Страница:
Итак, до смерти Давида во дворце было десять затворниц.
Жизнь только начала потихоньку входить в свое русло, как случилось новое событие. Старейшины севера, из племен Израиля, которые способствовали восстановлению трона Давида, пришли к нему с просьбой решить спор с людьми юга, двух племен – Иудеи и Симеона, – а также левитами – племя, которое постепенно исчезало. Большой зал дворца с трудом вместил всех: многие люди остались за большими кедровыми дверями.
– Почему люди Иудеи участвовали в возвращении царя в Иерусалим, в то время как они первыми и предали его? Как получилось, что они так быстро попали в милость царя? – спросил Хадар Бен Меина, старейшина Нефтали, который был глашатаем людей с севера. Это был маленький человек, полный и красноречивый.
– Царь – из нашего племени, – возразил Тема Саж, который был глашатаем Иудеи, Симеона и Леви. – Разве мы у вас просили что-то? Разве мы добивались милостей, которые предназначались вам? Он из наших, точка, это все!
Ах вот как вы говорите! – возмутился Хадар Бен Меина. – Мы в десять раз больше заинтересованы в том, чтобы Давид оставался на троне! Нас больше, мы старше и более преданны, чем вы! Давид поднял руку.
– Мы все братья перед Господом! – воскликнул он. – К чему эти споры? В день великого праздника мы все будем сидеть друг с другом, и никто не будет важнее другого.
Напрасный труд: ссоры продолжались, во дворце закружился водоворот ругани между людьми с юга и севера, старики грозили узловатыми пальцами, молодые толкали друг друга. Один мужчина сорока лет, смуглый, с отгрызенной бородой, проложил себе дорогу до первых рядов и принялся кричать:
– Для чего нам нужен Давид? Нам нечего делать с сыном Иессея! Свергнем его! Возвращайтесь к себе, люди Израиля!
Это был вениамитянин по имени Схеба Бен Бисхри. Не было ничего удивительного: вениамитяне никогда не были согласны с тем, что Давид, сын Иудеи, отнял трон у Саула, бенжаминита, и всей его семьи.
– Да, он прав, вернемся домой! – кричал другой. – Если предатели имеют здесь столько же прав, что и праведники, нам нечего делать в этом доме!
Ссора обострялась. С одной стороны зала юг и север обменялись затрещинами; с другой движение наметилось у людей Израиля, которые хлынули к двери. Иоав и Амессай встревожились при мысли о драке на выходе и спешили выпроводить зачинщиков.
– Ты никогда не найдешь решения? – крикнул Иоав, обращаясь к царю, когда все ушли. – Почему не проявить больше власти? Если люди с севера отнимут у тебя свою поддержку, царству придет конец!
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – сетовал Давид. – Каждый тянет одеяло на себя, а в день суда есть только праведники.
Но, очевидно, он сознавал, чем угрожало разделение. И он позвал своего племянника Амессая.
– Этот Схеба Бен Бисхри, – сказал он ему, – способен разжечь бунт против меня. Я хочу, чтобы ты поднял армии Иудеи, чтобы они были готовы и чтобы ты вернулся с докладом через три дня.
Амессай вскоре покинул дворец с двумя сотнями людей и верховыми. Один из людей Иоава предупредил его об этом. Иоав спросил, куда поехал Амессай; ему ответили, что он поехал мобилизовать армии Иудеи по приказу царя.
– Вот это царство! – воскликнул в гневе Иоав. – За мобилизацию отвечает изменник! Настало время покончить с этим! Если Давид проводит свое время, прощая изменников, никто ему не будет верен!
Спустя три дня Амессай не вернулся, и Давид начал беспокоиться.
– Поезжай за новостями, – сказал он Эфраиму. – Уж не угодил ли он в ловушку? Воссоединился ли он с Схебой Бен Бисхри? Или мобилизация оказалась тяжелее, чем предвиделась?
Эфраим уехал за новостями, но ничего не узнал. Никто не видел Амессая.
Давид потребовал к себе Абисхая:
– Я хочу, чтобы ты нашел Схебу Бен Бисхри и чтобы ты знал, куда он идет и что делает. Возьми с собой солдат и найди его. Он может доставить больше неприятностей, чем Авессалом. Попытайся помешать ему скрыться в укрепленном городе, откуда он может на нас напасть.
Удовлетворенный решением, принятым монархом, Абисхай уехал с отрядом керетитов и нелетитов под командованием Беная Бен Хойада. Так как он сообщил о задании своему брату Иоаву, тот решил следовать за ним. Он обиделся, что Давид доверял недостойному изменнику Амеггаю больше, чем ему. Два боата ехали по дороге Схеба Бен Бисхри. Приехав в Гаваон, они узнали, что Схеба уже уехал, но что генерал Амессай был еще здесь.
– Где? – спросил Иоав.
– В этот час он, наверное, близ большого алтаря, – ответил ему пастух, который все видел.
– Что делает близ алтаря этот сын исмаелита? – выругался Иоав.
Он привязал поверх платья меч в ножнах, затянул пояс, а сверху накинул плотную тунику. Потом вместе с Абисхаем и другими он забрался на вершину холма, где возвышался большой алтарь.
Дул сильный ветер. Два больших завитка алтаря, казалось, подгоняли облака. Остатки жертвоприношения еще дымились. Амессай со своими людьми Иудеи устроились вокруг.
– Прекрасный способ собирать отряды, – процедил сквозь зубы Иоав. Он направился к Амессаю. – Как дела? – спросил он, когда был в трех шагах от Амазы.
– Все в порядке, благодарю тебя, – ответил Амессай.
Иоав продолжал идти вперед, схватил фамильярным жестом Амессая за бороду, как будто хотел обнять его, вынул свой меч и вонзил его ему в живот. Амессай покатился. Удар, нанесенный снизу вверх, был такой сильный, что внутренности вываливались из живота.
– Одним предателем меньше! – крикнул Иоав. Он наклонился, чтобы вытереть свой меч о плащ Амессая.
Иоав посмотрел на тех, кто его окружал, вызывающе. Он представлял собой сгусток мужества и мести без оттенков.
Иоав сам был похож на меч, которым так мастерски владел. Он оставался бесстрашным, как укоренившийся в почву дуб, когда все собравшиеся на холме бросились к трупу Амессая. Он был их повелителем, но никто не обронил ни слова возражения. Только один из них наклонился, чтобы закрыть глаза своему генералу.
– Те, кто за Давида, следуйте за Иоавом! – крикнул один из лейтенантов Иоава.
Но солдаты не могли оторвать глаз от трупа Амессая. Все это было похоже на ночной кошмар.
Троих заставили завернуть останки в плащ, и они спустились к дороге, где поспешили его похоронить.
– Следуйте за мной! – крикнул Иоав солдатам Амессая и людям Иудеи. – Мы догоним этого изменника Схеба Бен Бисхри.
Преследование злодея – сложная задача. И по определению одного из командиров – это наркотик для мужчин. Все они спустились с холма и присоединились к отрядам Абисхая. Амессай вскоре был забыт. Как когда-то Авенир. Они представляли собой тех, кому понятие чести представлялось острием меча.
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Жизнь только начала потихоньку входить в свое русло, как случилось новое событие. Старейшины севера, из племен Израиля, которые способствовали восстановлению трона Давида, пришли к нему с просьбой решить спор с людьми юга, двух племен – Иудеи и Симеона, – а также левитами – племя, которое постепенно исчезало. Большой зал дворца с трудом вместил всех: многие люди остались за большими кедровыми дверями.
– Почему люди Иудеи участвовали в возвращении царя в Иерусалим, в то время как они первыми и предали его? Как получилось, что они так быстро попали в милость царя? – спросил Хадар Бен Меина, старейшина Нефтали, который был глашатаем людей с севера. Это был маленький человек, полный и красноречивый.
– Царь – из нашего племени, – возразил Тема Саж, который был глашатаем Иудеи, Симеона и Леви. – Разве мы у вас просили что-то? Разве мы добивались милостей, которые предназначались вам? Он из наших, точка, это все!
Ах вот как вы говорите! – возмутился Хадар Бен Меина. – Мы в десять раз больше заинтересованы в том, чтобы Давид оставался на троне! Нас больше, мы старше и более преданны, чем вы! Давид поднял руку.
– Мы все братья перед Господом! – воскликнул он. – К чему эти споры? В день великого праздника мы все будем сидеть друг с другом, и никто не будет важнее другого.
Напрасный труд: ссоры продолжались, во дворце закружился водоворот ругани между людьми с юга и севера, старики грозили узловатыми пальцами, молодые толкали друг друга. Один мужчина сорока лет, смуглый, с отгрызенной бородой, проложил себе дорогу до первых рядов и принялся кричать:
– Для чего нам нужен Давид? Нам нечего делать с сыном Иессея! Свергнем его! Возвращайтесь к себе, люди Израиля!
Это был вениамитянин по имени Схеба Бен Бисхри. Не было ничего удивительного: вениамитяне никогда не были согласны с тем, что Давид, сын Иудеи, отнял трон у Саула, бенжаминита, и всей его семьи.
– Да, он прав, вернемся домой! – кричал другой. – Если предатели имеют здесь столько же прав, что и праведники, нам нечего делать в этом доме!
Ссора обострялась. С одной стороны зала юг и север обменялись затрещинами; с другой движение наметилось у людей Израиля, которые хлынули к двери. Иоав и Амессай встревожились при мысли о драке на выходе и спешили выпроводить зачинщиков.
– Ты никогда не найдешь решения? – крикнул Иоав, обращаясь к царю, когда все ушли. – Почему не проявить больше власти? Если люди с севера отнимут у тебя свою поддержку, царству придет конец!
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – сетовал Давид. – Каждый тянет одеяло на себя, а в день суда есть только праведники.
Но, очевидно, он сознавал, чем угрожало разделение. И он позвал своего племянника Амессая.
– Этот Схеба Бен Бисхри, – сказал он ему, – способен разжечь бунт против меня. Я хочу, чтобы ты поднял армии Иудеи, чтобы они были готовы и чтобы ты вернулся с докладом через три дня.
Амессай вскоре покинул дворец с двумя сотнями людей и верховыми. Один из людей Иоава предупредил его об этом. Иоав спросил, куда поехал Амессай; ему ответили, что он поехал мобилизовать армии Иудеи по приказу царя.
– Вот это царство! – воскликнул в гневе Иоав. – За мобилизацию отвечает изменник! Настало время покончить с этим! Если Давид проводит свое время, прощая изменников, никто ему не будет верен!
Спустя три дня Амессай не вернулся, и Давид начал беспокоиться.
– Поезжай за новостями, – сказал он Эфраиму. – Уж не угодил ли он в ловушку? Воссоединился ли он с Схебой Бен Бисхри? Или мобилизация оказалась тяжелее, чем предвиделась?
Эфраим уехал за новостями, но ничего не узнал. Никто не видел Амессая.
Давид потребовал к себе Абисхая:
– Я хочу, чтобы ты нашел Схебу Бен Бисхри и чтобы ты знал, куда он идет и что делает. Возьми с собой солдат и найди его. Он может доставить больше неприятностей, чем Авессалом. Попытайся помешать ему скрыться в укрепленном городе, откуда он может на нас напасть.
Удовлетворенный решением, принятым монархом, Абисхай уехал с отрядом керетитов и нелетитов под командованием Беная Бен Хойада. Так как он сообщил о задании своему брату Иоаву, тот решил следовать за ним. Он обиделся, что Давид доверял недостойному изменнику Амеггаю больше, чем ему. Два боата ехали по дороге Схеба Бен Бисхри. Приехав в Гаваон, они узнали, что Схеба уже уехал, но что генерал Амессай был еще здесь.
– Где? – спросил Иоав.
– В этот час он, наверное, близ большого алтаря, – ответил ему пастух, который все видел.
– Что делает близ алтаря этот сын исмаелита? – выругался Иоав.
Он привязал поверх платья меч в ножнах, затянул пояс, а сверху накинул плотную тунику. Потом вместе с Абисхаем и другими он забрался на вершину холма, где возвышался большой алтарь.
Дул сильный ветер. Два больших завитка алтаря, казалось, подгоняли облака. Остатки жертвоприношения еще дымились. Амессай со своими людьми Иудеи устроились вокруг.
– Прекрасный способ собирать отряды, – процедил сквозь зубы Иоав. Он направился к Амессаю. – Как дела? – спросил он, когда был в трех шагах от Амазы.
– Все в порядке, благодарю тебя, – ответил Амессай.
Иоав продолжал идти вперед, схватил фамильярным жестом Амессая за бороду, как будто хотел обнять его, вынул свой меч и вонзил его ему в живот. Амессай покатился. Удар, нанесенный снизу вверх, был такой сильный, что внутренности вываливались из живота.
– Одним предателем меньше! – крикнул Иоав. Он наклонился, чтобы вытереть свой меч о плащ Амессая.
Иоав посмотрел на тех, кто его окружал, вызывающе. Он представлял собой сгусток мужества и мести без оттенков.
Иоав сам был похож на меч, которым так мастерски владел. Он оставался бесстрашным, как укоренившийся в почву дуб, когда все собравшиеся на холме бросились к трупу Амессая. Он был их повелителем, но никто не обронил ни слова возражения. Только один из них наклонился, чтобы закрыть глаза своему генералу.
– Те, кто за Давида, следуйте за Иоавом! – крикнул один из лейтенантов Иоава.
Но солдаты не могли оторвать глаз от трупа Амессая. Все это было похоже на ночной кошмар.
Троих заставили завернуть останки в плащ, и они спустились к дороге, где поспешили его похоронить.
– Следуйте за мной! – крикнул Иоав солдатам Амессая и людям Иудеи. – Мы догоним этого изменника Схеба Бен Бисхри.
Преследование злодея – сложная задача. И по определению одного из командиров – это наркотик для мужчин. Все они спустились с холма и присоединились к отрядам Абисхая. Амессай вскоре был забыт. Как когда-то Авенир. Они представляли собой тех, кому понятие чести представлялось острием меча.
Глава 21
ГОЛОВА ЧЕЛОВЕКА
Иоав отправил лазутчиков по всем направлениям с приказом через шесть дней доложить обстановку. Он будет ждать в Гаваоне.
– Я хочу, чтобы вы нашли мне след этого негодяя Схеба Бен Бисхри, – приказал он.
Он стоял в Гаваоне с тремя тысячами человек, и когда Давид послал ему сообщение, упрекая в убийстве Амессая, и приказал вернуться в Иерусалим, он не придал этому никакого значения.
– Скажи царю, что я не вернусь в Иерусалим, потому что, если я это сделаю, это будет стоить ему короны, – ответил он гонцу.
Вечером за скромным ужином, который он делил с Абисхаем, Бенаи, Амхананем, Еффеем, Ионафаном, сыном Схаммаха Харарита и несколькими другими храбрецами, которые были с ним, он возмутился:
– Достаточно причитаний по этим предателям, которым я воздал по справедливости! Царство намного больше, чем Давид, и если он этого не знает, то знаю я!
В Иерусалиме Давид с трудом сдерживал свой гнев, или скорее это делали Авигея, Маана, Вирсавия, Хагит, Эдлах и все остальные женщины, которые волновались за своих сыновей. Они все вместе предстали перед Давидом, и Авигея торжественно обратилась к нему от имени всех:
– Твой единственный оплот против нового изгнания – это Иоав, командир твоей армии. Откажись от него еще раз, и твои сыновья взбунтуются против тебя или погибнут от меча иудеев или филистимлян!
Это был удачный аргумент. Образ одного из сыновей Адонии, Соломона или любого другого, переживающего участь Авессалома, вызвал ужас Давида. Он поднял руки к небу и молил Господа избавить их от этой участи и был согласен на все, что просили эти женщины. Впрочем после своего возвращения в Иерусалим он чаще виделся с женщинами, чем с мужчинами, не по причине любви, так как сезон любви прошел или почти прошел, но потому что они были лучшими советниками, чем мужчины. От следовали за ним, в то время как мужчины были одержимы тщеславием или преследованием больше, чем привязанностью к нему. Их не волновали его горести и его совесть.
В Гаваон лазутчики возвращались один за другим принося разные, но согласованные новости. Этот Схеб; был проныра: он находился одновременно везде. Он проезжал по племенам севера и юга, и в то же время его виде ли в укрепленном городе Абель-Бет-Маака, в Галилее, у реки Иордан. Он воссоединил небольшую армию, ядро которой составил тот же клан Бисхри, и стал быстро ее увеличивать.
– Так будет и дальше, – сказал Иоав, – пока царь решает щадить его.
Они поехали к крепостным стенам, которые возвышались не менее чем на двадцать локтей, а толщина доходила до четырех. Иоав спокойно разбил свой лагерь перед городом и велел срубить и ошкурить деревья, чтобы построить приставные лестницы на вершины крепостных стен. Одновременно он стал их подкапывать, засыпая рвы. Жители были напуганы этими приготовлениями: они не знали нападающих и послали к ним эмиссара, чтобы по крайней мере узнать, в чем дело.
– Скажи твоим согражданам, что я Иоав, генерал Давида, царя Израиля и Иудеи, и что я готовлюсь взять город штурмом.
Эмиссар вернулся в ужасе. Спустя некоторое время на верхушке крепостных стен появилась старая женщина и замахала руками.
– Пойди посмотри, чего она хочет, – приказал Иоав солдату.
– Она хочет говорить с тобой, – вернулся солдат. Иоав подумал минуту, потом подошел к стенам и поднял голову.
– Ты Иоав? – крикнула женщина.
– Да, это я.
– Послушай тогда, что я тебе скажу.
Он ожидал, что лучники появятся внезапно и поразят его стрелами, и отдал приказ своим отрядам быть готовыми к этой неожиданности и передал командование своему брату Абисхаю. Но женщина лишь сказала:
– Мой город самый мирный из всех городов Израиля. Он словно кормилица этого народа, и ты его хочешь разрушить?
– Храни меня Бог! – ответил Иоав изо всей силы своих легких. – Я не хочу разорять твой город. Но здесь находится человек по имени Схеба, сын Бисхри, вениамитянин из страны Эфраим, который поднял бунт против царя Давида. Выдайте мне этого человека, и я сниму осаду.
– Мы пришлем тебе его голову! – крикнула старуха.
Иоав вернулся назад.
Прошло долгое время, когда женщина вновь появилась на крепостной стене и снова замахала руками. Иоав послал солдата. Женщина изо всех сил раскачивала какой-то мешок, в котором находился предмет по размерам больше дыни. Пакет покатился к ногам солдата, который поднял его и отнес к Иоаву. Тот открыл его: это была голова Схебы. Генералы и солдаты собрались вокруг, чтобы рассмотреть ужасный предмет. Он снова завязал тряпки, положил в суму и сообщил, что он снимает лагерь.
– Вот, – сказал он за ужином, – как укрощают мятеж.
История ужаснула Давида, который даже не захотел посмотреть на голову своего врага.
– Я не знал, – сказал он, – что, отсекая голову Голиафа много лет назад, я начал коллекцию!
– Я хочу, чтобы вы нашли мне след этого негодяя Схеба Бен Бисхри, – приказал он.
Он стоял в Гаваоне с тремя тысячами человек, и когда Давид послал ему сообщение, упрекая в убийстве Амессая, и приказал вернуться в Иерусалим, он не придал этому никакого значения.
– Скажи царю, что я не вернусь в Иерусалим, потому что, если я это сделаю, это будет стоить ему короны, – ответил он гонцу.
Вечером за скромным ужином, который он делил с Абисхаем, Бенаи, Амхананем, Еффеем, Ионафаном, сыном Схаммаха Харарита и несколькими другими храбрецами, которые были с ним, он возмутился:
– Достаточно причитаний по этим предателям, которым я воздал по справедливости! Царство намного больше, чем Давид, и если он этого не знает, то знаю я!
В Иерусалиме Давид с трудом сдерживал свой гнев, или скорее это делали Авигея, Маана, Вирсавия, Хагит, Эдлах и все остальные женщины, которые волновались за своих сыновей. Они все вместе предстали перед Давидом, и Авигея торжественно обратилась к нему от имени всех:
– Твой единственный оплот против нового изгнания – это Иоав, командир твоей армии. Откажись от него еще раз, и твои сыновья взбунтуются против тебя или погибнут от меча иудеев или филистимлян!
Это был удачный аргумент. Образ одного из сыновей Адонии, Соломона или любого другого, переживающего участь Авессалома, вызвал ужас Давида. Он поднял руки к небу и молил Господа избавить их от этой участи и был согласен на все, что просили эти женщины. Впрочем после своего возвращения в Иерусалим он чаще виделся с женщинами, чем с мужчинами, не по причине любви, так как сезон любви прошел или почти прошел, но потому что они были лучшими советниками, чем мужчины. От следовали за ним, в то время как мужчины были одержимы тщеславием или преследованием больше, чем привязанностью к нему. Их не волновали его горести и его совесть.
В Гаваон лазутчики возвращались один за другим принося разные, но согласованные новости. Этот Схеб; был проныра: он находился одновременно везде. Он проезжал по племенам севера и юга, и в то же время его виде ли в укрепленном городе Абель-Бет-Маака, в Галилее, у реки Иордан. Он воссоединил небольшую армию, ядро которой составил тот же клан Бисхри, и стал быстро ее увеличивать.
– Так будет и дальше, – сказал Иоав, – пока царь решает щадить его.
Они поехали к крепостным стенам, которые возвышались не менее чем на двадцать локтей, а толщина доходила до четырех. Иоав спокойно разбил свой лагерь перед городом и велел срубить и ошкурить деревья, чтобы построить приставные лестницы на вершины крепостных стен. Одновременно он стал их подкапывать, засыпая рвы. Жители были напуганы этими приготовлениями: они не знали нападающих и послали к ним эмиссара, чтобы по крайней мере узнать, в чем дело.
– Скажи твоим согражданам, что я Иоав, генерал Давида, царя Израиля и Иудеи, и что я готовлюсь взять город штурмом.
Эмиссар вернулся в ужасе. Спустя некоторое время на верхушке крепостных стен появилась старая женщина и замахала руками.
– Пойди посмотри, чего она хочет, – приказал Иоав солдату.
– Она хочет говорить с тобой, – вернулся солдат. Иоав подумал минуту, потом подошел к стенам и поднял голову.
– Ты Иоав? – крикнула женщина.
– Да, это я.
– Послушай тогда, что я тебе скажу.
Он ожидал, что лучники появятся внезапно и поразят его стрелами, и отдал приказ своим отрядам быть готовыми к этой неожиданности и передал командование своему брату Абисхаю. Но женщина лишь сказала:
– Мой город самый мирный из всех городов Израиля. Он словно кормилица этого народа, и ты его хочешь разрушить?
– Храни меня Бог! – ответил Иоав изо всей силы своих легких. – Я не хочу разорять твой город. Но здесь находится человек по имени Схеба, сын Бисхри, вениамитянин из страны Эфраим, который поднял бунт против царя Давида. Выдайте мне этого человека, и я сниму осаду.
– Мы пришлем тебе его голову! – крикнула старуха.
Иоав вернулся назад.
Прошло долгое время, когда женщина вновь появилась на крепостной стене и снова замахала руками. Иоав послал солдата. Женщина изо всех сил раскачивала какой-то мешок, в котором находился предмет по размерам больше дыни. Пакет покатился к ногам солдата, который поднял его и отнес к Иоаву. Тот открыл его: это была голова Схебы. Генералы и солдаты собрались вокруг, чтобы рассмотреть ужасный предмет. Он снова завязал тряпки, положил в суму и сообщил, что он снимает лагерь.
– Вот, – сказал он за ужином, – как укрощают мятеж.
История ужаснула Давида, который даже не захотел посмотреть на голову своего врага.
– Я не знал, – сказал он, – что, отсекая голову Голиафа много лет назад, я начал коллекцию!
Глава 22
СОВЕТ МАТРОН
Воры с удовольствием рассказывают, что вкусна только первая украденная курица. Эта поговорка проверяется и теми, кому нет нужды воровать птицу.
Однажды вечером, в начале зимы, сидя в сумерках в своей комнате перед жаровней и тремя идолами, прислоненными к стене, Давид вспоминал о служанке, которую он заметил среди прислуги Вирсавии. Через разрез платья он увидел маленькую твердую грудь, обратил внимание на гибкость стройных ног, шлепающих старыми туфлями со стоптанными задниками по плиткам, об остальном можно было лишь догадываться. В другое время он взял бы ее в наложницы. Сейчас он мог об этом только думать.
«Возраст», – подумал он про себя философски.
Ему исполнилось шестьдесят лет. Много лун прошло с тех пор, как Давид надел на себя доспехи в последний раз. Это было в сражении с филистимлянами. Казалось, что битвы с ними происходили с первого дня сотворения мира и что в последний вечер иудеи будут вести войну с ними же. Давид хотел в ней участвовать.
Но во время боя закружилась голова, и он упал. Когда он открыл глаза, филистимлянин огромного роста тащил его, ухватив под мышки. Давид стал пленником! Стоял невообразимый шум, но в следующее мгновение он увидел Абисхая, бросившегося на врага и нанесшего удар мечом. Освободившись от похитителя, он снова упал. Звено под командой Бенала поставило его на ноги. Затем его отвели назад, дали напиться воды и посадили. Давид не был ранен, лишь несколько поверхностных царапин.
Лишь одна рана не заживала: он понял, что стал стар для сражений.
– Больше не сражайся! – приказал ему Иоав. – Мы не хотим, чтобы погасла лампа Израиля!
Когда он вернулся в Иерусалим, его десять жен, которых он называл советом матрон, громко закричали, увидев, что его ведет Бенал. Войнам больше не бывать, никогда! Он будет править в своем дворце!
Возраст… В отношении женщин это была только половина причины. Когда он желал дочек пастухов Вифлеема, он поступал как браконьер. Давид желал их, так как они были запретны для него. Он пожелал Мерову и Мелхолу, поскольку они были царскими дочерьми, так же как его пожелал Ионафан, потому что он был сыном пастуха.
Впрочем, для него ни одна женщина не была более недоступной. Если бы он попросил Вирсавию прислать ему служанку, она бы сразу выполнила его желание и была бы рада доставить своему супругу удовольствие, которого у него не было отныне, но которое поддерживало в нем пламя жизни. Может быть, поэтому он и пожелал саму Вирсавию, поскольку она была ему запретна.
В конце концов, подумал он, царствование отняло у него удовольствие жить. Быть царем – это значит быть священником. Царь себе не принадлежит. Он принадлежит народу. Любой половой акт является отныне священным. Чтобы быть хозяином своих желаний, своих удовольствий, чтобы владеть животом женщин, нужно было отречься от престола. Он мог бы попросить прислать ему служанку без имени. Но она бы спала не просто с человеком, а с царем. И в тот момент, когда он раздвинет ноги этой девушки и введет в нее свой член, стиснет руками ее ягодицы, десять его жен и двадцать слуг смогут подумать: «Вот сейчас царь овладевает служанкой». А когда он вернется в свои покои, на нее будут бросать многозначительные взгляды и гадать, сколько продлится новое увлечение царя. Новая беременность в женских апартаментах станет событием.
Такие рассуждения могли бы охладить пыл мужчины, но не Давида: он любил женщин, их гладкие тела, даже ослабевшие с возрастом, их груди, которые не были уже такими упругими, а обвисали под тяжестью собственного веса, мышцы живота становились слабыми, на лицах появлялся второй подбородок… Матери, сестры, супруги, любовницы, наложницы – они утешали, они открывали дверь с безмятежностью ребенка. Но они не могли вернуть его свободу. Они не только заботились о прочности его трона, но и готовы были исполнить любое его желание. Давид был окружен матронами, преданными сводницами, честными, бескорыстными, любящими, но неспособными дать ему вкусить удовольствия запретного плода. С такой же бдительностью, с какой Эфраим контролировал температуру воды в царской ванне, они следили за тем, чтобы свеча царского удовольствия никогда не затухала, поскольку каждый знал, что удовольствие продляет жизнь, а их жизни зависят от его жизни. Но не на этом пламени он бы зажарил украденную птицу. Этой свободой он больше уже не воспользуется.
По правде сказать, Давид лишился ее еще в момент миропомазания старым Самуилом перед старейшинами. Тогда он был вынужден вести войну против Саула, так как тот хотел войны. До того времени Давид жил в довольстве в Гибе, играя на лире, одержимый идеей воевать с филистимлянами, как мальчишки идут охотиться на птиц, окруженный нежностью Ионафана, благоговением солдат, девушек, которые попадались в сети, как счастливые перепелки. Но Самуил назвал его царем, и он стал царем.
Однажды начался голод, поля высохли, в то время как насекомые быстро размножались и поглощали ячмень и чечевицу, салат и фрукты, предназначенные людям. Он спросил Нафана о причинах такой напасти, а Нафан, в свою очередь, богов.
– Грех в стране, – ответил он.
– Чей? – спросил Давид скептически.
– Саула, который убил гаваонитян. Господь дал обещание защищать их. Саул не выполнил обещание Господа.
Давид закрыл глаза.
– Но это было давно. Разве Господь вечно помнит старые ошибки? Разве семья Саула не заплатила за его – Ты спросил меня о причинах голода. Я тебе объяснил. И больше мне сказать нечего.
Давид позвал гаваонитян и спросил их, сердились ли они еще на престол за ошибки предыдущего царя. Они ответили утвердительно, не захотев взять ни золота, ни серебра, ни меди. Они хотели забрать жизни последних потомков Саула. Они назвали их: Армони и Мерибааль, двое детей, рожденных от Риспы, наложницы Саула, и пятерых других, которых Мероба дала своему мужу Адриелю, даже сына Барцилая. С разбитым сердцем Давид позвал Кимхама, которого ему доверил Барцилай, и сказал ему: «Пророк Нафан говорит, что для того, чтобы смыть грех, который является причиной голода в этой стране, надо уничтожить остаток племени Саула». Кимхам обхватил голову руками, он знал, что это значило.
– Не я произнес приговор, не мне исполнять его, и не мне оспаривать то, что сказал пророк, – ответил Кимхам. – Но если нужно принести в жертву моих племянников, то это все равно что принести в жертву моих сыновей.
И он разорвал свои одежды и покрыл голову землей. Давид собрал пятерых детей и выдал их гаваонитянам, напомнив им, что Господь милосерден.
– Кто ты такой, чтобы говорить за богов? – ответили они. – Отдай нам лучше сына Ионафана, живущего у тебя.
– Я поклялся защищать его, – сказал Давид. – Вы не коснетесь и кончиков его волос.
И с дикостью тех, кто верил, что кровь смывает кровь, гаваонитяне сбросили семерых детей со скалы. Риспа, мать двоих детей, легла рядом с трупами и находилась там день и ночь, отгоняя хищных зверей и птиц.
Это было в начале жатвы, и на этот раз урожай был хорошим, потому что Господь, сказал Нафан, снова услышал молитвы царства, но Давид оставался в отвратительном настроении в течение долгих месяцев.
Как царю, ему надо было ненавидеть и убивать. Убивать или позволять убивать других, как было с Авениром, Иевосфеем, Амессаем. И их дети, и внуки, пятеро детей Меробы… Позволить убить плоть своей плоти, как Амнон, как Авессалом. Нужно было любить пресный запах крови и, скрипя зубами, жаждать мести. Нужно было отказаться от прощения, так как царь не должен прощать.
– Я не Давид, – начал шептать он.
Он поднял голову и увидел лишь жаровню и трех богов, которые строго смотрели на него.
– Я не ваша игрушка! – сказал он им.
Он лишь служил инструментом выполнения намерений того, для кого они были посредниками: создать нацию Израиля. Он хотел любить, а производил только принцев.
– Я лишь его служитель, не так ли?
Внутренний голос ему ответил: ты существуешь лишь для него.
Когда-то он ему пел:
Господь повел его сюда, чтобы создать нацию Израиля и Иудеи, и он, Давид, посвятил ему свою жизнь, но никто не был благодарен ему за это. Поколения упрекали его в доброте! Он вздохнул. Он поддерживал себя верой в Господа, а на земле его советчиками были матроны.
И даже когда он думал о служанках, в мыслях его пребывал Господь!
Однажды вечером, в начале зимы, сидя в сумерках в своей комнате перед жаровней и тремя идолами, прислоненными к стене, Давид вспоминал о служанке, которую он заметил среди прислуги Вирсавии. Через разрез платья он увидел маленькую твердую грудь, обратил внимание на гибкость стройных ног, шлепающих старыми туфлями со стоптанными задниками по плиткам, об остальном можно было лишь догадываться. В другое время он взял бы ее в наложницы. Сейчас он мог об этом только думать.
«Возраст», – подумал он про себя философски.
Ему исполнилось шестьдесят лет. Много лун прошло с тех пор, как Давид надел на себя доспехи в последний раз. Это было в сражении с филистимлянами. Казалось, что битвы с ними происходили с первого дня сотворения мира и что в последний вечер иудеи будут вести войну с ними же. Давид хотел в ней участвовать.
Но во время боя закружилась голова, и он упал. Когда он открыл глаза, филистимлянин огромного роста тащил его, ухватив под мышки. Давид стал пленником! Стоял невообразимый шум, но в следующее мгновение он увидел Абисхая, бросившегося на врага и нанесшего удар мечом. Освободившись от похитителя, он снова упал. Звено под командой Бенала поставило его на ноги. Затем его отвели назад, дали напиться воды и посадили. Давид не был ранен, лишь несколько поверхностных царапин.
Лишь одна рана не заживала: он понял, что стал стар для сражений.
– Больше не сражайся! – приказал ему Иоав. – Мы не хотим, чтобы погасла лампа Израиля!
Когда он вернулся в Иерусалим, его десять жен, которых он называл советом матрон, громко закричали, увидев, что его ведет Бенал. Войнам больше не бывать, никогда! Он будет править в своем дворце!
Возраст… В отношении женщин это была только половина причины. Когда он желал дочек пастухов Вифлеема, он поступал как браконьер. Давид желал их, так как они были запретны для него. Он пожелал Мерову и Мелхолу, поскольку они были царскими дочерьми, так же как его пожелал Ионафан, потому что он был сыном пастуха.
Впрочем, для него ни одна женщина не была более недоступной. Если бы он попросил Вирсавию прислать ему служанку, она бы сразу выполнила его желание и была бы рада доставить своему супругу удовольствие, которого у него не было отныне, но которое поддерживало в нем пламя жизни. Может быть, поэтому он и пожелал саму Вирсавию, поскольку она была ему запретна.
В конце концов, подумал он, царствование отняло у него удовольствие жить. Быть царем – это значит быть священником. Царь себе не принадлежит. Он принадлежит народу. Любой половой акт является отныне священным. Чтобы быть хозяином своих желаний, своих удовольствий, чтобы владеть животом женщин, нужно было отречься от престола. Он мог бы попросить прислать ему служанку без имени. Но она бы спала не просто с человеком, а с царем. И в тот момент, когда он раздвинет ноги этой девушки и введет в нее свой член, стиснет руками ее ягодицы, десять его жен и двадцать слуг смогут подумать: «Вот сейчас царь овладевает служанкой». А когда он вернется в свои покои, на нее будут бросать многозначительные взгляды и гадать, сколько продлится новое увлечение царя. Новая беременность в женских апартаментах станет событием.
Такие рассуждения могли бы охладить пыл мужчины, но не Давида: он любил женщин, их гладкие тела, даже ослабевшие с возрастом, их груди, которые не были уже такими упругими, а обвисали под тяжестью собственного веса, мышцы живота становились слабыми, на лицах появлялся второй подбородок… Матери, сестры, супруги, любовницы, наложницы – они утешали, они открывали дверь с безмятежностью ребенка. Но они не могли вернуть его свободу. Они не только заботились о прочности его трона, но и готовы были исполнить любое его желание. Давид был окружен матронами, преданными сводницами, честными, бескорыстными, любящими, но неспособными дать ему вкусить удовольствия запретного плода. С такой же бдительностью, с какой Эфраим контролировал температуру воды в царской ванне, они следили за тем, чтобы свеча царского удовольствия никогда не затухала, поскольку каждый знал, что удовольствие продляет жизнь, а их жизни зависят от его жизни. Но не на этом пламени он бы зажарил украденную птицу. Этой свободой он больше уже не воспользуется.
По правде сказать, Давид лишился ее еще в момент миропомазания старым Самуилом перед старейшинами. Тогда он был вынужден вести войну против Саула, так как тот хотел войны. До того времени Давид жил в довольстве в Гибе, играя на лире, одержимый идеей воевать с филистимлянами, как мальчишки идут охотиться на птиц, окруженный нежностью Ионафана, благоговением солдат, девушек, которые попадались в сети, как счастливые перепелки. Но Самуил назвал его царем, и он стал царем.
Однажды начался голод, поля высохли, в то время как насекомые быстро размножались и поглощали ячмень и чечевицу, салат и фрукты, предназначенные людям. Он спросил Нафана о причинах такой напасти, а Нафан, в свою очередь, богов.
– Грех в стране, – ответил он.
– Чей? – спросил Давид скептически.
– Саула, который убил гаваонитян. Господь дал обещание защищать их. Саул не выполнил обещание Господа.
Давид закрыл глаза.
– Но это было давно. Разве Господь вечно помнит старые ошибки? Разве семья Саула не заплатила за его – Ты спросил меня о причинах голода. Я тебе объяснил. И больше мне сказать нечего.
Давид позвал гаваонитян и спросил их, сердились ли они еще на престол за ошибки предыдущего царя. Они ответили утвердительно, не захотев взять ни золота, ни серебра, ни меди. Они хотели забрать жизни последних потомков Саула. Они назвали их: Армони и Мерибааль, двое детей, рожденных от Риспы, наложницы Саула, и пятерых других, которых Мероба дала своему мужу Адриелю, даже сына Барцилая. С разбитым сердцем Давид позвал Кимхама, которого ему доверил Барцилай, и сказал ему: «Пророк Нафан говорит, что для того, чтобы смыть грех, который является причиной голода в этой стране, надо уничтожить остаток племени Саула». Кимхам обхватил голову руками, он знал, что это значило.
– Не я произнес приговор, не мне исполнять его, и не мне оспаривать то, что сказал пророк, – ответил Кимхам. – Но если нужно принести в жертву моих племянников, то это все равно что принести в жертву моих сыновей.
И он разорвал свои одежды и покрыл голову землей. Давид собрал пятерых детей и выдал их гаваонитянам, напомнив им, что Господь милосерден.
– Кто ты такой, чтобы говорить за богов? – ответили они. – Отдай нам лучше сына Ионафана, живущего у тебя.
– Я поклялся защищать его, – сказал Давид. – Вы не коснетесь и кончиков его волос.
И с дикостью тех, кто верил, что кровь смывает кровь, гаваонитяне сбросили семерых детей со скалы. Риспа, мать двоих детей, легла рядом с трупами и находилась там день и ночь, отгоняя хищных зверей и птиц.
Это было в начале жатвы, и на этот раз урожай был хорошим, потому что Господь, сказал Нафан, снова услышал молитвы царства, но Давид оставался в отвратительном настроении в течение долгих месяцев.
Как царю, ему надо было ненавидеть и убивать. Убивать или позволять убивать других, как было с Авениром, Иевосфеем, Амессаем. И их дети, и внуки, пятеро детей Меробы… Позволить убить плоть своей плоти, как Амнон, как Авессалом. Нужно было любить пресный запах крови и, скрипя зубами, жаждать мести. Нужно было отказаться от прощения, так как царь не должен прощать.
– Я не Давид, – начал шептать он.
Он поднял голову и увидел лишь жаровню и трех богов, которые строго смотрели на него.
– Я не ваша игрушка! – сказал он им.
Он лишь служил инструментом выполнения намерений того, для кого они были посредниками: создать нацию Израиля. Он хотел любить, а производил только принцев.
– Я лишь его служитель, не так ли?
Внутренний голос ему ответил: ты существуешь лишь для него.
Когда-то он ему пел:
Что бы он делал сегодня без Господа? Где бы он находился сейчас?
О Господь, мой Бог, я прибегаю к тебе.
Спаси меня, защити меня от моих преследователей,
Прежде чем они схватят меня за горло, как это делают львы,
И унесут меня по ту сторону надежды…
Господь повел его сюда, чтобы создать нацию Израиля и Иудеи, и он, Давид, посвятил ему свою жизнь, но никто не был благодарен ему за это. Поколения упрекали его в доброте! Он вздохнул. Он поддерживал себя верой в Господа, а на земле его советчиками были матроны.
И даже когда он думал о служанках, в мыслях его пребывал Господь!
Глава 23
ДЕНЬ ТРЕХ ЦАРЕЙ
Самое скверное – это холод. Он проникал в суставы, и они не могли двигаться. Он окутывал ноги и поднимался до ягодиц, он входил в рукава и доходил до плеч. Давиду сделали брака до лодыжек, он постоянно носил мягкие сапоги из барашка обитые изнутри мехом. Еще была изготовлена гигантская жаровня, на которой можно было бы поджарить целого барашка и которая постоянно нагревала комнату. Меха и драпировки покрывали стены, чтобы препятствовать проникновению сырости.
Совет матрон утверждал, что девственница согреет жарче, чем жаровня. Девственницы повышают температуру тела мужчин, девственница, по крайней мере, согреет ложе царя. Старый Эфраим, верный слуга, который служил столько лет и последовал в изгнание за своим царем, уже преодолел горизонт, и его душа отдыхала с праведниками. Его заменили двое мужчин, молодых и сильных, но они не смогли создать комфорт для старика.
– Она позаботится о тебе, – говорили Маана и Вирсавия, сами страдавшие от ревматизма. – А ночью она сделает так, что тебе никогда не будет холодно.
Он кивнул головой. Совет матрон направил гонцов по всему царству найти красивую и умную девственницу, чтобы согреть царя. Их привели множество в Иерусалим, и среди них была красавица из деревни Схунем, что у подножия горы Море, в Галилее. Ее звали Абисхаг.
Израиль больше управлялся администрацией, нежели волей царя. И пришло несчастье. Адония, первый, кто должен был наследовать трон после смерти Авессалома и Амнона, решил воспользоваться до времени своим пракрасота, а он был высокий, сильный с лицом бесстыдной девицы, действовала словно алкоголь, который выплескивали на него зеркала из полированной бронзы. Его титул наследника трона отравлял его, как испарение конопли, которую сжигали в жаровне. Жизнь его походила на рай, где нужно было лишь протянуть руку, чтобы сорвать плоды. И, как Авессалом, он проезжал по стране на колеснице, за которой следовали пятьдесят всадников и еще столько же придворных. Он был как факел, как стяг, развевающийся на ветру, ангельское и блистательное видение!
Дело подготавливалось потихоньку некоторое время, но разразилось так внезапно, что ошеломило Иерусалим и самого Давида.
В воскресенье, ровно в полдень, запыхавшиеся гонцы сообщили, что Адония организовал необычное жертвоприношение быков, овец, телят на алтарь Цохелет, близ Эн-Рожеля, а следовательно, Иерусалима, потом он устроил невиданный праздник. Сто человек! Среди приглашенных были братья, молодые царевичи, командующий армией Иоав, многие лейтенанты, Авиафар и другие священники… И в довершение всего он провозгласил себя царем Израиля и Иудеи!
Один из гонцов прибыл к Нафану.
– Ты видел приглашенных? – спросил Нафан.
– Да, я их видел.
– Был ли там Садок?
– Нет, великого священника Садока там не было. Только Авиафар. Это он короновал Адонию.
– А Ванея, начальник гвардии?
– Тоже нет.
– А храбрецы Рей и Схимей?
– Нет, я их не видел. Иттай тоже там не был.
– А все ли сыновья царя там присутствовали?
– Нет, там не было Соломона.
Нафан завернулся в широкий плащ и направился во дворец. Он велел сказать Вирсавии, что ждет ее в саду дворца. В центре царского городка раскинулся абрикосовый сад. Она пришла без опоздания, опираясь на палку. Приглашение Нафана было исключительным явлением.
– Почему мы встречаемся тайно? – спросила она встревоженно.
– Потому что мы не знаем, какие уши могут нас услышать. Только сегодня Адония провозгласил себя царем в Цохелете.
Она прижала руку к груди.
– Твоего сына Соломона там не было. Он был приглашен?
– Он мне говорил! – воскликнула она. – Соломон не… Это он…
– Давид хочет, чтобы он стал царем, это так? – подсказал Нафан. – Итак, Давид не знает об этом короновании?
– Конечно, нет… Я хочу сказать, я не думаю…
Она положила свою ладонь на руку старца.
– Послушай, – начал он, – нельзя терять ни минуты. Завтра или сегодня вечером Адония вернется в Иерусалим. Для твоей безопасности и для безопасности Соломона я советую тебе сейчас же пойти к Давиду и спросить его, не изменил ли он решения назначить Соломона своим преемником и почему Адония провозгласил себя царем. В этот момент войду я и все расскажу царю.
Минутой спустя Вирсавия стучалась в двери покоев Давида. Ей открыла Абисхаг и впустила ее. Давид, словно сверток одежд, сидел на низком диване, выделялась лишь его белая борода.
– Что случилось? – спросил он, когда Вирсавия бросилась к его ногам.
– Мой царь, не мне ли ты клялся перед Господом, что это твой сын Соломон унаследует трон? Тогда почему сегодня Адония провозгласил себя царем? Он принес в жертву множество баранов, телят, быков. Он пригласил на свой праздник твоих сыновей, за исключением Соломона. Он пригласил Иоава, командующего армией, Авиафара, великого священника, и сто человек! – Она прерывисто дышала. – Это значит, мой царь, если ты отправишься на тот свет, то я и мой сын Соломон обречены!
Давид приподнялся.
– Адония провозгласил себя царем?
– Мой царь, неужели ты думаешь, что я пришла к тебе в столь позднее время, чтобы лгать?
Совет матрон утверждал, что девственница согреет жарче, чем жаровня. Девственницы повышают температуру тела мужчин, девственница, по крайней мере, согреет ложе царя. Старый Эфраим, верный слуга, который служил столько лет и последовал в изгнание за своим царем, уже преодолел горизонт, и его душа отдыхала с праведниками. Его заменили двое мужчин, молодых и сильных, но они не смогли создать комфорт для старика.
– Она позаботится о тебе, – говорили Маана и Вирсавия, сами страдавшие от ревматизма. – А ночью она сделает так, что тебе никогда не будет холодно.
Он кивнул головой. Совет матрон направил гонцов по всему царству найти красивую и умную девственницу, чтобы согреть царя. Их привели множество в Иерусалим, и среди них была красавица из деревни Схунем, что у подножия горы Море, в Галилее. Ее звали Абисхаг.
Израиль больше управлялся администрацией, нежели волей царя. И пришло несчастье. Адония, первый, кто должен был наследовать трон после смерти Авессалома и Амнона, решил воспользоваться до времени своим пракрасота, а он был высокий, сильный с лицом бесстыдной девицы, действовала словно алкоголь, который выплескивали на него зеркала из полированной бронзы. Его титул наследника трона отравлял его, как испарение конопли, которую сжигали в жаровне. Жизнь его походила на рай, где нужно было лишь протянуть руку, чтобы сорвать плоды. И, как Авессалом, он проезжал по стране на колеснице, за которой следовали пятьдесят всадников и еще столько же придворных. Он был как факел, как стяг, развевающийся на ветру, ангельское и блистательное видение!
Дело подготавливалось потихоньку некоторое время, но разразилось так внезапно, что ошеломило Иерусалим и самого Давида.
В воскресенье, ровно в полдень, запыхавшиеся гонцы сообщили, что Адония организовал необычное жертвоприношение быков, овец, телят на алтарь Цохелет, близ Эн-Рожеля, а следовательно, Иерусалима, потом он устроил невиданный праздник. Сто человек! Среди приглашенных были братья, молодые царевичи, командующий армией Иоав, многие лейтенанты, Авиафар и другие священники… И в довершение всего он провозгласил себя царем Израиля и Иудеи!
Один из гонцов прибыл к Нафану.
– Ты видел приглашенных? – спросил Нафан.
– Да, я их видел.
– Был ли там Садок?
– Нет, великого священника Садока там не было. Только Авиафар. Это он короновал Адонию.
– А Ванея, начальник гвардии?
– Тоже нет.
– А храбрецы Рей и Схимей?
– Нет, я их не видел. Иттай тоже там не был.
– А все ли сыновья царя там присутствовали?
– Нет, там не было Соломона.
Нафан завернулся в широкий плащ и направился во дворец. Он велел сказать Вирсавии, что ждет ее в саду дворца. В центре царского городка раскинулся абрикосовый сад. Она пришла без опоздания, опираясь на палку. Приглашение Нафана было исключительным явлением.
– Почему мы встречаемся тайно? – спросила она встревоженно.
– Потому что мы не знаем, какие уши могут нас услышать. Только сегодня Адония провозгласил себя царем в Цохелете.
Она прижала руку к груди.
– Твоего сына Соломона там не было. Он был приглашен?
– Он мне говорил! – воскликнула она. – Соломон не… Это он…
– Давид хочет, чтобы он стал царем, это так? – подсказал Нафан. – Итак, Давид не знает об этом короновании?
– Конечно, нет… Я хочу сказать, я не думаю…
Она положила свою ладонь на руку старца.
– Послушай, – начал он, – нельзя терять ни минуты. Завтра или сегодня вечером Адония вернется в Иерусалим. Для твоей безопасности и для безопасности Соломона я советую тебе сейчас же пойти к Давиду и спросить его, не изменил ли он решения назначить Соломона своим преемником и почему Адония провозгласил себя царем. В этот момент войду я и все расскажу царю.
Минутой спустя Вирсавия стучалась в двери покоев Давида. Ей открыла Абисхаг и впустила ее. Давид, словно сверток одежд, сидел на низком диване, выделялась лишь его белая борода.
– Что случилось? – спросил он, когда Вирсавия бросилась к его ногам.
– Мой царь, не мне ли ты клялся перед Господом, что это твой сын Соломон унаследует трон? Тогда почему сегодня Адония провозгласил себя царем? Он принес в жертву множество баранов, телят, быков. Он пригласил на свой праздник твоих сыновей, за исключением Соломона. Он пригласил Иоава, командующего армией, Авиафара, великого священника, и сто человек! – Она прерывисто дышала. – Это значит, мой царь, если ты отправишься на тот свет, то я и мой сын Соломон обречены!
Давид приподнялся.
– Адония провозгласил себя царем?
– Мой царь, неужели ты думаешь, что я пришла к тебе в столь позднее время, чтобы лгать?