Алистер Маклин
Прощай, Калифорния!

   Посвящается Гизели

От автора

   9 февраля 1972 года, за двадцать секунд до шести часов утра, земля содрогнулась. Подобные колебания почвы вряд ли можно назвать заслуживающими внимания: жители Токио и его окрестностей испытывают такое по многу раз в год. Люстры в домах раскачивались, а некоторые неустойчивые предметы упали с полок, но это были единственные видимые следствия земных судорог. Второй толчок, значительно слабее, последовал секунд двадцать спустя. Впоследствии стало известно, что были еще четыре толчка, но настолько малой силы, что их зарегистрировали лишь сейсмографы. В общем-то довольно незначительное событие, однако оно осталось у меня в памяти как первое испытанное мною землетрясение. Когда чувствуешь, как земля дрожит и уходит у тебя из-под ног, невольно испытываешь душевное смятение.
   Наибольшие разрушения произошли всего в нескольких милях к северу от моего дома, и я отправился посмотреть на них, но только на следующий день – отчасти из-за сообщения о трещинах на дорогах, поврежденных виадуках и прорванных магистральных водопроводах, но в основном из-за того, что власти недружелюбно относятся к любопытным, чье нежелательное присутствие мешает работе спасателей и врачей.
   Городок Силмар, лежащий в долине Сан-Фернандо в Калифорнии, всего в нескольких милях к северу от Лос-Анджелеса, волею судьбы стал эпицентром землетрясения. На первый взгляд могло показаться, что в городе царит хаос, что аварийные машины, бульдозеры и грузовики лишь бестолково ездят с места на место. Однако это было совершенно не так: все работы были тщательно организованы и координировались из единого центра. В отличие от менее удачливых собратьев по несчастью в Никарагуа, Гватемале или на Филиппинах, местах печально привычных к своей несправедливо большой доле землетрясений, калифорнийцы не только подготовлены, но и хорошо оснащены для успешной борьбы со стихийными бедствиями. Например, Сан-Франциско обладает пятнадцатью законсервированными госпиталями, расположенными в различных ключевых местах вокруг города и полностью подготовленными для борьбы с последствиями очередного землетрясения, которое все с опаской считают неизбежным.
   Разрушения были заметны повсюду, но не особенно сильные. И только одному-единственному месту – больнице Управления по делам ветеранов войны – не повезло. До землетрясения больница состояла из трех корпусов, расположенных параллельно друг другу. Два из них остались по существу нетронутыми, зато центральный развалился, как карточный домик. Здание разрушилось полностью. Более шестидесяти больных погибли.
   Контраст между руинами и двумя неразрушенными корпусами казался необъяснимым любому человеку, не знакомому со строительными законами Калифорнии. Знание этого законодательства проясняет все. По иронии судьбы у Лос-Анджелеса существует свой личный разлом, проходящий под улицами города. Его название – разлом Ньюпорт-Инглвуд. Когда в 1933 году одна сторона разлома внезапно сдвинулась вперед по отношению к другой стороне, произошло землетрясение в Лонг-Бич, которое разрушило ошеломляющее количество зданий только потому, что они были плохо построены на неукрепленной, насыпной почве.
   Все это заставило власти ввести новое строительное законодательство. В результате его принятия стали возводиться сейсмоустойчивые дома. Закон строго выполнялся и предъявлял высокие требования к строителям. Именно после введения в силу этого закона были построены два уцелевших корпуса больницы, в конце 30-х и в конце 40-х годов. Разрушившееся здание строилось в середине 20-х годов.
   Как бы то ни было, причина его разрушения – землетрясение, эпицентр которого находился примерно в 8 милях к северо-востоку от городка. Когда речь заходит о землетрясении, прежде всего говорят о его силе – самой важной характеристике. Она измеряется в баллах по специальной шкале Рихтера и может колебаться от 0 до 12 баллов. Следует иметь в виду, что в основе построения шкалы Рихтера лежит не арифметический, а логарифмический принцип. Таким образом, удар в 6 баллов по шкале Рихтера в десять раз мощнее, чем удар в 5 баллов, и в сто раз мощнее, чем удар в 4 балла. Землетрясение, которое сравняло с землей больницу в Силмаре, было силой 6,3 балла, а то, что вызвало панику в Сан-Франциско в 1906 году, – 7,9 балла (по новой, усовершенствованной шкале Рихтера). Следовательно, землетрясение, вызвавшее разрушения в Силмаре, по своей силе составляло лишь один процент мощности землетрясения, происшедшего ранее в Сан-Франциско. Это трезвое рассуждение, но у людей, обладающих ярким воображением, подобные сведения вызывают ужас.
   Еще более пугающим является тот факт, что, насколько нам известно, ни одно крупное землетрясение – а таковыми считаются лишь те, что оцениваются 8 баллами и выше, – еще ни разу не произошло вблизи большого города[1]. (Подобное катастрофическое землетрясение, возможно, произошло в июле 1976 года в Северном Китае, когда, по неофициальным данным, погибло более трехсот тысяч человек. Но китайцы засекретили информацию об этой трагедии.) Однако по неумолимому закону средних чисел сильное землетрясение когда-нибудь произойдет в таком месте, которое вряд ли можно будет считать пустынным или хотя бы малонаселенным. И эта вероятность вполне может стать реальной возможностью уже сегодня, хотя, наверное, кому-то хочется закрыть глаза и не думать об этом.
   Слова «реальная возможность» употреблены не случайно: закон средних чисел подкреплен тем фактом, что землетрясения, за исключением Китая, Турции и в меньшей степени Италии, происходят в основном в прибрежных районах материков или островов. Именно в этих районах, обычно являющихся центрами торговли, от которых идут дороги в глубь страны, возникли некогда крупнейшие города мира. Примером тому служат Токио, Лос-Анджелес и Сан-Франциско.
   В том, что землетрясения происходят в этих районах, а не в других, нет ничего случайного. Причины землетрясений, а также извержений вулканов сейчас не вызывают разногласий у большинства геологов. Есть теория, согласно которой в далеком прошлом, когда Земля только-только появилась, существовал один огромный суперконтинент, окруженный со всех сторон суперокеаном. С течением времени и по причинам, до сих пор еще не выясненным, этот континент распался на несколько континентальных масс, так называемых тектонических плит или платформ, дрейфующих по поверхности жидкой магмы. Эти тектонические плиты иногда сталкиваются или трутся друг о друга, в результате происходят колебания земной коры, которые передаются по поверхности земли или по дну океана и приводят к землетрясениям или извержениям вулканов.
   Большая часть Калифорнии лежит на Североамериканской платформе, имеющей тенденцию передвигаться на запад. Однако упомянутая платформа не главная возмутительница спокойствия. Этот злосчастный титул принадлежит Северотихоокеанской плите, которая столь сурово обходится с Китаем, Японией и Филиппинами и на которой, к несчастью, лежит часть Калифорнии к западу от разлома Сан-Андреас. Северотихоокеанская плита, очень медленно вращаясь, движется на северо-запад. Время от времени напряжение между плитами становится чрезмерным, и тогда, чтобы снизить его. Северотихоокеанская плита начинает рывками смещаться вдоль разлома Сан-Андреас. Это приводит к незначительным землетрясениям, на которые калифорнийцы, как правило, не обращают внимания.
   Протяженность перемещения пластов вдоль этого правостороннего разлома (называемого так потому, что если вы после землетрясения стоите на любой стороне разлома, то вам кажется, что другая сторона движется в правую сторону) имеет прямую связь с силой толчков. Иногда протяженность перемещения равна нулю, иногда – 40-50 сантиметров. Но к этому не стоит относиться легко, ведь сдвиг на 12 метров тоже возможен.
   В районе Тихого океана вообще может произойти все, что угодно. Он со всех сторон, как кольцом, окружен районами, где постоянно происходят землетрясения и извергаются вулканы и где произошли два самых мощных землетрясения силой в 8,9 баллов по шкале Рихтера – в Японии и Южной Америке. Не случайно эту зону Тихого океана называют «огненным кольцом». Разлом Сан-Андреас – составная часть этого кольца. Калифорния, также как и другие части кольца, не защищена высшими силами, и нет никакой гарантии, что следующее ужасное землетрясение, превосходящее, например, по силе знаменитое сан-францискское, не произойдет, скажем, в Сан-Бернардино и Лос-Анджелес не опустится на дно Тихого океана. А ведь на шкале Рихтера – 12 баллов!
   Эпицентр землетрясений в «огненном кольце» может, к несчастью, находиться не только под землей, но и под водой, на некотором удалении от берега. В этих случаях поднимается огромная волна. В 1976 году в результате подводного землетрясения, эпицентр которого был отмечен в районе залива Моро, поднялась приливная волна высотой четыре с половиной метра. Она буквально смела с лица земли все постройки на острове Минданао в южной части Филиппин. Погибли тысячи людей. Если бы подобное океанское землетрясение произошло вблизи Сан-Франциско, досталось бы не только ему, но и Сакраменто и долине реки Сан-Хоакин.
   Как уже говорилось, главной причиной землетрясений является дрейф тектонических плит. Но есть еще три трудно поддающиеся учету причины, которые могут привести к землетрясениям.
   Во-первых, это вспышки на Солнце. Известно, что сила и продолжительность солнечного ветра могут меняться весьма существенно и непредсказуемо. Известно также, что это приводит к изменениям химического состава атмосферы, которая, в свою очередь, оказывает воздействие на вращение нашей планеты, замедляя или ускоряя его. Подобное воздействие, измеряемое сотыми долями секунды, совершенно неощутимо, но вполне достаточно, чтобы привести к существенному сдвигу тектонических плит (как, по-видимому, и произошло в прошлом).
   Во-вторых, по мнению некоторых уважаемых ученых, нужно учитывать влияние внешних гравитационных сил. Чтобы проверить, верны ли их теории, ученые с нетерпением ждут, когда все девять планет Солнечной системы в 1982 году выстроятся в один ряд[2].
   В-третьих, есть вполне обоснованное научное мнение о гравитационном влиянии планет на Солнце, – влиянии, модулирующем силу солнечного ветра. Если данная теория, которую называют «эффектом Юпитера» (по названию книги докторов Джона Криббина и Стивена Плагеманна), верна, «парад планет» может явиться толчком для беспрецедентной солнечной активности, что нарушит стабильность планеты Земля. Поэтому ученые ожидают 1982 год с огромным интересом и немалой тревогой.
   Подобная теория может быть использована не только в военных, но и в различных других целях, о чем и пойдет речь в этой книге.

Глава 1

   Райдер с трудом открыл глаза и без энтузиазма потянулся к телефону.
   – Да?
   – Это лейтенант Малер. Немедленно приезжайте сюда. Вместе со своим сыном.
   – Что случилось?
   Лейтенант обычно требовал от своих подчиненных, чтобы они обращались к нему «сэр», но в случае с сержантом Райдером он отказался от этого уже много лет назад. Райдер приберегал слово «сэр» для тех, кто действительно достоин его уважения. Ни друзья, ни знакомые ни разу не слышали, чтобы он употребил это слово.
   – Это не телефонный разговор.
   В трубке раздался щелчок. Райдер нехотя встал, надел спортивную куртку и застегнул ее на среднюю пуговицу, чтобы надежнее спрятать «смит-вессон» 38-го калибра, закрепленный ремнем на левой стороне того, что некогда называлось талией. Все так же неохотно, как человек, только что без перерыва отработавший двенадцатичасовую смену, он обвел взглядом комнату: ситцевые занавески, накидки на креслах, безделушки и вазочки с цветами – сержант Райдер явно не был холостяком. Он прошел на кухню, с сожалением принюхался к запаху, который издавало содержимое стоявшей на медленном огне кастрюльки, выключил плиту и написал «Пошел в город» внизу листка с инструкциями, когда и на какое деление он должен установить тот или иной выключатель: таков был предел, достигнутый Райдером в области приготовления пищи за двадцать семь лет супружеской жизни.
   Машина Райдера стояла на подъездной дорожке. В подобной машине не хотел бы быть найден застреленным ни один уважающий себя полицейский. То, что Райдер был именно таким полицейским, не вызывало сомнений, но он был детективом и вряд ли нуждался в блестящем седане со светящейся надписью «полиция», мигалкой и сиреной. Его машина – за неимением лучшего слова – представляла собой старенький, видавший виды «пежо». Такие автомобили обожают парижане с садистским складом ума, которые находят особое удовольствие в том, чтобы наблюдать, как владельцы сверкающих лимузинов замедляют ход и прижимаются к тротуару всякий раз, когда замечают в зеркале заднего вида очередную потрепанную развалюху.
   Проехав четыре квартала, Райдер остановил машину, прошел по мощеной дорожке к дому и позвонил в дверной звонок. Дверь ему открыл молодой человек. Райдер сказал:
   – Надевай форму, Джефф. Нас вызывают в управление.
   – Обоих? Зачем?
   – Понятия не имею. Малер ничего не стал объяснять.
   – Наверное, насмотрелся полицейских телесериалов, вот и напускает на себя таинственность.
   Джефф Райдер ушел и через двадцать секунд вернулся уже в форме и галстуке, застегивая на ходу пуговицы. Вместе с отцом он прошел к машине.
   Отец и сын были удивительно непохожи. Сержант Райдер напоминал телосложением тяжелый грузовик, некогда видавший лучшие дни. Его помятая куртка и брюки без складки выглядели так, словно он неделю спал в них; если бы Райдер утром купил себе новый костюм, то уже к вечеру старьевщики спешили бы перейти на другую сторону улицы, лишь бы с ним не встречаться. У него были густые темные волосы, темные усы и усталое, изборожденное морщинами, ничем не примечательное лицо с темными глазами, которые повидали на своем веку слишком многое и которым мало что из увиденного нравилось. Обычно на этом лице не отражалось никаких чувств.
   Джефф Райдер был на пять сантиметров выше и на пятнадцать килограммов легче отца. Его безукоризненно отглаженная форма калифорнийского дорожного патрульного выглядела как сшитая на заказ у Сакса. У него были светлые волосы и голубые глаза, унаследованные от матери, и живое умное лицо. Только ясновидящий мог бы догадаться, что это сын сержанта Райдера.
   По дороге они перекинулись всего несколькими словами.
   – Мама что-то сегодня задерживается, – сказал Джефф. – Это имеет какое-то отношение к нашему вызову?
   – Я знаю столько же, сколько и ты.
   Центральное управление располагалось в мрачном кирпичном здании, которое давно следовало снести. Его как будто специально построили именно таким, чтобы окончательно подавить дух всех тех преступников, что входили в его дверь. Дежурный, сержант Диксон, посмотрел на Райдеров сурово, но этому не стоило придавать значения, просто сами обязанности дежурного удерживали его от любых проявлений легкомыслия. Он небрежно махнул рукой и произнес:
   – Его превосходительство ждет вас.
   Лейтенант Малер выглядел не менее грозно, чем здание, в котором он обитал. Это был высокий худощавый человек с седеющими висками, тонкими неулыбчивыми губами, тонким крючковатым носом и жестким взглядом. Никто его не любил, поскольку его репутация поборника строгой дисциплины возникла не на пустом месте. Но в то же время никто не испытывал к нему настоящей неприязни, ведь он был честным и вполне компетентным полицейским. «Вполне» – самое подходящее в данном случае слово. Хотя Малера нельзя было назвать дураком, он не страдал избытком интеллекта и достиг своего теперешнего положения отчасти потому, что в точности соответствовал представлениям о столпе законности, а отчасти потому, что его кристальная честность не представляла угрозы для вышестоящих.
   Сейчас он чувствовал себя явно не в своей тарелке, что было для него нехарактерно. Райдер извлек из кармана смятую пачку своих любимых «Голуаз», закурил запретную сигарету – Малер испытывал почти патологическое отвращение к вину, женщинам, песням и табаку – и пришел на помощь лейтенанту:
   – Что-нибудь случилось в Сан-Руфино?
   Малер посмотрел на него с подозрением:
   – Откуда вы знаете? Кто вам сказал?
   – Значит, это правда. Никто мне ничего не говорил. Просто в последнее время мы не нарушали закона. По крайней мере, мой сын. Что же касается меня, то я не помню.
   – Вы меня удивляете, – язвительно произнес Малер, стараясь преодолеть свое замешательство.
   – Нас впервые вызывают сюда вместе, и у нас есть кое-что общее. Во-первых, мы – отец и сын, но это полиции не касается. Во-вторых, моя жена – мать Джеффа – работает на ядерном реакторе в Сан-Руфино. Какой-либо аварии там не было, иначе уже через несколько минут об этом знал бы весь город. Возможно, вооруженный налет?
   – Да, – почти прорычал Малер. Он терпеть не мог выступать в роли вестника плохих новостей, но еще больше не любил, когда у него перехватывали инициативу.
   – Ничего удивительного, – обыденным тоном произнес Райдер. Он не проявил никаких признаков беспокойства, будто Малер сообщил ему о том, что вскоре должен пойти дождь. – Охрана там паршивая. Я подавал об этом рапорт. Помните?
   – Который, как и полагается, был передан соответствующим лицам. Охрана электростанции не входит в обязанности полиции. За это несет ответственность МАГАТЭ. – Он имел в виду Международное агентство по атомной энергии, одна из функций которого заключалась в проверке надежности охранных систем атомных электростанций, прежде всего с целью предотвращения кражи ядерного топлива.
   – Ради бога! – Джефф не унаследовал не только внешности отца, но и его непоколебимого спокойствия. – Лейтенант Малер, давайте прежде всего о главном. Что с моей матерью? С ней все в порядке?
   – Думаю, да. То есть у меня нет оснований думать иначе.
   – Что, черт побери, вы хотите этим сказать?
   Судя по натянутому выражению лица, Малер приготовился сделать выговор, но тут вмешался сержант Райдер:
   – Похищение?
   – Боюсь, что так.
   – Похищение? – воскликнул Джефф недоверчиво. – Похищение? Моя мать – секретарь директора. Она же не знает всех этих чертовых вещей! У нее нет даже категории секретности!
   – Верно. Но не забывайте, что она была специально отобрана для этой работы. Предполагается, что жена полицейского, как и жена Цезаря, вне подозрений.
   – Но почему взяли именно ее?
   – Ну, не только ее. По моим подсчетам, забрали еще шесть человек: заместителя директора, заместителя начальника охраны, стенографистку, оператора из пункта управления. Но что важнее, хотя, конечно, не с вашей точки зрения, похищены два приглашенных университетских профессора, оба – высококвалифицированные специалисты в области ядерной физики.
   – Выходит, за последние два месяца исчезли пять специалистов-ядерщиков, – сказал Райдер.
   – Да, пять человек, – с несчастным видом подтвердил Малер.
   Райдер спросил:
   – Откуда приехали эти двое ученых?
   – Кажется, из Сан-Диего и из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Разве это имеет какое-то значение?
   – Не знаю. Может быть, уже слишком поздно.
   – Что это значит, сержант?
   – А вот что: если у этих двоих есть семьи, их следует немедленно взять под охрану. – Райдер заметил, что Малер не понимает его, поэтому продолжил: – Если их похитили, то, видимо, с какой-то целью. Похитители нуждаются в их сотрудничестве. Разве вы не согласитесь сотрудничать, когда увидите, как у вашей жены вырывают щипцами ногти, один за другим?
   Возможно, потому, что у лейтенанта Малера не было жены, он даже не подумал об этом. Впрочем, мышление никогда не было его сильной стороной. Но надо отдать ему должное: когда какая-то мысль внедрялась в его голову, времени он не терял. Следующие две минуты лейтенант провел у телефона.
   Помрачневший Джефф тихо, но настойчиво потребовал:
   – Давай быстрей отправимся туда.
   – Остынь. Нельзя действовать сгоряча. Спешить надо было раньше, а сейчас спешка не приведет ни к чему хорошему.
   Они молча дожидались, пока Малер закончит разговор по телефону. Когда лейтенант положил трубку, Райдер спросил:
   – Кто сообщил о проникновении на территорию станции?
   – Фергюсон, начальник охраны. У него сегодня выходной, но его дом подключен к системе сигнализации в Сан-Руфино. Он сразу же отправился туда.
   – Что? Да ведь Фергюсон живет в сорока пяти километрах от станции, где-то на холмах. Он что, не мог позвонить?
   – Не мог. Его телефонная линия оказалась перерезана.
   – Но у него в машине есть радиопередатчик для связи с полицией...
   – Это тоже не упустили из виду. Позаботились и обо всех трех общественных телефонах на дороге. Один из них стоял возле гаража, так владельца гаража и его механика заперли.
   – Но была еще сигнальная связь с полицией.
   – Вот именно, что была.
   – Похоже, свои поработали?
   – Послушайте, Фергюсон позвонил всего через две минуты после того, как добрался до места.
   – Кто-нибудь пострадал?
   – Обошлось без насилия. Весь персонал был заперт в одной комнате.
   – И самый важный вопрос...
   – Насчет кражи ядерного топлива? Как считает Фергюсон, чтобы установить это, потребуется время.
   – Вы собираетесь туда?
   – Ко мне тут должны пожаловать гости, – с мрачным видом ответил Малер.
   – Я так и думал. А кто сейчас там?
   – Паркер и Дэвидсон.
   – Мы бы хотели к ним присоединиться.
   Не зная, что делать, Малер попытался возражать:
   – Неужели вы думаете найти там что-то, чего не заметили они? Эти парни – хорошие детективы. Вы сами так говорили.
   – Четыре пары глаз лучше двух. А поскольку она моя жена и мать Джеффа и нам известно, как она может повести себя в той или иной ситуации, мы наверняка сумеем уловить что-нибудь такое, чего не заметят Паркер и Дэвидсон.
   Малер, подперев ладонями подбородок, угрюмо уставился в поверхность стола. Какое бы решение он сейчас ни принял, начальство все равно посчитает, что он поступил неверно. Поэтому в виде компромисса он просто промолчал. Райдер кивнул и вместе с сыном вышел из кабинета.
* * *
   Вечер был чудесный – ясный, безветренный. Заходящее солнце проложило пылающую золотом дорожку по поверхности Тихого океана. Райдеры направлялись к главным воротам Сан-Руфино. Атомная станция была построена на самом берегу небольшой бухты. Подобно всем станциям такого типа, ей требовалось огромное количество воды – примерно шесть миллионов восемьсот тысяч литров в минуту, чтобы охлаждать стержни реактора до оптимальной рабочей температуры. Никакие искусственные сооружения не охватили бы и малой доли этого количества.
   Два огромных, ослепительно белых куполообразных строения, в которых находились ядерные реакторы, были прекрасны благодаря простоте своей внешней конструкции и в то же время зловещи и пугающи, если помнить об их назначении. Они, безусловно, внушали благоговейный страх. Каждое из них было высотой с двадцатипятиэтажное здание, в диаметре – сорок пять метров. Бетонные стены толщиной в метр были надежно усилены самыми большими в Соединенных Штатах стальными перекладинами. Между этими сооружениями, в каждом из которых находились также четыре парогенератора для выработки электрического тока, располагался приземистый, некрасивый дом, не представлявший абсолютно никакой архитектурной ценности. В нем находились два турбогенератора, два конденсатора и два водяных испарителя.
   Со стороны моря к этим зданиям примыкало шестиэтажное строение длиной примерно семьдесят метров, не совсем удачно названное вспомогательным корпусом. Здесь располагались центры управления работой обоих реакторов, пульты операторов со сложным оборудованием систем контроля ядерной и радиационной безопасности, а также ремонтные службы.
   От вспомогательного корпуса с обеих сторон отходили два крыла, по размерам вдвое меньше основного здания. Эти помещения требовали столь же деликатного и внимательного отношения, как и сам реактор, поскольку здесь хранилось ядерное топливо. В целом на строительство всего комплекса понадобилось где-то около трети миллиона кубических метров бетона и примерно пятьдесят тысяч тонн стали. Но что самое замечательное, для круглосуточного управления этим огромным комплексом требовалось всего лишь восемьдесят человек, включая довольно многочисленную охрану.
   За двадцать метров до ворот Райдера остановил охранник, одетый в непривычную форму, с карабином, который он даже не удосужился снять с плеча. Райдер высунулся из окна автомобиля.
   – У вас что сегодня, день открытых дверей? Свободный вход и выход?
   – Сержант Райдер. – Маленький человечек, говоривший с сильным ирландским акцентом, попытался улыбнуться, но от этого стал выглядеть еще мрачнее. – Что толку запирать пустую конюшню? К тому же скоро пожалуют целые толпы законников.
   – И все они будут снова и снова задавать одни и те же глупые вопросы, вот так же, как я сейчас. Не унывайте, Джон. Я прослежу, чтобы они не обвинили вас в государственной измене. Кстати, во время похищения вы были на дежурстве?