Страница:
Владимир Кириллович Малик
Шёлковый шнурок
ОТ АВТОРА
«Шёлковый шнурок» — заключительная часть тетралогии «Тайный посол», первые две книги которой вышли на русском языке в 1973 году под общим названием «Посол Урус-Шайтана», а третья — «Чёрный всадник» — в 1981 году.
В основу первых трех книг положены события русско-турецкой войны 1677—1678 гг., а также последующих лет вплоть до заключения Бахчисарайского мирного договора 1681 года. В этой тяжёлой, изнурительной для обеих сторон войне, известной в истории под названием Чигиринских походов, русский и украинский народы отстояли в совместной борьбе свою свободу и независимость от захватнических посягательств турецких феодалов и крымских ханов.
Главный герой тетралогии — молодой казак Арсен Звенигора. Это лицо не совсем вымышленное. У него был реальный прототип — запорожец-разведчик, которого атаман Иван Сирко накануне назревавшей войны послал с важным заданием в Турцию — выведать военные планы будущего неприятеля. Владея в совершенстве турецким языком, этот смелый и находчивый «тайный посол» сумел раздобыть и привезти на Запорожье фирман (указ) султана Магомета IV о предстоящем походе на Украину. Понимая исключительную важность этого документа, Сирко немедленно отправил его в Москву, где он и сохранился до наших дней в архиве бывшего Посольского приказа.
Так стали известны стратегические и тактические планы Порты. Русские и украинские войска, заблаговременно подготовленные и стянутые под Чигирин, нанесли сильному противнику значительный урон, вынудили его отступить и отказаться от планов завоевания Украины, которые, будь они реализованы, привели бы к полному уничтожению её народа.
Но угроза нового нашествия не была полностью ликвидирована. Арсен Звенигора и его друзья — донской казак Роман Воинов, русский стрелец Кузьма Рожков, поляк Мартын Спыхальский, воевода болгарских повстанцев-гайдуков Младен с сыном Ненко — продолжали героическую борьбу против ненавистного врага. И тут тяжёлое горе вдруг постигло Арсена: в водовороте военного лихолетья исчезла его любимая девушка Златка. Долгие поиски на Украине, в Крыму и Буджакской орде оказались напрасными. Наконец стало известно, что она в самом Стамбуле, в гареме великого визиря Кара-Мустафы…
Туда и направились Арсен и Ненко, дав друг другу клятву освободить Златку или погибнуть в неравной борьбе с могущественным врагом…
В основу первых трех книг положены события русско-турецкой войны 1677—1678 гг., а также последующих лет вплоть до заключения Бахчисарайского мирного договора 1681 года. В этой тяжёлой, изнурительной для обеих сторон войне, известной в истории под названием Чигиринских походов, русский и украинский народы отстояли в совместной борьбе свою свободу и независимость от захватнических посягательств турецких феодалов и крымских ханов.
Главный герой тетралогии — молодой казак Арсен Звенигора. Это лицо не совсем вымышленное. У него был реальный прототип — запорожец-разведчик, которого атаман Иван Сирко накануне назревавшей войны послал с важным заданием в Турцию — выведать военные планы будущего неприятеля. Владея в совершенстве турецким языком, этот смелый и находчивый «тайный посол» сумел раздобыть и привезти на Запорожье фирман (указ) султана Магомета IV о предстоящем походе на Украину. Понимая исключительную важность этого документа, Сирко немедленно отправил его в Москву, где он и сохранился до наших дней в архиве бывшего Посольского приказа.
Так стали известны стратегические и тактические планы Порты. Русские и украинские войска, заблаговременно подготовленные и стянутые под Чигирин, нанесли сильному противнику значительный урон, вынудили его отступить и отказаться от планов завоевания Украины, которые, будь они реализованы, привели бы к полному уничтожению её народа.
Но угроза нового нашествия не была полностью ликвидирована. Арсен Звенигора и его друзья — донской казак Роман Воинов, русский стрелец Кузьма Рожков, поляк Мартын Спыхальский, воевода болгарских повстанцев-гайдуков Младен с сыном Ненко — продолжали героическую борьбу против ненавистного врага. И тут тяжёлое горе вдруг постигло Арсена: в водовороте военного лихолетья исчезла его любимая девушка Златка. Долгие поиски на Украине, в Крыму и Буджакской орде оказались напрасными. Наконец стало известно, что она в самом Стамбуле, в гареме великого визиря Кара-Мустафы…
Туда и направились Арсен и Ненко, дав друг другу клятву освободить Златку или погибнуть в неравной борьбе с могущественным врагом…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ОДАЛИСКА
1
Великий визирь Асан Мустафа Кепрюлю, или Кара-Мустафа, как называла его вся Турция, стоял перед большим, в позолоченной раме, зеркалом венецианской работы. В нем он видел сухощавого, среднего роста мужчину в белой, как и положено великому визирю, одежде и такой же белоснежной чалме, украшенной большим самоцветом и серебряным челенком[1].
Приблизившись к зеркалу почти вплотную, он начал внимательно рассматривать своё лицо.
Оно было тёмным, продолговатым, с хрящеватым — не тюркским, а греческим — носом, ибо предки Кепрюлю были греками и, подобно многим, отуречились после завоевания Константинополя османами. Две глубокие морщины пролегали от крыльев носа и резко очерчивали плотно сжатые губы. Эти морщины придавали лицу особую суровость. На груди лежала чёрная, с проблесками седины борода. А из-под крутых бровей смотрели пытливые чёрные глаза, проницательного взгляда которых не выдерживал никто, даже сам султан Магомет.
Вспомнив султана, великий визирь криво улыбнулся.
Ребёнок! Взрослый ребёнок, волей судьбы поставленный управлять гигантской империей! Ему бы веселиться, развлекаться с одалисками[2], в султанском гареме их более полутысячи. Или — охотиться… Охота — его стихия и самая большая страсть. Ради неё султан, не задумываясь, бросает государственные дела, войско, гарем и мчится в дикие чащи Родопских гор погоняться за вепрями, косулями, зайцами или лисами. Не зря же он и прозвище получил — Авджи, то есть Охотник…
Кара-Мустафа вновь улыбнулся. На этот раз печально. Ведь ему, истинному правителю Османской империи, приходится гнуть спину перед этим ничтожеством, этим лёнтяем, корчащим из себя великого завоевателя и мечтающим о лаврах Александра Македонского… А кто вознёс его на такую невероятную высоту? Род Кепрюлю, вот уже тридцать лет бессменно дающий Турции великих визирей! Могущественнейший род не только империи, но, пожалуй, и всего мира. Из этого рода вышел и он, Асан Мустафа Кепрюлю! Это его род привёл к власти Магомета IV, которого давно бы сгноили в Семибашенном замке его братья, куда более достойные претенденты на престол… Ничтожество! Но попробуй лишь пальцем шевельнуть вопреки его воле! Лишишься не только сана великого визиря, но и головы…
Ну нет! Рано или поздно наступит время, когда он, Асан Мустафа, не будет склоняться ни перед кем, ибо сам станет правителем, султаном или императором Великой империи! Она будет создана на руинах Австрии, Венеции, Польши и немецких княжеств. Уже готовится громадное войско, перед которым падут, как трава на морозе, объединённые силы врагов Порты. Во главе войска он пройдёт вдоль Дуная, станет грозой и бичом пророка для проклятых гяуров! На их землях он насадит ислам, пол-Европы обратит в мусульманство, а Вену, прекрасную столицу эрцгерцога Австрии и императора Священной Римской империи[3] Леопольда, сделает своим главным городом!
Все складывается как нельзя лучше. С царём московским Фёдором, слава аллаху, подписано перемирие. Значит, на севере руки развязаны. Император Леопольд, подстрекаемый иезуитами, затопил кровью Западную Венгрию в беспощадной борьбе с повстанцами. Использовав это, турки сумели переманить на свою сторону молодого графа Имре Текели, ставшего вождём венгров. Чтобы помочь османам в войне против Австрии, Текели поведёт за собой многие тысячи опытных воинов. Когда же он свершит это дело и станет ненужным, его надо устранить, а Венгрию, этот благодатный край на Дунае, он, Асан Мустафа, сделает пашалыком[4] вновь созданной империи, её житницей.
Лазутчики доносят, что Леопольд засылает тайных послов к королю Франции Людовику XIV, надеясь после многих лет неприязни, вражды и войн склонить его к дружбе или хотя бы к нейтралитету. Напрасные усилия! Великий визирь получил заверения Людовика в том, что Франция никогда не пойдёт на сговор с Австрией, своей давнишней соперницей на континенте. Более того, через королеву Ляхистана[5] Марию-Казимиру, дочь обнищавшего французского маркиза капитана д'Аркена, Людовик потребовал от Яна Собеского сохранения мира с Турцией и поддержки венгров против Австрии… Ян Собеский, давний враг Порты, пока что колеблется… Пусть колеблется! Для этого у него есть основания: он не имеет ни войска, ни денег…
Великий визирь погрузился в раздумья. В них чудовищно переплетались действительность с домыслами, трезвые рассуждения опытного государственного мужа и воина с иллюзорными юношескими мечтами.
Глядя в зеркало, он уже не замечал морщин на своём лице и мешков под глазами, появившихся в последнее время, а видел себя молодым и могучим императором безграничной империи, что будет простираться от берегов Дуная у Железных Ворот до прозрачного Рейна, а может, и далее. То, чего не удалось сделать на севере, он осуществит на западе.
Пожалуй, это к лучшему?
Вместо полупустынных украинских степей, раскинувшихся по берегам многоводной реки Озу, которую гяуры называют Днепром, к его ногам лягут густонаселённые, богатые провинции страны Золотого Яблока[6]. Его конь высечёт своими подковами искры на каменистых берегах Сумеречного океана, о котором мечтали и Аттила, и Чингисхан, и узкоглазый, женоподобный толстяк Батухан… Его рука пронесёт зеленое знамя пророка до самого края земли!
Да, все это будет! Все это он свершит. Но позднее. В будущем. А сейчас…
Кара-Мустафа усмехнулся и подмигнул, как мальчишка, отражению в зеркале. Потёр пальцами морщину между бровями и подмигнул ещё раз.
А сейчас он отправится в левое крыло своего огромного дворца, пройдёт тайным ходом в башню и заглянет в комнату, где по его приказу вот уже который месяц держат «цветок рая», девушку-пленницу, чья необычайная красота нарушила покой первого сановника империи.
Он оставил кабинет, миновал зал приёмов, полутёмной прохладной галереей дошёл до сторожевой башни, примыкающей ко дворцу и сообщающейся с ним незаметной для постороннего глаза дверью.
Охраны здесь не было.
Кара-Мустафа отодвинул лёгкий декоративный шкаф, без усилий отворил массивную дубовую дверь — её петли были всегда хорошо смазаны. Переступив порог, остановился в просторной нише.
Густой сумрак был вокруг. Но он не обращал на это внимания — уверенно протянув руку вперёд, нащупал на стене картину в раме, снял её.
В нише стало чуть светлее: за картиной было скрыто небольшое оконце, пропускавшее немного тусклого света.
Осторожно поставив картину на пол, Кара-Мустафа приблизил лицо к стеклу.
Его взору открылась большая круглая комната, обставленная с исключительной даже для дворца визиря роскошью. Стены задрапированы пёстрым шёлком и коврами. Слева от двери — высокое зеркало, справа — шкаф с бронзовыми ручками. Посредине, в ажурной мраморной чаше, плясали прозрачные струи маленького фонтанчика, а над ним раскинула ветви нежно-зелёная пальма. По другую сторону фонтана стояла широкая, застеленная тяжелым персидским ковром тахта. На ней лежала девушка. Возле тахты, на полу, сидела пожилая женщина.
Только решётка в проёме окна резко диссонировала со сказочным убранством комнаты.
Полюбовавшись красотой девушки, Кара-Мустафа тихонько вздохнул, повесил картину на место.
В последние дни у него появилась привычка, даже потребность — хотя бы несколько минут понаблюдать за пленницей. И как он ни был занят государственными делами, он каждый день находил время побывать здесь, у этого оконца.
Вот и сегодня — джумеат, святая пятница. Еэр халифа, торжественный султанский намаз[7]. И ему, великому визирю, вместе с другими высшими сановниками империи нужно через час сопровождать падишаха к мечетям Сулеймание и Ая София. А он не мог не заглянуть сюда, не мог не увидеть прекрасное лицо, чудесные косы и нежные округлые плечи молодой красавицы.
Приблизившись к зеркалу почти вплотную, он начал внимательно рассматривать своё лицо.
Оно было тёмным, продолговатым, с хрящеватым — не тюркским, а греческим — носом, ибо предки Кепрюлю были греками и, подобно многим, отуречились после завоевания Константинополя османами. Две глубокие морщины пролегали от крыльев носа и резко очерчивали плотно сжатые губы. Эти морщины придавали лицу особую суровость. На груди лежала чёрная, с проблесками седины борода. А из-под крутых бровей смотрели пытливые чёрные глаза, проницательного взгляда которых не выдерживал никто, даже сам султан Магомет.
Вспомнив султана, великий визирь криво улыбнулся.
Ребёнок! Взрослый ребёнок, волей судьбы поставленный управлять гигантской империей! Ему бы веселиться, развлекаться с одалисками[2], в султанском гареме их более полутысячи. Или — охотиться… Охота — его стихия и самая большая страсть. Ради неё султан, не задумываясь, бросает государственные дела, войско, гарем и мчится в дикие чащи Родопских гор погоняться за вепрями, косулями, зайцами или лисами. Не зря же он и прозвище получил — Авджи, то есть Охотник…
Кара-Мустафа вновь улыбнулся. На этот раз печально. Ведь ему, истинному правителю Османской империи, приходится гнуть спину перед этим ничтожеством, этим лёнтяем, корчащим из себя великого завоевателя и мечтающим о лаврах Александра Македонского… А кто вознёс его на такую невероятную высоту? Род Кепрюлю, вот уже тридцать лет бессменно дающий Турции великих визирей! Могущественнейший род не только империи, но, пожалуй, и всего мира. Из этого рода вышел и он, Асан Мустафа Кепрюлю! Это его род привёл к власти Магомета IV, которого давно бы сгноили в Семибашенном замке его братья, куда более достойные претенденты на престол… Ничтожество! Но попробуй лишь пальцем шевельнуть вопреки его воле! Лишишься не только сана великого визиря, но и головы…
Ну нет! Рано или поздно наступит время, когда он, Асан Мустафа, не будет склоняться ни перед кем, ибо сам станет правителем, султаном или императором Великой империи! Она будет создана на руинах Австрии, Венеции, Польши и немецких княжеств. Уже готовится громадное войско, перед которым падут, как трава на морозе, объединённые силы врагов Порты. Во главе войска он пройдёт вдоль Дуная, станет грозой и бичом пророка для проклятых гяуров! На их землях он насадит ислам, пол-Европы обратит в мусульманство, а Вену, прекрасную столицу эрцгерцога Австрии и императора Священной Римской империи[3] Леопольда, сделает своим главным городом!
Все складывается как нельзя лучше. С царём московским Фёдором, слава аллаху, подписано перемирие. Значит, на севере руки развязаны. Император Леопольд, подстрекаемый иезуитами, затопил кровью Западную Венгрию в беспощадной борьбе с повстанцами. Использовав это, турки сумели переманить на свою сторону молодого графа Имре Текели, ставшего вождём венгров. Чтобы помочь османам в войне против Австрии, Текели поведёт за собой многие тысячи опытных воинов. Когда же он свершит это дело и станет ненужным, его надо устранить, а Венгрию, этот благодатный край на Дунае, он, Асан Мустафа, сделает пашалыком[4] вновь созданной империи, её житницей.
Лазутчики доносят, что Леопольд засылает тайных послов к королю Франции Людовику XIV, надеясь после многих лет неприязни, вражды и войн склонить его к дружбе или хотя бы к нейтралитету. Напрасные усилия! Великий визирь получил заверения Людовика в том, что Франция никогда не пойдёт на сговор с Австрией, своей давнишней соперницей на континенте. Более того, через королеву Ляхистана[5] Марию-Казимиру, дочь обнищавшего французского маркиза капитана д'Аркена, Людовик потребовал от Яна Собеского сохранения мира с Турцией и поддержки венгров против Австрии… Ян Собеский, давний враг Порты, пока что колеблется… Пусть колеблется! Для этого у него есть основания: он не имеет ни войска, ни денег…
Великий визирь погрузился в раздумья. В них чудовищно переплетались действительность с домыслами, трезвые рассуждения опытного государственного мужа и воина с иллюзорными юношескими мечтами.
Глядя в зеркало, он уже не замечал морщин на своём лице и мешков под глазами, появившихся в последнее время, а видел себя молодым и могучим императором безграничной империи, что будет простираться от берегов Дуная у Железных Ворот до прозрачного Рейна, а может, и далее. То, чего не удалось сделать на севере, он осуществит на западе.
Пожалуй, это к лучшему?
Вместо полупустынных украинских степей, раскинувшихся по берегам многоводной реки Озу, которую гяуры называют Днепром, к его ногам лягут густонаселённые, богатые провинции страны Золотого Яблока[6]. Его конь высечёт своими подковами искры на каменистых берегах Сумеречного океана, о котором мечтали и Аттила, и Чингисхан, и узкоглазый, женоподобный толстяк Батухан… Его рука пронесёт зеленое знамя пророка до самого края земли!
Да, все это будет! Все это он свершит. Но позднее. В будущем. А сейчас…
Кара-Мустафа усмехнулся и подмигнул, как мальчишка, отражению в зеркале. Потёр пальцами морщину между бровями и подмигнул ещё раз.
А сейчас он отправится в левое крыло своего огромного дворца, пройдёт тайным ходом в башню и заглянет в комнату, где по его приказу вот уже который месяц держат «цветок рая», девушку-пленницу, чья необычайная красота нарушила покой первого сановника империи.
Он оставил кабинет, миновал зал приёмов, полутёмной прохладной галереей дошёл до сторожевой башни, примыкающей ко дворцу и сообщающейся с ним незаметной для постороннего глаза дверью.
Охраны здесь не было.
Кара-Мустафа отодвинул лёгкий декоративный шкаф, без усилий отворил массивную дубовую дверь — её петли были всегда хорошо смазаны. Переступив порог, остановился в просторной нише.
Густой сумрак был вокруг. Но он не обращал на это внимания — уверенно протянув руку вперёд, нащупал на стене картину в раме, снял её.
В нише стало чуть светлее: за картиной было скрыто небольшое оконце, пропускавшее немного тусклого света.
Осторожно поставив картину на пол, Кара-Мустафа приблизил лицо к стеклу.
Его взору открылась большая круглая комната, обставленная с исключительной даже для дворца визиря роскошью. Стены задрапированы пёстрым шёлком и коврами. Слева от двери — высокое зеркало, справа — шкаф с бронзовыми ручками. Посредине, в ажурной мраморной чаше, плясали прозрачные струи маленького фонтанчика, а над ним раскинула ветви нежно-зелёная пальма. По другую сторону фонтана стояла широкая, застеленная тяжелым персидским ковром тахта. На ней лежала девушка. Возле тахты, на полу, сидела пожилая женщина.
Только решётка в проёме окна резко диссонировала со сказочным убранством комнаты.
Полюбовавшись красотой девушки, Кара-Мустафа тихонько вздохнул, повесил картину на место.
В последние дни у него появилась привычка, даже потребность — хотя бы несколько минут понаблюдать за пленницей. И как он ни был занят государственными делами, он каждый день находил время побывать здесь, у этого оконца.
Вот и сегодня — джумеат, святая пятница. Еэр халифа, торжественный султанский намаз[7]. И ему, великому визирю, вместе с другими высшими сановниками империи нужно через час сопровождать падишаха к мечетям Сулеймание и Ая София. А он не мог не заглянуть сюда, не мог не увидеть прекрасное лицо, чудесные косы и нежные округлые плечи молодой красавицы.
2
Тем же путём Кара-Мустафа вернулся в свой кабинет, подойдя к зеркалу, ещё раз внимательно осмотрел белоснежную чалму с сияющим челенком, такой же ослепительной белизны доломан[8] с горностаевой опушкой, пышную чёрную бороду, припорошенную кое-где, словно изморозью, сединой, и, оставшись вполне довольным собою, направился к выходу.
Во дворе уже ждала свита. Старший конюший держал за уздечку серого в яблоках коня. Ехать было недалеко — до пристани.
Великий визирь чуть задержался на крыльце, быстрым взглядом окинул двор. Полной грудью вдохнул свежий утренний воздух.
О аллах, как здесь красиво! Нет, что ни говори, его усадьба Эйюб, расположенная за стенами столицы, на берегу залива Золотой Рог, — райское место!
Большой двухэтажный дворец, с примыкающими к нему гаремом, кухней и другими службами, утопает в зелени тенистого сада. Повсюду — море цветов. Напротив входа во дворец — пристань, где всегда стоит наготове галера. С Золотого Рога веет прохладой и запахами моря. Истинный рай, да и только! Не удивительно, что сам султан, посетив Эйюб, это небольшое пригородное селеньице, сказал: «Если б не было на свете султанского сераля[9], то я хотел бы жить в Эйюбе».
Кара-Мустафа спустился по ступеням, легко вскочил в седло и направил коня к пристани. Свита тронулась за ним.
На мачте галеры развевалось знамя великого визиря. По парадному трапу он поднялся на палубу. Корабельный ага отсалютовал ему саблей.
Без малейшего промедления галера отчалила от берега, проплыла по Золотому Рогу и, обогнув почти весь город и выйдя в Мраморное море, взяла курс на султанский мобейн[10]…
Кара-Мустафу встречали все члены дивана[11] — визири, а также бесчисленные придворные, о должностях и роли которых даже он, великий визирь, имел весьма туманное представление. Испокон веку существовали они, и без них, казалось, не мог обойтись ни один султан.
Вся эта толпа последовала за великим визирем к дворцу падишаха. По пути она постепенно уменьшалась — придворным полагалось ожидать выхода султана в трех дворах и в многочисленных помещениях сераля.
В большой тронный зал Кара-Мустафа вошёл один. Постоял немного, а затем не торопясь направился к высоким позолоченным дверям, по обе стороны которых стояли на страже два чернолицых великана-нубийца.
В это время через открытые окна со двора послышался протяжный напев рожков, удары тулумбаса — большого сигнального барабана.
Позолоченные двери распахнулись, и в зал вошёл султан Магомет. Его сопровождал всего один придворный — главный евнух.
Кара-Мустафа молча поклонился и, быстро выпрямившись, пошёл впереди султана, как бы возглавляя эту небольшую процессию.
Перед ними бесшумно открывались двери. Стража брала на караул. Пока проходили анфиладами комнат, к ним присоединялись шейх-уль-ислам[12], визири, советники, паши, чауши[13]. И вскоре уже сотни придворных шествовали за «наместником бога на земле».
В третьем дворе сераля султану подвели белоснежного красавца коня. Несколько ближайших янычаров мгновенно бросились вперёд и, согнув спины, составили живые ступени. Султан взошёл по ним и сел в седло.
Раздалась дробь барабанов. Распахнулись ворота второго и первого дворов — и процессия двинулась. Вновь запели зурны, флейты, рожки. Загромыхали тулумбасы. Из тысяч глоток вырвался восторженный крик: «Уй я уй!»[14]
Первым из ворот Топ-капу вышли четыреста янычаров при всем оружии, в красивой парадной одежде.
Тысячные толпы, запрудившие улицы и площади города, расступались перед ними, освобождая широкий проход. Рослые, дюжие янычары грубо отталкивали тех, кто замешкался, своевременно не убрался с дороги, а некоторых таким тумаком награждали, что зазевавшиеся летели вверх тормашками. Но потерпевшие как ни в чем не бывало вскакивали и продолжали таращить глаза на пышное, пёстрое и торжественное зрелище.
Янычары из охраны султана выделялись цветастыми шёлковыми поясами, разнообразным дорогим оружием, отличались друг от друга головными уборами. У одних они были из белого сукна, у других — жёлтые, у третьих — синие. А янычарские аги украшали свои уборы яркими перьями, серебром или самоцветами, так и сверкавшими на солнце всеми цветами радуги. Впереди важно шагали старейшие и заслуженные военачальники с золотыми «обручами» и пучками перьев на долбандах[15].
За янычарами следовал отряд стражей-силачей. Потом выехали айабаши — конные стражи в серебряных шлемах с золототкаными плюмажами. Они сжимали в руках луки со стрелами.
Вслед за айабаши выехали пышно разодетые чауши султана во главе с чаушбаши. Их резвые кони были покрыты парчовыми попонами, уздечки сияли позолотой, а седла — серебром.
Не успели стамбульские жители насмотреться на чаушей, как появились свирепые на вид скороходы-пайеки, до пояса обнажённые, мускулистые, с саблями и ятаганами наголо, готовые наброситься на врагов падишаха, как голодные псы. На их головах отливали серебром и позолотой круглые, как короны, шлемы.
И только затем показались знатные вельможи — аги и заимы, паши, два кази-аскера, муфтий. На тонконогих арабских скакунах важно восседали визири.
На некотором расстоянии от них шёл пешком — так велел обычай и придворный этикет — великий визирь Кара-Мустафа.
За ним ехал падишах.
Грациозный белый конь, распустив пышный хвост, казалось, едва касался копытами земли. Седло, чепрак и вся сбруя на нем сияли золотом, жемчугом, дорогими камнями.
Ослеплённые этим богатством, восклицая «уй я уй», люди не могли оторвать взгляда от коня, который нёс на себе «тень бога на земле», «падишаха всего мира».
Султан Магомет IV, сорокалетний, слегка располневший мужчина с мягким невыразительным лицом, сидел в седле привычно, как прирождённый наездник, — сказывалось пристрастие к верховой езде и охоте. Одежда его была так густо украшена золотом и самоцветами, что могла своим блеском соперничать с самим солнцем. Всеобщее внимание привлекал султанский долбанд с двумя плюмажами, усеянными множеством драгоценных камней, любой из которых стоил поместья.
Вплотную за султаном ехали два бородатых богатыря с саблями на боку, ятаганами, луками и колчанами, заполненными стрелами. Каждый из них держал наготове тяжеленный боздуган[16] с блестящими стальными шипами. Позади шествовали верховные казнадары[17] и главный евнух.
От сераля до мечети Сулеймание, у которой султан, спешившись, почтил поклоном память своих предшественников, падишахов минувших времён, и дальше до Ая Софии, где должен был быть совершён еэр халифа — султанский намаз, волновалось необозримое людское море. По мере приближения султана тысячные толпы с возгласами «уй я уй» падали на колени, а потом вскакивали и лавиной двигались следом за кортежем, топча тех, кто имел неосторожность споткнуться и оказаться под ногами…
Во дворе уже ждала свита. Старший конюший держал за уздечку серого в яблоках коня. Ехать было недалеко — до пристани.
Великий визирь чуть задержался на крыльце, быстрым взглядом окинул двор. Полной грудью вдохнул свежий утренний воздух.
О аллах, как здесь красиво! Нет, что ни говори, его усадьба Эйюб, расположенная за стенами столицы, на берегу залива Золотой Рог, — райское место!
Большой двухэтажный дворец, с примыкающими к нему гаремом, кухней и другими службами, утопает в зелени тенистого сада. Повсюду — море цветов. Напротив входа во дворец — пристань, где всегда стоит наготове галера. С Золотого Рога веет прохладой и запахами моря. Истинный рай, да и только! Не удивительно, что сам султан, посетив Эйюб, это небольшое пригородное селеньице, сказал: «Если б не было на свете султанского сераля[9], то я хотел бы жить в Эйюбе».
Кара-Мустафа спустился по ступеням, легко вскочил в седло и направил коня к пристани. Свита тронулась за ним.
На мачте галеры развевалось знамя великого визиря. По парадному трапу он поднялся на палубу. Корабельный ага отсалютовал ему саблей.
Без малейшего промедления галера отчалила от берега, проплыла по Золотому Рогу и, обогнув почти весь город и выйдя в Мраморное море, взяла курс на султанский мобейн[10]…
Кара-Мустафу встречали все члены дивана[11] — визири, а также бесчисленные придворные, о должностях и роли которых даже он, великий визирь, имел весьма туманное представление. Испокон веку существовали они, и без них, казалось, не мог обойтись ни один султан.
Вся эта толпа последовала за великим визирем к дворцу падишаха. По пути она постепенно уменьшалась — придворным полагалось ожидать выхода султана в трех дворах и в многочисленных помещениях сераля.
В большой тронный зал Кара-Мустафа вошёл один. Постоял немного, а затем не торопясь направился к высоким позолоченным дверям, по обе стороны которых стояли на страже два чернолицых великана-нубийца.
В это время через открытые окна со двора послышался протяжный напев рожков, удары тулумбаса — большого сигнального барабана.
Позолоченные двери распахнулись, и в зал вошёл султан Магомет. Его сопровождал всего один придворный — главный евнух.
Кара-Мустафа молча поклонился и, быстро выпрямившись, пошёл впереди султана, как бы возглавляя эту небольшую процессию.
Перед ними бесшумно открывались двери. Стража брала на караул. Пока проходили анфиладами комнат, к ним присоединялись шейх-уль-ислам[12], визири, советники, паши, чауши[13]. И вскоре уже сотни придворных шествовали за «наместником бога на земле».
В третьем дворе сераля султану подвели белоснежного красавца коня. Несколько ближайших янычаров мгновенно бросились вперёд и, согнув спины, составили живые ступени. Султан взошёл по ним и сел в седло.
Раздалась дробь барабанов. Распахнулись ворота второго и первого дворов — и процессия двинулась. Вновь запели зурны, флейты, рожки. Загромыхали тулумбасы. Из тысяч глоток вырвался восторженный крик: «Уй я уй!»[14]
Первым из ворот Топ-капу вышли четыреста янычаров при всем оружии, в красивой парадной одежде.
Тысячные толпы, запрудившие улицы и площади города, расступались перед ними, освобождая широкий проход. Рослые, дюжие янычары грубо отталкивали тех, кто замешкался, своевременно не убрался с дороги, а некоторых таким тумаком награждали, что зазевавшиеся летели вверх тормашками. Но потерпевшие как ни в чем не бывало вскакивали и продолжали таращить глаза на пышное, пёстрое и торжественное зрелище.
Янычары из охраны султана выделялись цветастыми шёлковыми поясами, разнообразным дорогим оружием, отличались друг от друга головными уборами. У одних они были из белого сукна, у других — жёлтые, у третьих — синие. А янычарские аги украшали свои уборы яркими перьями, серебром или самоцветами, так и сверкавшими на солнце всеми цветами радуги. Впереди важно шагали старейшие и заслуженные военачальники с золотыми «обручами» и пучками перьев на долбандах[15].
За янычарами следовал отряд стражей-силачей. Потом выехали айабаши — конные стражи в серебряных шлемах с золототкаными плюмажами. Они сжимали в руках луки со стрелами.
Вслед за айабаши выехали пышно разодетые чауши султана во главе с чаушбаши. Их резвые кони были покрыты парчовыми попонами, уздечки сияли позолотой, а седла — серебром.
Не успели стамбульские жители насмотреться на чаушей, как появились свирепые на вид скороходы-пайеки, до пояса обнажённые, мускулистые, с саблями и ятаганами наголо, готовые наброситься на врагов падишаха, как голодные псы. На их головах отливали серебром и позолотой круглые, как короны, шлемы.
И только затем показались знатные вельможи — аги и заимы, паши, два кази-аскера, муфтий. На тонконогих арабских скакунах важно восседали визири.
На некотором расстоянии от них шёл пешком — так велел обычай и придворный этикет — великий визирь Кара-Мустафа.
За ним ехал падишах.
Грациозный белый конь, распустив пышный хвост, казалось, едва касался копытами земли. Седло, чепрак и вся сбруя на нем сияли золотом, жемчугом, дорогими камнями.
Ослеплённые этим богатством, восклицая «уй я уй», люди не могли оторвать взгляда от коня, который нёс на себе «тень бога на земле», «падишаха всего мира».
Султан Магомет IV, сорокалетний, слегка располневший мужчина с мягким невыразительным лицом, сидел в седле привычно, как прирождённый наездник, — сказывалось пристрастие к верховой езде и охоте. Одежда его была так густо украшена золотом и самоцветами, что могла своим блеском соперничать с самим солнцем. Всеобщее внимание привлекал султанский долбанд с двумя плюмажами, усеянными множеством драгоценных камней, любой из которых стоил поместья.
Вплотную за султаном ехали два бородатых богатыря с саблями на боку, ятаганами, луками и колчанами, заполненными стрелами. Каждый из них держал наготове тяжеленный боздуган[16] с блестящими стальными шипами. Позади шествовали верховные казнадары[17] и главный евнух.
От сераля до мечети Сулеймание, у которой султан, спешившись, почтил поклоном память своих предшественников, падишахов минувших времён, и дальше до Ая Софии, где должен был быть совершён еэр халифа — султанский намаз, волновалось необозримое людское море. По мере приближения султана тысячные толпы с возгласами «уй я уй» падали на колени, а потом вскакивали и лавиной двигались следом за кортежем, топча тех, кто имел неосторожность споткнуться и оказаться под ногами…
3
Когда султан вернулся после намаза в сераль, сошёл с коня и удалился в покои мобейна, его многочисленная свита быстро растаяла. Янычары разошлись по своим сейбанам — казармам, придворные вельможи разъехались по домам. Простые горожане, налюбовавшись блистательным зрелищем, торопливо возвращались к своим будничным делам.
Из высших сановников во дворце остались только наиболее приближённые к султану люди — главный евнух и великий визирь.
Кара-Мустафа, медленно прохаживаясь вдоль окон под развесистыми пальмами, которые были украшением большого зала, злился. Ещё бы! Султан не принял его сразу, а велел подождать, пока он немного отдохнёт. В другое время великий визирь не стал бы дожидаться, уехал бы и сам отдыхать в Эйюб, но два дела были такими важными, что откладывать их на завтра он никак не мог.
Вот-вот прибудет, как сообщил чауш, отряд янычар из Немирова. Он привезёт гетмана Юрия Хмельницкого и его казну. Султан уже дал согласие отстранить его от власти на Украине, а теперь нужно добиться, чтобы разрешил казнить или заточить в Еди Куле[18]. Тогда можно будет беспрепятственно заполучить его богатства.
Кроме того, с Дуная, от будского паши Ибрагима, приехал посланец с новыми сведениями из Вены. Задумав войну с Австрией, Порта давно и пристально следила за каждым шагом венского двора. Эти последние вести тоже следует немедленно сообщить падишаху. Вот почему так нетерпелось великому визирю.
Когда часовая стрелка огромных золочёных часов, стоящих в углу зала на высоком столике, дважды обошла круг, он направился к покоям султана. Навстречу поднялся главный евнух, как верный пёс, дежуривший у «порога счастья».
— Пора! — коротко кинул Кара-Мустафа.
— Я спрошу соизволения, эфенди, — поклонился тот и исчез за дверями.
Через некоторое время он вернулся и, сообщив, что падишах дал согласие выслушать великого визиря, с ещё более низким поклоном впустил его в опочивальню султана.
Это была просторная нарядная комната. Султан полулежал на широкой, расшитой по краям серебром оттоманке, а на ковре, у его ног, сидела молодая красивая одалиска, играла на лютне и тихонько напевала итальянскую песенку.
Кара-Мустафа низко поклонился.
Одалиска мгновенно прервала пение, опустила на лицо вуаль и удалилась в боковую дверь. Главный евнух тоже вышел.
Султан приподнялся. На его располневшем, холёном лице промелькнуло выражение напускного недовольства и досады.
— Великие визири, вероятно, придуманы аллахом для того, чтобы султаны не имели спокойной жизни, — сказал он капризно. — Ты напугал эту маленькую итальянскую пташку, и она убежала…
Кара-Мустафа поклонился ещё раз.
— Признаю свою вину, мой властелин, но, к сожалению, и у преемника пророка на земле есть обязанности, хотя, не скрою, их значительно меньше, чем у великих визирей… И эти обязанности заставляют меня беспокоить моего падишаха даже в светлую пятницу.
Султан в знак согласия кивнул головой.
— Ну ладно, ладно… Рассказывай, что случилось!
— Мой повелитель, — начал тихо Кара-Мустафа, — после победной войны против урусов…
— Эта победа очень дорого мне обошлась, — мрачно перебил его султан. — Пусть в будущем хранит нас аллах от таких побед!
Великому визирю не понравились слова султана, он сделал вид, что не расслышал их, и вновь повторил то, с чего начал. Но теперь в его голосе зазвучали металлические нотки, которые он иногда позволял себе в разговоре с султаном, когда подсознательно чувствовал, что тот пребывает в состоянии душевной расслабленности и не разгневается на него.
— Мой повелитель, после нашей победы на севере мы сразу же начали готовиться к войне на западе… Сейчас настало время принять решение. От паши Ибрагима есть донесение. Наши разведчики в Австрии сообщают, что венский двор тоже не дремлет… Император Леопольд с благословения папы Иннокентия направил послов в Варшаву к королю Яну Собескому, чтобы договориться о союзе…
— Что? Они все ещё хотят подписать договор?
— Да. К ним присоединяются немецкие курфюрсты[19].
Магомет вскочил с оттоманки. Сообщение взволновало его.
— Мы уничтожим их всех до единого! — воскликнул он. — Мы загоним их всех на галеры! Ведь у Собеского и десяти тысяч воинов не наберётся!
— Однако говорят, что он обязуется выставить сорок тысяч.
— Хотел бы я видеть эти сорок тысяч! Откуда он их возьмёт? Казна его пуста!
— Зато у папы много золота… Даст Ватикан!
— Гм… ты, кажется, прав… Какое же войско может собрать этот бездельник Леопольд?
— Леопольд, как доносят лазутчики, будто бы обещает будущим союзникам выставить против нас шестьдесят тысяч… Ну а если точнее, то, я думаю, тысяч сорок…
— А курфюрсты?
— Те приведут тысяч двадцать… самое большее — тридцать…
— Ну что ж, тогда мы бросим на Вену вдвое больше! — запальчиво воскликнул Магомет. — я сам поведу это войско — сотру в порошок Австрию и Ляхистан! Уничтожу проклятых гяуров…
Последние слова султан произнёс уже без пафоса, вяло, и великий визирь чуть заметно улыбнулся в бороду, потому что знал: запальчивости падишаху хватает ненадолго.
— Мы должны разбить их, прежде чем они объединятся, мой повелитель, — почтительно, но твёрдо сказал великий визирь. — Я уже послал Ибрагим-паше приказ склонить на нашу сторону Текели…
— Правильно сделал.
— И подтягиваю войска к столице, чтобы наияснейший падишах, как только сочтёт нужным, мог направить их на врага. На этих днях соберём диван — сообщим высочайшее решение.
— И это правильно… Что ещё?
Кара-Мустафа понизил голос:
— Мой могущественный повелитель, светоч божественной мудрости, тот презренный гяур, гетман Юрий Ихмельниски, как я докладывал, оказался недостойным высочайшего доверия…
— Что он такое натворил?
— Верные люди доложили: его шурин, полковник Яненченко, находится сейчас в Ляхистане и ведёт там тайные переговоры с коронным гетманом Яблоновским[20], а может, и с самим королём. Подозреваю, что переговоры с нашими врагами за нашей спиной — это…
Великий визирь выдержал паузу, прежде чем закончить, но гнев уже охватил султана.
— Гяур! Собака! Смерть для него — не самое тяжкое наказание!
— Истинно так, славный повелитель трех континентов… Я велел схватить негодяя. Прикажешь повесить?
Из высших сановников во дворце остались только наиболее приближённые к султану люди — главный евнух и великий визирь.
Кара-Мустафа, медленно прохаживаясь вдоль окон под развесистыми пальмами, которые были украшением большого зала, злился. Ещё бы! Султан не принял его сразу, а велел подождать, пока он немного отдохнёт. В другое время великий визирь не стал бы дожидаться, уехал бы и сам отдыхать в Эйюб, но два дела были такими важными, что откладывать их на завтра он никак не мог.
Вот-вот прибудет, как сообщил чауш, отряд янычар из Немирова. Он привезёт гетмана Юрия Хмельницкого и его казну. Султан уже дал согласие отстранить его от власти на Украине, а теперь нужно добиться, чтобы разрешил казнить или заточить в Еди Куле[18]. Тогда можно будет беспрепятственно заполучить его богатства.
Кроме того, с Дуная, от будского паши Ибрагима, приехал посланец с новыми сведениями из Вены. Задумав войну с Австрией, Порта давно и пристально следила за каждым шагом венского двора. Эти последние вести тоже следует немедленно сообщить падишаху. Вот почему так нетерпелось великому визирю.
Когда часовая стрелка огромных золочёных часов, стоящих в углу зала на высоком столике, дважды обошла круг, он направился к покоям султана. Навстречу поднялся главный евнух, как верный пёс, дежуривший у «порога счастья».
— Пора! — коротко кинул Кара-Мустафа.
— Я спрошу соизволения, эфенди, — поклонился тот и исчез за дверями.
Через некоторое время он вернулся и, сообщив, что падишах дал согласие выслушать великого визиря, с ещё более низким поклоном впустил его в опочивальню султана.
Это была просторная нарядная комната. Султан полулежал на широкой, расшитой по краям серебром оттоманке, а на ковре, у его ног, сидела молодая красивая одалиска, играла на лютне и тихонько напевала итальянскую песенку.
Кара-Мустафа низко поклонился.
Одалиска мгновенно прервала пение, опустила на лицо вуаль и удалилась в боковую дверь. Главный евнух тоже вышел.
Султан приподнялся. На его располневшем, холёном лице промелькнуло выражение напускного недовольства и досады.
— Великие визири, вероятно, придуманы аллахом для того, чтобы султаны не имели спокойной жизни, — сказал он капризно. — Ты напугал эту маленькую итальянскую пташку, и она убежала…
Кара-Мустафа поклонился ещё раз.
— Признаю свою вину, мой властелин, но, к сожалению, и у преемника пророка на земле есть обязанности, хотя, не скрою, их значительно меньше, чем у великих визирей… И эти обязанности заставляют меня беспокоить моего падишаха даже в светлую пятницу.
Султан в знак согласия кивнул головой.
— Ну ладно, ладно… Рассказывай, что случилось!
— Мой повелитель, — начал тихо Кара-Мустафа, — после победной войны против урусов…
— Эта победа очень дорого мне обошлась, — мрачно перебил его султан. — Пусть в будущем хранит нас аллах от таких побед!
Великому визирю не понравились слова султана, он сделал вид, что не расслышал их, и вновь повторил то, с чего начал. Но теперь в его голосе зазвучали металлические нотки, которые он иногда позволял себе в разговоре с султаном, когда подсознательно чувствовал, что тот пребывает в состоянии душевной расслабленности и не разгневается на него.
— Мой повелитель, после нашей победы на севере мы сразу же начали готовиться к войне на западе… Сейчас настало время принять решение. От паши Ибрагима есть донесение. Наши разведчики в Австрии сообщают, что венский двор тоже не дремлет… Император Леопольд с благословения папы Иннокентия направил послов в Варшаву к королю Яну Собескому, чтобы договориться о союзе…
— Что? Они все ещё хотят подписать договор?
— Да. К ним присоединяются немецкие курфюрсты[19].
Магомет вскочил с оттоманки. Сообщение взволновало его.
— Мы уничтожим их всех до единого! — воскликнул он. — Мы загоним их всех на галеры! Ведь у Собеского и десяти тысяч воинов не наберётся!
— Однако говорят, что он обязуется выставить сорок тысяч.
— Хотел бы я видеть эти сорок тысяч! Откуда он их возьмёт? Казна его пуста!
— Зато у папы много золота… Даст Ватикан!
— Гм… ты, кажется, прав… Какое же войско может собрать этот бездельник Леопольд?
— Леопольд, как доносят лазутчики, будто бы обещает будущим союзникам выставить против нас шестьдесят тысяч… Ну а если точнее, то, я думаю, тысяч сорок…
— А курфюрсты?
— Те приведут тысяч двадцать… самое большее — тридцать…
— Ну что ж, тогда мы бросим на Вену вдвое больше! — запальчиво воскликнул Магомет. — я сам поведу это войско — сотру в порошок Австрию и Ляхистан! Уничтожу проклятых гяуров…
Последние слова султан произнёс уже без пафоса, вяло, и великий визирь чуть заметно улыбнулся в бороду, потому что знал: запальчивости падишаху хватает ненадолго.
— Мы должны разбить их, прежде чем они объединятся, мой повелитель, — почтительно, но твёрдо сказал великий визирь. — Я уже послал Ибрагим-паше приказ склонить на нашу сторону Текели…
— Правильно сделал.
— И подтягиваю войска к столице, чтобы наияснейший падишах, как только сочтёт нужным, мог направить их на врага. На этих днях соберём диван — сообщим высочайшее решение.
— И это правильно… Что ещё?
Кара-Мустафа понизил голос:
— Мой могущественный повелитель, светоч божественной мудрости, тот презренный гяур, гетман Юрий Ихмельниски, как я докладывал, оказался недостойным высочайшего доверия…
— Что он такое натворил?
— Верные люди доложили: его шурин, полковник Яненченко, находится сейчас в Ляхистане и ведёт там тайные переговоры с коронным гетманом Яблоновским[20], а может, и с самим королём. Подозреваю, что переговоры с нашими врагами за нашей спиной — это…
Великий визирь выдержал паузу, прежде чем закончить, но гнев уже охватил султана.
— Гяур! Собака! Смерть для него — не самое тяжкое наказание!
— Истинно так, славный повелитель трех континентов… Я велел схватить негодяя. Прикажешь повесить?