Самолёт вырулил со взлётной полосы, шелестя резиной шасси по мокрому осеннему покрытию аэродрома, и замер неподалёку от терминала.
   И только когда Сти спускалась по трапу, она почувствовала неуютное покалывание в районе левой ягодицы.

КАДР ПЯТЫЙ
Бодряки и молоток

   — Стоят?
   — Стоят.
   Прошла минута. Лишь масляный обогреватель своим пощёлкиванием нарушал тишину в кабинете Мелкумовой.
   — Стоят? — вновь удручённо поинтересовался Феченко, выкладывая на столике замысловатую каббалистическую фигуру из сигарет.
   — Стоят, — констатировал Шуров, глянув в окно. — По ноздри уже снегом занесло, а они все плакатиками машут.
   — Ну и чудесно. — Двухметровый бородач вдруг шарахнул пепельницей по подлокотнику. — Я скоро сдохну без мяса.
   — Оль, принеси ему соевых консервов каких-нибудь, что ли! — нервно покусывая губы, бросила Вика. — Он меня с ума сведёт быстрее любого пикета.
   — У меня от сои мигрень, — плаксиво заявил Феченко, аккуратно останавливая в дверях Ольгу Панкратову, собравшуюся выполнить просьбу главреда. — Мне мясо нужно.
   — Шурова съешь.
   — Он костлявый… И брыкаться будет.
   Куцый день подходил к концу. Крошечное зимнее солнышко бросало последние лучики сквозь двойные стекла, готовясь слинять за горизонт. Шпиль гостиницы «Украина» поигрывал оранжевыми бликами далеко внизу, временами закрываемый густыми, зловеще подсвеченными клубами дыма — наверное, бодряки опять устроили пожарище на площади Европы. Что на этот раз, интересно, спалили? Огромный муляж С-визора из папье-маше?..
   Рысцов вздохнул и плотнее укутался в дублёнку. Отопление в здании отключили ещё несколько дней назад, и помещения мигом промёрзли; хорошо хоть электричество не стали отрубать. Правительству — по фигу. Конечно, у них своих дел хватает…
   Движение так называемых бодряков — борцов за бодрость — возникло через неделю после того, как СМИ официально объявили о существовании сшизов. Эти полоумные отчего-то возомнили, что во всех грехах С-пространства виноваты люди, которые годами потешали их, выдумывая небывалые развлечения, программы, шоу и передачи. Уроды. Сначала пугливые были, по углам жались, всякую гадость на стенках домов рисовали и псевдоофициальные писульки в разные инстанции рассылали. А теперь, спустя полтора месяца, освоились и оборзели вконец: вот уже в течение двух суток пикетируют здания всех С-каналов, не позволяя сотрудникам ни войти, ни выйти. И главное, ментам — до лампочки. Им сверху была дана команда сохранять нейтралитет, видите ли. А то, что здесь человецы с голоду сдохнуть могут — это проблемы самих человецев. Хорошо, что вчера на работу заявились только самые настырные и живучие…
   Трель мобильника заставила вздрогнуть всех. Валера поднёс телефон к уху:
   — Да.
   — Хрен на, — весело гаркнула трубка голосом Андрона. — Как дела у смелых панфиловцев?
   — Чего тебе? — зло спросил Рысцов.
   — Да вот думаю, может, вам пару ящиков тушёнки сбросить в качестве гуманитарки?
   — Отвали, скотина.
   — Бравируешь?.. — Петровский сыто посопел. — Ладно, хорош горделиво пузо выпячивать. Там женщины с беременными детьми есть?
   Валера покосился на жалобно теребящего бороду Феченко. Хмыкнул:
   — Ну да, Есть… одно такое.
   — Эвакуировать будем?
   — Слушай, Андрон, чего тебе надо?
   — Сколько кроме тебя там… панфиловцев?
   — Четверо.
   — Через полчаса поднимайтесь на крышу, я вертолёт пришлю. Надеюсь, там паратруперы ваших бодряков ещё не высадились?
   — Ты серьёзно?
   — Собирайте свои манатки…
 
* * *
   Довольно бубня что-то про натуральные белки, Феченко выбрался на засыпанную снегом площадку и поправил вязаную шапку.
   — Ну и где твоя служба коно… тьфу!.. киноспасения? — поинтересовался Шуров, осторожно подходя к ограждению и заглядывая вниз.
   — Ух ты! Артемий! Почему всего один вопрос? Ты заболел, что ли? — удивилась Вика.
   — Замёрз, — сердито отрезал худощавый пиарщик.
   — Знаете что, коллеги, — неожиданно подала голос Оля. — А давайте плюнем на голову этим бодрякам!
   Феченко, не раздумывая, хрюкнул носом, собирая солидную харчу, и выстрелил далеко за парапет. После чего ещё сильнее надвинул шапку на уши.
   Вика сначала строго фыркнула, а через мгновение громко рассмеялась.
   — Ну и леший с ними… — стуча зубами, крикнула она. — Правильно, Ольга! Вот ваши сновидения! Ловите!
   Мелкумова засеменила к краю здания и неумело сплюнула, обрызгав Шурова. Тот, в свою очередь, тоже заржал и обнял за плечи Панкратову.
   — Давай, идейная вдохновительница расправы над идиотами, — торжественно провозгласил он. — Харкнем залпом!
   Ольга радостно забулькала слюной, и они вместе с Артёмом плюнули вдаль. Капельки, подсвеченные закатным солнцем, красненькими искорками унеслись прочь.
   — Ясно. — Рысцов ошалело смотрел на коллективное безумие сподвижников. — Вы совсем сбрендили…
   Шуров уже делал попытки слепить снежок из рыхлого снега, когда издали донёсся стрекот вертолёта.
   Как потерявшиеся полярники, все принялись прыгать и размахивать руками при виде приближающегося геликоптера. Машина описала круг над небоскрёбом и, зависнув на несколько секунд, плавно опустилась, подняв с крыши настоящее ледяное торнадо. Пятеро задубевших на двадцатиградусном морозе людей буквально засыпались в протопленный салон, отфыркиваясь и растирая носы.
   Пилот оглянулся и, удостоверившись, что дверь задраена, поднял брюхатую железную стрекозу в воздух.
 
* * *
   — Актёра нужно держать одной рукой за сердце, а другой за яйца, — прогремел Андрон Петровский, подвигав кожей на голове, отчего голубая шляпа ковбойского фасона заёрзала в такт словам.
   — Я и старался… — вяло отмахнулся низкорослый режиссёр Митрий Митин, поправив очки.
   — Посмотри на Копельникова! — не унимался белозубый «папа». — Что его в жизни беспокоит? Миокард и гениталии. А почему? Думаешь, из-за предынфарктного состояния или какого-нибудь простатита? Хрен на руль! Все благодаря тому, что я обеими руками крепко ухватил Роденьку за нужные места!
   — Не виноват я, что Палин не согласился! — взвился Митин. — Два с четвертью миллиона ему, зажравшемуся кобелю, предлагали…
   — Значит, надо было три с четвертью сулить!
   — Ага. Тогда б ты первый меня на операторском кране вздёрнул?
   — Тоже верно. — Андрон выгнул правую бровь. — Но ты ищи, ищи. Изобретай методы какие-нибудь новые… Привыкли, дармоеды, шлюшонок халявных драть…
   — Да я женат, опомнись! — попытался возразить очкастый режиссёр.
   Петровский медленно повернулся к нему, навис, как Годзилла над васильком, и, бешено выпучив глаза, по слогам проорал на весь павильон:
   — Вер-ни Па-ли-на, муд-ло!
   Митина отнесло к горстке техников из его съёмочной группы. Он достал салфеточку, затравленно протёр линзы и обернулся. Взвизгнул, срывая злость:
   — Чего уставились?! Идите аппаратуру в фуры грузите, болваны! Сейчас поедем панораму зимнего Подмосковья делать!
   — Мы же сегодня собирались в студии работать… — робко напомнил один из них.
   — Сегодня мы будем снимать Подмосковье, — утробным голосом прорычал Митин. — Ночное, неуютное, студёное Подмосковье.
   Техники угрюмо потянулись в соседнее помещение готовиться к выезду. Митрий Тимурович всегда был невыносим после втыка от «папы». Но суммы гонораров лечили любые психологические травмы служебного персонала.
   — Ого, стойкие оловянные панфиловцы пожаловали! Как самочувствие? — заревел Андрон, пожимая руку появившемуся в дверях Рысцову. — Проходите, проходите! Да тут и дамы!
   — Чего это ты разлюбезничался? — подозрительно спросил Валера, оглядывая безупречные зубы гения freak-режиссуры.
   — Друзьям же принято помогать! — ответил Петровский, умудряясь при этом подхватить шубы Вики и Оли одновременно. — Польщён визитом, проходите вон по тому коридорчику в мою каморку. Закусим, коньячком погреемся. Меня зовут Андрон!
   — Ольга, — чуть смущённо улыбнулась Панкратова. — Я много о вас слышала.
   — Ерунда, — барственно отмахнулся «папа». — В основном бравада. А вы, надо полагать, Виктория?
   — Можно просто Вика, — сказала Мелкумова, позволяя ему поцеловать ручку.
   Рысцов представил Андрону остальных, и все скопом двинулись в хозяйский кабинет. Шуров с интересом оглядывал творческий беспорядок кулуаров киномира, а Феченко старательно распутывал намокшую шевелюру.
   — А вы упорные, друзья мои. Я бы даже сказал принципиальные, — сообщил Петровский, распахивая дверь в свои владения. — Прямо борцы за идею… Располагайтесь, места всем хватит! Бар там, возле телевизора. Я сейчас закажу что-нибудь пожевать. Никто не против?
   — Нет-нет, — быстро вставил Феченко. — Будьте любезны мясца…
   — О, никаких проблем. Баранинки? Или свининки? А может, рыбку погрызём?
   — Баранинки бы… — еле слышно буркнул бородатый замредактора по культуре. — Со свининкой.
   Рысцов отвёл Петровского чуть в сторону и, растерянно потрогав старый шрам над левым ухом, поинтересовался:
   — Андрюш, я что-то никак не просеку, где подвох?
   — Какой подвох, дружище? — практически натурально возмутился гений freak-режиссуры.
   — Этого я и не могу пока понять…
   Андрон с хрустом потянулся, перекатив мышцы под свитером, и похлопал Валеру по спине:
   — Давай-ка сейчас сядем, пригубим стаканчик-другой «Бифитера» и все обсудим.
   — У нас канал в тартарары летит! — поворачиваясь к нему лицом, выпалил Рысцов. — Из помещения выживают в прямом смысле слова, эфир перекрыли, финансы утекают тугим ручьём! Вдобавок ещё эти бодряки озверели вконец!.. А ты — «Бифитер» жрать!
   — Валера, — не переставая улыбаться, сказал Петровский, — именно об этом я и хотел с вами поговорить. Не сочти меня бессердечной тварью, но я ждал. Ждал, пока останутся самые твердолобые из вас. В данном случае, кстати, это, комплимент. Иди садись, я сейчас жратвы закажу, а то ваш обрусевший Джеймс Хетфилд загнётся.
 
* * *
   — …Но это же незаконно, — хмуро сказала Мелкумова, покручивая тонюсенькую сигаретку в пальцах. — Нас буквально через пару дней вычислят.
   — Вика, ей-богу, мне иногда кажется, что ваш с виду прогрессивный С-канал живёт по меркам коммунизма, — решительно выставив вперёд гигантские ладони, провозгласил Андрон. — Я занимаюсь киноиндустрией не первый год. Знаете, что такое закон? Бравада. Чистой воды. Хлыст, которым стегают по гузну немощных, чтобы быдлу спокойнее жилось. Посмотрите вокруг. Где он — этот dura lex sed lex? Чуть паранойя с пресловутыми сшизами показала свой носик из-под воды, как все власть имущие скуксились и стали забрасывать дерьмом вас — дарящих им бескрайний мир С-пространства.
   Рысцов сидел чернее тучи. Ополовиненный стакан с джином стоял перед ним, маяча границей между дерзкой явью и мягким опьянением сна. То, что предложил Петровский, было безумством. С другой стороны, произошедшие в последнее время с ним самим события тоже граничили с умопомешательством. Он терялся. Он путал жизни, размеченные зелёным огоньком С-визора. Он никому не мог об этом рассказать.
   Он… боялся стать изгоем.
   — Реально ли это? Хватит ли сил? Что мы можем сделать впятером? — как обычно, выдал три вопроса Шуров, глядя захмелевшим взором на Андрона.
   — Во-первых, вшестером, — поправил Петровский. — А во-вторых, за шестым, то есть за мной, стоит такая мощь, которой ты никогда не видел. Порядок её исчисления восходит к девяти нулям. В евро. Хватит, чтобы не только построить студию, но и обклеить её стены крупными банкнотами.
   — Называя такие цифры, посвящая нас в ход собственных дел… вы не боитесь, что эта информация уйдёт на сторону? — негромко поинтересовался Феченко.
   Все повернулись к бородатому исполину. Такого пощечного вопроса от него никто не ожидал. Но Андрон уже спустя секунду понимающе закивал голубой шляпой. И вкрадчиво произнёс:
   — Я, Дима, не боюсь ничего и никого… Кроме сшизов.
   От его тихого голоса по спине Валеры чиркнул стекловидный жгутик озноба.
   — И сколько же, по вашим данным, сейчас этих… ненормальных разгуливает? — не унимался Феченко.
   — Трудно сказать, сведения противоречивы, — развёл руками Петровский. — По официальным сводкам, в России задержаны семь человек. Да это вы и сами, уверен, знаете. Вон Копельников мой под подписку о невыезде и невыходе в С-пространство отпущен, к примеру. А вообще в мире, полагаю, около 90 человек, у нас в стране — 15—20. Плюс нельзя отбрасывать процент латентных сшизов.
   — А какова будет концепция канала, который вы хотите помочь нам организовать, целевая аудитория? — встряла наконец в разговор Ольга Панкратова, поправив маленькие очки в золотой оправе.
   — Это уже ваша забота, дорогие мои. Вы — профессионалы в этой области.
   Мелкумова встала. Глядя в стол, резюмировала:
   — Надеюсь, что выражу общее мнение. Уважаемый Андрон, мы в общих чертах уяснили суть данного предложения. Сколько времени вы можете дать на размышление?
   Гений freak-режиссуры тоже поднялся, становясь почти на две головы выше Вики:
   — Давайте договоримся следующим образом. Вы все занимаетесь своими делами, обдумываете мой вариант. А послезавтра в восемь утра те из вас, кто решит сотрудничать, пусть приходят ко мне на студию. Сюда. Соберите личные вещи, только самое необходимое, остальное — моя забота. Родственникам и друзьям скажите, что уезжаете в длительную командировку куда-нибудь… ну я не знаю… в Танзанию, что будете им периодически позванивать. А те, кто не захочет принимать участия в нашем проекте, живите спокойно, как раньше. Надеюсь, однако, что ни одно слово, произнесённое в этом кабинете сегодня вечером, не покинет его пределов. Таким образом, выбор за вами. Условия приемлемы?
   Все согласно кивнули, а Феченко буркнул себе в бороду: «Вполне».
   — Вот и отлично, друзья мои! — провозгласил Андрон, щёлкая по своей голубой шляпе. — Кстати, если вдруг у кого-то возникнет желание остаться у меня в гостях — милости прошу!
 
* * *
   Ольга уехала к Вике, пригласившей её переночевать. Феченко, Шуров и Рысцов сели в машину, предложенную Петровским, и попросили водителя отвезти их в «Хард-рок кафе» на Арбате, но на полпути замредактора по культуре передумал и вышел возле «Курской», сославшись на усталость и почечные колики.
   Через несколько минут, поблагодарив шофёра, Артём с Валерой выбрались на занесённую бураном площадь перед МИДом и неторопливо двинулись в сторону Арбата, кутаясь в дублёнки.
   Молчали. Размышляли каждый о своём…
   С начала этой, черт бы её побрал, кутерьмы вокруг С-видения прошло чуть больше двух месяцев, а все вокруг уже успело перевернуться с ног на голову. Америка со своими вечными псевдомиротворческими инстинктами и длинным звёздно-полосатым носом пыталась навести порядок в С-пространстве, вербуя арестованных за незаконное вмешательство в сценарии сшизов и заставляя их работать на себя, Европа и Китай тоже не щёлкали клювом: закрыли доступ в свои С-секторы всем иностранным реципиентам. А вот непредсказуемая Швейцария, наоборот, принялась инвестировать бешеные суммы в раскрутку собственных горнолыжных курортов. В снах, естественно.
   Ну а в России, по старой доброй традиции, в считанные недели наступило нечто, напоминающее анархию. Нет, конечно, президент не распускал Думу, правительство в очередном порядке выдумывало все новые законопроекты, силовые структуры и спецслужбы работали в усиленном режиме, но что можно было поделать с растущим количеством бодряков? Они не устраивали бесчинств, не занимались членовредительством или вандализмом… Так, сожгут какой-нибудь символ С-видения или бутафорское чучело Морфея четвертуют где-нибудь прилюдно. В государственных масштабах — ерунда. Но количество каналов, транслирующих С-формат, снизилось практически на порядок, а вот число людей, готовых платить бабки за их просмотр, как ни странно, возросло. Наступало состояние «холодной войны», где власть мудро отошла приставными шагами в сторонку, бочком так, бочком, и приняла чётко нейтральную позицию. Силы же народа тихонечко, но неукротимо сосредотачивались в двух лагерях: сторонников прогресса С-пространства и бодряков. Первые утверждали, что возникновение феномена сшизов — это лишь очередной виток развития перспективной отрасли индустрии развлечений, после которой С-видение выйдет на новую ступень и потащит за собой все человечество. Вторые упорно предсказывали изысканную версию конца света. Противостояние этих радикальных групп в основном не доходило до открытых столкновений, ограничиваясь взаимными плевками и угрозами, и потому с каждым днём становилось все опаснее.
   Меж тем виновники всего сыр-бора — сшизы — вообще оказались в подвешенном состоянии. С одной стороны, официально они были вне закона, то есть людям, обнаружившим у себя какие-либо отклонения, предписывалось добровольно обратиться в СКС — Службу Контроля Сна при ФСБ РФ. Там они должны были встать на учёт, пройти специальное тестирование, по результатам которого им присваивалась категория заболевания синдромом Макушика — от первой, самой сильной, которая пока ни разу не была зарегистрирована, до десятой, обладатели коей едва могли отступить от сценарных рамок и то после пробуждения выглядели так, словно всю ночь таскали на горбу бульдозер. После чего волонтёры, по задумке, подписывали соглашение, в соответствии с которым принимали на себя обязательства не пользоваться услугами С-видения. Понятно, что таких идиотов, за мизерным исключением, не было. С другой стороны, наказание за выявление способностей сшиза без факта нанесения человеком сколько-нибудь значимого вреда для С-пространства и обыкновенных его посетителей предусматривало лишь небольшой штраф и принудительное лишение пользования услугами С-видения. А что ещё мог выдумать Минюст? Не расстреливать же, в самом деле, людей за то, что они не такие, как все?.. Тем более что за все это время имел место только один действительно серьёзный инцидент, когда какой-то психопат из Дагестана взорвал себя в С-пространстве прямо возле Кремля. Около тридцати даже не успевших толком испугаться реципиентов вышвырнуло сэйф-системой в явь, а самого горе-ваххабита буквально через десять минут федералы накрыли на подмосковной даче возле Жуковского в состоянии глубокого шока. Ему были предъявлены обвинения по статье 205 УК РФ «Терроризм» и по 105-й «Умышленное убийство». Но в Верховный суд тут же поступила апелляция ввиду отсутствия состава преступления. Ведь в реальности никто не пострадал. Тяжба затянулась, и сейчас Дума рассматривала несколько проектов законов «О преступлениях в С-пространстве», что вызывало явное неодобрение профессиональных юристов и смешанные реакции руководителей бодряков…
   Государство запутывалось все больше. Народ понимал все меньше. С-каналы вымирали один за другим, а желающих воспользоваться их услугами только прибавлялось. Ситуация накалилась до предела. Политологи, аналитики, политтехнологи и С-психологи предсказывали черт-те что. Одно предсказание было другого краше: массовый С-психоз, смена государственного строя, даже гражданская война и дестабилизация мировой экономики…
   К слову, об экономике. Котировка акций С-каналов на мировом фондовом рынке вела себя крайне безобразно. То их цена падала до плинтуса, то взлетала в поднебесье, и никто не мог ничего с этим поделать: всякий новый прогноз, как правило, себя не оправдывал. Такой нестабильности на крупнейших биржах не было, пожалуй, никогда за всю историю их существования. Ситуация усугублялась тем, что многие государства полностью ушли в кокон и блокировали свои внутренние рынки для иностранных инвестиций. Например, из Японии не было никаких достоверных вестей уже около месяца, она полностью закрыла въезд на свою территорию журналистам и возвела вокруг себя стену так называемого «информационного нуля».
   Некоторые люди наживали на «гулянии» котировок невообразимые богатства, а другие теряли все до последней квартиры, машины и любовницы. Ходили слухи, что кое-кто из миллиардеров приглашал к себе на работу способных сшизов и те за огромное вознаграждение выполняли разного рода заказы в С-пространстве. Но это пока оставалось на уровне сплетён и баек, потому как поймать таких профи ещё никому не удавалось. А если вдруг и получалось выудить одного — двух, то огласке эти случаи, бесспорно, не предавались. Возможно, спецслужбы просто-напросто ставили этих ловкачей перед необходимостью работать на государство…
   — Ты куда собрался? — окликнул Шуров Валеру, заставив того вздрогнуть и оторваться от своих невесёлых мыслей.
   — Я… — Рысцов огляделся и понял, что прошёл мимо «Хард-рок кафе». — Задумался малость.
   — Ну пойдём, пойдём, — улыбнулся Артём, поднимаясь на крыльцо. — Нужно развеяться. Я не знаю… давай с девчонками молодыми познакомимся, что ли?
   — Думаешь, стоит? Может, просто напиться? Светлые химеры им не разрушим? — гнусно осклабившись, съерничал Рысцов, стряхивая хлопья снега с воротника.
   — Как бы нам чего не разрушили… старпер нашёлся.
   В холле кафе было шумно и бестолково, как в любом заведении подобного рода. Приятели прошли на второй этаж и заняли каким-то чудом оставшийся свободным столик в дальнем от сцены углу. Потрясая сугробами дублёнок, они разоблачились и с одновременным выдохом сели. Музыка пока не громыхала — видимо, у выступающих групп был пересменок.
   Официантка попалась понятливая и не стала надоедать, нависая над душой, а лишь с устало-миловидной улыбкой положила на столик два меню и ретировалась, качнув бёдрами.
   — Так, — протянул Артём, пристально изучая строки под заголовком «Пиво». — Эрзац, эрзац… Сплошной эрзац.
   — Чего? — Рысцов с тревогой глянул на него и грубо уточнил. В рифму.
   — Темнота! — заржав, выдавил Шуров, — Эрзац — это синоним слова «суррогат». Так вот, пиво тут — полный эрзац. Стало быть, поступило предложение…
   — Ясно. Пить водку, — закончил за него Валера.
   Шуров отложил меню в сторону и глубокомысленно подытожил:
   — Приятно иметь дело с человеком, который умеет обойтись без дискуссий. Последнее, между прочим, искусство.
   — Ясно, — снова неопределённо сказал Рысцов.
   Через минуту вернулась устало-улыбчивая официантка. Они заказали графин «Финляндии» — как ни странно, за все годы существования этой марки производители не скурвились и продолжали гнать более чем приемлемый продукт, — два салата «Цезарь» с курицей, банку мочёных огурцов и томатный сок.
   — Только огурчики принесите именно в банке, — поучительно подняв палец, наказал Шуров девушке. — Желательно в трехлитровой. И не какие-нибудь там маринованные «маде ин Булгариа», а мочёные. По-английски это звучит: pickled cucumbers, — зачем-то перевёл он.
   — Андрон бы сейчас сказал, что ты бравируешь, — усмехнулся Рысцов, когда официантка ушла выполнять их извращённые прихоти.
   — Кстати, об Андроне… — сказал Артём, разглаживая чёрные волосы и поправляя пробор. — Что ты думаешь насчёт его затеи? Реально? Согласишься?
   Бросив на стол сдавленную в недрах кармана джинсов пачку дешёвого «Союза—Аполлона», Валера насупился. Пожевал губами и попросил:
   — Я вот что предлагаю: давай сегодня не будем эту тему трогать… Тем, ей-богу, так надоело все! В печёнках сидит! Давай завтра поговорим, а?
   — Завтра?.. — мерзопакостно скривился Артём. — Лично я не далее как сегодня собираюсь налакаться и обтрахаться до такой степени, чтобы завтра ощутить всю прелесть моторной афазии. Хотя бы в течение первой половины дня. Но идею забить нынче большой костыль на данную тему — одобряю… Боже мой, Валерий Степанович, что ты за экскременты куришь… Хочешь, сто евро на сигареты подарю? А сто десять? Или… двести?
   Рысцов сверкнул зажигалкой, затянулся. С наслаждением просипел:
   — «Аполлон» я курил, ещё когда в органах работал. Ностальгия временами прошибает. А евры оставь себе. На шлюх.
   — Ну ты и животное, — презрительно сморщился Шуров. — Я же хочу честной любви, а не продажного секса.
   Валера прыснул со смеху и нечаянно обдал тугой вонючей струёй дыма подошедшую официантку, отчего бедняжка чуть не выронила поднос.
   — Извините, пожалуйста… — подняв красные от неспокойного сна глаза на симпатичную девушку, сказал, он. Ткнул пальцем в Шурова и, давясь очередным приступом хохота, выцедил: — Он захотел честной любви…
   — Что-нибудь ещё? — не реагируя на паясничание клиента, уточнила она.
   — Нет-нет, спасибо, — страшным голосом сказал Артём. — Быть может, только пулемёт «Вулкан» с заряженной лентой…
   Официантка вежливо кивнула, давая понять, что оценила блестящий юмор молодых людей, и вильнула бёдрами, исчезая за спиной неуверенно танцующего посетителя, которому не было абсолютно никакого дела, что музыка ещё не звучит.
   Шуров разлил по первой, трагически поджав губы и всем видом показывая другу, что до сих пор считает его животным.
   — Ладно, Тема, — Рысцов перестал лыбиться и поднял стопку, — за сны.
   Артём вздохнул, тоже взялся тремя пальцами за стекло, стирая испарину. И тихо подтвердил тост:
   — За сны…
   Сцена разразилась оглушительным вступлением ударника, предвещая долгий и тяжёлый рок…