Осеева Валентина. Динка прощается с детством

   - Чудеса! - повторил Ефим и, тряхнув вожжами, легонько свистнул. - А ну, Прима, вперед! Вперед, как твоя хозяйка тебе велит!..
   Цыган, стоя на дороге, глядел вслед умчавшейся бричке и думал о Динке. Кто знает, как она там? Уж он, Жук, не дал бы ее в обиду, но ему поручены люди, их тоже не оставишь сейчас...
   Глава пятьдесят третья
   НОЧНАЯ ТРЕВОГА
   Как только бричка выехала со двора, Динка накинула платок и, шлепая босиком по лужам, выбежала на пригорок. Буря утихла, на небе расползались синие тучи, изредка их прорезала косая молния и слышался отдаленный гром. Падали крупные капли дождя, а когда порыв ветра шевелил ветки деревьев, Динку обдавало с головы до ног брызгающим фонтаном воды. Она стояла у изгороди и затаив дыхание следила за серой тенью медленно ползущей по дороге брички, слушала жалобный скрип колес, проваливающихся в глубокие колеи, и с тревогой оглядывалась на широкий выезд из экономии.
   "Скорей бы, скорей... Только бы проехать экономию. Там с горки. Бедная Прима... Везде глина и песок..."
   Динка видела, как от брички отделилась высокая тень: это Ефим шел рядом, держа в руках вожжи.
   "Скорей... скорей... Прима, голубушка, крепись! Только бы не встретились около экономии..." - мысленно подгоняла Динка. Минуты тянулись томительно медленно. Вот еще скрип, скрип... Еще несколько поворотов колес. Динке кажется, что она видит на губах Примы белую пену и горячий пар, поднимающийся от ее спины.
   Наконец, проваливаясь то в одну сторону, то в другую, бричка вылезла на гору, экономия осталась в стороне. Ефим сел на облучок. Колеса заскользили, скрип стал чаще и легче. Динка побежала домой. На террасе ее встретила взволнованная Мышка.
   - Мама не отдала шрифт, - шепнула она, хватая сестру за руку.
   - Как? - ахнула Динка. - Это же самое главное...
   Она влетела в комнату:
   - Мама! Что ты сделала? Ты не отдала шрифт! А они уже уехали!..
   - Мама, дай шрифт! Может быть, Динка еще догонит! - умоляюще сказала Мышка.
   Марина, разыскивая что-то в шкафу, быстро обернулась.
   - Да вы что, с ума сошли обе, что ли? Вы ведете себя так, как будто у нас в первый раз в жизни обыск! Надо хоть немного владеть собой. Когда вы были маленькие, так достаточно сказать "обыск", как сразу садились на кроватках и никаких хлопот. А что это вы подняли сейчас? - обвязывая веревочкой длинную жестяную коробку из-под леденцов, сердито напала на дочерей Марина.
   - Но шрифт... Дай шрифт, мама... Они же сейчас приедут! - простонала Мышка.
   - Я знаю, что я делаю. Этот шрифт я никому не доверю. Потому что если сейчас их встретят на дороге, то пострадаю только я из-за своего чемодана, а если у них найдут шрифт, то пострадает приезжий, начнется расследование. Понятно вам это или нет? - Марина сдвинула на край стола коробку, туго обвязанную веревкой, и кивнула Динке: - Вот, неси! Зарой под картошкой. Осторожно, коробка очень тяжелая! Иди по лужам, чтоб не было следов, и посчитай ряды. А ты. Мышка, следи за дорогой.
   Динка, согнувшись и обхватив обеими руками свою тяжелую ношу, пошла на огород. Мышка побежала к дороге.
   Вернувшись, они увидели, что в комнате уже полный порядок и мать, сидя на корточках, затирает мокрые следы.
   - Шестой ряд от края, - шепнула ей Динка. - Там лужа, не беспокойся.
   - Разденься и ложись в кровать. Мокрое платье повесь на веревку около террасы. Проверьте еще хорошенько в комнате Лени! Дина, ты посмотри у себя под матрацем, ты часто берешь что-нибудь у Лени и кладешь под матрац! - озабоченно сказала Марина, оглядывая комнату. - Хорошенько затрите мокрые следы. И ложитесь спать. Приготовьте каждая платье.
   Мышка и Динка, подчиняясь ее спокойным распоряжениям, еще раз проверили каждый угол и, раздевшись, юркнули в сухие постели. Мокрые косы Динка туго завязала платком, как будто мыла вечером голову. Марина надела утренний халатик и тоже легла. Через минуту Динка тронула ее за руку и зашептала:
   - Мама! Марьяна ничего не знает. Что, если она проснется и прибежит? Она спросит, где Ефим.
   - Ефим поехал на станцию встречать моего брата... ну, и заедет на базар. Ничего, Марьяна сметливая. Ложись, - сказала Марина и посмотрела на часы. Светает... Сейчас Марьяна встанет доить коров и, увидев, что нет Ефима, прибежит сюда. Хорошо, если б она успела раньше обыска, - прошептала Марина.
   Динка снова вскочила:
   - Мамочка! Я пробегу, скажу ей, я осторожно, на дороге уже все видно.
   Марина дала ей платок.
   - Ну, беги. Только скорей назад! Надо, чтобы нас застали спящими.
   Динка сбросила все сухое, сняла с веревки промокшую насквозь синюю юбку и, пригнувшись, побежала в хату Ефима. Марьяну она встретила на полдороге. Объяснив ей наскоро, как она должна себя вести и где Ефим, Динка побежала обратно.
   - Все хорошо, мамочка! - сказала она, укладываясь в постель. - Марьяна не придет и охать не будет.
   Все затихло. Марина утомленно закрыла глаза. Мышка после резкого замечания матери взяла себя в руки, но глаза ее все еще беспокойно перебегали с предмета на предмет. Она знала, что малейшая неосторожность грозит матери арестом, тем более что она только что приехала от папы... Динка, освободив одно ухо, чутко прислушивалась ко всякому звуку, доносившемуся сквозь шум веток и дождя. Светало. Сквозь занавеску в комнату просачивался мутный свет и падал на просохший крашеный пол, на опустевшую этажерку, где между учебниками стоял старенький глобус.
   Внезапно Динка подняла голову.
   - Едут... - тихо шепнула она.
   - Может, это Ефим возвратился? - предположила шепотом Мышка.
   - Нет... Чужой скрип колес... Две лошади... - быстро определила Динка.
   - Спите, - повелительно шепнула Марина.
   Глава пятьдесят четвертая
   ОПОГАНЕННОЕ ГНЕЗДО
   Нерон зарычал и с неистовым лаем бросился к двери.
   - Дина, убери собаку!
   К крыльцу подъехал крытый возок, запряженный парой рослых лошадей. Из нею, кряхтя и придерживая шашку, выбрался Петров, за ним высокий сутулый человек с клеенчатой папкой и клетчатым пледом на плечах. На пороге появилась Марина, поправляя пышные волосы и с удивлением глядя на ранних гостей.
   - В чем дело? - холодно спросила она.
   - Госпожа Арсеньева? - вежливо осведомился сыщик и, сделав короткий поклон, пояснил: - Я имею предписание произвести у вас обыск и задержать приезжего железнодорожника. Петров! Осмотрите надворные постройки, чтоб ни один человек отсюда не вышел!
   - Есть, ваше благородие! - угодливо козырнул Петров и, придерживая шашку, сбежал с крыльца.
   - Прошу, госпожа Арсеньева! - открывая дверь и пропуская вперед Марину, поклонился сыщик. - Это ваша столовая?
   - Да. Но я не совсем понимаю, что вам нужно в моем доме? - сухо спросила Марина.
   - Это вы сейчас поймете! Прошу всех проживающих и прибывших в ваш дом вызвать сюда! - бросая на стол папку и оглядывая комнату, заявил сыщик.
   - В данный момент здесь только две мои дочери и я. Дочери мои спят. Вы позволили себе явиться чуть свет, собственной персоной и без понятых. Я буду жаловаться! - возмутилась Марина.
   - Это ваше право. Я имею экстренное задание. Мне известно, что у вас скрывается прибывший вчера железнодорожник, имеющий при себе секретные материалы!
   - Повторяю: здесь только две мои дочери. Я не знаю, какие вы имеете сведения о прибывшем железнодорожнике, мне, по крайней мере, ничего об этом не известно!
   - Хорошо. Мы сейчас это выясним. Попросите...
   - Что случилось, мама? - выходя из своей комнаты, спросила Мышка.
   Из двери Динки вдруг с грозным рычаньем выскочил Нерон.
   - Уберите собаку! Сейчас же уберите собаку! - загораживаясь стулом, закричал сыщик.
   - Нерон! На место! - крикнула, появляясь на пороге, Динка. - На место, живо!
   - Выгоните его во двор! - завизжал сыщик.
   - Но, господин жандарм, он сожрет там пристава! - невозмутимо ответила Динка, держа собаку за ошейник.
   - Ну так привяжите его! - все еще размахивая перед собой стулом, кричал перепуганный сыщик. - Ни шагу дальше террасы! - заорал он, видя, что Динка собирается выйти.
   - Прошу вас вести себя прилично. Вы, кажется, полагаете, что моя младшая дочь и есть тот переодетый железнодорожник, которого вы собираетесь задержать в моем доме! - язвительно сказала Марина.
   - Я не обязан высказывать вам свои предположения, госпожа Арсеньева! Но ваша младшая дочь сейчас пояснит вам... Пожалуйте сюда, барышня! Будьте любезны сказать мне, о чем вы беседовали на перроне с приезжим железнодорожником?
   - Ты беседовала с железнодорожником? - удивленно спросила Марина, обращаясь к дочери.
   Динка пожала плечами.
   - Я даже не заметила, железнодорожник он или нет... Просто какой-то человек спросил у меня, где Рубижовка.
   - Так, так... А что вы делали потом? Что вы делали, когда мы с Петровым направились по следу этого железнодорожника? Отвечайте, барышня! - постукивая пальцами по столу и пытливо глядя на Динку, строго допрашивал сыщик.
   - Что я делала потом? - Динка посмотрела на него широко раскрытыми глазами и вдруг, словно что-то вспомнив, весело расхохоталась: - Да я же с вами была! Ну конечно, с вами! Неужели вы не помните? Я еще приняла вас за своего дядю!
   - Позвольте, позвольте, барышня! Не считайте нас дурачками! Вы действительно кричали: "Дядечка! Здравствуйте, дядечка!" Но с какой целью это было сделано?
   - Но я же вам сказала, что я обозналась... Потому что мы ждем в гости дядю.
   - Мы действительно ждем моего брата, - вмешалась Марина. - Но я не понимаю, Дина, как могла ты так ошибиться? Что же общего у этого господина с твоим дядей? - раздраженно сказала она, обращаясь к дочери. - Твой дядя никогда не служил в полиции...
   - Но, мамочка, ты говорила, что дядя всегда носит с собой плед, а этот господин жандарм так замаскировался под нашего дядю, что тоже нес плед... оправдываясь, сказала Динка.
   - Ну, если вы были с пледом, тогда понятно, что моя дочь могла ошибиться, - спокойно заметила Марина. - Да еще в толпе, возможно... Но к чему весь этот допрос? Если вы предполагаете, что этот приезжий прячется в моем доме, то ищите и увольте нас от лишних разговоров, - выпрямившись и глядя на сыщика сверху вниз, величественно бросила Марина.
   На террасе снова залаял Нерон, и в дверь боком протиснулся Петров.
   - Очень злая собачка у вас, очень вредная собачка, я извиняюсь, залепетал он, заискивающе глядя на Марину и кладя на кончик стола перед сыщиком окурок козьей ножки, скрученной из газетной бумаги.
   - Все осмотрено, ваше благородие. В сарае нет лошадки и нет брички. Я ихний выезд и ихнюю лошадку хорошо знаю, так вот, извольте видеть, на месте их не оказалось. А на чердаке обнаружен сей окурок, именуемый козьей ножкой, подобострастно пояснил он, касаясь плеча сыщика своей толстой, лоснящейся физиономией. - Я так думаю, ваше благородие, что в семействе госпожи Арсеньевой козьи ножки, тем более с махоркой, курить некому. - Он наклонился еще ниже и, многозначительно подняв бровь, добавил: - Так что, может быть, солдат...
   - А! Солдат! - вдруг закричала Динка. - Наконец-то вы надумались искать его! Ты же ничего не знаешь, мамочка, а здесь просто исчезают люди, а потом их находят убитыми! Сначала Якова-музыканта, потом студента в ирпенском лесу, а теперь пропал солдат! А полиция даже не почешется, бегает за каким-то железнодорожником и ничего не видит перед своим носом!
   - Дина, Дина! Веди себя прилично! Какое нам дело до этого солдата? - резко прикрикнула на дочь Марина.
   Петров с раскрытым ртом уставился на обеих. Сыщик хлопнул ладонью по раскрытой папке.
   - Вы мне мешаете, барышня! Петров, займитесь обыском! Обойти все комнаты и осмотреть все самым тщательным образом! Разрешите продолжать допрос.
   Сыщик обернулся к безмолвной, словно застывшей в брезгливом созерцании Мышке:
   - Ваше имя-отчество, барышня?
   - Анжелика Александровна Арсеньева, - спокойно, безжизненным голосом ответила Мышка, глядя куда-то мимо головы сыщика. Ей было противно все: и шмыгающая по комнатам фигура Петрова, и рассевшийся на стуле сыщик. Тошнотная муть подступала к горлу, но лицо Мышки выражало только глубокое равнодушие и брезгливость.
   - Что вы скажете относительно прибывшего к вам вчера железнодорожника? спросил сыщик.
   - Я его не видела, - сказала Мышка.
   - Вы были дома и не видели?
   - Да, я была дома и не видела!
   - Так, так... А что вы скажете насчет родственника, которого вы ждали?
   - Ничего. Мы ждали и ждем, - безразлично ответила Мышка.
   - Очень хорошо. Тут ваша сестрица говорила, так сказать, о пропаже солдата. Вы что-нибудь слышали об этом?
   - Нет. Я работаю в госпитале и отдаю все свое внимание раненым солдатам, так что мне некогда интересоваться историей с пропавшим солдатом. Это дело полиции, - так же безразлично ответила Мышка.
   - Похвально, похвально. А скажите, пожалуйста, что, Ефим Бессмертный, ваш сосед, часто возит вас на станцию?
   - Почти всегда. Отвозит и встречает, - кратко ответила Мышка.
   - Очень хорошо. Но сегодня вы дома. Так скажите, пожалуйста, кого же повез сегодня Ефим? Прибавим к этому: так рано и в такую погоду.
   - Здравствуйте! - насмешливо сказала Динка. - Вы застали нас еще спящими, а теперь спрашиваете, кого повез Ефим? Ну кого он повез, если мы все дома!
   - Я думаю, что мама послала Ефима встречать первый утренний поезд! сказала Мышка. - А может, что-нибудь купить...
   - Госпожа Арсеньева! Я прошу вас совершенно определенно ответить на мой вопрос: куда и зачем вы послали Ефима Бессмертного на вашей бричке, учитывая ранний час и погоду?
   Чуткое ухо Динки уже давно уловило знакомый скрип колес, но она выждала момент, когда бричка приблизилась к крыльцу, и с криком: "Да вот он сам!" мгновенно выскочили на террасу.
   - Ефим! Вы встречали утренний поезд?
   Петров схватил ее под локоть и втащил в комнату. Сыщик стукнул кулаком по столу.
   - Я просил никого не выходить из помещения! - заорал он. - Я в последний раз предупреждаю вас, госпожа Арсеньева, что ваша младшая дочь ведет себя непозволительно и дерзко! Примите меры!
   - А я попрошу вас сократить ваши вопросы, они лишены всякого смысла. И если вы пришли делать обыск, то делайте ваше дело и оставьте нас в покое! решительно сказала Марина.
   Ефим, стуча сапогами и отряхиваясь, на глазах Петрова вытащил из брички мешок с мукой и понес его в комнату.
   - Здрасте, - сказал он, снимая шапку и сбрасывая мешок у двери. - Вот только муки достал. И коло поезда был...
   Марина быстро обернулась к нему, но сыщик резко предупредил:
   - Никаких вопросов. Вопросы буду задавать я!
   - А мени все единственно, - сказал Ефим, останавливаясь у двери и скручивая козью ножку.
   - Вы Ефим Бессмертный? - спросил сыщик.
   - Он самый. Дозвольте закурить? - спросил Ефим, зажигая спичку.
   Сыщик кивнул головой.
   - Скажите, пожалуйста, Ефим, куда вас посылали в такую погоду?
   - Да вот же по ихнего дядю... - припоминая слова выскочившей навстречу Динки, сказал Ефим. - Но погода действительно скаженна... Я ж казав: кто там поиде в таку грозу? Ни, поезжай да поезжай по нашего дядю.
   - Послушайте! - подскочил сыщик. - Оставьте в покое этого "дядю"! Я спрашиваю: куда вы ездили?
   - Это наконец возмутительно! - вмешалась Марина. - Он же совершенно точно сказал вам, что он ездил к поезду встречать моего брата, да еще я просила его что-нибудь купить! Так чего же вы хотите от человека?
   Ефим развел руками.
   - А что я зараз куплю? На базаре одна баба и та в город с мукой тащилась, так я только муки и купил! И вот сдача с ваших денег, пожалуйста! - как ни в чем не бывало пояснил Ефим, вытаскивая из кармана пригоршню монет и выкладывая их на стол.
   Сыщик, теряя терпенье, захлопнул папку.
   - Мы еще поговорим с вами, Бессмертный, без свидетелей! - пригрозил он.
   - Это можно, - затягиваясь дымом, согласился Ефим.
   На террасе прошлепали босые ноги, и Марьяна в подоткнутой юбке с кринкой молока в руках остановилась на пороге.
   - Здравствуйте, - смущенно поздоровалась она, ставя на стол кринку с молоком. - А я бачу, гость приехал, ну, думаю, треба гостям молочка тепленького отнести!..
   - Кто такая? - отрывисто спросил сыщик. - Откуда молоко? Где живешь?
   - Да не лякайтесь вы, то моя жинка, зовут Марьяной, а хвамилия у нас с нею, известно, одинаковая! - усмехнулся Ефим.
   - Ну что ж! Это очень хорошо. А скажи-ка, Марьяна, давно в твоей хате проживает солдат Ничипор? - прищурившись, спросил сыщик.
   - Как это проживает? - поднял брови Ефим.
   - Я спрашиваю не вас, а вашу жинку. Отвечайте, Марьяна! - прикрикнул сыщик.
   Марьяна в замешательстве глядела на мужа.
   - Это за якого ж солдата речь, Ефим? - нерешительно спросила она.
   - А вот за того, что пропал. Ну конечно, они как полиция разыскивают человека, ну, значит, и спрашивают, не бачил ли его кто.
   - Я спрашиваю: сколько времени этот солдат жил в вашей хате и где он сейчас?
   Марьяна махнула рукой.
   - Я за это дело ничего не знаю. В нашей хате он не был, и зараз его немае!
   - Петров! - крикнул сыщик. - Останьтесь здесь! А ну-ка, Ефим, пройдем в вашу хату! Нет-нет, Марьяна нам не нужна, пусть посидит здесь!
   - Ну, а я ж не хозяйка, может, вы захочете того солдата в курятнике искать, потому как там гнезда, где куры несутся, и опять же квочки с цыплятами. Нет уж, нехай и жинка идет! Вона сама свое хозяйство знает!
   - Ну хорошо, хорошо! Пусть идет! Может, вдвоем вы будете сговорчивей!
   - А конечно, что сговорчивей! Ведь так и в евангелии говорится, что муж и жена - одна сатана! - бубнил Ефим.
   - В евангелии этого нет. И вы будьте поосторожней, Ефим Бессмертный: за решетку попасть мужику легко, а выбраться оттуда трудно, - запугивал сыщик, идя по аллее рядом с Ефимом и Марьяной.
   Обыск продолжался часа три. Сыщик и Петров перерыли на хуторе все вещи, перелистали все книги. Сыщик придрался к старенькому глобусу, на котором всю обширную площадь, занимаемую Россией, Динка обвела красным карандашом.
   - Зачем вы это сделали? - спросил сыщик.
   - Из патриотических чувств, - ответила Динка.
   Пришлось уехать ни с чем.
   Проводив неожиданных "гостей", Арсеньевы молча сидели за столом в разгромленной комнате, среди сваленных на пол вещей и книг. Оживленная тем, что все кончилось благополучно, Марьяна, разливая по чашкам молоко, без умолку рассказывала, как сыщик лазил в ее скрыню и на сеновал искать солдата.
   - А Ефим ще подначивал его: ищите, каже, ищите, бо пропал человек, як сгинул! Ой, смех!..
   Но смеха не было, Арсеньевы сидели перед налитыми доверху чашками, не прикасаясь к еде. Ефим понимал их тяжелое состояние.
   - А ну приберись маленько, Марьяна, - шепнул он жене и начал рассказывать, как боялся везти в лес солдата и приезжего железнодорожника и какие чудеса увидел он в старой корчме. Рассказывая, он то и дело повторял: - Достойные хлопцы, нема чего сказать! А этот черный - так что-то особенное! Я спрашиваю: "Как же зовут, тебя, хлопче? То ты прозываешься Цыган, то Жук, га?" А он так усмехнулся, да и каже: "Я - Жук, я теперь Жук!"
   На этих словах Динка подняла голову и улыбнулась, а Марина недовольно сказала:
   - Надо узнать его настоящее имя, зачем давать человеку какие-то клички!
   Мышка молчала. Худенькое личико ее заострилось, с губ не сходило брезгливое выражение. Неожиданно во время рассказа Ефима она уронила голову на стол и разрыдалась.
   - Я не могу тут жить, мама! Они опоганили наш хутор! Все, все здесь опоганили! Уедем в город, мама! - по-детски всхлипывая, повторяла она.
   - Хорошо, Мышка! Мы уедем, уедем, успокойся! Надо только подумать, как переправить в город приезжего товарища и солдата, - утешала ее мать.
   - А чего там думать! У них место хорошее, пускай день-два посидят, а там я их через Пущу-Водицу отвезу в город! Вот и все дела! А плакать, Анджилка, из-за кажного поганого человека тоже нельзя, голубка моя! Мало ли их на свете? А ты так понимай: поганых двое, а хороших втрое! Вот тебе и вся арифметика! уговаривал Ефим, как всегда путая имя Мышки и называя ее то Анджилкой, то Анжелинкой.
   Прощаясь, он строго посмотрел на свою Марьяну и поднял вверх корявый палец:
   - А ты, жинка моя Марьяна, помни: где что увидела, услышала у нас в доме або я говорил - молчи! Завсегда и везде молчи, як в рот воды набрала! И что я про корчму рассказывал, и какой красавчик Иоська, и кто в лесу на скрипке играет - молчи!
   - Та чи я сумасшедшая? - всплеснула руками Марьяна. - Або я лютый ворог самой себе?
   - Ну вот и молчи. Пойдем, надо людям отдых дать.
   Когда они ушли, Марина открыла все окна. Освеженная дождем зелень грелась на ярком утреннем солнце, издавая свежий запах влажной травы и листьев. Земля отдыхала, жадно впитывая обильно пролившиеся капли дождя.
   - Динка! - сказала Марина, глубоко вдыхая душистый воздух. - Сбегай за коробкой! А ты, Мышка, надень галоши и нарви в ореховой аллее каких-нибудь цветов!
   Отослав девочек, Марина принялась за уборку.
   Брезгливо вытирая стул, на котором сидел сыщик, она думала о том, что с этого дня неприкосновенность хутора нарушена, и как только приедет Леня, надо немедленно переезжать в город...
   Когда девочки вернулись, в комнатах уже было чисто и ничто не напоминало о посещении полиции.
   - Ах, какие свежие цветы! Смотрите, в чашечках еще дрожат капли! - сказала Марина, принимая от Мышки букет желтых болотных ирисов и по-осеннему блеклых васильков.
   Глава пятьдесят пятая
   ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЛЕТА...
   Через два дня Ефим отвез в город приезжего железнодорожника и солдата.
   Перед их отъездом Марина долго думала, где устроить Ничипора Ивановича. Везти его на свою городскую квартиру было опасно, и она решила временно устроить его на явочной квартире вместе с железнодорожником, но Жук решительно запротестовал:
   - Солдат теперь наш, он будет жить с нами. Кое в чем поможет нашей старухе, будет шить сапоги, хозяйство у нас общее, прокормимся!
   Солдат ничего не имел против этого решения, и Ефиму пришлось отвозить его на квартиру Жука.
   - Там у них все так прилично, куда там! - рассказывал дома Ефим. - Две комнатки с кухонькой, живут без квартирантов, чисто живут. Старуха ихняя, мать Конрада, видно, соскучилась за лето по своим хлопцам, все об Иоське спрашивала, чего долго не привозят. Ну и меня, конечным делом, накормила, напоила, Ничипору тоже обрадовалась. "Живите, говорит, живите! Мне сынок плохого человека не пришлет". Это она Жука, значит, сынком называет, а Иоську внучком. Да, сдружились наши хлопцы с солдатом. Иоська так от него ни на шаг не отходит, а как узнал, что солдат может сапожничать, так и совсем прилип. "Я, говорит, дядя Ничипор, помогать тебе буду, я папе помогал". Ну и, конечно, вцепился, чтобы столик отцовский взяли. Низенький такой столик, негодящий, весь ножом изрезанный. - Ефим развел руками и мягко улыбнулся: - Ничего не сделаешь, отцовская память. Перевез я и этот столик...
   - А портрет Катри? - быстро спросила Динка.
   - Ну, это в первую очередь. Сам Жук в бричку принес. И на городской квартире повесили, над этим сапожным столиком. Солдат хлопотал. Он, бедняга, видно, тоже семью почувствовал... И вот, скажем, железнодорожник. Образованный человек, прямо можно определить, не чета Ничипору Ивановичу, и уважали его ребята, и со всеми он за руку попрощался, а вот поди ж ты, к солдату больше привыкли...
   - Ну что ж! Ничипор многое может им дать, он человек понимающий. Значит, все устроилось к лучшему! - сказала Марина.
   Мышка подняла на нее умоляющие глаза.
   - Значит, теперь мы можем уехать отсюда, мама? - нетерпеливо спросила она.
   - Да, я думаю, тоже надо переезжать! - согласилась Марина.
   Но Динка вдруг запротестовала:
   - Нет, нет! Я никуда не поеду, мама! Я останусь здесь до приезда Лени! Вы уезжайте, а я останусь!
   Сестры поссорились.
   - Ты прекрасно знаешь, что одну тебя никто не оставит! Ты просто делаешь мне назло! Видишь, что я ни на что не могу смотреть без отвращения, и упрямишься! - со слезами говорила Мышка.
   - Подумаешь, два каких-то сморчка полицейских! Да чтобы из-за них возненавидеть весь наш хутор, сад! Ты просто нервная барышня! - кричала Динка.
   - Оставь ее, - тихо сказала Мышке Марина. - Скоро приедет Леня, при нем она не будет упрямиться. Оставь сейчас!
   Мышка затосковала. Приезжая из госпиталя, она отказывалась даже рвать цветы для комнаты Алины.
   - Я чувствую себя оплеванной, мама! Это такое унижение, когда чужие люди роются в твоих любимых вещах, в твоей постели... Я здесь перестала чувствовать себя человеком!
   - Ну оставайся ночевать на городской квартире, - предлагала ей мать.
   - Нет, я не брошу тебя и Динку. Об этом не может быть и речи! Уедем вместе!
   После госпиталя Мышка забегала на городскую квартиру. От Васи давно не было писем. Однажды пришли сразу два письма от Почтового Голубя. Он описывал страшные картины боя, разрушения и смерти...
   "Я не боюсь умереть, я солдат и должен быть готов ко всему, но если бы моя воля, я никогда не родился бы, я не убийца, но руки мои в крови..." Каждое письмо кончалось горячей мольбой прислать ему одно слово, хоть одно слово, с которым ему будет легче жить и умирать. Адреса в обоих письмах снова не было. Вместо адреса, как прежде, было нарисовано сердце, пронзенное стрелой и истекающее кровью.
   - Ну что с ним делать, мама? Куда я напишу? Господи! Вот еще мученье! Ведь убьют его, а я буду мучиться всю жизнь!
   - Несчастный Голубь! - бушевала Динка. - Ну что он за дурачок? Я просто делаюсь больной от его писем!
   Она хватала листок и, надписав на конверте крупными буквами: ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ, МИШЕ ЖНРОНКИНУ, опускала письмо в ящик. Письма Почтового Голубя расстраивали всех. Марина, держа их в руках, рассматривала с лупой штемпель.
   - Попробуй писать по всем направлениям, где сейчас особенно упорные бои, безнадежно говорила она Динке.