Фридрих Евсеевич Незнанский
Лечь на амбразуру

Глава первая
КИЛЛЕР

   Он предпочитал работать в домах, оборудованных дверными замками повышенной секретности. Уже одним только своим присутствием это техническое ухищрение делало жильцов, спрятавшихся за бронированными дверями, практически беспечными. А часто меняющиеся коды и прочая электроника — они лишь на неопытного обывателя производили впечатление, для специалиста это были семечки.
   Дом, в котором он сейчас находился, был именно таким. Жилье улучшенной планировки. Просторные холлы между квартирами отделены от лифтов стальными дверями с глазками на них. Другие двери, попроще — фанера с армированным стеклом, — перекрывали площадки между лифтами и узкой мрачноватой лестницей. По таким лестницам обычно ходят разве что жильцы трех-четырех нижних этажей. Освещены они едва-едва, окошки узкие. А по вечерам, если здесь не тусуются подростки, расписывающие стены, вообще ходить неприятно. Однако все это ничуть не затрудняло условий работы.
   Имелись, конечно, и минусы. Эти улучшенные дома, как правило, предусматривают присутствие сторожих в подъездах. Для этой цели отведены стеклянные загончики, обычно закрытые занавесками — хоть какой-то уют. Но загончики сами консьержки, как они себя именуют в элитных домах, запирают на замки и щеколды — для собственной же безопасности. А если ты знаешь коды и ведешь себя независимо, такая бабка даже и не обратит на тебя никакого внимания. Иногда, правда, устраивают допросы: кто таков, да к кому и так далее. Вероятность допросов увеличивается, если в доме проживает солидная публика: бизнесмены, крупные чиновники, бывшие партийные бонзы областного значения и им подобные.
   Но чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, чтобы избегать дурацких расспросов, он знал несколько простых способов, которыми постоянно, и не без успеха, пользовался. Главное здесь — это не упустить собственной инициативы. Работать на опережение.
   Все вышеперечисленные условия имели самое прямое отношение и к дому, расположенному рядом с центром почти миллионного города Белоярска, в нескольких кварталах от величественного здания бывшего обкома партии, а ныне краевой администрации, от главной городской площади с неизменными гранитными трибунами и стремительно шагающим с высокого пьедестала в никуда бронзовым Ильичом, чей решительный жест руки, в соответствии с новым временем, указывал на противоположную сторону обширного асфальтированного пространства, где возвышался гостиничный комплекс а-ля «Хилтон», так сказать, восточно-сибирского розлива.
   Киллер был впервые в этом городе.
   Он считал себя профессионалом достаточно высокого уровня и старался выполнять свое дело в одиночку. Те, от кого он получал очередное задание, аванс и окончательный расчет, не отягощали его ненужными советами. Фотография клиента, деньги, необходимое оружие, а дальше исключительно дело исполнителя. Дело техники…
   На сей раз нужды в фотографии не было. Портреты клиента размером метр на два, а где и побольше, были выставлены по всему городу — на рекламных щитах и в витринах магазинов, а листовки с открытым, улыбчивым лицом простого сибирского мужика, уже правившего в крае в смутные времена первых лет демократизации, но отодвинутого нынешним губернатором, — эти яркие листовки полоскались на резком зимнем ветру и глядели на прохожих со всех столбов и подъездов.
   Киллер не интересовался тонкостями политической борьбы, деталями предвыборной губернаторской гонки, до конца которой оставалось еще побольше двух месяцев. И не собирался он размышлять над тем, почему именно этот кандидат в губернаторы, Валерий Смирнов, утверждавший с плакатов и листовок: «Голосуй за своего! Не ошибешься!» — стал его, киллера, клиентом. А не, скажем, ныне действующий губернатор Андрей Гусаковский, пожелавший продлить срок своего правления в крае, или вон тот, Алексей Минаев, чье строгое лицо человека явно ученого, умного, в очках, указывало на серьезность его намерений. Их лица тоже отовсюду следили за горожанами, проходящими и проезжающими мимо, напоминая, что подступает ответственная пора — надо думать! Будто все остальное время этим заниматься нет ни малейшей необходимости…
   Но как бы там ни было, а судьба первого из претендентов была, по сути, предрешена. Иначе зачем бы сейчас, в этот самый момент, стоял киллер перед дверьми лифта на седьмом этаже большого элитного дома и напряженно вслушивался, что делается этажом выше.
   В дом он вошел без проблем. Два дня, которые он отвел себе на изучение подходов к объекту, дали исчерпывающую информацию.
   Как еще в недавнем прошлом государственный чиновник высокого ранга, этот Смирнов был человеком внутренне дисциплинированным. Время его казалось размеченным по минутам — раз и навсегда. Что значительно облегчало задачу. Именно поэтому из всех возможных вариантов киллер легко выбрал наиболее для себя безопасный.
   Ежедневно в девять вечера Смирнов, проживавший в обычном, пусть и повышенной комфортности, доме, а не в скромном личном особняке, которым отдают предпочтение руководители новейших времен, выводил на прогулку своего пса — шоколадно-рыжего ирландского сеттера по кличке Лан — так, во всяком случае, слышал киллер собственными ушами. Сеттеры — собаки охотничьи и никакой опасности для чужого человека не представляют. И это — хорошо.
   Система подачи лифтов на этажи была известна киллеру, значит, и остановить каждый из них в нужный момент тоже будет не трудно.
   И вот без десяти минут девять — на улице было уже совсем темно, мороз к ночи усилился, а резкие порывы ветра вздымали со снежных сугробов у подъездов длинные шлейфы острой серебряной пыли — мимо углубленной в чтение газеты консьержки решительным шагом прошел высокий мужчина в плотной черной куртке с откинутым на спину капюшоном и в черной же шерстяной шапочке, надвинутой на брови.
   На секунду задержавшись у давно не мытого окна в будке сторожихи, мужчина глухо спросил у бабки:
   — Как у тебя? — и, не дожидаясь ответа, закончил: — Ладно, бди на посту! Ну холодрыга! — Он зябко передернул плечами, а на вопросительный взгляд бабки профессиональным движением достал из внутреннего кармана красную милицейскую книжицу, ловко развернул и сунул к самому стеклу, чтобы сторожиха с ее бдительным оком успела увидеть трехцветную внутренность удостоверения и фотографию в военной форме. Большего для нее и не требовалось.
   Сочтя знакомство достаточным, мужчина кивнул ей покровительственно и направился к лифту.
   Но поднялся он не до восьмого этажа, где проживал клиент, а остановился на седьмом. Проверил, открыта ли дверь на лестницу, вышел на площадку, осмотрелся, прислушался — было темно и тихо. Взглянул на часы — самое время. Вызванная им кабина лифта оказалась большой, грузовой. Когда дверь открылась, киллер ловко заклинил ее и снова затаился, прислушиваясь.
   Наконец над его головой хлопнула, закрываясь, металлическая дверь, тут же загудел мотор другой кабины и явственно донеслись нетерпеливые повизгивания собаки.
   Кабина пришла на восьмой этаж. Открылись двери, собака залаяла, и в тот же момент, когда стали закрываться двери, киллер нажал на кнопку вызова и спокойно достал из внутреннего кармана пистолет Макарова с навинченным на ствол длинным глушителем.
   Дверь лифта открылась теперь перед ним. Киллер увидел знакомый по многочисленным плакатам повернутый к нему полупрофиль типичного сибирского мужика и поднял ствол.
   Глухой хлопок… Крупное тело хозяина рыжего Лана вздрогнуло и стало медленно опускаться — сползать по стенке на пол тесной кабины.
   Киллер сунул руку внутрь кабины, бросил пистолет на скорченное тело и пальцем в перчатке нажал на кнопку верхнего, семнадцатого этажа. Дверь стала закрываться. Заработал мотор. Кабина ушла вверх.
   Последнее, что успел увидеть киллер, были блестящие и доверчивые глаза рыжего сеттера, естественно не понимавшего, что происходит…
   Он сошел по лестнице, проходя мимо консьержки, кивнул ей и легонько махнул рукой в перчатке. Хлопнула одна дверь подъезда, вторая. На ступеньках его словно подхватил снежный вихрь, закрутил, завьюжил, а когда он, морщась, машинально повернулся к двери, чтобы защититься от порыва ветра, в глаза ему в упор взглянул Валерий Смирнов, теперь уже точно бывший соперник нынешнего губернатора славного сибирского города Белоярска. И взгляд этот почему-то не вызвал никаких эмоций у киллера, только что успешно выполнившего свой заказ: в качестве «работы» он не сомневался. А вот глаза собаки почему-то тревожили.
   Нет, он конечно понимал, что никакой собака не свидетель, но… Что-то темное, мистическое — настораживало. Подумал даже было, что, возможно, следовало бы уж заодно и Лана этого отправить — вместе с хозяином его. Но эта промелькнувшая мысль не задержалась. Вероятно, потому, что если хозяин был объектом его работы, то собака никакого отношения к делу, а тем более политике, не имела. И значит, грех лишать жизни безвинное создание.
   Быстро пройдя через двор, он выбрался в арку подворотни, где было совершенно темно, зато впереди, на широком центральном проспекте, ползли автомобили с прыгающими огнями фар, светили затянутые снежной сетью фонари, переливались разноцветными вспышками яркие витрины.
   Несколько умелых и быстрых движений — и вот уже черная куртка киллера, вывернутая наизнанку, превратилась в отличный и модный белый пуховик. Вместо киллерской шапочки на голове появился белый же меховой картуз с опущенными ушами. А вот с теплыми галошами-бреднями, приспособленными к подобной погоде, хоть было и жалко, пришлось расстаться. Одна, снятая с ноги, полетела аж в самую середину закутанного снегом палисадника, другая — в противоположную сторону и тоже утонула в глубоком снегу.
   Еще минута — и по проспекту торопливо двигался в сторону ярко освещенной центральной гостиницы высокий и вполне элегантный мужчина, похожий на многих других, спешивших укрыться от ледяной сибирской вьюги…
   — Ну, мужики, вы даете! — весело просипел он швейцару местного «Хилтона», предупредительно отворившему вторые, не автоматические двери в шикарный холл отеля. — На таком ветру запросто дуба дашь!
   Швейцар уже приметил этого общительного и симпатичного молодого человека. Тот прибыл из Москвы, видать, по делам бизнеса, поскольку значительных вещей с собой не имел. Часто уходил и снова появлялся в отеле, всякий раз не оставляя такого не обязательного для знакомства человека, как обычный швейцар при дверях, без своего внимания. И кивал, и подмигивал, и шутки шутил вроде как сейчас.
   — А вы как-то не шибко по-нашему! — с укором показал швейцар на легкие с виду ботинки жильца отеля. — Тут у нас в такой обувке долго не протянешь!
   — Ну а я про что? — словно обрадовался постоялец. — А вы видели, так хоть бы сказали! — Нет, он не унывал, этот весельчак. — Вот, пяти минут не прошло, а уж решил, что околею! До угла не добрался! Надо же! Не-е, пойду утеплюсь! — И он, подмигнув швейцару, вытащил из кармана тяжелый гостиничный ключ с допотопной грушей — специально, чтоб постояльцы не таскали ключи с собой, а сдавали в рецепшн. — Во! И про гулю эту совсем забыл! Это у вас, наверно, нарочно такая здоровенная — чтоб от волков отбиваться, да? — И, наклонившись к швейцару, добавил: — Ну когда в чистом поле срать сядешь, а? Слыхал анекдот?
   Кто ж в Сибири не знает старого анекдота про национальный сортир? Два кола — на один кафтан вешаешь, а другим, подлиннее, от волков отбиваешься. Швейцар учтиво захихикал: не, веселый мужик, с ним не соскучишься…
   Минут через пять «утепленный», то есть сменивший ботинки на сапоги с меховой подкладкой, постоялец сошел к дверям. Покровительственно махнул ладонью швейцару.
   — Во! — показал на свою обувь. — Совсем другой коленкор! Ну, пойду, отец, поищу приключений на свою буйну голову.
   — Так этого добра, — словно раскрыл большой секрет швейцар, — не наруже бы искать, а вон там, внутри! — Он кивнул в сторону дверей, ведущих в ресторан.
   — Не, спасибо, — засмеялся постоялец, — за целый день насиделся. Накурился — во! — Он чиркнул себя по горлу. — Хочу наконец свежим воздухом надышаться. Ну, пока! — И ушел.
   Увлекаясь по молодости всякими приключениями и детективами, он не забывал одно из верных замечаний писателя Юлиана Семенова про то, что в памяти человека, с которым ты имеешь мимолетную встречу, всегда остаются твое последнее действие или фраза. И это — самое лучшее алиби для того, кто захочет скрыть то, чем он занимался прежде. Вот и швейцар этот, если вдруг возникнет такая нужда, легко подтвердит, что симпатичный и общительный мужик из такого-то номера — ему подскажут, или он сам проверит — весь день сидел в номере, а после выглянул на улицу, да назад вернулся: испугал его сибирский-то морозец, такой обычный для своих.
   Что и требовалось доказать…
   Собственно, ради одной этой фразы и разыгрывал только что короткий спектакль гость белоярского «Хилтона». И вовсе ему не было холодно на продуваемых всеми возможными ветрами площади великого бывшего Учителя народных масс и проспекта одного из основателей города Белоярска. И не приключений на свою лихую забубенную головушку искал он, а шел на свидание с очень симпатичной ему женщиной, с которой намеревался хорошенько расслабиться перед возвращением в Москву.
   Джип ожидал его в том месте, где проспект вливался в площадь, иными словами, в той стороне, откуда он пришел, после того как выполнил свою работу, свой заказ.
   Киллер шагал неторопливо, аккуратно переставляя ноги по заснеженному асфальту: было скользко. Подняв голову, увидел, как фары джипа дважды мигнули ему. Помахал рукой издали. А когда подошел к машине вплотную и уже взялся за ручку дверцы справа, мимо, сверкая красно-синими огнями и яростно завывая, промчались две милицейские машины, за ними — микроавтобус с мигалкой на крыше и белый «рафик» «скорой помощи».
   Он невольно опустил руку и посмотрел вслед этой громкой и тревожной кавалькаде. Но дверца открылась сама, и из-за руля выглянула весьма привлекательная черноволосая молодая женщина, плечи которой окутывал мерцающий белый мех. Она внимательно и даже с почти неуловимой иронической улыбкой внимательно посмотрела на мужчину, после чего низким грудным голосом спросила:
   — Есть проблемы?
   Он, задумчиво глядя вслед умчавшимся автомобилям, лишь отрицательно покачал головой.
   — Так тогда что ж ты медлишь, Максим?
   — А? — Он перевел взгляд на нее. — Нет, ничего, просто, видимо, накопилась некоторая усталость за прошедшие дни. А ты не беспокойся, дела у меня в полнейшем порядке… — И вдруг словно опомнился: — Ну, так что ж это мы? Встретились — и как чужие? Здравствуй, Лидка!
   Он легко вскочил в салон, захлопнул за собой дверцу и обеими руками схватил голову женщины.
   Поцелуй был захватывающе долог и страстен до такой степени, что оба едва не задохнулись.
   — Ты свободен? — воскликнула она. — Все? Окончательно?
   Лидия откинулась на спинку сиденья и двумя руками поправила свою замысловатую прическу. Максим же, не отрываясь, смотрел на нее, словно изучал заново нечто давно и хорошо известное ему, открывшееся вдруг и с неожиданной стороны. Ах, до чего ж хороша!
   А ведь, увидев ее два дня назад на экране телевизора, там, в гостиничном номере, поздним вечером, он не сразу и поверил, что это та самая Лидка Горбатова, с которой он был знаком практически с раннего детства, если таковым возможно назвать пребывание в детском доме. Он был постарше, похулиганистей, она обещала стать настоящей красавицей, гордой и, разумеется, неприступной. Но эта ее нарождающаяся неприступность оказалась однажды раз и навсегда дерзко разрушенной им, Максимом. К которому, как уже позже призналась Лидия, она с малолетства испытывала странное притяжение.
   Потом они разъехались: он — в военное училище, она — в столицу, на журфак МГУ. Как-то получилось, что надолго потеряли друг друга. Хотя следует сказать, что после взаимно пережитых плотских радостей, которыми они и отметили свой уход в большую жизнь, оба как-то не ставили задачи дальнейшего совместного существования. Несколько бурных ночей, проведенных в одной постели, открыли каждому из них свое. Максим, скорее всего, удовлетворился очередной к тому времени сладкой победой, а жениться там или что-то продолжать в том же духе не очень хотел, поскольку испытывал тогда к Лидке скорее даже родственные чувства. Все-таки детский дом и совместное в нем проживание взрослеющих молодых людей больше напоминает семью, семейные отношения. Ну раз-другой, как говорится, еще куда ни шло, но жить, по сути, с сестрой — это все же не очень… Так он думал, чувствуя, что уже походя, как бы между делом, намечает себе очередную приглянувшуюся пассию.
   Возможно, нечто сходное испытала в конце концов и Лидия. Но прежде всего она открыла для себя… себя же. И ей это очень понравилось. А Максим? Что ж, он талантливо разбудил ее! Она даже исподволь, может быть, догадывалась, что все именно так и случится, потому и тянулась к нему. И вот наконец произошло, а дальше?…
   Пожалуй, она бы не отказала ему еще и еще, и так до бесконечности, условной, разумеется, ибо все обязано иметь свой конец, но разбуженная первым ее мужчиной страсть уже рисовала перед нею грешные, но такие восхитительные перспективы, отказываться от которых она в дальнейшем просто не желала.
   Таким вот образом их тяга друг к другу сама собой утихла, уступив место искренним товарищеским отношениям. А потом они и вовсе расстались…
   Увидев — ну конечно же Лидку! — восхитительную ведущую на телевизионном экране, где руководитель белоярского телеканала, как она была представлена телезрителям, вела диалог с губернатором Гусаковским о перспективах губернаторской гонки, надвигающейся на этот сибирский край с добрыми старыми традициями, Максим не сумел удержаться от соблазна и позвонил на студию, в справочную службу. Разумеется, передача шла в записи, о чем сообщили ему, но это его не смутило. В ответ на самые категорические возражения какой-то суровой тетки он постарался-таки упросить ее самое позвонить госпоже Горбатовой и просто передать ей, что здесь в городе, проездом, совершенно случайно оказался ее почти родственник, — и Максим назвал себя. Он ничем не рисковал. Если Лидка захочет, она перезвонит сюда, в гостиницу. Ну а не захочет, — что ж, значит, не судьба.
   И, вглядываясь в телеэкран, наблюдая за поведением этой темноволосой и гордой красавицы, Максим испытывал все нарастающее волнение. И ему определенно казалось, что та Лидка, которой он в свое время охотно помог стать женщиной, и эта эффектная телеведущая — совершенно разные люди. И если уж на то пошло, с прежней Лидкой он мог бы разве что предаться ностальгическим воспоминаниям, зато с этой роскошной дамой с экрана и мысли и дела были бы совсем иными, без сомнения.
   Потому чрезвычайно обрадовался, когда в его номере раздался желанный телефонный звонок.
   Ну да, конечно, Лидия Михайловна сразу узнала его — по голосу, по чему же еще? И страшно рада его слышать. Это прямо как эхо, принесшееся из юности. И она готова немедленно встретиться. Впрочем, не немедленно, а… есть срочные дела, но в ближайшие день-два — просто обязательно!
   Такой вариант очень устраивал: Максим и сам не собирался устраивать вечера воспоминаний или чего-то иного, более приятного, пока заказ не выполнен. Договорились, что он позвонит ей домой — он тут же записал телефонный номер, — когда завершит свою срочную работу.
   А сегодня днем, когда уже окончательно оформился в голове план операции, когда была проведена вся предварительная подготовка и уже ничто, по убеждению Максима, не могло бы изменить принятого им решения, он позвонил Лидии и продиктовал на автоответчик, что будет готов предстать пред ее черны очи в двадцать один тридцать в таком-то месте, несмотря ни на какую погоду.
   Ему необходимо было время для того, чтобы грамотно построить свой выход из отеля: треп со швейцаром, забытые ключи, переодевание в номере и так далее.
   И вот ее лицо в его ладонях. Он ощущает запах дорогих ее духов, а руки сами тянутся под пушистую белую шубку, помня об упругом девичьем теле, но внезапно ощущают вполне зрелые формы, отчего по всему телу пробегает мгновенная дрожь внезапно вспыхивающей похоти, и то, что ощущают сильные ладони, становится жарким и податливым…
   — Ну, ну… — шептала она, продолжая прижиматься к нему. — Не торопись, не форсируй, у нас масса времени… Не гони, а то я сама сейчас наделаю глупостей…
   Естественно, даже при великом желании в машине в такую погоду вряд ли кто станет заниматься глупостями, однако главное было сказано, и теперь оставалось только дотерпеть, не перегореть раньше времени…
   При первом телефонном разговоре — несколько сумбурном, безалаберном — они практически так и не успели ничего толком узнать друг о друге. И сейчас в машине постарались несколько прояснить позиции.
   Максим был не женат, имел вполне приличную жилплощадь в Москве, выданную ему тем ведомством, в котором трудился. Так он ей рассказывал. Работа непростая, связана с частыми командировками, до семьи ли тут? Вот и приходится… ну, приходилось пока довольствоваться приятными случаями. Специфическая работа, уточнил он, заметив ее настойчивый интерес. Выпадают, правда, иногда и день-другой свободные, вот как теперь.
   Лидия перебралась сюда, в Белоярск, из Москвы, где работала менеджером на телеканале ТВ-5, относительно недавно. По личному приглашению губернатора Гусаковского. Сделала с ним в свое время несколько интервью, ему понравилось. Пригласил возглавить, а по сути — поставить на ноги местное телевидение, влачившее при прежнем губернаторе жалкое существование. Обещал квартиру, хорошую зарплату и прекрасные отношения. Рискнула — и вот, здравствуйте! Пока еще ничего, время есть, но надвигаются выборы, а значит, пойдет такая гонка, такая начнется свистопляска, что уму непостижимо. Конкуренты у Андрея Ильича сильные, наглые. Один — бывший губернатор, другой — руководитель предприятия, имеющего, в общем, градообразующий, как нынче принято выражаться, характер. Тысячи рабочих, продукция, которая еще вчера, что называется, была окутана строжайшей государственной тайной. Только чистая прибыль комбината за прошедший год составила побольше полутора миллиардов рублей. Можно себе представить! И вот сошлись теперь три медведя, и что будет дальше, одному Богу известно…
   Ну, кроме Господа Бога, подумал Максим, есть и еще кое-кто, кому известны отдельные моменты противостояния кандидатов в будущие губернаторы. Сказал бы он Лидочке, да только надо ли раньше времени забивать ее прелестную головку печальными новостями? А может, вовсе и не такими уж печальными? Она-то ведь на Гусаковского работает! Во всяком случае, инициатива в данном вопросе пока неуместна.
   Вот так, за приятной болтовней, не заметили, как машина, будто сама, даже без помощи водителя, въехала в заснеженный, как и все остальное вокруг, двор и остановилась возле ярко освещенного подъезда.
   Как бы ни был внимателен Максим к Лидии и ее рассказу о себе, он не забывал, словно бы мельком, наблюдать за дорогой. И быстро понял, что они не столько ехали, сколько крутились по переулкам в одном районе. Будто бы она сознательно стремилась запутать его в незнакомом ему городе. Но Максим ориентировался отлично, как, впрочем, и всякий человек связанный с военной профессией. И он сообразил, когда подъехали к дому Лидии, что место, где он сегодня работал, находится примерно в полутора кварталах отсюда. Тот же типовой проект и все остальное. Ну что ж, в крайнем случае, при острой необходимости, можно будет добраться до местного «Хилтона» за десять — пятнадцать минут. Состояние постоянного напряженного внимания давно уже не оставляло его. Такая профессия. И, даже расслабляясь, он продолжал всегда держать себя в готовности номер один. От греха…
   Лидия жила точно в таком же доме, в котором еще недавно был Максим, и занимала на шестом этаже двухкомнатную квартиру. По белоярским понятиям одинокая женщина, да еще не местная, то есть не имевшая здесь корней, устроена более чем прилично.
   Квартира ему понравилась ввиду отсутствия в ней лишних предметов, которыми так любят окружать себя некоторые женщины. Все было в меру аскетично и целесообразно. Спальня-будуар, рабочий кабинет, при нужде он же гостиная, много хорошей оргтехники, чистенькая просторная кухня, где, вероятно, проходит вся жизнь, не связанная с прямой работой, ванная — с массой флаконов и тюбиков.
   Заглянув в нее, Максим неожиданно понял, чего больше всего хотел бы в данный момент — принять контрастный душ. Руки он, как человек отчасти суеверный, помыл еще в своем номере, когда пришел поменять обувь. Но хотелось освежиться, смыть с себя напряжение прошедшего дня.
   Лида легко поняла его желание и предложила немедленно идти в душ, при этом как-то уж очень откровенно и обещающе заглянув ему в глаза. И он без труда сообразил, о чем это она.
   — Что это за запах такой? — спросила между прочим, прижимаясь лицом к его груди и поднимая на него томный взгляд. — Я еще в машине почувствовала.
   Ну да, конечно, ведь именно здесь, в кармане куртки, практически весь сегодняшний день он таскал «макарова». А запах железа и смазки устраняется довольно трудно.
   — Я человек военный, Лидуша, — ухмыльнулся он, — запах оружия, даже когда ты его с собой и не носишь, все равно присутствует. И это — одна из печальных издержек нашей профессии, что поделаешь!