Страница:
“Как же мы здесь оказались?” — напряженно пытаясь хоть что-то вспомнить, мучительно соображала я.
“Мы”, естественно, относилось лишь к нам с Харакири, потому что Сергей, судя по его испанскому гарнитуру, был как раз у себя дома.
Мне тут же захотелось тщательней рассмотреть как он выглядит, этот дом. Помнится я была там вчера, но лишь в ванной, где по совету Сергея переодевалась в платье невесты. О ванне могу сказать только одно: бездна вкуса, расположившаяся на двадцати квадратных метрах — сама шагами мерила.
Желание побродить по квартире становилось мучительным, к тому же, одолевали и другие желания, столь естественные для утреннего пробуждения. Я повернула голову налево — Харакири спал, как убитый, повернула голову направо — Сергей ни в чем ему не уступал. Такое положение вещей меня устраивало, чем я и воспользовалась, отправившись на прогулку.
Прогулка меня потрясла. Квартирка была под стать ванной: комнаты — футбольные поля, кухня — собрание чудес техники, столовая — мечта любой домохозяйки.
Не-ет, я не собиралась так запросто изменять своему поганцу мужу, но сразу подумала: “Это судьба!”
Учитывая мои неприятности, связанные с покушением на президента, это была не просто судьба, а судьба счастливая. Пока я ломала голову куда пойти куда податься, чтобы в лапы Владимира Владимировича не угодить, мой ангел хранитель уже обо всем позаботился, да как!
“Да в этой квартирке меня никакой Владимир Владимирович не найдет! — обрадовалась я. — Они же шерстят всех друзей и знакомых и совсем не подозревают о существовании Сергея.”
Гордость переполняла меня. Что это мне вчера Сергей о своей любви говорил? Просил быть его? Вот только не поняла, быть просто его или его женой? Впрочем, какая разница, мне же не Сергей, а его квартирка нужна.
Да-а, гордость переполняла меня. Страшная гордость! Вот она я! Из любых передряг победителем выхожу! Победителем да еще каким! Ха-ха! Сейчас мужика в фуфайке найду и…
— София, мы должны поговорить.
Я оглянулась; в двух шагах от меня стоял Харакири, его заспанные изумруды смотрели озабоченно.
Как невовремя! Хорошее настроение как корова языком слизала.
“Елки-палки, Харакири! Его-то какие черти сюда занесли? Он же сдаст меня Владимиру Владимировичу! Сдаст, пускай и невольно. Боже, как нелепо вышло: он же теперь дорогу к дому Сергея знает! Выпровожу сейчас его, а он, влюбленный, обязательно завтра припрется, и вся ФСБ за ним по пятам.”
Мороз продрал по коже.
“Нет, ну как меня угораздило Харакири в себя влюбить? Хоть бери и оставляй его, теперь, здесь. Учитывая добрый нрав моего Сергея, думаю, это возможно. Но с другой стороны, что это Харакири будет у моего Сережи на шее сидеть? Да и сам захочет ли? Он же, несчастный, затоскует без глупой своей торговли. Хоть бери этого дурака связывай да силой здесь оставляй!”
Пока мысленный ураган сокрушал мою похмельную голову, Харакири переминался с ноги на ногу и робко мямлил:
— София, ты должна дать ответ.
— Должна — дам, — пообещала я, опасливо заглядывая в спальню и с удовлетворением отмечая, что мой Сережа на нашем испанском гарнитуре все еще спит и, скорей всего, видит прекрасные сны.
Что еще можно видеть после продолжительного общения со мной?
Присмотрелась внимательней: мой Сережа не просто спал, а крепко спал здоровым богатырским сном — какой умница!
— Пойдем, на кухне поговорим, — сказала я, увлекая Харакири подальше от спальни.
— София, ты должна дать ответ, — занудливо мямлил он.
— Сказала же — дам, — успокоила его я, следуя традициям Тамарки и ничего не собираясь давать.
Однако, Харакири почему-то сильно рассчитывал на меня и смотрел по-собачьи преданно.
— София, до сих пор поверить в свое счастье не могу, — сказал он, после чего я струхнула.
“Неужели черт-те чего пообещала ему спьяну вчера? Да-а, предвижу осложнения с Сережей, что, учитывая покушение на президента, очень некстати: ведь жить-то мне где-то надо.”
— О каком счастье ты говоришь? — строго поинтересовалась я, готовясь сразу же объяснить, что между нами ничего не было и быть не может.
— О счастье видеть перед собой такого незаурядного человека, — с восхищением воскликнул Харакири. — Такую одаренную и мужественную личность!
“Незаурядного человека? Одаренную личность? Одаренную и мужественную? О ком это он? О Сергее или обо мне? Надеюсь, что обо мне, не о Сергее же. Ха! У того всего и мужества, что в фонтан спикировать! И вообще он не годен ни на что…”
Харакири между тем уже расставил все точки над “i”. Не оставляя сомнений, он рухнул на колени и с пафосом закричал:
— Преклоняюсь перед тобой, София, ныне и вовеки я твой, хоть и ронин.
“Ага, значит есть шанс заставить его подчиняться,” — обрадовалась я и воскликнула:
— Совсем не против, но с чего ты странный такой?
Поднимаясь с колен, Харакири согласился:
— Да, я странный, но, согласись, есть причина. Когда узнал я, что ты член БАГа, то тут же голову потерял. “Будда! — воскликнул я. — Ты велик! Ты велик, если не перевелись еще настоящие воины!”
“Член БАГа? — опешила я. — Бог мой, что же вчера этому придурку по-пьяни наговорила? Хоть бери и отрубай собственный язык!”
Харакири же не останавливался на достигнутом и с патетикой открывал мне глаза.
— Если эта хрупкая и очаровательная женщина не сидит сложа рук, — вещал он, — а как бесстрашный воин бросается в бой с самим государством!
“С каким государством? — заволновалась я. — В какой бой? Что он несет? Воевать с государством, все одно, что писать против ветра. Не дура же я!”
Харакири же перестал восхищаться и перешел на трагические эмоции: он уже убивался.
— Как мог я, здоровый и крепкий мужчина, сидеть сложа руки? — горевал он. — Как мог я сидеть сложа руки, когда хрупкая и нежная женщина мне во благо совсем рядом сражается? Сражается, как бесстрашный самурай! Как мог я сидеть сложа руки? — вопрошал он у кухонного стола.
Ну тут уж я не смолчала.
— Какое благо? — изумилась я. — Какое благо можно получить, сражаясь с государством? Решетку и нары? Баланду и парашу? Нет, милый мой, в этом мире все не так, как ты думаешь. Хочешь уйти в оппозицию? Много сторонников поднакопилось? С президентом сначала договорись, свою долю пользы государству на этой почве пообещай и ступай себе, оппозиционируй, а сражаться ни-ни. Большей глупости и представить невозможно! К тому же президента люблю! И женской и гражданской любовью!
Короче, я была убедительна.
Но только не для Харакири. Послушав меня, он почему-то умилился:
— София, брось свою конспирацию, все уже знаю и по гроб твой. Хоть режь меня, хоть ешь — не выдам. Можешь на меня рассчитывать.
“Хоть режь? Хоть ешь? — подумала я. — Что ж, пусть так оно и будет: БАГ так БАГ, лишь бы с Харакири договориться. Уж теперь-то этот придурок точно не выдаст меня, а пытать такого приблажного там не будут.”
— Да, я член БАГа — тайной организации, ведущей борьбу с самим президентом! — торжественно подтвердила я и тут же услышала за своей спиной дикий вопль отчаяния.
Обернулась: в дверях стоял белый как полотно Сергей.
Разбудил-таки Харакири его своими глупыми восторгами.
— Сереженька, сейчас все объясню, — запричитала я, но он и слушать не стал.
— Да что же это за невезение? — горестно завопил он. — Что за женщин, что за предательниц посылает подлая судьба?! Одна изменила мне, другая — еще хуже! —
Родине! Эт-того не переживу! Вон! Вон отсюда! Вон, пока я милицию не вызвал!
И он яростно затопал ногами.
Я попятилась, уж с кем с кем, а с милицией встречаться не рвалась никогда, да и кто рвался? Ни для кого не секрет, что находить общий язык с милицией умеют только отпетые преступники.
Короче, не знаю, чем кончилось бы дело, когда бы не восстал чудаковатый Харакири. Он заговорщически на меня посмотрел и спросил:
— София, хочешь его убью?
Глава 24
Любовался утром, а вспоминал ночь. Бессонную ночь. Давно это было, но кровь бурлила, как горный поток.
О, эта ночь! О, несравненная нежнейшая Итумэ! Как прекрасны были ее стихи! Как упоительно пела! Исполнены любезностью и смыслом беседы, о услада души! О, несравненная Итумэ!
Сумитомо остановился. Окинул взглядом дорогу, плавно обнявшую пруд. Залюбовался акварелью воды.
“Дремлют до прихода ветерка блики пруда,” — начал слагать он стихи.
Осознал убожество слов.
“Безысходность… Безысходность, всегда безысходность. Не выразить звуками, не объять душой немыслимое совершенство мира, рвущее душу, и тут же наполняющее ее прекрасным покоем… Лишь человек… Его мысли, слова, дела… Но и он — малая частица мира. Совершенного мира, ибо сложен он из бесчисленного множества мыслимых и немыслимых несовершенств, образуя в сумме их новое качество… Но тогда… Тогда и он, Сумитомо, соучаствует в создании совершенства. Значит, оправдано, необходимо и его присутствие в мире… Равно как и отсутствие!”
Солнечный луч скользнул по лицу Сумитомо, вернул к насущному. Сегодня, в двенадцатый день лунного месяца, должно явиться в дом отца. Следует спешить.
Еще туманились очарованием глаза, но слух возмутил диссонанс, позвякивание за спиной.
Сумитомо обернулся.
В центре лужайки, в кольце старых деревьев бросил циновку воин. Покачиваются пластины брони. Злобная усмешка перекосила лицо. Лишь двадцать шагов до него.
Воин уселся, бесстрастно рассматривая Сумитомо. Указал рукой на свободный край циновки.
“Приглашает к беседе? Но кто он? Откуда? Только что не было… Зачем он здесь? …”
Сумитомо опустил глаза и… жгучая волна ярости! Удушающий, лишающий рассудка гнев!
Меч незнакомца, приглашающего к беседе, лежит на циновке обращенный рукоятью к Сумитомо. Неслыханная наглость! Непереносимое, нестерпимое оскорбление!
Быстрее молнии метнулся Сумитомо, блеск клинка опередил крик ярости. На бегу укололо:
“… сегодня, двенадцатый день месяца… восток несчастливая сторона… атакуя противника, угрожаю мечом востоку…”
Он стремительно изменил направление. Переориентировал атаку. Сместился на бегу влево, заходя с севера. Древнее суеверие вызволило из ловушки.
Воины!
Два десятка их выступило из-за старых деревьев. Безрассудная ярость схлынула.
“Западня, — осознал Сумитомо. — Едва не угодил в ловушку. Верная оказалась примета. Нельзя атаковать на восток.”
Стоя спиной к пруду, недосягаемый для противника, он обрел возможность оценивать. Взвесить противостоящую силу. Избрать тактику боя.
Нет сомнений! Воины ищут схватки с ним, с Сумитомо. Но схватки ли? Это не бойцы! Убийцы! Подло напали из засады!
Самураи не избегают боя, но все должно иметь смысл. Смысл — в традициях. Так утверждал Конфуций.
Сумитомо поднял меч на уровень глаз, вытянул его в сторону противника. Прокричал боевой клич. Следуя рыцарскому кодексу, громко известил:
— Я, Сумитомо Фудзивара, потомок великого рода Фудзивара…
Ему не дали закончить. Неизвестные, презрев традиции, ринулись в атаку. Безымянными, как варвары пошли в бой. Неравная схватка. Много врагов.
Так что же?
Сумитомо один!
Так что же?
В Бусидо воплотился смысл жизни.
Великие цели!
Великие истины!
“… самурай никогда не сражается в одиночку, рядом с ним, плечом к плечу, стоят мужчины его рода. Ныне здравствующие, давно умершие и еще нерожденные…
… самурая никогда не смущает число врагов. В любой момент схватки он бьется с одним лишь противником…”
Боги даровали желаемое. Сумитомо наказал обидчика первым. Вклинился между воинами, достигшими центра поляны, легко отразив удары клинков. Прорвался к человеку с циновки, бесцеремонно оскорбившему его.
Держа меч, обращенным вбок, позволил противнику сделать выпад. Почувствовал клинок врага в опасной близости от левого плеча. Резко повернул собственный меч.
Отточенная сталь лизнула лишь кожу противника, разрубив завязки шлема. Но Сумитомо знал — обидчик мертв. Умрет, коснувшись земли. Пока падает — жив.
Неукротимый дух воинов Фудзивара, доблестно павших и еще нерожденных, взывал. Зов этот жег душу. И Сумитомо продолжил:
— Я, потомок Фудзивара Ёранга, который в битве с Тайра, раненый пятью стрелами продолжал сражаться за дворец Микадо…
Вновь не дали закончить. Отступив за поверженного врага, Сумитомо застыл в стойке. Окружения не удалось избежать. Он размял кисть руки, превратил меч в сверкающую стену стали.
Веерная защита!
Аплодируй сенсей Хосокава, великий мастер Кендо! Ученик достоин тебя!
Что Книга пяти колец?!
Это искусство выше!
Постигнут Путь Меча!
“Если вы осознаете путь стратегии, для вас не останется непонятного…”
Но верно и иное:
“Человек способен сделать Путь великим, но великим человека делает не Путь.”
Длинным мечом разит противника Сумитомо, стиль двух мечей, школа Нитро-рю. Два клинка — помеха в схватке с вооруженной толпой.
Без устали мечется превосходная сталь. Верна рука Сумитомо. Спрессовалось время, сгустилось. В зачарованном пространстве скользит Сумитомо, быстрый, среди медлительных. Божественно прекрасен, неуловимо стремителен смертельный танец.
Шаг — взмах меча — стойка… Шаг — взмах…
Редеют ряды врагов.
Взмах меча и… приник лицом к ногам Сумитомо, захлебнувшись кровью, низкорослый воин. Лицо свирепое, в глазах смертный ужас. Меч поразил горло, лишив руки, сжимавшей клинок.
Стараясь не сбивать дыхания, после каждой победы превозносит свой род Сумитомо.
Прославленный род!
Великие воины!
Есть что сказать!
Сумитомо дошел до отца:
— Я, Сумитомо Фудзивара, сын Фудзивара-но Томоясу. Непревзойденного воина. Великого философа и поэта. Императорского советника…
Атака! Взмах меча…
Сталь клинка рассекла одоси — шнуры брони, вайдате. Сумитомо поразил врага в обнаженную грудь.
Пришла пора личных заслуг. Два воина лишь могли теперь слышать Сумитомо. Два мастера Кендо.
“Великим человека делает не Путь.”
Сумитомо усмехнулся недобро. Принял решение — обнажил второй, короткий меч. Против правил. Против канонов нитро-рю, но два умелых воина совсем не то, что один боец-мастер.
Безымянные бойцы атакуют. Стремительные выпады справа парирует Сумитомо коротким мечом. Слева блеск его великолепного длинного дайсё-госираэ слепит врага.
Звенят удары клинков. Растет энергия боя. Знают пускай с кем имеют дело:
— Я, Сумитомо Фудзивара, в шестнадцать лет под предводительством Асикага Кусуноки убил в схватке при Окэхадзама четырнадцать воинов, продолжая сражаться со стрелой в ноге…
Рука разит и отражает.
И нет страха!
Нет жалости!
Нет мыслей!
И все же…
Вопрос…
“Кто эти люди? Почему напали?”
Сумитомо очистил сознание.
“Совершенному фехтовальщику безразлична личность противника, так же как и своя судьба, ибо он — бесстрастный свидетель фатальной драмы жизни и смерти. Но активный ее участник…”
Два меча атакующих разом взметнулись над головой Сумитомо. Неуловимо сместившись вправо, подставил он себя под удар. Нет времени размышлять.
Сумитомо — совершенная машина смерти!
В плоть и кровь влились истины.
“Не стремитесь к контакту с противником в ответ на угрожающий выпад, перестаньте строить всякие планы на этот счет. Просто воспринимайте движение противника, не позволяйте своему уму “останавливаться” на этом, продолжайте двигаться все так же ему навстречу. Используйте его атаку, обращая ее против него самого…
… В Дзен это называется “Схватить вражеское копье и убить им врага”. Меч противника, попав в ваши руки, становится орудием уничтожения самого противника.
Такова идея. Это “Меч, которого нет”.”
Сумитомо не ученик на Пути. Мастер!!! Кендо — его жизнь. Но и стихи…
Клинок врага метнулся к голове Сумитомо. Его меч, отведенный в положение инь, сместился влево. Сумитомо нанес удар по вражеским рукам, сжимающим стремительную сталь. Вихреобразный взмах быстрее взгляда. Безупречный удар! Удар мастера — гякуфу, “Перекрестный ветер”.
Клинок Сумитомо отделил кисти рук и оружие от бойца. Победа! Но…
Еще атака! Длинный меч врага обрушился на короткий клинок Сумитомо. Скользнул к цубе. С трудом удалось отклонить.
В малую паузу до новой атаки Сумитомо вместил конец речи, которую ему не дали произнести до схватки:
— Я, Сумитомо Фудзивара, непревзойденный мастер Кендо, ученик Хосокава Сабуро, превзошедшего Путь Меча…
“Хороший остался враг! Бесстрашный! — порадовался Сумитомо. — Вновь атакует!”
Противник напал слева, имея преимущество: длинный меч против короткого.
У Сумитомо времени нет. Из той же стойки, коротким мечом, зеркально проводит он прием “муникен — Несравненный меч”. Левая нога вперед, правая вытянута, напряжена. Уже несется, рассекая воздух, к голове Сумитомо разящая сталь. Уже достиг ушей его гортанный выкрик врага.
Но меч Сумитомо взметнулся снизу. Очертил сверкающий круг. Опали на изумрудную траву отсеченные кисти рук. Бессильно приник к земле осиротевший меч.
Клинок Сумитомо, невзначай, легко, но смертельно коснулся лица врага.
И стихло все.
Шелестит ветер, относя к пруду стоны умирающих.
Конец кровавой работе!
— Я, Сумитомо Фудзивара, непобедимый воин из провинции Муцу, победил в схватке у пруда Курикара двадцать неизвестных буси, вероломно напавших, — превозмогая усталость, бодро провозгласил Сумитомо.
Салют мечами!
Боевой клич!
И за работу…
Поверженным противникам, умершим и еще живым, он отсек головы, помедлил, размышляя о судьбе страшных трофеев. Решил, пусть останутся птицам.
Взглянул в сторону пруда.
Легкий ветерок покрыл рябью зеркало воды.
По зарослям тростника, укрытого тенью деревьев, прокатились волны, дробясь серебром в бликах.
Трепет осознания совершенства вновь полился в душу Сумитомо, еще кипящую уходящей яростью боя.
“Кирисутэру!” — сказал он.
Разрубил и бросил.
Душа успокоилась. Родились стихи.
День приходит за днем,
В странствии я,
Но не привыкну к весенним цветам,
В садике отчего дома.
Сумитомо порадовался. Строки рождали настроение, намеком лишь передавая глубоко скрытый подтекст.
Он поправил цурубасири, одна из держащих подвесок пострадала в схватке, и поспешил к коню, терпеливо ожидавшему на привязи.
Глава 25
“Мы”, естественно, относилось лишь к нам с Харакири, потому что Сергей, судя по его испанскому гарнитуру, был как раз у себя дома.
Мне тут же захотелось тщательней рассмотреть как он выглядит, этот дом. Помнится я была там вчера, но лишь в ванной, где по совету Сергея переодевалась в платье невесты. О ванне могу сказать только одно: бездна вкуса, расположившаяся на двадцати квадратных метрах — сама шагами мерила.
Желание побродить по квартире становилось мучительным, к тому же, одолевали и другие желания, столь естественные для утреннего пробуждения. Я повернула голову налево — Харакири спал, как убитый, повернула голову направо — Сергей ни в чем ему не уступал. Такое положение вещей меня устраивало, чем я и воспользовалась, отправившись на прогулку.
Прогулка меня потрясла. Квартирка была под стать ванной: комнаты — футбольные поля, кухня — собрание чудес техники, столовая — мечта любой домохозяйки.
Не-ет, я не собиралась так запросто изменять своему поганцу мужу, но сразу подумала: “Это судьба!”
Учитывая мои неприятности, связанные с покушением на президента, это была не просто судьба, а судьба счастливая. Пока я ломала голову куда пойти куда податься, чтобы в лапы Владимира Владимировича не угодить, мой ангел хранитель уже обо всем позаботился, да как!
“Да в этой квартирке меня никакой Владимир Владимирович не найдет! — обрадовалась я. — Они же шерстят всех друзей и знакомых и совсем не подозревают о существовании Сергея.”
Гордость переполняла меня. Что это мне вчера Сергей о своей любви говорил? Просил быть его? Вот только не поняла, быть просто его или его женой? Впрочем, какая разница, мне же не Сергей, а его квартирка нужна.
Да-а, гордость переполняла меня. Страшная гордость! Вот она я! Из любых передряг победителем выхожу! Победителем да еще каким! Ха-ха! Сейчас мужика в фуфайке найду и…
— София, мы должны поговорить.
Я оглянулась; в двух шагах от меня стоял Харакири, его заспанные изумруды смотрели озабоченно.
Как невовремя! Хорошее настроение как корова языком слизала.
“Елки-палки, Харакири! Его-то какие черти сюда занесли? Он же сдаст меня Владимиру Владимировичу! Сдаст, пускай и невольно. Боже, как нелепо вышло: он же теперь дорогу к дому Сергея знает! Выпровожу сейчас его, а он, влюбленный, обязательно завтра припрется, и вся ФСБ за ним по пятам.”
Мороз продрал по коже.
“Нет, ну как меня угораздило Харакири в себя влюбить? Хоть бери и оставляй его, теперь, здесь. Учитывая добрый нрав моего Сергея, думаю, это возможно. Но с другой стороны, что это Харакири будет у моего Сережи на шее сидеть? Да и сам захочет ли? Он же, несчастный, затоскует без глупой своей торговли. Хоть бери этого дурака связывай да силой здесь оставляй!”
Пока мысленный ураган сокрушал мою похмельную голову, Харакири переминался с ноги на ногу и робко мямлил:
— София, ты должна дать ответ.
— Должна — дам, — пообещала я, опасливо заглядывая в спальню и с удовлетворением отмечая, что мой Сережа на нашем испанском гарнитуре все еще спит и, скорей всего, видит прекрасные сны.
Что еще можно видеть после продолжительного общения со мной?
Присмотрелась внимательней: мой Сережа не просто спал, а крепко спал здоровым богатырским сном — какой умница!
— Пойдем, на кухне поговорим, — сказала я, увлекая Харакири подальше от спальни.
— София, ты должна дать ответ, — занудливо мямлил он.
— Сказала же — дам, — успокоила его я, следуя традициям Тамарки и ничего не собираясь давать.
Однако, Харакири почему-то сильно рассчитывал на меня и смотрел по-собачьи преданно.
— София, до сих пор поверить в свое счастье не могу, — сказал он, после чего я струхнула.
“Неужели черт-те чего пообещала ему спьяну вчера? Да-а, предвижу осложнения с Сережей, что, учитывая покушение на президента, очень некстати: ведь жить-то мне где-то надо.”
— О каком счастье ты говоришь? — строго поинтересовалась я, готовясь сразу же объяснить, что между нами ничего не было и быть не может.
— О счастье видеть перед собой такого незаурядного человека, — с восхищением воскликнул Харакири. — Такую одаренную и мужественную личность!
“Незаурядного человека? Одаренную личность? Одаренную и мужественную? О ком это он? О Сергее или обо мне? Надеюсь, что обо мне, не о Сергее же. Ха! У того всего и мужества, что в фонтан спикировать! И вообще он не годен ни на что…”
Харакири между тем уже расставил все точки над “i”. Не оставляя сомнений, он рухнул на колени и с пафосом закричал:
— Преклоняюсь перед тобой, София, ныне и вовеки я твой, хоть и ронин.
“Ага, значит есть шанс заставить его подчиняться,” — обрадовалась я и воскликнула:
— Совсем не против, но с чего ты странный такой?
Поднимаясь с колен, Харакири согласился:
— Да, я странный, но, согласись, есть причина. Когда узнал я, что ты член БАГа, то тут же голову потерял. “Будда! — воскликнул я. — Ты велик! Ты велик, если не перевелись еще настоящие воины!”
“Член БАГа? — опешила я. — Бог мой, что же вчера этому придурку по-пьяни наговорила? Хоть бери и отрубай собственный язык!”
Харакири же не останавливался на достигнутом и с патетикой открывал мне глаза.
— Если эта хрупкая и очаровательная женщина не сидит сложа рук, — вещал он, — а как бесстрашный воин бросается в бой с самим государством!
“С каким государством? — заволновалась я. — В какой бой? Что он несет? Воевать с государством, все одно, что писать против ветра. Не дура же я!”
Харакири же перестал восхищаться и перешел на трагические эмоции: он уже убивался.
— Как мог я, здоровый и крепкий мужчина, сидеть сложа руки? — горевал он. — Как мог я сидеть сложа руки, когда хрупкая и нежная женщина мне во благо совсем рядом сражается? Сражается, как бесстрашный самурай! Как мог я сидеть сложа руки? — вопрошал он у кухонного стола.
Ну тут уж я не смолчала.
— Какое благо? — изумилась я. — Какое благо можно получить, сражаясь с государством? Решетку и нары? Баланду и парашу? Нет, милый мой, в этом мире все не так, как ты думаешь. Хочешь уйти в оппозицию? Много сторонников поднакопилось? С президентом сначала договорись, свою долю пользы государству на этой почве пообещай и ступай себе, оппозиционируй, а сражаться ни-ни. Большей глупости и представить невозможно! К тому же президента люблю! И женской и гражданской любовью!
Короче, я была убедительна.
Но только не для Харакири. Послушав меня, он почему-то умилился:
— София, брось свою конспирацию, все уже знаю и по гроб твой. Хоть режь меня, хоть ешь — не выдам. Можешь на меня рассчитывать.
“Хоть режь? Хоть ешь? — подумала я. — Что ж, пусть так оно и будет: БАГ так БАГ, лишь бы с Харакири договориться. Уж теперь-то этот придурок точно не выдаст меня, а пытать такого приблажного там не будут.”
— Да, я член БАГа — тайной организации, ведущей борьбу с самим президентом! — торжественно подтвердила я и тут же услышала за своей спиной дикий вопль отчаяния.
Обернулась: в дверях стоял белый как полотно Сергей.
Разбудил-таки Харакири его своими глупыми восторгами.
— Сереженька, сейчас все объясню, — запричитала я, но он и слушать не стал.
— Да что же это за невезение? — горестно завопил он. — Что за женщин, что за предательниц посылает подлая судьба?! Одна изменила мне, другая — еще хуже! —
Родине! Эт-того не переживу! Вон! Вон отсюда! Вон, пока я милицию не вызвал!
И он яростно затопал ногами.
Я попятилась, уж с кем с кем, а с милицией встречаться не рвалась никогда, да и кто рвался? Ни для кого не секрет, что находить общий язык с милицией умеют только отпетые преступники.
Короче, не знаю, чем кончилось бы дело, когда бы не восстал чудаковатый Харакири. Он заговорщически на меня посмотрел и спросил:
— София, хочешь его убью?
Глава 24
ПУТЬ МЕЧА
Зачарованный нежными красками утра, Сумитомо шел, наслаждаясь. Ласковы ароматы ветерка, прекрасно пение птиц…Любовался утром, а вспоминал ночь. Бессонную ночь. Давно это было, но кровь бурлила, как горный поток.
О, эта ночь! О, несравненная нежнейшая Итумэ! Как прекрасны были ее стихи! Как упоительно пела! Исполнены любезностью и смыслом беседы, о услада души! О, несравненная Итумэ!
Сумитомо остановился. Окинул взглядом дорогу, плавно обнявшую пруд. Залюбовался акварелью воды.
“Дремлют до прихода ветерка блики пруда,” — начал слагать он стихи.
Осознал убожество слов.
“Безысходность… Безысходность, всегда безысходность. Не выразить звуками, не объять душой немыслимое совершенство мира, рвущее душу, и тут же наполняющее ее прекрасным покоем… Лишь человек… Его мысли, слова, дела… Но и он — малая частица мира. Совершенного мира, ибо сложен он из бесчисленного множества мыслимых и немыслимых несовершенств, образуя в сумме их новое качество… Но тогда… Тогда и он, Сумитомо, соучаствует в создании совершенства. Значит, оправдано, необходимо и его присутствие в мире… Равно как и отсутствие!”
Солнечный луч скользнул по лицу Сумитомо, вернул к насущному. Сегодня, в двенадцатый день лунного месяца, должно явиться в дом отца. Следует спешить.
Еще туманились очарованием глаза, но слух возмутил диссонанс, позвякивание за спиной.
Сумитомо обернулся.
В центре лужайки, в кольце старых деревьев бросил циновку воин. Покачиваются пластины брони. Злобная усмешка перекосила лицо. Лишь двадцать шагов до него.
Воин уселся, бесстрастно рассматривая Сумитомо. Указал рукой на свободный край циновки.
“Приглашает к беседе? Но кто он? Откуда? Только что не было… Зачем он здесь? …”
Сумитомо опустил глаза и… жгучая волна ярости! Удушающий, лишающий рассудка гнев!
Меч незнакомца, приглашающего к беседе, лежит на циновке обращенный рукоятью к Сумитомо. Неслыханная наглость! Непереносимое, нестерпимое оскорбление!
Быстрее молнии метнулся Сумитомо, блеск клинка опередил крик ярости. На бегу укололо:
“… сегодня, двенадцатый день месяца… восток несчастливая сторона… атакуя противника, угрожаю мечом востоку…”
Он стремительно изменил направление. Переориентировал атаку. Сместился на бегу влево, заходя с севера. Древнее суеверие вызволило из ловушки.
Воины!
Два десятка их выступило из-за старых деревьев. Безрассудная ярость схлынула.
“Западня, — осознал Сумитомо. — Едва не угодил в ловушку. Верная оказалась примета. Нельзя атаковать на восток.”
Стоя спиной к пруду, недосягаемый для противника, он обрел возможность оценивать. Взвесить противостоящую силу. Избрать тактику боя.
Нет сомнений! Воины ищут схватки с ним, с Сумитомо. Но схватки ли? Это не бойцы! Убийцы! Подло напали из засады!
Самураи не избегают боя, но все должно иметь смысл. Смысл — в традициях. Так утверждал Конфуций.
Сумитомо поднял меч на уровень глаз, вытянул его в сторону противника. Прокричал боевой клич. Следуя рыцарскому кодексу, громко известил:
— Я, Сумитомо Фудзивара, потомок великого рода Фудзивара…
Ему не дали закончить. Неизвестные, презрев традиции, ринулись в атаку. Безымянными, как варвары пошли в бой. Неравная схватка. Много врагов.
Так что же?
Сумитомо один!
Так что же?
В Бусидо воплотился смысл жизни.
Великие цели!
Великие истины!
“… самурай никогда не сражается в одиночку, рядом с ним, плечом к плечу, стоят мужчины его рода. Ныне здравствующие, давно умершие и еще нерожденные…
… самурая никогда не смущает число врагов. В любой момент схватки он бьется с одним лишь противником…”
Боги даровали желаемое. Сумитомо наказал обидчика первым. Вклинился между воинами, достигшими центра поляны, легко отразив удары клинков. Прорвался к человеку с циновки, бесцеремонно оскорбившему его.
Держа меч, обращенным вбок, позволил противнику сделать выпад. Почувствовал клинок врага в опасной близости от левого плеча. Резко повернул собственный меч.
Отточенная сталь лизнула лишь кожу противника, разрубив завязки шлема. Но Сумитомо знал — обидчик мертв. Умрет, коснувшись земли. Пока падает — жив.
Неукротимый дух воинов Фудзивара, доблестно павших и еще нерожденных, взывал. Зов этот жег душу. И Сумитомо продолжил:
— Я, потомок Фудзивара Ёранга, который в битве с Тайра, раненый пятью стрелами продолжал сражаться за дворец Микадо…
Вновь не дали закончить. Отступив за поверженного врага, Сумитомо застыл в стойке. Окружения не удалось избежать. Он размял кисть руки, превратил меч в сверкающую стену стали.
Веерная защита!
Аплодируй сенсей Хосокава, великий мастер Кендо! Ученик достоин тебя!
Что Книга пяти колец?!
Это искусство выше!
Постигнут Путь Меча!
“Если вы осознаете путь стратегии, для вас не останется непонятного…”
Но верно и иное:
“Человек способен сделать Путь великим, но великим человека делает не Путь.”
Длинным мечом разит противника Сумитомо, стиль двух мечей, школа Нитро-рю. Два клинка — помеха в схватке с вооруженной толпой.
Без устали мечется превосходная сталь. Верна рука Сумитомо. Спрессовалось время, сгустилось. В зачарованном пространстве скользит Сумитомо, быстрый, среди медлительных. Божественно прекрасен, неуловимо стремителен смертельный танец.
Шаг — взмах меча — стойка… Шаг — взмах…
Редеют ряды врагов.
Взмах меча и… приник лицом к ногам Сумитомо, захлебнувшись кровью, низкорослый воин. Лицо свирепое, в глазах смертный ужас. Меч поразил горло, лишив руки, сжимавшей клинок.
Стараясь не сбивать дыхания, после каждой победы превозносит свой род Сумитомо.
Прославленный род!
Великие воины!
Есть что сказать!
Сумитомо дошел до отца:
— Я, Сумитомо Фудзивара, сын Фудзивара-но Томоясу. Непревзойденного воина. Великого философа и поэта. Императорского советника…
Атака! Взмах меча…
Сталь клинка рассекла одоси — шнуры брони, вайдате. Сумитомо поразил врага в обнаженную грудь.
Пришла пора личных заслуг. Два воина лишь могли теперь слышать Сумитомо. Два мастера Кендо.
“Великим человека делает не Путь.”
Сумитомо усмехнулся недобро. Принял решение — обнажил второй, короткий меч. Против правил. Против канонов нитро-рю, но два умелых воина совсем не то, что один боец-мастер.
Безымянные бойцы атакуют. Стремительные выпады справа парирует Сумитомо коротким мечом. Слева блеск его великолепного длинного дайсё-госираэ слепит врага.
Звенят удары клинков. Растет энергия боя. Знают пускай с кем имеют дело:
— Я, Сумитомо Фудзивара, в шестнадцать лет под предводительством Асикага Кусуноки убил в схватке при Окэхадзама четырнадцать воинов, продолжая сражаться со стрелой в ноге…
Рука разит и отражает.
И нет страха!
Нет жалости!
Нет мыслей!
И все же…
Вопрос…
“Кто эти люди? Почему напали?”
Сумитомо очистил сознание.
“Совершенному фехтовальщику безразлична личность противника, так же как и своя судьба, ибо он — бесстрастный свидетель фатальной драмы жизни и смерти. Но активный ее участник…”
Два меча атакующих разом взметнулись над головой Сумитомо. Неуловимо сместившись вправо, подставил он себя под удар. Нет времени размышлять.
Сумитомо — совершенная машина смерти!
В плоть и кровь влились истины.
“Не стремитесь к контакту с противником в ответ на угрожающий выпад, перестаньте строить всякие планы на этот счет. Просто воспринимайте движение противника, не позволяйте своему уму “останавливаться” на этом, продолжайте двигаться все так же ему навстречу. Используйте его атаку, обращая ее против него самого…
… В Дзен это называется “Схватить вражеское копье и убить им врага”. Меч противника, попав в ваши руки, становится орудием уничтожения самого противника.
Такова идея. Это “Меч, которого нет”.”
Сумитомо не ученик на Пути. Мастер!!! Кендо — его жизнь. Но и стихи…
Клинок врага метнулся к голове Сумитомо. Его меч, отведенный в положение инь, сместился влево. Сумитомо нанес удар по вражеским рукам, сжимающим стремительную сталь. Вихреобразный взмах быстрее взгляда. Безупречный удар! Удар мастера — гякуфу, “Перекрестный ветер”.
Клинок Сумитомо отделил кисти рук и оружие от бойца. Победа! Но…
Еще атака! Длинный меч врага обрушился на короткий клинок Сумитомо. Скользнул к цубе. С трудом удалось отклонить.
В малую паузу до новой атаки Сумитомо вместил конец речи, которую ему не дали произнести до схватки:
— Я, Сумитомо Фудзивара, непревзойденный мастер Кендо, ученик Хосокава Сабуро, превзошедшего Путь Меча…
“Хороший остался враг! Бесстрашный! — порадовался Сумитомо. — Вновь атакует!”
Противник напал слева, имея преимущество: длинный меч против короткого.
У Сумитомо времени нет. Из той же стойки, коротким мечом, зеркально проводит он прием “муникен — Несравненный меч”. Левая нога вперед, правая вытянута, напряжена. Уже несется, рассекая воздух, к голове Сумитомо разящая сталь. Уже достиг ушей его гортанный выкрик врага.
Но меч Сумитомо взметнулся снизу. Очертил сверкающий круг. Опали на изумрудную траву отсеченные кисти рук. Бессильно приник к земле осиротевший меч.
Клинок Сумитомо, невзначай, легко, но смертельно коснулся лица врага.
И стихло все.
Шелестит ветер, относя к пруду стоны умирающих.
Конец кровавой работе!
— Я, Сумитомо Фудзивара, непобедимый воин из провинции Муцу, победил в схватке у пруда Курикара двадцать неизвестных буси, вероломно напавших, — превозмогая усталость, бодро провозгласил Сумитомо.
Салют мечами!
Боевой клич!
И за работу…
Поверженным противникам, умершим и еще живым, он отсек головы, помедлил, размышляя о судьбе страшных трофеев. Решил, пусть останутся птицам.
Взглянул в сторону пруда.
Легкий ветерок покрыл рябью зеркало воды.
По зарослям тростника, укрытого тенью деревьев, прокатились волны, дробясь серебром в бликах.
Трепет осознания совершенства вновь полился в душу Сумитомо, еще кипящую уходящей яростью боя.
“Кирисутэру!” — сказал он.
Разрубил и бросил.
Душа успокоилась. Родились стихи.
День приходит за днем,
В странствии я,
Но не привыкну к весенним цветам,
В садике отчего дома.
Сумитомо порадовался. Строки рождали настроение, намеком лишь передавая глубоко скрытый подтекст.
Он поправил цурубасири, одна из держащих подвесок пострадала в схватке, и поспешил к коню, терпеливо ожидавшему на привязи.
Глава 25
— София, хочешь его убью?
В глазах Харакири загорелся такой бешеный огонь, что я струхнула: еще и в самом деле убьет, он же чокнутый.
— С ума сошел? — ужаснулась я. — Убийство, это не подвиг, а преступление!
— Зато он тебя не заложит, а о том, что мы здесь были, все равно не узнает никто: у нас нет даже общих знакомых. Согласен, убивать без всякой идеи преступно, но все же лучше его убить, — посоветовал Харакири. — Я бы убил на всякий случай.
Сергей, после такого заявления некоторое время растерянно хлопавший глазами, вдруг озверел.
— Да я сам тебя сейчас, придурок, убью! — завопил он и, как абсолютно невоспитанный человек, бросился на гостя.
И тут же поплатился за плохое воспитание: Харакири сразу начал его убивать.
Я смотрела на это безобразие, расстраивалась и очень за Сергея переживала.
“Вот ненароком грохнет его сейчас Харакири (каких чудес на свете не бывает), и снова останусь без крыши, — думала я, имея ввиду самую элементарную крышу над головой. — Ну что за несчастливый он мужик, Сергей этот? То Женька мял ему бока, теперь вот Харакири за него взялся. От всех моих воздыхателей пострадал. Хотя, еще не от всех, еще ему страдать и страдать, раз ступил на этот путь скользкий.”
Под скользким путем я, конечно же, имела ввиду знакомство со мной.
Однако, пока мною овладевали всевозможные переживания, на поле битвы тоже все не стояло: там произошли некоторые изменения. Теперь был повержен Харакири (он громко вопил), а Сергей, пользуясь случаем, за малым его не убивал. Такая расстановка сил значительно больше мне понравилась.
“Будь что будет, — подумала я. — Все в руках Господа, тем более, что Харакири лишний и опасный свидетель, а Сергей хозяин “Бентли” и этой квартиры. Когда останемся наедине, уж найду что сказать в свое оправдание. Опять же, собственное преступление ему поможет снисходительней относиться к чужим недостаткам.”
— София! София! — тем временем взывал о помощи Харакири. — София, спаси! Помоги!
Но мне было некогда: я расправляла подол своего дорого платья, который (увы!) был недопустимо помят. “Горе-горем, — думала я, — но с платьем могла бы быть и поаккуратней, оно стоит того.”
Отвлеклась буквально на минуту, но как все сильно изменилось: теперь Харакири моего Сергея безбожно убивал и, несмотря на то, что и сам неплохо справлялся, по привычке все еще звал меня на помощь:
— София! Помоги!
“Сергей, конечно, хозяин квартиры, — подумала я, — но где гарантии, что он, узнав о баговском покушении на президента, не наложит в штаны? Гарантий никаких!”
Из этого следовало, что нет гарантий и в том, что я смогу воспользоваться его квартирой, вследствие чего (вполне возможно) вынуждена буду скрываться от Владимира Владимировича в очень неконфортабельных условиях.
“Даже еще не знаю в каких, — пригорюнилась я. — Зато если Харакири случайно прибьет Сергея, его квартира будет в моем распоряжении. Ведь он же парень холостой.”
Здесь следует добавить, что я в клубе даром времени не теряла, а кое-что о Сергее узнала: он не просто холостой, но даже и родственников не имеет, следовательно на квартиру претендентов нет.
Не подумайте, что я алчная, просто жизнь, порой, заставляет. С милым жила бы и в шалаше, только вот никак не найду этого милого. Все какие-то сволочи попадаются.
И с жалостью глянула я на несчастного Сергея, хрипящего под Харакири.
“Будь что будет, — подумала я. — Все в руках Господа, тем более, что Харакири по уши влюблен и готов плясать под мою дудку, а Сергей, судя по всему, за ночь охладел, раз так запросто меня гонит. Будь что будет. Кому жить, рассудит Господь, не мне в его решения вмешиваться.”
И я отправилась в ванную комнату. Там первым делом разделась перед зеркалом, придирчиво себя осмотрела и пришла к мнению, что будет счастливцем всякий, кому бы я ни досталась. С этим мнением и принялась чистить перышки.
Перышки, надо сказать, изрядно пострадали за то время, пока жизнь меня по лабиринтам гоняла — не осталось и следов салона. Тщательно намазав лицо мужским питательным кремом (другого не было), я погрузилась в горячую пенистую ванну, которой оставшееся время и наслаждалась.
Когда я вышла из ванной, свежая и домашняя в белоснежном махровом халате, настроение было приподнятое.
“Надеюсь навел уже порядок Господь,” — подумала я, направляясь в кухню.
Однако, как мельчают люди! Как падают нравы! Во что превратились мужчины? И что такое теперь мужской бой? Чем он заканчивается, хотите вы знать. А вот чем!
На кухне события разворачивались по совсем неудобному мне сценарию: на кухне шел настоящий мужской разговор. Сергей и Харакири без всякой причины прекратили друг друга убивать и затеяли мировую. На столе стояла початая бутылка водки, а услышанное мною, изумляло.
— На кой фиг нужна тебе эта дура? — дружески похлопывая Харакири по плечу, вопрошал Сергей.
“Надеюсь, он не меня ввиду имеет,” — затаившись под дверью, подумала я.
К сожалению тут же выяснилось, что именно меня, потому что Харакири ответил:
— София совсем не дура, она только прикидывается такой, правда не знаю с какой целью.
Не удержавшись, мысленно ответила: “Чтобы жить было легче, — и тут же про себя выругалась: — Козлы!”
— Дура или не дура, дело не в том, — обстоятельно продолжил Сергей. — Нам с тобой она опасна, и этим все сказано. Сам посуди: у меня бизнес, и у тебя бизнес, а Софья, как выяснилось, умудрилась наступить на мозоль ФСБ. Что дальше, смекаешь?
— Смекаю, — ответил Харакири, — и отчет отдаю, что и мой бизнес пострадать может. ФСБ не хрен собачий. ФСБ совсем не хрен. А у меня бизнес.
“Тьфу! — внутренне сплюнула я. — Тоже мне бизнес, книжками на тротуаре спекулировать!”
— Вот именно, — обрадовался Сергей. — ФСБ не хрен собачий, поэтому и предлагаю: давай сдадим ее к чертовой матери, тем более, что я до смерти люблю президента.
— Давай сдадим, — неожиданно для меня согласился Харакири, — тем более, что я тоже люблю президента. Еще как!
И он за неимением президента едва ли не взасос поцеловал Сергея, который совсем недавно правдоподобно утверждал, что целуется только по вдохновению.
“Что угодно готов терпеть, лишь бы сдать меня поскорей,” — подумала я с обидой.
— Давай сдадим, — продолжил Харакири, — но как? Лично я сдавать не привык, а потому не умею. Сдавай сам, а я сделаю вид, что этого не заметил.
Сергей призадумался. Судя по всему он тоже сдавать не привык и в этом деле сильно рассчитывал на Харакири, для того с ним и подружился.
— Нет, — сказал он, — я тоже сдавать не могу, даже не представляю как это делается.
— А что там размышлять? — рассердился Харакири. — О чем базар? Возьми сотовый, набери номер и сдай. Проще простого.
В глазах Харакири загорелся такой бешеный огонь, что я струхнула: еще и в самом деле убьет, он же чокнутый.
— С ума сошел? — ужаснулась я. — Убийство, это не подвиг, а преступление!
— Зато он тебя не заложит, а о том, что мы здесь были, все равно не узнает никто: у нас нет даже общих знакомых. Согласен, убивать без всякой идеи преступно, но все же лучше его убить, — посоветовал Харакири. — Я бы убил на всякий случай.
Сергей, после такого заявления некоторое время растерянно хлопавший глазами, вдруг озверел.
— Да я сам тебя сейчас, придурок, убью! — завопил он и, как абсолютно невоспитанный человек, бросился на гостя.
И тут же поплатился за плохое воспитание: Харакири сразу начал его убивать.
Я смотрела на это безобразие, расстраивалась и очень за Сергея переживала.
“Вот ненароком грохнет его сейчас Харакири (каких чудес на свете не бывает), и снова останусь без крыши, — думала я, имея ввиду самую элементарную крышу над головой. — Ну что за несчастливый он мужик, Сергей этот? То Женька мял ему бока, теперь вот Харакири за него взялся. От всех моих воздыхателей пострадал. Хотя, еще не от всех, еще ему страдать и страдать, раз ступил на этот путь скользкий.”
Под скользким путем я, конечно же, имела ввиду знакомство со мной.
Однако, пока мною овладевали всевозможные переживания, на поле битвы тоже все не стояло: там произошли некоторые изменения. Теперь был повержен Харакири (он громко вопил), а Сергей, пользуясь случаем, за малым его не убивал. Такая расстановка сил значительно больше мне понравилась.
“Будь что будет, — подумала я. — Все в руках Господа, тем более, что Харакири лишний и опасный свидетель, а Сергей хозяин “Бентли” и этой квартиры. Когда останемся наедине, уж найду что сказать в свое оправдание. Опять же, собственное преступление ему поможет снисходительней относиться к чужим недостаткам.”
— София! София! — тем временем взывал о помощи Харакири. — София, спаси! Помоги!
Но мне было некогда: я расправляла подол своего дорого платья, который (увы!) был недопустимо помят. “Горе-горем, — думала я, — но с платьем могла бы быть и поаккуратней, оно стоит того.”
Отвлеклась буквально на минуту, но как все сильно изменилось: теперь Харакири моего Сергея безбожно убивал и, несмотря на то, что и сам неплохо справлялся, по привычке все еще звал меня на помощь:
— София! Помоги!
“Сергей, конечно, хозяин квартиры, — подумала я, — но где гарантии, что он, узнав о баговском покушении на президента, не наложит в штаны? Гарантий никаких!”
Из этого следовало, что нет гарантий и в том, что я смогу воспользоваться его квартирой, вследствие чего (вполне возможно) вынуждена буду скрываться от Владимира Владимировича в очень неконфортабельных условиях.
“Даже еще не знаю в каких, — пригорюнилась я. — Зато если Харакири случайно прибьет Сергея, его квартира будет в моем распоряжении. Ведь он же парень холостой.”
Здесь следует добавить, что я в клубе даром времени не теряла, а кое-что о Сергее узнала: он не просто холостой, но даже и родственников не имеет, следовательно на квартиру претендентов нет.
Не подумайте, что я алчная, просто жизнь, порой, заставляет. С милым жила бы и в шалаше, только вот никак не найду этого милого. Все какие-то сволочи попадаются.
И с жалостью глянула я на несчастного Сергея, хрипящего под Харакири.
“Будь что будет, — подумала я. — Все в руках Господа, тем более, что Харакири по уши влюблен и готов плясать под мою дудку, а Сергей, судя по всему, за ночь охладел, раз так запросто меня гонит. Будь что будет. Кому жить, рассудит Господь, не мне в его решения вмешиваться.”
И я отправилась в ванную комнату. Там первым делом разделась перед зеркалом, придирчиво себя осмотрела и пришла к мнению, что будет счастливцем всякий, кому бы я ни досталась. С этим мнением и принялась чистить перышки.
Перышки, надо сказать, изрядно пострадали за то время, пока жизнь меня по лабиринтам гоняла — не осталось и следов салона. Тщательно намазав лицо мужским питательным кремом (другого не было), я погрузилась в горячую пенистую ванну, которой оставшееся время и наслаждалась.
Когда я вышла из ванной, свежая и домашняя в белоснежном махровом халате, настроение было приподнятое.
“Надеюсь навел уже порядок Господь,” — подумала я, направляясь в кухню.
Однако, как мельчают люди! Как падают нравы! Во что превратились мужчины? И что такое теперь мужской бой? Чем он заканчивается, хотите вы знать. А вот чем!
На кухне события разворачивались по совсем неудобному мне сценарию: на кухне шел настоящий мужской разговор. Сергей и Харакири без всякой причины прекратили друг друга убивать и затеяли мировую. На столе стояла початая бутылка водки, а услышанное мною, изумляло.
— На кой фиг нужна тебе эта дура? — дружески похлопывая Харакири по плечу, вопрошал Сергей.
“Надеюсь, он не меня ввиду имеет,” — затаившись под дверью, подумала я.
К сожалению тут же выяснилось, что именно меня, потому что Харакири ответил:
— София совсем не дура, она только прикидывается такой, правда не знаю с какой целью.
Не удержавшись, мысленно ответила: “Чтобы жить было легче, — и тут же про себя выругалась: — Козлы!”
— Дура или не дура, дело не в том, — обстоятельно продолжил Сергей. — Нам с тобой она опасна, и этим все сказано. Сам посуди: у меня бизнес, и у тебя бизнес, а Софья, как выяснилось, умудрилась наступить на мозоль ФСБ. Что дальше, смекаешь?
— Смекаю, — ответил Харакири, — и отчет отдаю, что и мой бизнес пострадать может. ФСБ не хрен собачий. ФСБ совсем не хрен. А у меня бизнес.
“Тьфу! — внутренне сплюнула я. — Тоже мне бизнес, книжками на тротуаре спекулировать!”
— Вот именно, — обрадовался Сергей. — ФСБ не хрен собачий, поэтому и предлагаю: давай сдадим ее к чертовой матери, тем более, что я до смерти люблю президента.
— Давай сдадим, — неожиданно для меня согласился Харакири, — тем более, что я тоже люблю президента. Еще как!
И он за неимением президента едва ли не взасос поцеловал Сергея, который совсем недавно правдоподобно утверждал, что целуется только по вдохновению.
“Что угодно готов терпеть, лишь бы сдать меня поскорей,” — подумала я с обидой.
— Давай сдадим, — продолжил Харакири, — но как? Лично я сдавать не привык, а потому не умею. Сдавай сам, а я сделаю вид, что этого не заметил.
Сергей призадумался. Судя по всему он тоже сдавать не привык и в этом деле сильно рассчитывал на Харакири, для того с ним и подружился.
— Нет, — сказал он, — я тоже сдавать не могу, даже не представляю как это делается.
— А что там размышлять? — рассердился Харакири. — О чем базар? Возьми сотовый, набери номер и сдай. Проще простого.