Николай Гарин-Михайловский
Адочка
I
Маленького тщедушного Иванова, с приплюснутым носом и большими чёрными глазами, точно гнало по пути всевозможных житейских невзгод: из одной беды он выкарабкивался только для того, чтобы попасть в другую. Он и ходил так, как ходят все такие пришибленные, точно, выталкивая его в жизнь, судьба треснула его по затылку, – таким он и остался.
Иванов жил в провинции, там и женился. Имел уже сына и дочь. Очень нуждался в материальном отношении, перебиваясь случайными заработками: статистика, переписка, случайный урок, небольшой литературный заработок, а в общем – нужда и лишения, как у всех тех людей, которых очень много в России, которые составляют большую интеллигентную силу, но которых мы так мало знаем. Так шла жизнь Иванова, когда тиф унёс у него и жену, и сына.
Иванов как будто ещё меньше стал, ещё тщедушнее, ещё больше замкнулся в себе, и только глаза его смотрели на мир Божий, как из темницы.
Вы видали эту пришибленную, ни от кого ничего не просящую фигурку в поношенном платье, видели эти глаза.
Маленькая трёхлетняя дочь его Адочка каким-то чудом спаслась от тифа.
Удивительный это был ребёнок: черномазый и щуплый, как отец, лицом вся в мать, с таким же поразительно любящим сердцем, словно вся любовь покойной к мужу перешла к ней: чуткая, напряжённая, точно прислушивающаяся к этой своей любви, была Адочка.
Долгие полгода разлуки с отцом, ещё при жизни матери, когда ребёнок, следовательно, был ещё меньше, не заставили забыть отца.
Старший брат, бывало, начинал реветь, принимая отца за чужого, а она с криком: «папа» восторженно бросалась отцу на шею.
И Иванов до безумия любил свою дочь.
Иванов жил в провинции, там и женился. Имел уже сына и дочь. Очень нуждался в материальном отношении, перебиваясь случайными заработками: статистика, переписка, случайный урок, небольшой литературный заработок, а в общем – нужда и лишения, как у всех тех людей, которых очень много в России, которые составляют большую интеллигентную силу, но которых мы так мало знаем. Так шла жизнь Иванова, когда тиф унёс у него и жену, и сына.
Иванов как будто ещё меньше стал, ещё тщедушнее, ещё больше замкнулся в себе, и только глаза его смотрели на мир Божий, как из темницы.
Вы видали эту пришибленную, ни от кого ничего не просящую фигурку в поношенном платье, видели эти глаза.
Маленькая трёхлетняя дочь его Адочка каким-то чудом спаслась от тифа.
Удивительный это был ребёнок: черномазый и щуплый, как отец, лицом вся в мать, с таким же поразительно любящим сердцем, словно вся любовь покойной к мужу перешла к ней: чуткая, напряжённая, точно прислушивающаяся к этой своей любви, была Адочка.
Долгие полгода разлуки с отцом, ещё при жизни матери, когда ребёнок, следовательно, был ещё меньше, не заставили забыть отца.
Старший брат, бывало, начинал реветь, принимая отца за чужого, а она с криком: «папа» восторженно бросалась отцу на шею.
И Иванов до безумия любил свою дочь.
II
После смерти жены, Иванов, в интересах дочери, переселился в город, где жили его сестра с мужем.
И сестра, и муж были толстые, добродушные, бездетные.
Муж где-то служил, аккуратно ходил на службу, любил поесть, поиграть в карты.
Сестра погрязла вся в том, что скажут. Считалась визитами, страдала от равнодушного взгляда высших, только и думала, как бы не ударить лицом в грязь шляпкой, платьем. А в минуты отчаяния, не замечая, что и сама была не лучше других, говорила:
И сестра, и муж были толстые, добродушные, бездетные.
Муж где-то служил, аккуратно ходил на службу, любил поесть, поиграть в карты.
Сестра погрязла вся в том, что скажут. Считалась визитами, страдала от равнодушного взгляда высших, только и думала, как бы не ударить лицом в грязь шляпкой, платьем. А в минуты отчаяния, не замечая, что и сама была не лучше других, говорила:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента