Насибов Александр. Долгий путь в лабиринте

   — Ходил. Еще раз осмотрел «елку». Все было в порядке.
   — А потом ты звонил в трест, к каротажникам ^[11]. Зачем?
   — Вчера я заметил: они забыли на буровой амперметр. Думал, к вечеру заберут. Сегодня прихожу — прибор там. Ну, стал звонить, чтобы пришли за ним, взяли.
   — Дозвонился?
   — Никто не подошел к телефону.
   Гарибян снял трубку промыслового телефона, попросил, чтобы соединили с каротажной. Абонент не ответил. Включилась телефонистка и сказала, что все на пожаре.
   Гарибян положил трубку.
   — Почему ты решил, что амперметр оставили каротажники? — вдруг спросил он.
   — Кто же еще?
   Гарибян снова снял трубку. На этот раз он звонил дежурному по промыслу. Начальника райотдела НКВД интересовало, когда на скважине ноль одиннадцать был проведен электрокаротаж.
   — В субботу, — ответила трубка.
   — Могли они приехать на буровую вторично?
   — А что им там делать? Показания же сняты! Кстати, документ сейчас у меня. Желаете взглянуть?
   — Спасибо, — сказал Гарибян и положил трубку.
   — В субботу были каротажники, — проговорил Бабаев. — А сегодня четверг.
   — Может, ты видел тот прибор раньше? — осторожно сказал Гарибян. — Вспомни, Джафар.
   Бабаев решительно покачал головой.
   — Понятно. — Гарибян отложил исписанный лист, взял новый. — Как он выглядел?
   — Амперметр?
   — Тот человек. Похож на кого-нибудь из рабочих?
   — Не сказал бы… Был одет в синий костюм…
   — Погоди!
   Гарибян отпер сейф, достал конверт с пачкой фотографий, разложил их на столе. Это были снимки мужчин разного возраста и обличья. С минуту Бабаев разглядывал карточки.
   — Нет, — сказал он. — Тот был совсем другой. Лето, а человек ходит по промыслу в синем шерстяном костюме. Представляешь?
   — В костюме, — задумчиво повторил Гарибян и вдруг достал из сейфа второй конверт, разложил на столе новую серию фотографий.
   Бригадир слесарей скользнул взглядом по карточке Бориса Тулина, двух каких-то других мужчин, вдруг вскрикнул и ткнул пальцем в четвертое фото.
   — Погляди еще раз. Пойми, это очень важно!
   — Он самый!
   Гарибян так поспешно схватил трубку телефона, что едва не свалил аппарат на пол.
   — Друг, — сказал он Бабаеву, набирая номер, — друг, извини меня, но придется тебе посидеть в коридоре.
   Тот вышел из кабинета и плотно затворил дверь.
   Несколько минут спустя появился Гарибян.
   — Идем! — сказал он.
   — На буровую?
   Гарибян не ответил. Он уже знал, что подозреваемый находится на борту «Боевого», полтора часа назад отвалившего от пристани, и что морским пограничникам дан приказ догнать пароход и снять этого человека. Только бы не промедлили пограничники!
   — Куда мы идем? — повторил Бабаев, когда они вышли на улицу. — На буровую?
   — Куда же еще!..
   Гарибяну предстояло решить важную задачу — обнаружить хоть какие-нибудь остатки прибора, о котором упоминал Бабаев, ибо начальник районного отдела НКВД теперь не сомневался, что все случившееся на ноль одиннадцатой — результат злого умысла, диверсии.
   Они сели в машину, и, пока ехали, Гарибян расспрашивал Бабаева об устройстве, которое тот накануне обнаружил на буровой. Оно было размером с кирпич, только вдвое толще, имело шкалу со стрелкой, какие-то маховички и ручку для переноски.
   — Железный, — сказал в заключение Бабаев. — Железный и покрашен черным лаком. Словом, вылитый амперметр.
   — А где он стоял?
   Слесарь начал было говорить, но вдруг запнулся на полуслове.
   — Ты видишь перед собой дурака! — закричал он. — Большого дурака!..
   — Тихо! — прервал его Гарибян. — Ну-ка, спокойнее.
   — Понимаешь, какое дело, — торопливо проговорил Бабаев, — вчера этот «амперметр» стоял в углу буровой, у самого входа, так что я не сразу его заметил…
   — А сегодня в другом месте?
   — Да!
   — Возле самой задвижки?
   Бабаев кивнул.
   — Вон какое дело, — пробормотал Гарибян. — Выходит, этот человек дважды побывал на ноль одиннадцатой! Вчера он увидел тебя раньше, чем ты его. Увидел и поспешил отойти к дороге… Ты испугал его, Джафар.
   — Теперь и я понял. Он заметил меня, скорее сунул «амперметр» в угол буровой…
   — Это же была главная улика!..
   — А утром вернулся и перенес его к задвижке.
   — Ну, утром у него могли найтись и другие дела, — сказал Гарибян. — Скорее всего, вернулся вчера же — вечером или ночью.

 
   Гарибян закончил свой доклад, попросил разрешения курить. Разговор происходил у начальника отдела республиканского НКВД полковника Агамирова. Кроме хозяина кабинета и Гарибяна присутствовала Саша Сизова.
   В распахнутое окно было видно, как по бухте стлались полосы дыма. Ноль одиннадцатая все еще горела.
   — Где ты оставил Бабаева? — спросил Агамиров.
   — Ждет внизу. Он нужен?
   — Приведи.
   — Любопытно, как он отреагирует, — сказал Агамиров, когда Гарибян вышел.
   Саша кивнула.
   Гарибян ввел Бабаева. Тот остановился у двери, стащил с головы кепку, попытался пригладить волосы. Агамиров подошел к нему, протянул руку:
   — Спасибо, товарищ!
   — За что спасибо? — ворчливо проговорил Бабаев. — Фонтан-то горит!
   И он показал на окно. Саша невольно посмотрела туда же. Взглянула снова, внимательнее. Вскрикнув, вскочила со стула, подбежала к окну.
   Поверхность моря была чистой, лишь в глубине бухты виднелись темные клубящиеся пятна, но и они быстро исчезали.
   — Закрыли фонтан, — сказал Бабаев и счастливо улыбнулся. Он посмотрел на Агамирова. — Можно я уйду? Сейчас на промысле будет большая работа. Особенно много дел у слесарей. А я бригадир.
   — Скоро вернетесь к себе. — Агамиров подвел Бабаева к стулу, усадил. — Полюбуетесь одним предметом и поедете.
   При этих словах Саша вышла из кабинета.
   — Быстро справились с пожаром, — продолжал Агамиров. — Кто закрывал фонтан?
   — Все закрывали, — сказал Бабаев. — Одного назовешь, другой обидится. Эти трое суток люди почти не спали.
   Вернулась Саша. Она принесла нечто завернутое в газету.
   — Поставьте на стол, — сказал Агамиров.
   — Вахсей! — воскликнул Бабаев и невольно отпрянул от стола.
   Там стоял черный металлический ящичек размером в два сложенных вместе кирпича, со шкалой, какими-то маховичками и ручкой для переноски.
   — Вижу, узнали, — сказал Агамиров.
   — Это он! — твердил Бабаев. — Тот самый прибор, начальник!
   — К сожалению, нет. Тот взорвался… Значит, утверждаете, что похож?
   — Родные братья, начальник!
   — Очень хорошо. — Агамиров взял у Саши лист бумаги, положил перед Бабаевым. — Это протокол. Прочтите и, если там все правильно, поставьте подпись.
   Бабаев дважды прочитал бумагу.
   — Все в точности, — сказал он, взял перо и размашисто подписался.
   — Теперь можете ехать к себе. Вы помогли нам, спасибо. Внизу у подъезда ждет машина… — Агамиров посмотрел на Сашу, заканчивавшую разговор по телефону.
   — Синяя «эмка», — сказала Саша и положила трубку. — Шофер предупрежден, доставит на промысел или куда вам потребуется. Счастливого пути.
   — И вам спасибо. — Бабаев заторопился к двери. — На промысел еду, куда же еще. — У выхода он обернулся, встретился взглядом с Гарибяном: — Буду искать, не беспокойся!
   Гарибян кивнул.
   — О чем была речь? — спросил Агамиров, когда посетитель ушел.
   — Пытаемся найти остатки взрывного устройства. Два сотрудника непрерывно дежурят возле ноль одиннадцатой. Сейчас, когда фонтан уняли, будут работать. Бабаев поможет им.
   — Можешь потрогать, — сказал Агамиров, перехватив взгляд Гарибяна, брошенный им на «амперметр». — Не бойся, обезврежено.
   Гарибян взял взрывной снаряд, подержал в руках, осторожно поставил на стол.
   — Тяжелый…
   — Сильная штука, — сказал Агамиров. — Хочешь знать, как она оказалась у нас? Так вот, это подарок. Принес один немец и подарил капитану Сизовой.
   — Все шутите, товарищ начальник.
   — Это правда, — сказала Саша.
   — На-ка! — Агамиров достал из сейфа и протянул Гарибяну картонную папку. — Садись на диван и читай. Там все сказано. Прочти, тебе будет полезно. На мой взгляд, интересный документ… Но прежде следует кое-что пояснить. Было так: пришел посетитель, оказался у дежурного, потом в нашем отделе. С ним работала капитан Сизова.
   — Мне кажется, любопытный человек, — сказала Саша. — Хорошо бы вам зрительно представить его, когда начнете читать, — она кивнула на папку. — Парень лет двадцати двух, красное лицо, белые волосы, светлые глаза, огромные рабочие руки. Голос хриплый, будто человек очень простужен…
   В папке оказалась стенограмма. Гарибян прочитал ее всю, не отрываясь.
   Вот этот документ.

   СИЗОВА. Назовите ваше имя.

   ПИФФЛЬ. Пиффль. Готфрид Бердт Пиффль. При этом сразу возникает вопрос о национальности, не так ли? Ну да, немец. Родился здесь, в Азербайджане, гражданин СССР. Служу на нефтеперерабатывающем заводе, в третьем цеху… Впрочем, вот мое удостоверение.

   СИЗОВА. Спасибо. Я знаю этот завод, бывала и в вашем цеху.

   ПИФФЛЬ. Тогда вы должны помнить семнадцатую установку. Три огромные колонны слева, когда въезжаешь на территорию цеха. Это — лучшее, что есть на заводе.

   СИЗОВА. Вы работаете на семнадцатой?

   ПИФФЛЬ. Нет, я оператор девятки. Это совсем в другой стороне цеха. О семнадцатой заговорил, потому что имею поручение взорвать ее. Почему вы молчите?

   СИЗОВА. Я внимательно слушаю.

   ПИФФЛЬ. Вчера ко мне позвонил один человек… Однако вы должны знать кое-что из того, что было раньше. Но это займет определенное время.

   СИЗОВА. Я не спешу.

   ПИФФЛЬ. Так вот, это началось три года назад. Осенью тридцать четвертого года я получил странное письмо. Судя по конверту и почтовому штемпелю, его отправили из Одессы. Автор, назвавшийся другом моего покойного отца, рассказывал о «великих переменах, которые происходят в новой Германии». Он подчеркивал, что вклад в расцвет империи Гитлера должен внести каждый немец, независимо от того, где живет и подданным какой страны является. В конце он сообщал, что по всем этим вопросам хотел бы знать мое мнение. К письму был приложен адрес для ответа.

   СИЗОВА. Адрес в Москве?

   ПИФФЛЬ. Нет, в Берлине. Некоего Гейнца Дитриха я должен был поздравить с днем рождения. Такое поздравление свидетельствовало бы о том, что я разделяю точку зрения автора письма.

   СИЗОВА. Вы послали письмо?

   ПИФФЛЬ. Нет… Испугался, что в Москве его перехватят, расшифруют. Словом, поймут, что к чему, и всыплют мне по первое число.

   СИЗОВА. Значит, будь вы посмелее…

   ПИФФЛЬ. Отправил бы письмо. В тот год в голове у меня был полный хаос. А по Германии, которую знаю только по книгам, я и сейчас тоскую. Тоскую, ничего не могу поделать с собой!..

   СИЗОВА. Что было дальше?

   ПИФФЛЬ. Дальше было то, что ко мне в дом явился человек… Это произошло в середине следующего года. Ну да, летом тридцать пятого. Он пришел вечером, позвонил и, когда я отпер, сказал, что хочет видеть отца. Расстроился, узнав, что он уже пять лет как в могиле. Не мог сдержать слез… Конечно, я пригласил его в дом. В тот вечер мы долго разговаривали… Мой отец — выходец из Рура. Оказалось, что новый знакомый — тоже из тех мест, лишь неделю назад покинул Германию. Он пояснил, что является коммерсантом, ведет дела с иранскими фирмами. Вот и пересек транзитом Советский Союз — из северной части Европы это удобный путь на Ближний Восток. А очутившись в Баку, не мог не навестить старого приятеля. И вот не застал его в живых… В беседе он то и дело возвращался к рассказам о своей родине. Вдруг спросил, имею ли я гороскоп. Видя мое недоумение, заметил, что миллионы людей в Германии заказывают себе гороскопы. Есть гороскопы и на всю страну. Таких два десятка, составленных лучшими, как он выразился, «специалистами оккультных наук». Они единодушно предсказывают стране великое будущее…

   СИЗОВА. Чем закончился ваш разговор?

   ПИФФЛЬ. Он посоветовал мне переехать в Германию.

   СИЗОВА. С какой целью?

   ПИФФЛЬ. Переехать, и все. Там теперь нет безработицы. Такие специалисты, как я, хорошо зарабатывают.

   СИЗОВА. А как переехать? Ну… что вы написали бы, обратившись к советским властям за разрешением на переезд в другую страну?

   ПИФФЛЬ. Я задал ему такой вопрос. Он ушел от прямого ответа. Сказал, что главное — мое согласие. Получив его, они будут действовать…

   СИЗОВА. Они?..

   ПИФФЛЬ. Как я понял, в Германии существует организация, занимающаяся такими делами.

   СИЗОВА. Дали вы согласие?

   ПИФФЛЬ. А вот послушайте… Отец не раз рассказывал, почему уехал из Германии. Вкратце дело было так. В ответ на кровавые события в России в январе тысяча девятьсот пятого года в Руре забастовали сотни тысяч углекопов. Отец был членом стачечного комитета на своей шахте; когда произошла стычка с полицией, сгоряча двинул по физиономии одному из шуцманов. Отец был на полголовы выше меня, весил сто двадцать кило. Короче, шуцмана отправили в больницу. А отцу пришлось бежать. Товарищи собрали ему денег, он перешел границу, некоторое время скитался по Скандинавии, попал в Россию. В конце концов осел в Баку. Сперва рыл нефтяные колодцы, потом строил вышки — это когда скважины стали продалбливать штангами с долотом. Называлось «ударное бурение». Он плевался, когда узнал, что владелец промысла — барон Ротшильд. Надо же, опять попал под власть германского хозяина!.. Но решил остаться. К этому времени он уже обзавелся семьей — моя мать была дочерью горничной, вывезенной из Германии инженером-немцем. Она родила меня в восемнадцатом году. При Советской власти отец прожил одиннадцать лет. Семья была хорошо устроена. Меня даже пытались учить музыке… И все же его не оставляла тоска по Германии.

   СИЗОВА. Хотел бы вернуться туда?

   ПИФФЛЬ. Ему была нужна не всякая Германия!

   СИЗОВА. Он был коммунист, ваш отец?

   ПИФФЛЬ. Нет.

   СИЗОВА. А вы сами?

   ПИФФЛЬ. Тоже беспартийный.

   СИЗОВА. Так что же вы ответили гостю?

   ПИФФЛЬ. Не сказал ни да ни нет… В тот раз так и закончился наш разговор.

   СИЗОВА. Были и другие беседы?

   ПИФФЛЬ. Еще одна.

   СИЗОВА. С вашим знакомцем?

   ПИФФЛЬ. Это был новый человек. Он позвонил мне по телефону. Передал привет от того, другого, и спросил, подтверждаю ли я готовность содействовать расцвету Германии… Вопрос поставил меня в тупик. Разумеется, я не пошевелил бы пальцем, чтобы чем-то помочь нацистам: мне, как и моему отцу, не всякая Германия по нутру. Но за Германию, где у власти стоит народ и все делается по справедливости, я не пожалел бы и жизни. И я дал уклончивый ответ. Я знал, о какой Германии говорил собеседник. Ну, а я имел в виду свою Германию… Кроме того, хотелось знать, чем все это кончится…

   СИЗОВА. Чего добивается собеседник?..

   ПИФФЛЬ. Вот именно.

   СИЗОВА. Что было потом?

   ПИФФЛЬ. Он назначил мне встречу. Свидание состоялось в кино «Форум» — это на проспекте Кирова.

   СИЗОВА. Когда?

   ПИФФЛЬ. Сегодня утром. Там дневные сеансы. Шла какая-то глупая картина, в зале было всего несколько человек. Я сел в двенадцатом ряду на предпоследний стул. Так было условлено. Он появился, когда погас свет. Но сел не возле меня, как я ждал, а сзади. Наклонился вперед, тронул меня за плечо. Попросил не оборачиваться. Передал нечто в коленкоровом переплете, похожее на тонкую брошюру. Это был немецкий заграничный паспорт. Я раскрыл его. То был мой паспорт, с моим фото, вклеенным в углу первой страницы…

   СИЗОВА. Вы дали согласие на переезд?

   ПИФФЛЬ. В ту минуту я плохо соображал… Вы должны понять мое состояние. Но я уже знал, что приду сюда, в ваше учреждение. Собеседник ждал моей реакции. Постепенно ко мне вернулась способность рассуждать, и я понял, что не должен спешить с согласием. Сказал, что сомневаюсь в своей полезности для Германии: моя профессия — нефть, а в Германии нет нефти. «Вы нужны именно в таком качестве, — был ответ. — В качестве человека, который хорошо знает, где и что лежит на нефтяных промыслах и заводах Кавказа». Так у меня «вырвали согласие» ехать в Германию. Паспорт он взял, сказав, что мне возвратят его, когда я буду переправлен в Иран. Потом на коленях у себя я ощутил тяжелую кожаную коробку. «Это мина, — шепнул собеседник, — не беспокойтесь, пока совершенно безвредная. Пристройте ее у основания установки номер семнадцать вашего цеха, выдерните кольцо, которое увидите, как только снимете крышку футляра. Взрыв последует через шесть часов. Таким образом, уезжая домой, вы как следует хлопнете дверью».

   СИЗОВА. Где эта коробка?

   ПИФФЛЬ. Дома. Точнее, возле дома, в сарае. Я не рискнул везти ее к вам.

   СИЗОВА. Она действительно похожа на мину?

   ПИФФЛЬ. Я не раскрывал футляр.

   СИЗОВА. Как вы расстались?

   ПИФФЛЬ. Он ушел. Попросил сидеть прямо, не оборачиваться, и исчез. Но прежде сказал, что после взрыва я встречусь с человеком, которому поручено переправить меня в Иран.

   СИЗОВА. Когда должен был бы произойти взрыв?

   ПИФФЛЬ. Этой ночью.

   СИЗОВА. Что вы можете сказать о собеседнике?

   ПИФФЛЬ. Я так и не увидел его.

   СИЗОВА. А голос?

   ПИФФЛЬ. Высокий, как у женщины.

   СИЗОВА. Быть может, это была женщина?

   ПИФФЛЬ. Не думаю. Скорее всего, нет. Знаете, мне запомнился его запах. Так пахнут мужчины, если они недавно побрились…

   СИЗОВА. Разговор велся по-немецки?

   ПИФФЛЬ. Да. И язык он знает в совершенстве.

   СИЗОВА. Еще какие-нибудь мелочи! Вспомните, это очень важно.

   ПИФФЛЬ. Боюсь, что больше ничего… Стоп! У него есть часы. Я увидел их, когда он протянул руку, чтобы забрать назад паспорт. Перед моими глазами оказалась часть руки, край манжеты сорочки и — часы на руке.

   СИЗОВА. Они были с браслетом? Может, на ремешке? Какая форма корпуса, цвет циферблата? Напрягите память!

   ПИФФЛЬ. Помню, что часы, а вот все остальное…

   СИЗОВА. Сейчас, пытаясь вспомнить, вы косите взглядом направо. Почему?

   ПИФФЛЬ. Хочу зрительно восстановить, как все было. Как он протянул руку…

   СИЗОВА. Рука должна была протянуться слева. Часы носят на левой руке.

   ПИФФЛЬ. Но все было, как я сказал. Отчетливо помню, что я держал паспорт в правой руке и чуть наклонился вправо — с этой стороны была дверь запасного выхода и над ней светилась лампочка. Вот я и подался к свету, чтобы прочитать запись в паспорте.

   СИЗОВА. Тогда-то он и забрал паспорт? Уверены, что его рука протянулась из-за вашего правого плеча? Хорошо помните это?.. Видите ли, бывает, что человек вдруг внушил себе ложную версию какого-нибудь события, внушил так сильно, что уже как бы видит то, чего в действительности и не было…

   ПИФФЛЬ. Рука протянулась справа.

   СИЗОВА. А как он сидел? Точно ли прямо позади вас, в затылок? Быть может, занимал кресло, которое стояло правее?

   ПИФФЛЬ. Думаю, что сидел в кресле с тем же номером, что и мое. Ведь кожаную коробку он передал мне слева.

   СИЗОВА. С левой стороны? Значит, левой рукой. Смотрите, что получается: тяжелую коробку он передает вам левой рукой. А часы носит на правой… Какой можно сделать вывод?

   ПИФФЛЬ. Боже, да он — левша!

   СИЗОВА. Теперь попробуйте вспомнить еще что-нибудь. Видите, как по мелочам накапливаются сведения о человеке. Ну, напрягите же память!.. Ладно, мы еще вернемся к этому разговору. А пока надо ехать за тяжелым предметом в кожаном футляре… Вот ваш пропуск. Идите вниз, ждите меня на углу, где стоянка машин. Я буду через несколько минут.

   ПИФФЛЬ. Я хотел бы сказать… Быть может, стоит взять с собой специалиста? Знаете, на всякий случай.

   СИЗОВА. Разумеется, мы поедем не одни.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

   Саша раскрыла блокнот с записями, вопросительно взглянула на полковника Агамирова.
   — Можете приступить, — сказал тот. — Временем не ограничиваю, так что не торопитесь. Кстати, хочу выслушать и то, что нам с вами было известно и раньше. Словом, нарисуйте полную картину… Но сперва вопрос: как ему живется в камере? Жалобы были?
   — На завтрак ему дали обычную пищу. А он потребовал яйца всмятку, джем и масло.
   — Понял… Ну, приступайте.
   С этими словами Агамиров вышел из-за стола и устроился в дальнем углу кабинета, на диване. Он всегда делал так, если предстояло выслушать обстоятельное сообщение, доклад — переключал телефоны на секретаря, забивался в угол дивана и сидел неподвижно, смежив веки, будто очень устал и дремлет. Это помогало сосредоточиться, не упустить ни единой мелочи из того, что докладывали сотрудники. Страстный курильщик, он не брал в рот папиросы во время доклада, не задавал вопросов и не делал записей. Сидел и слушал. У него была феноменальная память. Однажды услышав фамилию, дату, обстоятельство происшествия, он запоминал их навсегда.
   — Мы располагаем следующими данными. Прежде всего, промысловый слесарь Джафар Бабаев утверждает, что предъявленное ему взрывное устройство однотипно с «амперметром», который он обнаружил в буровой ноль одиннадцать — сперва в углу, при входе в вышку, а назавтра, за час до взрыва и пожара, — возле устья скважины, у основания фонтанной арматуры. Далее, получена справка руководителей конторы бурения, нефтепромысла и каротажной партии: никто из их работников не оставлял на ноль одиннадцатой каких-либо приборов или устройств в течение последней недели перед ЧП. Слесарем Бабаевым подписан протокол: на одной из предъявленных ему фотографий он опознал человека, которого увидел возле ноль одиннадцатой, когда он, Бабаев, за сутки до ЧП вернулся на эту буровую за сумкой с инструментами. Эта фотография переснята с карточки, наклеенной на заграничном паспорте Швейцарской конфедерации. Паспорт выписан на имя некоего Мортимера Леже. Владелец паспорта был снят с парохода, направлявшегося из СССР в Иран. И наконец, последнее в этой группе доказательств. После ликвидации пожара на ноль одиннадцатой и укрощения фонтана государственная комиссия обследовала место происшествия. Установлено, что выброс произошел в результате повреждения фонтанной арматуры. Характер деформации арматуры предполагает применение взрывного устройства… Теперь о второй группе доказательств. Основываясь на свидетельстве Готфрида Бердта Пиффля, следствие пришло к выводу, что человек, с которым Готфрид Пиффль встретился в зале кинотеатра и от которого получил взрывное устройство, — этот человек, возможно, левша. Проведены два следственных эксперимента, чтобы отработать версию, согласно которой собеседник Пиффля и швейцарец Леже — одно и то же лицо. Первый эксперимент. Надзиратель велел подследственному прибрать в камере. Леже действовал веником, держа его в левой руке. Далее, ему возвратили часы, отобранные при аресте (предварительно заменив стекло плексигласом).
   — Он надел часы на правую руку?
   — Да. — Саша закрыла блокнот.
   — Это все? — спросил Агамиров.
   Он сидел в той же позе, даже прикрыл лицо ладонями, как если бы у него болела голова.
   — Все, — сказала Саша. — Исследовали его одежду — надеялись найти следы нефти… Я уже знаю, что нефть Биби-Эйбата сильно отличается от сураханской или какой-либо другой… Пятен не нашли. Нет и пальцевых отпечатков на кожаном футляре мины или на самом устройстве. Видимо, был осторожен.
   — Хватит и того, что собрали. — Агамиров вернулся к столу. — Полагаю, что можно вызывать арестованного и начинать допрос.
   — Я вот о чем подумала… — Саша рассеянно посмотрела в потолок. — Я подумала: жаль, что с Готфридом Пиффлем мы познакомились, когда Леже был уже снят с парохода. Явись к нам этот Пиффль чуточку раньше, все можно было бы повернуть по-другому, интереснее…
   — Позволить диверсанту уехать? Вы это имеете в виду?
   — Да. Смотрите, как могло получиться. В третьем цеху инсценируется взрыв. Организуем просачивание за границу информации о «взрыве». Авторы диверсии уверены, что свое дело сделали, да еще и завербовали хорошего агента: тот подорвал установку, следовательно, скомпрометировал себя. А если так, то новый агент надежен — понимает, что в любую минуту может быть выдан советским властям… Что из этого следует? Логично предположить, что очередных посланцев из-за рубежа в первую голову будут нацеливать на контакт с Пиффлем… Да, вот так могла бы начаться комбинация, значение которой трудно переоценить. Во всяком случае, она намного перевесила бы ущерб от пожара.
   — А может, еще не поздно? — задумчиво сказал Агамиров.
   — Экипаж и пассажиры «Боевого» видели, как пограничники спускали человека в свой катер. Такие вести распространяются во все концы света. Можно не сомневаться, что дойдут и до хозяев этого типа. Они могут сделать вывод: Леже был выдан. Кем же? Конечно, человеком, который знал его как разведчика. То есть Готфридом Пиффлем.
   — Вовсе не обязательно, чтобы они так рассудили. Ведь на самом деле все было иначе. Разве Пиффль причастен к аресту диверсанта?
   Саша озадаченно посмотрела на начальника.
   — Погодите, погодите, — пробормотала она. — Кажется, начинаю понимать… Нет, концы с концами не сходятся. Они все равно будут подозревать Пиффля. Ведь установка номер семнадцать не взорвана!
   — А если все же инсценировать взрыв? Напечатать о происшествии в газетах?..
   — Заодно и рассказать, как был схвачен диверсант! — подхватила Саша. — Это уже кое-что!
   — Самое удивительное, что мы напишем сущую правду. — Агамиров не смог сдержать улыбки. — Ну как? Имеются возражения?