Густав Майринк
Доктор Ледегер
— Вы видели молнию? Должно быть, что-то стряслось на центральной электростанции. Вон там, над теми домами.
Несколько человек остановилось, обернувшись в ту же сторону. Над городом неподвижно висели тяжёлые тучи, чёрной крышкой накрывшие всю долину, — чад, поднимавшийся от крыш и не дававший звёздам позабавиться, глядя на человеческие глупости.
Снова что-то сверкнуло — от вершины холма до самого неба — и пропало.
Бог знает, что это могло быть; только что молния вспыхнула слева и вот опять уже с другой стороны?! Никак это пруссаки, — предположил кто-то.
Да что вы! Откуда им взяться! Кстати, всего лишь десять минут назад я видел господ генералов в ресторане гостиницы «Отель де сакс».
Ну, знаете ли, это ещё ничего не значит. Но чтобы пруссаки?! Если это шутка, то совсем не остроумная, такое даже у нас невозможно…
Ослепительно яркий гигантский овальный диск внезапно появился на небе, и толпа, разинув рты, уставилась на небо.
— Компас, компас! — завопила толстая фрау Шмидль и выбежала на балкон.
— Во-первых, это называется комета, а не компас, а во-вторых, у кометы должен быть хвост, — поправила её благородно воспитанная дочь.
Громкий крик прорезал город и промчался по улицам и переулкам, заскакивая на лету в тёмные подворотни и чёрные лестницы, не пропуская ни одной, даже самой что ни на есть бедняцкой каморки. Народ раздёргивал занавески и распахивал ставни, мгновенно изо всех окон повысовывались головы: «Ах!»
Там вверху, в небесах, висел среди ночной мглы ярко светящийся диск, а посередине него вырисовывался силуэт чудовища, какого-то драконоподобного существа.
Размером с площадь Йозефсплац, оно чернело, разинув страшную пасть. Ну тютелька в тютельку, что твоя площадь Йозефсплац!
Хамелеон! Хамелеон! Какой ужас!
Не успела толпа опомниться, как фантом исчез и небо снова потемнело.
Люди ещё несколько часов таращились вверх, так что у них начинала идти кровь из носа, но на небе ничего больше так и не показалось.
Какая-то дьявольская шутка!
Зверь Апокалипсиса! — говорили католики, ретиво осеняя себя крестом.
Нет, нет! Хамелеон! — успокаивали их протестанты.
Дзинь-дзинь-дзинь — сквозь толпу на полной скорости промчалась карета «скорой помощи», люди с воплями кинулись врассыпную. Карета остановилась перед приземистым домиком.
— С кем тут что случилось? — громко вопрошал господин городской доктор, прокладывая себе путь сквозь гущу людей. Из дома уже вытаскивали укрытые одеялами носилки.
Беда, господин доктор, не приведи Господи! Хозяйка с перепугу разродилась, — жалостно причитала горничная. — А сроку ещё только-только восемь месяцев, хозяин точно, говорит, знает.
Загляделась госпожа Цибулька на чудище, вот и сглазила себя, — передавали в толпе чью-то догадку.
Волнение нарастало.
Да пропустите же, Господи Боже мой! Мне надо домой! — раздавались отдельные выкрики.
А ну-ка сбегаем домой, поглядим, как там наши жёны! — завели своё уличные мальчишки, и вся толпа радостно заулюлюкала.
Цыц, безобразники! — прикрикнул на них городской доктор, а сам тоже со всех ног кинулся домой.
Кто знает, сколько бы ещё продолжалось столпотворение, кабы не пошёл дождь. Тут уж площади и улицы понемногу обезлюдели, и вновь воцарился ночной покой, на пустынной мостовой тускло отражался свет уличных фонарей.
Та ночь положила конец счастливой супружеской жизни семейства Цибульки.
И ведь надо же было такому случиться в этой образцовой семье! Ладно бы ребёнок умер, и дело с концом. Так нет же! А ещё говорят, что восьмимесячный младенец не жилец.
Супруг, член городской управы Тарквиниус Цибулька, кипел от злости, уличные мальчишки с улюлюканьем бегали за ним по пятам; у моравской кормилицы при виде малютки высыпала крапивница, и Цибульке пришлось поместить в газете большущие объявления, что требуется незрячая кормилица.
Уже на другой день после ужасного происшествия ему пришлось отбиваться от нашествия представителей паноптикума Кастана, которые желали посмотреть на ребёнка и заполучить его для следующей Всемирной выставки.
Возможно, именно один из этих людишек окончательно убил в нём радость отцовства, наведя его на роковую мысль, что жена его обманула, ибо вскоре он прибежал к господину советнику полиции, который не только охотно принимал на Рождество подношения в виде изделий из серебра, но и карьеру-то сделал на том, что неустанно подводил под полицейское расследование разных неугодных лиц.
Не прошло и восьми недель, как стало известно, что член городской управы Цибулька подал иск против некоего доктора Макса Ледерера, обвинив того в прелюбодеянии. Получив соответствующее указание от советника полиции, прокуратура, естественно, приняла это дело к производству, несмотря на отсутствие свидетелей, которые застали бы ответчика in flagranti.1
Судебное разбирательство приняло очень интересный ход. Обвинение, выдвинутое прокурором, опиралось на поразительное сходство маленького уродца, который заливался криком, лёжа нагишом в розовой корзинке, с доктором Максом Ледерером. — Прошу высокий суд только взглянуть на эту нижнюю челюсть и кривые ножонки, не говоря уже о низком лобике, если вообще это можно назвать лбом. Обратите внимание на выпученные глазки и на скотски тупое выражение лица ребёнка и сравните всё это с чертами ответчика! — говорил прокурор. — Неужели после этого вы всё ещё будете сомневаться в его виновности!..
— Полагаю, никому не придёт в голову отрицать здесь некоторое сходство, — ответствовал адвокат, — но я должен отметить, что это сходство проистекает не из отношений родства, существующего между ребёнком и отцом, а лишь из того, что здесь выражено их общее сходство с хамелеоном.
Если тут и есть чья-то вина, то виновен хамелеон, а не ответчик! Высокий суд! Ведь ноги колесом, пучеглазие и даже такая нижняя челюсть…
— К делу, господин защитник! Адвокат поклонился:
— Итак, короче говоря, я требую привлечения экспертов из области зоологии!
Суд после короткого совещания отклонил требование на том основании, что в последнее время заслушиваются только эксперты из числа писателей; тотчас же вновь встал прокурор, чтобы начать новую речь, но тут вдруг адвокат, всё это время совещавшийся со своим клиентом, энергично выступил вперёд, указал рукой на ножки младенца и сказал:
— Высокий суд! Я только что заметил, что у ребёнка на подошвах имеются очень заметные так называемые родимые пятна. Высокий суд! Не мог ли он унаследовать их от отца? Настоятельно прошу вас расследовать этот вопрос; распорядитесь, чтобы господин Цибулька, равно как и господин Ледерер, сейчас же разулись и сняли носки. Быть может, мы, не сходя с места, прямо здесь получим ответ на загадку, кто является отцом ребёнка.
Член городской управы Цибулька густо покраснел и заявил, что со своей стороны готов скорее отказаться от своего иска, чем исполнить это требование; он успокоился только тогда, когда ему было дано позволение выйти и сначала помыть ноги. Ответчик Макс Ледерер первым снял носки. При виде его ступней все присутствующие так и покатились от хохота: оказалось, что у него пальцы похожи на копыта — ни дать ни взять раздвоенные копыта хамелеона.
— Покорно прошу прощения, но какие же это ступни! — сердито буркнул прокурор и швырнул на пол свой карандаш.
Адвокат тотчас же обратил внимание председательствующего на тот совершенно очевидный факт, что такая представительная дама, как госпожа Цибулька, никоим образом не могла вступить в интимные отношения с этаким уродом; однако высокий суд возразил на это, что при совершении предполагаемого преступления ответчик не обязательно должен был снимать башмаки.
— Скажите, пожалуйста, господин доктор, — под неутихающий шум зала тихо обратился адвокат к медицинскому эксперту, с которым они были в дружеских отношениях, — скажите, пожалуйста, не можете ли вы, основываясь на этом уродстве ответчика, сделать заключение о его умственном неблагополучии? — Конечно же, я это могу, я всё могу, недаром я был полковым врачом; однако подождём сначала, пока не появится господин член городской управы. Только член городской управы Цибулька всё не шёл и не шёл.
Видать, теперь его не скоро дождёшься, гласило общее мнение; заседание уже было хотели перенести на другой день, но тут вдруг из рядов публики поднялся оптик Цервенка, и дело получило другой оборот.
— Не могу больше смотреть, — сказал он, — что из-за меня страдает невинный человек. Пусть уж лучше меня подвергнут административному взысканию за нарушение ночного спокойствия. Это я вызвал тогда небесное явление. Посредством двух солнечных микроскопов, иначе говоря, прожекторов, представляющих собой моё собственное чудесное изобретение, я тогда направил на небо рассеянные, а следовательно, невидимые световые лучи. Встретившись вверху, они стали видимы и образовали светлый диск. Мнимый хамелеон представляет собой диапозитив с изображением господина Ледерера, которое я воспроизвёл на облаках, так как имеющийся у меня портрет забыл дома. Дело в том, что однажды я из научного любопытства сфотографировал господина Ледерера в бане. Так вот, если госпожа Цибулька загляделась на этот портрет, в результате чего себя сглазила, становится понятным, отчего ребёнок стал похож на господина Ледерера.
Тут в зал вошёл судебный пристав и доложил, что на ступнях господина Цибульки и впрямь проступило нечто вроде родимых пятен, однако надо ещё посмотреть, не пропадут ли они, когда ноги окончательно будут отмыты.
Однако суд вынес постановление, не дожидаясь результата, и снял с ответчика обвинение как недоказанное.
Несколько человек остановилось, обернувшись в ту же сторону. Над городом неподвижно висели тяжёлые тучи, чёрной крышкой накрывшие всю долину, — чад, поднимавшийся от крыш и не дававший звёздам позабавиться, глядя на человеческие глупости.
Снова что-то сверкнуло — от вершины холма до самого неба — и пропало.
Бог знает, что это могло быть; только что молния вспыхнула слева и вот опять уже с другой стороны?! Никак это пруссаки, — предположил кто-то.
Да что вы! Откуда им взяться! Кстати, всего лишь десять минут назад я видел господ генералов в ресторане гостиницы «Отель де сакс».
Ну, знаете ли, это ещё ничего не значит. Но чтобы пруссаки?! Если это шутка, то совсем не остроумная, такое даже у нас невозможно…
Ослепительно яркий гигантский овальный диск внезапно появился на небе, и толпа, разинув рты, уставилась на небо.
— Компас, компас! — завопила толстая фрау Шмидль и выбежала на балкон.
— Во-первых, это называется комета, а не компас, а во-вторых, у кометы должен быть хвост, — поправила её благородно воспитанная дочь.
Громкий крик прорезал город и промчался по улицам и переулкам, заскакивая на лету в тёмные подворотни и чёрные лестницы, не пропуская ни одной, даже самой что ни на есть бедняцкой каморки. Народ раздёргивал занавески и распахивал ставни, мгновенно изо всех окон повысовывались головы: «Ах!»
Там вверху, в небесах, висел среди ночной мглы ярко светящийся диск, а посередине него вырисовывался силуэт чудовища, какого-то драконоподобного существа.
Размером с площадь Йозефсплац, оно чернело, разинув страшную пасть. Ну тютелька в тютельку, что твоя площадь Йозефсплац!
Хамелеон! Хамелеон! Какой ужас!
Не успела толпа опомниться, как фантом исчез и небо снова потемнело.
Люди ещё несколько часов таращились вверх, так что у них начинала идти кровь из носа, но на небе ничего больше так и не показалось.
Какая-то дьявольская шутка!
Зверь Апокалипсиса! — говорили католики, ретиво осеняя себя крестом.
Нет, нет! Хамелеон! — успокаивали их протестанты.
Дзинь-дзинь-дзинь — сквозь толпу на полной скорости промчалась карета «скорой помощи», люди с воплями кинулись врассыпную. Карета остановилась перед приземистым домиком.
— С кем тут что случилось? — громко вопрошал господин городской доктор, прокладывая себе путь сквозь гущу людей. Из дома уже вытаскивали укрытые одеялами носилки.
Беда, господин доктор, не приведи Господи! Хозяйка с перепугу разродилась, — жалостно причитала горничная. — А сроку ещё только-только восемь месяцев, хозяин точно, говорит, знает.
Загляделась госпожа Цибулька на чудище, вот и сглазила себя, — передавали в толпе чью-то догадку.
Волнение нарастало.
Да пропустите же, Господи Боже мой! Мне надо домой! — раздавались отдельные выкрики.
А ну-ка сбегаем домой, поглядим, как там наши жёны! — завели своё уличные мальчишки, и вся толпа радостно заулюлюкала.
Цыц, безобразники! — прикрикнул на них городской доктор, а сам тоже со всех ног кинулся домой.
Кто знает, сколько бы ещё продолжалось столпотворение, кабы не пошёл дождь. Тут уж площади и улицы понемногу обезлюдели, и вновь воцарился ночной покой, на пустынной мостовой тускло отражался свет уличных фонарей.
Та ночь положила конец счастливой супружеской жизни семейства Цибульки.
И ведь надо же было такому случиться в этой образцовой семье! Ладно бы ребёнок умер, и дело с концом. Так нет же! А ещё говорят, что восьмимесячный младенец не жилец.
Супруг, член городской управы Тарквиниус Цибулька, кипел от злости, уличные мальчишки с улюлюканьем бегали за ним по пятам; у моравской кормилицы при виде малютки высыпала крапивница, и Цибульке пришлось поместить в газете большущие объявления, что требуется незрячая кормилица.
Уже на другой день после ужасного происшествия ему пришлось отбиваться от нашествия представителей паноптикума Кастана, которые желали посмотреть на ребёнка и заполучить его для следующей Всемирной выставки.
Возможно, именно один из этих людишек окончательно убил в нём радость отцовства, наведя его на роковую мысль, что жена его обманула, ибо вскоре он прибежал к господину советнику полиции, который не только охотно принимал на Рождество подношения в виде изделий из серебра, но и карьеру-то сделал на том, что неустанно подводил под полицейское расследование разных неугодных лиц.
Не прошло и восьми недель, как стало известно, что член городской управы Цибулька подал иск против некоего доктора Макса Ледерера, обвинив того в прелюбодеянии. Получив соответствующее указание от советника полиции, прокуратура, естественно, приняла это дело к производству, несмотря на отсутствие свидетелей, которые застали бы ответчика in flagranti.1
Судебное разбирательство приняло очень интересный ход. Обвинение, выдвинутое прокурором, опиралось на поразительное сходство маленького уродца, который заливался криком, лёжа нагишом в розовой корзинке, с доктором Максом Ледерером. — Прошу высокий суд только взглянуть на эту нижнюю челюсть и кривые ножонки, не говоря уже о низком лобике, если вообще это можно назвать лбом. Обратите внимание на выпученные глазки и на скотски тупое выражение лица ребёнка и сравните всё это с чертами ответчика! — говорил прокурор. — Неужели после этого вы всё ещё будете сомневаться в его виновности!..
— Полагаю, никому не придёт в голову отрицать здесь некоторое сходство, — ответствовал адвокат, — но я должен отметить, что это сходство проистекает не из отношений родства, существующего между ребёнком и отцом, а лишь из того, что здесь выражено их общее сходство с хамелеоном.
Если тут и есть чья-то вина, то виновен хамелеон, а не ответчик! Высокий суд! Ведь ноги колесом, пучеглазие и даже такая нижняя челюсть…
— К делу, господин защитник! Адвокат поклонился:
— Итак, короче говоря, я требую привлечения экспертов из области зоологии!
Суд после короткого совещания отклонил требование на том основании, что в последнее время заслушиваются только эксперты из числа писателей; тотчас же вновь встал прокурор, чтобы начать новую речь, но тут вдруг адвокат, всё это время совещавшийся со своим клиентом, энергично выступил вперёд, указал рукой на ножки младенца и сказал:
— Высокий суд! Я только что заметил, что у ребёнка на подошвах имеются очень заметные так называемые родимые пятна. Высокий суд! Не мог ли он унаследовать их от отца? Настоятельно прошу вас расследовать этот вопрос; распорядитесь, чтобы господин Цибулька, равно как и господин Ледерер, сейчас же разулись и сняли носки. Быть может, мы, не сходя с места, прямо здесь получим ответ на загадку, кто является отцом ребёнка.
Член городской управы Цибулька густо покраснел и заявил, что со своей стороны готов скорее отказаться от своего иска, чем исполнить это требование; он успокоился только тогда, когда ему было дано позволение выйти и сначала помыть ноги. Ответчик Макс Ледерер первым снял носки. При виде его ступней все присутствующие так и покатились от хохота: оказалось, что у него пальцы похожи на копыта — ни дать ни взять раздвоенные копыта хамелеона.
— Покорно прошу прощения, но какие же это ступни! — сердито буркнул прокурор и швырнул на пол свой карандаш.
Адвокат тотчас же обратил внимание председательствующего на тот совершенно очевидный факт, что такая представительная дама, как госпожа Цибулька, никоим образом не могла вступить в интимные отношения с этаким уродом; однако высокий суд возразил на это, что при совершении предполагаемого преступления ответчик не обязательно должен был снимать башмаки.
— Скажите, пожалуйста, господин доктор, — под неутихающий шум зала тихо обратился адвокат к медицинскому эксперту, с которым они были в дружеских отношениях, — скажите, пожалуйста, не можете ли вы, основываясь на этом уродстве ответчика, сделать заключение о его умственном неблагополучии? — Конечно же, я это могу, я всё могу, недаром я был полковым врачом; однако подождём сначала, пока не появится господин член городской управы. Только член городской управы Цибулька всё не шёл и не шёл.
Видать, теперь его не скоро дождёшься, гласило общее мнение; заседание уже было хотели перенести на другой день, но тут вдруг из рядов публики поднялся оптик Цервенка, и дело получило другой оборот.
— Не могу больше смотреть, — сказал он, — что из-за меня страдает невинный человек. Пусть уж лучше меня подвергнут административному взысканию за нарушение ночного спокойствия. Это я вызвал тогда небесное явление. Посредством двух солнечных микроскопов, иначе говоря, прожекторов, представляющих собой моё собственное чудесное изобретение, я тогда направил на небо рассеянные, а следовательно, невидимые световые лучи. Встретившись вверху, они стали видимы и образовали светлый диск. Мнимый хамелеон представляет собой диапозитив с изображением господина Ледерера, которое я воспроизвёл на облаках, так как имеющийся у меня портрет забыл дома. Дело в том, что однажды я из научного любопытства сфотографировал господина Ледерера в бане. Так вот, если госпожа Цибулька загляделась на этот портрет, в результате чего себя сглазила, становится понятным, отчего ребёнок стал похож на господина Ледерера.
Тут в зал вошёл судебный пристав и доложил, что на ступнях господина Цибульки и впрямь проступило нечто вроде родимых пятен, однако надо ещё посмотреть, не пропадут ли они, когда ноги окончательно будут отмыты.
Однако суд вынес постановление, не дожидаясь результата, и снял с ответчика обвинение как недоказанное.