- Дай бог здоровья Якиму, как бишь его - Прохорыч, что ли,- набожно перекрестясь, сказала Аксинья Захаровна.- Как ему от всякого зла обороны не знать!.. Все страны произошел, всяких делов нагляделся, всего натерпелся.
   - Мошенник! - сквозь зубы промолвил Патап Максимыч.
   И жена и дочери смолкли, увидя, что он опять нахмурился. Мало погодя, Аксинья .Захаровна спросила его:
   - Чем же мошенник-от он? Кажись бы, добрый человек...
   От писания сведущий, постный, смиренный... Много зол ради веры Христовой претерпел.
   - Может, и кнутом дран, только не за Христа,- с досадой молвил Патап Максимыч.
   - Как так, Максимыч? - придвигаясь к мужу, спросила Аксинья Захаровна.
   - Не твоего ума дело,- отрезал Патап Максимыч.- У меня про Якимку слова никто не моги сказать... Помину чтоб про него не было... Ни дома меж себя, ни в людях никто заикаться не смей... Никто ни звука... Замолк и Патап Максимыч.
   - Да, съели б меня волки, некому бы и гостинцев из городу вам привезти,через несколько минут ласково молвил Патап Максимыч.- Девки!.. тащите чемодан, что с медными гвоздями... Живей у меня... Не то осерчаю и гостинцев не дам.Дочери побежали, хоть это и не больно привычно было обленившейся дома Параше.
   - Пора бы девок-то под венец,- молвил Патап Максимыч, оставшись вдвоем с женой.- У Прасковьи пускай глазажиром заплыли, не вдруг распознаешь, что в них написано, а погляди-ка на Настю... Мужа так и просит! Поди, чай, спит и видит...
   - Да чтой-то с ума, что ли, ты сошел, Максимыч? На родных дочерей что плетет! - вскрикнула Аксинья Захаровна.
   - Житейское дело, Аксинья Захаровна,- ухмыляясь, молвил Патап Максимыч.Не клюковный сок,- кровь в девкеходит. Про себя вспомни-ка, какова в ее годы была. Тоже девятнадцатый шел, как со мной сошлась?
   - Тьфу! - плюнула чуть не в самого Патапа Максимыча Аксинья Захаровна.Бесстыжий!.. Поминать вздумал!.. Патап Максимыч только улыбался.
   - А ты слушай-ка, Захаровна,- молвил он,- насчет Настасьи я кое-что вздумал...
   - Снежков, что ль, опять?.. Чужим людям жену нагишом казать? - спросила Аксинья Захаровна.
   - Ну его к шуту, твоего Снежкова! - ответил Патап Максимыч.
   - Не мой, батюшка, не мой,- твое сокровище, твое изобретенье!скороговоркой затростила Аксинья Захаровна.- Не вали с больной головы на здоровую!.. Я бы такого скомороха и на глаза себе близко не пустила... Твое, Максимыч, было желанье, твоим гостем гостил.
   - Заверещала!.. Молчи, дело хочу говорить,- молвил Патап Максимыч, но, заметив, что дочери тащат чемодан, смолк.
   - После,- сказал он жене.
   Чемодан вскрыли. Патап Максимыч вынул сверток и, подавая Аксинье Захаровне, молвил:- Это тебе, сударыня ты моя Аксинья Захаровна, для Христова праздника... Да смотри, шей скорей, поторапливайся... Не взденешь этого сарафана в светло воскресенье, и христосоваться не стану. Стой утреню в этом самом сарафане. Вот тебе сказ...
   - Куда мне, старухе, такую одежу носить! - молвила обрадованная Аксинья Захаровна, развертывая кусок толстой, добротной, темно-коричневой шелковой материи...- Мне бы пора уж на саван готовить.- Не смей помирать!..- топнув ногой, весело крикнул Чапурин.- Прежде две дюжины таких сарафанов в клочья износи, потом помирай, коли хочешь.
   - Уж и две дюжины! - улыбаясь, ответила Аксинья Захаровна.- Не многонько ль будет, Максимыч?.. Годы мои тоже немалые!..
   - А это вам, красны девицы,- говорил Патап Максимыч, подавая дочерям по свертку с шелковыми материями.- А вот еще подарки... Их теперь только покажу, а дам, как христосоваться станем.
   И открыл коробку, где лежали сахарные пасхальные яйца.
   Качая головой, Аксинья Захаровна рассматривала их... Вдруг сердито вскрикнула на мужа:
   - Выкинь, выкинь!.. Ах ты, старый греховодник!.. Ах ты, окаянный!.. Выбрось сейчас же, да вымой руки-то!.. Ишь каку погань привез?.. Это что?.. Четвероконечный!.. А... Не видал?.. Где глаза-то были?.. Чтобы духу его в нашем доме не было... Еретицкими яйцами христосоваться вздумал!.. Разве можно их в моленну внести?.. Выбрось, сейчас же выкинь на двор!.. Эк обмиршился, эк до чего дошел.
   Патап Максимыч не возражал. Нельзя.- Исстари повелось по вере бабе порядки блюсти. Он только отшучивался и кончил тем, что в мелкие крошки раздробил привезенные подарки.
   - Ишь, грозная какая у вас мать-та...- шутливо молвил он дочерям.- Ну, прости, Христа ради, Захаровна, не доглядел... Право слово, не доглядел,сказал он жене.- То-то, не доглядел,- ворчала Аксинья Захаровна.- Ты такого, батька, натащишь, что после семеро попов дом-от не пересвятят... Аль не знаешь про Кирьяка преподобного?
   - Какого там еще Кирьяка? - зевнул Патап Максимыч,- надоедать стала ему благочестивая ругань жены.- Бысть инок Кириак,- протяжно и с распевом, по обычаю старообрядских чтецов, зачала Аксинья Захаровна,- подвигом добрым подвизался, праведен же бе и благоговеен. И восхоте пресвятая богородица в келию к преподобному внити, обаче не вниде. Преподобный же Кириак паде ниц и моли владычицу, да внидет в келию. Она же отвеща ему: "Не могу, старче, к тебе внити, поне бо еретическая книга в келии твоей лежит..." Видишь ли, безумный ты этакой!.. От книги от одной не вошла богородица к Кириаку, а ты чего натащил?.. Поди, поди, вымой руки-то!
   - Да полно ж тебе! Ведь уж раздробил, чего еще тростить-то? - сказал Патап Максимыч.
   - Руки вымой,- настаивала Аксинья Захаровна.- Сейчас мой... При мне - чтоб я видела!.. Настасья! принеси отцу руки мыть.
   Настя принесла умывальник и полотенце. Нечего делать, пришлось Патапу Максимычу смывать с рук великое свое прегрешенье.
   Аксинья Захаровна, на радости, что выпал на ее долю час воли и власти, хотела было продолжать свои сказанья, но вошел Алексей.- Здорово, Алексеюшка,сказал, здороваясь с ним, Патап Максимыч.- Что?.. Как у нас?.. Все ли благополучно?
   - Все, слава богу, Патап Максимыч,- отвечал приказчик.- Посуду докрасили и по сортам, почитай, всю разобрали. Малости теперь не хватает; нарочно для того в Березовку ездил. Завтра обещались все предоставить. К страстной зашабашим... Вся работа будет сполна.
   - С послезавтраго горянщину помаленьку надо в Городец подвозить,- сказал Патап Максимыч.- По всем приметам, нонешний год Волга рано пройдет. Наледь (Вешняя вода поверх речного льду.) коням по брюхо... Кого бы послать с обозом-то?
   - Да я, коли угодно, съездил бы,- отвечал Алексей. - Тебя в ино место надо посылать. Маркела разве?
   - Что ж, Маркел работник хороший, усердный. Кажись, ему можно поверить,ответил Алексей.
   - Маркела и пошлем,- решил Патап Максимыч.- Ступайте, однако, вы по местам,- прибавил он, обращаясь к жене и дочерям. Те вышли.
   - Послушай-ка, Алексеюшка,- тихим голосом повел речь Патап Максимыч.- Ты это должон понимать, что я возлюбил тебя и доверие к тебе имею большое. Понимаешь ты это аль нет? Алексей встал и, низко кланяясь, проговорил:
   - Как мне не понимать того, Патап Максимыч? Потому, как бог, так и вы... И призрели меня и все такое...Вспоминал он про погибель и путался маленько в речах, не зная, куда клонит слова свои Патап Максимыч.
   - Садись. Нечего кланяться-то,- молвил хозяин.- Вижу, парень ты смирный, умный, руки золотые. Для того самого доверие и показываю... Понимай ты это и чувствуй, потому что я как есть по любви... Это ты должон чувствовать... Должон ли?.. А?..
   - Я, Патап Максимыч, чувствую... Как же мне не чувствовать! Не чурбан же я какой!..
   - И чувствуй... Должон чувствовать, что хозяин возлюбил... Понимай... Ну, да теперь не про то хочу разговаривать... Вот что. Только сохрани тебя господи и помилуй, коли речи мои в люди вынесешь!..
   - Помилуйте, Патап Максимыч. Как это возможно?..- молвил Алексей, робко взглядывая на хозяина.
   - Был я на Ветлуге-то,- понизив голос, сказал Патап Максимыч.Мошенники!..
   - Кто-с? - вполголоса спросил Алексей.
   - И Стуколов, и Дюков... Все... Виселицы им мало!
   - Это так точно, Патап Максимыч... Дюков даже в остроге сидел.
   - Знаю, что сидел,- молвил Патап Максимыч.- Это бы не беда: оправдался, значит оправился - и дело с концом, а тут на поверку дело-то другое вышло: они, проходимцы, тем золотом в беду нас впутать хотели... Да.
   - Это так точно-с. И то я вашего приезду дожидался, чтоб сказать про ихние умыслы, Патап Максимыч. Доподлинно узнал, что на Ветлуге они фальшивы деньги работают.
   - Кто сказал?- пристально взглянув на Алексея, спросил Патап Максимыч.
   - Пантелей Прохорыч говорил,- отвечал Алексей.- Пантелей? Он от кого проведал? - спросил Патап Максимыч. Глаза его засверкали.
   - Не могу знать,- опустя глаза, отвечал Алексей.- Сами спросите! - Кликни его! - сказал Патап Максимыч и, вскочив со стула, быстро зашагал взад и вперед по горнице.
   "И Алексей знает, и Пантелей знает... этак, пожалуй, в огласку пойдет,думал он.- А народ ноне непостоянный, разом наплетут... О, чтоб тя в нитку вытянуть, шатун проклятый!.. Напрасно вздумали мы с Сергеем Андреичем выводить их на свежую воду, напрасно и Дюкову деньги я дал. Наплевать бы на них, на все ихние затейки - один бы конец... А приехали б опять, так милости просим мимо ворот щи хлебать!.."
   - Здорово, Прохорыч,- сказал он вошедшему с Алексеем Пантелею.- Как живется-можется?..
   - Пеньшим помаленьку, батюшка Патап Максимыч,- отвечал старик.- Ты подобру ль, поздорову ли съездил?
   - Слава богу,- отвечал Патап Максимыч.- Садись-ка и ты, чего стоять-то?
   Уселись. Патап Максимыч, пристально глядя на Пантелея, спросил:
   - Ты что Алексею про Стуколова с Дюковым рассказывал?
   - Нехорошие они люди, Патап Максимыч, вот что,- сказал Пантелей.Алексеюшке молвил и тебе не потаюсь - не стать бы тебе с такими лодырями знаться... Право слово. Как перед богом, так и перед твоей милостью...
   - А ты толком говори, речь-то не заворачивай!.. - Зачем они нехорошие люди? Что приметил за ними? - спрашивалПатап Максимыч.
   - Самому мне где примечать?.. А по людям говор нехорошходит,- отвечал Пантелей.- Кого ни спроси, всяк проДюкова скажет, что век свой на воровских делах стоит.
   - На каких же таких воровских делах? - спросил Патап Максимыч.
   - Да хоша б насчет фальшивых денег,- отвечал Пантелей.- Ты думаешь, напрасно он в остроге-то сидел? Как же!.. Зачем бы ему кажду неделю на Ветлугу таскаться?.. За какими делами?.. Ветлуга знамо какая сторона: там по лесам кто спасается, а кто денежку печатает...
   - Спрашиваю я, кто про это тебе сказывал?.. Какой человек?.. Стоющий ли? приставал к Пантелею Патап Максимыч.
   - Все говорят, кого ни спроси,- отвечал Пантелей.- Поздешним местам еще мало Дюкова знают, а поезжай-ка в город либо к Баки, каждый парнишка на него пальцем тебе укажет и "каторжным" обзовет.
   - Гм!.. Что ж ты мне прежде о том не довел? - спросил Патап Максимыч.
   - Прежде что не довел?- усмехнулся старик.- А как мне было доводить-то тебе?.. Когда гостили они, приступу к тебе не было... Хорошо ведь с тобой калякать, как добрый стих на тебя нападет, а в ино время всяк от тебя норовит подальше... Сам знаешь, каков бываешь... Опять же ты с ними взапертях все сидел. Как же б я до тебя довел?..
   - Затвердила сорока Якова!- перервал Пантелея Патап Максимыч.- Про Стуколова что знаешь?
   - Мошенник он, либо целый разбойник, вот что я про него знаю. Недаром про Сибирь все расписывает... Не с каторги ль и к нам объявился?.. Погляди-ка на него хорошенько, рожа-то самая анафемская.
   Ничего больше не добился Патап Максимыч. Но его то поразило, что Колышкин с Пантелеем, друг друга не зная, оба в одно слово: что один, то и другой.
   Оставшись с глазу на глаз с Алексеем, Патап Максимыч подробно рассказал ему про свои похожденья во время поездки: и про Силантья лукерьинского, как тот ему золотой песок продавал, и про Колышкина, как он его испробовал, и про Стуколова с Дюковым, как они разругали Силантья за лишние его слова. Сказал Патап Максимыч и про отца Михаила, прибавив, что мошенники и такого божьего человека, как видно, хотят оплести.
   - Вот что я вздумал, Алексеюшка. Управимся с горянщиной, отпразднуем праздник, пошлю я тебя в путь-дорогу. Поедешь ты спервоначалу в Комаров, там сестра у меня захворала, свезешь письмецо Марье Гавриловне Масляниковой,купеческая вдова там у них проживает. Отдавши ей письмо, поезжай ты на Ветлугу в Красноярский скит, посылочку туда свезешь к отцу Михаилу да поговоришь с ним насчет этого дела... Ты у него сначала умненько повыпытай про Стуколова, старик он простой, расскажет, что знает. А потом и молви ему, что хотя, мол, песок и добротен и Патап-де Максимыч хотя Дюкову деньги и выдал, однако ж, мол, все-таки сумневается, потому что неладные слухи пошли... А насчет фальшивых денег не сразу говори, сперва умненько словечко закинь да и послушай, что старец станет отвечать... Коли в примету будет тебе, что ничего он не ведает, молви: "Жалеет, мол, тебя Патап Максимыч, боится, чтоб к ответу тебя не довели. В городу, мол, Зубкова купца в острог за фальшивы деньги посадили, а доставил-де ему те воровские деньги незнаемый молодец, сказался Красноярского скита послушником..." А Стуколова застанешь в скиту, лишнего с ним не говори... Да тебя учить нечего, парень ты смышленый, догадливый... Вот еще что!.. Будучи в скиту, огляди ты все хозяйство отца Михаила, он тебе все покажет, я уж ему наказывал, чтобы все показал. Есть, паренек, чему поучиться... Поучись, Алексеюшка, вперед пригодится... Да и мне, бог даст, на пользу будет... А воротишься, одну вещь скажу тебе... Ахнешь с радости... Ну, да что до поры поминать?.. После...
   * * *
   До праздника с работой управились... Горянщину на пристань свезли и погрузили ее в зимовавшие по затонам тихвинки и коломенки. Разделался Начал Максимыч с делами, как ему и не чаялось. И на мельницах работа хорошо сошла, муку тоже до праздника всю погрузили... С Низу письма получены: на суда кладчиков явилось довольно, а пшеницу в Баронске купили по цене сходной. Благодушествует Патап Максимыч, весело встречает великий праздник.
   В велику субботу попросился Алексей домой - в Поромово.
   Патап Максимыч слегка насупился, но отпустил его.
   - А я было так думал, Алексеюшка, что ты у меня в семье праздник-от господень встретишь. Ведь я тебя как есть за своего почитаю,- ласково сказал он.
   - Тятенька с мамынькой беспременно наказывали у них на празднике быть. Родительская воля, Патап Максимыч.
   - Так оно, так,- молвил Патап Максимыч.- Про то ни слова. "Чти отца твоего и матерь твою" - господне слово!.. Хвалю, что родителей почитаешь... За это господь наградит тебя счастьем и богатством. Алексей вздохнул.
   - Да, Алексеюшка, вот ноне великие дни. В эти дни праздное слово как молвить?..- продолжал Патап Максимыч.- По душе скажу: не наградил меня бог сыном, а если б даровал такого, как ты, денно-нощно благодарил бы я создателя. Робко взглянул Алексей на Патапа Максимыча, и краска сбежала с лица. Побледнел, как скатерть.
   Такой же перед ним стоит, как в тот день, когда Алексей пришел рядиться. Так же светел ликом, таким же добром глаза у него светятся и кажутся Алексею очами родительскими... Так же любовно, так же заботно глядят на него. Но опять слышится Алексею, шепчет кто-то незнакомый: "От сего человека погибель твоя". Вихорево гнездо не помогло...
   - Что ты?.. Аль неможется?..- спросил Патап Максимыч.
   - В красильне все утро был, угорел, надо быть,- едва внятно ответил Алексей.
   - Эх, парень!.. Как же это ты? - заботливо сказал Патап Максимыч.- Пошел бы да прилег маленько, капусты кочанной к голове-то приложил бы, в уши-то мерзлой клюквы.
   - Нет, уж я лучше, если будет ваше позволенье, домой побреду; на морозце угар-от выйдет,- сказал Алексей.
   - Ну, как хочешь,- отвечал Патап Максиммч.- Да неужто тебя пешком пустить?.. Вели буланку запречь, отъезжай. Да теплей одевайся, теперь весна, снег сходит. Долго ль лихоманку нажить?
   - Благодарю покорно, Патап Максимыч,- низко поклонясь, сказал Алексей.- Уж позвольте мне всю святую у тятеньки пробыть,- молвил Алексей.
   - Всю неделю? - угрюмо спросил Патап Максимыч.
   - Уж всю неделю позвольте,- отвечал Алексей.
   - Ну, неча делать... Прощай, Алексеюшка,- вздохнув, промолвил Патап Максиммч.
   - Счастливо оставаться...- низко кланяясь, сказал Алексей.
   - Постой маленько, обожди... Я сейчас,- перервал его Патап Максимыч, выходя из горницы.
   Алексей стоял, понурив голову. "Как же он ласков, как же милостив, душа так и льнет к нему... А страшно, страшно!.."
   Воротился Патап Максимыч. Подойдя к Алексею, сказал:
   - Похристосуемся. Завтра ведь не свидимся... Христос воскресе!- Воистину Христос воскресе! - отвечал Алексей. Патап Максимыч крепко обнял его и трижды поцеловал, потом дал ему деревянное красное яйцо.
   - Будешь дома христосоваться - вскрой - и вспомни про меня, старика. Слеза блеснула на глазах Патапа Максимыча.
   - На празднике-то навести же,- сказал он.- Отцу с матерью кланяйся да молви - приезжали бы к нам попраздновать, познакомились бы мы с Трифоном Михайлычем, потолковали. Умных людей беседу люблю... Хотел завтра, ради великого дня, объявить тебе кое-что, да, видно, уж после...
   Ушел Алексей, а Патап Максимыч сел у стола и опустил голову на руки.
   * * *
   Совсем захлопоталась Аксинья Захаровна. Глаз почти не смыкая после длинного "стоянья" великой субботы, отправленного в моленной при большом стеченье богомольцев, целый день в суетах бегала она по дому. То в стряпущую заглянет, хорошо ль куличи пекутся, то в моленной надо посмотреть, как Евпраксеюшка с Парашей лампады да иконы чистят, крепко ль вставляют в подсвешники ослопные свечи и достаточно ль чистых горшков для горячих углей и росного ладана они приготовили... Из моленной в боковушу к Насте забежит поглядеть, как она с Фленушкой крашены яйца по блюдам раскладывает. С ранней зари по всему дому беготня, суетня ни на минуту не стихала... Даже часы великой субботы Евпраксеюшка одна прочитала. Аксинья Захаровна только и забежала в моленну послушать паремью с припевом: "Славно бо прославися!.."
   Стало смеркаться, все помаленьку успокоилось. Аксинья Захаровна всем была довольна... Везде удача, какой и не чаяла... В часовне иконы и лампады как жар горят, все выметено, прибрано, вычищено, скамьи коврами накрыты, на длинном столе, крытом камчатною скатертью, стоят фарфоровые блюда с красными яйцами, с белоснежною пасхой и пышными куличами: весь пол моленной густо усыпан можжевельником... Одна беда, попа не доспели, придется на такой великий праздник сиротскую службу отправить... В стряпущей тоже все удалось: пироги не подгорели, юха курячья с шафраном сварилась на удивленье, солонина с гусиными полотками под чабром вышла отличная, а индюшку рассольную да рябчиков под лимоны и кума Никитишна не лучше бы, пожалуй, сготовила. Благодушествует хозяюшка... И пошла было она к себе в боковушку, успокоиться до утрени, но, увидав Патапа Максимыча в раздумье, стала перед ним.
   - Ты бы, Максимыч, прилег покуда,- молвила она.- Часок, другой, третий соснул бы до утрени-то.
   Патап Максимыч поднял голову. Лицо его было ясно, радостно, а на глазах сверкала слеза. Не то грусть, не то сердечная забота виднелась на крутом высоком челе его.
   - Присядь, старуха, посоветовать хочу. Ни слова не молвив, села Аксинья Захаровна возле мужа.
   - Я все об Настёнке,- сказал он.- Что ни толкуй, пора ее под венец.
   - Нашел время про скоромные дела говорить. Такие ли дни? - ответила Аксинья Захаровна.
   - Не про худо говорю,- молвил Патап Максимыч.- Доброму слову всякий день место... Жениха подыскал... - Кого еще?
   - Да хоть бы Алексея,- молвил Патап Максимыч. Аксинья Захаровна всплеснула руками да так и застыла на месте.
   - В уме ли ты, Максимыч? - вскрикнула она.
   - А ты не верещи, как свинья под ножом... Ей говорят: "советовать хочу", а она верещать!..- еще громче крикнул Патап Максимыч.- Услышать могут, помешать...- сдержанно прибавил он.
   - Да я так, Максимыч...- сробев, ответила Аксинья Захаровна.- В ум взять не могу!.. Хорошего человека дочь, а за мужика!..
   - А сама ты за какого князя выходила? - сказал Патап Максимыч.
   - Как же ты его к себе приравнял, Максимыч? - молвила Аксинья Захаровна Ведь он что? Нищий, по наймам ходит...
   - Жена богатство принесет.- отвечал Патап Максимыч.- Зачнут хозяйствовать богаче, чем мы с тобой зачинали...
   Встал Патап Максимыч, к окну подошел. Ночь темная, небо черное, по небу все звезды, звезды - счету им нет. Тихо мерцают, будто играют в бесконечной своей высоте. Задумчиво глядит Патап Максимыч то в темную даль, то в звездное небо. Глубоко вздохнув, обратился к Аксинье Захаровне:
   - Помнишь, как в первый раз мы встречали с тобой великий Христов праздник?.. Такая же ночь была, так же звезды сияли... Небеса веселились, земля радовалась, люди праздновали... А мы с тобой в слезах у гробика стояли...
   Прослезилась Аксинья Захаровна, вспомня давно потерянного первенца.
   - Помнишь, каково нам горько было тогда!.. Кажись, и махонькой был, а кручина с ног нас сбила... Теперь такой же бы был!.. Ровесник ему, и звали тоже Алешей... Захаровна!.. Не сам ли бог посылает нам сынка заместо того?.. А?.. Аксинья Захаровна молча отерла слезы.
   - Парень умный, почтительный, душа добрая. Хороший будет сынок... Будет на кого хозяйство наложить, будет кому и глаза нам закрыть,- продолжал Патап Максимыч.
   - Оно, конечно, Максимыч...- в нерешимости молвила Аксинья Захаровна.Настя-то как?
   - Чего ей еще?.. Какого рожна? - вспыхнул Патап Максимыч.- Погляди-ка на него, каков из себя... Редко сыщешь: и телен, и делен, и лицом казист, и глядит молодцом... Выряди-ка его хорошенько, девки за ним не угонятся... Как Настасье не полюбить такого молодца?.. А смиренство-то какое, послушливость-та!.. Гнилого слова не сходит с языка его... Коли господь приведет мне Алексея сыном назвать, кто счастливее меня будет! - Торопок ты больно, Максимыч,- возразила Аксинья Захаровна.- Что влезет тебе в голову, тотчас вынь да положь. Подумать прежде надо, посудить!.. Тогда хоть бы Снежкова привез!.. Славы только наделал, по людям говор пустил, а дело-то какое вышло?.. Ты дома не живешь, ничего не слышишь, а мне куда горько слушать людские-то пересуды... На что ежовска Акулина, десятникова жена, самая ледащая бабенка, и та зубы скалит, и та судачит: "Привозили-де к Настасье Патаповне заморского жениха, не то царевича, не то королевича, а жених-от невесты поглядел, да хвостом и вильнул... Каково матери такие речи слушать?.. А?..
   - Не слушай глупых бабенок - и вся недолга,- равнодушно молвил Патап Максимыч.
   - Рада бы не слушать, да молва, что ветер, сама в окна лезет,- отвечала Аксинья Захаровна.- Намедни без тебя крива рожа, Пахомиха, из Шишкина притащилась... Новины (Новина - каток крестьянского холста в три стены, то есть в 30 аршин длины.) хотела продать... И та подлюха спрашивает: "Котору кралю за купецкого-то сына ладили?" А девицы тут сидят, при них паскуда тако слово молвила... Уж задала же я ей купецкого сына... Вдругорядь не заглянет на двор.
   - Охота была! - отозвался Патап Максимыч.- Наплевала бы, да и полно... С дурой чего вязаться? Бабий кадык ничем не загородишь - ни пирогом, ни кулаком.
   - Не стерпеть, Максимыч, воля твоя,- возразила Аксинья Захаровна.- Ведь я мать, сам рассуди... Ни корова теля, ни свинья порося в обиду не дадут... А мне за девок как не стоять?
   - Да полно тебе тростить!.. Плюнь!.. Такие ли дни теперь! - уговаривал раскипятившуюся жену Патап Максимыч.- Лучше совет советуй... Как твои мысли насчет Настасьи?..
   - Как сам знаешь, Максимыч!.. Ты в дому голова,- глубоко вздохнув, промолвила Аксинья Захаровна.
   - Тебе-то Алексей по мысли ли будет?..- спрашивал он. - Не все ль едино по мысли он мне али нет? - опуская голову, молвила Аксинья Захаровна.- Не мне с ним жить. Настасью спроси.
   - И спрошу,- сказал Патап Максимыч.- Я было так думал - утре, как христосоваться станем, огорошить бы их: "Целуйтесь, мол, и во славу Христову и всласть - вы, мол, жених с невестой...". Да к отцу Алексей-от выпросился. Нельзя не пустить.
   - Настасью бы вперед спросить...- молвила Аксинья Захаровна.- Не станет перечить, значит божья судьба... Тогда бы и дохнуть с кем-нибудь потихоньку Трифону Лохматому - сватов бы засылал. Без того как свадьбу играть?.. Не по чину выйдет...
   - А ты по какому чину шла за меня? - с усмешкой молвил Патап Максимыч.Свадьбы-то уходом кем уложены?.. Я Алексею заганул загадку - поймет...
   - Что еще такое? - спросила Аксинья Захаровна.
   - Так, малехонько, обиняком ему молвил: "Большое, мол, дело хотел тебе завтра сказать, да видно, мол, надо повременить... Ахнешь, говорю, с радости..." Двести целковых подарил на праздник - смекнет...
   - По моему разуму, не след бы ему, батька, допрежь поры говорить,возразила Аксинья Захаровна.
   - С твое не знаю, что ль?.. Рылом не вышла учить меня,- вспыхнул Патап Максимыч.- Ступай!.. Для праздника браниться не хочу!.. Что стала?.. Подь, говорю,- спокойся!..
   К светлой заутрене в ярко освещенную моленную Патапа Максимыча столько набралось народа, сколь можно было поместиться в ней. Не кручинилась Аксинья Захаровна, что свибловский поп накроет их на тайной службе... Пантелей караульных по задворкам не ставил... В великую ночь воскресенья Христова всяк человек на молитве... Придет ли на ум кому мстить в такие часы какому ни есть лютому недругу?..
   Чинно, уставно правила пасхальную службу Евпраксеюшка. Стройно пели дочери Патапа Максимыча с другими девицами канон воскресению. Радостно, весело встретили праздник Христов... Но Аксинья Захаровна, стоя у образов в новом шелковом сарафане, с раззолоченной свечой в руке, на каждом ирмосе вздыхала, что не привел господь справить великую службу с проезжающим священником ... Вздыхала и, глядя на сиявшую красотой Настю, думала: "Кому-то, кому красота такая достанется? Не купцу богатому, не хозяину палат белокаменных... Доставаться тебе, доченька, убогому нищему, голопятому работнику!.."