Лобановская Ирина Игоревна
После третьего звонка
ИРИНА ЛОБАНОВСКАЯ
ПОСЛЕ ТРЕТЬЕГО ЗВОНКА
Роман
1
- Танечка! - прошептал Виктор, быстро поворачиваясь на тихое, еле слышное шуршание у себя за спиной. - Танечка, ну, наконец! Я так ждал тебя сегодня!
Белое легкое облачко, едва различимое в сумраке мастерской, медленно двинулось к Виктору, принимая знакомые, пока еще не очень ясные очертания. Виктор радостно протянул к облачку руки. Бесплотный образ худенькой, светловолосой, молодой женщины с широко расставленными глазами, прячущими улыбку, слегка размытый и колеблющийся, вырисовывался все четче. Облачко остановилось над мольбертом.
- Это новая картина? - спросила Таня. - Я не видела ее у тебя на выставке.
Виктор кинул беглый взгляд на мольберт. Какая чудовищная тоска!.. Он совершенно разучился писать. Или никогда не умел. Одни и те же осточертевшие солнечные и дождевые пейзажи, умиляющие и восхищающие ни фига не смыслящую, попросту не волокущую в живописи публику... Так и тянет ее облапошить. Подсунуть ей полную ерунду и хреновину вроде нынешней.
- Бредятина! - буркнул Виктор. - Мрак! Ты заметила, я пишу все хуже и хуже...
- Тебе кажется!
Таня опустилась пониже, и мягкое белое облачко закрыло художника целиком, отгородив от мира воздушностью и согрев удивительным теплом. Виктор блаженно закрыл глаза: он начинал тосковать без этой зашиты, едва Таня покидала мастерскую.
- Мне никогда ничего не кажется. Даже ты, - пробормотал Виктор. - Ты опоздала сегодня... Почему не спрашиваешь, для чего я тебя так ждал и что случилось?
Таня улыбнулась и вздохнула. Облачко закачалось, пощекотав художника по лбу кончиками пальцев.
- Потому что я все знаю, - объяснила Таня. - Он шел за тобой утром до мастерской от магазина, думая, что ты его не замечаешь.
Виктор быстро открыл глаза и нервно переплел пальцы.
- Да, конечно! - крикнул он возбужденно. - Шел как привязанный! И прятался за углами и уцелевшими телефонными будками, словно последний дурак! Но не это главное!
Виктор тупо уставился на свои ноги: разношенные шлепанцы прорвались и в прореху выглядывал босой корявый палец.
- Не это главное, - сникнув, устало повторил Виктор. - Танечка, по-моему, я сегодня узнал его... Это тот самый, помнишь?..
Он мельком взглянул на Танино окаменевшее лицо.
- Их было двое: рыжий, повыше и потоньше, и черный, какой-то вертлявый, дерганый, с юркими глазками. Впрочем, тоже дохляк. Это он, Таня.
Облачко отлетело в угол комнаты и почти скрылось в темноте среди груды эскизов и подрамников. До нее у Виктора никак не доходили руки, и иногда он даже не мог вспомнить, что за работы там валяются. Таня молчала.
- Ты не хочешь отвечать, - тоскливо сказал Виктор. - Я понимаю... Или ты думаешь, что я все-таки ошибся?
- Ты не ошибся, - прошелестела Таня. - Это действительно он: маленький и вертлявый. Но как ты узнал его? Ведь прошло почти двадцать лет...
Виктор встал и прошелся по комнате. Облачко не двигалось, пристально наблюдая за ним.
- Мне трудно тебе объяснить, - запинаясь, начал он. - Я тогда его не шибко разглядел: ночь, лес, дождь, один глаз совсем заплыл... Но понимаешь, я могу замечать и запоминать мельчайшие и невидимые для других человеческие черточки, характерные особенности, жесты, манеру поведения. Это природное и профессиональное качество. Я все же художник... Он двигался пугливо, осторожно, постоянно озираясь. И напоминал мне игрушку с набитыми ватой руками и ногами, которые плохо сгибаются и подчиняются, лишенные прочной основы. Проволоки или деревяшки.
- Но он тогда очень боялся, - тихо напомнила Таня.
- Правильно говоришь, правильно, - согласился Виктор. - Он и сегодня такой же. Боящийся... Трясущийся... И двигающийся на ватных подгибающихся ногах шаркающей походкой. Он весь словно расшарнирен. По-прежнему нелепо размахивает руками. И юркает глазками... Это ведь он, да, Таня?
Таня кивнула и отделилась от стены, медленно приближаясь к двери.
- Не уходи! - в ужасе вскрикнул, бросаясь за ней, Виктор. - Куда ты намылилась так рано? Я ведь ничего еще не успел тебе рассказать!
- Я не ухожу! - Таня повернулась к нему и опустилась на диван. - Рассказывай и не бойся сделать мне больно. Я давно уже не ощущаю ни страха, ни безнадежности, ни разочарования. Там, откуда я к тебе прихожу, душа успокаивается и становится глухой к земным страданиям. Над ней больше не властны никакие муки. Прошло почти двадцать лет...
- Но они для меня ничего не изменили! - резко перебил ее Виктор.
- Потому что ты - здесь, а я - там! - Таня подняла глаза вверх. - Ты слишком много пьешь, Витя, так нельзя.
Она повела подбородком по направлению вереницы пустых ярких бутылок, гордо выстроившихся вдоль грязной стены. Виктор усмехнулся и погладил бороду.
- Можно, нельзя... Мне давно уже все можно. С той минуты, когда я убил тебя... И себя заодно. Как мне поплохело, когда я увидел тебя светлым облачком над мольбертом в первый раз! Сейчас смешно вспомнить... По-моему, месяц назад, под Рождество. Верно?
- Верно-то верно, - Таня вздохнула. - Ну и пьян же ты был тогда!
- Да я и сегодня не трезв, - радостно продолжил тему Виктор. - А тогда, действительно, Танечка, ты уж прости, я нарезался с Лешкой до чертиков! И увидев твой неясный призрак, решил, что у меня началась белуха и пора сдаваться врачам. Хорошо, что ты меня вовремя успокоила. Теперь даже не знаю, что бы я делал без твоих ежедневных визитов...
- Жил бы как прежде, - жестко сказала Таня. - Как другие живут.
- А как другие живут? - подхватил художник. - Я ведь ничего в этом не секу! Забившись сюда, словно в нору, когда удалось, наконец, заиметь сей роскошный подвал в качестве мастерской, я забыл обо всем на свете! Веришь ли, Танечка, я писал, писал, писал, сутками не выходя отсюда!
Таня спокойно кивнула.
- Я весь оброс, отощал, стал похож на сумасшедшего, - продолжал Виктор. - Впрочем, возможно, не просто похож... Дочка носила мне еду, заявлялись девки, тоже что-то таскали, пробовали меня обласкать и обстирать. Ни фига у них не получалось.
Виктор неопределенно хмыкнул и поморщился.
- Потом притащилась Анька... Мрак! С очередным скандалом, от которых я и рвался сюда, будто конь на привязи. И вот слинял все-таки... "От жены, от детей..." Ну, расскажи мне, как другие живут? Тебе ведь "сверху видно все"! Я так и знаю...
- Не паясничай, Витя, - попросила Таня и засмеялась. - Зачем тебе другие? Тебе хорошо теперь только одному.
Виктор растянулся рядом с ней на диване и закурил. Таня отодвинулась и, брезгливо поморщившись, отвела от себя рукой тонкую синюю струйку дыма.
- Ты завсегда не переносила этот запах, - заметил Виктор. - Прости, но ужасно хочется подымить... А еще ты никогда не душилась. Как выпускница Смольного. Я не успел спросить тебя, почему.
- Тоже не переносила запах, - лаконично ответила Таня. - А как ты расцениваешь мое возникновение здесь? Как вполне естественное явление?
Художник покосился на нее.
- Не пытайся сделать из меня ненормального. Этот номер не пройдет - я патологически здоров! - грубовато буркнул он, хотя совсем недавно утверждал противоположное. - И что, собственно, странного в твоих визитах ко мне? Дело-то житейское: убийцу всегда посещают жертвы в виде привидений. Открой любой роман и увидишь, как это происходит. Все путем!
Таня грустно вздохнула.
- Значит, ты в порядке? - задумчиво спросила она. - Тогда перейдем к твоему преследователю. Ты ведь хотел говорить со мной именно о нем.
Виктор хлопнул себя ладонью по лбу и вскочил.
- Как же я мог все перезабыть? - с досадой закричал он. - Просто вылетело из головы! Нет, ты все-таки права, Танюша, я допьюсь когда-нибудь до кровавых мальчиков! Надо завязывать! Ну конечно, я хотел говорить о нем! Об этом вертлявом, черт бы его побрал!
- Как видишь, не побрал, - философски заметила Таня. - Так что же ему нужно от тебя? И как он тебя тоже узнал? Ведь он наверняка не художник.
- Я думал, ты сама мне расскажешь об этом, - растерялся Виктор. - Моя мозговушка не первый день бьется в догадках...
- Я? - удивленно сморщила лоб Таня.
Она явно дразнила его и над ним издевалась.
- Очевидно, потому, что "мне сверху видно все"? Боюсь, Витя, что ты перепутал меня с Большой советской энциклопедией.
- Ничего советского больше нет, Танюша, ты отстала от жизни, - тотчас легко расквитался с ней Виктор. - Хотя многие старые названия сохранились в виде формальности и отзвуков прошлого. ТАСС, например, Ленинградский вокзал, станция метро "ВДНХ" и газета "Московский комсомолец"... Странно, как быстро все кануло в историю! Буквально за несколько лет.
Он покрутил босым пальцем в дырке шлепанца и провертел отверстие пошире.
- Но в любом случае ты знаешь значительно больше меня. И как все странно совпало: сначала явилась ты, потом этот исподтишковый человек... Так как же все-таки он меня узнал?
Таня смотрела пристально и строго.
- Я не люблю, когда у тебя появляется этот суровый взгляд, - пробормотал Виктор. - Улыбнись и расскажи...
Таня улыбаться не захотела, а небрежно проронила сквозь зубы:
- Посмотри на себя в зеркало, Витя. Видишь шрам над левой бровью? Разве ты забыл, откуда он взялся? Маленький замахнулся тогда на тебя ножом, но ты сумел вовремя перехватить его руку. Малыш был очень силен, хотя и дохляк на вид, как ты говоришь. Ему удалось полоснуть тебя по лбу... Кровь залила все лицо... Преступники всегда хорошо помнят и безошибочно узнают следы своих рук. И своих жертв тоже, Витя.
Художник смущенно потер лоб.
- Забыл, - пробормотал он в растерянности. - Обо всем совершенно забыл... Как же так? Действительно, шрам на роже... от того самого ножа... Танька, я окончательно спиваюсь! И некому меня вытащить из опасной трясины! Хоть ты помоги! Ведь меня попросту засосет!
Он картинно протянул к облачку руки. Таня еще больше посуровела и нахмурилась.
- Ты ведешь себя, как мальчишка, а тебе уже сорок, Виктор! - серьезно и грустно констатировала она.
- Да что ты говоришь! Так много? Какой ужас! - ерничая, воскликнул художник. - Спасибо, что напомнила: и об этом я тоже без тебя ни за что бы не догадался!
Таня осуждающе покачала головой.
- Не дурачься, Виктор! - строго велела она. - Не изображай из себя клоуна! Иначе я немедленно уйду!
Угроза возымела действие. Виктор мгновенно пришел в себя и даже чуточку протрезвел, оторвав вожделенный взгляд от недопитой бутылки. Он быстро и ловко задвинул ее ногой под диван и объявил, подняв вверх руки:
- Я перестал! Прости меня, Танечка! Ты ведь знаешь, на меня иногда находит!
- Если бы только иногда! - усмехнулась Таня. - Так что же, твой преследователь подходил к тебе, заговаривал?
- Да нет, - вздохнул Виктор. - Он только постоянно молча крадется за мной, хотя давно наизусть выучил дорогу к мастерской. Никак не могу понять, что ему от меня надо...
Виктор встретил этого обтрепанного, немытого мужичонку с темными, бегающими глазками, по виду совсем спившегося, в винном отделе гастронома, где всегда покупал водку или пиво. Пока он рассматривал пеструю колонну бутылок, выбирая себе "подружку" на вечер, мужичок терся возле так близко, что Виктор заподозрил в нем обычного карманника. На всякий случай он перекинул сумку на грудь и окинул незнакомца внимательным взглядом. Ничего особенного. Обыкновенный забулдыга и пропойца, которых он перевидал на своем веку тысячи. Правда, почему-то чересчур пристально вглядывается в Виктора, но мало ли что... Наверное, уже не раз здесь встречались. А может, и пили когда-нибудь вместе в соседней подворотне, кто знает. Иногда Виктору требовалось глотнуть тотчас, не сходя с места.
Виктор расплатился, сунул бутылку в сумку и пошел к выходу. В дверях он зачем-то оглянулся: пьянчужка стоял у стойки бара и смотрел на художника странными вспоминающими глазами. Что ему там привиделось?..
Виктор плюнул с досады и пошел к мастерской. Пройдя два дома, он опять обернулся: испуганный мужичок шарахнулся за дерево. Так, подумал Виктор, за мной начали следить. Иногда случается. Что бы это значило? В груди неприятно заныло, ноги застыли, сумка сразу сделалась невыносимо тяжелой и стала давить на плечо и оттягивать руку.
Кому нужно за ним наблюдать? КГБ вроде бы больше нет, контрразведку едва ли может заинтересовать его неприглядная, далекая от политики особа, да и подобных штирлицев не держат даже в России. Не обратилась ли его вторая жена Анька, полная идиотка, к помощи сыскного бюро на предмет выявления любовниц и соперниц? Да нет, вряд ли этой законченной дуре придет в ее бестолковку нечто подобное. И где ей найти такое бюро, и где, главное, раздобыть деньги? Хотя Виктор отстегивает на двоих детей немалые "куски" каждый месяц...
Впрочем, ему в голову лезут настоящие глупости: ну разве уважающая себя фирма возьмет в сотрудники подобного типа? А если это камуфляж?..
Виктор содрогнулся и снова, слегка повернув голову, уже на ходу, не останавливаясь, скосил глаза назад: обтрепанный мужичонка упорно плелся за ним, нелепо болтая нескладными руками и неловко передвигаясь по льду и снегу.
И Виктор понял, еще ничего не поняв, что пришла беда.
2
Незадолго до встречи со спившимся "сыщиком" в мастерской появилась Таня. Танечка Сорокина, Танюша, его первая и единственная любовь, его страшная и никому не известная тайна, хранимая им почти двадцать лет.
Ох, как набрались они тогда с Лешкой под европейское Рождество! Хлестали все подряд и давно сбились со счета, устав тыкать пальцами в бутылки, стоявшие пустыми у стены. Позвонила Анька и разоралась в телефон, требуя, чтобы Виктор, - алкаш, скотина, опять пьян в дымину, нажрался как свинья! - немедленно бросил Алексея и ехал домой.
- Могу бросить только тебя, если ты так настаиваешь на определенном поступке! - легко согласился с ней Виктор и аккуратно опустил трубку.
Больше он ее не поднимал.
В декабре у Виктора открылась, наконец, долгожданная выставка на Кузнецком. Сколько лет он добивался, ждал этого, а увидев свои имя и фамилию крупными буквами на огромном полотне, чуть не заплакал в голос, как ребенок. Он, Виктор Крашенинников, на Кузнецком!
Однако его радость оказалась преждевременной и недолгой. Если раньше пробиться сквозь отборочные комиссии всемогущего Союза художников было попросту невозможно, если нельзя было даже представить себе существование ни частных худсалонов, ни вольных распродаж, то теперь нереальным стало совсем другое: безумная, волнующаяся, рвущаяся в залы толпа любителей, ценителей, поклонников, которая часами когда-то обвивала Манеж и разносила Кузнецкий и Волхонку. Толпу не страшили морозы, она готова была стоять в жару и под ураганным ветром. Но то раньше...
Сейчас в Манеже продавались либо импортные тряпки - дешевая распродажа! - либо дорогие автомобили. А Виктору Крашенинникову, который выпустил свой первый в жизни каталог, пришлось довольствоваться почти пустым залом, где стены с ним поделила Тата Крохина, удивительно талантливая и самобытная художница и жутко страшная баба. Своя в доску,
Тата бродила по блестящим полам Кузнецкого, оскалившись в улыбке во всю длину огромного рта, и повторяла:
- Ну, ты подумай, Витюха, прорвались на Кузнецкий! Сподобились! В кои-то веки! Ну, ты только подумай!
- А что толку-то, бестолочь?! - попытался вправить ей мозги мрачный Виктор. - Видишь, никого нет! Где очередь, поклонницы, цветы, автографы? Где телевидение, радио, журналисты с диктофонами? Где мои и твои приятели-пьяницы, Венька Туманов, в конце концов?! Гера хоть позвонил, сказал, что лежит с ангиной...
- Поклонниц ему захотелось, батюшки! - насмешливо фыркнула Тата. - По шлюхам соскучился! Неужели давно не видал? Ну, пойди прогуляйся, тут недалеко! Ты радуйся, что на Кузнецком висишь! Ведь висишь же, Витька! И я заодно!
- Вишу, вишу, - уныло согласился с ней Виктор. - Я вижу, что вишу. Но радости от этого никакой не испытываю.
Он сидел на подоконнике с ногами, курил, несмотря на категорические запреты администрации, и грустно смотрел в окно на заснеженный и скользкий Кузнецкий.
Прибежала Анька-зараза в новых сапогах на жутких каблучищах - когда только покупать успевает? И как она шею себе не сломала с их помощью на стеклянно-обледеневшем склоне? Привела с собой раскосое татаро-монгольское иго - сыновей-погодков Петьку и Ваньку, которые с дикими воплями и криками, пугая до полуобморока старушек-смотрительниц, начали носиться по шикарному паркету, пытаясь догнать друг дружку. Анька-стерва на сыновей никакого внимания не обращала и принялась расцеловывать Виктора, сияя от гордости и счастья: ну как же, муж висит на Кузнецком!
От жены невыносимо пахло косметикой и духами.
- Похоже, ты скупила оптом все запасы Риччи в Москве, - отстраняясь от нее, холодно заметил Виктор.
Никак не прореагировав и на это, Анька радостно похлопала ладошками с ярко-красными ногтями и ликующе пропела:
- Ах, как чудно, Витюша, как прекрасно! Скоро приедут мои подруги! Я всех пригласила!
"Надо сматываться! Подруг мне ни за что не вынести", - мгновенно сообразил Виктор и незаметно для жены мигнул Тате. Та поняла его без единого слова и тут же охотно, с видимым удовольствием отправилась показывать Аньке выставку.
Более бесполезного занятия не существовало. Анне - и что-то объяснять! Но Тата - свой парень, и ей известно про Виктора все, кроме одного: как погибла почти двадцать лет назад ее лучшая подруга Таня Сорокина. Но этого не знает никто. И не должен знать.
Таня... Да будь она жива, разве когда-нибудь Крашенинников подошел бы близко к Аньке и даже к Оксане, своей первой жене?
Однако пора делать ноги, пока Тата развлекает и отвлекает его прекрасную половину. И Виктор рванул в мастерскую. Дальнейшее он тоже помнил достаточно хорошо. Через полчаса заскочил Алексей с извинениями, что опоздал на открытие выставки, и они принялись пить. Надо ведь отметить событие! Потом их уже увлекло, захватило, и начались дружеские объятия, откровения, словоизлияния...
Алексей, старый школьный друг, алкоголик и добрый парень, у которого Виктор в свое время увел Аньку - просто так, от нечего делать - был жонглером и постоянно разъезжал с цирком по стране. Изредка появляясь в град-столице, он всегда первым делом спешил к Виктору - раньше домой, теперь в мастерскую. Выслушивал все новости, рассказывал свои, узнавал про мальчишек, к которым искренне привязался, а потом пил, пил, пил по-черному, забывая числа и дни недели и засыпая прямо за столом, уронив рано облысевшую большую голову.
- Твой приятель мне надоел! - взвилась как-то Анька.
- Он такой же мой, как и твой! - отпарировал Виктор. - Забыла, что ты с ним спала? Только Алексей, в отличие от меня, оказался проницательным и дальновидным и хорошо понимал, чем ему грозит женитьба на тебе.
- Ну, положим, спился он без меня! - заявила Анька.
- Зато я - с тобой! - легко нашелся Крашенинников. - Результат один и тот же, зато условия ох какие разные! Слишком неравноценные и, понятно, не в мою пользу, заметь!
Анька, конечно, разоралась. Виктору ей даже отвечать иногда не хотелось - дура есть дура.
Да, здорово они тогда надрались с Алешкой... Пришла Тата и немного посидела, раскурив сигарету и плеснув себе в чашку чая. Она давно была хорошо знакома с Алексеем.
- Мальчики, - неожиданно заметила она, - по-моему, вы кое-что не разглядели в Анюте.
Виктор так и подскочил, чуть не опрокинув свой стакан.
- Это чего же такого мы с Алексисом, два слепца, не разглядели в драгоценной Анюте? - мрачно спросил он, приблизив лицо к Таткиному, безобразному и родному. - Не въехал! Неужели в ней все-таки сокрыта некая тайна, о которой никто не подозревает? Загадочное нечто?
Тата безмятежно улыбалась. Она давно привыкла не слушать его пьяный бред.
- Алешенька, - ласково сказала Тата, решившая вдруг напомнить о морали, - ты напрасно отпустил Аню... Тебе не стоило с ней расставаться...
- А-а! - грозно зарычал, оскалившись, Виктор. - Значит, это я ее испортил? Это ее так изуродовала жизнь со мной?!
- Витюшенька, - совсем разнежилась от горячего чая Тата, - ее никто не уродовал. Это вы сами себя водкой искорежили до безобразия.
- Таточка, ты не права, - кротко возразил Алексей.
Выпив, он становился настоящим телком.
Виктор счел необходимым возмутиться и принять серьезные меры. Крохина, хоть и свой парень, но явно превысила сегодня всякие полномочия.
- Татусик, ты бы лучше свалила отсюда быстренько подобру-поздорову, - дружески посоветовал он. - Пьяный я за себя не отвечаю и собственные поступки не контролирую, заметь!
- Давно заметила, - коротко отозвалась Тата и без всякого выражения посмотрела Виктору прямо в глаза.
Он дернулся, покраснел и торопливо придвинул к себе недопитый стакан. Вспомнил, как летом, совершенно одурев от жары и пьянки, трахнулся с Таткой. И не экспромтом. Предварительно он поспорил на бутылку с Алексеем, уверявшим, что Тата - девушка и трогать ее не стоит.
- Этого не может быть! - авторитетно, со знанием дела заявил Виктор. - В среде художников девушки не водятся. Никогда! Тем более в Таткином возрасте.
- Тебе, конечно, лучше знать, - вежливо ответил Алексей. - Но я думаю иначе.
- Спорим! - закричал в возбуждении Виктор. - Ставлю бутылку коньяку! Или две! Ты проиграешь! Хотя, может быть, и я тоже... Удовольствие трахать Татку ниже среднего...
Алексей спорить согласился, но неохотно, и потом вспоминал о дурацком пари без всякого энтузиазма.
Обработать Тату было несложно. Виктор проделал это за шесть секунд.
Жара тогда стояла чудовищная. Только в подвальной мастерской Виктора можно было немного отдохнуть и взбодриться после расслабления и размякания под лучами обезумевшего июльского солнца. Сюда приходили спасаться от перегрева все его приятели и, конечно, девки. В них у Крашенинникова никогда не было недостатка. Скромно сидя в уголке на табуретке с сигаретой в руке, Тата доброжелательно разглядывала подруг художника и оценивала их позже очень по-своему. Расхристанный Венька Туманов валялся в одних трусах на диване и каждую забежавшую знакомую Виктора встречал нетрадиционным и лаконичным откровением:
- Мне нужна женщина!
- Бывает, - равнодушно утешил Виктор.
Видавшие виды подруги и натурщицы презрительно фыркали, даже не опускаясь до диалога.
- В эдакую жару? - с интересом спросила Тата. - Да еще отобрали горячую воду! А тебе не приходит в голову, что ты им как раз не нужен?
- Такого быть не может, Татусик, даже в жару! - поведал Туманов. - Просто у Витьки неудачный подбор кадров и на мою долю вечно ничего не остается. Почему ты не заботишься о судьбе одинокого друга, Витюша? И объясни, каким образом находишь себе такое количество юбок? Некоторых я знаю, но за последнее время твоя команда здорово пополнилась!
Виктор нехотя, с трудом оторвался от мольберта, вытер потный лоб тыльной и относительно чистой стороной ладони и взглянул на Туманова.
Венька был на десять лет моложе Крашенинникова, расхлябанный, неорганизованный и очень способный художник. Виктор относился к нему как к сыну или младшему брату, втайне обожал, никому не признаваясь в своей страсти, которую хорошо чувствовал Венька, и готов был возиться и нянчиться с Тумановым без конца и края.
- Все делается по вдохновению, - объяснил Виктор неопытному Веньке. - Экспромтом. Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью примечаю, а четвертая - мерещится... Чем меньше задумываешься о тактике и стратегии, тем ближе победа и безупречнее результат. Классные девки, заметь!
- Да, ничего, - согласился Туманов. - Что скажешь, Татусик?
Тата широко улыбалась, огромный рот расходился от уха до уха, превращая ее небольшое худенькое личико в один страшный чудовищный оскал кривоватых зубов и бледных, высоко открывающихся десен.
- У длинной брюнетки слабоваты мышцы, - внезапно флегматично заметила Тата. - Для натурщицы, Витюша, не подходит. У рыженькой неправильная посадка головы - очень некрасиво. У пышной блондинки в зеленом - сильный сколиоз, бочок кривоват, но скрывает полнота. А кудрявая девчушечка косолапа, писать лучше без ног и сидя.
Виктор в изумлении уставился на Тату. Во дает!
- Или лежа! - захохотал Венька. - Ты прирожденная художница, старуха, и опасная женщина! Насквозь видишь все физические недостатки соперниц! Шпаришь как по-писаному!
Тата невозмутимо улыбалась во весь рот.
- А почему соперниц? - спросила она. - У меня их не может быть!
Венька в восторге задергал в воздухе голыми волосатыми ногами.
- Поистине так! - завопил он. - Тебе нет равных! Ты неподражаема! Я тебя обожаю! Давай чмокнемся, Татусик!
- Давай, Веня, - легко согласилась Тата и даже не привстала со своей табуреточки. - Ты не устаешь от этого калейдоскопа лиц, Витя?
Виктор осторожно положил кисть. Может быть, сегодня и попробовать выиграть бутылку у Алексиса? Выгнать ко всем чертям Веньку, и...
- Я скучаю без них, - объяснил Виктор. - Завсегда начинаю тосковать, вспоминать жен, детей, неудавшиеся браки, какие-то нелепые любовные истории, страсти-мордасти... Прокручивать в голове давно разыгранные сцены и отработанные ситуации. Как будто можно что-нибудь вернуть и переиграть заново... Девки меня здорово отвлекают от ненужных и лишних воспоминаний. Но все мои девушки - одноразовые шприцы, поэтому часто приходится менять.
- Зачем тебе такие развлечения, Витя? - спросила Тата. - Венечка может развлечь болтовней значительно лучше.
- Не ревнуй его, Татка! - закричал Туманов. - Он неисправим! И развлекать его я вовсе не собираюсь! Давай лучше я напишу твой портрет!