— Глянь, какие цыпы-ляли! — насытившись, Шуров мотнул головой в сторону столика, за которым студентки пили шампанское и хохотали над чем-то своим. Курс второй, не выше.
   — Педофил, — откликнулся Валера, выковыривая сухарик с чесноком из дебрей листьев салата.
   — А ты — болван, — сказал Артём, наполняя стопки. — В такие годы девушки только кажутся недотрогами, строят из себя целомудренных… А затащишь в постель, она тебя ногами задушит, оседлает и поскачет до утра. Главная опасность среди них — лесбы. Сами мужиков терпеть не могут и подружкам мозги компостируют. Несут шовинизм в массы, дуры.
   Приятели выпили по третьей и извлекли из банки полдюжины ароматных огурцов. Рысцов нацепил один на вилку, понюхал пупырчатый бок овоща и с удовольствием захрустел, покосившись в сторону молоденьких «цып-ляль». Пятеро. По мордашкам трое кое-как вытягивают на четвёрку с минусом, одна вовсе не удалась — прыщавость, заметная даже в переливах светомузыки, заслуживает лишь «гуся». А вот последняя мадамочка — на твёрдую пятёрку: кожа чистая, губки пистолетиком, в глазах — о чудо! — мелькает зародыш интеллекта. Да и одета вроде бы со вкусом.
   — Ого-го! Что-то я почувствовал, как ты заблагоухал тестостероном… — вкрадчиво сообщил Шуров, нагибаясь к уху Валеры. — Прямо в нос благовоние бьёт.
   — Идиот! — рассмеялся Рысцов.
   Выпив четвёртую рюмку, приятели с удивлением обнаружили, что графин пуст. Причин могло быть две: либо сосуд слишком мал, либо стопки велики. А вывод напрашивался только один: нужно было заказать ещё.
   — Я мигом. — Шуров бодро вскочил и скрылся за танцующей компанией.
   — Тут же официанты есть… — запоздало сказал Рысцов ему вслед.
   Хмель ласково погладил по обоим полушариям мозга, и Валера выбил из пачки очередную сигарету. «Ничего это не экскременты», — понюхав фильтр, пробубнил он вслух и прикурил.
   Мысли немного смешались, и среди этой сутолоки случайных размышлений стали все чаще попадаться типы без пригласительного билета. Они, каким-то образом миновав контроль, растворялись в толпе и тёмными пятнами бродили из одного конца черепа в другой, изредка пугая обычных его посетителей. Эти мысли пришли оттуда, из мира снов. Они и сами были снами — непохожими на остальных, чужими, полупрозрачными, подчас молчаливыми до омерзения…
   Пепел упал на вторую фалангу большого пальца. Рысцов матюгнулся и машинально всплеснул рукой. Но боли не было, ведь это — лишь столбик остывшего пепла… Черт, нервы…
   Шуров, немыслимым образом прижав локтем к боку новый запотевший графин, покачивал чёрной чёлкой, улыбался и усердно проповедовал что-то пятерым студенткам. Судя по их горящим глазкам и смущённому хихиканью, проповедь была с толикой похабности. Ловелас чёртов! Ведь только за водкой собирался!
   Артём наконец закончил говорить, повернулся и бесцеремонно показал пальцем на Валеру. Девушки разом повернули головки за его указующим перстом и с интересом уставились на объект демонстрирования, заулыбались, задвигали плечиками.
   — Ты что им наплёл? — сердито спросил Рысцов, когда гонец за спиртным вернулся на своё место.
   — Ничего особенного… — отмахнулся Шуров, выдирая стеклянную крышечку и булькая по стопкам. — Я их пригласил к нам за столик. Они сейчас носики попудрят и придут.
   — Ясно. — Валера обречённо опрокинул рюмку себе в глотку.
   — Только я тебя умоляю, не кури эту гадость при дамах!
   — Да что вы, что вы! Исключительно кальян с мальдивскими глюкогенами!..
   Через минуту, перешёптываясь и подталкивая друг друга, студентки подошли к их столику. Правда, всего трое — та, что по оценочной шкале Рысцова тянула на пятёрку, и пара четвёрок. Что ж, не худший вариант, в конце концов…
   — Привет, — сказала «пятёрка», одёргивая темно-коричневый свитерок. — Нас Артём пригласил.
   — Присаживайтесь, конечно. — Валера встал и неуклюже пододвинул стулья. — Давайте знакомиться.
   — Меня Настя зовут.
   — А меня…
   — Я знаю — Валера. Артём про вас уже рассказал. Рысцов резанул злобным взглядом поперёк лица приятеля и убрал «Союз—Аполлон» в карман. «Четвёрки» оказались Милой и Наташей. Они сели и принялись попивать принесённые с собой коктейли, не прекращая хихикать и перешёптываться.
   — Скажите, вот вы работали стриптизером в Амстердаме, — положив подбородок на ладошки, поинтересовалась Настя. — В современной Европе сейчас многое изменилось? Ну, после того, как вся эта абракадабра с С-видением началась?
   — Я не работал стриптизером, — выцедил Валера, пиная под столом Шурова. — Меньше слушайте этого… болтуна.
   — Зря вы скромничаете, — хитро прищурившись, сказала Настя. — Я считаю, что нельзя стыдиться своей профессии.
   — Я и не стыжусь. Только вот стриптизером никогда не доводилось быть.
   Девушка сложила губы пистолетиком и вдруг рассмеялась. Без издёвки, открыто и заразительно.
   — Ну не хотите рассказывать и не надо! — сказала она. — А вы тут водку пьёте, да?
   — Вроде того, — набычившись, ответил Рысцов.
   — Фу, ну ты и бука… — Настя жеманно сморщила носик. — Нальёшь?
   Это терпкое «ты», как ни странно, приятно защекотало его где-то в районе солнечного сплетения, и Валера, беспардонно взяв шуровскую рюмку, наполнил её до краёв. Вот так, назло всем.
   — О, как щедро!
   — За что пить будем? — спросил он.
   — А за что предложишь?
   — Просто так можно? А то всякая банальщина типа «за знакомство» надоела!
   — Давай!
   Они чокнулись и выпили. Шуров удивлённо уставился на Рысцова, а Наташа с Милой привычно захихикали, посасывая свои коктейли.
   — Ещё? — предложил Валера, глядя только на миловидную визави.
   — Ещё. — Глазки у Насти заблестели, щеки порозовели.
   Чокнулись. Выпили.
   — Пригласишь меня на медленный танец? — прокашлявшись, поинтересовалась она.
   — Приглашу, — не раздумывая, выпалил он.
   — Так в чем дело?..
   Рысцов вдруг сквозь подступившую смесь возбуждения и опьянения осознал, что музыканты сейчас как раз играют медленную композицию. С шумом отодвинув стул, он схватил вскрикнувшую Настю за руку и привлёк к себе. Сброшенная неловким движением вилка чуть было не воткнулась Артёму в ботинок. Скрипучее ругательство осталось где-то в стороне…
   — Стриптизер, тоже мне… — прошептала девушка на ухо Валере, чувствуя, как его руки крепко сдавили ей бедра.
   «Такой можно даже и пятёрку с плюсом поставить», — подумал он, вдыхая приятный аромат духов, смешанный с запахом молодой самки, который нельзя спутать ни с чем иным.
   — Ты учишься? — спросил Рысцов, чтобы не молчать, как кретин.
   — Да, — чуть отстраняясь, ответила Настя. — В кульке.
   — Это что за такое? — нетрезво скуксившись, осведомился Валера.
   — Университет культуры и искусств, темнота!
   — Вон оно как бывает…
   Губы девушки ответили на поцелуй мгновенно, и страстная парочка даже остановилась, чтобы посмаковать приятное обоим ощущение первой близости. Башня у Рысцова неторопливо и целенаправленно перекашивалась.
   — Поехали ко мне, — сипло сказал он, оторвавшись наконец от тёплых Настиных губ.
   — Я… не могу… — запинаясь, ответила она. — Девчонкам обещала, что с ними сегодня побуду. Стипуху отмечаем…
   — Ну так бери своих девчонок, и поехали! Я здесь недалеко живу! — громко прошептал Валера, отпуская её и разворачиваясь к столу.
   Он наполнил стопки и сунул одну из них ей в руку, нечаянно плеснув на свитерок. Нахмурился и принялся стряхивать капли, чувствуя под пальцами полнейшее отсутствие лифчика.
   Выпили…
 
* * *
   Перед тем как покинуть кафе, Шуров, стреляя короткими очередями по три вопроса, долго выяснял у официантки, почему в представленном счёте салат «Цезарь» и кусочки курицы находятся в разных строчках? В конце концов наглец показал ей язык, оставил гору чаевых и, чуть не опрокинув вешалку с ворохом чужой одежды, высыпался наружу вслед за остальными, нецензурно понося беспощадный декабрьский мороз.
   — Вал-лера, — кося одним глазом, обратился он к другу. — Нам противопоказано долго находиться в условиях минус-совой температуры… Это может отрицательно с-сказаться на состоянии отрезвения… То есть… э-э… опьян-нения.
   — Правильно, — уважительно мотнул головой Рысцов, придерживаясь одной рукой за Настю, а второй делая попытки извлечь пачку «Аполлона». — Машину лови. Девушки-красавицы, пользяюсь… пользуясь случаем, имею непреодолимое желание пригласить всех к себе на вечерний чай.
   — Спасибо, Валерий, — сказала пухленькая Наташа, деликатно снимая с себя Артёма. — Нам пора, к сессии готовиться надо.
   — Ой-ой-ой… — гадко пропищал Шуров, балансируя руками. — У нас, между прочим, тоже дел по горло! Но находим, между прочим, время расслабиться с божьей помощью… Меж-жду прочим…
   — Настя, пойдём, — неуверенно тронула подругу за плечо Мила, самая трезвая из присутствующих.
   — Да ладно тебе, — расплывчато отозвалась Настя. — Завтра все равно к третьей паре только…
   — Ну я даже не знаю… — с напускной задумчивостью проговорила Наташа.
   Эта йота сомнения в её голосе послужила для приятелей сигналом, словно выстрел из стартового пистолета. Артём тут же бросился ловить машину, а Рысцов зашептал что-то невнятное Насте на ушко, пьяно ухмыляясь.
   Заплатив таксисту втройне, Шуров уговорил шофёра везти всех сразу, но Мила решительно отказалась, и поэтому в «Волгу» пришлось утрамбовываться всего лишь вшестером, По дороге Артём решительно попросил остановиться возле супермаркета «Седьмой континент» и уже через несколько минут впихнул в салон три пакета с выпивкой и закуской. Рысцов, посадив — если, конечно, такую конфигурацию тела можно окрестить подобным деепричастием — Настю к себе на колени, вероломно проник к ней под свитер и принялся изучать студенческие прелести. Рядом сопели, сплющившись, прыщавая Леля и не шибко разговорчивая Катя. Шуров же с довольно габаритной Наташей неизвестным науке способом уместились на переднем сиденье…
   — Вот это шарлам-балам… — только и смогла промолвить консьержка тётя Люба, глядя на процессию во главе с Рысцовым, втянутую с улицы тёплым воздухом подъезда.
   — Теть Люб, все будет отлично. Без эксцессов, — успокоил её Валера, вваливаясь в застеклённую будочку и пытаясь обнять офигевшую старуху.
   — Иди, Валерий Степанович, господь с тобой! — брезгливо отмахнулась она от облака перегара. — А с виду такой милый…
   — Так, передовикак… э-э… пе-ре-до-ви-кам производства — презент от партии! — зычно провозгласил Шуров, вручая тёте Любе сломанную в трех местах шоколадку. Он приложил указательный палец к раскрасневшемуся носу и заговорщицки добавил: — Только тс-с-с.
   В квартире Рысцов, то и дело вскидывая брови и хмурясь, попытался навести порядок. Но хмель уже цепко держал его за мозг, размазывая координацию опорно-двигательного аппарата и понижая точность хватательных процессов, поэтому экспресс-уборка закончилась после первой расколоченной вдребезги чашки и просыпанного на пол сахара.
   — Комната у меня одна, поэтому спать будем по очереди, — топорно пошутил Валера и, заметив, что никому, кроме него, не смешно, добавил: — Зато кухня большая. Но микроволновка не работает… Что ты там набрал, Тема?
   — Ну, здесь… — Шуров, путаясь в целлофанках, рылся в пакетах. Наконец он торжествующе извлёк литровую бутыль и громогласно объявил: — Водка!
   — А что-нибудь полегче найдётся? — проворковала Наташа.
   — Неженка? Выпендриваешься? Шампусик подойдёт? — спросил Артём, щипая её за попу.
   Девушка завизжала и отшлёпала негодника по блудливым рукам. Катя с Лелей уже колдовали возле плиты — после коммунальной кухни общаги с заляпанными томатной пастой и кровью стенами здесь они почувствовали себя в раю. Настя юркнула в ванную, обозвав Рысцова «гнусным развратником» и наотрез отказавшись взять его с собой. Через минуту оттуда послышался шелест воды и довольное фырканье.
   Валера чётко решил, что приготовление пищи никоим образом не может состояться без употребления «по маленькой» и, не встретив протеста, разлил в железные стопки, щедро окропив не первой свежести скатерть. Девушки согласились, что для начала можно и водочки пригубить, и дружно звякнули, чокаясь. После этого Шуров, изодрав пальцы, откупорил шампанское и без лишних комментариев приложился прямо из горла. Процедуру повторили Наташка с Лелей, а педантичная Катя молча налила себе в фужер.
   Рысцов нетвёрдой поступью проследовал в комнату и, раскидав стопку дисков, нашёл что-то нейтрально-танцевальное… Хлопнули ещё по стопке, и Шуров, скинув с себя рубашку, принялся танцевать. Пламенное поглаживание собственной волосатой груди и хаотичное разбрасывание в разные стороны всех конечностей танцем можно было окрестить, конечно, с большой натяжкой, но Наташа тут же осоловело повела глазами и присоединилась, прихлопывая себя по внушительным ягодицам. Леля с Катей зашептались о чем-то, снова заняв стратегическую позицию у плиты. Закурили.
   Угрюмо покосившись на запертую дверь ванной, Рысцов уселся на табурет и махом ополовинил оставшийся объём водки. Его передёрнуло, из глаз брызнули слезы. Нашарив упаковку крабовых палочек, он разорвал полиэтилен и затолкал в рот сразу четыре штуки. Прожёвывая красно-белое мясо, почувствовал, как жжение в горле утихает, а шум в черепе становится все сильнее, компетентно сообщая, что чрезмерное употребление все-таки вредит…
   Размноженная физиономия Шурова мелькала по всей кухне, задорно кривя рот и выкрикивая: «Эх, На-таха, поддай ж-жару!» Казалось, даже стены раздвинулись, освободив дополнительное пространство для танца живота, к которому вскоре присоединились и Леля с Катей. Почему-то приторно запахло марихуаной, и видимость ухудшилась…
   Дальнейшее Валера помнил дырявыми кусками, каждый последующий из которых становился все более куцым…
   Мутный силуэт Насти подходит к нему, замотанный словно мумия во что-то белое и ворсистое. «Полотенце!» — озарённый догадкой, орёт Рысцов, сдирает белесую материю с её тела и торжественно подбрасывает вверх. Силуэт зачем-то разражается воплями, в которых сознание вычленяет нотки негодования, и щека вспыхивает жгучей болью…
   …Он обнаруживает, что наг. Сидит посреди комнаты, опершись на то и дело бессильно подламывающиеся руки, и несильно сжимает коленями Настину голову… внизу живота — неторопливо гаснет очень приятное ощущение…
   …что-то холодное врезается в затылок. Хочется выругаться и прекратить это, но язык не повинуется ему и совершенно нет сил. Перед глазами концентрическими кругами расплываются какие-то радужные волны — из тёмного пятна по светлой поверхности. На секунду приходит понимание, что это сток ванной, размеченный на четыре части пластмассовым перекрестьем… Где-то в отдалении слышится хлопок закрывающейся двери, и этот противный звук отдаётся в желудке, заставляя его вывернуться омерзительным потоком…
   …праздничные пузырьки смешно лопаются на голом предплечье… Рядом — переплетение тел, в котором видны три женские груди и чёрная шевелюра с пробором посередине… из этого бесстыжего клубка торчит рука и поливает Рысцова пивом из двухлитровой баклажки без этикетки…
   …дрель. Кто-то хватает его за плечи и зверски дёргает. Он просеивает между пальцев воздух в тщетной попытке удержать равновесие и падает…
 
* * *
   Калейдоскоп кошмарных галлюцинаций, полный меняющихся уродливых лиц и оскалов, тихонько сменялся колючими ощущениями реальности…
   Рысцов очнулся от невыносимого зуда в шее. Не открывая глаз, повернул голову и застонал от дикой боли — стрельнуло по всему позвоночнику до самого копчика. Он перевернулся на спину и приподнял веки… «ОТК-6524-89» — надпись была выведена чёрной краской на выпуклом фанерном квадрате. Он снова захлопнул глаза. В голове будто разворачивался танковый корпус, громыхая гусеницами и брызжа во все стороны соляркой… От проплывшего в памяти слова «солярка» Валеру чуть не вырвало, и он глубоко задышал, сдерживая бульканье в пищеводе.
   Спустя пять мучительных минут им было выяснено следующее: надпись на фанере принадлежит днищу старого стула, сам он пришёл в себя под данным стулом, из одежды на теле присутствуют только носки и розовый бюстгальтер, туго замотанный вокруг левого бицепса, вокруг воняет прокисшим пивом, Шуров лежит неподалёку вперемежку с двумя одеялами и тремя женщинами…
   — Ар-г-х… — попытался позвать Рысцов, медленно
   выбираясь из-под стула. Закашлялся до хрипоты и, прочистив горло, повторил: — Артём…
   Ответа не последовало. Он поднялся на ноги, придерживаясь за край журнального столика, замызганного чем-то липким, и осмотрел комнату, старательно фокусируя взгляд.
   Такого Валера не видел со дня обмывания своих капитанских погон в ментовке. Да и тогда, помнится, зрелище утреннего разгрома внушало побольше оптимизма… Теперь — лишь скепсис.
   На свободных от тел и одежды участках пола стояли гранёные стаканы — штук десять, — каждый из которых был украшен компакт-диском с выломанным сектором. На манер дольки лимона. Взяв один из них дрожащими пальцами, он прочёл: «Великие композиторы. Более шестнадцати часов музыки». У кого-то нездоровая фантазия, однако… Кресло, заляпанное бурыми пятнами, показывало языки поролона и кренилось на один угол по причине сломанной ножки; системный блок компьютера помигивал красным огоньком и жалобно шуршал кулером блока питания, а отключённый интерфейсный кабель монитора был завязан на узел «булинь»; на кровати отсутствовал матрац, обнажая проломленную в центре деревянную поверхность; неизвестно откуда взявшиеся воздушные шарики разноцветными каплями пристали к потолку, обрамляя люстру, на железном изгибе которой одиноко висел использованный презерватив; возле двери на балкон валялась дешёвая гитара явно не местного происхождения. Апофеозом панорамы была коряво выведенная красным маркёром надпись на плоском стекле будильника: «Время — по Гринвичу».
   Стало быть, в Москве сейчас… два часа дня.
   Подойдя к узлу из человеческих туловищ, в середине которого в позе ушуиста-имбецила, по-детски выпятив губы, возлежал Шуров, Рысцов вгляделся в помятые лица. Насти среди них не было. Может, на кухне?..
   «Нет уж, — мысленно отогнал он мимолётное желание удостовериться в этом. — Вида кухни я сейчас не вынесу…»
   И тут взор Валеры упал на С-визор… точнее — на его труп. Темно-каштанового цвета пластик недавно приобретённой «Соньки» последней модели был буквально раскрошен, обнажая окоченевшие внутренности. Несколько раскуроченных микросхем валялись возле изголовья кровати. Матерь божья! Он же почти четыре штуки стоит!..
   Сдерживая нахлынувшую ярость, Рысцов присел на корточки рядом с Шуровым, чуть не блеванув от резкого движения, и тряхнул того за плечо.
   — Эй! Подъем! — крикнул он. — Тема, кто С-визор расколотил?
   Артём забормотал что-то во сне, пуская пузыри и строя кислые рожи.
   — Шуров, твою мать! Вставай! — заорал Валера.
   Из-под волосатой руки выглянуло недовольное личико Наташи, хлопнуло короткими ресничками и снова спряталось: Леля, Катя и Артём не отреагировали. Рысцов, чувствуя, что сатанеет, принялся довольно грубо извлекать Шурова из комка плоти и одеял. Тот вначале не подавал признаков жизни, но в какой-то момент вдруг заметался, сноровисто вывернулся из захвата и сел, непонимающе уставившись на озверевшего приятеля.
   — Чо? — спустя десять секунд выдавил он, по очереди протерев правым кулаком опухшие глаза.
   — Через плечо! — рявкнул Валера. — Кто С-визор мой изуродовал?!
   Шуров, все ещё слабо контактируя с внешним миром, мотнул головой и, ойкнув от пертурбации мозга в черепе, снова тупо вылупился на Валеру.
   — Я сейчас тебе… — Далее Рысцов в абсолютно нелитературной форме перечислил число и степень увечий, которые он готов был нанести другу. Основная их часть затрагивала генитально-половые участки организма.
   — Чего ты ругаешься так некрасиво… — борясь с подступающей икотой, промямлил Артём, и в его матово-серых зрачках наконец затеплилось осмысление происходящего. — Ты сам прибор разрушил, придурок…
   — Чего?! Да я… — Валера даже задохнулся от гнева, не находя слов.
   — Чего-чего! — гнусаво выкрикнул Шуров, совершая замысловатые движения онемевшей левой рукой. — Не знаю, что на тебя нашло… Схватил молоток и давай хреначить! Я насилу инструмент у тебя отобрал, чуть думалки не лишился — это ж надо было так махать! Прямо монах шаолиньский какой-то… — Артём злобно глянул на него исподлобья. — Иди, если не веришь, отпечатки пальцев сними. Я под ванну от греха подальше твою кувалдочку заныкал.
   Вот те на. Рысцов обескураженно посмотрел сначала на Шурова, потом на кусочки микросхем возле кровати и наконец на свои ладони… Инстинктивно спрятал их за спину, будто сам испугался. Напрягся, сглотнул, медленно проговорил:
   — Я это… действо как-нибудь комментировал?
   — Да конечно, жди… — развёл руки Шуров, левая все ещё плохо его слушалась. — Если б хоть что-то сказал, я мог бы на бесшабашность списать или на шутку нескладную. А то с цементной физией как пошёл молотить! Словно вселился кто в тебя! Девки визжат, грохот несусветный! Я, честно говоря, всерьёз испугался. С тобой все в порядке? Чего это ты разошёлся? Вообще ничего не помнишь?
   — Ни черта. Вакуум.
   — А, ну тогда ладно. — Артём заметно расслабился и внезапно оглушительно хрюкнул. — Ох ты, епть… Коли ни фига не помнишь, значит, обыкновенная белая горячка. Delirium tremens. He бери в голову, хотя, конечно, за аппарат обидно — дорогой был… У меня один приятель есть, так он однажды нарезался до такой степени, что к нему пришла настоящая, как сам утверждает, белка. Крупная, говорит, такая, с человека ростом. На лыжах, с рюкзаком. И они с этой белкой-переростком полтора часа разговаривали о туризме… Так что ты, получается, ещё не безнадёжен.
   Рысцов попытался пригладить торчащие в разные стороны волосы и тихо сказал:
   — Да уж…
   — Как ты с Настей-то развлёкся? Я тебе говорил, что такие молоденькие — самый сок? Теперь веришь? — шёпотом поинтересовался Шуров, косясь на устало посапывающих девушек за своей спиной.
   — Да какой там… — досадливо отмахнулся Валера. — Говорю ж, не помню толком ничего.
   — Дурень ты, совсем от женщин отвык! — поучительно сказал Шуров, поддевая пальцем бюстгальтер на бицепсе Рысцова. — Кто ж до такого ватерпаса напивается… Э-эх… дружинник.
   — Прибраться надо. Чуток. — Валера вдруг напружил щеки, покраснел и прыснул со смеху, заваливаясь на спину. Поборов удушливый спазм в горле и судорожными глотками затолкав обратно опаляющие пищевод всплески желудочного сока, он просипел: — Кажется, Тема, наши студентки опоздали к третьей паре!

КАДР ШЕСТОЙ
Костры для правды

   Симпатичной Насти среди присутствующих так и не обнаружилось — по всей видимости, ушла ещё ночью…
   Проводив девушек, неразговорчивых и стыдливо прячущих глаза, Валера с Артёмом привели в возможный порядок квартиру и заварили крепкий чай. Принимать какую-либо пищу их организмы категорически отказались, поэтому приятели сошлись на горячем цейлонском напитке, в который прозорливые англичане в своё время смекнули добавить экстракт бергамота.
   — Давным-давно в какой-то газете я читал статью, в которой некие умники проводили опрос среди разных людей на тему «Как вы боретесь с пьянством?» — неспешно проговорил Рысцов, смакуя кипяток из гигантской фарфоровой кружки. — Так вот, меня больше всего порадовал ответ одного программиста. Он лаконично заявил: «Я не похмеляюсь».
   Шуров оценивающе покачал головой, тоже отхлебнул чаю и крякнул:
   — М-дя, в общем-то мудро.
   — Знаешь, в чем ценность этого ответа? В идее. И она применима не только к вопросу алкоголизма.
   — Что-то я не чую тут особых шедевров диалектики.
   — Потому что ты дуб, Тема. Вдумайся: он не похмеляется. То есть борется не с соблазном как таковым, а с его последствиями, находясь во власти которых, человек, как правило, наиболее уязвим. Это гениально.
   — Что-то ты мне совсем извилины заканифолил. Давай рассуждать проще. Мы соблазну поддались? Ес, оф корз. Ещё как поддались! Но сегодня мы не похмеляемся? Нет, ни в коем случае. Мы мирно пьём чай и беседуем на отвлечённые темы. Значит, у нас есть сила воли, и мы свободны от паутины соблазнов.
   — Можно и так сказать…
   Они поцокали языками, отпивая помаленьку из кружек, и замолчали. Прошла минута, вторая. Зафырчал холодильник — пожалуй, единственный бытовой прибор, полностью уцелевший после вчерашнего побоища.
   — Пива точно не хочешь?.. — вдруг спросил Артём и упёрся взглядом в наспех отмытую скатерть кухонного стола.
   — Хочу, — честно признался Валера. — На гильотину бы сейчас пошёл за бутылку «Миллера»! Но… не буду. Ибо я — гордый примат, а не какой-нибудь там слабохарактерный моллюск.
   — Вот это ты правильно сказал. И обсуждению оно не подлежит, — твёрдо согласился Шуров, но все же какая-то жилка разочарования прошелестела в его голосе. Малюсенькая-малюсенькая…
   Спустя час, выдув четыре бадьи душистого чая и немного отойдя от утреннего коллапса, Шуров вынес решение пойти домой. Сослался на то, что ему необходимо отречься от суеты бренного мира и хорошенько обмозговать предложение Петровского. Ни о чем конкретно не договариваясь, приятели расстались, и в глубине души каждый из них толком не был уверен, что другой заявится завтра в восемь на студию к Андрону.