Хорошо, буду ждать, пока она снова придёт в себя.
   Интересно, а что она делает в минуты просветления? Просто лежит? Слушает музыку? Смотрит записи? Читает?
   Ну-ка, ну-ка. Нет, граммы не видно. Зато кристаллов – хоть горстями черпай.
   Целая коробка аудио. И столько же – видео. Интересно: это её собственные или Клиника заботится о досуге своих больных? Что, кстати, вообще потребляют на Эване – в смысле искусств? Есть ли всеобщая классика? Скорее всего, как везде: большая часть записей – продукты современной моды. Дешёвка или рядом с нею.
   О досуге больных заботятся. А о приглашённых врачах? Между работой и сном – чем буду развлекаться лично я? В отеле, в номере, медиа-оборудование имеется, успел заметить. А что в него заряжать? Свои я, к сожалению, забыл взять. По-моему, тут в номере валялось пять или шесть кристаллов – не более. Скудно. Хотя, скорее всего, их можно заказать. За особую плату, естественно.
   А почему бы ни прихватить из этого богатства? По сути, знакомство с такого рода вкусами и предпочтениями больной является частью моей работы. Так что это ни в коем случае не может быть сочтено воровством… – Орлен зачерпнул полную горсть из одной, затем из другой коробки. Уложил в сумку – в разные кармашки, чтобы не путать потом. Когда будет возвращать. – А может, начать прямо сейчас? Для начала – музыку. Очень негромко. Лишь чтобы получить представление. Беру наугад. Заряжаю. Включаю. – Минуту-другую он вслушивался. – А что, интересно. Можно сказать, достаточно своеобразно. Но ты ведь ожидал совершенно другого. Широкого потока, кантилены, скорее, в мажоре: музыка благополучного, одухотворённого мира. А звучит совсем другое: две темы, ни одна не доводится до конца, перебивается другой, прерывается, а через несколько тактов – первая возвращается, силой вытесняя вторую, и снова врывается вторая… Первая тема – мелодичная, спокойная, не помню уж, как это называется у музыкантов. Вторая – рваная, тревожная, пронзительная, синкопированная. Массовая музыка? Вряд ли. Элитарная? Что это: добро и зло? Правда и ложь? Борьба структуры и энтропии? В фонотеке эколога? Ну, а…
   – Вам нравится, доктор?
   Снова спокойный, ясный взгляд. Даже лёгкая улыбка на искусанных губах.
   – Боюсь, я вас основательно напугала, да? Ничего не могу поделать: боль сильнее меня. Когда она врывается, оживает – это больше уже не я, это вопит мясо. Не представляете, как я мечтаю от него избавиться. Верите?
   – Да, Инес. Скажите: а как относятся к вашему желанию родители? Дети? Их мнению мы придаём немалое значение.
   – Никак. Родители отреклись от меня сразу после того, как я… как это произошло. А детей у меня никогда не было. Так что не беспокойтесь, вам не придётся общаться с ними. Родители выдали больнице полную доверенность.
   – Понимаю. Так что же всё-таки тогда случилось?
   – Мне пришлось совершить доброе дело – хотя вам такая характеристика может показаться странной.
   – Откровенно говоря, я не понял.
   – Вся беда в том, что я – лесной человек. Лес – моя любимая среда. Только там я по-настоящему отдыхала. Обретала спокойствие и уверенность в себе.
   – И что же?
   – Уверенности, наверное, оказалось слишком много. Там, в лесу, меня изнасиловали. Вернее, изнасиловал – он был один. Совершенно незнакомый. Сейчас, вспоминая, думаю, что я почему-то сопротивлялась ему не до конца. Знаете, у меня не было постоянного… друга, скажем так. Вообще, секс был для меня как бы на заднем плане, меня всегда считали фригидной. А тут… одним словом, так случилось. Но тем не менее это было насилие. И оргазма я не испытала. Он – да. Я убила его там же, он даже не успел привести себя в порядок.
   – У вас было оружие?
   – Откуда?! У нас не принято иметь оружие, и я никогда не держала ничего такого в руках. Нет, конечно. Но у нас экологи с давних времён обучаются искусству самозащиты. Человека ведь можно убить руками – очень просто. И зверя тоже; нас, собственно, обучали защите от зверей. Но разницы почти никакой. Вам ведь известны такие способы?
   – Нет, – соврал Орлен. – Но вы говорили о добром деле.
   – Конечно. Я ведь избавила его от того, что сейчас испытываю сама. Теперь-то я жалею о своём поступке: он слишком легко отделался. Но, как говорится, содеянного не вернуть.
   – Инес, а вот эта мысль о сделанном вами добром деле – если углубляться в неё, расширять, укоренять – разве не сможет облегчить ваше состояние? Пусть сначала и ненамного, но чем дальше…
   – Доктор, не надо уговаривать меня. Знаете, я пыталась. И, может быть, появлялись какие-то намёки на улучшение. Но почти сразу я поняла: этого не нужно.
   – То есть как? Почему?
   – Допустим, я выжила бы. И даже выздоровела. А потом?
   – Не понимаю, что – потом?
   – Жить в этом мире – убийцей? Вы не представляете, что это такое. Начиная с еженедельных проклятий в храмах, между службой и проповедью. Продолжая тем, что никто не посмеет предоставить убийце работу. Жильё. Не говоря уже об общении. По-вашему, это была бы жизнь?
   – Инес, но ведь существует множество других миров, в которых живут миллионы, миллиарды людей…
   – Конечно. И раньше были люди, по разным причинам покидавшие Эван и искавшие счастье в других мирах. Но не известно ни одного, кто выжил бы там больше одного года. Нет, их не убивали, не преследовали, не чурались, они были неплохо обеспечены. Но – не выживали. Может быть, сказываются наши генетические особенности, несовместимость с теми духовными полями, какие существуют в других мирах? Так или иначе, такие растения, как мы, могут произрастать только здесь. Пересаженные, мы вянем. Я не хочу вянуть. Так что, доктор, не тратьте время попусту.
   Орлен помолчал недолго. Потом проговорил:
   – Ну хорошо. Перейдём к технологии. Инес, как вы хотели бы уйти? Вы уже думали об этом? Сейчас я перечислю вам те методики, какими располагаю, и вы сможете подумать над ними и выбрать то, что больше понравится. Глупо, правда – какая смерть больше понравится? Но иначе не скажешь.
   – А я говорю: освобождение! И думать мне совершенно не о чем – я уже всё решила. Ваше меню мне не нужно.
   – В таком случае, чего вы хотите?
   – Хочу уйти в тишине, слушая музыку, в одиночестве. При этом не сразу: после очередного болевого приступа я приму наркотик и отключусь. Да, в помещении непременно должно быть темно: почему-то я лучше чувствую себя в темноте. Вы из соседнего помещения окликнете меня; убедившись, что я забылась, – включите газ. Вы знаете, какой я имею в виду. Он ведь есть у вас? – В голосе Инес прозвучала тревога.
   – Не беспокойтесь, есть, но для полной уверенности я попрошу ещё и тут, в Клинике. Думаю, мне не откажут.
   – Я уверена, что нет. Как быстро он действует?
   – Для человека достаточно четверти часа. Но для страховки мы берём полчаса. Хотя вообще для операции отводится не менее часа.
   – Вот и прекрасно. Вы убедитесь в том, что я улетела, и сами сможете уйти.
   – Смогу уйти, – механически повторил Орлен. – Итак, мы достигли согласия?
   – Разве у вас возникли сомнения?
   – Нет, ни в коем случае. Просто… полагается закрепить всё официально. Ваше согласие, ваша подпись…
   – Конечно. Я просто забыла – знаете, в этом состоянии какие-то вещи просто выпадают из памяти. Когда ты в сознании, хочешь или нет, но постоянно ждешь нового приступа, ждешь в страхе, иногда до пота – хотя даме и не полагается потеть, да? – Она даже улыбнулась, но было ясно, что на самом деле ей не до этого. – Вот, доктор, пожалуйста, у меня всё готово. Я ведь была уверена, что вы мне не откажете.
   Она сунула руку в тумбочку, вынула две карточки, протянула ему. Орлен взял их, при этом прикоснулся к её пальцам. С трудом сдержал возникшее лёгкое содрогание – от мысли, что ты прикоснулся к человеку, которого не позже чем завтра убьёшь. Всё-таки не каждому дано быть палачом.
   – Это не всё, – сказал он, поскольку действительно было ещё не всё. Из неразлучной сумки он извлёк то, что по традиции называлось диктофоном. Включил. – Сейчас, пожалуйста, повторите вслух ваше согласие, назовите выбранный способ. Можете попрощаться с кем-либо, если есть желание. Записываю.
   – Постойте, доктор. – Она подняла тонкие дуги бровей. – Разве это нужно? Я об этом ничего не слышала, мне не говорили…
   – Таковы правила. Вас не предупредили – ничего удивительного: у вас же нет специалистов в этой области.
   – Доктор, я чувствую – сейчас опять начнётся…
   – Так быстро? Видимо, ваша боль приноровилась к этому наркотику. Ничего, у меня есть с собой новое средство – до ваших мест, наверное, ещё не дошло. Сейчас я заменю флакон…
   – А вдруг будет ещё хуже? Пожалуйста, доктор, не нужно. Я стану сильнее бояться… А знаете – вы её напугали, боль чуть отступает. Ладно, давайте, пока я ещё не начала кричать.
   Орлен поднёс коробочку почти к самым губам Инес. Она послушно повторила всё, что следовало. Орлен выключил запись.
   – Спасибо, Инес. Хотите, чтобы я ещё побыл с вами?
   – Вряд ли смотреть на меня приятно, когда я корчусь и ору. А у вас наверняка есть и другие дела.
   – Ничего особенного. Просто хочу ещё зайти, убедиться в том, что там всё в порядке – ну там, где завтра…
   – Я понимаю. А я вот не хочу этого видеть. Там вряд ли весело – а мне хочется уйти, сохраняя в памяти что-нибудь приятное. Хотя бы эти цветы – это от администрации, очень благородно, правда? Хотя меня считают преступницей, они всё же мне сочувствуют, жалеют…
   – Вам трудно не посочувствовать. Я их понимаю.
   – Прощайте, доктор, – произнесла Инес. – Значит, в восемь вечера. Господи, ещё так долго… Больше не увидимся. То есть вы меня наверняка увидите – вам ведь придётся вместе с другими констатировать факт. А вот я вас – нет. Знаете, а вы мне понравились. Так что даже немного жаль… Идите, доктор, уходите поскорее.
 
 
   Он и в самом деле ушёл. Направился в административный корпус: полагалось отчитаться в результатах уходящего дня. Главный врач встретил его приветливо. Выслушал с интересом. Сказал:
   – А вы действительно не теряете времена даром, доктор. Итак, можно надеяться, что печальное событие произойдёт завтра?
   – Есть все основания надеяться, – кивнул Орлен. Лицо его выразило приличествующую случаю печаль. – Так я могу рассчитывать на лишний баллон?
   – Его доставят уже сегодня. И подключат.
   – Заранее благодарю. Сейчас, с вашего разрешения, хотелось бы осмотреть то помещение, где мне предстоит работать. Так сказать, освоиться там. Чтобы завтра не терять времени напрасно. Вы не возражаете?
   – Что вы, напротив. Вы могли заметить маленький одноэтажный корпус – позади главного, в отдалении. Вообще-то это наш морг, но два помещения там предназначены именно для такой работы, как ваша. Их полагается иметь, хотя я уже и не помню, сколько лет они не используются по назначению. Боюсь, что наши хозяйственники превратили их в кладовку. Я, правда, приказал навести порядок, но если там и окажется что-то лишнее, простите великодушно.
   – Что вы, я никому ничего не собираюсь докладывать.
   – Ключ возьмите у секретарши. Да, если нужно ещё что-нибудь – не стесняйтесь, говорите. Любое содействие…
   – Благодарю вас, доктор. Мне ничего более не… впрочем…
   Эта мысль промелькнула в сознании в последнее мгновение. Почему бы и не воспользоваться любезностью? Своими средствами до Середины, до своей конторы, не достучаться – тут нужна вневременная связь, а на уровне мобильных устройств она ещё не осуществляется, только со стационарных установок. А связь нужна, хотя бы на минуту-другую: не исключено, что ожидаемая информация на его адрес пришла именно сейчас, когда сам он – далеко-далеко. Он ведь собирался, выйдя отсюда, навестить местный центр ВВ-связи и заказать разговор. Но и отсюда наверняка можно связаться?
   – Впрочем, если вас не слишком затруднит…
   – С радостью – если это в наших силах.
   – Дозвониться по ВВ, хотя бы на несколько секунд, до Середины, до моего департамента. Просто узнать, как там дела. Не требуется ли моё присутствие. Ну и сориентировать их – когда смогу вернуться на работу.
   – Нет ничего проще. С удовольствием окажу вам столь пустяковую услугу. Даже не выходя отсюда. Прошу вас. Вот этот аппарат – голубой. Позвольте, я наберу, мне это привычно. Итак?
   – М-сер-18609-ТД-3234.
   – Момент… Если только прохождение… Всё в порядке, ура. Говорите.
   – Алло, Комитет добрых услуг, эвтанат?
   – Слушаю вас. Доктор Кордо, это вы? Очень кстати.
   – Хела, вы? Целую ручку. У меня всё в порядке, лучше не бывает, рассчитываю вылететь послезавтра утром. Доложите начальству. Хела, и посмотрите, пожалуйста, есть почта на моё имя? Посмотрите очень внимательно.
   – Я всегда внимательна, доктор. На ваше имя – одно поступление. ВВ, конфиденциально.
   – Сделайте одолжение: вскройте и огласите.
   – Но, доктор, это конфи…
   – Я настаиваю.
   – Как вам будет угодно. Вскрываю…
   Орлен покосился на главврача. «Нет, он и не собирается выходить. Дефицит деликатности. Ну и чёрт с ним. Улыбнись ему – в знак того, что от друзей не бывает секретов».
   – Да? Что там?
   – В общем, ничего, что я могла бы понять. На ваше имя. Текст: «Место ГД 97». На месте подписи – буква «О». Или ноль. Или просто кружок. И ещё – три плюса. Один за другим. Больше ничего. Вам это говорит что-нибудь?
   «Хела. Болтушка. Женщина, что же удивляться».
   – Благодарю, я записал. На досуге буду разбираться в этой загадке. Ещё раз целую. Не пытайтесь увернуться. До приятной встречи!
   – Доктор, опять вы…
   «Достаточно. Связь прервать. Всё».
   – Весьма благодарен вам, доктор. Ну что же, до завтра?
   – До завтра. Отдохните, развлекитесь как-нибудь. Нельзя допускать, чтобы мрачные мысли завладевали нами. Помните, что все наши дела направлены на благо. Если вам не по себе, советую зайти в храм, послушать закатную службу – знаете, великолепно успокаивает, вселяет оптимизм. Один из храмов вам как раз по дороге, если пойдёте пешком. А если машиной – то водитель с удовольствием отвезёт вас и в кафедральный, там великолепные орган и хор…
   – Спасибо за совет. Обязательно воспользуюсь им.
 
 
   «И в самом деле, похоже на кладовку. Сколько хлама ещё осталось», – думал Орлен, осматривая оба небольших помещения в самом конце коридора. Картонные и пластиковые коробки, старые хирургические инструменты, контейнеры с пустыми флаконами из-под медикаментов, садовый инвентарь, две кучи тряпья: отслужившие простыни, наволочки, халаты, бахилы, прочая дрянь, подлежащая сдаче или уничтожению – эти мероприятия тут наверняка проводились не чаще двух раз в год. «Инес права – тут лучше умирать в полной темноте. Ещё лучше бы, конечно, вообще здесь не умирать…» – Он отогнал нахлынувшую было жалость. Из процедурной, так именовалась, судя по табличке, эта комната, перешёл в другую – аппаратную. Здесь мусора было чуть меньше, зато хранился изрядный запас ваты, бинтов – всего такого, ещё в аптечной упаковке. Зато аппаратура, похоже, была в полном порядке, включая монитор, – камеру Орлен ещё раньше заметил в процедурной. Включил – работает.
   «Хотя вообще-то они ни к чему, в темноте и камера мало что увидит. Переживём. Редуктор новенький, ожидает, когда к нему подключат баллон, кран на пульте готов повернуться на нужный угол. Ничего, работать можно. Стульчик перед пультом могли бы поставить и не такой древний, протёртый, как говорится, до костей. Не заменили – нас тут не любят, хотя и стараются не показать. А где нас любят? Кого – нас? Эвтанаторов, конечно. Место для второго баллона есть? Есть, предусмотрено. Проектировалось это, можно подумать, в расчёте на поточную деятельность. Проект стандартный, так что ничего удивительного.
   Кстати, интересно: а какова тут смертность? По условиям жизни, должна быть небольшой. Не воюют, не убивают, не голодают, климат здоровый…»
   Он подумал об этом потому только, что, уже уходя, поравнялся с дверью морга. Любопытство одолело. Он постучал, ответа не получил. Нажал на ручку. Дверь отворилась. Как и в тех комнатах – естественно, никаких окон, тьма кромешная. Нашарил выключатель. Здесь мусора не было. Два стола для секции, в стороне тумбочка со светильником, стул – белизна и хром. Две длинные стены, слева и справа, напоминали багажные автоматические камеры, только более просторные. Не слишком ли много? Хотя – много или мало, но температура поддерживается, как и полагается, морозная. Тут ещё не так, а в лотках, за этими дверцами – страна вечного холода.
   Орлен не удержался, отворил ближайшую нижнюю дверцу. Наполовину выдвинул пустой лоток. Дохнуло морозом. Брр… Задвинул. Захлопнул. И заторопился к выходу – к свету, теплу, жизни.
 
 
   До гостиницы Орлен решил пройтись пешком. Пешие прогулки, в отличие от механизированного передвижения, успокаивают, помогают прийти в себя. Хотя никаких особенных волнений, собственно, и нет: всё в порядке. Правда, полученное сообщение требуется ещё расшифровать. Это можно отложить на время перед сном: текст простой, код известен, а воспользоваться сообщением всё равно можно будет лишь после возвращения на Середину. Улицы тут хорошо освещены, прохожие вежливы, улыбчивы, по облику – довольны жизнью, витрины интересны. Кстати, не видно никакой полиции – это говорит о спокойной, безопасной жизни. Хотя в какую-то секунду Орлену почудилось, вернее, не почудилось даже, а просто возникло на миг знакомое ощущение где-то в затылке – пасут. Но лишь на миг. Тут можно было расслабиться, и старые, подавленные ощущения, пользуясь такой возможностью, вылезли на волю. Нет, ерунда.
   «Вообще, неплохой мир Эван, надо сказать. Если когда-нибудь стало бы возможным выбирать, где осесть надолго, он мог бы стать одним из номинированных.
   Хотя придёт ли такое время? Что-то сомнительно.
   Бедная женщина – Инес. Её искренне жаль. Могла бы ещё жить, и даже счастливо, если бы не…
   Нет. Вот об этом думать не надо. Может, и в самом деле зайти в храм?
   Наверное, стоило бы. Но заранее ведь не скажешь: найдёшь ли там душевное успокоение или, наоборот, поднимется волна сомнений, упрёков самому себе?»
   И всё же он свернул к ярко освещённому входу. Приближаясь, оценил архитектуру: весьма современная, во всяком случае – для неспециалиста. Архитектором Орлену быть ещё не приходилось. Если никогда и не придётся – он переживать не станет. Приедается не только однообразие – порой и разнообразие тоже. Вот и теперь: долго ли ещё придётся оставаться эвтанатором? Вряд ли. А кем предстоит сделаться? Этого и сам Ноль не знает…
   «Отвлекись. Загляни внутрь, в храм? Полно народу. Кажется, присесть будет некуда. Кстати, ритуал, похоже, завершён – идёт проповедь. Прекрасная акустика тут – у самого входа слышно великолепно. О чём поучение?»
 
   …И недаром сказано в главе восьмой, «Прощение», что причинивший смерть не обретёт прощения ни в сём мире, ни в горнем, ни сочувствия, ни помощи, ни любви, но будет проклят, отлучён и отвергнут и окончит жизнь свою в мучениях неописуемых; и всякий, кто дерзнёт облегчить его страдания, будет наказан тою же казнью, будь он родным, или близким, или другом, или соседом, или не признающим нашего учения случайным прохожим, эваном или чужим, облегчающим муки смертоубийцы с умыслом или случайно, будет наказан тою же казнью, сказано в главе восьмой…
 
   «Очень любопытно, – думал Орлен, поворачиваясь, чтобы продолжить путь к гостинице. – Как же у них тут врачи ухитряются давать страдальцу наркотики – и не попадать в отверженные? А хотя что удивительного? Существует, надо полагать, своя система отпущения грехов, такие существуют всегда и везде – хотя и не для всех. Недаром же среди принимавших меня был и иерарх. Наверняка существует какой-то конкордат между наукой, в данном случае медицинской, и вероучением. Компромисс. Потому что врачи ведь и духовникам нужны. Все миры полны условностей.
   Постой, а не кажется ли тебе, что сам ты являешься – как он там говорил? – «чужим, с умыслом облегчающим муки», с одной стороны, да ещё и смертоубийцей – с другой? Не стоит ли тебе заблаговременно позаботиться об адвокате?»
   Так он рассуждал, впрочем, не серьёзно. Ладно, сутки с небольшим он тут ещё пробудет – и распрощается навсегда. Мир хороший, но на любителя.
   И всё же какое-то смущение возникло в душе. Орлен принялся гнать его, проходя мимо строящегося, достаточно высокого дома уже без лесов. Задрал голову – наверху роились огоньки, то ли сварка, то ли… он не придумал, что ещё – да и какая разница? На его настроение это не повлияет никак.
   Надо развлечься, надо. Другой бы на его месте снял женщину. Но его отношение к ним оставалось прежним, даже когда он жалел Инес или кокетничал с Хелой, секретаршей. Нет, нет. В его жизни была одна женщина, навсегда вытеснившая всех других. Была. И есть. Если она вообще есть, конечно.
   Есть. В это Орлен верил так же истово, неопровержимо, как в Творца.
   Что можно предпринять ещё? Визия? Театр?
   Он остановился перед тумбой информатора, загрузил театральный репертуар. Ничего знакомого, видимо, всё здешнее, национальное. Две дюжины театров, столько же спектаклей. Хотя нет – один отменён. В театре «Тайна» представление драмы Лека Сима «Другая» (никогда в жизни не слышал) вследствие болезни исполнительницы главной роли Эвилы Рут отложено на одну неделю и заменено на… Тут же, для встревоженных поклонников дивы, медицинская справка о самочувствии актрисы: «катар верхних дыхательных путей в лёгкой форме». И даже небольшой – три на четыре – портретик.
   Ничего, милая мордашка. Во всяком случае, то, что позволяет разглядеть вуалетка. Ещё одна женщина. Тьфу.
   Нет, ни одно название не вызвало в душе хотя бы лёгкого отклика. Да и вообще… добираться до театра, сидеть там, душой ощущая мощный прессинг со стороны прочей публики? Слушать монологи и реплики, произносимые с эванским акцентом, весьма, надо сказать, провинциальным? Нет. Как-нибудь в другой раз. Тем более что вот и Эвила Рут больна. Желаю тебе выздоровления, неведомая Эвила, и катись ты – знаешь куда?»
   В конце концов Орлен оказался, конечно, в отеле, в своём номере. Тут его никто не потревожит и можно будет по-настоящему расслабиться. Разделся. Принял душ. Заказал ужин: почувствовал вдруг, что хочет есть. Ничего удивительного: нервов сегодня, при внешнем спокойствии, потрачено немало. Надо восстанавливать силы.
   Поужинал с удовольствием. Что дальше? Для сна ещё не созрел. Ага: кристаллы, позаимствованные в Клинике. Надо надеяться, Инес не спохватилась – а с утра он их вернёт, передаст хотя бы через ординатора или сестру. Может, среди записей что-нибудь да привлечёт его внимание?
   Он вытащил видеокристаллы из сумки. Дал увеличение, читая этикетки.
   «Нет, пустое дело. Всё незнакомо, а хочется сейчас чего-то давно и хорошо известного, способного вызвать хорошее настроение и стабилизировать его…
   Ха-ха. Только посмотри: и здесь – «Другая». С той же Эвилой Рут. Надо воспринимать это как сигнал? Нет, конечно. Местная продукция, наверняка и другие названия совпали бы – и на кристаллах, и в информе, – если бы я их запомнил. Но только это удержалось в памяти. Ладно, Эвила, выходит, моя судьба – провести этот вечер с тобой. С благодарностью за твоё физическое отсутствие. – Он включил плеер. Но задумался. Всё-таки необходим определённый порядок. У тебя – нерасшифрованная информация. А между прочим, обозначена она как три – не плюса, конечно, милая девушка, а три креста, что можно перевести на общеупотребимый язык, как «срочно, срочно, ещё срочнее!». Разберись прежде с сообщением, а уж потом…
   Разбираться недолго. Стало известным – или хотя бы предполагаемым – местонахождение человека, которого… ну, того самого человека. Назови же имя, не бойся! Катерины Гай, вот чьё. Какое же названо место? «ГД 97». Понятно. ГД – это Главный Договор, на котором основано само существование Галактического Союза. Там, кроме всего прочего, имеется список входящих в Союз миров. Он постоянно пополняется. В начале их было, помнится, сорок семь. Но это давным-давно. Сейчас уже, кажется, сто двадцать с чем-то. А девяносто седьмой мир, это… Память, продемонстрируй. Чёрт: когда надо, тебя не дозовёшься. Ну и не надо. Текст ГД по закону должен иметься в любом жилище, конторе, заведении, полицейской директории, больнице, магазине и, естественно, в отеле. В каждом номере. Рядом с Вероучением. Значит, и здесь. В столе. Или тумбочке. Ну-ка…
   В тумбочке. Издание прошлого года. Прелестно. Раскроем. Какой из миров занесен сюда под номером девяносто седьмым?
   Просто и красиво: мир Эван.
   Срочно, срочно, ещё срочнее. Ноль – отправитель – имел в виду: скорее на Эван!
   А это сделано заблаговременно – хотя совсем по другому поводу.
   Ну что же, отъезд откладывается. Если даже местное начальство этому воспротивится. Придётся просто в очередной раз изменить свой статус. Привычное дело. Но у меня ещё есть время, больше суток.
   Вот сейчас мы и займёмся разработкой плана действий на эти сутки. Прекрасная форма для отдыха: строить планы. Всё равно что решать кроссворды. Или раскладывать пасьянсы. А фильм посмотреть так и не получится. Наверняка там обычная ерунда. Выключить». – Он протянул руку. Невольно бросил взгляд на экран.
   Рука застыла в воздухе. И медленно поползла обратно. Как уползающая в нору раненая змея.
   Потому что на экране прозвучал вопрос. Спрашивал пожилой мужчина, судя по одежде – служитель здешней церкви. Отвечала женщина. Орлен только сейчас стал их слышать, отвлекшись от информации.