Римо вошел в кабину. Как только двери закрылись, он нажал кнопку «Открывание дверей». Двери открылись, и Римо увидел, что Чиун направляется к телефонным будкам в дальнем углу вестибюля.
   Поднимаясь наверх, Римо не переставал думать о том, какая же новость заставила Чиуна прибегнуть к услугам телефона.
   Когда Чиун вошел в номер, Римо лежал на диване.
   — Ты чего тут разлегся, лежебока? — обратился к нему Чиун.
   — А где мне, по-твоему, лежать?
   — По-моему ты должен сбирать свои вещи, потому что мы уезжаем, — ответил Чиун.
   — И куда же это мы уезжаем?
   — В Нью-Йорк.
   — Чудесно, — сказал Римо. — В Нью-Йорке летом прелесть. На тротуарах от жары поджаривается мусор, окутывая своим ароматом грабителей, которые кишат на каждом углу.
   — И тем не менее мы едем, — сказал Чиун.
   — Зачем?
   — Потому что там пожарные устраивают... как это называется?
   — Не знаю, что ты имеешь в виду.
   — Ну как это, когда люди не хотят больше работать?
   — Безработица, — ответил Римо.
   — Нет. Как-то по-другому.
   — Забастовка? — сказал Римо.
   — Вот-вот. Они забастовывают, — сказал Чиун.
   — Бастуют, — поправил Римо. — А ты откуда знаешь?
   — Это мой бизнес — интересоваться такими вещами, — ответил Чиун. — Как бы то ни было, но если там забастовывают пожарные, то куда же еще...
   — ...могут податься наши поджигатели? — докончил Римо.
   — Правильно, — подтвердил Чиун.
   — В Нью-Йорк! — воскликнул Римо.


Глава двенадцатая


   Если бы кто-то не переложил специи в соус для спагетти никакой забастовки в Нью-Йорке могло и не быть"
   В помещении пожарной части, обслуживавшей восточный сектор Верхнего Манхеттена, пожарный первого класса Энтони Зиггата готовился к визиту в городскую ратушу на заключительную церемонию по подписанию трудового договора. Он только что принял душ и собирался облачиться в свою синюю униформу.
   Пожарным Зиггата работал уже двадцать два года. Непосредственно в качестве бойца пожарной команды он в последний раз заходил в это помещение девятнадцать лет назад, перед тем как его избрали представителем от профсоюза. Затем он пошел в гору и вырос до члена совета по трудовым соглашениям, и в конце концов стал президентом Объединенного консорциума пожарных.
   В пожарной части он оказался только потому, что подошел срок заключения трудового договора, а в это время — так уж повелось — у какой-нибудь из нью-йоркских газет непременно возникала оригинальная мысль прислать фоторепортера с целью запечатлеть президента на рабочем месте, то есть непосредственно во время тушения пожара.
   В этом году такая оригинальная мысль возникла у «Нью-Йорк-пост». К счастью, в их районе обошлось без пожарной тревоги, так что фоторепортеру пришлось довольствоваться снимком Зиггаты, занятого чисткой пожарных рукавов. Зиггата терпеть не мог пожаров. Они заставляли его нервничать, а когда он нервничал, на коже у него появлялись вызывавшие зуд шелушащиеся вздутия.
   Трудовое соглашение, которое ему предстояло подписать в городском департаменте пожарной охраны, заключалось сроком на три года. Департаменту это давало гарантию на получение наибольших доходов, что, однако, не давало никакой гарантии того, что департамент будет при этом работать с наибольшей эффективностью. Однако подобные намеки в адрес администрации высказывались довольно робко, и услышать их можно было нечасто, а забывали о них мгновенно, как только выяснялось, что только за эти деньги и можно обрести на длительный срок спокойствие в сфере трудовых отношений. К тому же выходило, что это на руку и городскому совету, в особенности с тех пор, как город фактически обанкротился, и теперь всецело зависел от воли Вашингтона и Олбани, которые ежедневно платили по его счетам.
   Зиггата тихонько насвистывал. Все шло как по маслу. Оставался последний момент — пустая формальность — встреча с мэром и пожатие рук перед фоторепортерами, после чего можно идти домой. Но, когда Зиггата открыл свой шкафчик, то увидел, что его брюки валяются на полу.
   — Какой сукин сын это сделал?! — крикнул он, подняв измятые брюки и держа их двумя пальцами, словно тухлую рыбу.
   Девять пожарных лежали на своих койках в ожидании сигнала. Как и все пожарники, говорили они мало, каждый предпочитал молча полежать и послушать, что скажут другие. А когда все молчат, такая атмосфера нисколько не способствует укреплению духа товарищества.
   Но в одном все они проявляли полное единодушие: никто терпеть не мог Зиггату. Несмотря на то, что он появлялся раз в три года во время заключения трудового договора, у них сложилось мнение, будто Зиггата шпион городской администрации и может донести на них за какое-нибудь нарушение распорядка. Тот факт, что за последние девятнадцать лет ничего подобного не случалось, не имел значения. Главное, что это могло случиться.
   — Кто это сделал?! — снова заорал Зиггата.
   — Пшел вон, — донесся голос из дальнего угла комнаты. — Не нравится — можешь убираться отсюда.
   — Во-во, — подхватил другой голос. — Тебя сюда вроде никто не звал, шпион.
   — Шпион?! — взвился Зиггата. — Это я — шпион?! Да разве не вы меня выбирали?! Разве не я заключаю для вас эти договора?!
   — Это все разговоры. А вот что ты сам от этого имеешь?
   — Удовлетворение от хорошо выполненной работы, — ответил Зиггата. — Глотку бы перерезал тому, кто бросил на пол мои штаны!
   — Катись к себе домой, — раздался третий голос. — Там нацепишь еще один из своих шикарных костюмчиков. У тебя их много.
   — Во-во, — подхватил следующий. — И все за наши денежки, которых у тебя тоже не мало.
   — Ох-хо-хо, — простонал третий, точно от боли. — И почему все жиреют за наш счет?
   — Параноики! — завопил Зиггата. — Параноики долбанные!
   — Да? Однако это не мешает тебе нас надувать.
   — Да пошли вы все... — огрызнулся Зиггата. — Очень скоро мне уже не придется вас видеть.
   Тем временем он облачился в униформу. Куртка его выглядела так, будто ее только что достали из машины для сухой чистки, а брюки — будто он подобрал их на улице.
   — Черт, ну и вид у меня, — проговорил Зиггата.
   — Ты бы лучше не о виде своем беспокоился, а о том, как бы заключить договор получше! — крикнул один из пожарников.
   — Что?! — взвился Зиггата. — Да я и так добиваюсь всего, что вам нужно!
   — Брехня! — отозвался еще один и сел на койке. На нем была нижняя рубаха без рукавов. Обе руки от запястья до плеча были покрыты татуировкой. — У меня есть шурин в Сканитилзе, штат Нью-Йорк, — прибавил он.
   — Ну и что?
   — А то. Он тоже пожарник, так у них там в день открытия охоты на оленей выходной. Оплачиваемый!
   — А когда он, черт его дери, этот день? — спросил Зиггата.
   — Не знаю, но у них в этот день выходной.
   — И в праздники у них тоже выходные? — спросил Зиггата. — На Рождество, например, или Четвертого июля?
   — Да какая, к черту, разница? У них это нерабочий день. Оплачиваемый выходной. Видно, профсоюзное руководство у них то, что надо.
   Зиггата понял, что этим людям совершенно бесполезно объяснять, что профсоюз пожарных уже добился столько оплачиваемых выходных для своих членов, что годовой фонд рабочего времени в их департаменте едва ли больше, чем у школьных учителей. Все без толку. Тут он почувствовал, что у него начинают зудеть руки, и попытался успокоиться.
   Решив сделать еще одну попытку восстановить дружескую атмосферу в их коллективе, он подошел к пищевому бачку, стоявшему на плите в конце комнаты, и положил себе порцию спагетти с соусом. Затем сел за покрытый бесцветным лаком столик у плиты и зачерпнул ложкой спагетти. Но едва сунул ее в рот, как тут же все выплюнул, обляпав себе при этом всю куртку и брюки.
   — Сволочи! — заорал Зиггата. — Ну какая же это сука напхала в соус орегано?! — Затем вытер перепачканные губы грязной скатертью. — Ты только посмотри! Я же теперь на свинью похож!
   И он бросился к умывальнику, чтобы хоть как-то смыть пятна.
   — Ты и так на свинью похож! — отозвался один из пожарников.
   — И все за наши деньги, — подхватил другой.
   — Я же терпеть не могу орегано! — простонал Зиггата. — У меня на него аллергия!
   — У тебя на все аллергия. А я бы всю жизнь только орегано и ел, — хихикая, отозвался голос из угла комнаты.
   И вот в таком виде, с покрытой зудящими, шелушащимися пузырями кожей, в паршивом настроении, Энтони Зиггата явился в городскую ратушу к мэру; и, когда мэр, всплеснув руками и расплывшись в улыбке, двинулся ему навстречу, чтобы пожать руку, и спросил: «Ну, как наши дела?», — Зиггата ответил:
   — Дерьмо ваши дела!
   — Что такое? — удивился мэр.
   — Никакого договора не будет, пока нам не дадут выходной в день открытия оленьей охоты.
   — Какой, какой?
   — Оленьей. День открытия охоты на оленей.
   — А когда это? — спросил мэр.
   — Откуда я знаю?! Я не олень. Спросите у этих долбаных оленей.
   — А почему вы хотите сделать его выходным?
   Зиггата перевел дух.
   — А потому что наши герои подняли крик: подавай им в день открытия охоты на оленей оплачиваемый выходной, как у подавляющего большинства пожарных управлений во всех концах Соединенных Штатов Америки.
   — Да у вас и так уже шестьдесят три оплачиваемых выходных!
   — Ну, так будет шестьдесят четыре. Или олений день, или мы протестуем, — сказал Зиггата.
   — Протестуйте, — отрезал мэр.
   Такого за последние двадцать лет еще не бывало: хозяин этого кабинета не спасовал перед угрозой. Мэр огляделся по сторонам и с удивлением увидел, что все осталось на своих местах: часы продолжали идти, солнце продолжало светить, и дом этот продолжал стоять, как и стоял. У него закружилась голова. Видимо, в этой стране все же бывали случаи, когда мэры или другие представители выборных органов власти хотя бы раз — а то и два или три раза в год — кому-нибудь отвечали «нет». Он готов был побиться об заклад, что им это было приятно. Это говорило о том, что у них была власть.
   И он заорал:
   — Нет, к черту! Нет, нет, нет и еще тысячу раз нет! Я скорей сдохну, чем скажу «да»!
   И Энтони Зиггата, вне себя из-за кожного зуда и пятен на своей униформе, вышел к ожидавшим у входа репортерам и назвал городскую администрацию во главе с мэром «бандой фашистов, расистов, угнетателей и притеснителей, которые вознамерились сломить дух истинного профсоюзного движения в Америке». Он сказал, что если пожарные готовы отдать за свой город жизнь, что уже многие из них сделали, то вполне могут пожертвовать ею, отстаивая и свою честь.
   Когда эта история дошла до других пожарных подразделений города, она приобрела несколько иное звучание. Пожарные «узнали», что городская полиция потребовала, чтобы в их договор включили пункт о том, что каждый полицейский будет получать в три раза больше, чем пожарный, питому как и работы у них в три раза больше. И тогда все пожарные единодушно призвали Зиггату объявить забастовку, дабы осадить не в меру зарвавшихся полицейских жуликов. В это время Зиггата, в чистых брюках, уже почти не ощущавший после ванны зуда, сидел у себя дома в Озоновой роще в Куинсе и даже слышать не хотел ни о какой забастовке. Но уже после первого из множества звонков с обвинением его в предательстве интересов пожарных и предупреждением о том, что он может лишиться 125-ти процентной надбавки к жалованью, которую начисляли каждому пожарнику, более или менее добросовестно проработавшему десять лет, он сделал то, что и должен был сделать всякий уважающий себя профсоюзный деятель. Объявил о забастовке работников управления пожарной охраны.
   А вскоре после этого в город пожаловали Солли и Спарки.


Глава тринадцатая


   Штаб по ликвидации кризисной обстановки мэр организовал в городской ратуше и, возвращаясь туда из Чайнатауна после обеда в ресторане «Цзе Чуань», обратился к встретившейся у входа женщине:
   — Ну, как наши дела?
   В ответ та огрела его зонтиком по голове. Придя в штаб, он весь трясся и уже с некоторой опаской обратился к своему помощнику:
   — Ну, как ваши дела?
   — Просто кошмар, — ответил первый помощник. Это был смуглый, латиноамериканского типа мужчина, в мятом костюме и засаленном галстуке, в намерения которого входило оставаться на этой службе только до тех пор, пока он сможет купить себе ресторан. — Эта чертова пожарная сигнализация срабатывает по всему городу, и никто на нее не реагирует!
   — А что горит?
   — Пока ничего. Все это ложная тревога.
   — Похоже, мы взяли ситуацию под контроль. Пойду пообщаюсь с народом, — сказал мэр и вышел на улицу. Буквально через несколько минут начались пожары.
* * *
   Солли Мартин и Спарки Мак-Герл ехали по ночному Нью-Йорку. Путь их лежал в восточную часть города, на 81-ю улицу.
   — Этот квартал можно было обработать за несколько минут, — проговорил Мартин.
   Мальчик не отвечал, и Солли посмотрел на него. В руках тот держал спичечный коробок и бумажный пакет, в который они положили сандвичи с копченой говядиной. Мальчик отрывал от пакета полоски бумаги, поджигал их и бросал в открытое окошко машины.
   — Прекрати, — проворчал Солли.
   Мальчик бросил на Солли злобный взгляд, но тут же расплылся в улыбке.
   — Я просто тренируюсь, — сказал он.
   — У тебя нет в этом необходимости.
   Мальчик продолжал улыбаться.
   — Да, пожалуй, ты прав.
   — К тому же мы ничего не поджигаем без договора, — добавил Солли.
   — Ты не поджигаешь, — уточнил мальчишка, но все же отложил спички и пакет.
   Солли снова перевел взгляд на дорогу, как раз вовремя, чтобы успеть отвернуть и объехать здоровенного сеттера, который вознамерился доказать возможность полового акта между собакой и стоящей машиной.
   Мальчишка переменился. До этого он проявлял к Солли привязанность, точно тот был ему отцом или братом, а теперь все больше казалось, что он вот-вот готов расправить крылья и двинуться своим путем. Эта перемена обнаружилась в нем сразу после пожара в Сент-Луисе.
   — Все еще вспоминаешь о том парне? — спросил Солли.
   — Да, — ответил Спарки. — Непонятно. Сначала, когда я его увидел, я испугался. Но потом у меня вдруг возникло такое ощущение, будто я его ждал. Как будто я все время его ждал.
   — А раньше ты его когда-нибудь видел? — спросил Мартин.
   Мальчик посмотрел в окошко и покачал головой.
   — Нет. То есть на самом деле вроде бы не видел. Но, понимаешь, такое ощущение, как будто я его знал, то есть вроде видел, но на самом деле не видел, ну, как... ну, ты понимаешь, что я имею в виду.
   — Нет.
   — Ну, как будто я и он уже жили раньше и как будто должны были встретиться, потому что так договорились. Что-то странное.
   — Ничего, теперь мы от него отделались. Больше мы его не увидим, — сказал Солли.
   Спарки недоверчиво покачал головой.
   — Я так не думаю, — проговорил он. — Не думаю.
   Солли был рад снова оказаться в Нью-Йорке. Мальчишка начал вести себя как-то не так. Но эта забастовка пожарных послужила для них призывом. Один хороший куш — и Солли покончит с этим занятием, а мальчишка может хоть до конца жизни поджигать в универмагах тележки, Солли до этого уже не будет дела.
* * *
   Пожары начались в Гарлеме, где группа подростков, решив, что лучший способ улучшить жилищные условия — оказаться на улице, принялась поджигать свои дома.
   Вскоре дома запылали десятками. Из-за отсутствия пожарной команды полицейские пересели в пожарные машины и попытались сами бороться с огнем, после того, как вынудили мэра пообещать им оплатить сверхурочные в тройном размере. Те же самые юнцы, которые устроили большинство из этих пожаров, принимали самое активное участие в их ликвидации.
   В машине Солли Мартина сквозь треск прорывались сводки новостей. Солли выругался.
   Они ехали по Вест-сайдскому шоссе, точнее, по его остаткам. Трудность продвижения по этой скоростной надземной магистрали заключалась в том, что водителю то и дело приходилось с нее съезжать, потому что дорога через каждые шесть-восемь кварталов была заблокирована по причине ее обрушения. Свернув на 11-ю авеню, Солли несколько кварталов проехал по улице, после чего снова выехал на Вест-сайдское шоссе.
   Они ехали на юг, вдоль Гудзона, направляясь в Даунтаун. Солли, взглянув на радио, выругался.
   — Чертовы любители! Если так и дальше пойдет, то нам нечего будет поджигать.
   Спарки, улыбнувшись, указал вперед.
   — Там и для нас кое-что найдется, — сказал он. Соли посмотрел в направлении, куда указывал палец мальчишки, и, поняв, что тот имел в виду, тоже улыбнулся.
   Там, словно два поставленных торчком серебристых блока жевательной резинки, упирались в небо башни-близнецы Всемирного торгового центра — два самых высоких здания в Нью-Йорке.
   — Они сделаны из огнеупоров, — сказал Солли.
   — Мне все равно, — ответил Спарки. — Я могу поджечь все.
   — Тогда они твои, малыш.
* * *
   Когда мэр вернулся в штаб по ликвидации кризисной обстановки, его трясло. Город горел. От Гарлема на севере до Чайнатауна на юге, от реки до реки повсюду вспыхивали пожары. Мэр объявил мобилизацию национальной гвардии; он распорядился привлечь полицейских в качестве пожарных; он призвал горожан организовать самодеятельные бригады для тушения пожаров с помощью подручных средств. Он обратился к работникам санитарной службы. Их лидер спросил мэра, не слишком ли много хочет тот от уборщиков мусора за двадцать девять тысяч в год? Мэр пообещал четырехкратную оплату, и только тогда профсоюзный лидер сказал недовольным тоном, что поговорит со своими людьми и предоставит им самим принимать решение.
   — Может, обратиться к учителям? — спросил мэр. Помощник покачал головой.
   — А почему?
   — Да они даже молоко в классах раздавать не станут. А вы хотите, чтобы пожары тушили.
   — Это могло бы послужить для них приятной возможностью отвлечься от своих занятии, — сказал мэр.
   — Пустая затея, — ответил помощник. — Лучше еще раз напомните губернатору о национальной гвардии.
   Явился полномочный, представитель агентства, ведавшего строительством, а затем и эксплуатацией Всемирного торгового центра.
   Увидев его, мэр расплылся в улыбке.
   — Как наши дела? — спросил он.
   — Плохи наши дела, — ответил полномочный представитель. — И наши, и ваши. Надо поговорить.
   Помощник подождав, когда они отойдут в сторонку, двинулся следом, чтобы принять участие в разговоре.
   — Я только что говорил по телефону с каким-то парнем, — сказал представитель. Это был сильно потеющий, начинающий лысеть человек. — Он угрожает поджечь Всемирный торговый центр.
   — В таких случаях всегда ставят условия, — заметил мэр. — Что он хочет?
   — Десять миллионов долларов.
   — А как вы думаете, это не маньяк? — спросил мэр.
   — Не знаю, что и думать. Но думаю, что нет.
   — И вы намерены ему заплатить? — спросил мэр.
   — Да где же мне взять десять миллионов долларов?!
   Мэр рассмеялся. Из-за резкого снижения доходов от мостов и туннелей, связывавших город с окружающим миром, экономическое положение Всемирного торгового центра оказалось столь же шатким, как и надежды на запасы нефти Саудовской Аравии.
   — Так чего вы от меня хотите?
   Представитель беспрестанно потирал руки, будто пытаясь стереть с них какую-то душевную грязь.
   — Защитите наши здания. За них еще не рассчитались!
   — Ясное дело, — сказал мэр. — И что вы хотите? Я могу выделить вам шесть бойскаутов. Ну, еще, пожалуй, членов Лиги женщин-избирателей. Они могут носить воду в своих записных книжках.
   Его перебил помощник.
   — Мэр, по-моему, вам следует ответить на этот звонок.
   Мэр кивнул.
   — Подождите, — сказал он полномочному представителю и, подойдя к телефону, снял трубку и нажал клавишу.
   — Мэр слушает, — сказал он и, помедлив, ответил:
   — Не делайте этого!
   Посмотрев на своих собеседников, стоявших в углу, он покрутил головой. Затем посмотрел на телефонную трубку, так, будто она неожиданно замолчала.
   — Это ваш поджигатель, — сказал мэр, обращаясь к представителю. — Говорит, что мне уже должно быть об этом известно. Десять миллионов долларов или близнецы расплавятся.
   Помощник сказал:
   — А сможет? Насколько мне известно, эти здания сделаны из огнеупоров.
   — Говорит, что сможет, — ответил мэр и добавил: — Пошлите полицейских на восточный морской терминал, что на Въезде Рузвельта.
   — Зачем? — спросил помощник.
   — Он сказал, что там здание тоже сделано из огнеупоров, и, чтобы показать нам, на что он способен, он его уничтожит.
   Помощник бросился к телефону, схватил трубку и стал звонить.
   Полномочный представитель покачал головой.
   — Нужно прекратить эту забастовку, — сказал он мэру.
   — Ну да. И дать им этот день открытия охоты на оленей?
   — Дайте им хоть самого черта, — ответил представитель. — Дело серьезное.
   — А вы дадите своим полицейским выходной в этот день? — спросил мэр.
   — Меня об этом не просили. А вас просили, — ответил представитель, отирая брови мокрым носовым платком. — Это очень важный момент.
   — Есть вещи и поважнее, — сказал мэр и посмотрел на своего помощника.
   Тот медленно опустил трубку, так, будто не мог поверить в то, что только что услышал, и подошел к мэру. В лице его не было ни кровинки.
   — Худшее, что можно было ожидать? — спросил мэр.
   — Да, — ответил помощник. — Мы опоздали! Полиция говорит, что морской терминал превращен в груду камней. Вспыхнул, как спичка, и горел так жарко, что казалось, будто камни плавятся. Пятеро или шестеро погибли внутри.
   — Уступите, — сказал представитель. — Уступите! Договоритесь!
   — Убирайтесь отсюда! — сказал мэр. — Меня от вас тошнит!
   К полуночи пожары полыхали уже по всему городу, и, когда самолет с Римо и Чиуном заходил на посадку над аэропортом Джона Ф.Кеннеди, им показалось, будто небо над городом сияет.
   Направляясь к машине, взятой напрокат, в Манхэттен, Римо слушал по радио последние известия: "В дело пошла национальная гвардия, губернатор отдал это распоряжение после того, как его в конце концов нашли на открытии новой дискотеки «Бьютифул пипл».
   «Мэр обратился к общественности с призывом встать как один на борьбу с пожарами в городе. „Я верю, что вы откликнетесь“, — сказал мэр».
   «Пресса сообщает, что обе башни Всемирного торгового центра блокированы внутренней полицией, но, по какой причине это сделано, не известно. Никому не разрешается появляться на территории, прилегающей к этим гигантским сооружениям».
   — Что будем делать? — спросил Чиун.
   — Мэр сидит в ратуше, — сказал Римо. — Поедем туда. Похоже на то, что Всемирный торговый центр попал в список этого Спарки.


Глава четырнадцатая


   Спарки совсем сбесился. Солли Мартин понял это, когда ему пришлось вытаскивать мальчишку из морского терминала. Здание рушилось, слышались крики заживо сгоравших людей, а Спарки Мак-Герл хотел остаться там и дождаться приезда полицейских, чтобы превратить их в пепел. Когда Солли тащил его к машине, глаза мальчишки горели неистовством — смертоносным неистовством.
   Мартин двинулся в нижнюю часть города, затем по тоннелю Холланд, ведущему из Нью-Йорка в Джерси-сити. Возле гостиницы «Холидей» они свернули налево и поехали на юг, к центру старого, приходящего в упадок города.
   У сгоревшей ратуши они снова повернули налево и двинулись обратно к Гудзону, за которым виднелся устремившийся в небо Нью-Йорк.
   Биржа, целый день занятая работой с солидными акционерными фирмами и горсткой крошечных котельных, предлагавших свои грошовые акции по телефону клиентам, для которых даже телефон являлся большой роскошью, была темна и пуста. Солли припарковал машину возле деревянного бруса, предназначенного для того, чтобы оставленные машины не могли случайно скатиться в мутные воды Гудзона, который в этом месте был до такой степени загажен, что, прежде чем машина опустилась бы на дно, до которого было не так уж далеко, с нее слезла бы вся краска.
   — Что нам здесь нужно? — спросил Спарки требовательным, раздраженным тоном.
   — Предоставь это мне, — ответил Солли и, достав из-под переднего сиденья фонарик с отверткой, сунул их за пояс. Оба вышли из машины.
   Вход в подземку «Транс-Гудзон», которая проходила под Гудзоном, соединяя порт Нью-Джерси с Нью-Йорком, и находилась на попечении администрации порта, представлял собой обыкновенную деревянную будку. А станция подземки, которая содержалась портовой администрацией под стать всему Нью-Джерси, была, вероятно, самой грязной и запущенной во всех Соединенных Штатах. Создавалось впечатление, будто спускаешься в ствол угольной шахты.
   Будка была заперта. Вывешенная на ней табличка гласила:
   ДВИЖЕНИЕ ПОЕЗДОВ ОТМЕНЕНО. ПОЕЗДА НА НЬЮ-ЙОРК ОТ ДЖОРНАЛ-СКВЕР.
   Через заросшее грязью окно Солли заглянул внутрь. Внутри было темно. Старая обитая железом деревянная дверь легко поддалась, как только Солли сунул в замок отвертку. Они шагнули в темноту.
   Остановились, прислушались. Солли включил фонарик и осветил дорогу. Вниз до самого конца длинного тоннеля шли ступени.
   — Иди за мной, — шепотом проговорил Солли. — И тихо.
   Пройдя три пролета, при этом останавливаясь на каждой площадке и прислушиваясь, они очутились в другом длинном тоннеле. В конце его Солли увидел турникет, означавший вход на станцию метро. Здесь администрация порта доказывала свое право на владение тем, что оставила турникет включенным, и тусклые огоньки монетоприемных автоматов высвечивали вход своим жутковатым сиянием. Солли снова посветил фонарем, и его луч упал на табличку-указатель «ВТЦ — Всемирный торговый центр». Они свернули направо и пошли вниз по другой лестнице. Выйдя на посадочную платформу, остановились. Прислушались.