Страница:
Кузьмич скосил глаза на Сашу. Вероятно, она почувствовала его взгляд, покачала головой:
— Решил, что раскисла?
— Ничего я не решил… Мы долго разговаривали, с полчаса. Я все допытывался: может, им что-нибудь требуется…
— Так они тебе и сказали!
— Верно, не сказали. Но у них все в порядке — это точно. Туда ездил наш человек. Он и взял письмо. И карточку Лолы.
Саша резко повернула голову, но встретилась с взглядом Кузьмича и сникла.
— Не мог, — угрюмо проговорил Кузьмич. — Ну, не мог, Саша. Уж очень она на тебя похожа. И снялась в пионерском галстуке. Она же и не догадывается, где ты… А на одном сложном перекрестке я вдруг почувствовал внимание к своей персоне. Вот и пришлось уничтожить письмо и карточку.
Саша вздохнула, ниже склонилась к рулю.
Фары выхватывали из темноты косые белесые штрихи. Дождь усилился. Впереди снова возникла кладбищенская стена. Саша выключила фары, нажала на тормозную педаль.
— Тебе пора, Кузьмич.
— Да. — Он приоткрыл дверцу. — В четверг здесь, в это же время. Приготовь письмо. — Он криво усмехнулся: — Авось дойдет…
Машина стала. Кузьмич прислушался.
— Тихо, — сказал он. И снова усмехнулся: — Как на кладбище.
Он вылез, прихлопнул дверцу, исчез в темноте.
Автомобиль мягко взял с места.
Прежде чем ехать домой, следовало побывать в кондитерской и взглянуть, как готовится завтрашний ассортимент.
Теперь, когда встреча с Кузьмичом состоялась, Саша мысленно вернулась к тому, что повидала в Линце. В сознании возникло стрельчатое здание ратуши и толпа перед ним. Задрав головы, обыватели глазеют на Адольфа Гитлера. Тот держит речь с большого балкона, жестикулирует — вскидывает руки к голове и потрясает кулаками; сложив ладони, выбрасывает их вперед, будто таранит воображаемого врага, поминутно срывается на крик… Из фраз, которые долетали до толпы, явствовало, что он, Гитлер, считает Линц своей второй родиной, ибо рос здесь и учился, вскормлен здешним хлебом. Что, бродя ночами по городу, он клялся его улицам и площадям возвеличить Линц, Австрию. И пусть теперь люди судят, как он сдержал свою клятву. Отныне Германия я Австрия — одно государство с единой судьбой. Им определена великая роль. Очень скоро у ног тевтонов будет весь мир.
Саша слушала Гитлера я глядела на толпу. Только что совершили насилие над страной, лишили ее государственности, а люди на площади пялятся на виновника всего этого, некоторые вроде бы даже довольны…
В эти минуты произошло то, на что она уже перестала надеяться. К балкону, с которого кричал Гитлер, протиснулась плотная молчаливая группа. В оратора полетели какие-то предметы. На перилах балкона и на стене возникли пятна, подтеки. Те, кто был вблизи, зажали нос и устремились назад, пытаясь выбраться из толпы. В толпу ринулась полиция, отряды людей со свастикой на нарукавных повязках. Началась потасовка. А Гитлер продолжал бесноваться. И рядом с ним кричал, извергая угрозы, новый Сашин знакомец — Зейсс-Инкварт.
— Решил, что раскисла?
— Ничего я не решил… Мы долго разговаривали, с полчаса. Я все допытывался: может, им что-нибудь требуется…
— Так они тебе и сказали!
— Верно, не сказали. Но у них все в порядке — это точно. Туда ездил наш человек. Он и взял письмо. И карточку Лолы.
Саша резко повернула голову, но встретилась с взглядом Кузьмича и сникла.
— Не мог, — угрюмо проговорил Кузьмич. — Ну, не мог, Саша. Уж очень она на тебя похожа. И снялась в пионерском галстуке. Она же и не догадывается, где ты… А на одном сложном перекрестке я вдруг почувствовал внимание к своей персоне. Вот и пришлось уничтожить письмо и карточку.
Саша вздохнула, ниже склонилась к рулю.
Фары выхватывали из темноты косые белесые штрихи. Дождь усилился. Впереди снова возникла кладбищенская стена. Саша выключила фары, нажала на тормозную педаль.
— Тебе пора, Кузьмич.
— Да. — Он приоткрыл дверцу. — В четверг здесь, в это же время. Приготовь письмо. — Он криво усмехнулся: — Авось дойдет…
Машина стала. Кузьмич прислушался.
— Тихо, — сказал он. И снова усмехнулся: — Как на кладбище.
Он вылез, прихлопнул дверцу, исчез в темноте.
Автомобиль мягко взял с места.
Прежде чем ехать домой, следовало побывать в кондитерской и взглянуть, как готовится завтрашний ассортимент.
Теперь, когда встреча с Кузьмичом состоялась, Саша мысленно вернулась к тому, что повидала в Линце. В сознании возникло стрельчатое здание ратуши и толпа перед ним. Задрав головы, обыватели глазеют на Адольфа Гитлера. Тот держит речь с большого балкона, жестикулирует — вскидывает руки к голове и потрясает кулаками; сложив ладони, выбрасывает их вперед, будто таранит воображаемого врага, поминутно срывается на крик… Из фраз, которые долетали до толпы, явствовало, что он, Гитлер, считает Линц своей второй родиной, ибо рос здесь и учился, вскормлен здешним хлебом. Что, бродя ночами по городу, он клялся его улицам и площадям возвеличить Линц, Австрию. И пусть теперь люди судят, как он сдержал свою клятву. Отныне Германия я Австрия — одно государство с единой судьбой. Им определена великая роль. Очень скоро у ног тевтонов будет весь мир.
Саша слушала Гитлера я глядела на толпу. Только что совершили насилие над страной, лишили ее государственности, а люди на площади пялятся на виновника всего этого, некоторые вроде бы даже довольны…
В эти минуты произошло то, на что она уже перестала надеяться. К балкону, с которого кричал Гитлер, протиснулась плотная молчаливая группа. В оратора полетели какие-то предметы. На перилах балкона и на стене возникли пятна, подтеки. Те, кто был вблизи, зажали нос и устремились назад, пытаясь выбраться из толпы. В толпу ринулась полиция, отряды людей со свастикой на нарукавных повязках. Началась потасовка. А Гитлер продолжал бесноваться. И рядом с ним кричал, извергая угрозы, новый Сашин знакомец — Зейсс-Инкварт.
ДЕВЯТАЯ ГЛАВА
Два автомобиля мчались утром 15 марта 1939 года по широкой бетонной дороге, пересекавшей Саксонию с юга на север. Вчера днем они начали путешествие в Австрии и вот теперь приближались к Берлину.
Первым следовал белый «мерседес» с флажком на переднем крыле (два серебристых зигзага на черном поле), что свидетельствовало о принадлежности его владельца к нацистской элите — СС. Вторым был синий «опель-кадет».
«Мерседес» вел Йоганн Иост, одетый в военный мундир со знаками гауптштурмфюрера СС. Саша и Энрико дремали на заднем сиденье. Поначалу они ехали в своей машине, но потом Иост, которому наскучило одиночество, пригласил их к себе, а «опель» повел шофер Иоста.
Весь вчерашний день автомобилям приходилось то и дело жаться к обочине, пропуская встречные эшелоны войск, главным образом танки и колонны грузовиков с солдатами. Войска двигались в направлении границы с Чехословакией.
Иост торжественно приветствовал каждую колонну. Он весьма гордился своим новым мундиром и даже приспустил боковое стекло, чтобы лучше было видно, кто сидит за рулем «мерседеса».
— Маневры, — пояснял он спутникам, — войска отправляются на очередные маневры, только и всего.
При этом он хитро щурил глаз, давая понять, что это вовсе не маневры, а нечто чрезвычайно важное, о чем он, Иост, конечно же, осведомлен, но, увы, не волен разглашать военную тайну.
Саша и Энрико понимали, куда направлялись войска. Полгода назад правители третьего рейха принудили президента Бенеша передать Германии Судетскую область. Можно было не сомневаться, что сейчас начинается новая акция против Чехословакии.
Движение войск продолжалось и вечером. И все это время автомобильный радиоприемник, который Иост не выключал ни на минуту, доносил слова команд, обрывки каких-то диалогов. Временами врывался мужской голос, монотонно читавший длинные колонки цифр. Час от часу радиообмен нарастал, занимал весь диапазон коротких и средних волн. А на длинных волнах берлинская широковещательная станция передавала обычную информацию и симфоническую музыку.
Ночевали в Хемннце. Утром, когда снова собрались в дорогу, шоссе было пустынно. Не встречая помех, автомобили шли на большой скорости. Саша прикинула: еще час-полтора — и они будут в Берлине.
Все трое ехали на церемонию открытия берлинского филиала кондитерской. Фирма, в которой теперь было два владельца — Саша и Иост, сохранила прежнее название. Новый компаньон помог заполучить в столице отличное помещение, расположенное близь центральной Александерплац. Он же раздобыл в Вене и Будапеште новейшее оборудование и элегантную мебель. Саша заключила контракты с поставщиками и разработала ассортимент изделий. Последние два месяца она провела в Берлине, наблюдая за ходом работ по отделке помещения и установке оборудования, вернулась в Вену лишь неделю назад — здесь тоже было немало дел.
До Берлина оставались считанные километры — машина уже миновала Потсдам, когда радио внезапно смолкло. Казалось, диктор осекся на полуслове. Вслед за тем из динамика вырвались пронзительные звуки фанфар. Иост увеличил громкость и повернул голову к спутникам. Его лицо сияло.
— Навострите уши, друзья, — сказал он. — Сейчас вы кое-что услышите!
Динамик продолжал изрыгать потоки звуков — теперь к фанфарам присоединились барабаны.
И вот вступил диктор и провозгласил: в эту минуту все радиостанции рейха прервали свои передачи и транслируют Берлин, чтобы каждый немец мог услышать и навсегда запомнить документ, который будет сейчас оглашен.
И он стал читать:
Даже нацист Иост, всякое повидавший за годы своей адвокатской карьеры и, казалось бы, разучившийся удивляться, и тот не выдержал и расхохотался.
— Ну и дела! — бормотал он, ошалело крутя головой. — Ведь вот как все обкручено! — И снова смеялся и доставал платок, чтобы промокнуть выступившие на глазах слезы.
Спохватившись, он посмотрел на спутников. Те были серьезны — казалось, внимательно слушают радио.
— Господа, — провозгласил он, стараясь, чтобы голос звучал торжественно, — уважаемые господа, сейчас вы присутствуете при историческом событии! Запомните эту минуту. Только что наши заклятые враги чехи преподнесли фюреру ключ от своего дома. Вчера вы видели на дорогах германские танки. Это значит: сегодня они уже там, в гостях у чехов… Нет, черт меня побери, не в гостях — у себя, в своем собственном новом доме, где много хлеба, масла и мяса… И заметьте, все это по доброму согласию, мирно, без единого выстрела. Вот так, господа!
Энрико и Саша глядели на него и думали, что теперь война еще на шаг приблизилась к Советскому Союзу и еще больше возросла важность задания, которое они обязаны выполнить здесь, в глубоком тылу нацистского государства…
Спустя три дня после описанных событий, вечером восемнадцатого марта, на одном из военных аэродромов Берлина приземлился транспортный «дорнье». Самолет подрулил к дальнему краю летного поля, где уже ждали два вместительных автобуса.
Прибывших встречал старший офицер СС. Из самолета выходили мужчины в штатском. Некоторых можно было принять за туристов или коммивояжеров, иные смахивали на ремесленников или крестьян.
Стоя у трапа, офицер каждому из них пожимал руку. Люди коротко кивали в ответ и исчезали в автобусах. Высадка была завершена в считанные минуты: никто из пассажиров самолета не имел багажа. Двери автобусов захлопнулись, машины ушли.
Так вернулась в Берлин команда специального назначения СД, неделю назад заброшенная в Прагу.
В те дни на территории Чехословакии действовали десятки команд СД и абвера. В канун вторжения вермахта в эту страну они занимались выявлением элементов, подлежавших аресту и уничтожению, как только страну оккупируют германские войска, вели разведку, сеяли слухи, панику. Особое внимание было уделено наблюдению за важнейшими промышленными объектами, чтобы предотвратить уничтожение их патриотами, — немцы были кровно заинтересованы в том, чтобы промышленность Чехословакии, особенно военные заводы и электростанции, попали к новым хозяевам целыми и невредимыми.
Команде, о которой идет, речь, была определена иная задача. В день, когда Прагу займут германские войска и в город прибудет некое важное лицо, члены команды должны были смешаться с толпой на центральных улицах и зорко следить за тем, чтобы не было предпринято враждебных действий против высокого гостя.
В этой команде действовал и Борис Тулин. Утром 16 марта, повинуясь полученному по радио приказу, он вывел группу агентов на Вацлавскую площадь. Части вермахта вступили в город еще накануне, и сейчас на улицах повсюду можно было увидеть немецкие мундиры. Патрули стояли на перекрестках, мерно шагали по обочинам мостовых.
На Вацлавской площади войска вытянулись в две длинные шеренги, образовав коридор. В глубине площади была видна боевая техника. Оттуда доносился приглушенный рокот: танковые моторы работали на малых оборотах.
И вот появились те, для кого была приготовлена эта встреча, — Гитлер и сопровождавшие его лица. Некоторые были знакомы Тулину. В пассажире одной из машин нацистского кортежа он узнал адмирала Канариса, затем увидел группенфюрера Гейдриха.
Ревел военный оркестр. Солдаты взметнули «на караул» винтовки с ножевыми штыками.
Тулин стоял в центре площади, тотчас за военным оцеплением. Рядом находилась группа пражан. Люди безмолвствовали. Когда мальчишка лет десяти, взволнованный невиданным зрелищем, вдруг сдернул с головы шапку и что-то закричал, стоявший рядом старик дал ему подзатыльник. Тулин быстро взглянул на старика, запоминая его лицо.
По соседству стояли две женщины и еще одни старый человек. Все трое беззвучно плакали — глядели куда-то поверх немецких штыков и вытирали слезы, которые текли у них по щекам.
Тулин сжимал в кармане рукоять пистолета, поставленного на боевой взвод, смотрел на этих людей. Ему стало смешно при мысли, что от них-то он и обязан оберегать священную особу Гитлера.
Позже, когда самолет взял на борт команду СД и взмыл в воздух, Тулин посмотрел в иллюминатор и подумал, что пригороды Праги напоминают окраины Москвы. И вдруг представил, что по Москве тоже маршируют колонны немецких солдат, а впереди едет в автомобиле Гитлер… Ну что ж, начало положено. Совсем неплохое начало. Дай Бог, чтобы и дальше все шло так же хорошо. Он сделает для этого все, что в его силах.
Он не принадлежал к разряду германофилов. Более того, недолюбливал немцев, считая их высокомерными, грубыми и мелочными людьми. Но нынешняя Германия Гитлера — это была единственная сила на земле, способная одолеть большевиков, следовательно, дать ему, Тулину, возможность вернуться в Россию…
Автобусы доставили Тулина и его коллег в уединенную усадьбу близ Потсдама. Отсюда семь дней назад они отправлялись в свой чехословацкий вояж. Теперь члены команды СД сдавали одежду и фальшивые документы, которыми были снабжены перед поездкой, переодевались в свои костюмы и пальто. Затем каждому выдали конверт с семьюстами марками — по сто марок за день командировки — и разрешили ехать по домам.
Борис Тулин выкатил из гаража свой одноцилиндровый БМВ, запустил двигатель и сел в седло.
Сильная мотоциклетная фара хорошо освещала дорогу, и он все увеличивал подачу газа. Не терпелось скорее добраться до дома, до Стефании — за эту неделю он порядочно по ней изголодался.
Первым следовал белый «мерседес» с флажком на переднем крыле (два серебристых зигзага на черном поле), что свидетельствовало о принадлежности его владельца к нацистской элите — СС. Вторым был синий «опель-кадет».
«Мерседес» вел Йоганн Иост, одетый в военный мундир со знаками гауптштурмфюрера СС. Саша и Энрико дремали на заднем сиденье. Поначалу они ехали в своей машине, но потом Иост, которому наскучило одиночество, пригласил их к себе, а «опель» повел шофер Иоста.
Весь вчерашний день автомобилям приходилось то и дело жаться к обочине, пропуская встречные эшелоны войск, главным образом танки и колонны грузовиков с солдатами. Войска двигались в направлении границы с Чехословакией.
Иост торжественно приветствовал каждую колонну. Он весьма гордился своим новым мундиром и даже приспустил боковое стекло, чтобы лучше было видно, кто сидит за рулем «мерседеса».
— Маневры, — пояснял он спутникам, — войска отправляются на очередные маневры, только и всего.
При этом он хитро щурил глаз, давая понять, что это вовсе не маневры, а нечто чрезвычайно важное, о чем он, Иост, конечно же, осведомлен, но, увы, не волен разглашать военную тайну.
Саша и Энрико понимали, куда направлялись войска. Полгода назад правители третьего рейха принудили президента Бенеша передать Германии Судетскую область. Можно было не сомневаться, что сейчас начинается новая акция против Чехословакии.
Движение войск продолжалось и вечером. И все это время автомобильный радиоприемник, который Иост не выключал ни на минуту, доносил слова команд, обрывки каких-то диалогов. Временами врывался мужской голос, монотонно читавший длинные колонки цифр. Час от часу радиообмен нарастал, занимал весь диапазон коротких и средних волн. А на длинных волнах берлинская широковещательная станция передавала обычную информацию и симфоническую музыку.
Ночевали в Хемннце. Утром, когда снова собрались в дорогу, шоссе было пустынно. Не встречая помех, автомобили шли на большой скорости. Саша прикинула: еще час-полтора — и они будут в Берлине.
Все трое ехали на церемонию открытия берлинского филиала кондитерской. Фирма, в которой теперь было два владельца — Саша и Иост, сохранила прежнее название. Новый компаньон помог заполучить в столице отличное помещение, расположенное близь центральной Александерплац. Он же раздобыл в Вене и Будапеште новейшее оборудование и элегантную мебель. Саша заключила контракты с поставщиками и разработала ассортимент изделий. Последние два месяца она провела в Берлине, наблюдая за ходом работ по отделке помещения и установке оборудования, вернулась в Вену лишь неделю назад — здесь тоже было немало дел.
До Берлина оставались считанные километры — машина уже миновала Потсдам, когда радио внезапно смолкло. Казалось, диктор осекся на полуслове. Вслед за тем из динамика вырвались пронзительные звуки фанфар. Иост увеличил громкость и повернул голову к спутникам. Его лицо сияло.
— Навострите уши, друзья, — сказал он. — Сейчас вы кое-что услышите!
Динамик продолжал изрыгать потоки звуков — теперь к фанфарам присоединились барабаны.
И вот вступил диктор и провозгласил: в эту минуту все радиостанции рейха прервали свои передачи и транслируют Берлин, чтобы каждый немец мог услышать и навсегда запомнить документ, который будет сейчас оглашен.
И он стал читать:
«Фюрер и имперский канцлер сегодня в присутствии имперского министра иностранных дел Риббентропа принял президента Чехословацкого государства доктора Гаху и министра иностранных дел Хвалковского. По желанию последних на встрече с полной откровенностью было рассмотрено возникшее в последние недели весьма серьезное положение на территории Чехословацкого государства. Обе стороны единодушно выразили свое убеждение в том, что нужно приложить все силы, чтобы в этой части Европы восстановилось спокойствие, порядок и мир. Президент Чехословацкого государства заявил, что он ставит перед собой именно эту цель и в интересах достижения окончательного умиротворения он с доверием отдает судьбу страны и чешского народа в руки фюрера Германской империи. Фюрер принял к сведению это заявление и решил взять чешский народ под защиту Германской империи и обеспечить ему автономное развитие, соответствующее его народной жизни. Документ подписан в двух достоверных экземплярах».Должны были пройти многие годы, чтобы люди на земле получили возможность узнать подробности того, как была предана и продана нацистам Чехословакия. Но и в те секунды, когда диктор читал сообщение, мало кто верил, что на все это чехи пошли добровольно.
Даже нацист Иост, всякое повидавший за годы своей адвокатской карьеры и, казалось бы, разучившийся удивляться, и тот не выдержал и расхохотался.
— Ну и дела! — бормотал он, ошалело крутя головой. — Ведь вот как все обкручено! — И снова смеялся и доставал платок, чтобы промокнуть выступившие на глазах слезы.
Спохватившись, он посмотрел на спутников. Те были серьезны — казалось, внимательно слушают радио.
— Господа, — провозгласил он, стараясь, чтобы голос звучал торжественно, — уважаемые господа, сейчас вы присутствуете при историческом событии! Запомните эту минуту. Только что наши заклятые враги чехи преподнесли фюреру ключ от своего дома. Вчера вы видели на дорогах германские танки. Это значит: сегодня они уже там, в гостях у чехов… Нет, черт меня побери, не в гостях — у себя, в своем собственном новом доме, где много хлеба, масла и мяса… И заметьте, все это по доброму согласию, мирно, без единого выстрела. Вот так, господа!
Энрико и Саша глядели на него и думали, что теперь война еще на шаг приблизилась к Советскому Союзу и еще больше возросла важность задания, которое они обязаны выполнить здесь, в глубоком тылу нацистского государства…
Спустя три дня после описанных событий, вечером восемнадцатого марта, на одном из военных аэродромов Берлина приземлился транспортный «дорнье». Самолет подрулил к дальнему краю летного поля, где уже ждали два вместительных автобуса.
Прибывших встречал старший офицер СС. Из самолета выходили мужчины в штатском. Некоторых можно было принять за туристов или коммивояжеров, иные смахивали на ремесленников или крестьян.
Стоя у трапа, офицер каждому из них пожимал руку. Люди коротко кивали в ответ и исчезали в автобусах. Высадка была завершена в считанные минуты: никто из пассажиров самолета не имел багажа. Двери автобусов захлопнулись, машины ушли.
Так вернулась в Берлин команда специального назначения СД, неделю назад заброшенная в Прагу.
В те дни на территории Чехословакии действовали десятки команд СД и абвера. В канун вторжения вермахта в эту страну они занимались выявлением элементов, подлежавших аресту и уничтожению, как только страну оккупируют германские войска, вели разведку, сеяли слухи, панику. Особое внимание было уделено наблюдению за важнейшими промышленными объектами, чтобы предотвратить уничтожение их патриотами, — немцы были кровно заинтересованы в том, чтобы промышленность Чехословакии, особенно военные заводы и электростанции, попали к новым хозяевам целыми и невредимыми.
Команде, о которой идет, речь, была определена иная задача. В день, когда Прагу займут германские войска и в город прибудет некое важное лицо, члены команды должны были смешаться с толпой на центральных улицах и зорко следить за тем, чтобы не было предпринято враждебных действий против высокого гостя.
В этой команде действовал и Борис Тулин. Утром 16 марта, повинуясь полученному по радио приказу, он вывел группу агентов на Вацлавскую площадь. Части вермахта вступили в город еще накануне, и сейчас на улицах повсюду можно было увидеть немецкие мундиры. Патрули стояли на перекрестках, мерно шагали по обочинам мостовых.
На Вацлавской площади войска вытянулись в две длинные шеренги, образовав коридор. В глубине площади была видна боевая техника. Оттуда доносился приглушенный рокот: танковые моторы работали на малых оборотах.
И вот появились те, для кого была приготовлена эта встреча, — Гитлер и сопровождавшие его лица. Некоторые были знакомы Тулину. В пассажире одной из машин нацистского кортежа он узнал адмирала Канариса, затем увидел группенфюрера Гейдриха.
Ревел военный оркестр. Солдаты взметнули «на караул» винтовки с ножевыми штыками.
Тулин стоял в центре площади, тотчас за военным оцеплением. Рядом находилась группа пражан. Люди безмолвствовали. Когда мальчишка лет десяти, взволнованный невиданным зрелищем, вдруг сдернул с головы шапку и что-то закричал, стоявший рядом старик дал ему подзатыльник. Тулин быстро взглянул на старика, запоминая его лицо.
По соседству стояли две женщины и еще одни старый человек. Все трое беззвучно плакали — глядели куда-то поверх немецких штыков и вытирали слезы, которые текли у них по щекам.
Тулин сжимал в кармане рукоять пистолета, поставленного на боевой взвод, смотрел на этих людей. Ему стало смешно при мысли, что от них-то он и обязан оберегать священную особу Гитлера.
Позже, когда самолет взял на борт команду СД и взмыл в воздух, Тулин посмотрел в иллюминатор и подумал, что пригороды Праги напоминают окраины Москвы. И вдруг представил, что по Москве тоже маршируют колонны немецких солдат, а впереди едет в автомобиле Гитлер… Ну что ж, начало положено. Совсем неплохое начало. Дай Бог, чтобы и дальше все шло так же хорошо. Он сделает для этого все, что в его силах.
Он не принадлежал к разряду германофилов. Более того, недолюбливал немцев, считая их высокомерными, грубыми и мелочными людьми. Но нынешняя Германия Гитлера — это была единственная сила на земле, способная одолеть большевиков, следовательно, дать ему, Тулину, возможность вернуться в Россию…
Автобусы доставили Тулина и его коллег в уединенную усадьбу близ Потсдама. Отсюда семь дней назад они отправлялись в свой чехословацкий вояж. Теперь члены команды СД сдавали одежду и фальшивые документы, которыми были снабжены перед поездкой, переодевались в свои костюмы и пальто. Затем каждому выдали конверт с семьюстами марками — по сто марок за день командировки — и разрешили ехать по домам.
Борис Тулин выкатил из гаража свой одноцилиндровый БМВ, запустил двигатель и сел в седло.
Сильная мотоциклетная фара хорошо освещала дорогу, и он все увеличивал подачу газа. Не терпелось скорее добраться до дома, до Стефании — за эту неделю он порядочно по ней изголодался.
ДЕСЯТАЯ ГЛАВА
С точки зрения Йоганна Иоста, церемония открытия берлинского филиала кондитерской прошла вполне успешно. Он находился в центре событий — держал речь перед репортерами, которых первыми впустили в зал и щедро угостили самыми лучшими изделиями, затем принимал и кормил делегацию национал-социалистского союза женщин — эти тоже были не прочь наесться на дармовщину.
Когда кто-то из делегаток пожелал познакомиться со вторым владельцем фирмы, Иост пояснил: фрау Диас находится возле кулинаров и кондитеров, заканчивающих выпечку последних партий праздничного ассортимента, в этот ответственный момент она не может оставить без присмотра своих подопечных.
Энрико, который тоже был с гостями, охотно поддержал Иоста. Сашу и Энрико вполне устраивало, что в делах предприятия австриец довольно нагло выдвигал себя на первый план.
Ровно в полдень, как это было заранее объявлено, распахнулись двери заведения и специально нанятый оркестр грянул увертюру из вагнеровской оперы «Валькирия».
К этому времени на улице собралась толпа. Экономика в Германии уже давно была перестроена в соответствии с провозглашенным Герингом лозунгом «Пушки вместо масла», люди сидели на скудном продовольственном рационе, порядком истосковались по вкусной еде. И в кондитерскую хлынули посетители. Иные старались держаться пристойно. Но большинство изо всех сил работали локтями, чтобы быстрее протиснуться к прилавкам, откуда шли дразнящие запахи печеного теста, масла, ванили, корицы… Помещение наполнилось гулом, возгласами. Почти непрерывно звонили кассовые аппараты.
Саша вышла из кухни, стала в углу торгового зала и принялась наблюдать. Подошел Энрико.
В зале то и дело возникали перебранки, ссоры. Вот господин и дама вцепились в подростка, который словчил и, обойдя очередь, совсем уже пробился к прилавку с пирожными. Парня с такой силой отшвырнули назад, что он грохнулся на пол, задрав ноги в красных полосатых чулках. Рядом оказался шуцман — огрел подростка резиновой дубинкой и пинком выбросил на улицу. Затем полицейский бесцеремонно растолкал очередь. Минуту спустя он уже пробирался к выходу, прижимая к груди большую коробку с пирожными. Толпа провожала его негодующими репликами.
— Поразительно, — пробормотал Энрико. — Клянусь святым семейством, не верится, что это воспитанные немцы.
— Гляди лучше, если не верится, — сказала Саша.
В дверь вливались все новые группы людей. Толпа в кондитерской густела. Те, кому удалось сделать покупку, держали над головой коробки и свертки и прокладывали себе путь к выходу — раскрасневшиеся, потные. В этот будничный день трудовой люд столицы Германии либо стоял за станками и у конвейеров заводов и фабрик, либо отсыпался после ночной смены. Да и далековато было от рабочих окраин Берлина до фешенебельной Александерплац. Поэтому большинство посетителей кондитерской составляла «чистая публика» — обыватели, лавочники. Они-то и показывали себя в полной красе…
Появился Иост. Лицо его было мокро от пота.
— Уф, — проговорил он, доставая платок и промокая лоб, щеки, — ну и влипли мы с вами, господа. Какой успех, какой успех!.. Да снимите же свои мрачные темные очки, фрау Диас, и взгляните на это поистине вавилонское столпотворение… Нет, я решительно должен быть причислен к гениям коммерции!.. Только подумать, каких усилий мне стоило уговорить очаровательную компаньонку, чтобы она вложила деньги в берлинский филиал!
— Ну, я колебалась не слишком долго, — ворчливо сказала Саша. — Я сразу поверила в ваше удивительное чутье, любезный компаньон. Что, разве не так?
— Ваша правда. И торжественно заявляю: это только начало. Дайте срок, мы с вами еще не так развернемся!.. Вы тоже оказались на высоте, — Иост дружески подтолкнул Энрико. — Правда, сперва порядком попортили мне нервы, но в конце концов выложили денежки, и немалые!
— О двенадцать апостолов! — Энрико нежно обнял Сашу. — Сказать по чести, я был убежден, что совершаю очередную ошибку!
Вдруг он почувствовал, как напряглось плечо Саши.
Она смотрела на входную дверь. Та вращалась, впуская все новых клиентов. Проследив за направлением Сашиного взгляда, Энрико увидел светловолосую статную женщину с сумкой в руке.
— Куда вы?! — воскликнул Иост, заметив, что компаньонка пошла в служебное помещение.
— На кухне Бог знает что творится, — сказала Саша, не оборачиваясь. — Энрико, ты мне понадобишься! — И она скрылась в дверях,
Иост остался в зале, Энрико нагнал Сашу.
— Что случилось? — сказал он.
— Вошла женщина. Блондинка в синем плаще…
— С клетчатой сумкой?
— Да. Знаешь, кто она? Стефания Белявская!
Энрико молча глядел на Сашу.
— Я не ошиблась!..
— Она… видела тебя? — пробормотал Энрико.
— Думаю, что не видела.
— Так… — Он прикусил палец, что-то обдумывая. — Не выходи отсюда. Будь возле телефона.
И поспешил в зал.
Стефания Белявская!.. Энрико хорошо знал эту женщину по рассказам Саши. Мог ли он думать, что она вновь окажется на их пути, да еще в самом центре нацистской Германии!
Он медленно приближался к прилавкам, возле которых теснились покупатели. Наконец увидел ее. Подошел и стал рядом. Некоторое время внимательно разглядывал. Энрико мог поступить так: Белявской он был незнаком.
Перед ним стояла немолодая, но еще привлекательная женщина, разве что чуть вульгарная: слишком затейливо взбиты рыжие волосы, чрезмерно накрашен рот. Одета со вкусом, по моде: элегантный плащ, дорогой зонт с ручкой слоновой кости, лакированные туфли.
Он перевел взгляд на сумку Белявской, из которой торчали покупки. Внимание привлекла коробка — на ней была изображена голова мужчины с намыленными щеками. Кому же куплено мыло для бритья? Можно предположить, что мужу. А супруг этой особы — врач Станислав Белявский. Неужели он тоже находится здесь, в Берлине?..
Энрико прикинул, сколько еще придется постоять в очереди этой женщине. Выходило, что минут десять — пятнадцать. Вполне достаточно, чтобы он успел взять пальто.
Четверть часа спустя Энрико шел по улице вслед за Белявской. В кармане пальто лежали ключи от «опеля» — на случай если бы женщину поджидал автомобиль. Но та пошла пешком.
Она пересекла центр, на Фридрихштрассе зашла в винный магазин и купила бутылку водки, затем спустилась в подземку.
Поездка в метро закончилась в Целендорфе. Здесь, на окраине столицы, было пустынно и тихо. Вдоль мощенных брусчаткой улочек тянулись особнячки и коттеджи, одинаково обвитые плющом, с непременным крохотным газоном за оградой и табличкой с номером дома на ограде, возле калитки.
Белявская вошла в один из таких коттеджей — уверенно толкнула калитку, перед этим привычно заглянув в щель почтового ящика, взбежала по ступеням крыльца и ключом отперла дверь в дом.
Вскоре Энрико прошел мимо коттеджа, мельком взглянул на эмалированную табличку, запоминая адрес. Итак, Паркштрассе, 11.
Телефонная будка была на углу. Он набрал номер и облегченно вздохнул, услышав голос Саши.
Несколько минут спустя Саша уже знала улицу и номер дома, к которому необходимо доставить автомобиль.
Энрико вышел из будки, неторопливо двинулся по улице. Вновь прошел мимо дома номер 11 и на этот раз заметил за оградой прислоненный к стене мотоцикл.
Он должен был побольше узнать о коттедже и его обитателях. Расспросы соседей или прохожих исключались. Оставалось личное наблюдение. Это было сложно: поблизости не имелось пивной или кафе, где можно было бы устроиться возле окна, в которое видна улица, соседние здания. Вот почему ему нужен был «опель»: машина — отличный наблюдательный пункт…
Не прошло и часа, как в конце улицы показался маленький синий автомобиль. Он проследовал мимо Энрико и свернул в переулок.
Две старухи и девочка, прогуливавшиеся по переулку, видели, как элегантный мужчина сел в подъехавшую машину и находившаяся там женщина подставила ему губы для поцелуя.
— Совсем распустились девицы, — пробормотала старуха в черном ворсистом пальто. — Готовы делать детей прямо на улице! — И она больно дернула за косицу внучку, которая засмотрелась на целующихся.
Прохожие скрылись за углом. Энрико отодвинулся от Саши, в нескольких словах передал то, что успел узнать.
— Мотоцикл? — переспросила Саша. — Ты не ошибся?
— Накрыт куском брезента. Но я отчетливо видел руль и часть переднего колеса. Кстати, на Фриндрихштрассе она купила бутылку спиртного. Я думаю, здесь и супруг, тот самый врач…
— Болезненный, слабый человек. Станет он ездить на мотоцикле!
— Кто же тогда?
— У нее был и другой.
— Погоди. Как его… Тулин?
— Да.
Энрико задумался.
— Ну что же, — сказал он. — Если и Тулин в Германии, то, может быть, даже лучше, что они здесь вдвоем. Теперь уходи!
— Осторожнее, Энрико. — Саша приоткрыла дверцу автомобиля. — Не спеши, все хорошенько взвесь.
— Уходи, — повторил Энрико. — Постарайся поймать такси. Ночью в гостинице будь у телефона. Помни: я могу задержаться.
Саша выбрался из машины. Перед тем как прикрыть дверцу, обернулась:
— Номерные знаки забросала грязью. Цифр не видно.
— Понял.
— Еще: пистолет на месте. Только прошу: не спеши, Энрико!
И она ушла.
Энрнко включил двигатель, развернул машину и выехал из переулка.
Конечно, они рисковали, покинув кондитерскую в первые же часы ее работы. Отсутствие Энрико еще могло пройти незамеченным. Но Иоганн Иост почти наверняка будет искать компаньонку. Однако ничего иного не оставалось. На всякий случай Саша сказала администратору, что почувствовала недомогание, пойдет к врачу, а оттуда — в гостиницу.
…До коттеджа номер 11 по Паркштрассе осталось около пятидесяти метров, когда «опель» приткнулся к обочине. Здесь росли два платана. Густо присыпанные снегом ветви деревьев склонились над тротуаром и частью мостовой. Под ними автомобиль был едва виден.
Заглушив мотор, Энрико механически взглянул на часы. Они показывали около шести вечера.
Через час стало смеркаться. Кое-где зажглись огни. Засветилось и окно в доме Белявской. В лучах света замелькали косые штрихи — с неба все так же сыпался редкий снежок.
Он вылез из автомобиля, двинулся по направлению к коттеджу. Почти совсем стемнело, и сейчас он чувствовал себя увереннее. Счел возможным задержаться у палисадника и рассмотреть дом. Коттедж был невелик, — вероятно, комнаты три-четыре. Труба на скате крутой крыши курилась легким дымком. Энрико потянул носом и почувствовал характерный запах горелого кокса.
Он прошел шагов сто и, когда обернулся, почувствовал: что-то изменилось в доме номер 11. Вдруг понял — в окне погас свет.
Легли спать? Вряд ли, слишком уж рано. Что же тогда? Он заторопился к автомобилю. На полпути к нему увидел, как отворилась входная дверь коттеджа.
Первой вышла женщина, стала спускаться с крыльца. Тот, кто появился за ней, задержался у двери. Послышался звон ключей. К этому времени Стефания была уже возле калитки. Спутник нагнал ее, чиркнул спичкой и раскурил сигарету.
Сидя в автомобиле, Энрико сунул руку под панель с приборами, где был устроен тайничок, извлек пистолет, переложил во внутренний карман пиджака.
Теперь он был готов следовать за Белявской и ее спутником. Но люди вышли из калитки и остановились. Кого-то поджидают? Скорее всего, так и есть. Условились о встрече по телефону, вот и ждут.
Энрико напрягал зрение, стремясь возможно лучше разглядеть мужчину. Тот был выше среднего роста, атлетического сложения, судя по манере держаться — далеко не стар. Значит, не муж Стефании, а кто-то другой.
Когда кто-то из делегаток пожелал познакомиться со вторым владельцем фирмы, Иост пояснил: фрау Диас находится возле кулинаров и кондитеров, заканчивающих выпечку последних партий праздничного ассортимента, в этот ответственный момент она не может оставить без присмотра своих подопечных.
Энрико, который тоже был с гостями, охотно поддержал Иоста. Сашу и Энрико вполне устраивало, что в делах предприятия австриец довольно нагло выдвигал себя на первый план.
Ровно в полдень, как это было заранее объявлено, распахнулись двери заведения и специально нанятый оркестр грянул увертюру из вагнеровской оперы «Валькирия».
К этому времени на улице собралась толпа. Экономика в Германии уже давно была перестроена в соответствии с провозглашенным Герингом лозунгом «Пушки вместо масла», люди сидели на скудном продовольственном рационе, порядком истосковались по вкусной еде. И в кондитерскую хлынули посетители. Иные старались держаться пристойно. Но большинство изо всех сил работали локтями, чтобы быстрее протиснуться к прилавкам, откуда шли дразнящие запахи печеного теста, масла, ванили, корицы… Помещение наполнилось гулом, возгласами. Почти непрерывно звонили кассовые аппараты.
Саша вышла из кухни, стала в углу торгового зала и принялась наблюдать. Подошел Энрико.
В зале то и дело возникали перебранки, ссоры. Вот господин и дама вцепились в подростка, который словчил и, обойдя очередь, совсем уже пробился к прилавку с пирожными. Парня с такой силой отшвырнули назад, что он грохнулся на пол, задрав ноги в красных полосатых чулках. Рядом оказался шуцман — огрел подростка резиновой дубинкой и пинком выбросил на улицу. Затем полицейский бесцеремонно растолкал очередь. Минуту спустя он уже пробирался к выходу, прижимая к груди большую коробку с пирожными. Толпа провожала его негодующими репликами.
— Поразительно, — пробормотал Энрико. — Клянусь святым семейством, не верится, что это воспитанные немцы.
— Гляди лучше, если не верится, — сказала Саша.
В дверь вливались все новые группы людей. Толпа в кондитерской густела. Те, кому удалось сделать покупку, держали над головой коробки и свертки и прокладывали себе путь к выходу — раскрасневшиеся, потные. В этот будничный день трудовой люд столицы Германии либо стоял за станками и у конвейеров заводов и фабрик, либо отсыпался после ночной смены. Да и далековато было от рабочих окраин Берлина до фешенебельной Александерплац. Поэтому большинство посетителей кондитерской составляла «чистая публика» — обыватели, лавочники. Они-то и показывали себя в полной красе…
Появился Иост. Лицо его было мокро от пота.
— Уф, — проговорил он, доставая платок и промокая лоб, щеки, — ну и влипли мы с вами, господа. Какой успех, какой успех!.. Да снимите же свои мрачные темные очки, фрау Диас, и взгляните на это поистине вавилонское столпотворение… Нет, я решительно должен быть причислен к гениям коммерции!.. Только подумать, каких усилий мне стоило уговорить очаровательную компаньонку, чтобы она вложила деньги в берлинский филиал!
— Ну, я колебалась не слишком долго, — ворчливо сказала Саша. — Я сразу поверила в ваше удивительное чутье, любезный компаньон. Что, разве не так?
— Ваша правда. И торжественно заявляю: это только начало. Дайте срок, мы с вами еще не так развернемся!.. Вы тоже оказались на высоте, — Иост дружески подтолкнул Энрико. — Правда, сперва порядком попортили мне нервы, но в конце концов выложили денежки, и немалые!
— О двенадцать апостолов! — Энрико нежно обнял Сашу. — Сказать по чести, я был убежден, что совершаю очередную ошибку!
Вдруг он почувствовал, как напряглось плечо Саши.
Она смотрела на входную дверь. Та вращалась, впуская все новых клиентов. Проследив за направлением Сашиного взгляда, Энрико увидел светловолосую статную женщину с сумкой в руке.
— Куда вы?! — воскликнул Иост, заметив, что компаньонка пошла в служебное помещение.
— На кухне Бог знает что творится, — сказала Саша, не оборачиваясь. — Энрико, ты мне понадобишься! — И она скрылась в дверях,
Иост остался в зале, Энрико нагнал Сашу.
— Что случилось? — сказал он.
— Вошла женщина. Блондинка в синем плаще…
— С клетчатой сумкой?
— Да. Знаешь, кто она? Стефания Белявская!
Энрико молча глядел на Сашу.
— Я не ошиблась!..
— Она… видела тебя? — пробормотал Энрико.
— Думаю, что не видела.
— Так… — Он прикусил палец, что-то обдумывая. — Не выходи отсюда. Будь возле телефона.
И поспешил в зал.
Стефания Белявская!.. Энрико хорошо знал эту женщину по рассказам Саши. Мог ли он думать, что она вновь окажется на их пути, да еще в самом центре нацистской Германии!
Он медленно приближался к прилавкам, возле которых теснились покупатели. Наконец увидел ее. Подошел и стал рядом. Некоторое время внимательно разглядывал. Энрико мог поступить так: Белявской он был незнаком.
Перед ним стояла немолодая, но еще привлекательная женщина, разве что чуть вульгарная: слишком затейливо взбиты рыжие волосы, чрезмерно накрашен рот. Одета со вкусом, по моде: элегантный плащ, дорогой зонт с ручкой слоновой кости, лакированные туфли.
Он перевел взгляд на сумку Белявской, из которой торчали покупки. Внимание привлекла коробка — на ней была изображена голова мужчины с намыленными щеками. Кому же куплено мыло для бритья? Можно предположить, что мужу. А супруг этой особы — врач Станислав Белявский. Неужели он тоже находится здесь, в Берлине?..
Энрико прикинул, сколько еще придется постоять в очереди этой женщине. Выходило, что минут десять — пятнадцать. Вполне достаточно, чтобы он успел взять пальто.
Четверть часа спустя Энрико шел по улице вслед за Белявской. В кармане пальто лежали ключи от «опеля» — на случай если бы женщину поджидал автомобиль. Но та пошла пешком.
Она пересекла центр, на Фридрихштрассе зашла в винный магазин и купила бутылку водки, затем спустилась в подземку.
Поездка в метро закончилась в Целендорфе. Здесь, на окраине столицы, было пустынно и тихо. Вдоль мощенных брусчаткой улочек тянулись особнячки и коттеджи, одинаково обвитые плющом, с непременным крохотным газоном за оградой и табличкой с номером дома на ограде, возле калитки.
Белявская вошла в один из таких коттеджей — уверенно толкнула калитку, перед этим привычно заглянув в щель почтового ящика, взбежала по ступеням крыльца и ключом отперла дверь в дом.
Вскоре Энрико прошел мимо коттеджа, мельком взглянул на эмалированную табличку, запоминая адрес. Итак, Паркштрассе, 11.
Телефонная будка была на углу. Он набрал номер и облегченно вздохнул, услышав голос Саши.
Несколько минут спустя Саша уже знала улицу и номер дома, к которому необходимо доставить автомобиль.
Энрико вышел из будки, неторопливо двинулся по улице. Вновь прошел мимо дома номер 11 и на этот раз заметил за оградой прислоненный к стене мотоцикл.
Он должен был побольше узнать о коттедже и его обитателях. Расспросы соседей или прохожих исключались. Оставалось личное наблюдение. Это было сложно: поблизости не имелось пивной или кафе, где можно было бы устроиться возле окна, в которое видна улица, соседние здания. Вот почему ему нужен был «опель»: машина — отличный наблюдательный пункт…
Не прошло и часа, как в конце улицы показался маленький синий автомобиль. Он проследовал мимо Энрико и свернул в переулок.
Две старухи и девочка, прогуливавшиеся по переулку, видели, как элегантный мужчина сел в подъехавшую машину и находившаяся там женщина подставила ему губы для поцелуя.
— Совсем распустились девицы, — пробормотала старуха в черном ворсистом пальто. — Готовы делать детей прямо на улице! — И она больно дернула за косицу внучку, которая засмотрелась на целующихся.
Прохожие скрылись за углом. Энрико отодвинулся от Саши, в нескольких словах передал то, что успел узнать.
— Мотоцикл? — переспросила Саша. — Ты не ошибся?
— Накрыт куском брезента. Но я отчетливо видел руль и часть переднего колеса. Кстати, на Фриндрихштрассе она купила бутылку спиртного. Я думаю, здесь и супруг, тот самый врач…
— Болезненный, слабый человек. Станет он ездить на мотоцикле!
— Кто же тогда?
— У нее был и другой.
— Погоди. Как его… Тулин?
— Да.
Энрико задумался.
— Ну что же, — сказал он. — Если и Тулин в Германии, то, может быть, даже лучше, что они здесь вдвоем. Теперь уходи!
— Осторожнее, Энрико. — Саша приоткрыла дверцу автомобиля. — Не спеши, все хорошенько взвесь.
— Уходи, — повторил Энрико. — Постарайся поймать такси. Ночью в гостинице будь у телефона. Помни: я могу задержаться.
Саша выбрался из машины. Перед тем как прикрыть дверцу, обернулась:
— Номерные знаки забросала грязью. Цифр не видно.
— Понял.
— Еще: пистолет на месте. Только прошу: не спеши, Энрико!
И она ушла.
Энрнко включил двигатель, развернул машину и выехал из переулка.
Конечно, они рисковали, покинув кондитерскую в первые же часы ее работы. Отсутствие Энрико еще могло пройти незамеченным. Но Иоганн Иост почти наверняка будет искать компаньонку. Однако ничего иного не оставалось. На всякий случай Саша сказала администратору, что почувствовала недомогание, пойдет к врачу, а оттуда — в гостиницу.
…До коттеджа номер 11 по Паркштрассе осталось около пятидесяти метров, когда «опель» приткнулся к обочине. Здесь росли два платана. Густо присыпанные снегом ветви деревьев склонились над тротуаром и частью мостовой. Под ними автомобиль был едва виден.
Заглушив мотор, Энрико механически взглянул на часы. Они показывали около шести вечера.
Через час стало смеркаться. Кое-где зажглись огни. Засветилось и окно в доме Белявской. В лучах света замелькали косые штрихи — с неба все так же сыпался редкий снежок.
Он вылез из автомобиля, двинулся по направлению к коттеджу. Почти совсем стемнело, и сейчас он чувствовал себя увереннее. Счел возможным задержаться у палисадника и рассмотреть дом. Коттедж был невелик, — вероятно, комнаты три-четыре. Труба на скате крутой крыши курилась легким дымком. Энрико потянул носом и почувствовал характерный запах горелого кокса.
Он прошел шагов сто и, когда обернулся, почувствовал: что-то изменилось в доме номер 11. Вдруг понял — в окне погас свет.
Легли спать? Вряд ли, слишком уж рано. Что же тогда? Он заторопился к автомобилю. На полпути к нему увидел, как отворилась входная дверь коттеджа.
Первой вышла женщина, стала спускаться с крыльца. Тот, кто появился за ней, задержался у двери. Послышался звон ключей. К этому времени Стефания была уже возле калитки. Спутник нагнал ее, чиркнул спичкой и раскурил сигарету.
Сидя в автомобиле, Энрико сунул руку под панель с приборами, где был устроен тайничок, извлек пистолет, переложил во внутренний карман пиджака.
Теперь он был готов следовать за Белявской и ее спутником. Но люди вышли из калитки и остановились. Кого-то поджидают? Скорее всего, так и есть. Условились о встрече по телефону, вот и ждут.
Энрико напрягал зрение, стремясь возможно лучше разглядеть мужчину. Тот был выше среднего роста, атлетического сложения, судя по манере держаться — далеко не стар. Значит, не муж Стефании, а кто-то другой.