Морозов Дмитрий. Корсары Балтики

   — Вот оно, — взревел Роде и изрыгнул заковыристое богохульное ругательство, которое бы заставило Люцифера, случись падшему ангелу парить над Балтикой, смежить крылья и удавиться на дне моря от зависти.
   Смысл команды мгновенно дошел до судовой рати — новгородцы и Ежи Соболевский посыпались с канатов в лодку, танцующую на высокой волне.
   — Ну что мне с ним делать? — спросил Берналь по-свойски, глядя в сокрытые тучами небеса. — Чистый ребенок!
   Роде спустился в лодку последним и, указывая на корабль, скомандовал:
   — Гребите! Это будет самый неожиданный абордаж в истории морских сражений.
   Свенский корабль жалобно скрипел, черпая бортами воду, в то время как легкая лодка летела к нему стрелой.
   — Расскажу потом в Собачьей Кучке о сем деле, — сказал Соболевский, оглядывая флейт. — Все братья от зависти лопнут.
   — Ты сперва доживи до своего сучьего кутка, — буркнул кряжистый новгородец, бросая весло и берясь за «кошку».
   — Если не расшибемся о борт этого флейта — доживу, — убежденно сказал лях, в свою очередь разматывая канатик, на конце которого болталась деревянная загогулина.
   — А ну-ка, дружно! — крикнул новгородец.
   Две из четырех «кошек» зацепились крепко. Соболевский полез первым, за ним, пыхтя, ратник, не веривший в долгую жизнь Ежи.
   Выбравшись на скользкую палубу, Соболевский выхватил саблю и заорал:
   — Сдавайся, свен, смерть пришла!
   — Болван, — проскрежетал зубами Карстен Роде, с трудом подтягивая вверх свое могучее тело. — Почему бы остальных не дождаться?
   Какой-то ретивый моряк метнулся к ляху с ножом в руке и упал, обливаясь кровью. Новгородец усмехнулся, пряча в широкий рукав кистенек.
   — Еще герои имеются? Если нет — все к мачте! Основная масса свенов, уставших от бесплодной борьбы со стихией, подчинилась горстке атакующих. С остальными случилась жаркая, но кровопролитная сеча.
   — Вот безумцы, — вытер о тело мертвого помощника капитана свою саблю Карстен Роде. — Ведь ясно же — назад за борт мы прыгать не станем. Могли бы жить и жить…
   — Корабль тонет, — сказал упавшим голосом капитан флейта. — Чудовищные пушки какого-то вита-льера проломили правый борт. Если мы не будем вычерпывать воду — пойдем на корм рыбам.
   Карстен Роде пробежался по флейту, свесил голову за борт, спросил:
   — Вас что, нарвал боднул, или морской черт?
   — Пушка, — вялым и безжизненным голосом повторил свенский капитан. — По морю спокойно пройти нельзя — одни сумасшедшие московитские пираты.
   — А вы думали? — усмехнулся Ежи Соболевский, петухом прохаживаясь мимо покорных пленных. — Теперь конец вашим делишкам на Балтике.
   Он подошел к удрученному датчанину.
   — Капитан, а ведь и впрямь — не будут воду черпать…
   — Сам вижу, — датчанин повернулся к капитану свенов. — Ты дворянин?
   — Ну и что? — спросил совершенно сломленный скандинав.
   — Корабль захвачен, не так ли? Но я не смогу поднять вас на борт моего когга, он и так переполнен. Выход один — вы боретесь со штормом, а потом приходите в Ивангород и сдаетесь.
   Свен поднял глаза и уставился на Роде, словно действительно увидел морского черта.
   — Повтори, московит, — попросил он. Датчанин терпеливо повторил свой приказ.
   — Мы согласны, — крикнул свен, и словно тут же забыв о русских, как о досадной помехе, принялся отдавать приказы своей поредевшей команде.
   — Пора на борт «Адмирала», — сказал датчанин.
   — А не соврут? — спросил новгородец. — Эти викинги — народ темный.
   — Скорее уж — не выплывут, — покачал головой Соболевский. — Пробоина знатная, ох, знатная…
   — Что он там плел про сумасшедших русских пиратов?
   И тут Роде замер с открытым ртом.
   Прямо на флейт неслась совершенно неуправляемая лойма, каким-то чудом державшаяся на воде.
   Она, словно собираясь перещеголять Роде и его людей, решилась на еще более дикий абордаж или таран.
   С ревом устремился датчанин к корме флейта, отшвырнул рулевого и налег на жалобно скрипнувшую дубовую рукоять.
   К счастью, лойма провалилась между двумя волнами, словно телега в овраг, а когда вновь взобралась на водяной гребень, флейт уже стоял к ней боком.
   — Корабль Локки, — прошептал свенский капитан, помянув призрачное судно бога смерти, чего в море делать категорически не следовало. — Нагльфар!
   Лойма скользила мимо флейта, подсвеченная молниями.
   Де Сото, абсолютно седой и с ног до головы залитый кровью, застыл на корме. В погоне за фрау Гретхен он не замечал вокруг ни бури, ни флейта, поврежденного его же пушками. Мертвецы вдоль бортов, где лежали вповалку, где закостенели, вцепившись в весла.
   — Мамка моя, — прошептал Соболевский. — И зачем я ушел из кавалерийской хоругви гетмана Радзивилла? Спал бы спокойнее, ей-богу…
   — Обычное дело, — сказал новгородец, когда корабль-призрак растаял во тьме. — Мор взял команду, она вся мертва, а посудина по волнам мотается. Слыхали мы в Новгороде про такое, слыхали.
   — Ничем вас не прошибешь, — усмехнулся Соболевский, — если скажу, что видал у пана Радзивилла над камином драконью голову — ответишь, дескать, новгородцы наохотили и продали, разве нет?
   — Какой дракон? — Лицо бойца судовой рати сделалось озабоченным. — Такой зеленый, на тебя похожий, с тремя клыками на нижней челюсти? Нет, то не мы — наши драконы с десятью зубами. Полный рот, да еще и рога в придачу. Это псковичи твоему Раздавиллу подсунули.
   Соболевский развел руками и тронул за плечо датчанина:
   — Пан капитан, пора на когг, иначе не найдем его в бурю-то.
   Карстен Роде выглядел потрясенным.
   — Как выглядел капитан этого призрака? — спросил он у Ежи.
   — А что, был и капитан? — простодушно переспросил тот.
   — Стоял у руля какой-то седой мужик, — сказал новгородец, ловкий в обращении с кистенем. — В драном камзоле, весь кровью залитый.
   — На кого он был похож, я спрашиваю, — с непонятным жаром спросил Роде.
   — На мертвяка, — отрезал ратник.
   Во тьме произошло движение, и «Адмирал Дориа», освещенный факелами, взмыл на гребне волны.
   — Надеюсь, — сухо спросил свен, — это ваша посудина, или еще один сумасшедший витальер из Ивангорода?
   — Наш, — успокоил его Соболевский. — У страха глаза велики: «Адмирал Дориа» всего один.
   — Ложь не красит воина, — проворчал свен, возвращаясь к делу спасения своего корабля.
   Спустились в лодку в полном молчании. Никто не понимал, что за мертвенная бледность въелась в лицо датчанина, вечно веселого балагура, способного шутить под ядрами и картечью.
   Подняться на когг оказалось делом гораздо более хлопотным и опасным, чем спуститься с него и взять на абордаж несчастный флейт.
   — Все живы? — взметнул доминиканец брови едва ли не к макушке. — Дивны чудеса Господни! А свен?
   — Пленен и сам явится в Ивангород, — ответил Соболевский за капитана. — …Если верить его командиру.
   — А что с Карстеном, — забеспокоился монах. — Верно ли, что не ранен?
   — Цел, но сражен видением, — лях пересказал встречу с забитой мертвецами лоймой.
   — Странный и пугающий случай, — заметил встревоженный состоянием датчанина доминиканец. — Но не страшнее битвы с тремя турецкими фелуками. А с нами случалось и такое… Что с тобой, сын мой?
   Карстен Роде беспомощно уставился на него, потом с усилием разлепил губы.
   — Берналь, — воскликнул он торжественно, — скажи честно, как служитель Господа и мой друг — я похож на выжившего из ума идиота?
   — Когда вы отправились штурмовать флейт, — честно ответил доминиканец, — некоторые сомнения закрались в мою душу, но вскоре я изгнал их силой сосредоточения ума на идее вселенской благодати.
   — Сегодня, — весьма жалким голосом промямлил Карстен, — я видел корабль-призрак.
   — Я уже слышал, — перебил его монах. — Ничего страшного, все может быть объяснено без привлечения потусторонних сил. Мор, тяжелое сражение, прерванное бурей…
   — А управлял призраком, — замогильным голосом изрек Роде, — никто иной как рыцарь де Сото, Лис Морей.
   Берналь осекся и замолчал.
   — Ага, — сказал через некоторое время Соболевский. — Теперь у нас двое контуженных вместо одного. Великолепно! Я как потомственный лях, сосед члена Сейма, совершаю маленький переворот…
   Он направился к мачте.
   — Если никто не даст команду к отправлению, мы дождемся появления того самого нарвала, что боднул свенский флейт. А мне еще нужно вернуться в Собачью Кучку и рассказать всем, в какой дурацкой компании приходилось совершат подвиги на русской службе…
   Под командованием Ежи когг вырвался из пасти умирающей бури, взяв курс на укромную бухту, где «Адмирала» ждала посудина Чернокрылого Легиона.

Глава 24
ИВАНГОРОД

   — Что шумишь, словно Казань восстала, — гнев-но спросил Басманов у Ярослава, топающего вверх по лестнице.
   — Опять корабль, княже, — сказал засечник, пряча глаза.
   — Стоило выйти на Балтику, — проворчал Басманов, — как и говорил царь-батюшка, от них отбоя не будет. Из какой страны корабль сей?
   — Из России.
   — Не морочь, толком говори.
   — Карстен Роде вернулся, — не выдержал Ярослав, расплываясь в улыбке. — Не взяла его пучина. И не один вернулся — с другой лоймой, на ней рать судовая.
   — Господи, — Басманов истово перекрестился. — Не прогнать нас уже никому из студеных вод. Коня готовь.
   — Оседлан, копытом землю роет.
   Опричник несся по граду Иоаннову, едва ли не быстрее, чем вслед де Сото.
   — Потрепало их бурей, — заметил Ярослав уже в лодке, правя к борту когга. — Ничего, починим, подлатаем и вновь на воду спустим.
   Датчанин встретил князя, уже выйдя из того странного сумеречного состояния, в которое его ввергла встреча с кораблем-призраком.
   — Рассказывай, — обнял его Басманов. — Впрочем — не важно… Главное, жив, и монах твой жив, и команда вся…
   — Не вся, — кашлянул Берналь. — Кое-кто сложил голову.
   — Но у нас есть и прибавка, — заметил Соболевский, указывая на скромно стоящую вдали от причала лойму. — Теперь мы вдвое сильнее станем.
   — Кто такие? Хотя — мое дело злато им платить.
   Басманов прошелся хозяйски по палубе когга, ощупывая места попадания картечи, недовольно покачал головой, увидав свежую заплатку чуть выше линии, куда доставали мелкие волны.
   — Судовая рать мною нанята, — откашлявшись, сказал Роде. — Воины в деле проверенные. Они на северном берегу Невы свенскую крепость свежепост-роенную взяли.
   — Погоди… не было у свенов крепости напротив зализиной пустоши, — перебил его Басманов.
   — Теперь точно — нету, — ухмыльнулся Роде. — Это выбитые с Березового острова шалили. Пытались, шельмы, по Неве на Ладогу пойти, но встретились с нами, новыми этими и ореховской дружиной, были разбиты и рассеялись в диких лесах. Лойму одну я себе прибрал, остальные спалил.
   — Дела, — тряхнул головой князь. — Велика Россия, за всем не уследишь. А чего вестей не было?
   — Повредили когг мы на Неве, — сказал Берналь за датчанина. — Пока чинились, пока назад шли…
   — Мы тут грешным делом…
   Басманов, вспомнив, сколько раз поминали экипаж капера, поперхнулся и замолчал.
   — Не опостылела служба? — спросил он чуть погодя. — Все же одни в чистом поле… то есть — чистом море.
   — Дело привычное, — отмахнулся датчанин. — Починимся и снова пойдем. А у вас, смотрю, уже крепко дело пошло.
   Датчанин видел самое лишь начало строительства русской твердыни на Нарове, и теперь дивился, как можно за столь короткое время возвести каменную многобашенную крепость.
   — Москва велит торопиться, — улыбнулся опричник. — С золотоглавой не поспоришь.
   — Войска, смотрю, нагнали… — Как раз в ворота вливались два стрелецких потока — один от потешной крепостицы, закончивший учения, второй с тракта на Копорье, подмога.
   — Скрывать нечего — скоро война, — Басманов сделался серьезен. — Сегодня весть пришла — не хотят рыцари дань выплачивать, зато какие-то свои земли отписывают рыцарям из Великого княжества Литовского.
   — Ну литвины, ну хитрецы, — забормотал уязвленный Ежи Соболевский. — Опять наших обошли. Доколе такое твориться будет!
   — А что ты делать станешь, — ткнул его в бок новгородец, — если Русь с ляхами сцепится?
   — Нет никаких «ляхов», — принялся растолковывать Соболевский. — Если Вишневецкие за Ливонию — то мы, в Собачьей Кучке, вместе с Радзивиллами — за Русь. Если наоборот…
   Они удалились от князя и заспорили на корме когга.
   — Просьба есть у меня, княже, — сказал Карстен Роде, проводив болтунов недовольным взглядом.
   — Все, что в силах Плещеевых… — Ладонь Басманова легла напротив сердца.
   — Людей у меня теперь больше стало…
   — Я уже думку думал, — прервал его опричник. — Под флот отвели мы во-он те терема, огородили их рогатками, чтобы не совались всякие. Там и столоваться будете, и верфь рядом, и причал.
   Роде развел руками от избытка чувств.
   — Вот и все просьбы твои? — рассмеялся Басманов. — Недавно у меня с одним южанином совсем другой разговор вышел.
   — Какой еще южанин, — спросил Берналь напряженно.
   — Об этом тоже надобно поговорить, — Басманов огляделся, подтянул ногой лавку и уселся. — Нужно нам крепко стоять в море студеном. Много кораблей надо, одного когга уже маловато будет. Я государя упрошу все это хозяйство под твою руку отдать, Карстен Роде, первый наш капитан. Пока же будем бить мы только вполсилы, не кулаком, а растопыренной пятерней.
   — Много независимых капитанов, — догадался Берналь.
   — А куда деваться? — спросил Басманов риторически. — Мы теперь многих на службу берем. Но не всех особо привечаем.
   — Значит, — заметил Роде, — тот свен правду говорил — не протолкнуться на Балтике стало от русских.
   Басманов заливисто рассмеялся и нескоро смог остановиться, утирая глаза.
   — Свены так говорят? То ли еще будет, дай срок!
   — Откуда капитан новый, — спросил датчанин. — Каков корабль?
   — Когг у него, наподобие этого, — сказал Ярослав. — Сам из Гишпании. Зовут чудно — то ли сито, то ли…
   — Де Сото, — упавшим голосом сказал Берналь.
   — Точно — он, — подхватил Ярослав. — Привез нам известия важные, а дорогой пушки умыкнул у ливонцев.
   — Пушки у него и верно знатные, — ледяным тоном произнес датчанин. — Попал в бок флейта — едва на дно не пустил. Одним ядром! Не зажег, а проломил.
   — А что такое, — поочередно заглянул в глаза монаху и капитану внимательный к оттенкам речи и мимики опричник. — Знакомец старый?
   — Знакомец, — датчанин явно замкнулся в себе, а Берналь не мог найти, что сказать.
   — Если что худое про него ведаете, — строго и несколько напыщенно произнес Басманов, — так скажите сейчас. Нам варнаков не надо на Руси.
   — Проверить надо вести кое-какие, — выдавил наконец Берналь. — Но прошу сердечно князя — не слишком доверяйте этому человеку.
   — Если он жив еще, — вдруг произнес Роде.
   — Что за бесовщина?
   Ярослав и Басманов переглянулись и уставились на датчанина.
   — Ежи! — заорал вдруг капитан. — Соболевский! Иди сюда, расскажи князю про призрака, в бурю встреченного.
   Аях принялся сочно расписывать безумную затею с абордажем, потом пересказал эпизод с лоймой, полной мертвецов.
   — За кормовым веслом, — докончил за поляка Роде, — мне померещился де Сото, окровавленный и какой-то… выпитый изнутри что ли…
   — Байка! Басня! — в один голос вырвалось у князя и его дружинника.
   Датчанин сердито засопел, и опричник тут же исправил свою оплошность:
   — Верим мы вам и про бурю, и про свена, и про лойму с мертвяками. А что на ней рыцарь де Сото плыл — могло и прибредиться.
   — Могло, — удивительно легко согласился вдруг Роде. — Подождем, когда «Спрут» вернется.
   — Добро, — князь поднялся. — Терема те можете хоть сей час заселять. Ходите, где вам надо в городе, только Адашеву слишком часто не попадайтесь.
   Он теперь большой голова надо всем… Но вы под моей рукой, запомните. Чуть что — прямо ко мне, не чинясь.
   Едва поднявшись, Басманов вдруг наморщил лоб и спросил:
   — Помните, была в Ругодиве, когда я вас на Русь забирал, заваруха у нас, в кабачке фрау Танбух…
   — Помним, — сказали в один голос Берналь, Ежи и Роде, которые там как раз и познакомились.
   — Вас вывела потайным ходом одна весьма любопытная особа, некая Гретхен.
   — Она еще с нами в плавание ушла, — подтвердил датчанин.
   — И что же с ней сталось? За борт упала?
   — Эта шельма, — не удержался Соболевский, — оказалась весьма хитрой штучкой, княже. Травила нашего капитана ядом, пыталась корабль спалить, а потом и вовсе сбежала с остатками воинства Шлип-пенбаха. Так что искать ее можно только в свенской земле.
   — Так я и подумал. — Басманов двинулся к борту. — Очень интересная фрау, был бы моложе — влюбился бы, ей-богу.
   — Змея она, — просто сказал Берналь. — Холодная, как могила, и хитрая.
   — Что хитрая — это точно. — Басманов перевесил ногу через борт и подергал веревку. — Она сейчас в Ганзе сидит. Большим уважением пользуется в Ливонии, между прочим. Надеюсь когда-нибудь накоротке с ней словцом перемолвиться.
   — Не советую, — еще тише сказал Берналь. — К ведьме подходить близко может либо святой, либо пастырь Божий.
   — Ну, а палач? — спросил Соболевский, по-детски наивно выпятив нижнюю губу.
   — Заплечных дел мастер тут нужен, а не святой, — согласился князь. — Ну, бывайте. Быстрее вам починиться и в море выйти.

Глава 25
НАРОВСКИЕ БЕРЕГА

   Мы тут в рутине погрязли, — насмешливо глядя на Басманова, цедил слова Адашев, — А наш воевода лихой такие дела на море творит, что глядишь — один он люб царю-батюшке будет.
   — Это вряд ли, — Курбский подкрутил щегольский ус, пышнее которого были во всей Европе, верно, у одного Радзивилла. — Государь любит теперь людей набожных, кротких, пастырей для стада, а не волков.
   Это был камень в огород Сильвестрова и того же Адашева, который мог часами прояснять в окружении дьяков темные места «Добротолюбия».
   — А что на море особенного делается? — спросил через некоторое время покоритель Казани.
   — Служат людишки, — неопределенно ответил Басманов.
   — Третьего дня, — стал рассказывать Адашев, — явился в устье Наровы свенский флейт. Наши давай пушки наставлять, фитили палить, стрельцы от ратных учений бегут к пристани — словом, переполох изрядный. Сажаю я пять десятков чернокафтанников в челны, отправляю к свенскому корыту. Но палить не велю — кто их знает, может, говорить хотят, а не ратиться. И тут капитан свенский зовет на борт десятника, причем на потеху, десятника того зовут Михрютка Рябой. И этому вот Михрютке сдает свен свою саблю и спрашивает, куда ему флейт ставить.
   — Это с чего такое диво? — Курбский даже усы оставил и уставился на Басманова. — Неужто твои водяные станичники так свенского льва запугали?
   — Я капитана к себе приглашаю, — продолжал Адашев. — Интересуюсь, почему на аккорд сдался. А он говорит — спасу нет от русских станичников на Балтике. Один походя борт проломил ядром, от другого в бурю спрятались — так он и в бурю с саблями наголо полез абордаж учинять. И учинил! А потом повернулся, и говорит — сами добирайтесь до Иванго-рода, нам недосуг. И канул в бурю.
   — И что тут кривда, что тут правда?
   — Кривды нет, — ответил Басманов. — Полуправда есть.
   — Это весьма превосходно, — возбудился вдруг Курбский, — что нас на Балтике бояться начали. Мы еще в Ливонию ни ногой, а нам сдаются корабли! Царь-батюшка зело обрадуется.
   Адашев налил себе вина, пригубил и тут спохватился — стал и собеседникам лить.
   — Без прислужников тяжко, — виновато и насквозь фальшиво, как обычно, улыбнулся Адашев.
   Совещание проводили, затворив ставни, прогнав челядь. Дело неумолимо катилось к войне, боялись наушников. На беседы допускался только иной раз обозный воевода — Скуратов, да еще Бутурлин, присланный царем для командования передовым полком. Сейчас Бутурлин на правах младшего из государевых доверенных людей муштровал стрельцов.
   — А я уж думал, — признался Курбский, — поднять полк любой, разметать рогатки и скинуть в реку твою банду заморскую, князь Басманов.
   — Отчего же так?
   — Спесивы, наглы, басурман на басурмане. Шапок не ломают ни перед кем, а какая польза с них — не ясно. Только носят им туда доски да гвозди, еду да ме-ды. Стрельцы, кстати сказать, волнуются. Говорят — нет ли там, за рогатками, измены какой хитрой.
   — Про измену, — жестко сказал Басманов, — позволь нам, опричникам, думать.
   Курбский насупился, Адашев вздрогнул, словно только и делал, что измышлял измены на государя.
   — Ладно уж, — величественно позволил покоритель Казани, — пусть живут хоть в теремах, хоть на кораблях. Не слышал я про плененные и потопленные корабли, сейчас знаю. А слыхал я — торговля в Новгороде и Старой Руссе в гору пошла. У меня полки стояли в Копорье и Яме, по Ауге в городках разбросанные — думал, с голодухи опухнут. Деньга выдана, а в лесу медведю эту деньгу не покажешь, селезню мзду не дашь.
   — Выжили? — сочувственно спросил Басманов.
   — Не то слово, — воскликнул Курбский. — Жирком подернулись. И все через лотошников бродячих.
   — Торговля растет — это замечательно, — заговорил Адашев. — А только жалуются на русских ви-тальеров те же датчане. А нам с ними и торговать, и воевать с немцем.
   — То и жалуются, — заметил Басманов, — что их собственных витальеров мои людишки на корм рыбам пустили. Вот Новгород и вздохнул свободнее. Прикажете убрать корабли с моря? Я уберу, только кто будет твою, Курбский, рать кормить, пока ты, Адашев, политесы с принцем датским Магнусом и Радзивиллом разводишь?
   — Опять началось, — возвел очи горе Адашев. — Все подлецы, одни опричники молодцы.
   — Я доли в торге с датскими сукновальщиками не имею, — отрезал Басманов. — А поставки стрелецким полкам идут не из вотчин рода Плещеевых.
   — Ты бы не отказался нашу рать одевать, — усмехнулся Курбский. — Как и все остальные Плещеевы, только кто вам даст? Царь-батюшка ясно все отписал — что опричь, а что в земство.
   — Довольно, — хватил Басманов кулаком по лавке. — Мы будем дело обсуждать, или вдруг другу в бороды вцепимся?
   — Ты ручками не маши на нас, — наставительно покачал пальцем и старательно нахмурился Адашев, — говори, что думаешь о делах Ливонских.
   — То и думаю, что всегда, — Басманов говорил излишне резко, сам это понимал, но поделать с собой ничего не мог. — Орден развалится, как только мы на него надавим.
   — Что и следует сделать, — елейно улыбнулся Курбский. — Договаривай уж, опричник.
   — Что и следует свершить немедля, — Басманов указал на грубо намалеванную карту, брошенную поверх лавки под закрытыми ставнями. — Ударить, как стоим — Курбский из Пскова, а я с Бутурлиным — отсюда. Нарва падет, а магистр выведет свои рати в чисто поле. Курбский его стопчет и пойдет вглубь Ливонии. Войне конец.
   — Какой ты быстрый, — развел руками Адашев. — Ливония — это сила.
   — Ливония, — в тысячный раз за эти несколько дней повторил опричник, — это была сила. Была, да вся вышла.
   — Кто перед государем ответит за погубленные полки? — спросил Адашев.
   — Я и отвечу, коли доведется, — Басманов посмотрел на Курбского, опять занявшегося усами. — А что скажет казанский победитель?
   — План отличный, — ответствовал тот. — Наскок на татарский манер — или все, или ничего. А Ливония — не Казань и не Крым. Тут Европа, тут постепенно и умно действовать надобно.
   — И что с того, что не Крым? До Крыма, конечно, месяцами скакать надо, а татары тем временем степь зажгут и редкие колодцы трупами забьют. А тут — не загнав лошадей, можно всю Ливонию незнамо сколько раз кругами объехать за седьмицу. А Казань и вовсе зря приплел — сам же ее взял и царю-батюшке на блюде преподнес. Сила в ней была во сто крат большая, чем в гнилых рыцарских комтуриях.
   — Сколько магистр в поле может вывести? — Басманов спросил у Адашева, желая подчеркнуть, что не знает тот Ливонию — придуманная у него Ливония в голове есть.
   — Много, наверное, — неопределенно махнул рукой Адашев. — Если у них денег на дань юрьевскую нет, так что — и войска нет? Ландскнехтов, может, и не наймут тьму-тьмущую, а рыцари — они не за деньги служат, кнехты тоже.
   — Магистр может в поле вывести тысяч десять войска, а у Казанского Едигея легко шестьдесят тысяч сабель в набег уходило. Мог и больше, да мы не дали, сразу ударили.
   — Выходит, — растерялся Адашев, — у нас в одном только Ивангороде сила большая скоплена?
   Курбский солидно откашлялся, требуя тишины.
   — Войск у нас больше, это верно Басманов говорит. Но рыцарь — воин особый, лютый, в броню до пят одет. За дело, правым их Церковью почитаемое, борется.
   — А наши что же? — вскинулся Басманов.
   — А наши стрельцы не ведают, зачем и почему умирать идут на чужбину. Казань — она набеги чинила, в полон брала, рабами обращала…
   — Люди знают, зачем нам воевать немца надо, — упрямо выпятил челюсть опричник. — А кто тугодум — тем и объяснить недолго.
   — Послушай лучше адашевское видение, — посоветовал Курбский. — А то ты все саблей махать зовешь, а силу Ливонскую не видишь.
   — Слушаю, — безнадежно сцепил руки на колене Басманов.