заметил, как кто-то дотронулся до него. Он мрачно посмотрел на старуху, державшую испачканное покрывало, и растущую толпу людей, указывающих на «доказательство» и перешептывающихся на языке, которого он не понимал, потом перевел злой взгляд на Макиннес.