Мееров Александр. "Защита 240"

   На щитке вспыхивали сигнальные лампочки.
   Вот Никитин оставил наладочный зал, и лампочка на щитке потухла. Через некоторое время зажглась другая лампочка - техник проходит через излучательный зал. Потом лаборатория N_3, наконец - электронная. Лампочки долго не зажигались - не показывали, где сейчас находится Никитин.
   Во всяком случае, он был в институте, выход с территории только один через проходную.
   Сработает ли прибор, поставленный в проходной?
   По окончании рабочего дня замигала лампочка от прибора, находившегося в проходной. Значит, Никитин не только в институте влияет на приборы. Значит, не было у него и нет умысла.
   Причина его влияния на приборы вместе с ним уходит из института. Но что же это тогда?
   Бобров засел за изучение документов Никитина. Самым непонятным для капитана оставался факт перевода Никитина из Москвы в филиал. Никитин жил и работал в Москве. Каковы причины его перевода? Этот вопрос заинтересовал капитана сразу же, как только он занялся расследованием. Теперь, наконец, документы получены. Выяснилось, что о его переводе настойчиво хлопотал Протасов. Странно. Сам Протасов работал в Москве и только по временам выезжал в Петровское. Зачем ему понадобилось беспокоиться о переводе Никитина в филиал?
   Количество недоуменных вопросов возрастало.
   Вечером стало известно, что на работе поисковых приборов отражается и присутствие Никитина дома.
   В одиннадцатом часу вечера капитану доложили, что Никитин ходил к карьеру. Он вышел на улицу не через калитку, а пробрался огородами. В темноте, осторожно переступая через канавы, перелезая через плетни, он прошел на выгон. Все время оглядываясь, проверяя, не следят ли за ним, подошел к карьеру. Сначала у помощников Боброва, наблюдавших за Никитиным, сложилось впечатление, что он решил кратчайшим путем добраться до железнодорожной станции.
   Здесь когда-то проходила узкоколейка. По временной линии узкоколейной дороги день и ночь сновали вагонетки, опрокидывая, в карьер ковши с пустой породой с ближайшего завода. Этим путем пользовались несколько лет тому назад, а теперь он засыпан. Узкоколейка перенесена дальше.
   Что понадобилось здесь Никитину?
   Он прошел по узкоколейке и на середине почти совсем засыпанного карьера свернул в сторону. Никитин долго бродил по заросшему бурьяном участку, петляя, появляясь из-за темной высокой травы то в одном, то в другом месте.
   Возвращался он также напрямик, брел, не разбирая дороги.
   Весь день Никитин не мог успокоиться, вспоминая утренний разговор с Женей. Еще минута - он сказал бы ей, и тогда... Если бы не срочный вызов к Зорину, он назвал бы _его_ имя. Но зачем это? Ведь никто не может узнать!..
   Никитин нервно ходил по комнате, останавливался у закрытых ставнями окон и прислушивался. Тревожил каждый шорох. Зачем начал этот разговор с Женей? Нет, нет. Ей надо сказать. Только она, любящая, чуткая, нежная, может... Она искала его все утро, беспокоилась... а может быть, и она... Сегодняшний вызов к академику. Отнести записку Резниченко. Почему понадобилось Зорину именно его послать по такому пустяковому поводу? Что хотят от него? Следят! Вот и в карьере... А может, и не следили, тоже показалось?.. Хорошо, что там все в порядке, все на месте. В течение многих лет, прошедших со дня той встречи, рельсы узкоколейки много раз переносили все дальше и дальше, и теперь вагонетки ссыпают породу уже далеко, а там... Бурьян, тишина. Ничего не разрыто и... и все же следили, наверное. Зачем пошел, зачем понадобилось идти туда? Ведь и это не принесло успокоения.
   Никитин подпер голову руками и долго смотрел на портретик Жени, в скромной рамочке стоявший на столе.
   Женя! Она появилась в его жизни уже тогда, когда все было давно позади, когда прошло уже много времени со встречи на узкоколейке и казалось, что можно спокойно жить.
   Женя! Никитин вынул блокнот из кармана и стал просматривать свои записи. Улыбка, смятенная и все же радостная, появилась на его бледном, измученном за последние дни лице. "Познакомился с Женей, стал делать записи в блокноте!" Он нашел его как-то среди старых, уже не нужных книг. В чистеньком аккуратном блокноте появилась строчка: "Женя. Апрель, двадцать первое". И все. А хотелось написать так много, хотелось рассказать о любви к ней. В блокноте стали появляться строки поэтов, хорошо писавших о великом, всепобеждающем чувстве. В нем лежали две фотографии Жени и маленькая, почти совсем почерневшая фиалка. С фотографии смотрели веселые, лукаво прищуренные глаза. Женя! Задорная, такая милая улыбка и непослушные вьющиеся волосы, выбивавшиеся из-под белого ажурного платка... Как было хорошо тогда, в апреле... Тогда казалось, что все-все позади и можно жить и любить!
   Все ушло и даже она... Нет, нет! Надо обо всем написать ей. Она любит, конечно, любит, она поймет!
   Никитин вырвал из блокнота несколько листков и начал:
   "Женя!
   Я не могу больше! Я должен сказать тебе все. Меня обязывает к этому любовь к тебе. Любовь властно вошла в мое одиночество, охватила всего меня, просветлила душу. Весь мир заиграл другими красками - светлыми, яркими. Дни не омрачались больше тягостными воспоминаниями. Прошло то время, когда я каждый наступающий день встречал со страхом и провожал с облегчением: "сегодня никто не пришел". Я уже был спокоен, я считал, что цепь оборвана и вот теперь снова..."
   Да, теперь снова. Когда же _это_ началось? Когда _это_ появилось? Никитин перебирал в памяти все до мелочей. Перо было отложено, листки забыты, и он силился вспомнить, когда _так_ стали смотреть на него! Перебирал все свои поступки, слова, даже жесты и выражения, но не в силах был припомнить ничего такого, что могло бы повлиять на отношение к нему сотрудников. Он не мог вое становить, с какого именно момента все это началось. Он даже не мог определить для себя, _что_ началось, но _начало_ чего-то он чувствовал определенно. Настороженность, какое-то особенное внимание к нему. Это трудно объяснить, но он чувствовал на себе глаза сотрудников. И снова болезненно сжался комочек внутри, и снова, как в те дни после последней встречи на узкоколейке, стало страшно. Нет, страшнее. Во много раз страшнее - ведь тогда в его жизнь еще не вошла Женя. А теперь?..
   Никитин снова схватил перо, и оно нервно забегало по листкам блокнота:
   "...Женя! Ты открыла для меня другой мир. Я уже не бродил в темноте. Ты принесла мне счастье! В моей жизни вспыхнула светлая полосочка, и вот она должна угаснуть. То, что творится сейчас вокруг меня..."
   Никитин вздрогнул. За стеной что-то зашуршало, показалось, что кто-то скребется в ставню. "Следят! Везде следят. Наверное следили, когда ходил к карьеру, наверное догадались".
   Мучительно захотелось пойти опять к карьеру. Проверить - будут следить или нет? Но это глупо и, главное, рискованно. Снова принялся за письмо. Много раз отрывался от него и все чаще прислушивался к шорохам и стукам в доме, в саду, на улице. В письме никак не удавалось подойти к главному. Чаще и чаще мелькала тревожная, больная мысль: "А может быть, и Женя... ее предупредили, и она не может ему ничего сказать, она тоже следит... Искала его все утро, явно хотела встретиться после работы..." Ему удалось увильнуть, пройти домой, не столкнувшись с ней... Неужели и она?!.
   Скрипнула калитка.
   Никитин потушил свет и прильнул к щелке в ставне. В темном палисаднике мелькнула какая-то тень.
   "Зачем потушил свет? Ведь это только лишняя улика. Волнение может выдать. Надо держаться до конца. Еще не все потеряно. Ведь никто ничего не может узнать".
   Никитин зажег свет, сел к столу.
   "Никто не узнает"...
   Скрипнула входная дверь. Никитин вскочил, отпрянув от стола.
   - Войдите, - вскрикнул Никитин сдавленным голосом, не дожидаясь стука. Дверь нерешительно скрипнула еще раз, но не открывалась. - Входите! Входите! - в отчаянии закричал Никитин.
   - Женя?!
   Никитин медленно отступал в глубину комнаты, хватаясь за спинки стульев, за стол, и остановился, прислонившись к шкафу. На бледном потном лбу лежала прядка темных волос. Глаза блуждали, и он еле смог выдавить из себя:
   - Ты?.. Ты пришла?
   - Я пришла, Андрей. - Голос Жени прозвучал очень тихо.
   - Пришла... - Рука Никитина поползла к воротнику косоворотки, пальцы судорожно нащупывали пуговицы и наконец рванули ворот. - Зачем ты пришла?
   - Андрей, что с тобой?
   - Зачем ты пришла? - со страхом и радостью прошептал Никитин.
   - Я пришла потому, что люблю тебя, Андрей.
   - Любишь?!
   Она любит! Она пришла сказать ему, что любит. Как дорого это желанное слово и в какой страшный момент пришлось услышать его. Разве он имеет право сказать ответное "люблю"! Она любит!.. Мысли путались... На смену жгучей радости, порожденной одним этим желанным словом, пришло отчаяние, боль и наконец смятение: "Любит? А может быть, тоже следит. Может быть, подослана, и там... за дверью..."
   Дверь распахнута настежь, ветер раскачивает ее, а за нею жуткая темнота ночи. Никитина непреодолимо потянуло в эту пугающую неизвестностью темноту, потянуло, как тянет человека в бездну, когда он стоит на самом ее краю, и он бросился прочь, даже не взглянув на Женю.
   - Андрей!
   Хлопнула калитка. В поселке взметнулся собачий лай.
   "Что случилось? Что с ним, почему он убежал? Может быть, ему сейчас надо помочь?.. А может быть, он и не любит..."
   Женя растерянно окинула взглядом комнату и только сейчас заметила разбросанные по столу листки.
   "Женя!
   Я не могу больше! Я должен сказать тебе все. Меня обязывает к этому любовь к тебе..."
   Белова быстро прочитывала листок за листком.
   "Любит! Он любит, и ему тяжело. У него какое-то страшное горе, и он страдает. Он страдает! Любимый мой! Ему тяжело, а я здесь..."
   Женя схватила листки и выбежала из комнаты.
   5. ТАИНСТВЕННОЕ СООРУЖЕНИЕ
   С момента, когда Крайнгольц нажал кнопку, вмонтированную в письменном столе, события начали разворачиваться с кинематографической быстротой.
   Полицейская машина доставила его в Гринвилл, а остаток ночи он коротал в вонючей тюремной камере. Утром ему предъявили обвинение, а к полудню втиснули в закрытый душный автомобиль и повезли в столицу штата. Следующую ночь он провел также без сна в одиночке столичной тюрьмы и еще не успел освоиться с Мыслью о том, что его почти наверняка ожидает электрический стул, как дверь камеры отворилась и вошел юркий худощавый субъект, назвавшийся адвокатом.
   - Разрешите мне, мистер Крайнгольц, выразить свое глубочайшее сочувствие по поводу утраты вами друга, всеми нами уважаемого доктора Пауля Буша...
   Такое начало разговора Крайнгольцу показалось странным, и он насторожился, готовый разоблачать адвокатские уловки.
   - Благодарю вас, - сухо ответил он, - вы очень любезны, господин адвокат, но, надеюсь, не только желание выразить мне соболезнование привело вас сюда, не правда ли?
   - Совершенно верно, мистер Крайнгольц, я имею поручение своих доверителей сообщить вам, что вы свободны, мистер Крайнгольц.
   - Свободен?!
   - Простите, я не совсем точно выразился. Вы свободны от пребывания в тюрьме - вы взяты на поруки. Залог за вас уже внесен. Небольшие формальности в канцелярии - и вы сможете покинуть тюрьму. Ну, а что касается предъявленного вам обвинения, то и с этим все будет улажено в самое ближайшее время.
   Крайнгольц посмотрел на вертлявого адвоката и подумал, что если он согласится на "улаживание" дела, то" этим самым признает себя виновным.
   - Будет улажено, говорите?
   - Ну, конечно! - с деланным энтузиазмом воскликнул адвокат.
   - Перспектива не из приятных.
   - Неужели вас не радует возможность оставить тюрьму? Я был счастлив, что вхожу к вам с радостным известием. Поверьте, для адвоката нет ничего более приятного, чем сообщить об освобождении, об улаживании дела.
   - У меня мало причин радоваться этому. Прежде всего я не считаю себя преступником и не хочу, чтобы мое дело "улаживалось". Я хочу справедливости и требую правосудия. Я сам буду защищать себя на суде. Конечно, вести процесс, находясь на свободе, мне было бы гораздо легче, но все же от поручительства я должен отказаться.
   - Отказаться?!
   - Да. Я в таких отношениях с моей бывшей женой Элеонорой Диллон, при которых не могу согласиться на ее поручительство.
   - Элеонора Диллон? Простите, мистер Крайнгольц, мне, конечно, известно, что Элеонора Диллон была вашей супругой, но я не совсем понимаю, какое она в данном случае имеет отношение к поручительству.
   - Как, разве залог за меня внесен не миссис Элеонорой?
   - О нет, мистер Крайнгольц, ваш поручитель - инженер Фрэнк Хьюз.
   - Что?! Фрэнк Хьюз? - воскликнул Крайнгольц.
   - Т-сссс! Нас могут услышать. - Адвокат подскочил, подошел бесшумно к двери, прислушался, на цыпочках возвратился на место и зашептал: - Вы окружены врагами, мистер Крайнгольц, и притом очень сильными врагами. Руководство концерна, назвать который я не могу, разумеется, задалось целью овладеть секретом ваших изысканий. Они сделали все, чтобы помешать вам вести ваши работы. Прежде всего, вас поставили в тяжелое финансовое положение. Они всячески мешали вам и даже сумели подослать к вам человека, к которому вы прониклись доверием и который сообщал своим хозяевам все известное ему о Пейл-Хоум.
   - Подослали человека? - недоумевал инженер.
   - Да, человека, которому вы сообщали о ваших финансовых затруднениях и который помог вашим врагам сделать из вас банкрота.
   - Вы говорите о...
   - Я говорю о радиофизике Уорнере, мистер Крайнгольц.
   - Уорнере?!
   - Да, да. Он был связан с этим концерном. Но не в этом сейчас дело. У нас очень мало времени. Вы должны немедленно выехать в Нью-Йорк. Об этом не должны узнать ваши враги.
   - В Нью-Йорк?
   - Да, мистер Фрэнк Хьюз сейчас там. С тех пор как вы вынуждены были его уволить, он делал все от него зависящее, чтобы помочь вашему делу. Он просил меня рассказать вам об этом.
   - Я, конечно, очень благодарен мистеру Хьюзу за такую заботливость, но, право, все это выглядит довольно странно. Да, очень странно, - медленно повторил Крайнгольц. - Никто, кроме Пауля, не знал о моих делах, а меньше всего о них знал мистер Хьюз.
   Адвокат пришел в некоторое замешательство. Но оно длилось недолго.
   - Я ничего не могу возразить вам, мистер Крайнгольц, - продолжал он, решительно ничего. О ваших делах я знаю еще меньше, чем мистер Хьюз.
   - Мне нужно все это обдумать. Все это так неожиданно.
   - Мистер Крайнгольц, я хочу вам напомнить: в нашем распоряжении остаются считанные минуты. Вы должны принять решение немедленно.
   - Прежде всего, я должен знать, откуда появились деньги на поручительство. Насколько мне известно, Хьюз далеко не богат.
   - Ничего не могу сказать по этому поводу. Из разговоров с мистером Хьюзом я узнал только, что ему удалось познакомиться с весьма влиятельным лицом. Это крупный ученый и прекрасной души человек. Он принимает горячее участие во многих прогрессивных начинаниях ученых и изобретателей. Весьма возможно, что он помог и Хьюзу в его заслуживающем всяческого одобрения желании выручить своего патрона. Прекрасный молодой человек! Как бы я был счастлив, если бы мой помощник, когда, не дай бог, со мной стрясется беда, поступил бы так же благородно. Но не думаю, - вздохнул адвокат, - Тэдди будет просто очень доволен, если моя адвокатская контора достанется ему за бесценок. Да, мистер Крайнгольц, у вас был, очевидно, очень хороший помощник. Впрочем, я ничего не знаю. О подробностях вы сможете узнать сами в Нью-Йорке. Ну-с, мистер Крайнгольц, - адвокат быстро встал и взглянул на часы, - время для размышлений истекло. Хочу вам только сказать: вернуться сюда вы всегда успеете.
   - Это правильно, - грустно ответил Крайнгольц.
   - Вот и хорошо! Вот и прекрасно! - просиял адвокат, приняв последнюю фразу Крайнгольца за согласие покинуть тюрьму. Он проворно подскочил к двери, широко распахнул ее и громко позвал:
   - Мистер Клифтон!
   В камеру вошел мрачного вида высокий человек и в знак приветствия молча наклонил голову.
   - Мистер Клифтон, инженер Крайнгольц выразил желание немедленно отправиться в Нью-Йорк.
   - Собственно говоря...
   - До Нью-Йорка вас будет сопровождать мистер Клифтон, - продолжал энергичный адвокат, не слушая Крайнгольца, - это совершенно необходимо, так как не исключена возможность, что за вами следят, и мало ли что может приключиться в дороге. Мистер Клифтон вам будет надежной охраной.
   Крайнгольц поднялся, окинул взглядом серую камеру, подумал, что возвратиться сюда действительно никогда не поздно, и первым вышел в коридор.
   Детальный план организации своего необычного предприятия Майкл Эверс разработал уже в пути, возвращаясь из Европы.
   Огромный "Куин Элизабет", покинув Шербур, в течение пяти суток разрезал воды Атлантического океана, и к тому времени, когда в мутной дымке начали проглядывать серые громады небоскребов Манхэттена, у Эверса все было продумано и решено. Еще на борту парохода он получил сообщение Дефорестов о том, что инженер Ганс Крайнгольц работает на вилле Пейл-Хоум, близ Гринвилла. По радиотелеграфу он отдал распоряжение об аренде на Брод-стрит небольшой конторы и сразу же по прибытии в Нью-Йорк смог заняться делами.
   Все имевшиеся у него средства и те, которые он смог достать тем или иным способом, Эверс вложил в организацию лаборатории. Она размещалась в небольшом здании почти у самого Гудзона, в холмистой местности графства Вестчестер.
   Как только начались работы, выяснилось, что знания, которыми обладал Эверс как радиофизик, недостаточны. Не помогли и материалы, содержавшиеся в тайном "плане ММ" и добытые у профессора Отто Кранге. Эверсу становилось ясно, что, не овладев секретом индикатора, осуществить задуманное будет невозможно.
   Затратить годы и уйму денег на самостоятельные изыскания? Это слишком рискованно. Да и к чему? Ведь открытие уже сделано! Нужно взять его готовеньким. Эверс теперь частенько вспоминал встречи с Зориным. Подобраться к секретам ценнейшего открытия Эверс так и не смог. Тогда это его не очень огорчило - он еще толком не представлял, как его можно использовать. Эверса привлекала сама ценность открытия.
   Тотчас по возвращении в Штаты Эверс на всякий случай дал по цепочке задание - "_секрет сплава или хотя бы образчик_". Задание осталось невыполненным. Протасов исчез. Связь с институтом была потеряна. Секрет Зорина был недосягаем. Но теперь, раскопав старика Кранге, он хорошо понял, как много оно могло бы дать. Что случилось с Протасовым - до сих пор не удалось установить. Черт с ним, конечно. Но в интересах дела надо было бы узнать о нем все. Погиб? Попался? Предал? Последнее, пожалуй, отпадало - никто из "цепочки" не был взят. Эверс дал задание - "_узнать_!" Узнать ничего не удалось. В последнее время пущены в ход все средства, вплоть до того, что биофизику Хорнсби было поручено передать через Зорина записку Протасову: надо было проверить, как отнесется к этому Зорин. И эта проверка ничего не дала. С уходом из "Полевого агентства" возможности связи с "цепочкой" почти иссякли. Время шло. Вложена масса средств в организацию Вестчестерских лабораторий, а успехов пока нет. Оставалось одно - ориентироваться на Крайнгольца.
   Да, Крайнгольц был необходим!
   Овладеть его открытием будет трудно, а может быть и невозможно. Нужно было овладеть им самим.
   Поездка в Гринвилл показала, как трудно это сделать, но события, развернувшиеся в Пейл-Хоум, не только не обескуражили, а скорее ободрили изворотливого любителя приключений.
   - Послушайте, Хьюз, вы не находите, что классически провалили порученное вам дело в Пейл-Хоум?
   - С вашей помощью, сэр.
   Эверс рассмеялся.
   - Вы очень находчивы, Фрэнк.
   - Это совершенно необходимо при работе с таким патроном, как вы, сэр.
   - Черт возьми, это, пожалуй, верно, но было бы гораздо лучше, если б эту находчивость вы проявляли не в разговорах со мной, а при добывании Крайнгольца.
   - Вы же сказали, что сами займетесь Крайнгольцем, - не без ехидства заметил Хьюз.
   - Сказал и, пожалуй, правильно сделал. Прочтите это.
   Эверс протянул Хьюзу телеграмму: "Двадцатого вашингтонским экспрессом выезжаю Нью-Йорк вместе Крайнгольцем. Клифтон".
   Хьюз вместо ответа передернул своими узкими плечами.
   - Сейчас поймете.
   Эверс рассказал, как было задумано извлечение Крайнгольца из тюрьмы, и дал Хьюзу подробные инструкции о дальнейшем обращении с инженером.
   - Вам все ясно, Фрэнк?
   - Да, сэр, вполне.
   - Ну вот и прекрасно, отправляйтесь встречать своего любимого патрона. Только послушайте, Фрэнк, неужели вы не в состоянии, когда это нужно, изобразить на своей физиономии хотя немного приветливости, участия и еще чего-нибудь там в этом роде?
   Хьюз поднял тяжелые веки, тусклыми глазами взглянул на Эверса и ответил меланхолически:
   - Я попробую изобразить кое-что в этом роде, хотя не думаю, что у меня это получится.
   - Вы правы, Фрэнк. В киностудиях Голливуда вас наверняка забраковали бы!
   К приходу вашингтонского экспресса Хьюз был уже на Пенсильванском вокзале.
   - Я рад видеть вас здоровым, сэр, - протянул Хьюз инженеру свою вялую руку.
   - Благодарю вас, Фрэнк.
   - Очень жаль, сэр, у вас была куча неприятностей в. Пейл-Хоум, продолжал Хьюз, изо всех сил стараясь выполнить совет хозяина.
   - Мне сказали, Фрэнк, что вы приняли во мне участие и благодаря этому я на свободе.
   - Пустяки, сэр. Я здесь, собственно, ни при чем. Если бы не мистер Эверс, я ничего не смог бы поделать.
   - Мистер Эверс? - переспросил Крайнгольц, вспоминая, где слышал это имя.
   - Да, мистер Эверс, известный радиофизик. Это мой патрон теперь. Я у него стал работать после того, как покинул Пейл-Хоум. Он узнал о том, что вас постигло несчастье, и предложил свою помощь.
   - Мне, право, неловко, Фрэнк. Выходит, я обязан своим временным освобождением совершенно незнакомому человеку.
   - Эверс всю жизнь помогает попавшим в беду изобретателям, - усмехнулся Хьюз. - Мистер Эверс просил меня передать вам, что он будет рад видеть вас у себя в Вестчестере.
   Хьюз проехал с Крайнгольцем до отеля "Билтмор", любезно пожелал ему хорошо отдохнуть после дороги и спросил, не согласится ли он завтра поехать с ним в Вестчестерские лаборатории. Крайнгольц охотно согласился.
   Его не покидала возникшая еще во время разговора с шустрым адвокатом настороженность. Несмотря на то, что Хьюз своим поручительством оказал ему огромную услугу, родившееся в Пейл-Хоум неприязненное чувство к молодому инженеру все еще владело Крайнгольцем.
   В машине оба молчали, Хьюз уткнулся в цветастый "Америкэн кеннел газетт", а Крайнгольц не переставая думал о стремительных событиях последних дней.
   Позади остался Бронкс, и шоссе потянулось на север вдоль полноводного широкого Гудзона. За окном проплыли небольшие пригородные местечки, усадьбы фермеров. Местность стала холмистой. Гудзон нес свои спокойные воды, пробираясь между высокими берегами к океану. Машина свернула с шоссе влево и, въехав в долину между двумя холмами, вскоре остановилась у двухэтажного оштукатуренного здания в стиле Новой Англии. В непосредственной близости от основного здания лабораторий высился корпус высоковольтной подстанции, находились мастерские, а ближе к холму, в тени огромных каштанов, виднелся ряд коттеджей, предназначенных для служащих.
   В вестибюле Крайнгольц увидел быстро спускавшегося к нему навстречу Эверса и вспомнил, наконец, откуда ему известно это имя.
   - Я очень рад снова вас увидеть, мистер Крайнгольц, - приветливо заговорил Эверс, протягивая ему свою полную теплую руку, - мы ведь встречались с вами, если не ошибаюсь, в "Радиофизик корпорэйшн".
   - Совершенно верно, мистер Эверс, я обращался к этой фирме со своими предложениями.
   - Да, да, а я тогда консультировал у них. Все это было давненько. Многое изменилось с тех пор, мистер Крайнгольц, многое. Я очень рад вас принять у себя, мистер Крайнгольц. Мистер Хьюз, попросите, пожалуйста, Стилла подать нам кофе.
   Эверс пригласил гостя пройти в кабинет.
   Кабинет был обставлен Строго и со вкусом. В нем не было ничего лишнего, бросающегося в глаза, все говорило о привычке хозяина к удобствам и о том, что он проводит здесь немало времени. Эверс предложил Крайнгольцу кресло возле курительного столика, подал сигары и повел разговор не спеша, задушевно.
   - Мне рассказали, мистер Крайнгольц, о большом несчастье, которое вас постигло. Вы потеряли друга, в огне погибли ваши лаборатории. Я представляю, как вам было тяжело перенести все это, а в довершение всего... - вздохнул Эверс, приготовляя сигару.
   - А в довершение всего меня обвинили в убийстве и бросили в тюрьму.
   - Ужасно!
   От всей фигуры Эверса, облаченной в безукоризненного покроя темный костюм с узенькой светлой полосочкой, от его свежего румяного лица веяло участием и доброжелательностью. Крайнгольц впервые за последние дни почувствовал некоторое облегчение. Ему было приятно участие этого достойного, приветливого джентльмена.
   - Я весьма признателен вам, мистер Эверс, за ваше поручительство, но, должен сказать, мне трудно решиться принять от вас эту помощь. Вы так мало знаете меня и вдруг согласились взять на себя такую ответственность.
   - Это объясняется довольно просто, дорогой коллега. У нас с вами общие враги.
   - Вот как?
   - Да, мистер Крайнгольц, за тайной проводимых вами опытов охотились те же люди, которые в течение порядочного времени не дают спокойно проводить изыскания в моих лабораториях.