Страница:
— Совершенно необходимо попробовать на вкус.
Доктору Онора это совсем не улыбалось.
— Да хоть подождите, пока грязь осядет.
А вокруг каждому хотелось посмотреть. Задние ряды напирали на передние, толкали их прямо в грязь. Какойто мальчишка шлепнулся в лужу; все захохотали.
Оба Ориоля, отец и сын, с важным видом рассматривали нежданно забивший родник, еще не зная, как к этому отнестись Отец был очень высокий, тощий старик с костлявым бритым лицом, степенным лицом крестьянина. Сын был такой же худой, но еще выше ростом — настоящий великан, носил длинные усы и походил не то на солдата, не то на виноградаря.
Вода прибывала, все больше бурлила и уже начинала светлеть.
Вдруг толпа зашевелилась, раздалась, и появился доктор Латон со стаканом в руке. Он примчался весь в поту, тяжело дыша, и остолбенел от ужаса, увидев, что его коллега, доктор Онора, стоит возле нового источника, поставив ногу на край ямы, словно полководец, первым ворвавшийся в неприятельскую крепость.
И доктор Латон спросил, задыхаясь:
— Вы пробовали воду?
— Нет, жду, когда очистится.
Латон мгновенно зачерпнул воды и с глубокомысленным видом отпил из стакана глоток, словно дегустатор, пробующий вино. Потом сказал: «Превосходная вода!»— что ни к чему его не обязывало, и протянул стакан своему сопернику:
— Не угодно ли?
Но доктор Онора, очевидно, совсем не любил минеральных вод, он ответил, улыбаясь:
— Спасибо, увольте. Достаточно того, что вы ее оценили Я знаю вкус этих вод.
Он знал вкус всех анавальских вод и тоже оценил их, но по-своему. Повернувшись к Ориолю, он сказал:
— Ваше красное винцо куда приятнее.
Старик был польщен.
Христиане уже надоело глядеть, ей захотелось домой. Брат и Поль Бретиньи опять проложили ей дорогу в толпе. Она шла вслед за ними под руку с отцом. Вдруг она поскользнулась и чуть не упала; поглядев под ноги, она увидела, что наступила на окровавленный и запачканный липкой грязью кусок мяса, обросший черной шерстью, — это был клочок тела маленькой собачонки, растерзанной взрывом и затоптанной толпою.
Христиана так взволновалась, что не могла сдержать слезы. Утирая глаза платком, она шептала:
— Бедная собачка! Бедная!
Ей хотелось теперь не видеть, не слышать ничего, хотелось убежать отсюда, остаться одной, запереться от всех. День начался так хорошо, и вот чем все кончилось. Что это? Неужели дурное предзнаменование? И сердце ее щемила тоска.
Они шли теперь одни, и вдруг на дороге перед ними замаячили высокий цилиндр и развевавшиеся, словно черные крылья, длинные полы сюртука Доктор Бонфиль, узнав новость последним, опрометью бежал им навстречу со стаканом в руке, как и доктор Латон.
Увидев маркиза, он остановился.
— Что там такое, маркиз? Мне сказали… источник… минеральный источник…
— Да, представьте себе.
— Обильный?
— Да, да.
— А скажите… они уже там?
Гонтран ответил серьезным тоном:
— Ну конечно, оба там, и доктор Латон уже успел сделать анализ…
И доктор Бонфиль во всю прыть побежал дальше. Встреча эта отвлекла Христиану от грустных мыслей и немного развеселила ее.
— Я передумала, не стоит возвращаться в гостиницу, — сказала она, — пойдемте посидим в парке.
Андермат остался у источника смотреть, как бежит вода.
Доктору Онора это совсем не улыбалось.
— Да хоть подождите, пока грязь осядет.
А вокруг каждому хотелось посмотреть. Задние ряды напирали на передние, толкали их прямо в грязь. Какойто мальчишка шлепнулся в лужу; все захохотали.
Оба Ориоля, отец и сын, с важным видом рассматривали нежданно забивший родник, еще не зная, как к этому отнестись Отец был очень высокий, тощий старик с костлявым бритым лицом, степенным лицом крестьянина. Сын был такой же худой, но еще выше ростом — настоящий великан, носил длинные усы и походил не то на солдата, не то на виноградаря.
Вода прибывала, все больше бурлила и уже начинала светлеть.
Вдруг толпа зашевелилась, раздалась, и появился доктор Латон со стаканом в руке. Он примчался весь в поту, тяжело дыша, и остолбенел от ужаса, увидев, что его коллега, доктор Онора, стоит возле нового источника, поставив ногу на край ямы, словно полководец, первым ворвавшийся в неприятельскую крепость.
И доктор Латон спросил, задыхаясь:
— Вы пробовали воду?
— Нет, жду, когда очистится.
Латон мгновенно зачерпнул воды и с глубокомысленным видом отпил из стакана глоток, словно дегустатор, пробующий вино. Потом сказал: «Превосходная вода!»— что ни к чему его не обязывало, и протянул стакан своему сопернику:
— Не угодно ли?
Но доктор Онора, очевидно, совсем не любил минеральных вод, он ответил, улыбаясь:
— Спасибо, увольте. Достаточно того, что вы ее оценили Я знаю вкус этих вод.
Он знал вкус всех анавальских вод и тоже оценил их, но по-своему. Повернувшись к Ориолю, он сказал:
— Ваше красное винцо куда приятнее.
Старик был польщен.
Христиане уже надоело глядеть, ей захотелось домой. Брат и Поль Бретиньи опять проложили ей дорогу в толпе. Она шла вслед за ними под руку с отцом. Вдруг она поскользнулась и чуть не упала; поглядев под ноги, она увидела, что наступила на окровавленный и запачканный липкой грязью кусок мяса, обросший черной шерстью, — это был клочок тела маленькой собачонки, растерзанной взрывом и затоптанной толпою.
Христиана так взволновалась, что не могла сдержать слезы. Утирая глаза платком, она шептала:
— Бедная собачка! Бедная!
Ей хотелось теперь не видеть, не слышать ничего, хотелось убежать отсюда, остаться одной, запереться от всех. День начался так хорошо, и вот чем все кончилось. Что это? Неужели дурное предзнаменование? И сердце ее щемила тоска.
Они шли теперь одни, и вдруг на дороге перед ними замаячили высокий цилиндр и развевавшиеся, словно черные крылья, длинные полы сюртука Доктор Бонфиль, узнав новость последним, опрометью бежал им навстречу со стаканом в руке, как и доктор Латон.
Увидев маркиза, он остановился.
— Что там такое, маркиз? Мне сказали… источник… минеральный источник…
— Да, представьте себе.
— Обильный?
— Да, да.
— А скажите… они уже там?
Гонтран ответил серьезным тоном:
— Ну конечно, оба там, и доктор Латон уже успел сделать анализ…
И доктор Бонфиль во всю прыть побежал дальше. Встреча эта отвлекла Христиану от грустных мыслей и немного развеселила ее.
— Я передумала, не стоит возвращаться в гостиницу, — сказала она, — пойдемте посидим в парке.
Андермат остался у источника смотреть, как бежит вода.
III
В тот вечер за обедом в Сплендид-отеле против обыкновения было шумно и оживленно. Разговоры шли о взрыве утеса и новом источнике. За столом обедало немного народу — человек двадцать, не больше, и все люди обычно молчаливые, тихие — больные, тщетно лечившиеся на многих водах и пытавшие счастья на всех новых курортах. Ближайшими соседями семейства Равенелей и Андерматов были седой щуплый старичок г-н Монекю с дочерью, высокой зеленовато-бледной девицей, которая иногда вставала из-за стола и торопливо уходила, оставив на тарелке почти нетронутое кушанье. Тут же сидели Обри-Пастер, бывший инженер, и супруги Шофур, всегда одетые в черное, весь день бродившие по аллеям парка вслед за колясочкой, в которой няня возила маленького уродца, их ребенка; затем вдовствующая г-жа Пай со своей дочерью, тоже вдовой, обе рослые, пышногрудые, широкобедрые. «Вот видите, — говорил Гонтран, — они съели своих мужей, и бог наказал их несварением желудка».
Вдовицы действительно лечились от желудочной болезни.
Рядом с ними сидел г-н Рикье, человек с кирпичнокрасным лицом, тоже страдавший расстройством пищеварения, а дальше расположились бесцветные, незаметные фигуры из тех курортных обитателей, что входят в столовую гостиницы неслышными шагами — жена впереди, муж позади, — делают у двери общий поклон и с робким, скромным видом садятся на свои места.
Другой конец стола пустовал, хотя там были расставлены тарелки и приборы, ожидающие будущих гостей.
Андермат говорил с большим одушевлением. До обеда он несколько часов провел с Латоном, и доктор в потоке слов изливал перед ним свои замыслы, сулившие Анвалю блестящее будущее.
С пламенной убежденностью он воспевал поразительные целебные свойства анвальских вод, с которыми не могли сравниться источники Шатель-Гюйона, хотя этот курорт окончательно утвердил свою репутацию за последние два года.
Итак, справа от Анваля находился Руайя, когда-то захолустная дыра, а теперь процветающий курорт; слева — такая же дыра Шатель-Гюйон, с недавних пор завоевавший известность. А какие чудеса можно сотворить в Анвале, если умеючи взяться за дело!
И, обращаясь к инженеру, Андермат говорил:
— Да, сударь, надо только умеючи браться за дело. В этом вся суть. Ловкость, такт, гибкость и смелость решают все. Чтобы создать курорт, нужно ввести его в моду, а чтобы ввести его в моду, надо заинтересовать в деле парижских светил медицинского мира В своих предприятиях, сударь, я не знаю неудачи, потому что всегда ищу и нахожу практическое средство, гарантирующее полный успех, особое в каждом отдельном случае, а пока я не найду этого средства, я ничего не предпринимаю — я жду. Открыть воду — этого еще мало, надо найти для нее потребителей, а чтобы найти их, еще недостаточно поднять шум в газетах и самим кричать повсюду: «Наша вода бесподобна, она не имеет себе равной!» Надо, чтобы об этом сказали спокойно и веско люди, имеющие бесспорный авторитет в глазах этих самых потребителей, в глазах больных, публики на редкость доверчивой, которая нужна нам, которая хорошо платит за лекарства, — словом, надо, чтобы похвалы исходили от врачей. Не вздумайте сами выступать в суде, предоставь те говорить адвокатам, ибо судьи только их одних слушают и понимают, — так и с больными говорите только через докторов, иначе вас и слушать не станут.
Маркиз, всегда восхищавшийся практической сметкой и безошибочным чутьем своего зятя, воскликнул:
— Ах, как это верно! Как умно! Впрочем, у вас, друг мой, во всем удивительно правильный прицел.
Андермата подстегнул этот комплимент…
— А что ж. Здесь можно нажить большое состояние. Местность чудесная, климат превосходный Только одно меня беспокоит: будет ли у нас достаточно воды? Дело надо поставить широко: если станешь жаться, всегда провалишься. Нам нужно создать большой курорт, очень большой, а следовательно, нужно иметь столько воды, чтоб действовало двести ванн одновременно и чтобы вода поступала в них быстро и бесперебойно. А новый источник вместе со старым может дать воды только для пятидесяти ванн, что бы там ни говорил доктор Латон…
Обри-Пастер перебил его:
— О, насчет воды не беспокойтесь. Воды я вам пре Доставлю сколько угодно.
Андермат опешил.
— Вы?
— Да, я. Это вас удивляет? Сейчас объясню. В прошлом году, как раз в это время, я был здесь на курорте: я нахожу, что анвальские воды мне очень помогают. Однажды утром, когда я отдыхал в своей комнате, ко мне явился какой-то полный господин. Оказалось, председатель правления курорта. Он был в большой тревоге, и вот отчего: источник Бонфиля оскудел настолько, что даже возникло опасение, как бы он не иссяк совсем. Зная, что я горный инженер, председатель пришел спросить, не могу ли я найти какой-нибудь способ спасти их лавочку от разорения.
Тогда я стал изучать геологическую структуру этой местности. Вам, конечно, известно, что древние катаклизмы повлекли за собой всевозможные пертурбации и различное расположение подпочвенных пород в разных уголках этого края.
Мне нужно было установить, откуда, по каким трещинам идет минеральная вода, определить направление, происхождение и особенности этих трещин.
Прежде всего я тщательно осмотрел водолечебницу, и, найдя в одном углу старую, уже негодную трубу для подводки воды в ванну, я обнаружил, что почти вся она забита известковыми отложениями. Значит, растворенные в воде соли оседали на стенки трубы и в короткий срок закупорили ее. Несомненно, то же самое происходило и в естественных трубах — в трещинах подпочвенных гранитов, — здесь везде гранитные породы. Итак, источник Бонфиля закупорили осадки. Вот и все.
Надо было поискать, где это произошло. Всякий стал бы, конечно, искать выше того места, где источник выходит на поверхность земли. А я после целого месяца обследований, наблюдений и размышлений стал искать и нашел для него новый выход на пятьдесят метров ниже. И вот почему.
Я уже вам сказал, что первой моей задачей было определить происхождение, особенности и направление трещин в граните, по которым течет вода Мне нетрудно было установить, что трещины направлены от равнины к горе, а не от горы к равнине и идут наклонно, как скаты крыши, — вероятно, тут произошло оседание, равнина опустилась и увлекла за собой нижние отроги гор.
Итак, вода, вместо того чтобы стекать вниз, поднимается вверх по всем пустотам между пластами гранита. Я открыл и причину этого удивительного явления.
В далекие времена наша Лимань, эта огромнейшая равнина, образованная глинистыми и песчаными отложениями, лежала на уровне первого горного плато, но вследствие геологической структуры нижних слоев она опустилась, увлекая за собой, как я уже указывал, и ближайшие предгорья. А это грандиозное оседание вызвало как раз на границе между рыхлыми и каменными породами образование на огромной глубине гигантской и непроницаемой для воды плотины из уплотнившихся глинистых пластов.
И вот происходит следующее.
Минеральные источники берут свое начало в очагах потухших вулканов. Если они бегут издалека, то в пути охлаждаются и выходят на поверхность земли ледяными родниками, как обычные ключи; а если вода течет из ближних вулканических очагов, то из земли она бьет еще теплой или горячей струей — температура ее зависит от отдаленности очага. Но какими путями она проходит в земле? Она спускается вниз, на неизвестную глубину, пока не натолкнется на плотину из глинистых пород Лимани. Пробиться сквозь эту преграду она не может и, находясь под большим давлением, ищет выхода. Встретив наклонные щели в граните, она врывается туда и начинает подниматься, пока не выйдет на поверхность земли. А тогда она возвращается к естественному, первоначальному своему направлению, то есть течет вниз, пролагая себе русло, как и всякий ручей. Добавлю еще, что мы видим лишь сотую часть минеральных источников этих долин. Мы открываем лишь те воды, которые пробились на поверхность земли. А сколько их теряется, дойдя до конца своего гранитного канала, — их поглощает толстый слой насыщенной перегноем и возделанной почвы!..
Из всего этого можно сделать следующий вывод.
Во-первых, для того, чтобы получить минеральную воду, ее нужно искать, следуя наклону и направлению гранитных пород, лежащих многоярусными пластами.
Во-вторых, для того, чтобы не иссякали источники, достаточно лишь не допускать закупорки трещин отложениями солей, а для этого надлежит бурить и держать в порядке скважины — маленькие колодцы.
В-третьих, для того, чтобы украсть у соседа источник, надо перехватить его ниже выхода на поверхность посредством буровой скважины, доведенной до трещины в граните, производя, конечно, бурение выше глиняной плотины, принуждающей воду подниматься вверх.
С этой точки зрения открытый сегодня источник расположен великолепно — всего лишь в нескольких метрах от естественной плотины. Если вы желаете основать новую водолечебницу, ее надо строить именно здесь.
Когда он кончил, слушатели не сказали ни слова.
Один лишь Андермат восторженно воскликнул:
— Замечательно! Стоит заглянуть за кулисы — и вся таинственность исчезнет Господин Обри-Пастер, вы драгоценный человек!
Только Андермат, маркиз и Поль Бретиньи поняли разъяснения, и только Гонтран не слушал их. Остальные слушали, развесив уши, уставясь в рот инженеру и остолбенев от изумления. Особенно поражены были две вдовы Пай и, как особы глубоко благочестивые, задавались вопросом, нет ли кощунства в таких попытках объяснить явление, совершающееся по воле и таинственным предначертаниям господа бога Мать даже сочла нужным высказать свое мнение:
— Пути господни неисповедимы.
Дамы, сидевшие в середине стола, одобрительно закивали головами: их тоже встревожили мудреные, непонятные речи инженера.
Господин Рикье, человек с кирпично-красным лицом, заявил:
— Пусть они текут откуда угодно, эти ваши анвальские воды, — хоть из вулканов, хоть с луны, мне все равно… Я уже десять дней их пью, а толку никакого!
Супруги Шофур запротестовали, указав на то, что их ребенок уже начал шевелить правой ножкой, а этого еще не случалось за все шесть лет, что они лечат его.
Рикье возразил:
— Ну, и что же это доказывает? Только то, что у нас с ним не одинаковая болезнь. Это отнюдь не доказательство, что анвальские воды излечивают желудочные болезни.
И по его лицу было видно, как он негодует, как он возмущен новой неудачей своих попыток.
Но и г-н Монекю заступился за анвальские воды, сообщив, что уже неделю желудок его дочери переваривает пищу и теперь она не выбегает из-за стола посреди обеда.
Тощая, длинная девица вся вспыхнула и уткнулась носом в тарелку.
Оказалось, что и две вдовы Пай тоже чувствовали себя лучше.
Рикье рассвирепел и, повернувшись к ним, спросил:
— У вас, сударыни, болезнь желудка?
— Да, да, сударь, — в один голос ответили обе дамы — Мы совершенно не перевариваем никакой пищи.
Рикье дернулся так, что чуть не упал со стула, и завопил:
— Это вы-то? Вы то не перевариваете? Да стоит только посмотреть на вас… Это у вас-то больной желудок? Попросту говоря, вы слишком много едите.
Госпожа Пай-старшая смерила его разъяренным взглядом.
— Зато относительно вас, сударь, можно не сомневаться. По вашему характеру сразу видно, что у вас неизлечимо больной желудок Не напрасно сложилась пословица: «Съешь, переваришь — добрым бываешь»
Старая и очень худая дама, фамилии которой никто не знал, авторитетным тоном сказала:
— Я думаю, что анвальские воды всем помогали бы, если бы повар в гостинице хоть немного помнил, что он готовит не для здоровых, а для больных. Ну разве возможно переварить кушанья, которыми нас тут угощают?
И сразу же все пришли к согласию, всех объединило негодование против содержателя гостиницы, который подавал к столу лангусту, колбасы, угря по-татарски, капусту — да, да, капусту и сосиски, — словом, самые неудобоваримые блюда, и кому же? Людям, которым три доктора — Бонфиль, Латон и Онора — предписали есть только легкие кушанья: нежное нежирное белое мясо, свежие овощи и молочные продукты.
Рикье весь дрожал от гнева:
— А разве на водах врачи не обязаны наблюдать за питанием больных! Как они смеют оставлять этот важнейший вопрос на усмотрение какой-нибудь тупой скотины? Вот, например, нам каждый день подают в качестве закуски крутые яйца, анчоусы и ветчину…
— Нет, простите, — перебил его г-н Монекю, — у моей дочери желудок переваривает только ветчину, и позвольте вам сказать, что Ма-Руссель и Ремюзо специально предписали ей ветчину.
Рикье завопил:
— Ветчина! Ветчина! Да ведь это отрава, сударь!
И сразу стол разделился на два лагеря: одни переваривали, другие не переваривали ветчину.
Пошел бесконечный, ежедневно возобновлявшийся спор о пользе и вреде тех или иных продуктов.
Даже молоко вызвало «ожесточенные прения. Рикье заявлял, что стоит ему выпить хоть маленький, лафитный стаканчик молока, как у него начинается ужаснейшее несварение.
Обри-Пастер, рассердившись, что порочат его любимые молочные продукты, воскликнул раздраженным тоном.
— Черт возьми, послушайте, сударь, если у вас диспепсия, а у меня гастрит, то для нас с вами нужен совершенно различный пищевой режим, так же как различны должны быть стекла очков, прописываемые близоруким и дальнозорким, хотя у тех и других зрение испорчено. — И он добавил: — А я вот нахожу, что самое вредное на свете — это вино. Стоит мне выпить стакан столового красного вина, и я уже задыхаюсь. Кто не пьет вина, проживет до ста лет, а мы…
Гонтран, смеясь, прервал его:
— Пощадите! Ей-богу, без вина и без… брака жизнь была бы скучна.
Обе вдовицы Пай потупили глаза. Они в изобилии употребляли бордоское вино лучшей марки и пили его без малейшей примеси воды, а их раннее вдовство вызывало мысль, что и в браке они применяли ту же систему, — дочери было двадцать два года, а матери не больше сорока.
Андермат, обычно весьма говорливый, сидел молча, погрузившись в задумчивость. Вдруг он спросил у Гонтрана:
— Вы знаете, где живут Ориоли?
— Знаю. Мне сегодня показывали их дом.
— Можете проводить меня к ним после обеда?
— Ну конечно, и даже с удовольствием. Я не прочь взглянуть еще разок на обеих дочек.
Как только кончился обед, они отправились в деревню, а Христиана, чувствовавшая себя утомленной, маркиз и Поль Бретиньи поднялись в гостиную, чтобы скоротать там вечер.
Было еще совсем светло, — на курортах обедают рано.
Андермат взял шурина под руку.
— Ну-с, дорогой мой. Если мне удастся столковаться с этим стариком и если результаты анализа оправдают надежды доктора Латона, я, вероятно, затею здесь большое дело — создам курорт. Прекраснейший курорт.
Он остановился посреди улицы и, ухватив своего спутника за лацканы пиджака, заговорил в каком-то вдохновении:
— Эх, вам всем не понять, как это увлекательно — ворочать делами, не какими-нибудь торгашескими, купеческими делами, а настоящими, крупными, предпринимательскими, — словом, теми делами, какими занимаюсь я! Да, дорогой мой, когда понимаешь в этом толк, в них находишь как бы сгусток всех видов деятельности, которые во все времена захватывали и влекли людей, тут и политика, и война, и дипломатия. Все, все»И дремать тут нельзя: надо всегда, всегда искать, находить, изобретать, угадывать, предвидеть, комбинировать и дерзать! Великие битвы нашего времени — это битвы, в которых сражаются деньгами. И вот я вижу перед собой свои войска: монеты по сто су — это рядовые в красных штанах, золотые по двадцать франков — блестящие молодые лейтенанты, стофранковые кредитки — капитаны, а тысячные билеты — генералы. И я сражаюсь Да еще как, черт возьми! Каждый день, с утра до вечера, дерусь со всеми и против всех!
Вот это, по-моему, жизнь! Широкий размах, не хуже, чем у властелинов давних веков А что ж — мы и есть властелины нового времени! Подлинные, единственные властелины. Вот поглядите на эту деревню, на эту убогую деревушку. Я превращу ее в город. Да, да, именно я. Здесь будет город, великолепный город с белыми домами, здесь вырастут шикарные, переполненные приезжими отели, с лифтами, с целой армией лакеев, с экипажами; толпу богачей будет обслуживать толпа бедняков — и все это только потому, что в один тихий летний вечер мне захотелось сразиться с Руайя, что находится справа отсюда, с Шатель-Гюйоном, который прячется слева, с МонДором, Бурбулем, Шатонефом, Сен-Нектером, расположенным позади, и с Виши, который стоит прямо перед нами! И я одержу победу, потому что у меня в руках средство к успеху, единственное верное средство Я сразу его увидел, как великий полководец видит слабую сторону неприятеля. Ведь и в нашем деле надо уметь командовать людьми, увлекать их за собою, покорять своей воле. Ах, как весело жить, когда можешь ворочать такими делами Мне теперь на три года будет потехи с этим городом! И скажите пожалуйста, какая удача: попался мне этот инженер. Интереснейшие вещи он рассказывал. Интереснейшие. Его рассуждения ясны, как день Благодаря ему я разорю старое акционерное общество, мне даже не понадобится покупать их заведение.
Они двинулись дальше и стали не спеша подниматься по дороге, поворачивавшей влево, к Шатель-Гюйону.
Гонтран не раз говорил: «Когда я иду рядом со своим зятем, я слышу, ну, право же, ясно слышу, как в голове его звякают золотые монеты, точно в Монте Карло: так вот и кажется — бросают их, подбирают, рассыпают, сгребают, выигрывают, проигрывают.»
Андермат и в самом деле производил странное впечатление человека-автомата, предназначенного для подсчетов, расчетов и всяких денежных манипуляций. Но сам он весьма гордился своей житейской практичностью и любил похвастать, что с первого взгляда может определить точную цену любой вещи. Где бы он ни был, он поминутно брал в руки то один, то другой предмет, внимательно его рассматривал, поворачивал во все стороны и заявлял: «Стоит столько-то». Его жену и шурина забавляла эта привычка, они для потехи подсовывали ему какую-нибудь диковинную вещицу и просили оценить ее, а когда их невероятные находки ставили его в тупик, оба хохотали как сумасшедшие. Иной раз Гонтран останавливал его на какой-нибудь парижской улице перед витриной первого попавшегося магазина и просил определить общую сумму стоимости всех выставленных в ней товаров, а то предлагал оценить проезжающий мимо потрепанный извозчичий фиакр с хромоногой клячей или же огромный фургон вместе с нагруженной в него мебелью.
Однажды на званом обеде у Андерматов он попросил зятя сказать, сколько приблизительно стоит Обелиск, и когда банкир назвал какую-то сумму, Гонтран осведомился о стоимости моста Сольферино и Триумфальной арки на площади Звезды; в заключение он сказал с самым серьезным видом:
— Вы могли бы внести весьма ценный вклад в науку, произведя оценку главнейших монументов земного шара.
Андермат никогда не сердился на эти шутки и выслушивал их как человек, знающий себе цену, уверенный в своем превосходстве.
Как-то раз Гонтран спросил:
— А я сколько стою?
Вильям Андермат уклонился от ответа, но шурин пристал к нему:
— Ну, скажите. Допустим, что меня поймали разбойники и держат в плену, какой бы выкуп вы дали за меня?
Тогда Андермат ответил:
— Ну что ж… Я бы выдал вексель, дорогой мой.
И его улыбка была так красноречива, что Гонтран обиделся и больше не настаивал.
Впрочем, Андермат любил и художественные безделушки, — тут он отличался тонким вкусом, был большим знатоком и, коллекционируя их, проявлял чутье ищейки, как и в своих коммерческих операциях.
Они подошли к дому солидной постройки, — похожему на городской. Гонтран остановил зятя и сказал:
— Вот и пришли.
У тяжелой дубовой двери висел чугунный молоток. Они постучались, им открыла тощая служанка.
Банкир спросил:
— Господин Ориоль дома?
Служанка ответила:
— Входите.
Они вошли в кухню, просторную, как всюду на фермах; в очаге под котлом еще тлел слабый огонь, из кухни их провели в комнату, где собралась вся семья Ориолей. Отец спал, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги на другой стул Сын, навалившись локтями на стол, читал Пти журналь, шевеля губами и, видимо, напрягая весь свой скудный ум, чтобы уловить смысл напечатанных слов, а обе дочери сидели в нише окна за вышиванием, начатым с двух концов.
Девушки встали первыми, обе разом, и изумленно глядели на нежданных гостей; потом поднял голову долговязый Жак, весь красный от напряжения, утомившего его мозг; наконец проснулся старик Ориоль и подобрал сначала одну свою длинную ногу, потом другую.
Стены в комнате были голые, выбеленные известкой, пол выложен плитками, все убранство состояло излетела, стульев с плетенными из соломы сиденьями, комода красного дерева, четырех лубочных картин под стеклом и широких белых занавесок на окнах.
Хозяева смотрели на гостей, гости — на хозяев, а служанка в подоткнутой до колен юбке, сгорая от любопытства, смотрела с порога на них на всех.
Андермат представился, назвал себя и своего шурина, графа де Равенель, и отвесил глубокий поклон девушкам, склонившись в самой изящной светской манере; потом преспокойно уселся и сказал:
— Господин Ориоль, я пришел к вам с деловым предложением. Не стану говорить обиняками, а объяснюсь откровенно. Вот в чем дело. Вы у себя на винограднике открыли источник. Через несколько дней будут известны результаты анализа. Если эта вода ничего не стоит, я, разумеется, отступлюсь, но если анализ оправдает мои ожидания, я предлагаю следующее: продайте мне этот клочок земли и прилегающие к нему участки.
Имейте в виду, что, кроме меня, никто не сделает вам такого предложения, никто! Старое акционерное общество не сегодня-завтра вылетит в трубу, где уж ему помышлять о новых затеях, а его банкротство отобьет и у других предпринимателей всякую охоту к новым попыткам.
Не давайте мне сегодня ответа, подумайте, посоветуйтесь со своей семьей. Когда результаты анализа будут известны, вы назначите цену. Если она подойдет мне, я скажу «да», не подойдет, скажу «нет»и распрощусь с вами. Я никогда не торгуюсь.
Вдовицы действительно лечились от желудочной болезни.
Рядом с ними сидел г-н Рикье, человек с кирпичнокрасным лицом, тоже страдавший расстройством пищеварения, а дальше расположились бесцветные, незаметные фигуры из тех курортных обитателей, что входят в столовую гостиницы неслышными шагами — жена впереди, муж позади, — делают у двери общий поклон и с робким, скромным видом садятся на свои места.
Другой конец стола пустовал, хотя там были расставлены тарелки и приборы, ожидающие будущих гостей.
Андермат говорил с большим одушевлением. До обеда он несколько часов провел с Латоном, и доктор в потоке слов изливал перед ним свои замыслы, сулившие Анвалю блестящее будущее.
С пламенной убежденностью он воспевал поразительные целебные свойства анвальских вод, с которыми не могли сравниться источники Шатель-Гюйона, хотя этот курорт окончательно утвердил свою репутацию за последние два года.
Итак, справа от Анваля находился Руайя, когда-то захолустная дыра, а теперь процветающий курорт; слева — такая же дыра Шатель-Гюйон, с недавних пор завоевавший известность. А какие чудеса можно сотворить в Анвале, если умеючи взяться за дело!
И, обращаясь к инженеру, Андермат говорил:
— Да, сударь, надо только умеючи браться за дело. В этом вся суть. Ловкость, такт, гибкость и смелость решают все. Чтобы создать курорт, нужно ввести его в моду, а чтобы ввести его в моду, надо заинтересовать в деле парижских светил медицинского мира В своих предприятиях, сударь, я не знаю неудачи, потому что всегда ищу и нахожу практическое средство, гарантирующее полный успех, особое в каждом отдельном случае, а пока я не найду этого средства, я ничего не предпринимаю — я жду. Открыть воду — этого еще мало, надо найти для нее потребителей, а чтобы найти их, еще недостаточно поднять шум в газетах и самим кричать повсюду: «Наша вода бесподобна, она не имеет себе равной!» Надо, чтобы об этом сказали спокойно и веско люди, имеющие бесспорный авторитет в глазах этих самых потребителей, в глазах больных, публики на редкость доверчивой, которая нужна нам, которая хорошо платит за лекарства, — словом, надо, чтобы похвалы исходили от врачей. Не вздумайте сами выступать в суде, предоставь те говорить адвокатам, ибо судьи только их одних слушают и понимают, — так и с больными говорите только через докторов, иначе вас и слушать не станут.
Маркиз, всегда восхищавшийся практической сметкой и безошибочным чутьем своего зятя, воскликнул:
— Ах, как это верно! Как умно! Впрочем, у вас, друг мой, во всем удивительно правильный прицел.
Андермата подстегнул этот комплимент…
— А что ж. Здесь можно нажить большое состояние. Местность чудесная, климат превосходный Только одно меня беспокоит: будет ли у нас достаточно воды? Дело надо поставить широко: если станешь жаться, всегда провалишься. Нам нужно создать большой курорт, очень большой, а следовательно, нужно иметь столько воды, чтоб действовало двести ванн одновременно и чтобы вода поступала в них быстро и бесперебойно. А новый источник вместе со старым может дать воды только для пятидесяти ванн, что бы там ни говорил доктор Латон…
Обри-Пастер перебил его:
— О, насчет воды не беспокойтесь. Воды я вам пре Доставлю сколько угодно.
Андермат опешил.
— Вы?
— Да, я. Это вас удивляет? Сейчас объясню. В прошлом году, как раз в это время, я был здесь на курорте: я нахожу, что анвальские воды мне очень помогают. Однажды утром, когда я отдыхал в своей комнате, ко мне явился какой-то полный господин. Оказалось, председатель правления курорта. Он был в большой тревоге, и вот отчего: источник Бонфиля оскудел настолько, что даже возникло опасение, как бы он не иссяк совсем. Зная, что я горный инженер, председатель пришел спросить, не могу ли я найти какой-нибудь способ спасти их лавочку от разорения.
Тогда я стал изучать геологическую структуру этой местности. Вам, конечно, известно, что древние катаклизмы повлекли за собой всевозможные пертурбации и различное расположение подпочвенных пород в разных уголках этого края.
Мне нужно было установить, откуда, по каким трещинам идет минеральная вода, определить направление, происхождение и особенности этих трещин.
Прежде всего я тщательно осмотрел водолечебницу, и, найдя в одном углу старую, уже негодную трубу для подводки воды в ванну, я обнаружил, что почти вся она забита известковыми отложениями. Значит, растворенные в воде соли оседали на стенки трубы и в короткий срок закупорили ее. Несомненно, то же самое происходило и в естественных трубах — в трещинах подпочвенных гранитов, — здесь везде гранитные породы. Итак, источник Бонфиля закупорили осадки. Вот и все.
Надо было поискать, где это произошло. Всякий стал бы, конечно, искать выше того места, где источник выходит на поверхность земли. А я после целого месяца обследований, наблюдений и размышлений стал искать и нашел для него новый выход на пятьдесят метров ниже. И вот почему.
Я уже вам сказал, что первой моей задачей было определить происхождение, особенности и направление трещин в граните, по которым течет вода Мне нетрудно было установить, что трещины направлены от равнины к горе, а не от горы к равнине и идут наклонно, как скаты крыши, — вероятно, тут произошло оседание, равнина опустилась и увлекла за собой нижние отроги гор.
Итак, вода, вместо того чтобы стекать вниз, поднимается вверх по всем пустотам между пластами гранита. Я открыл и причину этого удивительного явления.
В далекие времена наша Лимань, эта огромнейшая равнина, образованная глинистыми и песчаными отложениями, лежала на уровне первого горного плато, но вследствие геологической структуры нижних слоев она опустилась, увлекая за собой, как я уже указывал, и ближайшие предгорья. А это грандиозное оседание вызвало как раз на границе между рыхлыми и каменными породами образование на огромной глубине гигантской и непроницаемой для воды плотины из уплотнившихся глинистых пластов.
И вот происходит следующее.
Минеральные источники берут свое начало в очагах потухших вулканов. Если они бегут издалека, то в пути охлаждаются и выходят на поверхность земли ледяными родниками, как обычные ключи; а если вода течет из ближних вулканических очагов, то из земли она бьет еще теплой или горячей струей — температура ее зависит от отдаленности очага. Но какими путями она проходит в земле? Она спускается вниз, на неизвестную глубину, пока не натолкнется на плотину из глинистых пород Лимани. Пробиться сквозь эту преграду она не может и, находясь под большим давлением, ищет выхода. Встретив наклонные щели в граните, она врывается туда и начинает подниматься, пока не выйдет на поверхность земли. А тогда она возвращается к естественному, первоначальному своему направлению, то есть течет вниз, пролагая себе русло, как и всякий ручей. Добавлю еще, что мы видим лишь сотую часть минеральных источников этих долин. Мы открываем лишь те воды, которые пробились на поверхность земли. А сколько их теряется, дойдя до конца своего гранитного канала, — их поглощает толстый слой насыщенной перегноем и возделанной почвы!..
Из всего этого можно сделать следующий вывод.
Во-первых, для того, чтобы получить минеральную воду, ее нужно искать, следуя наклону и направлению гранитных пород, лежащих многоярусными пластами.
Во-вторых, для того, чтобы не иссякали источники, достаточно лишь не допускать закупорки трещин отложениями солей, а для этого надлежит бурить и держать в порядке скважины — маленькие колодцы.
В-третьих, для того, чтобы украсть у соседа источник, надо перехватить его ниже выхода на поверхность посредством буровой скважины, доведенной до трещины в граните, производя, конечно, бурение выше глиняной плотины, принуждающей воду подниматься вверх.
С этой точки зрения открытый сегодня источник расположен великолепно — всего лишь в нескольких метрах от естественной плотины. Если вы желаете основать новую водолечебницу, ее надо строить именно здесь.
Когда он кончил, слушатели не сказали ни слова.
Один лишь Андермат восторженно воскликнул:
— Замечательно! Стоит заглянуть за кулисы — и вся таинственность исчезнет Господин Обри-Пастер, вы драгоценный человек!
Только Андермат, маркиз и Поль Бретиньи поняли разъяснения, и только Гонтран не слушал их. Остальные слушали, развесив уши, уставясь в рот инженеру и остолбенев от изумления. Особенно поражены были две вдовы Пай и, как особы глубоко благочестивые, задавались вопросом, нет ли кощунства в таких попытках объяснить явление, совершающееся по воле и таинственным предначертаниям господа бога Мать даже сочла нужным высказать свое мнение:
— Пути господни неисповедимы.
Дамы, сидевшие в середине стола, одобрительно закивали головами: их тоже встревожили мудреные, непонятные речи инженера.
Господин Рикье, человек с кирпично-красным лицом, заявил:
— Пусть они текут откуда угодно, эти ваши анвальские воды, — хоть из вулканов, хоть с луны, мне все равно… Я уже десять дней их пью, а толку никакого!
Супруги Шофур запротестовали, указав на то, что их ребенок уже начал шевелить правой ножкой, а этого еще не случалось за все шесть лет, что они лечат его.
Рикье возразил:
— Ну, и что же это доказывает? Только то, что у нас с ним не одинаковая болезнь. Это отнюдь не доказательство, что анвальские воды излечивают желудочные болезни.
И по его лицу было видно, как он негодует, как он возмущен новой неудачей своих попыток.
Но и г-н Монекю заступился за анвальские воды, сообщив, что уже неделю желудок его дочери переваривает пищу и теперь она не выбегает из-за стола посреди обеда.
Тощая, длинная девица вся вспыхнула и уткнулась носом в тарелку.
Оказалось, что и две вдовы Пай тоже чувствовали себя лучше.
Рикье рассвирепел и, повернувшись к ним, спросил:
— У вас, сударыни, болезнь желудка?
— Да, да, сударь, — в один голос ответили обе дамы — Мы совершенно не перевариваем никакой пищи.
Рикье дернулся так, что чуть не упал со стула, и завопил:
— Это вы-то? Вы то не перевариваете? Да стоит только посмотреть на вас… Это у вас-то больной желудок? Попросту говоря, вы слишком много едите.
Госпожа Пай-старшая смерила его разъяренным взглядом.
— Зато относительно вас, сударь, можно не сомневаться. По вашему характеру сразу видно, что у вас неизлечимо больной желудок Не напрасно сложилась пословица: «Съешь, переваришь — добрым бываешь»
Старая и очень худая дама, фамилии которой никто не знал, авторитетным тоном сказала:
— Я думаю, что анвальские воды всем помогали бы, если бы повар в гостинице хоть немного помнил, что он готовит не для здоровых, а для больных. Ну разве возможно переварить кушанья, которыми нас тут угощают?
И сразу же все пришли к согласию, всех объединило негодование против содержателя гостиницы, который подавал к столу лангусту, колбасы, угря по-татарски, капусту — да, да, капусту и сосиски, — словом, самые неудобоваримые блюда, и кому же? Людям, которым три доктора — Бонфиль, Латон и Онора — предписали есть только легкие кушанья: нежное нежирное белое мясо, свежие овощи и молочные продукты.
Рикье весь дрожал от гнева:
— А разве на водах врачи не обязаны наблюдать за питанием больных! Как они смеют оставлять этот важнейший вопрос на усмотрение какой-нибудь тупой скотины? Вот, например, нам каждый день подают в качестве закуски крутые яйца, анчоусы и ветчину…
— Нет, простите, — перебил его г-н Монекю, — у моей дочери желудок переваривает только ветчину, и позвольте вам сказать, что Ма-Руссель и Ремюзо специально предписали ей ветчину.
Рикье завопил:
— Ветчина! Ветчина! Да ведь это отрава, сударь!
И сразу стол разделился на два лагеря: одни переваривали, другие не переваривали ветчину.
Пошел бесконечный, ежедневно возобновлявшийся спор о пользе и вреде тех или иных продуктов.
Даже молоко вызвало «ожесточенные прения. Рикье заявлял, что стоит ему выпить хоть маленький, лафитный стаканчик молока, как у него начинается ужаснейшее несварение.
Обри-Пастер, рассердившись, что порочат его любимые молочные продукты, воскликнул раздраженным тоном.
— Черт возьми, послушайте, сударь, если у вас диспепсия, а у меня гастрит, то для нас с вами нужен совершенно различный пищевой режим, так же как различны должны быть стекла очков, прописываемые близоруким и дальнозорким, хотя у тех и других зрение испорчено. — И он добавил: — А я вот нахожу, что самое вредное на свете — это вино. Стоит мне выпить стакан столового красного вина, и я уже задыхаюсь. Кто не пьет вина, проживет до ста лет, а мы…
Гонтран, смеясь, прервал его:
— Пощадите! Ей-богу, без вина и без… брака жизнь была бы скучна.
Обе вдовицы Пай потупили глаза. Они в изобилии употребляли бордоское вино лучшей марки и пили его без малейшей примеси воды, а их раннее вдовство вызывало мысль, что и в браке они применяли ту же систему, — дочери было двадцать два года, а матери не больше сорока.
Андермат, обычно весьма говорливый, сидел молча, погрузившись в задумчивость. Вдруг он спросил у Гонтрана:
— Вы знаете, где живут Ориоли?
— Знаю. Мне сегодня показывали их дом.
— Можете проводить меня к ним после обеда?
— Ну конечно, и даже с удовольствием. Я не прочь взглянуть еще разок на обеих дочек.
Как только кончился обед, они отправились в деревню, а Христиана, чувствовавшая себя утомленной, маркиз и Поль Бретиньи поднялись в гостиную, чтобы скоротать там вечер.
Было еще совсем светло, — на курортах обедают рано.
Андермат взял шурина под руку.
— Ну-с, дорогой мой. Если мне удастся столковаться с этим стариком и если результаты анализа оправдают надежды доктора Латона, я, вероятно, затею здесь большое дело — создам курорт. Прекраснейший курорт.
Он остановился посреди улицы и, ухватив своего спутника за лацканы пиджака, заговорил в каком-то вдохновении:
— Эх, вам всем не понять, как это увлекательно — ворочать делами, не какими-нибудь торгашескими, купеческими делами, а настоящими, крупными, предпринимательскими, — словом, теми делами, какими занимаюсь я! Да, дорогой мой, когда понимаешь в этом толк, в них находишь как бы сгусток всех видов деятельности, которые во все времена захватывали и влекли людей, тут и политика, и война, и дипломатия. Все, все»И дремать тут нельзя: надо всегда, всегда искать, находить, изобретать, угадывать, предвидеть, комбинировать и дерзать! Великие битвы нашего времени — это битвы, в которых сражаются деньгами. И вот я вижу перед собой свои войска: монеты по сто су — это рядовые в красных штанах, золотые по двадцать франков — блестящие молодые лейтенанты, стофранковые кредитки — капитаны, а тысячные билеты — генералы. И я сражаюсь Да еще как, черт возьми! Каждый день, с утра до вечера, дерусь со всеми и против всех!
Вот это, по-моему, жизнь! Широкий размах, не хуже, чем у властелинов давних веков А что ж — мы и есть властелины нового времени! Подлинные, единственные властелины. Вот поглядите на эту деревню, на эту убогую деревушку. Я превращу ее в город. Да, да, именно я. Здесь будет город, великолепный город с белыми домами, здесь вырастут шикарные, переполненные приезжими отели, с лифтами, с целой армией лакеев, с экипажами; толпу богачей будет обслуживать толпа бедняков — и все это только потому, что в один тихий летний вечер мне захотелось сразиться с Руайя, что находится справа отсюда, с Шатель-Гюйоном, который прячется слева, с МонДором, Бурбулем, Шатонефом, Сен-Нектером, расположенным позади, и с Виши, который стоит прямо перед нами! И я одержу победу, потому что у меня в руках средство к успеху, единственное верное средство Я сразу его увидел, как великий полководец видит слабую сторону неприятеля. Ведь и в нашем деле надо уметь командовать людьми, увлекать их за собою, покорять своей воле. Ах, как весело жить, когда можешь ворочать такими делами Мне теперь на три года будет потехи с этим городом! И скажите пожалуйста, какая удача: попался мне этот инженер. Интереснейшие вещи он рассказывал. Интереснейшие. Его рассуждения ясны, как день Благодаря ему я разорю старое акционерное общество, мне даже не понадобится покупать их заведение.
Они двинулись дальше и стали не спеша подниматься по дороге, поворачивавшей влево, к Шатель-Гюйону.
Гонтран не раз говорил: «Когда я иду рядом со своим зятем, я слышу, ну, право же, ясно слышу, как в голове его звякают золотые монеты, точно в Монте Карло: так вот и кажется — бросают их, подбирают, рассыпают, сгребают, выигрывают, проигрывают.»
Андермат и в самом деле производил странное впечатление человека-автомата, предназначенного для подсчетов, расчетов и всяких денежных манипуляций. Но сам он весьма гордился своей житейской практичностью и любил похвастать, что с первого взгляда может определить точную цену любой вещи. Где бы он ни был, он поминутно брал в руки то один, то другой предмет, внимательно его рассматривал, поворачивал во все стороны и заявлял: «Стоит столько-то». Его жену и шурина забавляла эта привычка, они для потехи подсовывали ему какую-нибудь диковинную вещицу и просили оценить ее, а когда их невероятные находки ставили его в тупик, оба хохотали как сумасшедшие. Иной раз Гонтран останавливал его на какой-нибудь парижской улице перед витриной первого попавшегося магазина и просил определить общую сумму стоимости всех выставленных в ней товаров, а то предлагал оценить проезжающий мимо потрепанный извозчичий фиакр с хромоногой клячей или же огромный фургон вместе с нагруженной в него мебелью.
Однажды на званом обеде у Андерматов он попросил зятя сказать, сколько приблизительно стоит Обелиск, и когда банкир назвал какую-то сумму, Гонтран осведомился о стоимости моста Сольферино и Триумфальной арки на площади Звезды; в заключение он сказал с самым серьезным видом:
— Вы могли бы внести весьма ценный вклад в науку, произведя оценку главнейших монументов земного шара.
Андермат никогда не сердился на эти шутки и выслушивал их как человек, знающий себе цену, уверенный в своем превосходстве.
Как-то раз Гонтран спросил:
— А я сколько стою?
Вильям Андермат уклонился от ответа, но шурин пристал к нему:
— Ну, скажите. Допустим, что меня поймали разбойники и держат в плену, какой бы выкуп вы дали за меня?
Тогда Андермат ответил:
— Ну что ж… Я бы выдал вексель, дорогой мой.
И его улыбка была так красноречива, что Гонтран обиделся и больше не настаивал.
Впрочем, Андермат любил и художественные безделушки, — тут он отличался тонким вкусом, был большим знатоком и, коллекционируя их, проявлял чутье ищейки, как и в своих коммерческих операциях.
Они подошли к дому солидной постройки, — похожему на городской. Гонтран остановил зятя и сказал:
— Вот и пришли.
У тяжелой дубовой двери висел чугунный молоток. Они постучались, им открыла тощая служанка.
Банкир спросил:
— Господин Ориоль дома?
Служанка ответила:
— Входите.
Они вошли в кухню, просторную, как всюду на фермах; в очаге под котлом еще тлел слабый огонь, из кухни их провели в комнату, где собралась вся семья Ориолей. Отец спал, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги на другой стул Сын, навалившись локтями на стол, читал Пти журналь, шевеля губами и, видимо, напрягая весь свой скудный ум, чтобы уловить смысл напечатанных слов, а обе дочери сидели в нише окна за вышиванием, начатым с двух концов.
Девушки встали первыми, обе разом, и изумленно глядели на нежданных гостей; потом поднял голову долговязый Жак, весь красный от напряжения, утомившего его мозг; наконец проснулся старик Ориоль и подобрал сначала одну свою длинную ногу, потом другую.
Стены в комнате были голые, выбеленные известкой, пол выложен плитками, все убранство состояло излетела, стульев с плетенными из соломы сиденьями, комода красного дерева, четырех лубочных картин под стеклом и широких белых занавесок на окнах.
Хозяева смотрели на гостей, гости — на хозяев, а служанка в подоткнутой до колен юбке, сгорая от любопытства, смотрела с порога на них на всех.
Андермат представился, назвал себя и своего шурина, графа де Равенель, и отвесил глубокий поклон девушкам, склонившись в самой изящной светской манере; потом преспокойно уселся и сказал:
— Господин Ориоль, я пришел к вам с деловым предложением. Не стану говорить обиняками, а объяснюсь откровенно. Вот в чем дело. Вы у себя на винограднике открыли источник. Через несколько дней будут известны результаты анализа. Если эта вода ничего не стоит, я, разумеется, отступлюсь, но если анализ оправдает мои ожидания, я предлагаю следующее: продайте мне этот клочок земли и прилегающие к нему участки.
Имейте в виду, что, кроме меня, никто не сделает вам такого предложения, никто! Старое акционерное общество не сегодня-завтра вылетит в трубу, где уж ему помышлять о новых затеях, а его банкротство отобьет и у других предпринимателей всякую охоту к новым попыткам.
Не давайте мне сегодня ответа, подумайте, посоветуйтесь со своей семьей. Когда результаты анализа будут известны, вы назначите цену. Если она подойдет мне, я скажу «да», не подойдет, скажу «нет»и распрощусь с вами. Я никогда не торгуюсь.