Страница:
– Только после вас, – отказался Ястреб. И объяснил: – Я тут просто заблужусь. У меня совершенно отсутствует чувство ориентации. Не дал бог.
Послушник Ридан едва заметно покачал головой – то ли в знак сочувствия такой обделенности гостя, но, может быть, просто не одобряя употребления имени божия по столь незначительному поводу. Затем движение это перешло в кивок – в знак согласия с приведенным аргументом. Он повернулся и такими же мелкими шагами, какими приближался, направился туда, где, видимо, располагалось его рабочее место. «Эк он семенит», – мельком подумал Ястреб. Но другая мысль, более важная, не позволила и дальше рассуждать о походке архивного служителя.
Что же было в этой интонации Исиэля? Вот какой вопрос не давал покоя Ястребу в те секунды, пока он следовал за послушником, отставая шагов на пять, чтобы держать его фигуру в поле зрения, – не потому, что была в том потребность, но опять-таки по привычке, превратившейся в рефлекс. «Что, у бывшего коллеги сменилась ориентация? И именно по этой причине он решил уйти из Службы? Или даже не сам решил… А в монастырях, помнится, такой грех всегда присутствовал, более или менее, как, скажем, в тюрьме и вообще везде, где масса состоит только из представителей одного и того же пола. Ай да библиотекарь!.. А хотя – это уж никак не мое дело. Его проблемы. И, разумеется, этого юноши. Вообще, тут надежно, однако по части утех, особенно плотских, – полный провал. Можно только посочувствовать.
Как и тебе самому, – мысль тут же перескочила на другое. – Ты не монах вроде бы, а по этой линии ничем от них не отличаешься. Только что мальчиков не любишь, а вот женщину – любил бы, конечно, если бы – если бы нашел такую. Ту самую – свою половинку, как полагали в древности.
Да вот…»
– Садитесь, пожалуйста. – Голос послушника, высокий, почти мальчишеский, заставил Ястреба отвлечься от сексуальной темы. – Чем могу быть вам поле… полезен?
Ястреб послушно сел на указанный ему старинный высокий табурет – «Словно в баре перед стойкой», – мелькнуло не к месту. Послушник отступил почему-то на два шага – словно слишком малое расстояние от мирянина несло в себе некую опасность.
– Простите, вы не могли бы снять этот ваш капюшон? Я как-то не привык…
Отрицательное движение головой:
– Не имею права. Условия моего послушания не допускают подобного – в присутствии мирянина. Итак?
– Ну, раз уж правило такое… Значит, так. Мне нужно…
Ястреб быстро изложил свое дело. Архивный послушник не выказал ни удивления, ни… вообще ничего. Дослушав, кивнул:
– Благоволите обождать. Я принесу.
– Еще мгновение. Не могли бы вы объяснить – чем это тут пахнет? Здесь даже сильнее, чем там, у входа?
Казалось, юноша на миг смутился – судя по тому, что ответ послышался не сразу:
– Не знаю… По-моему, здесь ничем не пахнет. Но у меня с обонянием то же, что у вас с ориентированием: его просто нет. Увы. Правила копирования вам известны?
– Да, отец Исиэль объяснил.
– Я должен буду следить за тем, чтобы вы их не нарушали.
– Понимаю. Хорошо, несите, – проговорил Ястреб, готовя к действию свою портативную аппаратуру.
Послушник стал подносить коробки – одну за другой, неспешно. И хотя Ястреб протягивал руки, чтобы принять каждую, Ридан, как бы не замечая их, проносил свой груз мимо и опускал на стол на дальнем его конце, так что приходилось тянуться, чтобы приблизить материалы к себе.
– Да вы что – боитесь меня, что ли? – не выдержал Ястреб. – Я не кусачий.
– Это – последняя. – Ридан положил толстую папку на принесенный перед тем короб, отошел в дальний угол и застыл там, не двигаясь и даже, могло показаться, не дыша.
Глава 13
Глава 14
Послушник Ридан едва заметно покачал головой – то ли в знак сочувствия такой обделенности гостя, но, может быть, просто не одобряя употребления имени божия по столь незначительному поводу. Затем движение это перешло в кивок – в знак согласия с приведенным аргументом. Он повернулся и такими же мелкими шагами, какими приближался, направился туда, где, видимо, располагалось его рабочее место. «Эк он семенит», – мельком подумал Ястреб. Но другая мысль, более важная, не позволила и дальше рассуждать о походке архивного служителя.
Что же было в этой интонации Исиэля? Вот какой вопрос не давал покоя Ястребу в те секунды, пока он следовал за послушником, отставая шагов на пять, чтобы держать его фигуру в поле зрения, – не потому, что была в том потребность, но опять-таки по привычке, превратившейся в рефлекс. «Что, у бывшего коллеги сменилась ориентация? И именно по этой причине он решил уйти из Службы? Или даже не сам решил… А в монастырях, помнится, такой грех всегда присутствовал, более или менее, как, скажем, в тюрьме и вообще везде, где масса состоит только из представителей одного и того же пола. Ай да библиотекарь!.. А хотя – это уж никак не мое дело. Его проблемы. И, разумеется, этого юноши. Вообще, тут надежно, однако по части утех, особенно плотских, – полный провал. Можно только посочувствовать.
Как и тебе самому, – мысль тут же перескочила на другое. – Ты не монах вроде бы, а по этой линии ничем от них не отличаешься. Только что мальчиков не любишь, а вот женщину – любил бы, конечно, если бы – если бы нашел такую. Ту самую – свою половинку, как полагали в древности.
Да вот…»
– Садитесь, пожалуйста. – Голос послушника, высокий, почти мальчишеский, заставил Ястреба отвлечься от сексуальной темы. – Чем могу быть вам поле… полезен?
Ястреб послушно сел на указанный ему старинный высокий табурет – «Словно в баре перед стойкой», – мелькнуло не к месту. Послушник отступил почему-то на два шага – словно слишком малое расстояние от мирянина несло в себе некую опасность.
– Простите, вы не могли бы снять этот ваш капюшон? Я как-то не привык…
Отрицательное движение головой:
– Не имею права. Условия моего послушания не допускают подобного – в присутствии мирянина. Итак?
– Ну, раз уж правило такое… Значит, так. Мне нужно…
Ястреб быстро изложил свое дело. Архивный послушник не выказал ни удивления, ни… вообще ничего. Дослушав, кивнул:
– Благоволите обождать. Я принесу.
– Еще мгновение. Не могли бы вы объяснить – чем это тут пахнет? Здесь даже сильнее, чем там, у входа?
Казалось, юноша на миг смутился – судя по тому, что ответ послышался не сразу:
– Не знаю… По-моему, здесь ничем не пахнет. Но у меня с обонянием то же, что у вас с ориентированием: его просто нет. Увы. Правила копирования вам известны?
– Да, отец Исиэль объяснил.
– Я должен буду следить за тем, чтобы вы их не нарушали.
– Понимаю. Хорошо, несите, – проговорил Ястреб, готовя к действию свою портативную аппаратуру.
Послушник стал подносить коробки – одну за другой, неспешно. И хотя Ястреб протягивал руки, чтобы принять каждую, Ридан, как бы не замечая их, проносил свой груз мимо и опускал на стол на дальнем его конце, так что приходилось тянуться, чтобы приблизить материалы к себе.
– Да вы что – боитесь меня, что ли? – не выдержал Ястреб. – Я не кусачий.
– Это – последняя. – Ридан положил толстую папку на принесенный перед тем короб, отошел в дальний угол и застыл там, не двигаясь и даже, могло показаться, не дыша.
Глава 13
Исиэль спустился за Ястребом, как и обещал. Когда они, попрощавшись с юным послушником, вернулись из подземного лабиринта, в котором хранилось архивное богатство Обители, отец Исиэль, облегченно вздохнув, отворил одну из книжных полок, оказавшуюся фальшивой, достал внушительную бутылку и два стаканчика:
– Не откажешься?
Ястреб не отказался. Отсалютовав друг другу, выпили. Отец-библиотекарь промолвил:
– Далеко ушла электроника за последние годы…
Он имел в виду ту технику, которой Ястреб воспользовался для копирования документов.
– Ты, наверное, давно ушел из Службы?
Он намеренно обратился к монаху на «ты»: дал тем самым понять, что признает в нем своего. В Службах на «вы» обращались к начальникам и подчиненным, но не к равным.
Глаза под капюшоном усмехнулись:
– Разве из Службы уходят?
Ястреб улыбнулся в ответ: да нет, разумеется, куда из нее уйдешь? Кроме крематория, конечно. Вслух же произнес:
– Отец Исиэль, могу я тут у тебя на несколько минут расслабиться?
Была половина четвертого утра, и раут, интересовавший его, сейчас должен был находиться в самом разгаре.
– Ну конечно же, сын мой. – Исиэль понимающе кивнул. – Я тебе помешаю? Могу и выйти.
– Вовсе нет.
– Тогда займусь своими заботами. Я не стану шуметь: мои дела делаются тихо.
Он уселся за стол и зашелестел какими-то бумагами.
Ястреб закрыл глаза, чтобы через несколько секунд увидеть мир уже взглядом Смоляра.
И как раз угадал. Потому что первым, кого он увидел, был сам Президент Стойк. Именно с ним разговаривал сейчас наблюдаемый.
По-прежнему Ястреб ни слова не слышал, прочесть же что-нибудь по губам не удавалось, хотя язык на сей раз наверняка был понятным, своим. На уровне рта Президент удерживал высокий, почти полный коричневатой жидкости стакан, сквозь который не было видно совершенно ничего. Зато глаза над стаканом были видны прекрасно. Сейчас они смотрели прямо в глаза Ястребу – то есть, конечно же, Смоляру. И Ястреб подумал, что во взгляде этом можно прочесть куда больше, чем удалось бы понять из слов, даже если бы они вдруг оказались слышимыми. Это был очень интересный взгляд.
И в самом деле. Лицом к лицу стояли два давних заклятых врага, два соперника, конкурента, наверняка ничего в жизни не желавшие сильнее, чем скорой и бесповоротной кончины нынешнего собеседника. Разумеется, это не должно было выражаться в словах, которыми они сейчас обменивались; но это никак не могло не отразиться в их взглядах. Подлинный обмен мыслями мог в этой обстановке происходить лишь при помощи взглядов; наши глаза не подчиняются ни политесу, ни протоколу, как не подчиняется ему душа, в отличие от привычного к повиновению тела. И как бы ни старались смертельные враги, глаза вынуждены были – пусть только мгновениями – говорить правду, ненависть должна была вспыхивать в них, как молния в ночном мраке. Это Ястреб и ожидал увидеть.
Но не увидел. Потому что этого и не было в глазах Президента: ни ненависти, ни страха, ни торжества человека, надеющегося одержать победу, ни даже простого холода. Взгляд выражал спокойную доброжелательность – пожалуй, со слабым, едва уловимым оттенком иронии.
Это было для Ястреба неожиданно и непонятно.
Тогда он сделал то, на что в других обстоятельствах, скорее всего, не решился бы. Известно было, что каждая попытка проникновения в сознание официального объекта будет им фиксироваться – для этого высокопоставленные особы были соответственно подготовлены – и неизбежно последует суровое наказание. Такое проникновение могло осуществляться лишь при крайней необходимости и только с высочайшего разрешения. Так что Ястреб рисковал сейчас очень многим. И однако пошел на этот риск, не размышляя долго – потому что времени для сомнений и логических умозаключений не было: через секунду-другую собеседники могли разойтись в разные стороны, все ведь происходило в публичной обстановке, на глазах у множества людей, и никакой серьезный разговор здесь состояться не мог. Ястреб подстроился к полям Стойка, чтобы увидеть то, что сейчас своими глазами видел и сам Президент.
То есть – глаза собеседника. Глаза Смоляра. Его лицо. И всю фигуру. А фоном – людей, находившихся поблизости. «Интересно, – мелькнуло вдруг где-то на задворках сознания, – а девушка – ну, та самая – сопровождает его в таких случаях?» Но девушки в поле зрения Президента-Ястреба не оказалось. «А жаль, – снова пробежала тень мысли, – она ничего себе…» Но совершенно не ко времени было – думать о девушках.
Он смотрел в глаза Смоляра, уже заранее догадавшись, что можно будет прочесть во взгляде подпольного Императора. Да то же самое: этакую понимающую доброжелательность, с тем же оттенком иронии, с какой и Президент глядел на него.
Друг на друга смотрели два человека, разумеющие нечто, чего не ведают другие и что касается прежде всего их обоих. И взгляд каждого выражал: «Я знаю, что ты знаешь это и знаешь, что я знаю то же, что и ты; но это – только наше знание и ничье больше».
Этого было достаточно. И Ястреб поспешил покинуть президентские поля. А Президент, кстати, никак не отреагировал на его вторжение. Не успел? Не счел нужным? Или еще почему-то?
Такие мысли промелькнули в голове, пока Ястреб возвращался в зрение Смоляра. Мелькнули – чтобы тут же забыться.
Кажется, Ястреб при обратном переходе от Президента к Смоляру применил слишком большое усилие – просто потому, что волновался. Расстояние тут было минимальным, и можно было обойтись небольшой затратой энергии. Ястреб же явно перестарался. И получилось что-то непонятное.
Он снова должен был увидеть Президента: ведь прошло всего лишь две-три секунды. Глазам же открылось совершенно другое: большая, комфортабельно обставленная комната, скорее даже зал – без единого человека. Низкий потолок. Стены не вертикальные, а заметно наклоненные вовнутрь. Два широких окна. А за ними – темнота. Но не полутьма городской окраины, а плотный мрак Пространства, густо нашпигованного далекими звездами. Источник явно искусственного, желтого света снаружи – где-то наверху, возможно, на крыше; луч его рассекает темноту, не размываясь, не дробясь. За стенами, вернее всего, нет атмосферы. И упирается этот луч в стоящий неподалеку корабль, застывший на широко раскинутых посадочных лапах. Это, надо полагать, не населенный людьми мир, даже мирок; один из множества блуждающих в Галактике. Именно там находится человек, чьими глазами сейчас стал видеть Ястреб.
Но – всего лишь на несколько секунд. Потом изображение исчезло, на миг снова перед глазами оказался Президент – теперь удаляющийся, видимый со спины. А потом и это пропало. Застучало в висках. Наступила усталость.
Ястреб медленно открыл глаза. Отец Исиэль участливо смотрел на него:
– Утомился?
– Не без того, – признал Ястреб.
– Стаканчик?
– Подойдет. И сразу же поеду.
– Может быть, стоит отдохнуть? Полежи, найдем тебе келью, подремлешь, силы вернутся…
Ястреб уже открыл было рот, чтобы вежливо, соблюдая этикет, отказаться. Но, так ни звука и не издав, медленно сомкнул губы.
Потому что понял: он и в самом деле устал. Проникновение в чужие поля, видение чужим зрением требует такого расхода энергии, какой можно сравнить разве что с марафонским забегом. И сейчас все в нем – и физика, и психика – громко и согласно запротестовало против того, чтобы садиться за руль и гнать в сырой темноте по скверно освещенной и тряской дороге. Можно было бы, конечно, доверить все кибердрайверу и, задав ему маршрут, продремать до самого дома – однако против этого возражала осторожность: комп, конечно, не совершит наезда, избежит столкновения и не свернет куда не надо, но он не умеет распознавать другие опасности – простую засаду хотя бы, он не испугается обгоняющей машины, в которой стрелки уже готовы открыть огонь, – ну и так далее. Человеку, включившемуся в серьезную операцию, а тем более – имеющему при себе относящиеся к этой операции, очень интересные документы (пусть лишь копии, все равно), – такому человеку следует самому быть постоянно начеку, не передоверяя машинам заботу о своем благополучии и успешном ведении дела. Организм это понимает; но у него нередко бывает собственное мнение, на которое трудно повлиять. Вот так. Ну а кроме того – чем скорее можно будет в спокойной обстановке пропустить новую информацию через фильтр анализа, тем раньше появится возможность оценить результаты, сделать выводы и ввести их в дело.
– Знаешь, я соглашусь на твое любезное предложение. Если это не шутка, разумеется, и не форма вежливого прощания с надоевшим гостем.
Вот такие слова прозвучали, когда Ястреб снова открыл рот.
– Гостеприимство – наш закон, – ответил Исиэль с легкой улыбкой, – даже для людей не столь заметных, как ты.
– А во сколько тут у вас будят? Наверное, с самого ранья?
Отец Исиэль чуть ли не обиделся:
– Во сколько бы мы ни поднимались – к гостям это не относится. На всенощном бдении обойдутся без тебя. Спи до упора. Ни одному брату и в голову не придет нарушить твой покой.
– Ты просто мастер уговаривать. Еще раз благодарю. Я и в самом деле немного расклеился.
Усилие, с каким Ястреб поднялся со стула, подтверждало это признание.
– В таком случае следуй за мной, друг мой.
– С большим удовольствием.
Помещение, в котором они вскоре оказались, не очень отвечало тем представлениям о монашеской келье, какое до сей поры существовало у Ястреба. Кое-что, правда, соответствовало, но очень немногое: распятие на стене и образ – один-единственный. Лик на нем был изображен не Спасителя, а чей именно – Ястреб затруднился определить, спрашивать же не стал – и для того, чтобы не обнаружить свое невежество, и еще потому, что ему это было безразлично. Все остальное в этих стенах скорее наводило на мысли о неплохом гостиничном номере – не президентского класса, конечно, однако средней руки бизнесмен таким вполне удовлетворился бы. Кровать под цветастым покрывалом даже на взгляд казалась мягкой, Ястреб начал позевывать, как только увидел ее. Было куда повесить одежду, было все для туалета (Исиэль распахивал дверцу за дверцей, гордо демонстрируя), свет – верхний и надкроватный…
– Блеск! – признал Ястреб. – Лучше, чем дома. Умно я поступил, оставшись. Чего доброго, завтра и уезжать не захочется. И много у вас таких – гостевых?
Отец-библиотекарь пожал плечами:
– Они не отличаются ничем от келий братии.
– Богато живете!
– Живем по времени. У тебя – у всех вас, мирских – просто устарелые представления. Но если даже на военных кораблях, в отличие от прошлых веков, вместо общего кубрика – даже у юнгов отдельные каюты (Исиэль, словно сам был корабельщиком, сказал именно так, пользуясь профессиональным жаргоном, а не «юнг», как полагалось бы), а чем же служители господни хуже военных? И те и другие исполняют свой долг, служат – одни господу, иные Федерации. Так что твоя совесть да будет спокойной: у тебя тут нет никаких привилегий по сравнению с любым братом нашей Обители. Ну, теперь подумай – не нужно ли тебе еще чего-то на сон грядущий, – и я оставлю тебя в покое и – заверяю – в полной безопасности.
Ястреб еще раз внимательно огляделся, хотя и очень хотелось поскорее сбросить одежду.
– Вроде бы все, что нужно… Стоп. А как здесь закрыться изнутри? Не вижу ни замка, ни даже задвижки какой-нибудь. Это как?
Исиэль усмехнулся:
– Это, пожалуй, единственное, чем мы не можем похвалиться. В обители нет запоров. Братьям нечего скрывать и не от кого. И каждый может войти к каждому в любое время, ибо раз он так делает – значит, возникла у него для того серьезная причина. Шутники и болтуны у нас не уживаются, посидеть вечерком за рюмкой, сам понимаешь, не принято, тут своя специфика. – Монах укоризненно покачал головой: – Знаю, какие мысли у тебя сейчас вертятся. Нет, Ястреб, не волнуйся: этого у нас нет – и никогда в сей обители не бывало. Наши братья все просвечены, еще в пору послуха, вдоль и поперек – или ты полагаешь, что я тут случайно оказался? С моей-то квалификацией?
– Успокоил, – сказал Ястреб; он и в самом деле поверил Исиэлю. – Тогда не стану больше отнимать твое время. Спокойной ночи, отец.
– Благослови тебя господь, друг.
Наконец-то Ястреб остался один. Разделся, одежду убрал в шкаф. Дома не стал бы делать этого, а тут как-то стыдно было не соблюдать порядок – еще и потому, что все подобные недостатки будут братией отнесены на счет и его коллег, так что не стоило подводить корпорацию – кому-то другому тоже может потребоваться помощь Обители. Недолго постоял под душем, расслабляясь. Снял покрывало, откинул одеяло – и (ура, ура!) с наслаждением растянулся на чистейшей простыне. Сон был уже рядом, совсем рядом…
И прошел мимо, разэтак его так! Бывает же!
А вместо сна явились мысли. Из маленькой точки возникла и раздулась, как воздушный шарик, как мыльный пузырь, потребность еще раз пережить все, что этим вечером было видено и слышано в монастырских стенах, проанализировать, сделать выводы – словом, все то, что он решил было отложить на завтра, на свежую голову, вдруг понадобилось сделать сейчас. Пусть голова была и не первой свежести, зато следы – прямо со сковородки. И надо с ними работать, пока они не остыли.
«Ничем не пахло? – думал он вместо того, чтобы мирно похрапывать. – Обоняние у него не в порядке? Свежо предание… Запах был, точно, и теперь я, кажется, понял – какой именно. Не сразу сообразил – потому что самому давно уже не приходилось встречаться: в конторе нашей пользуются дезодорантами, естественно, мужскими. Совсем другой букет. А там, в подвале, в архиве, пахло духами. Даю что угодно на отсечение. Ду-ха-ми! И самое смешное – никак не мужскими. Женскими, друг Ястреб! Тонкий, горьковатый аромат. Вывод? Одно из двух: или там где-то была спрятана, кроме прочего, и дама – или же пользуется женскими духами молодой человек. И скорее второе. Вспомни: эта походочка… Фигуру под рясой, конечно, определить я не старался, но паренек узкоплечий, это видно сразу. Или, если все изложить одним словом, – женственный юноша, архивный послушник. Тогда становятся на место и странные слова Исиэля, те самые, неожиданные, которые он, видно, хотел – и не смог удержать в себе. Насчет поведения. Ах ты, отец-библиотекарь!.. Что это в тебе вдруг взыграло, если не простая ревность? Может, этот послушник Ридан податлив на ласку? Говоришь – в обители такого никогда не бывало? Может, ты и прав и братия к такому греху не причастна, зато ты сам – выходит, грешишь? Ну да: быкам нельзя, но ты-то – Юпитер, не иначе! А я было тебе поверил. И зря. Если ты тут с этим юношей разводишь амуры, думаешь – об этом никто не знает? В таком замкнутом пространстве все становится явным, а дальше – известная психология: если уж начальство грешит, то нам и подавно можно, тем более что известно испокон веку: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься…»
Так размышлял Ястреб, вместо того чтобы спокойно отдыхать, восстанавливать силы. Все получалось вроде бы логично. Ну ладно, ладно. Непонятно только – а зачем об этом вообще думать? Какое отношение это имеет к Смоляру? К делу? И близко не лежит. И все же раздумье продолжалось. Скорее всего, потому, что подсознательно Ястреб чувствовал: не было под этой логикой чего-то такого – твердой основы не хватало, интуитивной уверенности в своей правоте. Что-то мешало ее возникновению. Что же?
И вдруг он понял: глаза.
Глаза этого самого послушника. Лицо постоянно оставалось в тени капюшона, но с глазами его Ястреб несколько раз встретился взглядом. И вот в них было что-то такое…
«Стоп, стоп. А ведь, похоже, не первый раз заглядывал он в эти глаза.
Соберись с мыслями. Быстро, пока ощущение не исчезло. Значит, видел я их…»
Додумать ему не позволили.
– Не откажешься?
Ястреб не отказался. Отсалютовав друг другу, выпили. Отец-библиотекарь промолвил:
– Далеко ушла электроника за последние годы…
Он имел в виду ту технику, которой Ястреб воспользовался для копирования документов.
– Ты, наверное, давно ушел из Службы?
Он намеренно обратился к монаху на «ты»: дал тем самым понять, что признает в нем своего. В Службах на «вы» обращались к начальникам и подчиненным, но не к равным.
Глаза под капюшоном усмехнулись:
– Разве из Службы уходят?
Ястреб улыбнулся в ответ: да нет, разумеется, куда из нее уйдешь? Кроме крематория, конечно. Вслух же произнес:
– Отец Исиэль, могу я тут у тебя на несколько минут расслабиться?
Была половина четвертого утра, и раут, интересовавший его, сейчас должен был находиться в самом разгаре.
– Ну конечно же, сын мой. – Исиэль понимающе кивнул. – Я тебе помешаю? Могу и выйти.
– Вовсе нет.
– Тогда займусь своими заботами. Я не стану шуметь: мои дела делаются тихо.
Он уселся за стол и зашелестел какими-то бумагами.
Ястреб закрыл глаза, чтобы через несколько секунд увидеть мир уже взглядом Смоляра.
И как раз угадал. Потому что первым, кого он увидел, был сам Президент Стойк. Именно с ним разговаривал сейчас наблюдаемый.
По-прежнему Ястреб ни слова не слышал, прочесть же что-нибудь по губам не удавалось, хотя язык на сей раз наверняка был понятным, своим. На уровне рта Президент удерживал высокий, почти полный коричневатой жидкости стакан, сквозь который не было видно совершенно ничего. Зато глаза над стаканом были видны прекрасно. Сейчас они смотрели прямо в глаза Ястребу – то есть, конечно же, Смоляру. И Ястреб подумал, что во взгляде этом можно прочесть куда больше, чем удалось бы понять из слов, даже если бы они вдруг оказались слышимыми. Это был очень интересный взгляд.
И в самом деле. Лицом к лицу стояли два давних заклятых врага, два соперника, конкурента, наверняка ничего в жизни не желавшие сильнее, чем скорой и бесповоротной кончины нынешнего собеседника. Разумеется, это не должно было выражаться в словах, которыми они сейчас обменивались; но это никак не могло не отразиться в их взглядах. Подлинный обмен мыслями мог в этой обстановке происходить лишь при помощи взглядов; наши глаза не подчиняются ни политесу, ни протоколу, как не подчиняется ему душа, в отличие от привычного к повиновению тела. И как бы ни старались смертельные враги, глаза вынуждены были – пусть только мгновениями – говорить правду, ненависть должна была вспыхивать в них, как молния в ночном мраке. Это Ястреб и ожидал увидеть.
Но не увидел. Потому что этого и не было в глазах Президента: ни ненависти, ни страха, ни торжества человека, надеющегося одержать победу, ни даже простого холода. Взгляд выражал спокойную доброжелательность – пожалуй, со слабым, едва уловимым оттенком иронии.
Это было для Ястреба неожиданно и непонятно.
Тогда он сделал то, на что в других обстоятельствах, скорее всего, не решился бы. Известно было, что каждая попытка проникновения в сознание официального объекта будет им фиксироваться – для этого высокопоставленные особы были соответственно подготовлены – и неизбежно последует суровое наказание. Такое проникновение могло осуществляться лишь при крайней необходимости и только с высочайшего разрешения. Так что Ястреб рисковал сейчас очень многим. И однако пошел на этот риск, не размышляя долго – потому что времени для сомнений и логических умозаключений не было: через секунду-другую собеседники могли разойтись в разные стороны, все ведь происходило в публичной обстановке, на глазах у множества людей, и никакой серьезный разговор здесь состояться не мог. Ястреб подстроился к полям Стойка, чтобы увидеть то, что сейчас своими глазами видел и сам Президент.
То есть – глаза собеседника. Глаза Смоляра. Его лицо. И всю фигуру. А фоном – людей, находившихся поблизости. «Интересно, – мелькнуло вдруг где-то на задворках сознания, – а девушка – ну, та самая – сопровождает его в таких случаях?» Но девушки в поле зрения Президента-Ястреба не оказалось. «А жаль, – снова пробежала тень мысли, – она ничего себе…» Но совершенно не ко времени было – думать о девушках.
Он смотрел в глаза Смоляра, уже заранее догадавшись, что можно будет прочесть во взгляде подпольного Императора. Да то же самое: этакую понимающую доброжелательность, с тем же оттенком иронии, с какой и Президент глядел на него.
Друг на друга смотрели два человека, разумеющие нечто, чего не ведают другие и что касается прежде всего их обоих. И взгляд каждого выражал: «Я знаю, что ты знаешь это и знаешь, что я знаю то же, что и ты; но это – только наше знание и ничье больше».
Этого было достаточно. И Ястреб поспешил покинуть президентские поля. А Президент, кстати, никак не отреагировал на его вторжение. Не успел? Не счел нужным? Или еще почему-то?
Такие мысли промелькнули в голове, пока Ястреб возвращался в зрение Смоляра. Мелькнули – чтобы тут же забыться.
Кажется, Ястреб при обратном переходе от Президента к Смоляру применил слишком большое усилие – просто потому, что волновался. Расстояние тут было минимальным, и можно было обойтись небольшой затратой энергии. Ястреб же явно перестарался. И получилось что-то непонятное.
Он снова должен был увидеть Президента: ведь прошло всего лишь две-три секунды. Глазам же открылось совершенно другое: большая, комфортабельно обставленная комната, скорее даже зал – без единого человека. Низкий потолок. Стены не вертикальные, а заметно наклоненные вовнутрь. Два широких окна. А за ними – темнота. Но не полутьма городской окраины, а плотный мрак Пространства, густо нашпигованного далекими звездами. Источник явно искусственного, желтого света снаружи – где-то наверху, возможно, на крыше; луч его рассекает темноту, не размываясь, не дробясь. За стенами, вернее всего, нет атмосферы. И упирается этот луч в стоящий неподалеку корабль, застывший на широко раскинутых посадочных лапах. Это, надо полагать, не населенный людьми мир, даже мирок; один из множества блуждающих в Галактике. Именно там находится человек, чьими глазами сейчас стал видеть Ястреб.
Но – всего лишь на несколько секунд. Потом изображение исчезло, на миг снова перед глазами оказался Президент – теперь удаляющийся, видимый со спины. А потом и это пропало. Застучало в висках. Наступила усталость.
Ястреб медленно открыл глаза. Отец Исиэль участливо смотрел на него:
– Утомился?
– Не без того, – признал Ястреб.
– Стаканчик?
– Подойдет. И сразу же поеду.
– Может быть, стоит отдохнуть? Полежи, найдем тебе келью, подремлешь, силы вернутся…
Ястреб уже открыл было рот, чтобы вежливо, соблюдая этикет, отказаться. Но, так ни звука и не издав, медленно сомкнул губы.
Потому что понял: он и в самом деле устал. Проникновение в чужие поля, видение чужим зрением требует такого расхода энергии, какой можно сравнить разве что с марафонским забегом. И сейчас все в нем – и физика, и психика – громко и согласно запротестовало против того, чтобы садиться за руль и гнать в сырой темноте по скверно освещенной и тряской дороге. Можно было бы, конечно, доверить все кибердрайверу и, задав ему маршрут, продремать до самого дома – однако против этого возражала осторожность: комп, конечно, не совершит наезда, избежит столкновения и не свернет куда не надо, но он не умеет распознавать другие опасности – простую засаду хотя бы, он не испугается обгоняющей машины, в которой стрелки уже готовы открыть огонь, – ну и так далее. Человеку, включившемуся в серьезную операцию, а тем более – имеющему при себе относящиеся к этой операции, очень интересные документы (пусть лишь копии, все равно), – такому человеку следует самому быть постоянно начеку, не передоверяя машинам заботу о своем благополучии и успешном ведении дела. Организм это понимает; но у него нередко бывает собственное мнение, на которое трудно повлиять. Вот так. Ну а кроме того – чем скорее можно будет в спокойной обстановке пропустить новую информацию через фильтр анализа, тем раньше появится возможность оценить результаты, сделать выводы и ввести их в дело.
– Знаешь, я соглашусь на твое любезное предложение. Если это не шутка, разумеется, и не форма вежливого прощания с надоевшим гостем.
Вот такие слова прозвучали, когда Ястреб снова открыл рот.
– Гостеприимство – наш закон, – ответил Исиэль с легкой улыбкой, – даже для людей не столь заметных, как ты.
– А во сколько тут у вас будят? Наверное, с самого ранья?
Отец Исиэль чуть ли не обиделся:
– Во сколько бы мы ни поднимались – к гостям это не относится. На всенощном бдении обойдутся без тебя. Спи до упора. Ни одному брату и в голову не придет нарушить твой покой.
– Ты просто мастер уговаривать. Еще раз благодарю. Я и в самом деле немного расклеился.
Усилие, с каким Ястреб поднялся со стула, подтверждало это признание.
– В таком случае следуй за мной, друг мой.
– С большим удовольствием.
Помещение, в котором они вскоре оказались, не очень отвечало тем представлениям о монашеской келье, какое до сей поры существовало у Ястреба. Кое-что, правда, соответствовало, но очень немногое: распятие на стене и образ – один-единственный. Лик на нем был изображен не Спасителя, а чей именно – Ястреб затруднился определить, спрашивать же не стал – и для того, чтобы не обнаружить свое невежество, и еще потому, что ему это было безразлично. Все остальное в этих стенах скорее наводило на мысли о неплохом гостиничном номере – не президентского класса, конечно, однако средней руки бизнесмен таким вполне удовлетворился бы. Кровать под цветастым покрывалом даже на взгляд казалась мягкой, Ястреб начал позевывать, как только увидел ее. Было куда повесить одежду, было все для туалета (Исиэль распахивал дверцу за дверцей, гордо демонстрируя), свет – верхний и надкроватный…
– Блеск! – признал Ястреб. – Лучше, чем дома. Умно я поступил, оставшись. Чего доброго, завтра и уезжать не захочется. И много у вас таких – гостевых?
Отец-библиотекарь пожал плечами:
– Они не отличаются ничем от келий братии.
– Богато живете!
– Живем по времени. У тебя – у всех вас, мирских – просто устарелые представления. Но если даже на военных кораблях, в отличие от прошлых веков, вместо общего кубрика – даже у юнгов отдельные каюты (Исиэль, словно сам был корабельщиком, сказал именно так, пользуясь профессиональным жаргоном, а не «юнг», как полагалось бы), а чем же служители господни хуже военных? И те и другие исполняют свой долг, служат – одни господу, иные Федерации. Так что твоя совесть да будет спокойной: у тебя тут нет никаких привилегий по сравнению с любым братом нашей Обители. Ну, теперь подумай – не нужно ли тебе еще чего-то на сон грядущий, – и я оставлю тебя в покое и – заверяю – в полной безопасности.
Ястреб еще раз внимательно огляделся, хотя и очень хотелось поскорее сбросить одежду.
– Вроде бы все, что нужно… Стоп. А как здесь закрыться изнутри? Не вижу ни замка, ни даже задвижки какой-нибудь. Это как?
Исиэль усмехнулся:
– Это, пожалуй, единственное, чем мы не можем похвалиться. В обители нет запоров. Братьям нечего скрывать и не от кого. И каждый может войти к каждому в любое время, ибо раз он так делает – значит, возникла у него для того серьезная причина. Шутники и болтуны у нас не уживаются, посидеть вечерком за рюмкой, сам понимаешь, не принято, тут своя специфика. – Монах укоризненно покачал головой: – Знаю, какие мысли у тебя сейчас вертятся. Нет, Ястреб, не волнуйся: этого у нас нет – и никогда в сей обители не бывало. Наши братья все просвечены, еще в пору послуха, вдоль и поперек – или ты полагаешь, что я тут случайно оказался? С моей-то квалификацией?
– Успокоил, – сказал Ястреб; он и в самом деле поверил Исиэлю. – Тогда не стану больше отнимать твое время. Спокойной ночи, отец.
– Благослови тебя господь, друг.
Наконец-то Ястреб остался один. Разделся, одежду убрал в шкаф. Дома не стал бы делать этого, а тут как-то стыдно было не соблюдать порядок – еще и потому, что все подобные недостатки будут братией отнесены на счет и его коллег, так что не стоило подводить корпорацию – кому-то другому тоже может потребоваться помощь Обители. Недолго постоял под душем, расслабляясь. Снял покрывало, откинул одеяло – и (ура, ура!) с наслаждением растянулся на чистейшей простыне. Сон был уже рядом, совсем рядом…
И прошел мимо, разэтак его так! Бывает же!
А вместо сна явились мысли. Из маленькой точки возникла и раздулась, как воздушный шарик, как мыльный пузырь, потребность еще раз пережить все, что этим вечером было видено и слышано в монастырских стенах, проанализировать, сделать выводы – словом, все то, что он решил было отложить на завтра, на свежую голову, вдруг понадобилось сделать сейчас. Пусть голова была и не первой свежести, зато следы – прямо со сковородки. И надо с ними работать, пока они не остыли.
«Ничем не пахло? – думал он вместо того, чтобы мирно похрапывать. – Обоняние у него не в порядке? Свежо предание… Запах был, точно, и теперь я, кажется, понял – какой именно. Не сразу сообразил – потому что самому давно уже не приходилось встречаться: в конторе нашей пользуются дезодорантами, естественно, мужскими. Совсем другой букет. А там, в подвале, в архиве, пахло духами. Даю что угодно на отсечение. Ду-ха-ми! И самое смешное – никак не мужскими. Женскими, друг Ястреб! Тонкий, горьковатый аромат. Вывод? Одно из двух: или там где-то была спрятана, кроме прочего, и дама – или же пользуется женскими духами молодой человек. И скорее второе. Вспомни: эта походочка… Фигуру под рясой, конечно, определить я не старался, но паренек узкоплечий, это видно сразу. Или, если все изложить одним словом, – женственный юноша, архивный послушник. Тогда становятся на место и странные слова Исиэля, те самые, неожиданные, которые он, видно, хотел – и не смог удержать в себе. Насчет поведения. Ах ты, отец-библиотекарь!.. Что это в тебе вдруг взыграло, если не простая ревность? Может, этот послушник Ридан податлив на ласку? Говоришь – в обители такого никогда не бывало? Может, ты и прав и братия к такому греху не причастна, зато ты сам – выходит, грешишь? Ну да: быкам нельзя, но ты-то – Юпитер, не иначе! А я было тебе поверил. И зря. Если ты тут с этим юношей разводишь амуры, думаешь – об этом никто не знает? В таком замкнутом пространстве все становится явным, а дальше – известная психология: если уж начальство грешит, то нам и подавно можно, тем более что известно испокон веку: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься…»
Так размышлял Ястреб, вместо того чтобы спокойно отдыхать, восстанавливать силы. Все получалось вроде бы логично. Ну ладно, ладно. Непонятно только – а зачем об этом вообще думать? Какое отношение это имеет к Смоляру? К делу? И близко не лежит. И все же раздумье продолжалось. Скорее всего, потому, что подсознательно Ястреб чувствовал: не было под этой логикой чего-то такого – твердой основы не хватало, интуитивной уверенности в своей правоте. Что-то мешало ее возникновению. Что же?
И вдруг он понял: глаза.
Глаза этого самого послушника. Лицо постоянно оставалось в тени капюшона, но с глазами его Ястреб несколько раз встретился взглядом. И вот в них было что-то такое…
«Стоп, стоп. А ведь, похоже, не первый раз заглядывал он в эти глаза.
Соберись с мыслями. Быстро, пока ощущение не исчезло. Значит, видел я их…»
Додумать ему не позволили.
Глава 14
Каждый брат в обители, как было сказано библиотекарем, может прийти в келью другого, если у него возникла серьезная потребность.
У кого-то она возникла.
Дверь без замка, без задвижки. И вот она медленно, беззвучно отворяется. И человек в рясе, смутно различаемый в проникающем сквозь окно лунном свете, делает шаг вперед. Входит. Так же осторожно затворяет дверь за собой.
Первая мысль: киллер.
Но оружия не видно. И вошедший не совершает никаких угрожающих движений. Наоборот. Медленно протягивает руку к выключателю. Зажигает малый свет.
Ах ты, проходимец! Распутник хренов!
– Ридан! Послушник! Стыдись…
Еще одно движение вошедшего: непременный капюшон слетает с головы и повисает за плечами. Высвободившись из него, черные волосы падают, обрамляя лицо.
И тонкий, горьковатый запах наполняет комнату.
– Ястреб, – проговорил вошедший – да нет, вошедшая! – негромким, но теперь звонким голосом, требовательно и с обидой. – Как ты нашел меня? Зачем? Ты меня предал? Ты враг? А как же?..
Она не закончила, нервно сглотнула – для того, быть может, чтобы сдержать слезы.
– Простите? – Ничего другого не смог выжать из себя опешивший розыскник. – Не понял.
– Это он тебя прислал?
– Он? Кто?
– Не притворяйся! – Теперь предполагавшиеся слезы сменились несомненным гневом. Она даже топнула ножкой – не очень эффектное в монашеских сандалиях, но все равно проявление чувства. – Так вот: передай ему и сам прими к сведению: я не вернусь! Никогда! Миллион раз говорила ему: я к нему совершенно равнодушна и всегда такой останусь. Не нужны мне его слава и власть! Они стесняют!
Тут слезы наконец одержали верх. И уже сквозь всхлипы она проговорила совсем тихо:
– А ты, ты!.. После всего, что было… Где же все твои клятвы? Где вся твоя любовь? Или это тоже было его задание?
«О господь всеблагой и всемогущий! Да что же это за напасть на мою голову? Может, это все мне мерещится? Крыша поехала? Или сон такой идиотский? Ну, знаете ли…»
Ястреб вскочил с постели, отшвырнув одеяло, потому что заявления, которые он собирался сделать, совершенно не вязались с горизонтальным положением.
– Послушайте, девушка, или кто вы там! Во-первых…
– Во-первых, я тебе давно запретила разгуливать голым: мы не нудисты. И ты не эксгибиционист. Приведи себя в порядок, будь любезен!
Выволочка эта была сделана совсем иным тоном: светски холодным.
Ах ты, нечистая сила! И в самом деле: жарковато было, и пижамы, тут имевшейся, Ястреб на ночь надевать не стал. Надо же – довести человека до такого состояния, чтобы он забыл об этом.
– Приношу извинения. – Он наскоро закутался в одеяло. – Но это ваша вина: ворвались среди ночи и вывалили целую кучу нелепостей. Теперь послушайте меня. Я с вами познакомился часа три тому назад в вашем архиве, до этого никогда вас не видел, ни в каких отношениях не состоял, клятв не приносил, и так далее, и тому подобное. Я даже не знаю вашего настоящего имени, поскольку вас представляли как мужчину. Поэтому постарайтесь уяснить, что я вас не искал, никто меня за вами не посылал и о каком предательстве вы тут бормотали – не понимаю. Усвоили? Или нужно повторить? Если такой надобности нет – желаю вам спокойной ночи и прошу освободить меня от вашего присутствия немедленно!
Она, однако, не сдвинулась с места. Надменно подняла головку:
– По-вашему, я должна принимать всю вашу болтовню за правду?
– Вся она, до последнего слова…
«Соответствует истине», – хотел он сказать. И вдруг запнулся. Потому что понял: нет, правдой тут было не все.
Просто у него не сразу связалось – наверное, повлияла неожиданная и глупая ситуация. Если бы он еще полчаса полежал спокойно в постели, то наверняка в своих рассуждениях добрался бы и до этого. Не успел – она не позволила.
Неправдой было то, что он ее раньше не встречал, не видел. Встречал – один раз. И видел мельком – тогда. А второй раз – глазами Смоляра. Когда наблюдаемый объект пытался, вернее всего, уложить ее в кроватку. Кстати, судя по ее только что сказанным словам – не преуспел в этом. Мелочь, но приятно, что и у Смоляра не все и не всегда получается. Эта мысль взбадривает.
Ястреб вздохнул. И произнес уже нормальным тоном:
– Ладно. Давайте разбираться. Присядьте, пожалуйста. – Он указал на кресло у кофейного столика. – С вашего позволения, я оденусь. («Раз уж спать все равно не придется. Да и нельзя больше: кажется, в деле возникает новая линия»).
Он вернулся из ванной минуты через полторы и выглядел теперь вполне прилично. Занял второе кресло. Извинился:
– Не могу вам предложить ничего. Хотя чашка кофе сейчас не помешала бы.
– Ну, наконец-то ты стал приходить в себя.
– Для начала: могу спросить, как ваше имя или хотя бы – как к вам обращаться?
Во взгляде девушки мелькнуло сожаление:
– Все-таки у тебя не все в порядке. Ты здоров, Кося?
Кося, сиречь Константин. Его собственное имя. Из-за которого в детстве его дразнили «косым» – именно потому, что для родителей он был Косей, а не Костей. По этой причине он имени своего не любил и даже в «Прозрачном мире» его мало кто знал и уж подавно – не употреблял. Из фамилии сделали кличку – она и прижилась. А гостья – откуда она знает?
– Да от тебя же – ты сам мне сказал, – услышал он в ответ. – Правда не помнишь? В первый же вечер, когда мы… ну… остались вдвоем.
При последних словах она слегка покраснела. Хотя при этом освещении поручиться было трудно.
– Я видел вас два раза в жизни, – начал Ястреб свое объяснение. – Впервые – три дня тому назад, в начале ночи, возвращаясь домой. Вы шли навстречу – с мужчиной. Вас я запомнил: ваши глаза. Вы еще оглянулись на меня и как будто удивились.
У кого-то она возникла.
Дверь без замка, без задвижки. И вот она медленно, беззвучно отворяется. И человек в рясе, смутно различаемый в проникающем сквозь окно лунном свете, делает шаг вперед. Входит. Так же осторожно затворяет дверь за собой.
Первая мысль: киллер.
Но оружия не видно. И вошедший не совершает никаких угрожающих движений. Наоборот. Медленно протягивает руку к выключателю. Зажигает малый свет.
Ах ты, проходимец! Распутник хренов!
– Ридан! Послушник! Стыдись…
Еще одно движение вошедшего: непременный капюшон слетает с головы и повисает за плечами. Высвободившись из него, черные волосы падают, обрамляя лицо.
И тонкий, горьковатый запах наполняет комнату.
– Ястреб, – проговорил вошедший – да нет, вошедшая! – негромким, но теперь звонким голосом, требовательно и с обидой. – Как ты нашел меня? Зачем? Ты меня предал? Ты враг? А как же?..
Она не закончила, нервно сглотнула – для того, быть может, чтобы сдержать слезы.
– Простите? – Ничего другого не смог выжать из себя опешивший розыскник. – Не понял.
– Это он тебя прислал?
– Он? Кто?
– Не притворяйся! – Теперь предполагавшиеся слезы сменились несомненным гневом. Она даже топнула ножкой – не очень эффектное в монашеских сандалиях, но все равно проявление чувства. – Так вот: передай ему и сам прими к сведению: я не вернусь! Никогда! Миллион раз говорила ему: я к нему совершенно равнодушна и всегда такой останусь. Не нужны мне его слава и власть! Они стесняют!
Тут слезы наконец одержали верх. И уже сквозь всхлипы она проговорила совсем тихо:
– А ты, ты!.. После всего, что было… Где же все твои клятвы? Где вся твоя любовь? Или это тоже было его задание?
«О господь всеблагой и всемогущий! Да что же это за напасть на мою голову? Может, это все мне мерещится? Крыша поехала? Или сон такой идиотский? Ну, знаете ли…»
Ястреб вскочил с постели, отшвырнув одеяло, потому что заявления, которые он собирался сделать, совершенно не вязались с горизонтальным положением.
– Послушайте, девушка, или кто вы там! Во-первых…
– Во-первых, я тебе давно запретила разгуливать голым: мы не нудисты. И ты не эксгибиционист. Приведи себя в порядок, будь любезен!
Выволочка эта была сделана совсем иным тоном: светски холодным.
Ах ты, нечистая сила! И в самом деле: жарковато было, и пижамы, тут имевшейся, Ястреб на ночь надевать не стал. Надо же – довести человека до такого состояния, чтобы он забыл об этом.
– Приношу извинения. – Он наскоро закутался в одеяло. – Но это ваша вина: ворвались среди ночи и вывалили целую кучу нелепостей. Теперь послушайте меня. Я с вами познакомился часа три тому назад в вашем архиве, до этого никогда вас не видел, ни в каких отношениях не состоял, клятв не приносил, и так далее, и тому подобное. Я даже не знаю вашего настоящего имени, поскольку вас представляли как мужчину. Поэтому постарайтесь уяснить, что я вас не искал, никто меня за вами не посылал и о каком предательстве вы тут бормотали – не понимаю. Усвоили? Или нужно повторить? Если такой надобности нет – желаю вам спокойной ночи и прошу освободить меня от вашего присутствия немедленно!
Она, однако, не сдвинулась с места. Надменно подняла головку:
– По-вашему, я должна принимать всю вашу болтовню за правду?
– Вся она, до последнего слова…
«Соответствует истине», – хотел он сказать. И вдруг запнулся. Потому что понял: нет, правдой тут было не все.
Просто у него не сразу связалось – наверное, повлияла неожиданная и глупая ситуация. Если бы он еще полчаса полежал спокойно в постели, то наверняка в своих рассуждениях добрался бы и до этого. Не успел – она не позволила.
Неправдой было то, что он ее раньше не встречал, не видел. Встречал – один раз. И видел мельком – тогда. А второй раз – глазами Смоляра. Когда наблюдаемый объект пытался, вернее всего, уложить ее в кроватку. Кстати, судя по ее только что сказанным словам – не преуспел в этом. Мелочь, но приятно, что и у Смоляра не все и не всегда получается. Эта мысль взбадривает.
Ястреб вздохнул. И произнес уже нормальным тоном:
– Ладно. Давайте разбираться. Присядьте, пожалуйста. – Он указал на кресло у кофейного столика. – С вашего позволения, я оденусь. («Раз уж спать все равно не придется. Да и нельзя больше: кажется, в деле возникает новая линия»).
Он вернулся из ванной минуты через полторы и выглядел теперь вполне прилично. Занял второе кресло. Извинился:
– Не могу вам предложить ничего. Хотя чашка кофе сейчас не помешала бы.
– Ну, наконец-то ты стал приходить в себя.
– Для начала: могу спросить, как ваше имя или хотя бы – как к вам обращаться?
Во взгляде девушки мелькнуло сожаление:
– Все-таки у тебя не все в порядке. Ты здоров, Кося?
Кося, сиречь Константин. Его собственное имя. Из-за которого в детстве его дразнили «косым» – именно потому, что для родителей он был Косей, а не Костей. По этой причине он имени своего не любил и даже в «Прозрачном мире» его мало кто знал и уж подавно – не употреблял. Из фамилии сделали кличку – она и прижилась. А гостья – откуда она знает?
– Да от тебя же – ты сам мне сказал, – услышал он в ответ. – Правда не помнишь? В первый же вечер, когда мы… ну… остались вдвоем.
При последних словах она слегка покраснела. Хотя при этом освещении поручиться было трудно.
– Я видел вас два раза в жизни, – начал Ястреб свое объяснение. – Впервые – три дня тому назад, в начале ночи, возвращаясь домой. Вы шли навстречу – с мужчиной. Вас я запомнил: ваши глаза. Вы еще оглянулись на меня и как будто удивились.