Росс Макдональд
Бородатая леди

   Я постучал в дверь, и она подалась, ибо не была заперта. Я вошел и огляделся. Студия своим высоким потолком и приглушенным светом напоминала сарай. Высокое окно выходило на север и было завешено плотной материей, из которой шьют монашеские сутаны. Поэтому утренний свет не мог проникнуть в комнату. Я нашел рядом с дверью выключатель и включил свет. Несколько люминесцентных ламп, висящих на стропилах, заморгали и загорелись сине-белым огнем.
   Этот безжалостный свет осветил странную женщину. Всего лишь набросок, нарисованный углем на мольберте, но мне стало не по себе. Она сидела на стуле в свободной позе. Обнаженное тело, стройное, округлое, на него было приятно смотреть. Лицо же оказалось ужасным, ибо то был мужчина. Пушистые брови почти скрывали глаза. Отвисшие, как у моржа, усы обрамляли рот, а густая борода прикрывала грудь.
   Дверь скрипнула. В дверях появилась медсестра в белой накрахмаленной форме. Лицо ее, казалось, тоже было немного подкрахмалено, хотя не настолько, чтобы окончательно испортить его прелестные черты. Черные волосы гладко зачесаны назад.
   — Можно спросить, что вы здесь делаете?
   — Можно. Мне нужен мистер Вестерн.
   — Что вы говорите? А вы не искали его за картинами?
   — Он проводит здесь много времени?
   — Нет. И вот еще что. Он не принимает в студии посетителей, когда сам отсутствует.
   — Извините. Дверь была открыта, и я вошел.
   — А теперь можете выйти.
   — Подождите минуточку. А Хью не болен?
   Она посмотрела на свою белую форму и отрицательно покачала головой.
   — Вы его друг? — спросил я.
   — Стараюсь им быть, — сказала она, слабо улыбаясь. — Но это не так-то просто. Я его сестра.
   — Та сестра, о которой он все время рассказывает?
   — У него всего одна сестра.
   Я стал рыться в своих военных воспоминаниях.
   — Мэри. Ее звали Мэри.
   — Меня все еще зовут Мэри. А вы его друг?
   — Думаю, что да. Во всяком случае, я был его другом.
   — Когда? — Вопрос был задан резко. Я понял, что она не одобряет друзей Хью, вернее, некоторых из них.
   — На Филиппинах. Он был в моей группе военным художником. Кстати, моя фамилия Арчер. Лью Арчер.
   — А, понятно.
   Ее неодобрение ко мне не относилось. Пока. Она протянула мне руку. Рука была прохладной и твердой, что соответствовало ее прямому и спокойному взгляду. Я сказал:
   — По рассказам Хью у меня сложилось другое представление о вас. Я думал, что вы еще школьница.
   — Это было четыре года назад, не забывайте. За четыре года человек может вырасти, ведь так?
   Для своего возраста она была слишком серьезной девушкой. Я сменил тему.
   — В газетах Лос-Анджелеса была реклама о его выставке. Я сейчас еду в Сан-Франциско и решил по пути остановиться здесь, чтобы с ним повидаться.
   — Он будет рад вас видеть, я в этом уверена. Пойду разбужу его. Он долго сидит вечерами и поздно встает. Садитесь, мистер Арчер.
   Все это время я стоял, закрывая спиной бородатую голую девицу на холсте. Когда я отошел в сторону, девушка увидела набросок, но и бровью не повела.
   — Ну и что же будет дальше? — только и сказала она. Но я задумался, что же произошло с чувством юмора моего друга. Стал оглядывать комнату, чтобы найти объяснение этому ужасному наброску.
   Это была типичная рабочая студия художника. Столы и скамейки завалены разными принадлежностями, необходимыми для художника: палитры и измазанные краской кусочки стекла, картонки для эскизов и дощечки для снятия лишней краски, многочисленные разноцветные тюбики. Картины разнообразных размеров, только начатые или почти законченные, висели или стояли на полу у стен, обтянутых мешковиной. Некоторые из них казались мне странными и непонятными, но все же не до такой степени, как эскиз на мольберте.
   Кроме картин, в комнате была еще одна странная вещь — на деревянном косяке двери, на уровне глаз, были глубокие круглые углубления. Они выглядели так, будто какой-то сверхчеловек ударил несколько раз своим огромным кулаком. Таких выбоин было четыре.
   — Хью нет в его комнате, — сказала девушка, появившись в дверях. Голос ее был до странности невыразительным.
   — Возможно, он рано проснулся...
   — Его кровать не тронута. Он не ночевал дома...
   — Не стоит волноваться. Ведь он взрослый человек.
   — Это верно. Но он не всегда ведет себя, как подобает взрослому, — говорила она спокойно, но чувствовалось: ее что-то волнует. Я не мог понять, страх это или гнев. — Он на двенадцать лет старше меня, но все еще ребенок, стареющий ребенок.
   — Понимаю, что вы имеете в виду. Я был какое-то время его неофициальным наставником. Он гений или почти гений, но кто-то должен за ним следить, чтобы он не промок под дождем или что-то в этом роде.
   — Спасибо, что вы сказали мне это. А то я не знала раньше.
   — Не злитесь на меня.
   — Извините. Просто я немного расстроена.
   — Он доставляет вам много неприятностей?
   — Да нет. Не очень. Во всяком случае, в последнее время. Он немного пришел в себя с тех пор, как обручился с Элис. Но у него все же остались очень странные друзья. Он с закрытыми глазами может сказать, подлинный это Ван Гог или нет. Но в людях не разбирается.
   — Надеюсь, эти ваши высказывания ко мне не относятся? Или же я должен представить вам рекомендательные письма?
   — Нет. — Она снова улыбнулась. Мне нравилась ее улыбка. — Я, наверно, выглядела ужасно странно, когда вошла сюда в студию и увидела вас. К нему приходят довольно подозрительные типы.
   — Какие, в частности? — спросил я как бы ненароком. Над ее головой зияли эти выбоины на дверной коробке, напоминающие следы от удара гигантским кулаком.
   Она не успела ответить. Послышался гудок сирены. Она прислушалась.
   — Десять против одного, что меня сейчас вызовут в больницу.
   — Полиция?
   — Нет, «скорая помощь». Полицейская сирена звучит иначе. Я работаю в больнице, в рентгеновском кабинете. Поэтому знаю, как звучит сирена «скорой помощи». Сегодня утром я дежурю.
   Я прошел за ней в холл.
   — Выставка Хью открывается сегодня вечером. Поэтому он обязательно должен появиться.
   Она повернулась к двери напротив, лицо ее прояснилось.
   — Знаете, возможно, он ночью работал в галерее. Он всегда очень беспокоится, как развесят его картины.
   — Может быть, мне позвонить в галерею?
   — Там в офисе до девяти никого не бывает. — Она посмотрела на свои ручные часы мужской формы. — А сейчас без двадцати.
   — Когда вы его видели в последний раз?
   — Вчера во время обеда. Обедаем мы рано. После обеда он поехал в галерею. Но сказал, что поработает там не более двух часов.
   — А вы оставались здесь?
   — Примерно до восьми часов. А потом меня вызвали в больницу. Домой я вернулась довольно поздно и решила, что он уже спит. — Она неуверенно посмотрела на меня. Морщинка сомнения прорезала ее переносицу. — Вы меня допрашиваете?
   — Извините. Это профессиональная болезнь.
   — А чем вы занимаетесь? Я имею в виду, в нормальной жизни.
   — Что вы понимаете под нормальной жизнью?
   — Просто имела в виду, что сейчас вы уже не служите в армии. Вы юрист?
   — Частный детектив.
   — Понимаю. — Морщинка у нее над переносицей углубилась. Интересно, о чем она подумала?
   — Но сейчас я на отдыхе. — Я надеялся, что это именно так.
   Где-то в доме зазвонил телефон. Она вышла, поговорила и вернулась уже в пальто.
   — Это действительно за мной. Кто-то упал с дерева и сломал ногу. Извините меня, мистер Арчер.
   — Подождите минутку. Если бы вы мне сказали, где находится галерея, я бы мог узнать, Хью там или нет.
   — Конечно, вы же не знаете, где это.
   Она подвела меня к стеклянным дверям в глубине холла. Я увидел стоянку, в конце которой стояло большое оштукатуренное здание в форме приплюснутого куба. За дверьми находился балкон, откуда по цементной лестнице можно было спуститься на стоянку. Мэри вышла на балкон и показала рукой на здание.
   — Это галерея. Ее нетрудно найти, ведь так? Вы можете пройти отсюда. Здесь ближе.
   Высокий молодой парень в облегающем фигуру черном комбинезоне протирал на стоянке красную машину с открывающимся верхом. Он сделал стойку и махнул ей рукой.
   — Бонжур, Мари, — приветствовал он ее по-французски.
   — Хелло, лжефранцузик. — В ее шутке чувствовалось некоторое презрение. — Ты не видел сегодня утром Хью?
   — Нет. Блудный сын опять исчез?
   — Я не сказала бы, что он исчез...
   — Слушай, а где же тогда твоя машина? В гараже ее нет. — Его голос был излишне музыкальным.
   — Кто этот парень? — тихо спросил я.
   — Это Хилари Тодд. У него магазин художественных изделий на первом этаже. Но если нашей машины нет, значит, Хью не может быть в галерее. Мне придется взять такси, чтобы добраться до больницы.
   — Я вас отвезу.
   — И не думайте. Стоянка такси напротив. — Направляясь туда, она бросила мне через плечо: — Если найдете Хью, позвоните мне в больницу.
   Я спустился по лестнице на стоянку. Хилари Тодд все еще надраивал свою машину, хотя она блестела как зеркало. У него были широкие плечи и мускулистое тело. Некоторые мальчики из балета бывают сильными, а иногда и опасными. Хотя он вовсе не был мальчиком — в волосах, как серебряный доллар, сверкала небольшая лысина.
   — Бонжур, — сказал я его спине по-французски.
   — Да?
   Мой французский, вероятно, резал его слух. Он повернулся ко мне и выпрямился. И я увидел, какой он высокий, достаточно высокий, чтобы я почувствовал себя довольно приземистым, хотя во мне было больше шести футов. Чтобы как-то компенсировать свою лысину, он отрастил баки. В комбинации с водянистыми глазами они делали его похожим на человека из страны, где говорят на одном из романских языков, и в то же время — на поросенка.
   — Вы хорошо знаете Хью Вестерна?
   — А вам какое до этого дело?
   — Представьте, мне есть до этого дело.
   — С какой это стати?
   — Сынок, я задал тебе вопрос. Отвечай.
   Он покраснел и опустил глаза, полагая, будто я могу читать его мысли. Он начал немного заикаться.
   — Я... Я живу этажом ниже вот уже около двух лет. Продал несколько его картин. А почему вас это интересует?
   — Я подумал, что вы можете знать, где он сейчас находится. Сестра его не знает.
   — Как я могу знать, где он находится? Вы полицейский?
   — Не совсем.
   — Вы хотели сказать, что вовсе нет? — Уверенность вернулась к нему. — Тогда вы не имеете права так себя вести. Я ничего не знаю о Хью. И кроме того, очень занят.
   Он отвернулся от меня и стал надраивать машину. Его великолепные, но никчемные мускулы перекатывались под обтягивавшим тело комбинезоном.
   Я прошел по узкой тропинке в сторону улицы. Слева, в тени кипариса, заметил несколько столиков под зонтиками, напоминавшими гигантские грибы, растущие во дворе ресторана. Справа от меня тянулась стена галереи — ровная, белая, с одним зарешеченным окном на уровне моих глаз.
   Фронтон галереи был выдержан в греческом стиле — с верандой и высокими колоннами. На верху лестницы с широкими цементными ступенями стояла девушка, опершись на одну из колонн.
   Она повернулась ко мне, и солнце осветило ее непокрытую голову. Это была красивая, яркая девушка. Волосы — пшеничного цвета, глаза — светло-карие, кожа — смуглая. Строгой формы костюм плотно облегал фигуру.
   — Доброе утро, — сказал я.
   Она сделала вид, что не слышит, ногой нетерпеливо постукивая по ступеньке. Я прошел через веранду к тяжелой бронзовой двери и толкнул ее, чтобы открыть. Дверь не поддалась.
   — Там пока никого нет, — сказала девушка. — Галерея открывается для посетителей в десять.
   — Что же вы тогда здесь делаете?
   — Я здесь работаю.
   — Так откройте дверь.
   — У меня нет ключа, — объяснила она. И строго добавила: — Все равно до десяти посетителей мы не впускаем.
   — Я не турист. Во всяком случае, на данный момент. Я пришел повидаться с мистером Вестерном.
   — С Хью? — Она впервые посмотрела мне в глаза. — Его здесь нет. Он живет за углом, на Рубио-стрит.
   — Я как раз оттуда.
   — Но его здесь нет. — Она произнесла эти слова с удивительной твердостью. — Здесь никого нет. Только я. Да и то скоро уйду, если не придет доктор Силлимен.
   — Силлимен?
   — Доктор Силлимен, наш куратор. — Она сказала это так, как будто бы он был хозяином галереи. Через некоторое время добавила более мягким тоном: — А зачем вы ищете Хью? У вас к нему дело?
   — Вестерн — мой старый друг.
   — Да?
   Она сразу потеряла интерес к разговору. Несколько минут мы стояли молча. Она снова начала нетерпеливо постукивать ногой. А я смотрел на людей, шедших по улице в это субботнее утро: женщины в брюках, женщины в шортах, несколько мужчин в шляпах и беретах. У многих были испанские или индейские лица. Почти половина машин на дорогах — с номерами из других штатов. Сан-Маркос был единственным в своем роде западным пограничным городом на океанском побережье — эдакая помесь курорта с пристанищем множества художников.
   Маленький человек в малиновом вельветовом пиджаке отделился от толпы и стал подниматься по лестнице. Он двигался быстро, как обезьяна. Его морщинистое лицо как раз чем-то напоминало обезьянье. Торчащие кудрявые седые волосы увеличивали его рост дюйма на три.
   — Простите, Элис, что заставил вас ждать.
   Она отмахнулась:
   — Все в порядке. Этот джентльмен — друг Хью.
   Он повернулся в мою сторону. На лице появилась улыбка и тут же исчезла.
   — Доброе утро, сэр. Как, вы сказали, вас зовут?
   Я сказал ему. Он пожал мне руку. Его пальцы напоминали тонкие железные крючки.
   — Вестерн должен быть здесь с минуты на минуту. А вы были у него дома?
   — Да. Его сестра полагает, что он мог провести в галерее ночь.
   — Но это невозможно. Вы хотите сказать, что он не ночевал дома?
   — Возможно, не ночевал.
   — Вы не сказали мне этого, — вмешалась в разговор блондинка.
   — Не думал, что вам это интересно.
   — Элис имеет право интересоваться, где ночует Хью, — заметил Силлимен, и глаза его охотно блеснули. — Они собираются с Хью пожениться, кажется, в следующем месяце, ведь так, Элис? Кстати, вы знакомы с мисс Тернер, мистер Арчер?
   — Хелло, мистер Арчер. — Голос ее звучал совсем недружелюбно. Вероятно, Силлимен разозлил ее.
   — Я уверен, он сейчас явится, — Силлимен старался ее успокоить. — Мы должны были с ним еще поработать над экспозицией. Может быть, вы зайдете и подождете его?
   Я ответил, что зайду.
   Он вынул тяжелую связку ключей из кармана пиджака и отпер бронзовую дверь, и когда мы вошли, снова запер ее. Элис дотронулась до выключателя. Яркий свет залил просторный вестибюль с греческими статуями, стоявшими словно застывшие часовые. Среди них было несколько мраморных нимф и Венера, но меня больше интересовала Элис. У нее было все, что было у мраморных Венер, но плюс к тому она была живая женщина. Ко всему прочему, у нее был еще Хью Вестерн. И это меня удивило. Он был довольно староват для нее и несколько потрепан. Элис не была похожа на тех девушек, которым могли нравиться старые холостяки. Но у Хью Вестерна был талант.
   Она вынула из почтового ящика пачку писем и понесла в офис, дверь которого выходила в вестибюль. Силлимен повернулся ко мне и скорчил рожу:
   — Шикарная девушка, не правда ли? Хью такой: самая хорошенькая девушка в городе — его девушка. И она из очень хорошей семьи, прекрасной семьи. Ее отец, адмирал, — один из наших попечителей. Элис унаследовала его любовь к искусству. Теперь, конечно, у нее более личный интерес. Вы знали, что они обручены?
   — Я не видел Хью несколько лет, с войны.
   — Значит, я должен был молчать. Он сам бы вам все рассказал.
   Беседуя, мы обошли вкруговую всю центральную часть галереи, которая проходила через все здание. Слева и справа от нее находилось множество зальчиков с невысокими потолками, в половину высоты галереи, над этими выставочными залами возвышались антресоли, куда можно было подняться по железной лестнице.
   Подымаясь на антресоли, Силлимен продолжал:
   — Если вы не виделись с Хью с войны, вам будет интересно познакомиться с его последними работами.
   Мне действительно это было интересно, но не как ценителю искусства. Стены антресолей были увешаны картинами. Их оказалось больше двадцати: ландшафты, портреты, полу абстрактные фигуры и более абстрактные натюрморты. Я узнал некоторые вещи, которые он набрасывал, будучи на Филиппинах, в джунглях. Теперь это были картины, написанные маслом. В центре висел портрет бородатого мужчины, которого я вряд ли узнал бы, если бы не надпись под ним: «Автопортрет».
   Хью очень изменился. Обрюзг, постарел, лоб прорезали поперечные морщины. В волосах и бороде появилась седина, светлые глаза сардонически улыбались. При взгляде же сбоку глаза с автопортрета глядели мрачно и лицо изменило выражение и будто опухло от пьянки.
   Я повернулся к куратору, который вертелся рядом.
   — Когда это он отрастил бороду?
   — Года два назад. Вскоре после того, как постоянно поселился среди нас.
   — Он что, помешался на бородах?
   — Не совсем хорошо вас понимаю...
   — Я тоже. Сегодня утром увидел странную вещь в его студии. Эскиз женщины. Голой женщины. С длинной черной бородой. Вам это о чем-нибудь говорит?
   Пожилой человек улыбнулся:
   — Я уже давно перестал пытаться понять Хью. Думаю, у него своя эстетическая логика. Но нужно посмотреть этот эскиз, прежде чем делать заключение. Возможно, он просто занимался мазней.
   — Сомневаюсь. Эскиз больших размеров и сделан очень аккуратно. — И я задал ему вопрос, который все время волновал меня: — С ним ничего не произошло? Я имею в виду психику. Он случайно не рехнулся?
   — Конечно, нет, — ответил куратор решительно. — Он просто весь в работе. Очень импульсивен. Никогда не приходит вовремя. — Он посмотрел на часы. — Вчера вечером мы договорились с ним встретиться здесь в девять, а сейчас уже половина десятого.
   — А где вы виделись с ним вчера вечером?
   — Я оставил ему ключи от галереи, когда пошел домой обедать. Он хотел перевесить некоторые свои картины. Около восьми или немного позже он пришел ко мне домой и вернул ключи. У нас всего одни ключи, потому что нет денег платить сторожу.
   — А он не говорил, куда собирается идти?
   — У него было свидание. Он не сказал, с кем. Кажется, это было важное свидание. Он торопился. Не согласился даже что-нибудь выпить. Вот так, — он опять посмотрел на часы. — Но нужно начинать работать независимо от того, явился Вестерн или нет.
   Элис ждала нас внизу у лестницы, обеими руками держась за чугунные перила.
   — Доктор Силлимен, пропал Шарден!
   Она сказала это почти шепотом, но акустика галереи перевела шепот в крик.
   Он остановился так внезапно, что я чуть не сбил его с ног.
   — Это невозможно.
   — Я знаю. Но картины нет. Она исчезла вместе с рамой.
   Он спустился с лестницы и исчез в одном из малых залов под антресолью. Элис медленно пошла за ним. Я нагнал ее.
   — Пропала картина?
   — Лучшая картина из коллекции моего отца. Одно из самых прекрасных полотен Шардена в нашей стране. Он одолжил ее галерее на месяц.
   — Картина очень дорогая?
   — Да, очень. Но для отца она значит больше, чем деньги... — Она осеклась и посмотрела мне в глаза, осознавая, что доверяет семейные тайны незнакомцу.
   Силлимен стоял к нам спиной, уставившись на пустое место на стене. Когда он повернулся к нам, я не узнал его — такое у него было потрясенное лицо.
   — Я говорил дирекции, что необходимо установить охрану. Страховая компания рекомендовала нам это сделать. Но поддержал меня только адмирал Тернер. А теперь, конечно, они будут обвинять меня. — Его взволнованный взгляд остановился на Элис. — А что скажет на это ваш отец?
   — Он просто заболеет. — Она сама выглядела больной.
   Их разговор был, в общем-то, беспочвен, и я вмешался:
   — Когда вы видели картину в последний раз?
   Силлимен ответил:
   — Вчера после обеда. Около половины шестого. Я показывал ее посетителю как раз перед закрытием. Мы внимательно следим за всеми, кто приходит в галерею, у нас нет сторожа, нет охраны.
   — А что это был за посетитель?
   — Леди. Пожилая леди. Она, конечно, вне подозрений. Я сам проводил ее до дверей. И она была последним посетителем, это совершенно точно.
   — А вы не забыли Хью?
   — О, Боже! Забыл. Он был здесь до восьми вечера. Но вы же не хотите сказать, что Вестерн украл картину? Он наш художник, и галерея для него — это все.
   — Он мог поступить неосторожно. Мог работать на антресолях, мог забыть закрыть дверь...
   — Он всегда запирает дверь, — сказала Элис холодно. — Хью не проявляет неосторожности, когда дело касается серьезных вещей.
   — А еще вход здесь есть?
   — Нет, — ответил Силлимен. — Здание специально так построено, чтобы картины были в безопасности. В моем офисе есть одно окно, но оно зарешечено. У нас здесь работает система кондиционеров, но отверстия слишком малы, чтобы сквозь них можно было проникнуть в здание.
   — Давайте посмотрим, что там с окном.
   Старик был слишком расстроен, чтобы спросить, какое я имею право командовать. Он провел меня через хранилище, заваленное старыми картинами в золотых рамах. И если картины не заслуживали того, чтобы их повесили, то уж художники, нарисовавшие их, точно заслуживали. Единственное окно в офисе было закрыто, заперто, венецианские шторы опущены. Я потянул за веревочку, с помощью которой открывались шторы, и посмотрел сквозь пыльное стекло. Расстояние между вертикальными прутьями решетки на окне было не больше трех дюймов. Все прутья были в порядке. По другую сторону аллеи несколько туристов завтракали, сидя за столиками, отделенными от ресторана живой изгородью.
   Силлимен склонился над письменным столом, положив руку на телефонную трубку, но не снимая ее. Он был в нерешительности.
   — Мне очень не хочется вмешивать в это дело полицию. Но, видимо, я должен это сделать, как вы считаете?
   Элис дотронулась до его руки:
   — Может быть, сначала следует поговорить с моим отцом? Он был здесь вместе с Хью вчера вечером. Я должна была бы вспомнить об этом раньше. Вполне возможно, что он взял картину домой.
   — Действительно? Вы действительно так думаете? — Силлимен снял руку с телефонной трубки, в глазах его появилась надежда.
   — Да, это похоже на моего отца. Он мог это сделать, не предупредив вас. Тем более месяц кончается, ведь верно?
   — Да, осталось всего три дня. — Он снова взялся за телефонную трубку. — Адмирал дома, как вы думаете?
   — Сейчас он должен быть в клубе. Вы на машине?
   — Сегодня нет.
   Тут я принял одно из своих «блестящих» скоропалительных решений, о которых даже пять лет спустя, просыпаясь среди ночи, все еще жалеешь. Сан-Франциско может подождать. Мое любопытство было задето. И не только любопытство. Это было серьезнее. Я почувствовал ответственность — ответственность за Хью, с которым мы вместе были на Филиппинах и который в то время был зеленым юнцом, считал, что джунгли очень романтичны и вовсе не опасны, и хотя мы были с ним почти одного возраста, считал, что я гораздо практичнее его, и ощущал себя его старшим братом. То же чувство охватило меня и теперь.
   — Моя машина за углом. Я с удовольствием вас подвезу.
* * *
   Клуб оказался длинным, низким зданием. Выкрашенный в приглушенный зеленый цвет, он скрывался в зелени, вдали от дороги. Все здесь было приглушено, как бы не желая бросаться в глаза, даже частный полицейский прятался за матовым стеклом входных дверей, наблюдая за всеми, кто появлялся на дорожке.
   — Ищете адмирала, мисс Тернер? Он, по-моему, загорает в северном солярии.
   Мы прошли через дворик, вымощенный плитками и уставленный пальмами в кадках, и поднялись по лестнице в солярий, по краю которого стояли кабинки для переодевания. Я увидел горы, загораживающие город от пустыни, расположенной на северо-востоке от него, и океан, волны которого поблескивали, как чешуя огромной синей рыбы. Вода в бассейне, расположенном с подветренной стороны, была прозрачна и спокойна.
   Адмирал Тернер в шортах и майке принимал солнечные ванны, сидя в парусиновом шезлонге. Увидев нас, он встал. Это был крупный старик. От солнца и морских ветров кожа на его лице приобрела красноватый оттенок и высохла, у глаз прорезались морщины. Но не было ничего старческого в его голосе. В нем все еще слышались командные нотки.
   — В чем дело, Элис? Я думал, ты на работе.
   — Мы пришли сюда, чтобы спросить кое о чем, адмирал. — Силлимен заколебался и кашлянул в руку. Он посмотрел на Элис.
   — Говорите. Спрашивайте. Почему вы все такие испуганные?
   Силлимен, наконец, заставил себя заговорить.
   — Вы не унесли домой прошлой ночью картину Шардена?
   — Нет. Она исчезла?
   — Ее нет в галерее, — ответила ему Элис. Девушка чувствовала себя неуверенно. Казалось, она немного боялась отца. — Мы подумали, что ты мог взять ее домой.
   — Я? Взять домой? Но это абсурд! Полнейший абсурд и нелепость! — Его короткие седые волосы поднялись дыбом. — Когда картина исчезла?
   — Мы не знаем. Утром мы открыли галерею, но ее уже не было...
   — Черт возьми! Что происходит? — Он уставился на нее, потом на меня. Его синие круглые глаза смотрели на нас, как два пистолетных дула. — А вы-то кто, черт вас возьми?
   Он был всего-навсего адмиралом в отставке, а я покинул армию уже несколько лет назад, но тем не менее почувствовал себя не в своей тарелке.
   — Это друг Хью, папа. Мистер Арчер.