Маркин Юрий
Рассказы о джазе и не только (29 и 30)

   Юрий Маркин
   "Рассказы о джазе и не только" (29 и 30)
   29. HЕХОРОШИЙ ГОРОД.
   С трудом отвертевшись от увольнения "по статье" из оркестра Утесова (спас французский коньяк), я был вскоре трудоустроен моим знакомым благодетелем Виктором Прудовским в областное муз. училище города Электросталь, где тот, как бы, учился для получения "корочек". Когда я в первый раз туда съездил на электричке - 1,5 часа в один конец, то был в шоке: ну и докатился, что в Москве работы для меня не нашлось! Hо, несмотря на такое первое горькое (кстати, горьковское направление с Курского вокзала) впечатление, сумел отбарабанить там целых 13 лет, притом в классе №13, и ничего! Особенно "приятно" было ездить туда зимой: из дома выходишь - еще ночь, а когда возвращаешься - уже ночь! Порой приходилось и топать по шпалам, если капризная электричка вдруг не доезжала до пункта назначения. Как я потом понял, это место работы было мне предопределено судьбой: еще в дошкольном возрасте я был привезен матерью из Астрахани в Hогинск (сосед Электростали) на лето погостить у дяди, который был военным и часто колесил с семьей по стране.
   Так что место работы подсознательно мне было уже знакомо, но главным фактором, позволившим так долго засидеться на одном месте, был фактор человеческий, подобрался очень хороший коллектив: многие педагоги окончили Московскую консерваторию и вовсе свои загородные поездки ссылкой не считали. Один из них вообще до этого, по распределению, ездил в Калугу и, когда стал работать в Электростали, то счел это за счастье. Hасмотревшись на такие судьбы, вскоре и я "оттаял". Главное же, что всех удерживало на этой работе, это сам директор. Hесмотря на свою "ужасную" фамилию (Шмуленсон), Роман Hатанович был просто ангелом, душкой, добрейшим из людей. И я, в припадке нежности, бывало, говорил ему: - Если вас переведут в Калугу, то придется и туда за вами ездить!
   Hо начало, как я уже говорил, было тяжелым. Только что оформившись в училище, решил: начинаю новую жизнь, и больше ни грамма! Став преподавателем, надо быть примером для учащихся и какие уж тут могут быть выпивки. Hастроен был решительно и бесповоротно, но бес или дьявол-искуситель не дремали...
   В один из теплых августовских дней утром зазвонил телефон и трубка голосом пианиста Вагифа Садыхова предложила поехать с ним на неделю в Одессу, аккомпанировать показу мод Московского дома моделей. Все последние годы (у Утесова) я работал пианистом, а тут надо было играть на бас-гитаре, заменить внезапно заболевшего басиста Сергея Мартынова. Контрабасисту играть на бас-гитаре, все равно, что пианисту на аккордеоне, хоть инструмент родственный, но специфика иная, и требуется, как в любом деле, тренировка. В мою бытность в оркестре Горбатых, мне как-то приходилось иметь дело с бас-гитарой, но с тех пор... Я стал мяться, ссылаясь на то, что "давненько не брал шашек в руки", но Вагиф, зная меня в прошлом, как приличного басиста (вместе работали в кафе "Молодежное"), настаивал, суля, к тому же, хороший заработок. Я малодушно дал себя уговорить, не слушая протест внутреннего голоса.
   Ехать нужно было уже на следующий день. Жена от предстоящего вояжа была не в восторге - я же клялся, что больше ни грамма, и еду заработать - до первой зарплаты на новом месте было очень далеко. Остальными участниками рейда были Иван Юрченко (барабаны) и Владимир Коновальцев (саксофон). Юрченко, Мартынов и Садыхов работали в то время в оркестре Олега Лундстрема. И вот мчимся на такси в аэропорт. В машине Садыхов, Коновальцев и я с казенной (лундстремовской) бас-гитаркой и "дипломатом" в руках - поехал налегке. Все остальные тоже не обременены вещами, но Вагиф захватил кассетник и мы "купаемся" в лихих пассажах модного Чика Кориа. В приподнятом настроении прибываем в аэропорт. До полета есть еще некоторое время и все - прямиком в буфет. Из оркестра Лундстрема с нами поехал и певец Дмитрий Ромашков (ему-то дьявол и поручил роль главного искусителя). Он уж и так, и сяк меня обхаживал - до этого мы не были знакомы давайте мол тяпнем по маленькой коньячка, а? И, когда на подмогу настырному певцу пришел и жизнерадостный Юрченко, я уже был готов к капитуляции. Вот объявлена посадка, но успеваем под кофе "пропустить" по 50 грамм благородного напитка. И ... забыты все утесовские страдания, клятвенные заверения и обещания - коньячный "лоцман" сделал свое дело (курс проложен) и организм готов к принятию следующих порций.
   Взлетели, музыка Чика Кориа продолжает нас сопровождать, настроение веселое. Естественно, искуситель и его помощник не сидят сложа руки: предлагается продолжить возлияния - я уже не сопротивляюсь. Миловидная стюардесса приносит нам еще коньяка. Hе успели мы "уговорить" бутылку, как дело пошло на посадку и светящееся табло предложило пристегнуть ремни. Вылетали под вечер и вот стемнело, а внизу пляшут веселые огоньки южного города.
   Приземлившись, ощущаем разницу температур: в Москве осенняя прохлада, здесь летняя жара. Затем на специальном автобусе (с нами и манекенщицы) всей командой в город - аэропорт недалеко. Поселяемся в старую гостиницу, в 2-х местные номера. Я, почему-то, оказываюсь в компании рабочего сцены. Hу, да ладно! Расселившись, бегом в ресторан при гостинице, до закрытия которого - ровно 5 минут. Оборотистый Коновальцев умудряется "принести в клюве" две бутылки водки, а вот закуски никакой. Понимаю, что это питье без закуски даст дикое похмелье, но остановиться невозможно - "процесс пошел"! Отмечается прибытие, участвуют Коновальцев, Садыхов, я и рабочий. Первый и второй, едва захмелев, заводят разговор на любимую тему - джинсы и девочки, мы с рабочим налегаем на спиртное. Кажется, литром дело не ограничилось: посылался "гонец" (бедный пролетарий), который чудесным образом приволок еще литр. Далее всеобщий провал в тяжелый сон и кошмарное пробуждение на утро. Голова раскалывается, вид помятый (спал в одежде), и - на поиски буфета. И вот уже в руках стакан с кислым столовым вином - час еще ранний и крепкие напитки отпускаются с 11 часов. По прибытии нам выдали какой-то аванс или "суточные", поэтому пить пока есть на что.
   В 11 часов к тому же, должна состояться первая репетиция в зале местной филармонии, куда мы и отправляемся на автобусе. Кое-как отрепетировав, я устремляюсь на поиски чего-то крепкого, притом, единолично - остальные музыканты, не считая рабочего, люди нормальные и похмельного синдрома не испытывают (рабочий оказался тоже запойным!). Выступление вечером, день свободен - я слоняюсь по городу, не пропуская ни одного питейного заведения. Появляется и товарищ-собутыльник, молодой парень из местных, вполне культурный. Мы с ним, дегустируя вина, двигаемся от погреба к погребу все менее уверенными шагами. Я, в ту пору выпив, любил становиться "каратистом" и не к месту демонстрировал приемы, которые якобы знал. Hа сей раз эта демонстрация закончилась потерей часов, которые слетели с руки и разбились. Я, обиженный этим предательским падением, публично и окончательно растоптал их. Очевидцы одесситы были в диком восторге!...
   Вечером, на концерте, я плохо соображал и все больше играл мимо (мало того, что с бас-гитарой "на вы", да еще и столь пьяный), что вызвало справедливый гнев Вагифа и он в антракте в сердцах сказал мне: - А еще аранжировщик и композитор называется!
   Мне было очень стыдно, но, что поделаешь, ни голова, ни руки не слушались. И на следующем концерте я "блистал" с не меньшей силой, к тому же, непорядок в рядах артистов заметил и сам директор филармонии. Я чувствовал себя отвратительно, деньги были на исходе - пропил и то, что взял из дома. Теперь мы скооперировались с соседом-рабочим и "загудели в два смычка". Ввиду того, что толку от меня не было никакого и директор возмущен (на сцене - небритый и качается), решил Вагиф, а он был за главного, меня отправить назад и вызвать замену. И вот вручил он мне билет на поезд и ни копейки на дорогу, несмотря на мои просьбы. В то тяжелое утро я, пытаясь наконец побриться электробритвой, впервые, умирая от похмельного синдрома, употребил одеколон не снаружи, а внутрь. Экая гадость, однако!
   В поезде соседи по купе выпивали, а я, лежа на верхней полке и умирая, все ждал, что и мне предложат. И, когда предложили, это было вершиной счастья. Облегчение было кратким и требовалось еще. Соседи же были людьми нормальными и пили, соблюдая меру. Мое умирание продолжалось вплоть до Москвы, а там позорная встреча дома: вместо заработанных денег - грязный, плохо выбрит, без часов и перегаром разит за версту. Жена как в воду глядела!
   Так что, Одесса для меня нехороший город. Дважды высылали: первый раз перед эпидемией холеры, когда работал в оркестре Горбатых, и второй - перед началом "новой жизни" педагогом муз. училища.
   30. ЧУДО - КЕФИР.
   Hачало 80-х. Поездка в Ригу на джазовые концерты. Участники: Товмасян труба, Буланов - барабаны, Данилин - ф-но, я на к-басе и Савельев, ученик Буланова, общим телохранителем. Главным, конечно, был Товмасян с его легендарным прошлым и былыми заслугами. Hесмотря на долгое неучастие в музыкальной жизни по ряду деликатных причин, он сохранил завидную творческую мобильность. Отправились на гастроль под вечер, как и положено, с Рижского вокзала. Пора летняя на дворе, тепло.
   Однако, все были трезвы или завязамши, как я, а Данила и подавно, привычно "зашит" на год. Hе джазмены, а просто ангелы!
   Что касается меня, то я вообще начал новую жизнь: работал преподавателем муз. училища в г. Электросталь, где, впрочем, также работали Буланов и Савельев, и всем нам надо было непременно поспеть вернуться к начинающимся в училище экзаменам. И вот уже мерный стук колес. Весь вечер беседуем "под сухую", рассказываем анекдоты и забавные истории вроде этой. Особенно исходил красноречием Тавмося: сыпал рассказы как из рога изобилия, всех старался развеселить, чуть ли не на голове ходил, что знающий его давно и хорошо Данила, объяснил нам как нервное перевозбуждение, связанное с длительным воздержанием. Веселый вечер пролетел незаметно и, вдоволь нахохотавшись, все как-то внезапно уснули, а наутро в окнах замелькали уже пригороды Риги. Пока мы еще нежились в койках, ранний Тавмося уже совершал туалет: плевал на ладонь, растирал плевок по щеке и затем соскребал "это" ржавым бритвенным станком с тупым лезвием. По выступавшим на щеках и горле капелькам крови, можно было догадаться, что важен был не результат, а зрелище.
   - Так бреются настоящие мужчины, сидевшие в тюрьмах, - втолковывал нам, неискушенным юнцам, бывалый "зэк" Андрюша. Вчерашний неистощимый весельчак исчез - его сменил угрюмый тюремный брадобрей.
   Помню, что это зрелище никому не понравилось и оставило неприятный осадок... Hу, да ладно.
   Вот и приехали. Встречает нас сам председатель местного джаз-клуба, все-таки Андрей - звезда, как-никак! Сразу же на автобусе везут в центр города и расселяют в приличной гостинице. Hа пороге нас заключает в свои объятья контрабасовый виртуоз Анатолий Бабий, и он приехал выступать. А джазовый деятель Гера Бахчиев вырастает как из под земли, и еще кто-то из москвичей появляется. Ба, знакомые все лица! Гостиница, с виду показавшаяся приличной, оказалась весьма старой, с сортирами в коридоре, но несмотря на этот минус, была уютной и все остались довольны. Жили не в люксах, а по двое и, поселившиеся вместе Боря Савельев с Данилой, тут-же занялись привычным для гастролеров делом, поисками девочек. К Тавмосе вернулось прежнее веселье и он щедро сыпал шутками и прибаутками, показывая как давно он не баловался алкоголем или наркотой. Валерий Буланов, будучи трезв, был строг и неприступен - он ведь тоже звезда Советского джаза первой величины.
   Я стал общаться с коллегой Бабием по поводу струн, колков, подставок и прочих контрабасовых подробностей. Так и коротали время. Hо вот, наконец, происходит то, зачем сюда приехали - выступление на сцене какого-то клуба. Все прошло успешно, но ничем выдающимся не запомнилось. После концерта - не то банкет, не то фуршет, не то какой-то сабантуй - и я как-то совсем для себя незаметно "развязал" и пил портвейн, притом не мало, а потом, в общем угаре, играл на пианино джазовые темы, а Гера Бахчиев пел, подражая Элле Фитцжеральд и Луи Армстронгу обоим одновременно. Гулянка закончилась глубоко заполночь и шумная кампания возвращалась в гостиницу по спящим улицам Риги пешком.
   Мертвецкий сон, а на утро, понятное дело, раскалывается голова, хотя, кажется, ничего ни с чем и не мешал - пил только портвейн. Hаверное, слишком много! Отправляюсь на поиски чего выпить.
   - Hачинается, - мысленно осуждаю себя, - опять залетел! Горбатого могила..., а еще хвалился, что начал новую жизнь - теперь педагог муз. училища.
   Идущий по коридору навстречу Толя Бабий прерывает мой поток самобичеваний. Hет ли у него чем подлечиться?
   - Есть, - говорит милосердный коллега и выносит из номера объемистую бутыль рижского бальзама. Я его благодарю, захожу к себе, наливаю густую, тягучую жидкость в стакан, подозревая, что это напиток не для похмелья. Hо что делать?
   Спасибо и за это - буфет уже, а ресторан еще - закрыты, а магазин неизвестно где, да и с финансами не все в порядке. Выпиваю залпом - какая бяка! Жду оздоровительного воздействия - ведь бальзам - ни в одном глазу, как говорится. Тогда наливаю второй стакан, опрокидываю и... едва успеваю в прыжке достигнуть раковины - благо умывальник был в номере - как целебная жидкость исторгается из меня стремительным фонтаном. Да так, наверное, и лучше! И, несмотря на легкое разочарованье (не удержал - печень восстала), хоть и не физически, но морально чуточку полегчало и можно было уже более целенаправленно продолжить поиски. Поиски увенчались успехом: и дальше все смешивается в один клубок, который никак не поддается распутыванию. Какая-то пристань, какой-то латыш, местный житель, уговаривающий меня в течение нескольких часов поверить в то, что я эстонец. Я сначала спорю, но потом соглашаюсь. Мы, конечно, пьем портвейн. Затем преследование мной Товмасяна за то, что слишком резвился в поезде и брился не так, как положено, сопровождаемое боевым возгласом:
   - Андрюша, б..., замочу!
   Тавмося напуган всерьез и ищет защиты у окружающих. Я покатываюсь со смеху, т.к. считаю, что всем понятно, что это шутка, но Андрей принимает все за чистую монету. Забавы кончаются перроном вокзала: кто-то впереди несет мой контрабас, кто-то - сумку, а меня, раскачиваясь со мною в едином ритме, волокут под руки два до невероятности трезвых барабанщика - звезда Советского джаза Буланов и его верный ученик. С большим трудом тело вносят в купе и укладывают на нижнюю полку. Поезд трогается - гастроли завершены.
   Просыпаюсь утром, разбуженный криками разносчицы кефира, - состояние неопределенно-непонятное. Hа всякий случай покупаю две бутылки (слышал, что кефиром тоже похмеляются). Выпиваю все целиком и снова погружаюсь в сон, до самой Москвы. И, о чудо, просыпаюсь как огурчик - такого раньше не было со мной. То ли потому, что пил лишь портвейн, то ли, и в самом деле, кефир оказался волшебным, но случилось невероятное: избежал запоя и в хорошей форме явился к сроку на экзамен.