Там же, отрывок из вышеуказанного издания, представляющий собой сюжет поэмы Уильяма Фолконера «Кораблекрушение». Ретроспектива плавания. 1. Описание времени года. 2. Характеры капитана и его помощников — Альберта, Родмонда и Ариона. Палемон, сын судовладельца. Привязанность Палемона к Анне, дочери Альберта. 3. Полдень. История Палемона. 4. Закат. Полночь. Сон Ариона. Снятие с якоря при лунном свете. Утро. Определение курса по солнцу. Туземцы, восхищенные красотой корабля.
Песнь II. 1. Раздумья покидающих берег. 2. Попутный бриз. Ливень. Гибнущие дельфины. Ветер крепчает. Быстрое продвижение корабля вдоль побережья. Зарифленные топсели. Порванный грот. Корабль лавирует. Новый грот поставлен. Дельфины. 3. Корабль отклоняется от курса на Кандию. Первые порывы шторма. Марсели убраны. По реям! Волнение усиливается. Грозный закат. Споры по поводу того, убирать или не убирать грот. Четыре моряка падают в пучину. Опасения капитана и его помощников из-за того, что корабль находится слишком близко к берегу с подветренной стороны. Бизань зарифлена. 4. Огромный вал обрушивается на палубу; последствия этого события. Судно терпит бедствие. Оружие — за борт. Зловещее ухудшение погоды. Волны едва не переворачивают судно. Команда трудится у помп, откачивая воду. Критическая ситуация вблизи острова Фолконера. Совет командования и принятое решение. Увещевающая речь Альберта; его набожное обращение к небесам. Приказ идти по ветру. Реи обрасоплены. Фок-стаксель поднят и сорван ветром. Бизань-мачта срублена.
Песнь III. 1. Благотворное влияние поэзии на развитие человеческой цивилизации. Автор делится сомнениями в собственных силах. 2. Обломки бизань-мачты убраны. Корабль становится против ветра, тяжкие усилия матросов. Действия помощников капитана. Корабль подходит к Фальконере. Описание острова. 3. Экскурс о близлежащих областях Греции, прославившихся в древности. Афины: Сократ, Платон, Аристид, Солон. Коринф и его памятники. Спарта: Леонид. Вторжение Ксеркса. Ликург, Эпаминонд. Современное положение дел в Спарте. Аркадия. Былое благоденствие и изобилие. Современный упадок Аркадии как следствие рабовладения. Итака: Улисс и Пенелопа. Аргос и Микены: Агамемнон. Макронизи. Лемнос. Вулкан. Делос, Аполлон и Диана. Троя. Сестос, Леандр и Геро. Дельфы. Храм Аполлона. Парнас. Музы. 4. Действие возобновляется. Команда обращается к духам бури. Шторм, сопровождаемый проливным дождем, градом и звездопадом. Ночная тьма, разрываемая блистанием молний и грохотом грома. Заря. Перед кораблем вырастают скалы Святого Георгия. Подвергаясь смертельной опасности, судно минует остров Святого Георгия. 5. Впереди по курсу — Афины. Рулевой ослеплен молнией. Корабль несет на берег. Бушприт, фок-мачта и главная стеньга унесены морем. Альберт, Родмонд, Арион и Палемон стараются спастись, уцепившись за остатки фок-мачты. Корпус судна раскалывается напополам. Гибель Альберта и Родмонда. Арион благополучно достигает берега, где находит умирающего Палемона. Прощальные слова Палемона, обращенные к другу, которого уводят с собой туземцы.
Отрывок из поэмы:
Конец вышеизложенного.
Скрыт горизонт туманной пеленой,
Но брезжит свет за облачной стеной;
Сквозь влажный воздух и скопленье туч
Мерцает первый предрассветный луч.
И лоцман азимут спешит найти,
По коему сверяют все пути;
Поймав компасом луч, весь долгий день
Следит он, как скользит квадранта тень;
Заметы оставляя на шкале,
Вниз по дуге клонится Феб к земле
И, к океану приближая ход,
Стопой волнует гладь бескрайних вод.
Тогда итожит лоцман измеренья,
Чтоб широту расчислить и склоненье;
Изобличив обман магнитных сил,
Он ищет точку подлинной оси;
Поправку взяв, он дальше свой расчет
От истинного полюса ведет.
Я закрыл книгу и ловким движением загасил сигарету на половине. Медленно, шумно спустившись по лестнице, я приоткрыл дверь в столовую с кротким, покаянным видом. Рядом с дядей сидел мистер Коркоран. Оба расположились перед камином; мгновенно умолкнув при моем появлении, они словно заключили между собой договор о взаимном соблюдении молчания.
— Добрый день, мистер Коркоран, — произнес я.
Он поднялся, чтобы тем удобнее ему было продемонстрировать свое открытое и честное мужское рукопожатие.
— Добрый вечер, сэр, — сказал мистер Коркоран.
— Что ж, дружочек, как мы сегодня себя чувствуем? — спросил дядя. — Я хотел бы сообщить тебе кое-что. Присядь, пожалуйста.
Он бросил в сторону мистера Коркорана взгляд, значение коего непросто было истолковать. Затем покопался кочергой в камине, неспешно переворачивая раскаленные угли. В пляшущих красных отсветах, падающих на его лицо сбоку, перерезавшая лоб морщина крайнего умственного усилия выглядела еще глубже.
— Ты не очень-то спешил спуститься, — сказал он наконец.
— Я мыл руки, — ответил я голосом, в котором явно не хватало убедительности, и поспешно спрятал запачканные пеплом ладони.
Мистер Коркоран коротко рассмеялся.
— О, нам всем приходится это делать, — произнес он, неловко пытаясь сострить. — Мы все имеем право на пять священных минут.
Уж лучше бы он этого не говорил, потому что дядя все равно не понял остроты и по-прежнему продолжал ворошить угли.
— Уверен, ты помнишь, — изрек он наконец, — что твои занятия всегда были предметом моей величайшей заботы. Сколько мне пришлось из-за них пережить, уж можешь мне поверить! Если бы ты не преуспел в своих занятиях, это было бы тяжким ударом для твоего несчастного отца и, уж конечно, источником жестокого разочарования для меня самого.
Дядя помолчал, повернувшись ко мне, дабы установить, насколько я ему внимаю. Я по-прежнему не сводил глаз с роющейся в углях кочерги.
— И тогда ничто, уже ничто не могло бы послужить тебе оправданием. У тебя прекрасный, комфортабельный дом, здоровое питание, ты одет-обут — о чем тебе заботиться? У тебя замечательная большая комната для работы, вдоволь бумаги и чернил. Здесь есть, за что поблагодарить Господа, потому что многие вынуждены учиться где-нибудь в чулане, при свете грошовой свечки. Ничто не могло бы тебя оправдать.
И снова я почувствовал его изучающий взгляд на своем лице.
— Как тебе, должно быть, известно, я держусь твердых убеждений насчет лености. Боже сохрани, но в мире нет креста более тяжкого, чем крест праздности, ибо ленивец, подверженный ей, становится тяжкой обузой для своих друзей, для самого себя и для любого другого человека, с которым сведет его судьба. Леность притупляет остроту мысли, леность ослабляет силу воли, леность превращает тебя в мишень для порочных замыслов людей самого низкого пошиба.
Я обратил внимание на то, что, постоянно повторяя слово «леность», дядя бессознательно прибегает к фигуре речи, обычно употребляемой для усиления.
Название фигуры речи: Анафора, или эпибола.
— Леность, можно сказать, является отцом и матерью всех прочих пороков.
Окинутый вопросительным взглядом, мистер Коркоран выразил свое полное согласие.
— О, это великая ошибка — впасть в привычку ничегонеделания, — сказал он. — Особенно стоит быть начеку молодым людям. Это порок, паразитирующий на тебе, который нужно вырывать с корнем.
— Бежать, как от чумы, — подхватил дядя. — Постоянно пребывай в движении, как привык говорить мой отец, Господи да упокой душу его, пребывай в движении — и ты с каждой минутой будешь ближе к Богу.
— Он был святой, это несомненно, — сказал мистер Коркоран.
— О да, он знал тайну жизни, — произнес дядя, — уж поверьте мне, старику. Но — минуту внимания...
Он обратил на меня взгляд такой прямой и пристальный, что, для того чтобы достойно встретить его, мне пришлось вытаращиться что было сил.
— Я сказал тебе немало горьких слов ради твоего же собственного блага, — сказал дядя. — Я упрекал тебя за праздность и прочие дурные привычки. Но ты всех перехитрил, сдал экзамены и теперь позволь своему старому дяде первым пожать тебе руку. И, поверь старику, он счастлив сделать это.
Протянув дяде руку, я взглянул на мистера Коркорана в крайнем изумлении. Его лицо даже округлилось от превосходящего все мыслимые границы счастья и удовольствия. Он резко встал и, склонившись над дядиным плечом, после недолгой борьбы завладел моей рукой, чтобы вновь дать мне почувствовать всю силу своего честного рукопожатия. Дядя широко улыбнулся и произвел не лишенный приятности, хотя и трудновыразимый словами горловой звук.
— Конечно, я не знаю вас так хорошо, как ваш дядя, — сказал мистер Коркоран, — но, смею думать, всегда неплохо разбирался в людях. Во всяком случае, ошибаться мне приходилось не часто. Первое впечатление — вот что здесь важно. И мне кажется, что вы отличный парень... поздравляю вас с вашим великим успехом от самого чистого сердца.
Я пробормотал в ответ что-то сугубо формальное и невыразительное. Дядя громко ухмыльнулся и ударил кочергой по каминной решетке.
— Вот уж теперь у меня есть повод посмеяться вволю, — сказал он, — потому что поверьте, друзья, нет на свете человека счастливее меня. Так и буду радоваться весь день.
— Да, крепкий парнишка, — сказал мистер Коркоран. — И все время таким был.
— Не был бы он сыном своего отца, коли это было бы не так, — сказал дядя.
— А как вы узнали? — спросил я.
— Какая теперь разница, — ответил дядя, маша рукой. — Старые пройдохи чего только не вынюхают. Есть многое в жизни и в смерти, что и не снилось твоей мудрости, друг мой Горацио.
Они дружно рассмеялись надо мной, после чего в ненадолго наступившей тишине утирали слезы перелившегося через край благодушия.
— Мне кажется, вы кое о чем позабыли, — сказал мистер Коркоран.
— Разумеется, нет, — ответил дядя.
Засунув руку в карман, он повернулся ко мне.
— Мистер Коркоран и я, — сказал он, — позволили себе объединиться, чтобы преподнести тебе этот скромный подарок как память об этом памятном дне, а также как скромное, но искреннее выражение наших поздравлений. Надеемся, что ты примешь его и будешь носить, чтобы, когда мы будем уже далеко, вспоминать двух старых друзей, которые следили за тобой пусть порой и строго, но неизменно желая тебе добра.
Он снова взял мою руку и потряс ее, одновременно вложив в другую маленький черный футляр из тех, которые в ходу у ювелиров. Края футляра были слегка потерты, обнажая, таким образом, подкладку из серого холста или какого-то другого более стойкого материала. Вещица была явно подержанная.
Прилагательное, употребляемое в подобных случаях представителями немецкой нации: антикварная.
Часы, слегка поблескивая в полумраке, глянули на меня из футляра, как живое лицо. Подняв глаза, я увидел, что честная рука мистера Коркорана вновь протянута ко мне, чтобы подкрепить поздравление, так сказать, вручную.
Я выразил благодарность подобающим образом, впрочем не вдаваясь в излишнее витийство или холодность.
— Ну же, примерь их, — сказали друзья в один голос.
Я надел часы, сказав, что это очень полезная и нужная вещь, что было немедленно одобрено дарителями. Вскоре после этого под предлогом, что хочу выпить чаю, я удалился. Обернувшись уже в дверях, я заметил, что на столе стоит граммофон, по-прежнему укрытый черной тряпицей, и что дядя, снова вооружившись кочергой, глядит в огонь задумчиво и удовлетворенно.
Описание моего дяди. Простая, добродушно настроенная натура; патетичная в смирении; ответственный служащий большого коммерческого концерна.
Я медленно поднимался к себе в комнату. Сегодня дядя обнаружил некоторые черты характера, вызвавшие у меня удивленное и одновременно покаянное чувство, которое чрезвычайно трудно поддается литературному описанию или изложению. Я шел неуверенно, спотыкаясь о ступени. Открыв дверь, я взглянул на часы, они показывали без четверти шесть. В этот же момент где-то вдалеке зазвонили к вечерне.
Конец книги, второй от конца. Тереза, служанка из «Красного Лебедя», постучала в дверь хозяйской комнаты, собираясь вынести поднос, но, не получив никакого ответа, открыла дверь и, к своему изумлению, увидела, что комната пуста. Подумав, что хозяин куда-то вышел, она оставила поднос перед дверью и вернулась в комнату немного прибраться. Она развела яркий огонь, подбросив в камин несколько листов исписанной бумаги, там и сям разбросанных по полу (чему, вполне вероятно, было виной открытое настежь окно). По любопытному, если не сказать странному, стечению обстоятельств это оказались страницы из романа хозяина, причем те самые, на которых под его пером ожили и начали действовать Ферриски и его закадычные друзья. Теперь они ярко пылали, свиваясь, перекручиваясь, обугливаясь, колышемые тягой, и вдруг светлой стаей исчезали в дымовой трубе, вместе с роем ярких искр устремляясь к небесам. Пламя колебалось, то вспыхивая длинными языками, то вновь припадая к горке углей, и в этот самый момент Тереза услышала стук во входную дверь, донесшийся снизу. Спустившись, она доставила своему хозяину неожиданное удовольствие, впустив его в дом. На нем была только ночная рубашка в легких темных потеках, как от дождя; к подошвам босых ног прилипли опавшие листья. Глаза его горели, но он не произнес ни слова, идя вслед за служанкой к лестнице. Тут он остановился и, тихонько кашлянув, посмотрел на служанку, которая стояла с керосиновой лампой в руке, бросавшей причудливые тени на ее нежное печальное лицо.
— Ах, Тереза, — пробормотал он.
— Куда это вы собрались в одной ночной рубашке, сэр? — спросила Тереза.
— Я болен, Тереза, — еле слышно вымолвил он. — Я слишком много думал и писал, слишком много работал. Нервы совсем расшатались. Мне снятся дурные сны и кошмары, и, случается, я хожу во сне. Надо запирать двери.
— Так вы себя в гроб вгоните, сэр, — сказала Тереза.
Неверной рукой взяв лампу, он знаком показал, чтобы Тереза поднималась перед ним. Край корсета слегка приподнимал задний край ее юбки, мягко раскачивавшейся из стороны в сторону, вверх и вниз при движении ее бедер. Предназначение этой детали одежды в том, чтобы исправлять недостатки фигуры и, сохраняя телесную гибкость, создавать иллюзию изящного сложения. Стоит ей обнаружить свое присутствие, подобного эффекта добиться уже довольно трудно.
— Ars est celare artem[14], — пробормотал Треллис, сомневаясь, сносный ли у него получился каламбур.
Окончательный конец книги. Зло — четное число, истина — нечет, а смерть — конечная остановка. Когда собака лает в глухой ночи, а затем вновь засыпает на своей подстилке, она подчеркивает и придает особое величие численно непостижимому таинству тьмы, которая еще более тяжело и плотно обволакивает биение мысли. Примостившись на ветке, Суини слушает этот невеселый лай — съежившееся темное пятно между небом и землей; и он слышит, как отвечает ему мастиф, отсчитывая свои часы в соседнем приходе. Лай откликается на лай, и вот они уже сливаются в зов, который, подобно пламени, объемлет весь Эрин. Скоро луна покажется из-за своих завес и покатится по небу, ясная и невозмутимая от века. Взор безумного короля обращен вверх — зрачки белеют на белом лице, — обращен со страхом и мольбою. Его разум заключен в скорлупу ореха. Был ли Гамлет безумцем? Был ли безумным Треллис? Очень трудно ответить на эти вопросы! А может быть, он стал жертвой труднообъяснимой галлюцинации? Кто знает... Даже специалисты расходятся во мнении по этим жизненно важным пунктам. Известный немецкий невролог, доктор Унтернемер указывает, что Клавдий был сумасшедшим, однако он же допускает, что Треллис мог страдать обратносвинным неврозом, в котором новорожденные поросята пожирают свою мать. Между тем Дю Фернье, профессор психиатрии и санитарии из Сорбонны, считает прогрессирующее слабоумие автора следствием недостаточно удовлетворительных санитарных условий его спального места. Невозможно переоценить важность для психического здоровья, пишет он, частых прогулок и умеренного пребывания в постели. Чем больше человек погружается в изучение этой проблемы, тем более увлекательной она ему кажется, и рано или поздно он устанавливает пределы психической нормы. Общепризнанные принципы бихевиоризма оказались практически бесполезны. То же можно сказать и о теории наследственности, ибо отец Суини, уроженец Голуэя, был здравомыслящим и предприимчивым, испытанным и верным защитником своего края. Мать его, родом из далекого Ферманаха, женщина утонченных манер и глубокой учености, умела найти общий язык и поладить с каждым. Но кому из нас дано коснуться испытующим перстом сумрачных и смутных мыслей, мечущихся в голове дурака? Некто считал, что у него стеклянная задница, и боялся сесть, опасаясь разбить ее. Во всех же прочих отношениях это был человек великого ума, который мог указать дорогу любому, пребывающему в душевной смуте, сквозь путаные лабиринты математики и философии, насколько это позволяло ему отпущенное для дискуссии время. Другой был человеком безупречной вежливости и вел себя безукоризненно во всех случаях, за исключением того, когда требовалось повернуться, а поворачиваться он мог только вправо, и даже обзавелся велосипедом, устроенным так, что поворачивать он мог только направо. Мания третьих — цвета; такой человек будет незаслуженно превозносить красную, зеленую или белую вещь исключительно потому, что она красная, зеленая или белая. На некоторых неотразимо влияет текстура материи или то, какой формы предмет — круглый или многоугольный. Особенно же способствуют увеличению числа неуравновешенных и страдающих индивидуумов числа. Кому-то вполне может взбрести на ум бродить по улицам в поисках машины, номер которой без остатка делится на семь. И наконец, увы, широко известен случай с неким бедным немцем, который до того был влюблен в тройку, что все в своей жизни строил по принципу триад. Однажды вечером, вернувшись домой, он выпил три чашки чая, положив в каждый по три куска сахара, потом три раза полоснул себя бритвой по горлу и неверной рукой умирающего вывел на портрете жены «до свидания», «до свидания», «до свидания».