– Ну? – хрипло спросил Ярий, не дождавшись от сыскаря ни слова.
– П-плохо выглядите, господин воевода.
– Я не девица, чтобы красоваться, – буркнул бывалый ратник. – Ну, Велемудр! И померев, не дал мне спокойного житья! Навалились, демоны… Скорей бы ценат проголосовал за нового князя… или княгиню.
– Знаете же, что вам все же придется побыть первым человеком Легендограда.
– И я желаю сложить с себя эти почетные обязанности как можно быстрее. – Воевода рубанул рукой воздух. – Я разослал вестовых на границы. Понимаешь, сыскарь, что я в любой миг жду нападения? Не случается подобных умертвий просто так. Мнится мне, как бы не латунский заговор сие был. Мое призвание – поле брани, а не этот дурацкий терем. Меня воротит от этой бессмысленной роскоши! Ярий заводился сильнее и сильнее, пока не перешел на рычание. При этом усы его топорщились, как две бешеные щетки.
– Я вас отлично понимаю, господин воевода, – заверил Радогаст. – Только убийца, увы, не наследил, а намеки, оставленные великим князем, пока не поддаются толковому объяснению.
– Поспешай, сыскарь, – повелительно сказал ратник. – Горе государству без всенародно признанного головы. Слетятся вороны, помяни мое слово. Сильно подозреваю, что за гибелью Велемудра нашего, распахнись пред ним Ирий, стоят волхвы глупые да ценаторы обнаглевшие.
– Сговор? – Пытливый взгляд Федорина вцепился в серое лицо воеводы.
– Он самый, – тихо и как-то проникновенно ответил Ярий. – Дошло до меня, дескать, ценаторы встречались с волхвами и обещали им роспуск собора, самим Путятой учрежденного, в обмен на благоволение богов к новой власти, без князя обходящейся. Не далее как седмицу назад таковая тайная сходка была. При всемерном участии Гордея и Рогволда.
– Что ж, спасибо тебе, господин воевода. Неожиданная весть… – промолвил Радогаст.
Старшой решил было, что разговор окончен, но у сыскаря нашелся неудобный вопрос и для Ярия:
– В-вы человек прямой и открытый, потому я не стану выписывать кренделей и п-просто уточню одну вещь. При дворе болтают, что вы люто ненавидели Велемудра. Это так?
Воевода не отвел взгляда и ответил почти сразу:
– Так.
– За что же?
– Не твое собачье дело, сыскарь. А коли ты меня подозреваешь, я тебе прямо и скажу: я предан этому городу, этому княжеству и никогда, сам Перун тому будет порукою, не содею скверного. Пусть великий князь и нанес мне обиду, но скорей Раздолбалтика поглотила бы град Путяты, чем я сразил бы Велемудра. А сейчас поди прочь, не навлекай моего гнева. И ищи шустро, вынюхивай, пес смердящий. В помощи не отказываю. Токмо бы ускорить передачу власти.
Радогаст и Иван вышли от Ярия потные и красные, будто мешки ворочали. Тяжел был характером воевода, зело тяжел.
Сыскарь провел еще много кратких бесед, но Иван практически не запомнил ни имен, ни званий людей, терзаемых Федориным. Он буквально засыпал на ногах. При разговорах он присутствовал совершенно номинально, клевал носом и боролся с неуместными зевками. В конце концов в мысленной картотеке Старшого остались всего три карточки: боярин Гордей, волхв Рогволд и воевода Ярий. Прочие фигуранты проигрывали названной троице по всем статьям. Нет, естественно, Иван помнил, что в типичном детективе убийцей будет садовник, а виноватым – стрелочник, но слишком уж яркими были взаимоотношения главного ценатора, верховного жреца и воеводы между собой, да и с покойником тоже. Проблема была в том, что парень никак не мог представить никого из них пыряющим старика-князя в брюхо.
Впав в сонную задумчивость, Емельянов-старший теребил губу.
– О чем размышляешь? – поинтересовался Федорин на выходе из княжьего дворца.
– Странно все это и… э… сверхъестественно, – сформулировал мнение Иван.
– Да, дерзкое преступление. И ужасно, что жертвой пал великий князь. Такова их планида: то в карете взорвут, то шарфом задушат, то ножом пырнут, как сегодня… – Радогаст поморщился, вспоминая уродский зал. – Но ничего сверхъестественного я в этом не вижу.
– А кумиры плачущие?
– У главного волхва постоянно то идолы плачут, то птица Сирин взвоет, то дары опрокинутся богами не принятые, то еще какая-нибудь золотуха с поносом. Пойдем отсюда. Поспи часа три да смени брата.
Сыскарь напрасно пренебрег опасениями Старшого.
Если бы в дождливый поздний вечер кто-нибудь оказался на Ценатской площади, он стал бы свидетелем страшного зрелища. Аккурат в момент убийства Велемудра сам Железный Всадник согнул протянутую вдаль руку, взялся за щеку и покачал головой, дескать, что за непотребство вы творите, неразумные.
Мгновение – и памятник вновь принял обычное положение, будто ничего и не было.
Глава четвертая
В коей Иван открывает новые тайны, а Егор удивляет даже самого себя
В сказках не бывает обыкновенных дверей. В сказках все двери таинственные.
Мультфильм «Королева зубная щетка»
Егор всю ночь томился в обществе спящей красавицы и слепого дядьки. Пришлось помалкивать, а дрыхнуть хотелось нечеловечески. В какой-то момент ефрейтор стал ходить по комнате. Почечуй сейчас же тихо сказал:
– Сядь, богатырь. Не тревожь Василисушку.
Парень опустился на лавку, подумал минутудругую и спросил:
– А с чего ты взял, что я богатырь?
– О, да ты не местный! Не помню такого голоса… Понимаешь, я отлично слышу, – ответил слепец. – Ты ходишь тяжело, дышишь глубоко, но без одышки. Значит, ты не жирный евнух, а сноровистый дружинник.
– Ух ты, – промолвил Егор и замолчал.
– Откуда же ты прибыл?
– Из Тянитолкаева.
– Вот как? Особый город, особый.
На этом общение дембеля и воспитателя княжны закончилось. Началась борьба со сном. Ефрейтор как настоящий боец победил.
Перед самым рассветом в комнату забежал мальчонка, личный посыльный Федорина, сказал, что Егора сменят часика через три. До этой поры сыскарь велел не отходить от Василисы ни на шаг.
Девушка проснулась за час до окончания вахты Емельянова-младшего и, естественно, заревела. Почечуй обнял ее, стал гладить по голове, шепча какие-то успокаивающие слова, только княжна продолжала рыдать.
Егор чувствовал себя совершенно лишним и чудовищно виноватым. Когда-то давно он усвоил интересную мысль: если женщина плачет, в этом виноват мужчина. Ситуация с Василисой была ясна как божий день, однако ефрейтор тяготился собственной беспомощностью. «Лучше бы, блин, еще дракона или Соловья судьба подкинула. С ними проще», – подумал он.
Княжна захотела в свои покои. Слепец повел ее, осторожно приобняв за плечики, а Егор затопал следом.
На пороге спальни Василиса обернулась и сказала дрожащим голосом:
– Ты и дальше за мной собрался?
Парень растерялся, но выдавил:
– Ну, дай хоть посмотрю, нет ли засады.
Звучало глупо. Девушка чуть поколебалась и разрешила. Дембель быстро обшарил почивальню и заднюю комнату, осмотрел окно (второй этаж, заперто). Вышел.
– Буду здесь. Если что – кричите.
Слепец кивнул, а княжна уже побежала к постели.
– Сейчас все подушки заревет, – прошептал дядька Почечуй и скрылся за дверью. Туда же пробежали две девки – служанки Василисы.
Теперь Егор мог развлекаться ходьбой. Он маршировал по коридору, когда к его ногам выкатился колобок.
– Гуляешь? – спросил наглый каравай.
– Охраняю, балбес.
– А я тут поразнюхал маленько.
– Ну как?
– Смердит, – прыснул круглый хохмач. – Всяких заговоров да подлогов намешано – на полсотни древнегречневых трагедий хватит. Ладно, пойду дальше. Авось помогу убийцу отыскать.
– Удачи.
Ефрейтор устал. Более тупого времяпровождения он себе не представлял. Наконец появился Федорин, и сразу за ним – Иван. Старшого привел все тот же мальчонка-посыльный. Радогаст, так и не прикорнувший, но идеально выглядевший, кратко проинструктировал близнецов:
– З-значит, Ваня заступает, а ты, Егор, иди спать. Я договорился, и вам дали каморку прямо во дворце. Пока не раскроем загадку покушения на великого князя, живем здесь. Задача изловить Раскольника не с-снимается, посему вечером мы с тобой, Ваня, выдвигаемся в город. Старушечью одежду мне уже доставили. Т-ты, Егор, слишком большой для того, чтобы изображать бабку. Будешь караулить княжну. Вопросы?
– До хрена и больше, – откликнулся не выспавшийся Старшой. – Я по пути поразмыслил и вот чего надумал. Какого черта ты не используешь для поиска убийцы колдовство?
– Хм, а с чего ты взял, что мы обходимся без колдовства? Представь себе, постоянно к нему прибегаем. Я сам не умею, но мой непосредственный и единственный начальник – напропалую. Ты, Ваня, кстати, его видел, он заходил с осмотром места гибели князя. Мой начальник – сильнейший ведун. Только вот беда, следов преступления в уродском зале попросту нет. Разряжены магические следящие каменья. Чего с-смотрите? Это такие особые кристаллы, запоминающие происходящее. Следы тщательно стерты. А для поисковой ворожбы нужны хоть какие-нибудь вещи или отпечатки рук. Или капелька пота… Н-ну, вы поняли. Все, некогда мне.
– А как же вопросы? – не унялся Иван.
– Время! – Федорин нетерпеливо топнул. – Ладно, еще один. Последний.
– Я, конечно, верю в наше с Егором обаяние, но никак не врублюсь: почему ты нам доверился? Меня с собой по допросам таскал, на братана княжну оставил. А если мы лазутчики?
Радогаст улыбнулся:
– Не беспокойся, вы прошли тройную проверку. Я получаю вести из Тянитолкаева, начальнику прислала весточку тамошняя гадалка. Наконец, он сам ночью изучил тебя все в том же уродском зале. А я, хоть и не маг, но сердцем чую, хорошие вы ребята. Поэтому не подведите.
Федорин подмигнул и поспешил ретироваться.
– Как ночка, брат? – поинтересовался Иван.
– Тоска зеленая. И княжна ревела, тяжко терпеть. А у тебя?
– Сумасшедший дом. Сразу столько народу перед глазами просвистело, башка кругом идет, – признался Старшой.
– Ага, как у нас в Воронеже, – согласился младший близнец.
Мысль о родном городе мгновенно спровоцировала думы о матери и отце, о том, как бы здорово было дома, черт побери… Да, затянувшийся дембель – это вам не курящий солдат в расфуфыренной парадке, а вот такая засада по пути на родину. Егор успел подосадовать на неугомонного Старшого и его ключ-«выдру», на бухих десантников, на себя, дурака. «Надо было укладывать Ваньку спать, а не колобродить с ним», – подумал ефрейтор.
– Пойду задрыхну! – сказал он, и мальчонка повел его в каморку.
Теперь настал черед Ивана сражаться со скукой, но битва была недолгой. Через полчасика дверь спальни открылась, и в коридор выскользнула Василиса.
– А ты кто таков? – спросила она.
Старшой удивился. Девушка вовсе не выглядела заплаканной и слишком уж убитой горем. Глаза, конечно, покраснели, сама бледна, только подчеркнуто опрятна и красива. Более того, было ясно, что она готова к какому-то делу, настроена на боевой лад.
– Чего молчишь? – буркнула она, хмуря густые брови.
– Иван. Ты меня ночью видела. Меня Федорин поставил тебя охранять.
– Прекрасно. Поможешь мне убийцу искать. Айда.
Емельянов-старший растерялся. Сыскарь не оставил инструкций насчет такого поворота событий. Если девчонке грозит реальная опасность, то лучше бы ей сидеть в покоях.
– Тебя дядька отпустил? – строго произнес Иван.
– Бедняга Почечуй сомлел. Я вас, стражников, знаю. Не хочется никуда идти, да? Ленивец.
Дембель усмехнулся. Василиса ему понравилась. Немного вздорная, зато решительная.
– Нельзя тебе по дворцу разгуливать. Вдруг покушение?
– Брось глупости молоть. Батюшку настигли. Захотят до меня добраться – доберутся. Так что разницы никакой.
Она двинулась по коридору, Иван поспешил следом. Откровенно говоря, он обрадовался тому, что намечается хоть какое-то дело. Смущало одно: розысками занимались неутомимый Федорин, его шеф-колдун да их помощники, причем пока безуспешно, и усилия княжны на этом фоне смотрелись по меньшей мере смешно.
Уверенно шагая к уродскому залу, Василиса составляла план действий. Прежде всего, она свернула в комнату, где провела почти всю ночь на руках дядьки.
– Садись, – велела она Старшому, пускаясь на лавку. – И подробно рассказывай, что видел вчера в зале и после. И про батюшку. Меня не жалей. Не неженка, потерплю.
Княжна и верно не производила впечатления неженки. Женственная, но не из породы оранжерейных барышень. Ивану пришлось выкладывать все подмеченное. Когда он описывал тело Велемудра, Василиса еле сдерживала слезы. Сдюжила. При упоминании фрески на потолке нахмурилась. Беседы с воеводой, волхвом и ценатором слушала внимательно, переспрашивала, точно ли Старшой передает их слова.
– Знаешь, Иван, очень уж ты толков для стража, – промолвила девушка после того, как парень замолк.
– Ну, я не совсем охранник, – пожал он плечами. – И к Федорину в службу мы с братом попали только потому, что деньги нужны. Мы к Бояндексу пришли.
Естественно, княжна захотела знать и подробности жизни Емельяновых. Старшому понравилась Василиса, и он решил быть с ней честным.
– Вообще-то, мы не из этого мира, – начал Иван, и минут двадцать девушка слушала его не отрываясь.
Он шпарил как по-писаному. Не без хвастовства упомянул о победах над всякой нечистью. Княжне удалось отвлечься от мыслей об убиенном батюшке.
– Чудна твоя басня, – промолвила она. – Поверить ей трудно, ну, пусть так и остается. Вернемся к кончине моего бедного родителя. Мне, равно как и сыскарю Радогасту, видится положение тела не случайным. Батюшка оставил весточку. И обращал ее ко мне. Главную отцову мысль я уже поняла. Круг, нарисованный кровью, означает наше доброе солнышко, бога Ярилу, а с ним и самого Сварога. Батюшка закрывает собой солнышко от Злодия Худича. Стало быть, миру грозит большая опасность, из нави исходящая.
Парень подумал, что Василиса потихоньку подвинулась умом, раз начала разводить теории о божественных разборках и угрозе солнышку.
– Откуда, ты говоришь, опасность? – мягко спросил Иван.
– Из нави. Будто ты не знаешь, что это.
– Честно? Нет.
Княжна озадачилась: «Если он таких простых вещей не ведает, может, он и верно пришлый из иного мира? Или издевается? Нет, паренек-то добрый и красавец. Честный тоже. Врать не стал бы».
– Ладно, мой верный страж, внимай мне, и я объясню тебе все по порядочку…
Из рассказа Василисы Емельянов-старший узнал многое.
На заре веков, когда не было ни земли, ни неба, существовал Первобог. Он и создал из себя все, что мы можем увидеть, потрогать, попробовать и услышать. А что мы не можем увидеть, потрогать, попробовать и услышать, он тоже создал. Первобог разделил мир на явь и навь. Наяву появились мать-сыра-земля и отец-небо, отец-солнце. От их любви родилось все живое.
В нави разместились два загробия: светлый Ирий, куда попадают праведные усопшие, и огненное Пекло, где обретаются грешники. Пеклом владеет кровожадный и неистовый Злодий Худич. Вечно голодный до людских страданий, он алчет новых душ и норовит вырваться в явь, дабы, к собственной радости, погрузить ее во мрак и приступить к истязаниям невинных.
Некоторые называют Худича Чернобогом. Другие величают змеем Волосом. Трудно судить, об одном боге идет речь или люди путают по незнанию нескольких. Времена, когда боги показывались народу, давным-давно миновали. Отголоски старых битв дошли до нас через легенды.
Старинная песнь об украденном солнце посвящена борьбе змея Злодия с Ярилою. Выбрался Худич в явь, собрал черные полки и пошел войной на светлых Сварога и Сварожичей. В ходе сражения змей проглотил светило, на землю сошла великая тьма. Но отважный и суровый Перун напал на Злодия, разя его молниями. Худич обратился в бегство, выпустив из рассеченного громовержцем чрева солнце.
Мировое зло было посрамлено и загнано обратно в навь. Пекло запечатали священными печатями, чтобы набег лютого змея не повторился. Но и единственная битва повлекла печальные последствия: ослабла Правда, в миру поселилась Кривда. Люд стал портиться, недоброму обучаться. От тех времен и пошла несправедливость.
Всякий раз, когда на солнечное небо набегают тяжелые тучи, словно сжирающие жаркое светило, и воет буря, потом проливается дождь, грохочет гром и сверкают неотразимые молнии, а затем тучи разгоняются, и над миром разливается живительный свет Ярилы, народ вспоминает тот самый великий бой богов. Тогда светлое воинство одержало победу, и горе тому, кто возжелает нового воцарения Злодия Худича!
– А что, есть и такие? – спросил Иван. – Федорин упоминал о колдунах и ведьмах, поклонявшихся Чернобогу полтора века назад. Может, твой отец ошибся, или его убийца притворялся последователем Злодия?
– Вот это вряд ли, – вздохнула Василиса. – Сыскарь о многом не догадывается. Он у нас привык полагаться на косные доказательства, искать выгоды лиходея и причины, сподвигшие на преступление. Жизнь сложнее. Истинные корни людских деяний часто объясняются лишь наличием более высокого и сильного промысла, нежели человечий. Батюшка мне об этом не раз говорил. Распутные шабаши, прекращенные моими предками, были лишь приманкой, отвлекающей от истинных последователей Худича-Злебога.
Следует сказать, что в какой-то момент беседе Василисы и дембеля стала мешать назойливая мошка. Очевидно, тепло дворца позволяло бодрствовать летучим насекомым и осенью. Сначала от докучной мошки отмахивалась княжна, затем противная мелюзга переключилась на Ивана. Он не выдержал и достал газету. Отмахнулся пару раз, и контуженная воздушным потоком дрозофила села на дубовый стол.
– Я так понял, по-твоему, существует некая организация, то есть орден поклонников зла, – промолвил Старшой, примеряясь к мошке «Алиментами и Артефактами», свернутыми в мухобойку. – Но я не понимаю, зачем этим милым людям заявлять о себе через убийство князя.
Договорив, сержант влепил газетой по столу. Дубовая столешница хрустнула и развалилась пополам.
– Силен, – прошептала Василиса. – Теперь верю про Соловья-разбойника. И рада, что ты мой страж. Но когда ты в следующий раз будешь защищать меня от мошки, то постарайся мебель не ломать, ладно?
Очумевший от собственной прыти Иван кивнул, а сам подумал: «Вот что печатное слово делает! А какова тогда сила непечатного?»
Он спрятал газету в карман, отчаянно ища объяснение случившемуся чуду.
– Да, силен, – повторила княжна, истолковавшая растерянность Старшого как смущение из-за неловкого удара.
– Я-то что, – промямлил парень. – Брат Егор сильнее.
– О чем мы говорили? Ах, про то, что послушники Злодия заявили о себе, – вернулась к разговору Василиса, будто ничего и не было. – Ты не прав, богатырь мой. Они ничего никому не заявляли. Наоборот, они не хотели огласки. Это батюшка успел меня предостеречь. Я постепенно уверяюсь, что он оставил весточку именно мне.
– И ты ее полностью поняла?
– Не думаю. Но кроме главного сообщения я уловила смысл одного из второстепенных. Ты упомянул, что правою рукой батюшка показывал на двухголового водяного.
– Причем фигой, – уточнил Иван.
– То-то и оно! Я разумею это так: «Двухголовый, но не водяной». А значит, нам пора в гербовую залу!
Княжна подскочила, будто на пружинах, и стремительно двинулась к выходу из комнаты. Старшому логика Василисы не понравилась, он ни черта не понял. Однако служба есть служба.
По пути дочь Велемудра и ее страж встречали придворных и слуг, многие заводили сочувственную волынку, распахивали объятья и пускали дежурную слезу, но княжна умело сбегала, отвергая проявления сопливого сочувствия.
– Хоть бы один был искренним, – буркнула девушка, когда они с Иваном пришли в пустынную залу.
На стене, обтянутой парчой, висел главный символ государства – большой, два на два метра, драгоценный барельеф, укрепленный на сверкающем стальном щите.
Гербом княжества была двухголовая жар-птица, мощно раскинувшая искрящиеся крылья. Его отлили из чистого золота, отчего сходство с легендарной птахой только усилилось. Правда, настораживала двухголовость, но ее, как Иван выяснил позже, легко объяснили историки. Оказалось, что художник, запечатлевший жар-птицу, увидал ее утром, когда волшебная тварь раскрыла, потягиваясь, крылья и потрясла головой, прогоняя из нее остатки сна. Так и запомнил живописец птичку – с двумя хохластыми головенками, глядящими в разные стороны и широко распахнувшими зевающие клювики.
У стены с гербом покоился высокий трон. Рядом – кресло поменьше и поизящнее. Княжна развернула кресло к символу государства и уселась. Старшой остался стоять.
– Вот здесь мы с батюшкой частенько сидели, и однажды он сказал мне странную вещь, – проговорила притихшая Василиса. – «Дочь, настанет день, и я покину этот мир. Я вижу, ты станешь сильной и мудрой правительницей. К сожалению, даже сильные и мудрые правители сталкиваются с трудностями, кои не могут разрешить. Тогда следует обратиться к самой сути и соли нашего княжества… – Здесь отец указал на жар-птицу, а потом дотронулся до своего языка. – Как известно, ум хорошо, а два лучше. А коли станет кто вещать, так и никто его за язык не тянул. Запомни эти странные слова, навсегда сохрани и жесты, которые я сейчас сделал.
А большего не смею произнести, ибо даже у стен есть уши».
Иван почесал за ухом:
– Звучит, словно коллекция пословиц.
– Я тоже так решила. А вот сейчас, когда про двухголового водяного ты сказал, все на место и встало. Закрой двери.
Старшой запер на засов три двери, теперь никто не мог помешать тому, что задумала Василиса. Она пододвинула кресло к гербу. Забралась ногами на атласное сиденье. Дотронулась до языка одной из голов.
И случилось чудо! Золотая голова мигнула, зашевелилась, оживая, и повернулась к девушке. Та взвизгнула и потеряла равновесие. Иван еле ее поймал.
– Кто заставил меня говорить? – каркающим голосом спросила грозная птица.
– Тебя за язык никто не тянул, – пролепетала княжна, прижимаясь к богатырю-дембелю.
Ответ вполне удовлетворил птицу, и она вернула голову на место. Что-то щелкнуло, и массивный гербовый щит распахнулся, словно легонькая дверца.
– Пусти, – выдавила Василиса, все еще сидящая на руках Старшого, и он поставил ее на ноги.
За щитом обнаружилась винтовая лестница, ведущая вниз.
– Темно, – прокомментировал дембель, но стоило ему перешагнуть порог, как на стенах потайного помещения вспыхнули мелкие светильники.
– Айда! – решительно скомандовала девушка и первая начала спуск в подземелье.
Иван интуитивно оглянулся. Дверь-щит тихо закрылась, и щелкнул секретный замок. «Попали», – подумал старший сержант.
Спускались долго, по прикидкам Емельянова, глубина составила этажей восемь. Очутились в узком коридорчике, ведущем в какую-то светлую комнату.
– Пусти, я пойду первым, – тихо сказал Иван.
Миновав коридор, парень и девушка вошли в широкую круглую залу, повторяющую гербовую. Только дверной проем был один, а не три, и не висел символ на стене. Вместо него в центре залы торчала мощная серебряная ветка-клюка, на которой сидела нестерпимо сияющая птица. Крупная, не меньше человека. С единственной головой, но очень похожая на гербовый символ.
Глаза ее, светящиеся подобно двум солнцам, смотрели на гостей пронизывающе. Во всяком случае, у дембеля возникло ощущение, что волшебная птаха за считанные мгновения узнала о нем абсолютно все. А уж как жарко стало, хоть раздевайся, но жар был будто бы внутренним, в самой зале царила прохлада.
– Что, сгинул Велемудр? – спросила птица, не открывая клюва. – А я предупреждал.
Молодые люди просто услышали спокойный мужской голос, звучащий ниоткуда и одновременно отовсюду.
– Убили батюшку, – проговорила Василиса.
– Это кто? – обратился к ней Иван. – Гамаюн, что ли?
Ответил сам птах:
– Птица Гамаюн не отличается умом и сообразительностью. Я – Рарожич, сын вещего Рарога. А ты, витязь, как я вижу, иномирец. Нравится здесь?
Старшой нарочито огляделся:
– Нет, наверху веселее.
Судя по заливистому клекоту и трясущейся туше, Рарожич рассмеялся. Он даже чуть не упал с ветки. Пришлось раскрыть широкие крылья. Нестерпимый свет ударил в глаза парня и девушки.
Когда они проморгались, птица уже сложила крылья.
– Что хочешь знать, княжна? – спросил голос.
– Почему ты здесь?
– Хм… Я здесь не почему, а зачем. Подробности слишком долги, сложны и не нужны, чтобы тратить на них время. В узком смысле остановимся на следующем: я приношу князьям Легендограда пользу советами. Вы спрашиваете, я отвечаю. Только не жди чуда. Я не Бояндекс какой-нибудь, чтобы обо всем ведать. Впрочем, на вопрос «Кто убил Велемудра?» он тоже не ответит.
– Почему?
– У меня складывается ощущение, что «почему» – это единственное известное тебе вопросительное слово, – пошутил Рарожич. – Бояндекса не посещают озарения в миг, когда происходит некое событие. Он кропотливо собирает сведения. Событие становится событием тогда, когда о нем говорят. А как только о нем заговорят, пополняется копилка знаний Бояндекса. Меня волнует сейчас иное. Давно ли родитель открыл тебе тайну моего существования?
– Намекнул-то он давно, но я догадалась сегодня.
– Когда и как умертвили князя?
Тут вклинился Иван:
– Давай, я расскажу.
Василиса с благодарностью приняла его предложение. Парень изложил главное. Птица погрустнела, даже приглушилось сияние перьев и пронзительных очей.