Окончательно помрачнев, Капа яростно сжала кулаки и сквозь зубы процедила:
   — Сволочь Женька, до чего бабу довел!
   Я потеряла последнее терпение, видит Бог, не безгранична в этом смысле и я. Потеряла терпение и завопила:
   — Да Женька здесь совсем не при чем! Я даже рада, что он к Юльке свалил! Теперь, когда муж меня бросил, я счастливейшая из женщин!
   — Почему? — спросила Капа, и это мое заявление списывая на расстройство ума.
   — Да потому, что я новое счастье уже обрела!
   Выщипанные брови Капитолины снова на переносице домиком сошлись, а глаза подслеповато прищурились.
   — Ну-ка, ну-ка, давай рассказывай, — загораясь любопытством, прошептала она, напрочь забывая о моем безумии.
   Я тут же поведала о Сергее, отдельно и очень подробно упомянув и его “Бентли”, и роскошную квартиру, и испанский гарнитур.
   — Такой мэн! Такой мэн! — по ходу повествования восхищалась я.
   — Это же надо! Это же надо! — вторила Капа, радуясь за меня всею душой и немножечко мне завидуя. — И этот мэн тебя любит? — недоумевала она.
   — У нас страшенный роман! Страшенный! — и взглядом и жестами выразила я свои впечатления, стараясь не замечать впечатлений Капы.
   — Страшенный роман?! — Капа ахнула и схватилась за голову. — Как я завидую тебе! — уже откровенно призналась она и добавила: — А у меня лишь этот болван Коля. Только в жизни и сумел, что до генерала дослужиться.
   — Такие люди тоже нужны, — снисходительно успокоила я подругу.
   — Кому нужны? — возмутилась она.
   — Людям нужны, — пояснила я. — На таких страна наша держится.
   Капа яростно со мной не согласилась.
   — На таких, как я, держится наша страна! — с болью стуча в грудь кулаком, закричала она. — Ведь если бы я всю жизнь не терпела своего бестолкового Колю, он бы без женской заботы, без внимания, сник, затосковал, заболел и не смог бы служить Родине. Соня, скажи честно, много найдется дур, способных бесплатно вынести все это безобразие: беспорочность собственного мужа, его честь, ответственность и патриотизм?
   Пришлось признать, что таких дур немного.
   — Вот то-то и оно, — удовлетворившись, успокоилась Капа. — А я все это выношу и, порой, горжусь этим дармоедом. Твой бизнесмен, если вдруг припечет, сядет в “Бентли” и укатит. Они же все эгоисты, бизнесмены эти, своя шкура им всего дороже. Всех продадут: и детей и жен. А мой Коля не такой. Он человек слова, у него есть честь, у него есть я. Ради меня Коля жизни своей не пожалеет, случись в этом надобность. Жаль, вот, все не случается.
   Слышать такое мне было обидно.
   — Ты, Капа, очень неправа, — возразила я. — Хоть и бизнесмен мой Сережа, но жизнью своей и он не боится рисковать ради меня. Знаешь как не хотел отпускать сюда меня одну?
   — Нет.
   — А я знаю, — успокаиваясь, сообщила я и с преувеличенными подробностями рассказала какой смельчак мой Сережа.
   Капа выслушала меня с огромным вниманием и сделала абсурдное заключение:
   — Тогда он тоже из ФСБ.
   Пока я смеялась, она вернулась к полковнику. С жаром начала меня убеждать, что не мог стрелять в президента Петька Смирнов.
   — Уж кого-кого, а Петьку я знаю и вдоль и поперек, — заверила она. — Смалку с Колькой они дружили. Петька Смирной, Сашка Смелов да мой Колька с самого детства не разлей вода.
   — Это ни о чем не говорит, — вставила я, но Капа меня не слушала.
   — Вместе школу закончили, — продолжила она, — в один университет поступили. Всегда друг за другом тянулись. Коля мой, правда, их обскакал, но это все потому, что у Николасика есть я. У Петьки так себе жена, ни рыба ни мясо. У Сашки чуть лучше, но тоже плохо мужем руководит, поэтому они дальше полковников и не дослужились. В остальном же, если не брать их жен, в государственном смысле, Соня, слышишь, они идеалы. Вот только глянь, как прошла их жизнь…
   Капитолина уже полезла в свой доисторический сервант, извлекла с посудной полки семейный альбом и начала с интересом его перелистывать, с нежностью комментируя:
   — Вот это мой Колька с Петькой на соревнованиях по стрельбе. Глянь на Петьку, вишь какой был худой, с детства патриот такой, только диву даешься. В общем, предатель из него никакой. Вишь глазки какие правдивые, честные.
   Глазки у Петьки действительно были как у Павла Корчагина. Я хмыкнула и хотела свои на этот счет аргументы привести, но Капитолина уже так сильно была воспоминаниями увлечена, так увлечена, что и слушать меня не хотела.
   — Вишь, Колька мой, орел. А это он с Сашкой, а вот они втроем: Колька, Сашка и Петька. А это Сашка Смелов один, ох и красавец он был, да и теперь еще ничего. Колька меня иногда к нему даже ревнует, — с блаженной улыбкой сообщила Капитолина.
   Я смотрела и глазам своим верила, надо же, какие бывают чудеса!
   — Капа, — закричала я, — да откуда же у тебя здесь мой Сережа?
   — Где? Где? Где Сережа твой? — забеспокоилась Капа.
   — Ты, оказывается, с моим Сережей знакома! — прозрела я.
   — Да где? Где твой Сережа? — уже рассердилась Капитолина.
   — Да вот он, — я ткнула пальцем в фотографию. — Это Сережа мой!
   Капитолина бестолково посмотрела на меня, потом на фотографию моего Сережи и заупрямилась:
   — Да нет здесь его. Колька мой есть, Петька есть, Сашик, вон, Смелов, а Сережи…
   — Какой Сашик? — вознегодовала я. — Это не Сашик, а мой Сережа. Да, отчество у него действительно Александрович, значит Сашиком был отец, а сам он Сережа, обладатель роскошной квартиры, “Бентли” и испанского гарнитура!
   Капитолина секунд на двадцать дар речи потеряла, а потом возмущенно меня просветила:
   — Да не Сережа это, а Саша наш! Сан Саныч Смелов.

Глава 38

   “Сан Саныч Смелов?”
   Поверить такому я не могла, а потому рассмеялась:
   — Ты ошибаешься, Капитолина.
   — Ха! Ошибаюсь? Знаю его с младых ногтей, и голову на отсечение дать могу, что нет у Сашки Смелого никаких “Бентлей” и роскошных квартир с испанскими гарнитурами.
   — Как это нет, — возмутилась я, — когда своими глазами гарнитур видела и даже на нем спала? Не морочь меня! Сережа бизнесмен!
   Передать не могу, как я разозлилась.
   Но и Капитолина уже не на шутку разошлась, видимо представить бизнесменом Сашку Смелова ей было слишком противно.
   — Ха! Испанский гарнитур! — с презрением воскликнула она. — Не способен наш Смелов на это. Лишения терпеть — да! Жизнью своей рисковать — пожалуйста! За гроши как каторжанин пахать — сколько хочешь! Но чтобы “Бентли” и испанский гарнитур? Уважать его перестану! — вынесла очень странный приговор Капитолина.
   Мне снова стало смешно.
   — Хочешь уважай, хочешь не уважай, но мне его квартирка пришлась по душе, — заявила я.
   Однако Капа стояла на своем:
   — Из коммуналки недавно выбрался Сашка, да и то с большим трудом, потому что настоящий полковник! Полковник ФСБ! Он Родине служит, а не ворует! — с пафосом заключила она, имея ввиду и своего Колю.
   — Что? — возмутилась я. — Родине служит? Уж накормила Родина своих сыновей, а этот в ресторанах обедает да шляется по салонам не хуже меня.
   — Если и шляется, только по службе и с глубоким отвращение, потому что идеалист и всю жизнь без остатка Родине отдает, а не ворует, как некоторые, — снова повторила она, будто я ворую.
   Тоже, между прочим, время от времени Родине служу и уж тогда всю себя отдаю. Без остатка.
   Естественно, без промедления мыслью этой с Капитолиной и поделилась.
   Она возражать не стала:
   — Тогда, Соня, вы с Сашей друг друга нашли, вот жаль, только, что он жене своей не изменяет.
   Я поверить ей не могла:
   — Быть этого не может!
   Женой она окончательно добила меня. Что я могла возразить против таких веских аргументов? А тут еще вспомнила, как Сергей ласково смотрел на меня, как собирался рисковать собой ради моей бездарной особы, еще раз на фотографию глянула и сказала:
   — Капитолина, ты права, это не мой Сережа. Это просто очень похожий на него Сашка Смелов.
   И тут же возник вопрос: чем в этой истории мне полезна Капитолина, если никак не могу убедить ее в предательстве Петьки Смирнова? Совершенно очевидно: в то, что ее Петька Смирнов, то есть полковник Петр Петрович в президента стрелял Капитолина не поверит и под страхом собственной смерти. Она скорей поверит, что из гранатомета жахнула я, на почве психического расстройства.
   “Что за навязчивая идея у всех моих друзей? — в который уже раз изумилась я. — Просто спасу нет, как хочется им считать меня сумасшедшей. Будто сами все разом чокнулись. Правда есть и другое объяснение: они завидуют моему аналитическому уму.”
   Нет, я ни коим образом не осуждала Капитолину. Это прекрасно, что Капа с жаром защищает своих друзей, но, выходит, не всегда этот жар полезен. Петька Смирнов, со своими честными глазками, взял да из гранатомета в президента и пальнул, а я теперь это доказывай, будто нет у меня других дел.
   И что у Капы за аргументы? Что она приводит в пользу этого Петьки? Его чистые глазки? Да на кой ляд нужны террористам эфэсбэшники с грязными глазками? За такими небось следят и следят. Врагам непорочные службисты нужны. Как раз таких и вербуют, с чистыми глазками. Чистые глазки без денег мутнеют и в конце концов пачкаются — уж Родина, мать их, должна бы знать это.
   Короче, чистые глазки, решила я, первейшая улика против Петьки Смирнова.
   Да, все это так, но кто мне поверит?
   Кто поверит мне, если мне не верит даже моя Капитолина? — это, кстати, уже второй вопрос. На первый я быстро ответ нашла: раз Капитолина на Петю молится и ничем мне не поможет, так и незачем у нее сидеть, дожидаться пока приедет Коля и определит меня в дурдом, ведь это единственное, что он, пользуясь своими генеральскими возможностями, готов для близкой подруги сделать.
   “И к чему в итоге пришла? — горестно подумала я. — Опять к тому же: рассчитывать только на своего Сережу могу да еще на этого умалишенного Харакири. Вот уж по ком точно плачет дурдом!”
   Я отбросила в сторону семейный альбом, часть которого Капа расположила и на моих коленях (так он был велик), решительно поднялась с дивана (именно там происходил наш разговор), и сказала:
   — Мне пора.
   Капа испугалась:
   — Как — пора?
   — Самым натуральным образом, — заявила я, предвидя с ее стороны сопротивление.
   Не сопротивления боялась я (Капа слишком мала), а того, что могу ненароком обидеть любимую подругу, которая (в этом я не сомневалась) желает мне только добра, в ее, конечно, понимании.
   Я с пониманием Капы согласна не была, а потому действительно могла подругу обидеть. К этому, кстати, все и шло: Капа тоже вскочила с дивана, выпятив грудь встала на моем пути и изрекла:
   — Не пущу тебя!
   — Увы, придется, — сказала я, легко отодвигая Капитолину в сторону и направляясь к двери.
   — Соня! Соня! — вцепилась она в меня. — Умоляю, не делай глупостей!
   Я легонько ее оттолкнула и крикнула:
   — Уходим, Харакири! — и мой славный ронин мгновенно вырос на пороге.
   Лишь моего призыва и ждал он.
   — Уходим, — повторила я.
   Он кивнул с готовностью и пониманием, но не унималась Капитолина.
   — Соня! Умоляю! Вернись! Тебе грозит страшная опасность! — воплями отчаяния звала она.
   Я хотела ей ответить, только открыла рот… и в этот миг раздался телефонный звонок.
   — Это Коля! — обрадовалась Капа и рванула к аппарату, но, сняв трубку, она испуганно уставилась на меня и растерянно сказала: — Это не мой телефон.
   — Конечно, — горько усмехнулась я, — это мобильный.
   Харакири в замешательстве открыл рот, но тут же его закрыл, извлек из кармана сотовый, и спокойно поднес трубку к уху.
   — Да, — отрывисто бросил он. — Да. Все выполнил? Все, что я приказал? Докладывай.
   Мы с Капитолиной смотрели во все глаза на чудо перевоплощения. Это был совсем не тот Харакири, которого знали мы. Веселый, разбитной, увлеченный изотерической литературой Востока, поглощенный историей движения самураев, арбатский торговец исчез. Нашему взгляду предстал собранный, решительный, жесткий мужчина, способный не только на треп, но и на дело.
   “Бог знает на какое дело!” — ужаснулась я.
   Глаза Харакири!
   Куда исчезло то идиотское выражение, которое умиляло порой? Его изумруды теперь горели умным яростным огнем. Такой Харакири и в самом деле походил на самурая, готового к схватке и презирающего смерть.
   — В каком радиусе искали? — говорил он, как плетью хлестал. — Восемьсот метров? Да. Должно быть достаточно. Судя по описанию, это “Муха”, даже, если допустить что РПГ-7, все равно достаточно. Качественно искали?
   ““Муха”, РПГ-7, — изумилась я. — О чем это он? И кто он, этот Харакири? Эфэсбэшник? Приставили шпионить за мной? Но я же сама к нему подошла тогда, на Новом Арбате. Откуда они могли знать, к кому подойду? Сама не могла знать об этом, так непредсказуема я.”
   И тут меня осенило: “Харакири сам позвал меня! Сам!”
   Точно, не я к нему подошла, а он окликнул. Тут же до мельчайших подробностей вспомнила и пережила тот роковой момент, в ушах даже зазвучало его “София!”
   “Тогда совсем уж ничего не пойму, — растерялась я. — Если все, начиная со встречи с Харакири, был спектакль, что же выходит? Не я вокруг носа эфэсбэшников обвела, а они меня? Бедный Сережа! Теперь Харакири сдаст его, настучит, что Сережа мне помогал… Да что там — настучит? Уже настучал!”
   Я пришла в отчаяние, Харакири же, на меня не глядя, напористо продолжал беседу.
   — Нашли отметину? Где? На кровле здания? Сколько до него? Четыреста?
   Мгновенно поняла я о чем разговор: Харакири ищет следы той гранаты, которая интересовала и меня, но почему ищет он? Ведь Владимир Владимирович руководит операцией…
   И тут меня вторично осенило: “Если Харакири эфэсбэшник, то уж давно бы знать должен, где приземлилась граната. Конечно, если ему положено знать, а если ему знать не положено, так за каким чертом он не в свое дело нос сует? Да еще затеял разговор о гранате в квартире своего генерала. Что, лучшего времени не нашел?
   Нет, ему почему-то понадобилось отыскивать следы гранаты как раз именно во время моих откровений с Капитолиной. Почему? Не потому ли, что откровения мои он подслушал и узнал кто на самом деле покушался на президента?”
   Харакири тем временем, никого не стесняясь, разговор свой продолжал. Кстати, разговор зашел в такое интересное русло, что Харакири уже было и не до нас с Капой, он в жутком удивлении пребывал.
   — Что-оо? — вопил он. — Болванка? Это точно? Ты не спятил? Так я и знал!
   Здесь Харакири недобрым взглядом покосился на меня, меня же, как говорится, терзали смутные сомнения. И не только по поводу личности Харакири. Во всех уже личностях сомневалась я.
   — Так все это было беспонтово? — трагически поинтересовался у невидимого собеседника Харакири. — Лишь в упор или с небольшого расстояния и с минимальными шансами? На середине трассы, значит, бронированные борта все равно удержали бы?
   Я ахнула, какая жалость! Выходит ничего и не грозило президенту? Выходит я его и не спасла?
   — Сворачивайтесь, — буркнул Харакири и, закончив разговор, сунул мобильный в карман.
   Остолбеневшая, я словно к полу приросла, хотя, будь умной, давно бы “делала ноги”.
   — Так чем и куда ты стреляла? — с презрительной насмешкой поинтересовался Харакири.
   На всякий случай я замямлила:
   — Гранатой в президента…
   — Гранатой? — с обманчивой нежностью повторил он.
   — Гранатой, — добросовестно подтвердила я, с ужасом понимая, что долго его за нос водила, за что в ближайшее время и отвечу.
   Невольно глянула на Капитолину, мол, ну, где твой хваленый Коля? Капа растерянно смотрела на происходящее и ничего не понимала.
   — Так где же она, граната твоя? — уже грозно наступал на меня Харакири.
   — Так улетела, — с наивной радостью поведала я. — Совсем улетела.
   — Куда?
   — Не знаю…
   Я зашла в тупик. Впечатление редко обманывало меня, а на этот раз оно четко и ясно предупреждало: вот-вот Харакири набросится на меня и с криком “Сейчас отведаю тела комиссара!” сделает невесть что. Было очевидно: для него я сотрудник ФСБ.
   Лестно, конечно, но опасно. Я попятилась.
   — София, пойдем, — сказал он, решительно делая шаг ко мне.
   Никуда мне с таким Харакири идти не хотелось. Вновь глянула на Капитолину, ища поддержки… Господи, что же она маленькая такая у меня? Просто цыпленок!
   Когда снова перевела взгляд на Харакири, в его руке уже был пистолет, нацеленный на Капитолину.
   — София, — почти ласково повторил Харакири, — пойдем, не делай глупостей.
   Столько уже их наделала — одной меньше, одной больше…
   Но под прицелом Капитолина…
   — Хорошо, идем, — согласилась я.
   На лестничной площадке было пусто — ни человечка; лифт, как назло, на этаже стоял.
   “Куда? Куда он меня тащит?” — сомнамбулически размышляла я.
   Никогда не была трусихой, но и смелостью похвастать лишь в светской беседе могла, а чтобы вот в такой опасной ситуации чудеса мужества являть… Нет, к этому я расположена не была, особенно под дулом пистолета, однако, почему-то именно в такие минуты нестерпимо хочется жить.
   “Выйдем из подъезда и сразу побегу,” — запланировала я, сильно рассчитывая на кусты, буйствующие вдоль дорожки.
   Но у подъезда меня поджидало еще одно разочарование. Разочарование в образе автомобиля, за рулем которого сидел … Андеграунд. Никогда не видела его за рулем и даже не подозревала, что беспутный на это способен.
   — Какая встреча! — с искренней радостью крикнул Андеграунд и помахал мне рукой.
   “Так вот какая у них шайка-лейка!” — окончательно прозрела я, делая резкое движение в сторону кустов и одновременно ощущая тупую, совсем небодрящую боль.
   Дальше, как говорится, мир померк, погасли звезды…

Глава 39

ВОЛЯ БОГОВ
   Поспешил Сумитомо в Эдо. Сколько можно ждать? Где приговор правительства? Больше двух лет прошло, а сегунат все никак не может решить, какого наказания достоин Сумитомо.
   Молчит власть. Не до Сумитомо ей. Вся страна бурлит от возмущения. Каждый самурай на память знает имена сорока шести ронинов. Нарушен закон? Да! Но честь сохранена! Даже бакуфу сочувствует смутьянам. Но сделать ничего нельзя. Страшное совершено преступление. Вооруженный мятеж по сговору. В таких случаях указ о смерти великая милость!
   И герои готовились умирать, подчиняясь указу. Сумитомо грустил, что он не с ними. Однажды он крепко выпил, шел шатаясь по улицам Эдо. Два воина в черных доспехах напали внезапно. Сумитомо успел выхватить меч и отразить атаку.
   “Слишком много саке,” — подумал он, отсекая древко от лезвия направленной нанигаты, длинной алебарды.
   Повернулся, отразил меч черного воина и… Страшный удар по затылку сбил шлем и свалил Сумитомо.
   “Проклятые ниндзюцу, — успел он подумать, — все же убили меня…”
   Поверженный, он не видел, что черные воины тут же схватились с буси из стражи сегуна, проходившего мимо. Недолгая была схватка. Ниндзюцу отступили. Воины стражи узнали Сумитомо. Убедились, что он еще дышит. Подняли его и отнесли во дворец сегуна.
   * * *
   — Неправда ли, господин, — послышался нежный голосок Харимы, — сегодня прекрасный день. Очень тепло.
   Сумитомо ласково посмотрел на жену, с поклоном подающую ему чашечку саке, и сказал:
   — Здесь, в провинции Осумэ, всегда тепло.
   — И так приятно шумит океан, — подхватила Харима.
   — Да, океан, — эхом повторил Сумитомо.
   Он улыбнулся жене и попросил:
   — Прочти стихи. Из той тысячи, что ты написала, ожидая меня.
   Харима растерялась.
   — Стихи… Мой господин, не до стихов мне теперь. Я так счастлива. Впрочем… Одно прочту.
   Она отвернулась от Сумитомо и продекламировала:
   Когда рядом живешь,
   Привыкаешь к волнам океана,
   Но лодка,
   По воле Богов входит в тихую заводь.
   Что ж, смотрись, пока можно, в зеркало вод.
   Сумитомо грустно улыбнулся, прочувствовав почти нескрытый подтекст стихов.
   * * *
   Я открыла глаза и увидела доброе лицо Сергея.
   — Сережа, — прошептала я. — Ты спас меня?
   — Ну, в общем-то, да, — без должной уверенности ответил он.
   — А где мы?
   — В твоей квартире.
   — Что-ооо?!
   Я вскочила и, действительно обнаружив себя в собственной постели, возмутилась:
   — В чем дело? Почему ты притащил меня сюда? Это черт знает что! Меня, нежную и слабую, долбанули по голове, ты же спасаешь и тащишь не на свою испанскую кровать, а в эту мою финскую опостылевшую спальню! Уж лучше отвез бы в больницу!
   — Зачем? — удивился Сергей.
   Я упала.
   Зачем?! Что за люди окружают меня? Ужас! Кошмар! Просто слов нет!
   И еще я слышу упреки, мол слишком часто возмущаюсь. Даже прабабку итальянку винить не могу с ее горячей южной кровью. Как тут не возмущаться? Хотела бы посмотреть на те нервы, на те канаты, которые выдержат такое надругательство! Мне нежность и ласка в его квартире нужна, он же тащит меня в мою. Как терпеть такую бестактность и бестолковость?
   Впрочем, женщины меня поймут. Что такое мы все? Какую личность ни возьми— просто шедевр! И ум, и шарм, и красота — все в избытке. О прочих качествах (доброте, трудолюбии, добросовестности…) не говорю, поскольку неисчерпаема тема…
   Так постарался над нами Господь, что утомился и сэкономил время на мужчинах. Здесь пошел сплошной брак — выбрать не из кого. Есть красота, значит душой урод и беспросветный дурак всем на удивление; завелся кое-какой умишко, тут же в хитрость его переведет и весь изолжется; тот хвастун, этот жадина, прочий и вовсе лентяй-эгоист.
   Хотя, если речь об эгоизме зашла, здесь уж они все друг у друга учатся.
   “Боже мой, — подумаешь порой, — в каких условиях нам, бедным бабам, выживать приходится!”
   Вот я — красавица и умница, так считаю сама и в этом меня поддержит любой. Где сыщется мне подстать мужчина? Только подумал: нашла! И вот он уже в грязь лицом ударил.
   — Зачем ты притащил меня сюда? — со всем, уместным случаю гневом захотела знать я. — В мою же квартиру меня, от страшного удара пострадавшую? Уж тащил бы тогда в больницу, если сам не можешь справиться.
   — Зачем в больницу? — растерялся Сергей. — Ты же абсолютно здорова.
   — Да! Еще скажи: “Вон как кричишь!” В этом вы все, мужчины! Одни накаты и упреки! Как я могу быть здорова после удара по голове?
   — Но ты упала раньше удара. Харакири только-только собрался удар нанести, ты брык и упала. Он сам опешил, тут-то мы с Виктором Викторовичем его и скрутили.
   Ха! Харакири опешил, видели бы вы как опешила я, такое услышав.
   — Так, значит, меня не ударяли по голове?
   Сергей развел руками.
   “Странно, — подумала я, — не вижу радости на его лице. А чего бы он хотел?”
   Я снова вскочила и закричала:
   — Вот оно, бескрайнее воображение мое! Спасло и на этот раз! Потому что удар я тоже предугадала! Удар за меня получил Сумитомо! Но его после удара во дворец сегуна отнесли, меня же… — И я обвела презрительным взглядом собственную спальню.
   Сергей был поражен.
   — Сумитомо? Кто такой? — спросил он.
   — Как? — изумилась я. — Ты не знаешь Сумитомо? Славного воина из великого рода? Сумитомо Фудзивара знают все! Он герой моей новой книги. Кстати, в этой книге я, с присущими мне легкостью и блеском, раскрыла тайну, волнующую умы японцев целых триста лет. Целых триста лет растерянные японцы искали ответа на один вопрос и.. не на-хо-ди-ли! Но…
   Глаза Сергея наполнились ужасом. “Мало тебе нашей страны? Теперь и за Японию взялась!” — говорили они.
   Пришлось ответить:
   — Да, я взялась за Японию, потому что не могу видеть как мучаются последние триста лет эти бедные японцы! Мучаются, пытаясь постичь смысл поступка великого воина Асано Наганори. Зачем он покушался на Кира, на этого дряхлого жадину, развратника и придурка, который и без него был в двух шагах от естественной смерти? И почему не убил его? Наганори! Непревзойденный боец! Безупречный мастер боя!
   — Мастер боя? — растерянно, сомнамбулически повторил Сергей. — Боец?
   Судя по всему в голове его шла напряженная, большая работа.
   — И что же? — наслаждаясь произведенным эффектом, продолжила я. — Несмотря на доблесть Наганори, ему дал отпор какой-то жалкий безоружный церемониймейстер?
   Ха! Так я и поверила! Наганори был великим стратегом! Он предвидел вперед многие ходы врага, а настоящий враг его — заговорщики. Наганори стремился предотвратить заговор, зреющий среди даймё. Не Кира хотел он убить, а Кадзикава Ёритору — начальника дворцовой охраны.
   — Ёритору, — как робот повторил Сергей.
   Боже! От моего ума, он просто обалдел! Что же будет с японцами?
   С еще большим вдохновением я продолжила:
   — Убив Ёритору, одного из заговорщиков, Наганори рассчитывал посеять смуту. Только смута могла разрушить заговор. Наганори знал, что его приговорят к сэппуку, что за него будут мстить, что к сэппуку приговорят и мстителей, знал и то, что они тут же станут народными героями. Наганори — великий стратег — все рассчитал. Ценой своей жизни, он хотел предотвратить заговор. Ударив Кира, он крикнул “отомстил!”, потому что и в этом случае механизм, раскручивающий смуту, запустился!
   Сергей, словно пытаясь избавиться от наваждения, потряс головой.
   — Да почему именно это сейчас тебя волнует? — недоумевая, спросил он.
   — Да потому, что мой Сумитомо тайну Наганори раскрыл, а я, благодаря своему Сумитомо, тайну заговора Харакири раскрыла. Харакири подпилил сук, на котором сидел, сам натолкнул меня на тему сорока семи ронинов. Кто только эту тему не освещал! Тома! Тома написаны о легендарных ронинах! Но пользу из их истории извлекла только я. И благодаря Харакири. Знаешь, что на самом деле обозначает это слово?