ИСТОРИЯ ЭНН ШИРЛИ. Кн. III

 
   Перевод с английского Р. Бобровой
   Художник А. Махов
 

Энн в бухте Четырех ветров

Глава первая НА ЧЕРДАКЕ ГРИНГЕЙБЛА

   — Наконец-то я могу забыть про геометрию! — сказала Энн, забрасывая потрепанный томик Евклида в сундук с ненужными книгами и торжественно захлопывая его крышку.
   Чердак Грингейбла, как и полагается каждому порядочному чердаку, был полон загадочных теней. Через открытое окошко, возле которого стоял сундук, задувал теплый, напоенный цветочными ароматами ветерок. Перед окном покачивались ветви тополей, а дальше раскинулся яблоневый сад, до сих пор обильно плодоносящий. За ним начинался лес, по которому вилась заколдованная Тропа Мечтаний. Из другого окна открывался вид на голубое с белыми барашками море — прекрасный залив Святого Лаврентия, где, как изумруд, лежит остров Абегвейт. Это индейское благозвучное название давно забыто, и теперь он зовется островом Принца Эдуарда.
   За истекшие три года Диана Райт немного располнела, но ее глаза были все такие же черные и блестящие, щеки — такие же розовые и ямочки на них такие же очаровательные, как и в тот далекий день, когда они с Энн поклялись друг другу в вечной дружбе. На руках у нее спало кудрявое существо, которое вот уже два года было известно в Эвонли как «малышка Энн-Корделия». Конечно, все жители Эвонли знали, почему Диана назвала дочку Энн, но никто не мог понять, откуда Диана взяла второе имя — Корделия. Ни в семье Барри, ни у Райтов никто не носил это имя. Миссис Эндрюс сказала, что Диана наверняка выкопала его в каком-нибудь дешевом романчике, и удивлялась, как Фред допустил, чтобы она окрестила дочку «Корделией». Но Диана и Энн только загадочно улыбались. Они-то знали, откуда взялась Корделия.
   — Ты всегда ненавидела геометрию, — сказала Диана с улыбкой, вспоминая их школьные годы. — И вдруг тебе пришлось ее преподавать! Наверно, ты рада расстаться со школой?
   — Нет, мне нравилось преподавать все, кроме геометрии. Мне было совсем неплохо в Саммерсайде. Когда я вернулась домой, миссис Эндрюс предупредила меня, чтобы я не воображала, будто замужество окажется приятнее, чем жизнь школьной учительницы. Наверно, она, как Гамлет, считает, что лучше «терпеть невзгоды наши и не спешить к другим, от нас сокрытым».
   Энн рассмеялась — так же весело и звонко, как раньше. Услышав ее смех, Марилла, которая на кухне варила сливовое варенье, улыбнулась, а потом вздохнула, вспомнив, что теперь этот смех будет редко звучать в Грингейбле. Марилла была безмерно рада, что Энн выходит замуж за Джильберта Блайта, но во всякой радости есть примесь грусти. Те три года, что Энн прожила в Саммерсайде, она приезжала домой почти каждый уик-энд и проводила здесь каникулы. Когда она выйдет замуж и уедет, вряд ли можно будет надеяться видеть ее чаще, чем раз в полгода.
   — Не слушай ты миссис Эндрюс, — тоном многоопытной жены сказала Диана. — Конечно, в семейной жизни всякое бывает. Но, поверь мне, Энн: если женщина выбрала мужа по душе, ее ждет счастливая доля.
   Энн с трудом сдержала улыбку. Ее всегда немного забавляло, когда Диана изображала умудренную жизнью матрону.
   «Может быть, после четырех лет замужества и я буду говорить таким же тоном, — думала она. — Нет, наверно, все-таки чувство юмора мне этого не позволит».
   — Вы решили, где вы будете жить? — спросила Диана.
   — Решили. Об этом я и хотела тебе рассказать, когда позвонила по телефону и попросила прийти. Кстати, я никак не могу привыкнуть к тому, что в Эвонли появился телефон. Это так не вяжется с нашей милой старомодной деревней.
   — Между прочим, телефон — дело Общества. И хлопот это потребовало немалых. Кто только не вставлял им палки в колеса! Но они все-таки добились своего. Ты сделала великое дело, Энн, когда основала Общество. А помнишь оранжевый клуб?
   — Я не уверена, что так уж благодарна Обществу за телефон. Конечно, это очень удобная вещь — даже более удобная, чем наши с тобой сигналы. И, как говорит миссис Линд, «не пристало Эвонли тащиться в хвосте». Но как-то мне не нравится, что деревня обзаводится, по шутливому определению мистера Гаррисона, «современными неудобствами». Мне бы хотелось, чтоб она навсегда осталась такой, какой была во времена моего детства и юности. Я понимаю, что это и глупо, и сентиментально — и невозможно. Телефон, конечно, вещь прекрасная, но половина Эвонли подслушивает разговоры.
   — Да, — вздохнула Диана, — это самое худшее в <общей» телефонной линии. Очень раздражает, что, едва начинаешь набирать номер, тут же слышишь, как соседи поднимают трубки. Говорят, миссис Эндрюс потребовала, чтобы телефон поставили у нее на кухне — можно было бы готовить обед и одновременно слушать чужие разговоры. Когда мы с тобой разговаривали, я четко слышала, как били скрипучие часы Пайнов. Нас подслушивала либо Джози, либо Герти.
   — Ах, значит вот почему ты спросила: «Вы что, завели новые часы?» А я и не поняла, о чем ты говоришь, зато услышала громкий щелчок — видимо, у Пайнов бросили трубку. Ну Бог с ними, с Пайнами. Как говорит миссис Линд, «Пайнов только могила исправит». Я хотела поговорить с тобой на более приятную тему. Мы уже знаем, где будем жить.
   — Правда, Энн? И где же? Поблизости от Грингейбла?
   — Нет, к сожалению, не очень. Джильберт будет врачом в бухте Четырех Ветров — в шестидесяти милях отсюда.
   — Шестьдесят миль! Это все равно что шестьсот, — вздохнула Диана. — Самое дальнее, куда я могу отлучиться из дома, — это в Шарлоттаун.
   — Нет, ты должна приехать в бухту Четырех Ветров! Это самая красивая бухта на нашем острове. Возле гавани лежит деревня Глен Сент-Мэри, и в этой деревне живет двоюродный дед Джильберта доктор Дэвид Блайт. Старик там практиковал пятьдесят лет, а теперь хочет передать свою практику Джильберту. Он уже в годах, и ему тяжело ездить по вызовам. Но он останется в деревне, так что нам надо будет искать жилье. Я уже рисую в уме свой дом и обстановку — вплоть до последнего стула и занавесок на окне. Это будет мой собственный маленький испанский замок.
   — А куда вы поедете на медовый месяц?
   — Никуда! Не смотри на меня с таким ужасом, милая. Не уподобляйся миссис Эндрюс. Та, конечно, снисходительно скажет, что людям, которые не могут себе позволить свадебное путешествие, лучше провести медовый месяц дома, и тут же напомнит, что Джейн с мужем отправились после свадьбы в Европу. Но я хочу провести медовый месяц в Четырех Ветрах — в моем собственном домике.
   — И ты решила венчаться без подружек?
   — У меня никого нет на эту роль. Все — и ты, и Фил, и Присцилла, и Джейн — уже вышли замуж, а Стелла преподает на другом конце Канады, в Ванкувере. Больше у меня нет «родственных душ», а других я приглашать в подружки не хочу.
   — Но фата-то у тебя будет?
   — А как же! Без фаты я не буду себя чувствовать настоящей невестой. В тот вечер, когда Мэтью привез меня со станции, я сказала Марилле, что я слишком некрасива, чтобы кто-нибудь захотел на мне жениться — разве что какой-нибудь миссионер. Мне казалось, что миссионеры не очень-то разборчивы — не всякая девушка захочет жить среди каннибалов. Поглядела бы ты на миссионера, за которого вышла замуж Присцилла! Красив и загадочен, как тот принц, о котором мы с тобой когда-то мечтали. А как одевается! Я в жизни не встречала человека, на котором бы так сидел костюм. И как влюблен в Присциллу — только и говорил о ее «неземной красоте». Правда, в Японии нет каннибалов.
   — Во всяком случае, твое венчальное платье — просто чудо, — восхищенно проговорила Диана. — Ты в нем выглядишь настоящей королевой — высокая, стройная, с царственной осанкой. Как ты ухитряешься сохранять фигуру, Энн? А я все толстею — еще чуть-чуть, и не поймешь, где у меня талия.
   — Это уж, видно, как кому на роду написано, — сказала Энн. — Во всяком случае, миссис Эндрюс не заявит тебе, как мне, когда я вернулась из Саммерсайда: «Ты все такая же тощая, Энн». Ладно бы — стройная, а то — тощая.
   — Миссис Эндрюс признала, что твое приданое не хуже, чем у Джейн, хотя Джейн вышла замуж за миллионера, а ты — за «нищего доктора без цента за душой».
   Энн засмеялась.
   — У меня и правда хорошие платья. Я люблю красивые вещи. Никогда не забуду свое первое нарядное платье — то, которое Мэтью подарил мне для выступления в школьном концерте. До этого мне приходилось носить ужасно некрасивые вещи. А в тот вечер у меня будто выросли крылья.
   — Помнишь, на концерте Джильберт декламировал «Бинген на Рейне» и так выразительно посмотрел на тебя, говоря «Но есть другая, не сестра…». А ты жутко сердилась на него за то, что он сунул в нагрудный карман твою тюлевую розочку. Тогда тебе и не снилось, что ты выйдешь за него замуж.
   — Что ж, опять же, видно, так мне на роду было написано, — рассмеялась Энн, и они пошли вниз.

Глава вторая ДОМ НА БЕРЕГУ БУХТЫ

   За всю свою историю Грингейбл не знал такого события. Даже Марилла не могла скрыть волнения.
   — В этом доме никогда не было свадьбы, — заявила она в свое оправдание миссис Рэйчел Линд. — Я с детства помню слова старого священника, что каждый дом должен быть освящен рождением, смертью и свадьбой. Смертей здесь было достаточно: в этом доме умерли мой отец с матерью, и Мэтью тоже. И в усадьбе даже однажды родился ребенок. Когда мы только что сюда въехали, у нас был женатый работник, и его жена родила здесь сына. Но свадьбы в Грингейбле не было ни разу. Как странно думать, что Энн выходит замуж! Иногда она мне все еще кажется той девочкой, которую Мэтью привез со станции четырнадцать лет назад. Даже не верится, что она уже взрослая. Никогда не забуду, как я была ошарашена, увидев девочку. Интересно, что стало бы с мальчиком, которого мы усыновили бы, если бы не ошибка. Как сложилась бы его жизнь?
   — Что ж, это была очень удачная ошибка, — отозвалась миссис Рэйчел, — хотя, признаюсь, я не всегда так думала. Помнишь, какую истерику закатила как-то Энн? Но с тех пор многое изменилось.
   Миссис Рэйчел вздохнула, но тут же снова оживилась: чего вспоминать умерших, когда в доме скоро состоится свадьба!
   — Я подарю Энн два полотняных покрывала, — сказала она, — с коричневыми полосками и узором из кленовых листьев. Энн говорит, что они опять вошли в моду. Вот только эти покрывала лежат в чехлах, еще со дня смерти Томаса, и, наверно, пожелтели. Но до свадьбы еще целый месяц. Буду расстилать их на ночь в саду — лучше росы ничто не отбеливает ткани.
   Только месяц! Марилла вздохнула, потом сообщила с гордостью в голосе:
   — А я подарю ей плетеные половички, которые лежат в сундуке на чердаке. Вот уж никогда не думала, что она их попросит — все теперь хотят коврики. Но Энн говорит, что ничего другого у себя в доме на пол не постелет. Они ведь и правда очень красивые — такие яркие, полосатенькие. Я сплела их из самых красивых лоскутков. Занималась этим несколько зим. И еще я наварю ей сливового варенья на год. Какая странная история: на наших старых сливах за три года не распустилось ни одного цветочка, и я уже подумывала, не срубить ли их. И вдруг этой весной они стоят все белые от цветов, а к осени дают такой урожай, какого я не припомню за все годы, что живу в Грингейбле.
   — Слава Богу, что Энн все-таки выходит замуж за Джильберта. Все эти годы я молилась об этом, — заметила миссис Рэйчел тоном человека, который не сомневается, что его молитвы были услышаны Всевышним. — Как хорошо, что она отказала тому молодому человеку из Кингспорта. Конечно, он богат, а Джильберт беден — по крайней мере сейчас, — но зато он наш, из Эвонли.
   — Он — Джильберт Блайт, и этим все сказано, — удовлетворенно заявила Марилла. Ни за какие сокровища на свете она не призналась бы, что каждый раз, глядя на Джильберта, думает: если бы не мое самолюбие и упрямство, он мог бы быть моим сыном. Марилле казалось, что каким-то необъяснимым образом женитьба Джильберта на Энн поправит сделанную ею ошибку.
   Что до самой Энн, она была так счастлива, что ей даже было немного страшно. Есть старое поверье, что боги не любят чересчур счастливых людей. Во всяком случае, некоторым людям чужое счастье просто становится поперек горла. И вот две представительницы этой породы — миссис Эндрюс и миссис Бэлл — явились вечером в Грингейбл и сделали все, что было в их силах, чтобы «открыть Энн глаза»: дескать, не такая уж находка ее Джильберт, да и вовсе не так он в нее влюблен, как в юности. И при этом эти достойные дамы вовсе не были врагами Энн, даже по-своему любили ее и стали бы горячо защищать от нападок посторонних. Что поделаешь, люди непоследовательны в своих поступках.
   Пришла и старая подруга Энн Джейн Инглис, урожденная Эндрюс. Добрая натура Джейн не ожесточилась в каждодневных перепалках с мужем, как случилось с ее матерью. Несмотря на то, как говаривала миссис Рэйчел Линд, что она вышла замуж за миллионера, миссис Инглис была счастлива в браке, и богатство ее не испортило. Это была все та же безмятежно-благожелательная розовощекая Джейн, которая искренне радовалась счастью своей подруги и с таким интересом разглядывала приданое Энн, словно оно могло сравниться с ее собственными шелками и драгоценностями. Джейн была не очень умна, но зато никогда никого не обидела — а это тоже талант, может быть, и со знаком минус, но тем не менее завидный и редкий.
   — Значит, Джильберт на тебе все-таки женится, — сказала миссис Эндрюс, всем своим тоном выражая удивление. — Что ж, Блайты известны тем, что всегда держат слово. Сколько тебе лет, Энн — кажется, двадцать пять? В мое время двадцатипятилетняя девушка считалась перестарком. Но ты молодо выглядишь. У рыжих всегда свежая кожа.
   — Сейчас рыжие волосы в моде, — парировала Энн, улыбаясь, но с холодком в голосе. Чувство юмора помогало преодолевать многие неприятности, но она так и не научилась спокойно реагировать на то, что ее называли рыжей.
   — Это верно, — признала миссис Эндрюс. — Каких только причуд не бывает у моды. Что ж, Энн, платьица у тебя очень миленькие и как раз подходят твоему положению в обществе, правда, Джейн? Надеюсь, что ты будешь очень счастлива. Правда, долгая помолвка часто вредит браку. Но так уж у вас с Джильбертом получилось.
   — Для доктора Джильберт чересчур молод. Боюсь, что пациенты не будут ему доверять, — изрекла миссис Бэлл и поджала губы с чувством выполненного долга.
   Этот визит немного омрачил то удовольствие, которое испытывала Энн при виде красивых платьев и белья, но стрелы соседок не достигли ее исполненной счастья души, и девушка забыла про них, как только пришел Джильберт. Они спустились к ручью и пошли под березами, которые во времена их юности были совсем тоненькими, а сейчас высились, точно колонны из слоновой кости в сказочном сумеречно-звездном дворце. В их тени Энн и Джильберт говорили о будущей совместной жизни и о своем новом доме.
   — Энн, я нашел для нас гнездышко.
   — Правда? Где? Надеюсь, не в самой деревне? Мне бы этого не хотелось.
   — Нет. В деревне свободных домов не оказалось. А этот — небольшой белый домик на берегу бухты — на полпути между Глен Сент-Мэри и мысом Четырех Ветров. Он, пожалуй, стоит немного на отшибе, но когда у нас поставят телефон, это будет неважно. Расположен он замечательно: из окон видна голубая бухта с гаванью, а неподалеку — коса с песчаными дюнами.
   — А сам дом, Джильберт, наш с тобой первый дом — какой он?
   — Он довольно маленький, но нам двоим места хватит. В нем превосходная гостиная с камином и столовая, которая выходит окнами на море. Есть еще одна небольшая комната на первом этаже, где я устрою кабинет. Дому уже лет шестьдесят — это самый старый дом в округе. Но прежние хозяева содержали его в порядке, а пятнадцать лет назад отремонтировали — перекрыли крышу, заново оштукатурили стены и настелили новые полы. Он с самого начала был построен добротно. Говорят, с ним связана какая-то романтическая история, но человек, у которого я снял дом, не знает подробностей. Он сказал, что все эти старые басни нам расскажет капитан Джим.
   — А кто это?
   — Это смотритель маяка на мысе Четырех Ветров. Ты полюбишь этот маяк, Энн, его видно из окон гостиной и с крыльца. А светит он, как звезда в ночи.
   — А кому принадлежит дом?
   — Пресвитерианской церкви Глен Сент-Мэри, и я снял его у попечителей. До недавних пор дом принадлежал пожилой леди — мисс Элизабет Рассел. Она умерла прошлой весной и, поскольку у нее нет близких родственников, завещала свое имущество церкви в Глен Сент-Мэри. Я купил и мебель. Она такая старомодная, что досталась мне за бесценок — попечители уже отчаялись ее продать. Жители Глен Сент-Мэри предпочитают плюшевую мебель и буфеты с зеркалом и инкрустацией.
   — Ну ладно, но ведь человек жив не одной мебелью, Джильберт. Ты ни слова не сказал о самом важном — есть ли около дома деревья?
   — Множество, моя дриада! Позади дома растут ели, подъездная аллея обсажена пирамидальными тополями, а вокруг очаровательного садика — березовая роща. Дверь из дома ведет прямо в сад, но из сада можно выйти в подъездную аллею, а также к елям — через калитку, которая подвешена между двумя деревьями: петли прибиты к одному, а задвижка к другому. А сверху ветви елей образуют арку.
   — Это замечательно! Я не смогла бы жить в месте, где нет деревьев — моя душа томилась бы по ним. Конечно, хотелось бы, чтобы где-нибудь поблизости протекал еще и ручей, но это, наверно, было бы уж слишком хорошо.
   — А вот и нет: ручей есть, и бежит он по одному из уголков нашего сада.
   — Ну тогда, — счастливым голосом проговорила Энн, — ты нашел дом моей мечты.

Глава третья КАНУН СВАДЬБЫ

   — Ты решила, кого пригласить на свадьбу, Энн? — спросила миссис Рэйчел Линд, подрубая салфетки на приданое Энн. — Пора уже рассылать приглашения, даже если все и так знают, что приглашены.
   — Я не собираюсь созывать много гостей, — сказала Энн. — Мы с Джильбертом хотим, чтобы на нашей свадьбе были только люди, которых мы любим. Родные Джильберта, мистер и миссис Аллан, мистер и миссис Гаррисон.
   — Помнится, ты не всегда считала мистера Гаррисона своим закадычным другом, — сухо заметила Марилла.
   — Верно, при первой встрече я не прониклась к нему особой любовью, — ответила Энн, с улыбкой вспоминая эту первую встречу. — Но при более близком знакомстве мистер Гаррисон оказался гораздо лучше, чем я о нем поначалу подумала, а миссис Гаррисон просто душка. Ну и, конечно, я приглашу мисс Лаванду и Поля.
   — Разве они этим летом приедут на остров? Я думала, они собираются в Европу.
   — Когда они узнали, что я выхожу замуж, они решили не ехать в Европу. Сегодня я получила письмо от Поля. Он говорит, что обязательно приедет на мою свадьбу, и Бог с ней, с Европой.
   — Этот мальчуган всегда тебя обожал.
   — «Этому мальчугану» девятнадцать лет, миссис Линд.
   — Боже, как летит время!
   — Поль пишет, что с ними, может быть, приедет Шарлотта Четвертая, если ее отпустит муж. Интересно — носит ли она все еще свои огромные голубые банты? И как зовет ее муж: Шарлотта или Леонора? Я буду очень рада, если Шарлотта будет у меня на свадьбе. Мы ведь вместе готовили свадьбу в Приюте Радушного Эха. Еще приедет Фил с преподобным Джо… Ну, конечно, Диана и Фред с детьми… и Джейн Эндрюс. Мне бы очень хотелось пригласить мисс Стэси, и тетю Джемсину, и Стеллу, и Присциллу. Но Стелла в Ванкувере, Присей в Японии, а тетя Джемсина уехала в Индию повидать дочку, хотя до смерти боится змей. Подумать только, как судьба раскидала моих друзей по свету!
   — Господь Бог вряд ли это одобряет, — уверенно заявила миссис Рэйчел. — В мое время люди вырастали, женились и жили там, где родились или где-нибудь поблизости. Слава Богу, что хоть ты остаешься на острове, Энн. Я боялась, что Джильберт ринется куда-нибудь на другой конец света и потащит тебя за собой.
   — Если бы все оставались там, где они родились, в деревнях и городах стало бы чересчур тесно, миссис Линд.
   — Ладно-ладно, не буду с тобой спорить — я ведь не бакалавр искусств. А в какое время дня состоится церемония бракосочетания?
   — Мы решили венчаться в полдень. Тогда у нас будет достаточно времени, чтобы успеть на вечерний поезд.
   — Церемония состоится в нашей гостиной?
   — Нет, в саду — если не будет дождя. Мы хотим, чтобы над нами было голубое небо и светило солнце. Знаете, когда бы на самом деле мне хотелось обвенчаться — если бы это было возможно? На заре, и чтобы вокруг были розы в цвету. Я бы тихонько вышла в сад, и там бы меня ждал Джильберт. Мы взялись бы за руки и пошли в глубину буковой рощи, и там, под сенью ветвей, как в огромном соборе, мы поклялись бы принадлежать друг другу до гроба.
   Марилла пренебрежительно фыркнула. Миссис Линд посмотрела на девушку с ужасом.
   — Но это было бы довольно странно, Энн. Даже, наверно, не считалось бы настоящим бракосочетанием. И что сказала бы миссис Эндрюс?
   — В том-то и загвоздка, — вздохнула она. — Как часто мы не осмеливаемся поступать так, как нам хочется, потому что боимся, что скажет миссис Эндрюс и ей подобные. Если бы не они, сколько смелых идей можно было бы воплотить в жизнь!
   — Иногда я тебя просто не понимаю, Энн, — пожаловалась миссис Линд.
   — У Энн всегда был романтический склад ума, — заступилась за нее Марилла.
   — Надеюсь, что семейная жизнь это излечит, — утешила себя и Мариллу миссис Линд.
   Энн засмеялась и ушла на Тропу мечтаний, где ее вскоре нашел Джильберт. Глядя на них, трудно было поверить, что семейная жизнь излечит их от романтики.
   На следующей неделе приехали хозяева Приюта Радушного Эха. Мисс Лаванда за три года, которые прошли со времени их последнего визита на остров, почти не изменилась. Но при виде Поля Энн ахнула. Неужели этот рослый мужчина — тот самый малыш, который сидел у Энн в классе?
   — Поль, глядя на тебя, я чувствую себя старухой! — воскликнула Энн. — Мне надо задирать голову, чтобы заглянуть тебе в лицо.
   — Вы никогда не состаритесь, мисс Энн, — улыбнулся Поль. — Ни вы, ни мама Лаванда. И я никогда не смогу называть вас миссис Блайт. И никогда не забуду ваших замечательных уроков. Я хочу вам кое-что показать.
   «Кое-что» оказалось тетрадкой стихов. Поль сумел облечь свои фантазии в поэтическую форму. Энн была в восторге от стихов Поля. По ее мнению, они свидетельствовали о неоспоримой одаренности автора.
   — Ты еще станешь знаменитым, Поль. Я всегда мечтала, чтобы хотя бы один из моих учеников стал знаменитостью. Почему-то мне хотелось, чтобы он стал ректором университета, но великий поэт — еще лучше. Когда-нибудь я смогу похвастаться, что секла розгами Поля Ирвинга. Вот жалость, что я тебя ни разу не высекла. Я упустила такую прекрасную возможность! Но, по крайней мере, я оставляла тебя в классе после уроков.
   — Вы еще сами можете стать знаменитостью, мисс Энн. Я читал ваши прелестные рассказы.
   — Нет, я знаю, что мои способности ограничиваются миленькими рассказиками, которые нравятся детям и за которые редакции порой радуют меня небольшими гонорарами. Но на большой труд я не способна. Моя единственная надежда на бессмертие — это несколько страничек твоих мемуаров.
   Шарлотта Четвертая уже не носила бантов, зато веснушек на ее лице заметно прибавилось.
   — Вот уж никогда не думала, что выйду замуж за янки, мисс Ширли, мэм, — сказала она. — Но ведь никогда не угадаешь, что с тобой случится в жизни. И потом, он же не виноват, что родился янки.
   — Раз ты вышла замуж за янки, Шарлотта, ты теперь и сама стала янки.
   — Ничего подобного, мисс Ширли, мэм! А Том — славный парень. И потом я решила, что мне не стоит быть чересчур разборчивой — другого случая выйти замуж может и не представиться. Том не пьет и никогда не сердится, если я прошу его помочь мне по дому, и в общем я довольна жизнью.
   — А как он тебя зовет — Леонора?
   — Ой, что вы, конечно, нет, мисс Ширли, мэм. Я бы и не отзывалась на Леонору. Конечно, когда священник нас венчал, он должен был сказать: «Я беру тебя в жены, Леонора», и у меня с тех пор осталось жуткое чувство, что он вовсе не на мне женился и что я не по-настоящему замужем. А теперь вот и ваша свадьба, мисс Ширли, мэм. Мне всегда хотелось выйти замуж за доктора. Как это было бы удобно, когда у детей вдруг случится корь или скарлатина. А Том всего лишь каменщик, но у него очень хороший характер. Когда я его спросила: «Том, можно я поеду на свадьбу мисс Ширли — я все равно поеду, но мне хотелось бы, чтобы ты мне разрешил», он ответил: «Делай, как тебе лучше, Шарлотта, и мне тоже будет хорошо». Приятно иметь такого покладистого мужа, мисс Ширли, мэм.
   Филиппа и ее преподобный Джо прибыли в Грингейбл за день до свадьбы. Энн и Фил радостно обнялись, а потом долго тихонько разговаривали в комнатке Энн, делясь воспоминаниями и гадая о том, что будет.
   — Королева Анна, у тебя все такой же царственный вид. А я ужасно похудела после родов. И подурнела. Но, по-моему, я нравлюсь Джо и такой. И как это великолепно, что ты выходишь замуж за Джильберта! Рой Гарднер совсем тебе не подходил. Теперь мне это ясно, хотя тогда я на тебя очень рассердилась за то, что ты ему отказала. Ты и вправду неважно с ним обошлась, Энн.
   — Насколько я знаю, он пережил этот удар, — с улыбкой сказала Энн.