Страница:
— И почему остался? — с искренним интересом осведомился шас у Кортеса.
— Не в моих правилах отступать, — буркнул наемник.
— Вот и хорошо, — заулыбался Хамзи. — Я знал, что могу на вас положиться.
— Но о том, где мы будем отдыхать в следующий раз, ты не узнаешь.
— Если это будет не мой отель, то мне и неинтересно.
— Это наш отель.
— Я так и сказал.
— Тогда покажи баланс за последний месяц.
— Ты все о делах, да о делах, — посетовал шас и посмотрел на часы. Потом подумал, включил один из мониторов и уставился на ряды цифр.
Встреча друзей закончилась, притормозивший было локомотив вновь начал разгон.
— Баланс, — напомнил наемник.
— Вот. — Не сводя глаз с монитора, шас протянул Кортесу стопку листов. — Обратно торопишься, что ли? Под пальмы?
— Нет, сегодня мы останемся в городе.
— Собираемся к Птицию на премьеру, — добавила Яна.
— Говорят, ожидается грандиозное шоу, — улыбнулась Инга.
— Знаю, знаю, — пробубнил Биджар. — Птиций у меня кредит на постановку брал…
— «Терракотовые одалиски», — уточнил Артем. — Что-то сногсшибательное.
Наемники говорили столь жизнерадостно и убедительно, что Хамзи, начавший погружаться в дела, не почувствовал фальши. Не заметил, что при упоминании о шоу, глаза собеседников холодеют.
Приглашения в «Ящеррицу» Кортесу прислал Сантьяга, и наемники понимали, что им предстоит не только насладиться очередным шедевром Птиция, но и провести серьезный разговор с могущественным комиссаром Темного Двора.
— А я думал, вас на праздник позвали, — рассеяно пробормотал шас, включая еще один монитор и, одновременно, снимая трубку телефона.
— На какой праздник?
Биджар непонимающе посмотрел на задавшего вопрос Артема, некоторое время соображал, что имел в виду молодой наемник, после чего удивленно поднял брови:
— Ты на календарь когда последний раз смотрел?
Москва, Бутово, 14 декабря, вторник, 10:48
Есть под луной вещи, которые не меняются в веках. К счастью — есть. И чтобы ни случилось в нашем бренном мире, какие бы события ни происходили, вещи эти останутся неизменными, такими, как и сто и тысячу лет назад. Сохранятся в том виде, в каком появились, такими, какими пришли, какими были задуманы. Звезды будут вечно сиять на небе, глубоко под землей всегда будет пылать огонь, Красные Шапки… Подобно всему вечному, они рассеяно, словно не замечая, стряхивали с себя пыль времен, не менялись и не учились, сохраняя в девственной неприкосновенности чарующий первобытный облик. Когда-то дикари населяли Западные леса, ныне — Южное Бутово, но принципиальных отличий между современниками и предками не существовало. Традиционные кожаные одежды, традиционные татуировки, покрывающие едва ли не все тело, традиционное виски — без катализатора мозги Красных Шапок функционировать отказывались. Стоит ли упоминать о четком соблюдении древних этических норм? Междоусобные свары, разбой и мародерство рассматривались дикарями как лучшее в мире времяпрепровождение, и изживать подобные пристрастия они считали кощунством.
Так и жили.
— Копыто, иди сюда, в сику перекинемся!
Уйбуй угрюмо посмотрел на любителей картишек, привычно сгруппировавшихся в дальнем углу «Средства от перхоти», скривился, и пробубнил себе под нос парочку ругательств. Некоторое время назад Копыто, благодаря тесному знакомству с одним незадачливым концом, неожиданно сделался великим игроком, наводящим ужас на соплеменников. От него разбегались. Однако удача вскорости покинула уйбуя и, оказавшись за карточным столом в последний раз — напился и позволил себя заманить — он оставил победителю едва ли не всю казну подчиненной десятки. С тех пор сородичи наперебой зазывали Копыто «поддержать компанию», «поставить хоть чуть-чуть», «рискнуть по маленькой», но уйбуй пока держался.
— Будешь играть?
— Денег нет, мля, — отрезал Копыто.
— Чего тогда пришел? — резонно поинтересовались картежники.
Владельцы «Средства от перхоти» в кредит не отпускали, понимали, с кем торгуют. И дело даже не в том, что бойца могли запросто угробить в ближайшей междоусобице: дикие головы не были приспособлены к длительному хранению информации, и о полученном кредите Красные Шапки радостно забывали едва ли не через минуту.
— Здесь нищим не подают!
Отвечать наглецам Копыто не стал. Зыркнул сердито, многозначительно положил ладонь на рукоять ятагана, и медленно прошел по полутемному залу «Средства от перхоти», выбирая, кому упасть на хвост.
Родных Шибзичей в кабаке оказалось до обидного мало, а те, кого удалось разглядеть, при виде уйбуя отворачивались — все ясно, денег мало, поить знакомца не желают. Выпивать с Гниличами не хотелось: Копыто был одним из приближенных великого фюрера Кувалды, и отправил на виселицу стольких выходцев из этого клана, что застолье вполне могло закончиться ножом в спину. Оставались Дуричи. Тем более что с некоторыми из них Копыто связывали почти родственные узы, с уйбуем Булыжником, к примеру, их едва не повесили в один день.
— Привет!
— Бери, — буркнул Дурич, двигая примазавшемуся Шибзичу стакан виски. — С тебя тост.
Поить приблуду Булыжнику не хотелось, но некоторое время назад их отношения, несмотря на почти родственные узы, немного испортились — по наводке Дурича Копыто крепко отлупили — и уйбуй решил сделать примирительный жест.
— Говори.
Мудрить Шибзич не стал:
— За здоровье!
— Не в кассу, но потянет, — заметил боец Маркер.
Красные Шапки дружно выпили и дружно крякнули. Любимый напиток начал приятное путешествие по иссушенному организму, Копыто почувствовал, что меланхолия улетучивается, и пожелал выяснить, что именно не понравилось в тосте привередливому Маркеру.
— Не по теме, — коротко ответил боец.
— Что за тема?
— Внятная.
Уйбуй собрался возмутиться, но вспомнил, что разговаривает с Дуричем, диковинные речевые конструкции которых не всегда поддавались расшифровке. К тому же за виски платил Булыжник.
— Чего пьем, спрашиваю?
— Виски.
— Я вижу, что не кефир, — огрызнулся Копыто. — Что за тема? Праздник, что ли?
— Тогда надо было спросить: почему пьем? — глубокомысленно пробурчал Булыжник. — А не чего пьем.
— Ну, ты в натуре филорог, мля. Ударениям меня учить собрался?
— Ты кого рогатым обозвал? — лениво осведомился размякший от долгого сидения в «Средстве от перхоти» Дурич. — Я тебе сейчас таких ударениев покажу, что до утра не оклемаешься.
— Праздник сегодня большой, — примирительно сообщил боец Маркер, и кивнул в сторону барной стойки, над которой стоял телевизор.
С экрана, предусмотрительно затянутого металлической сеткой, о чем-то вещал великий магистр Ордена Франц де Гир. Звук отсутствовал ввиду бессмысленности — ни один телевизор не способен перекрыть царящий в заведении шум, но выглядел лидер чудов внушительно и немного трагично.
— Чо за праздник?
— День Памяти, — поведал Маркер. — Бывший День Славы.
— Не понял, мля.
— Ну… много тысяч лет назад чуды захватили столицу людов и объявили, что делают на Земле империю. А заодно устроили праздник.
— Выпили?
— Не без этого. И порешили квасить каждый год.
— Типа, понравилось.
— А кому не понравится?
Копыто, почувствовавший в вопросе глубокую суть, кивнул и потребовал продолжения:
— Чо дальше?
— А дальше чудов челы поперли. Ну, не сразу, там еще какая-то буза была, я не помню. В общем, империя чудская медным тазом накрылась, те, кто спасся, в Тайный Город смылись. И праздновать стало нечего.
— А хотелось.
— Угу. И тогда они праздник переименовали и продолжили квасить.
— Молодцы! — одобрили сидящие за столом бойцы Булыжника.
— Это по-нашему!
— За это можно выпить!
Сказано — сделано. Стаканы лязгнули друг об дружку, и Красные Шапки выпили за «это». Копыто отпилил ятаганом кусок ветчины и, пережевывая закуску, осведомился:
— Маркер, а ты в кого такой умный?
— Ты чего дразнишься? — удивился оплеванный боец.
— Ну, ты знаешь все, как было. Истории рассказываешь. — Копыто прищурился. Нехорошо прищурился. Так, будто уличил говорливого Дурича в измене. — Подстрекательством занимаешься?
— Да, Маркер, не по-нашему это, — проворчал Булыжник. — Подозрительно.
— Восхваление чудов и все такое прочее. Будто нам самим нечем гордиться, мля.
— Может, ты специально все это делаешь?
— Учишь презирать семейные ценности?
— Он мне вчера двадцатку вернул, которую должен был, — припомнил боец Отвертка. — Вот это совсем не по-нашему.
После ТАКОГО обвинения насторожились все сидящие за столом.
— А как бы я тебе ее не вернул, если ты нож к горлу приставил? — чуть не плача спросил Маркер. Он чуял, что тучи сгущаются, и проклинал свой длинный язык. — И сам карманы обыскал?
— Спалился Маркер. На двадцатке спалился!
— Думаешь, он шпиен?
— Адназначна шпиен!
— На виселице все расскажет.
— Слышь, Булыжник, получается, ты шпиена на груди пригрел?
Уйбуй Дуричей нахмурился. До него внезапно дошло, что если Маркера объявят шпионом и врагом, то и на него падет тень предательства. Не углядел, не усмотрел, не подслушал. А Кувалда после демократических выборов окончательно озверел, и за малейшее проявление нелояльности отправлял на виселицу. К счастью, пока Булыжник соображал, как вывернуться из непростой ситуации, Маркер сумел найти нужные слова:
— Да свой я, свой, просто у меня бабушка была.
— У всех бабушка была, — отрезал Отвертка. — Наверное.
— И у шпиенов тоже бабушки!
— Отвечай, паскуда, почему знаешь так много?
— Я когда ногу по малолетству сломал, она мне сказки рассказывала, какие помнила, — всхлипнул перепуганный Маркер. — О Западных лесах рассказывала, о том, как мы людам помогли Землю захватить и империю сделать.
— И ты запомнил? — подозрительно осведомился Копыто.
— Я же говорю: ногу сломал, — пояснил боец. — Как сейчас помню: пришел Аника-чуд злой в доспехах блестящих и прогнал нас из Западных лесов. И рухнул Зеленый Дом в одночасье, потому что не стало у него поддержки мощной. Переломили хребет соломинкой.
Маркер со страхом огляделся. Булыжник, пытаясь сгладить ситуацию, разлил по стаканам виски, и возникшая было пауза заполнилась дружным прихлебыванием традиционного продукта.
— Ладно, боец, — громко произнес уйбуй Дуричей, — вижу, ты все-таки не шпиен.
И покосился на Копыто.
Но Шибзич уже позабыл о выдвинутых обвинениях и найденной измене. В его голову постучалась новая мысль.
— Мля, так это получается, что чуды нас из Западных лесов прогнали?
— Ага, — радостно подтвердил Маркер.
Ему очень понравилось, что проклятый Шибзич переключился на идиотов-рыцарей.
— С исконных наших вотчин прогнали.
— И ветчину тоже забрали, — услужливо кивнул Маркер. — И выпивку.
— Подожди ты с выпивкой. — Копыто неодобрительно посмотрел на вещающего по телевизору Франца. — Это геноцид какой-то получается.
— Получается что ты у нас умный, а не я, — хихикнул боец. — Вона, слова какие знаешь!
— Филорог…
— Он мне еще за рогатого не ответил, а теперя еще и гиноцит. — Булыжник лихорадочно обдумывал, стоит ли затевать склоку с Шибзичем. — Копыто, ты откуда такие слова знаешь, и почему при всех ругаешься?
— Ты слушай, что получается! — Увлеченный Шибзич не понял, что его подбивают на скандал. — Чуды нас с земли прогнали?
— Прогнали, — подтвердил Маркер.
— В изгнание отправили?
— Отправили.
— Местожительства лишили?
— И пропитания лишили, — встрял Булыжник.
— И средств всяческих! — добавил Отвертка.
— И ваще эксплуатировали!
— И даже не извинились гады! — торжествующе закончил Копыто. — Прикиньте, бойцы, мы ходим, как опущенные, а эти рыжие, напялят консервные банки, и друг перед другом вышагивают, типа, парад, мля. Они в шоколаде…
— В консервных банках, — пискнул Маркер.
— А мы, типа, до сих пор не знаем, почто страдали.
И выпил.
— Ну, ты тренер, — восхищенно произнес Булыжник.
— Во завернул!
— И все это исторически правда!
— Пусть извиняются, гады!
— Перед тобой, что ли?
— И передо мной тоже! Мне, может, Западные леса каждую ночь снятся!
— Да ты там не был ни разу!
— Давай фюреру петицию писать! — предложил Маркер. — Если королева за нас не вступается, пусть мы сами чего-нибудь добьемся! Пусть рыцари извиняются!
— Правильно, мля, — согласился Копыто, и оглядел зал. — Есть тут грамотные?
Италия, пригород Рима, 14 декабря, вторник, 11:00 (время местное)
Лучи неяркого солнца играли в зимнем парке. Скакали между ветвей, скользили по слегка заснеженным газонам, пытались проломить тонкую корку льда, затянувшего небольшое озеро. День выдался на редкость ясным, отлично подходящим для приятной прогулки по дорожкам, и веселые лучи звали хозяев роскошного парка: выходите! Вдохните полной грудью прохладный декабрьский воздух. Свежий. Вкусный. Прищурьтесь на солнце! Полюбуйтесь бездонным небом! Насладитесь редкими минутами зимней сказки! Лучи звали играть, лучи дразнились, лучи смеялись… Но владельцы поместья оставались глухи к зову природы. Они прятались в огромном доме, и не горели желанием выходить на солнечный свет.
Владельцы поместья предпочитали другое светило.
— Ты плохо выглядишь.
— Я провел в лаборатории всю ночь.
— Очередной опыт?
— Я был уверен, что на этот раз получится.
Стоящий у камина мужчина был стар и лыс. Его крупное, волевое лицо избороздили глубокие морщины, а о некогда густой шевелюре напоминала лишь редкая поросль за ушами и на затылке. Тем не менее, никто бы не назвал мужчину дряхлым: годы, хоть и наложили отпечаток на его лицо, еще не согнули, не сломали, не придавили плечи, не сгорбили. В мужчине чувствовались энергия и мощь. Даже сейчас, уставший, он двигался упругой, совсем не стариковской походкой.
У барона Александра Бруджа, самого старого масана в мире, оставалось достаточно сил, чтобы поспорить с куда более молодыми соплеменниками.
Он подошел к дивану, опустился на подушки и, откинувшись назад, закрыл глаза. В одной руке Бруджа держал бокал с красным вином, а другую протянул вдоль спинки дивана. Помолчал, расслабился, и едва слышно повторил:
— Я был уверен, что на этот раз получится.
Его голос напоминал шуршание листьев в осеннем лесу. Очень своеобразный голос, запоминающийся.
— Тем не менее — фиаско. — Клаудия не сводила глаз с горящего в камине огня. — В очередной раз.
— Силы Алого Безумия не достаточно для снятия навских печатей. Я вытянул из Амулета все, что он мог дать, но проклятые арканы не дрогнули.
На груди барона висел медальон с крупным красным камнем. С очень тусклым камнем — редко, крайне редко Клаудии доводилось видеть легендарное Алое Безумие таким опустошенным. И хозяин и Амулет Крови были выжаты до предела.
— Может, ты напрасно идешь напролом? Хитростью города брали едва ли не чаще, чем силой.
— Не получается никак: ни силой, ни хитростью. Не получается даже с помощью Барабао.
— Ты подружился с маркизом? — Клаудия провела пальчиком по каминной полке.
Этим утром девушка предпочла черное. Платье открытое на плечах, но строгое — подол юбки скрывает черные туфли. Из украшений — ожерелье черного жемчуга. И почти нет косметики, лишь легкие мазки, подчеркивающие тонкую красоту. С недавних пор Клаудия отказалась от яркого макияжа.
— Ты не упоминал, что Барабао согласился говорить с тобой.
— Забыл… — Александр, не открывая глаз, сделал большой глоток вина. — Я думал, он окажется полезен. Маркиз должен знать, как устроена его тюрьма.
— Он хочет на свободу?
Бруджа помолчал:
— Очень.
Клаудия прошла вдоль камина, рассеяно прикоснулась к бронзовым часам, взглянула на свое отражение в зеркале, остановилась возле столика с вином.
— Ты договорился с Барабао, но все равно потерпел поражение?
— Сантьяга умен, — угрюмо сказал Александр. — Если верить Барабао, то несколько дней вся мощь Источника навов шла на установку печатей. Несколько дней! Ты представляешь, какова их крепость?
— Догадываюсь. — Клаудия криво улыбнулась. — Отец, пожалуйста, налей мне токайского.
С недавних пор ей стало нравиться белое полусладкое вино.
Барон поднялся с дивана, подошел к столику и наполнил бокал дочери.
— Мы пытались хитрить, искать обходные пути, но что толку рыть подкоп, если толщина стены бесконечна? — Александр мрачно вздохнул. — Сантьяга не стал мудрить, не плотину поставил, а засыпал русло реки. Все, точка.
Колоду Судьбы создали два великих мага: граф Сен-Жермен, ставший впоследствии Хранителем Черной Книги, и барон Александр Бруджа. Чел вложил в предприятие познания, талант и дерзость, масан — мощь Амулета Крови. И двадцать лет напряженной работы. Двадцать лет упорных поисков и гениальных решений. Двадцать лет титанических усилий. Двадцать лет, чтобы однажды утром небрежно положить на стол палисандровую шкатулку с двумя колодами карт. Усмехнуться, и выпить вина.
Колода Судьбы.
Она предлагала одну единственную игру — пасьянс «Королевский Крест», но раскладывая его игрок получал возможность изменить Судьбу, сорвать банк, или проиграть все. Придуманное Сен-Жерменом полотно заклинаний тасовало реальные события, создавало благоприятные условия или… бросало в пропасть. Все зависело от расклада, от умения, от хладнокровия и самообладания, и от того, насколько активно и правильно вел себя игрок в реальной жизни. Большая игра по большим ставкам.
Сен-Жермен построил игру, задал правила, связал невидимой цепью тысячи арканов… а прагматичный Бруджа ухитрился вставить в узоры графа жульнический ход, гарантирующий приход нужной карты. Сен-Жермен был азартен, а барон не хотел рисковать, не желал, чтобы досадные случайности мешали ему управлять Судьбой. Собирался играть без риска.
Не получилось.
Сначала Бруджу предал граф. Гениальный чел принял помощь барона, понимая, что не сможет создать Колоду без силы Алого Безумия, но делиться артефактом с вампиром он не хотел. Сен-Жермен похитил шкатулку, и долгое время не позволял Брудже завладеть ею. Затем почти двести лет барон считал Колоду уничтоженной или захваченной одним из Великих Домов. А когда, наконец, Александр добрался до сокровища, выяснилось, что комиссар Темного Двора, самый беспощадный враг Саббат, навсегда запечатал в артефакте маркиза Барабао — духа честной игры, который расценил введенное бароном дополнительное правило как жульничество.
Круг замкнулся. Великий артефакт вернулся к владельцу, но использовать его Бруджа опасался.
— Ты не хочешь разыграть «Королевский Крест» честно? — негромко спросила Клаудия.
— Ставки слишком высоки, — буркнул Александр.
Девушка пригубила вино, задумчиво посмотрела на блюдо с фруктами и оторвала одну виноградину.
— Насколько я помню, Наполеон обходился без дополнительного правила. Он тщательно продумывал свои действия в реальной жизни, разрабатывал четкие планы, добивался их исполнения, и ему всегда приходили нужные карты. — Красный виноград смешался с белым вином. — Связь Колоды Судьбы и жизни двусторонняя: «Королевский Крест» влияет на события, но правильно рассчитанные поступки помогают в игре.
— Я знаю.
— Тогда что тебя смущает?
— Риск…
— Он есть всегда.
— Но проиграв «Королевский Крест» я потеряю все. — Бруджа вернулся на диван. — Я еще силен, дочь, еще силен… Но уже стар. Еще сто-двести лет, и даже Алое Безумие не сможет заставить жить мое тело. Я умру. — Барон закрыл глаза. — И поэтому не хочу ошибиться. Не хочу ставить на карту замысел всей жизни.
Клаудия подошла к дивану и прикоснулась к руке отца. Александр улыбнулся, но его глаза остались закрыты. Он устал.
Девушка знала, что барон не станет использовать ставший непредсказуемым артефакт. Бруджа хотел победить, но он прагматичен и упрям. Если Колодой невозможно управлять, значит, следует обойтись без нее, ибо она лишь повышает риск.
— Есть и другой вариант, — задумчиво произнесла Клаудия. — Расскажи кардиналам о Колоде Судьбы, они ведь не знают, что… ты не собираешься открывать «Королевский Крест». Расскажи. Это будет нормальный блеф. Известие о том, что ты владеешь и Алым Безумием и Колодой Судьбы, сделает их более сговорчивыми. Заставит понять, что настало время перемен. Что следует принять предложение, а не дожидаться, пока ты их раздавишь.
— Время перемен… — эхом отозвались сухие листья.
Клаудия неожиданно опустилась на колени, склонила голову и поцеловала руку барона.
— Твой замысел велик, отец, и сейчас он как никогда близок к осуществлению. Нужно быть решительным.
Александр нежно взлохматил волосы девушки, но смотрел он в сторону, на огонь.
— Всему свое время, дочь, всему свое время. Нужно быть и решительным и осторожным, расчетливым. — Голос стал громче. — Угрозами мы только испортим дело. Часть кардиналов и так готова к переговорам.
— Тем лучше.
— А остальные… Если они не испугались Алого Безумия, если они не признают авторитет истинного кардинала, то их не смутит и Колода Судьбы. — Бруджа поднял бокал и посмотрел на огонь сквозь хрусталь и вино. — Честно говоря, я не предполагал, что мне удастся усадить за стол переговоров стольких кардиналов.
— Ты часто повторяешь, что от крови устают, — напомнила Клаудия.
— Да, устают. Но не все. — Александр жестко усмехнулся. — Борис не устал.
— Оставь Бориса Захару, — тихо сказала девушка.
Бруджа внимательно посмотрел на дочь.
— Захар не устал?
Клаудия опустила глаза, соединила руки и хрустнула пальцами:
— Устал. Очень устал.
— Но? — с легким нажимом поинтересовался барон.
— Но он сделает все, что должен. Захар понимает, что другого пути нет.
Объединить семью, вернуть вампирам былое величие! Над этой задачей бился Бруджа со времен Раскола. Искал возможности, вступал в союзы, создавал Колоду Судьбы, но… До сих пор его усилия ни к чему не приводили. Не верь никому! Именно этот лозунг, а не абстрактная — «Свобода!» — был главным в Саббат. Каждый может оказаться предателем, каждый может ударить в спину. За что? Чтобы выслужиться перед Темным Двором и уйти в сытую рабскую жизнь. Чтобы отнять твою женщину. Чтобы занять твою территорию, потому что чем меньше останется масанов, тем больше вероятность, что шпионы Тайного Города не разнюхают тебя и не направят в район карателей. Не верь никому! Свобода завела Саббат в тупик. Превратила масанов в крыс, заставила прятаться от всех, заставила опасаться братьев.
Но они считали себя свободными. И гордились этим.
И каждый масан Тайного Города хоть раз в жизни, но задумывался над тем, что он — раб.
А еще они устали убивать друг друга.
И Бруджа принял Захара. Принял и выслушал, хотя еще сто лет назад с удовольствием бы отправил епископа Треми под солнце. Бруджа пережил идеи Раскола. Бруджа понял, что в тупике, и решил вырываться.
Но его смущало, что из тупика придется выбираться рука об руку со злейшим врагом. С комиссаром Темного Двора.
— Направляя к нам епископа Треми, — продолжила Клаудия. — Сантьяга преследовал свои цели. Но Захар не марионетка.
— Если все пойдет так, как запланировано, Захар обретет большую власть.
— Он не предаст, — твердо ответила девушка.
— Хотел бы я разделить твою уверенность.
— Я — Глаза Спящего, — с неожиданным высокомерием бросила Клаудия, и поднялась на ноги. — Ты забыл?
— В первую очередь ты женщина. Влюбленная женщина.
— В первую очередь я твоя дочь.
— Когда речь идет о любви, такие нюансы легко забываются.
Клаудия холодно усмехнулась, а затем размахнулась и бросила бокал в стену. Звон разбитого хрусталя привлек внимание барона. Александр перевел взгляд на появившееся на шелке пятно и вздохнул:
— Я хотел напомнить, что не следует терять голову.
— Я — Глаза Спящего, — повторила Клаудия.
— В таком случае, я хотел бы услышать точный прогноз.
— Начни что-нибудь делать, — огрызнулась девушка. — Тогда будущее станет яснее.
Бруджа легко поднялся с дивана — усталости как ни бывало, сделал несколько шагов к выходу из комнаты и, не глядя на дочь, произнес:
— Сегодня я буду звонить Густаву.
Великобритания, 14 декабря, вторник, 12:03 (время местное)
Усадьба «Rosewood Hill», выстроенная неподалеку от Лондона в начале девятнадцатого века, так и не приобрела статус замка, и во всех реестрах значилась как обыкновенное поместье. В действительности же все знали, что будь хозяева усадьбы более настойчивыми, а главное — более щедрыми, то уже через несколько месяцев они бы жили в настоящем родовом гнезде, в колыбели, так сказать, подлинной английской аристократии. Но владельцев «Rosewood Hill» сложившееся положение устраивало. К тому же скромный статус поместья уберег его и от многочисленных туристов, жаждущих изучить простые дома простых английских помещиков, и от многочисленных обществ по спасению старинных замков, исторического наследия, культурного достояния, национальной гордости и прочего груза имперского прошлого. Разумеется, ревностные хранители английских традиций, в лице старых дев и отставных военных, неоднократно пытались проникнуть в «Rosewood Hill», дабы удостовериться, что к викторианским стенам относятся с должным почтением. Но, несмотря на внушительные размеры: двести акров земли, парк, пастбища, лес и два искусственных озера, поместье охранялось не хуже Букингемского дворца, и плечистые охранники имели приказ с незваными гостями не церемониться. Старых дев и отставных военных грузили в специально приобретенный для этих целей микроавтобус, и вежливо отправляли в ближайшую деревушку, до которой, надо отметить, было почти двенадцать миль.
— Не в моих правилах отступать, — буркнул наемник.
— Вот и хорошо, — заулыбался Хамзи. — Я знал, что могу на вас положиться.
— Но о том, где мы будем отдыхать в следующий раз, ты не узнаешь.
— Если это будет не мой отель, то мне и неинтересно.
— Это наш отель.
— Я так и сказал.
— Тогда покажи баланс за последний месяц.
— Ты все о делах, да о делах, — посетовал шас и посмотрел на часы. Потом подумал, включил один из мониторов и уставился на ряды цифр.
Встреча друзей закончилась, притормозивший было локомотив вновь начал разгон.
— Баланс, — напомнил наемник.
— Вот. — Не сводя глаз с монитора, шас протянул Кортесу стопку листов. — Обратно торопишься, что ли? Под пальмы?
— Нет, сегодня мы останемся в городе.
— Собираемся к Птицию на премьеру, — добавила Яна.
— Говорят, ожидается грандиозное шоу, — улыбнулась Инга.
— Знаю, знаю, — пробубнил Биджар. — Птиций у меня кредит на постановку брал…
— «Терракотовые одалиски», — уточнил Артем. — Что-то сногсшибательное.
Наемники говорили столь жизнерадостно и убедительно, что Хамзи, начавший погружаться в дела, не почувствовал фальши. Не заметил, что при упоминании о шоу, глаза собеседников холодеют.
Приглашения в «Ящеррицу» Кортесу прислал Сантьяга, и наемники понимали, что им предстоит не только насладиться очередным шедевром Птиция, но и провести серьезный разговор с могущественным комиссаром Темного Двора.
— А я думал, вас на праздник позвали, — рассеяно пробормотал шас, включая еще один монитор и, одновременно, снимая трубку телефона.
— На какой праздник?
Биджар непонимающе посмотрел на задавшего вопрос Артема, некоторое время соображал, что имел в виду молодой наемник, после чего удивленно поднял брови:
— Ты на календарь когда последний раз смотрел?
* * *
Южный Форт, штаб-квартира семьи Красные ШапкиМосква, Бутово, 14 декабря, вторник, 10:48
Есть под луной вещи, которые не меняются в веках. К счастью — есть. И чтобы ни случилось в нашем бренном мире, какие бы события ни происходили, вещи эти останутся неизменными, такими, как и сто и тысячу лет назад. Сохранятся в том виде, в каком появились, такими, какими пришли, какими были задуманы. Звезды будут вечно сиять на небе, глубоко под землей всегда будет пылать огонь, Красные Шапки… Подобно всему вечному, они рассеяно, словно не замечая, стряхивали с себя пыль времен, не менялись и не учились, сохраняя в девственной неприкосновенности чарующий первобытный облик. Когда-то дикари населяли Западные леса, ныне — Южное Бутово, но принципиальных отличий между современниками и предками не существовало. Традиционные кожаные одежды, традиционные татуировки, покрывающие едва ли не все тело, традиционное виски — без катализатора мозги Красных Шапок функционировать отказывались. Стоит ли упоминать о четком соблюдении древних этических норм? Междоусобные свары, разбой и мародерство рассматривались дикарями как лучшее в мире времяпрепровождение, и изживать подобные пристрастия они считали кощунством.
Так и жили.
— Копыто, иди сюда, в сику перекинемся!
Уйбуй угрюмо посмотрел на любителей картишек, привычно сгруппировавшихся в дальнем углу «Средства от перхоти», скривился, и пробубнил себе под нос парочку ругательств. Некоторое время назад Копыто, благодаря тесному знакомству с одним незадачливым концом, неожиданно сделался великим игроком, наводящим ужас на соплеменников. От него разбегались. Однако удача вскорости покинула уйбуя и, оказавшись за карточным столом в последний раз — напился и позволил себя заманить — он оставил победителю едва ли не всю казну подчиненной десятки. С тех пор сородичи наперебой зазывали Копыто «поддержать компанию», «поставить хоть чуть-чуть», «рискнуть по маленькой», но уйбуй пока держался.
— Будешь играть?
— Денег нет, мля, — отрезал Копыто.
— Чего тогда пришел? — резонно поинтересовались картежники.
Владельцы «Средства от перхоти» в кредит не отпускали, понимали, с кем торгуют. И дело даже не в том, что бойца могли запросто угробить в ближайшей междоусобице: дикие головы не были приспособлены к длительному хранению информации, и о полученном кредите Красные Шапки радостно забывали едва ли не через минуту.
— Здесь нищим не подают!
Отвечать наглецам Копыто не стал. Зыркнул сердито, многозначительно положил ладонь на рукоять ятагана, и медленно прошел по полутемному залу «Средства от перхоти», выбирая, кому упасть на хвост.
Родных Шибзичей в кабаке оказалось до обидного мало, а те, кого удалось разглядеть, при виде уйбуя отворачивались — все ясно, денег мало, поить знакомца не желают. Выпивать с Гниличами не хотелось: Копыто был одним из приближенных великого фюрера Кувалды, и отправил на виселицу стольких выходцев из этого клана, что застолье вполне могло закончиться ножом в спину. Оставались Дуричи. Тем более что с некоторыми из них Копыто связывали почти родственные узы, с уйбуем Булыжником, к примеру, их едва не повесили в один день.
— Привет!
— Бери, — буркнул Дурич, двигая примазавшемуся Шибзичу стакан виски. — С тебя тост.
Поить приблуду Булыжнику не хотелось, но некоторое время назад их отношения, несмотря на почти родственные узы, немного испортились — по наводке Дурича Копыто крепко отлупили — и уйбуй решил сделать примирительный жест.
— Говори.
Мудрить Шибзич не стал:
— За здоровье!
— Не в кассу, но потянет, — заметил боец Маркер.
Красные Шапки дружно выпили и дружно крякнули. Любимый напиток начал приятное путешествие по иссушенному организму, Копыто почувствовал, что меланхолия улетучивается, и пожелал выяснить, что именно не понравилось в тосте привередливому Маркеру.
— Не по теме, — коротко ответил боец.
— Что за тема?
— Внятная.
Уйбуй собрался возмутиться, но вспомнил, что разговаривает с Дуричем, диковинные речевые конструкции которых не всегда поддавались расшифровке. К тому же за виски платил Булыжник.
— Чего пьем, спрашиваю?
— Виски.
— Я вижу, что не кефир, — огрызнулся Копыто. — Что за тема? Праздник, что ли?
— Тогда надо было спросить: почему пьем? — глубокомысленно пробурчал Булыжник. — А не чего пьем.
— Ну, ты в натуре филорог, мля. Ударениям меня учить собрался?
— Ты кого рогатым обозвал? — лениво осведомился размякший от долгого сидения в «Средстве от перхоти» Дурич. — Я тебе сейчас таких ударениев покажу, что до утра не оклемаешься.
— Праздник сегодня большой, — примирительно сообщил боец Маркер, и кивнул в сторону барной стойки, над которой стоял телевизор.
С экрана, предусмотрительно затянутого металлической сеткой, о чем-то вещал великий магистр Ордена Франц де Гир. Звук отсутствовал ввиду бессмысленности — ни один телевизор не способен перекрыть царящий в заведении шум, но выглядел лидер чудов внушительно и немного трагично.
— Чо за праздник?
— День Памяти, — поведал Маркер. — Бывший День Славы.
— Не понял, мля.
— Ну… много тысяч лет назад чуды захватили столицу людов и объявили, что делают на Земле империю. А заодно устроили праздник.
— Выпили?
— Не без этого. И порешили квасить каждый год.
— Типа, понравилось.
— А кому не понравится?
Копыто, почувствовавший в вопросе глубокую суть, кивнул и потребовал продолжения:
— Чо дальше?
— А дальше чудов челы поперли. Ну, не сразу, там еще какая-то буза была, я не помню. В общем, империя чудская медным тазом накрылась, те, кто спасся, в Тайный Город смылись. И праздновать стало нечего.
— А хотелось.
— Угу. И тогда они праздник переименовали и продолжили квасить.
— Молодцы! — одобрили сидящие за столом бойцы Булыжника.
— Это по-нашему!
— За это можно выпить!
Сказано — сделано. Стаканы лязгнули друг об дружку, и Красные Шапки выпили за «это». Копыто отпилил ятаганом кусок ветчины и, пережевывая закуску, осведомился:
— Маркер, а ты в кого такой умный?
— Ты чего дразнишься? — удивился оплеванный боец.
— Ну, ты знаешь все, как было. Истории рассказываешь. — Копыто прищурился. Нехорошо прищурился. Так, будто уличил говорливого Дурича в измене. — Подстрекательством занимаешься?
— Да, Маркер, не по-нашему это, — проворчал Булыжник. — Подозрительно.
— Восхваление чудов и все такое прочее. Будто нам самим нечем гордиться, мля.
— Может, ты специально все это делаешь?
— Учишь презирать семейные ценности?
— Он мне вчера двадцатку вернул, которую должен был, — припомнил боец Отвертка. — Вот это совсем не по-нашему.
После ТАКОГО обвинения насторожились все сидящие за столом.
— А как бы я тебе ее не вернул, если ты нож к горлу приставил? — чуть не плача спросил Маркер. Он чуял, что тучи сгущаются, и проклинал свой длинный язык. — И сам карманы обыскал?
— Спалился Маркер. На двадцатке спалился!
— Думаешь, он шпиен?
— Адназначна шпиен!
— На виселице все расскажет.
— Слышь, Булыжник, получается, ты шпиена на груди пригрел?
Уйбуй Дуричей нахмурился. До него внезапно дошло, что если Маркера объявят шпионом и врагом, то и на него падет тень предательства. Не углядел, не усмотрел, не подслушал. А Кувалда после демократических выборов окончательно озверел, и за малейшее проявление нелояльности отправлял на виселицу. К счастью, пока Булыжник соображал, как вывернуться из непростой ситуации, Маркер сумел найти нужные слова:
— Да свой я, свой, просто у меня бабушка была.
— У всех бабушка была, — отрезал Отвертка. — Наверное.
— И у шпиенов тоже бабушки!
— Отвечай, паскуда, почему знаешь так много?
— Я когда ногу по малолетству сломал, она мне сказки рассказывала, какие помнила, — всхлипнул перепуганный Маркер. — О Западных лесах рассказывала, о том, как мы людам помогли Землю захватить и империю сделать.
— И ты запомнил? — подозрительно осведомился Копыто.
— Я же говорю: ногу сломал, — пояснил боец. — Как сейчас помню: пришел Аника-чуд злой в доспехах блестящих и прогнал нас из Западных лесов. И рухнул Зеленый Дом в одночасье, потому что не стало у него поддержки мощной. Переломили хребет соломинкой.
Маркер со страхом огляделся. Булыжник, пытаясь сгладить ситуацию, разлил по стаканам виски, и возникшая было пауза заполнилась дружным прихлебыванием традиционного продукта.
— Ладно, боец, — громко произнес уйбуй Дуричей, — вижу, ты все-таки не шпиен.
И покосился на Копыто.
Но Шибзич уже позабыл о выдвинутых обвинениях и найденной измене. В его голову постучалась новая мысль.
— Мля, так это получается, что чуды нас из Западных лесов прогнали?
— Ага, — радостно подтвердил Маркер.
Ему очень понравилось, что проклятый Шибзич переключился на идиотов-рыцарей.
— С исконных наших вотчин прогнали.
— И ветчину тоже забрали, — услужливо кивнул Маркер. — И выпивку.
— Подожди ты с выпивкой. — Копыто неодобрительно посмотрел на вещающего по телевизору Франца. — Это геноцид какой-то получается.
— Получается что ты у нас умный, а не я, — хихикнул боец. — Вона, слова какие знаешь!
— Филорог…
— Он мне еще за рогатого не ответил, а теперя еще и гиноцит. — Булыжник лихорадочно обдумывал, стоит ли затевать склоку с Шибзичем. — Копыто, ты откуда такие слова знаешь, и почему при всех ругаешься?
— Ты слушай, что получается! — Увлеченный Шибзич не понял, что его подбивают на скандал. — Чуды нас с земли прогнали?
— Прогнали, — подтвердил Маркер.
— В изгнание отправили?
— Отправили.
— Местожительства лишили?
— И пропитания лишили, — встрял Булыжник.
— И средств всяческих! — добавил Отвертка.
— И ваще эксплуатировали!
— И даже не извинились гады! — торжествующе закончил Копыто. — Прикиньте, бойцы, мы ходим, как опущенные, а эти рыжие, напялят консервные банки, и друг перед другом вышагивают, типа, парад, мля. Они в шоколаде…
— В консервных банках, — пискнул Маркер.
— А мы, типа, до сих пор не знаем, почто страдали.
И выпил.
— Ну, ты тренер, — восхищенно произнес Булыжник.
— Во завернул!
— И все это исторически правда!
— Пусть извиняются, гады!
— Перед тобой, что ли?
— И передо мной тоже! Мне, может, Западные леса каждую ночь снятся!
— Да ты там не был ни разу!
— Давай фюреру петицию писать! — предложил Маркер. — Если королева за нас не вступается, пусть мы сами чего-нибудь добьемся! Пусть рыцари извиняются!
— Правильно, мля, — согласился Копыто, и оглядел зал. — Есть тут грамотные?
* * *
вилла ЛунаИталия, пригород Рима, 14 декабря, вторник, 11:00 (время местное)
Лучи неяркого солнца играли в зимнем парке. Скакали между ветвей, скользили по слегка заснеженным газонам, пытались проломить тонкую корку льда, затянувшего небольшое озеро. День выдался на редкость ясным, отлично подходящим для приятной прогулки по дорожкам, и веселые лучи звали хозяев роскошного парка: выходите! Вдохните полной грудью прохладный декабрьский воздух. Свежий. Вкусный. Прищурьтесь на солнце! Полюбуйтесь бездонным небом! Насладитесь редкими минутами зимней сказки! Лучи звали играть, лучи дразнились, лучи смеялись… Но владельцы поместья оставались глухи к зову природы. Они прятались в огромном доме, и не горели желанием выходить на солнечный свет.
Владельцы поместья предпочитали другое светило.
— Ты плохо выглядишь.
— Я провел в лаборатории всю ночь.
— Очередной опыт?
— Я был уверен, что на этот раз получится.
Стоящий у камина мужчина был стар и лыс. Его крупное, волевое лицо избороздили глубокие морщины, а о некогда густой шевелюре напоминала лишь редкая поросль за ушами и на затылке. Тем не менее, никто бы не назвал мужчину дряхлым: годы, хоть и наложили отпечаток на его лицо, еще не согнули, не сломали, не придавили плечи, не сгорбили. В мужчине чувствовались энергия и мощь. Даже сейчас, уставший, он двигался упругой, совсем не стариковской походкой.
У барона Александра Бруджа, самого старого масана в мире, оставалось достаточно сил, чтобы поспорить с куда более молодыми соплеменниками.
Он подошел к дивану, опустился на подушки и, откинувшись назад, закрыл глаза. В одной руке Бруджа держал бокал с красным вином, а другую протянул вдоль спинки дивана. Помолчал, расслабился, и едва слышно повторил:
— Я был уверен, что на этот раз получится.
Его голос напоминал шуршание листьев в осеннем лесу. Очень своеобразный голос, запоминающийся.
— Тем не менее — фиаско. — Клаудия не сводила глаз с горящего в камине огня. — В очередной раз.
— Силы Алого Безумия не достаточно для снятия навских печатей. Я вытянул из Амулета все, что он мог дать, но проклятые арканы не дрогнули.
На груди барона висел медальон с крупным красным камнем. С очень тусклым камнем — редко, крайне редко Клаудии доводилось видеть легендарное Алое Безумие таким опустошенным. И хозяин и Амулет Крови были выжаты до предела.
— Может, ты напрасно идешь напролом? Хитростью города брали едва ли не чаще, чем силой.
— Не получается никак: ни силой, ни хитростью. Не получается даже с помощью Барабао.
— Ты подружился с маркизом? — Клаудия провела пальчиком по каминной полке.
Этим утром девушка предпочла черное. Платье открытое на плечах, но строгое — подол юбки скрывает черные туфли. Из украшений — ожерелье черного жемчуга. И почти нет косметики, лишь легкие мазки, подчеркивающие тонкую красоту. С недавних пор Клаудия отказалась от яркого макияжа.
— Ты не упоминал, что Барабао согласился говорить с тобой.
— Забыл… — Александр, не открывая глаз, сделал большой глоток вина. — Я думал, он окажется полезен. Маркиз должен знать, как устроена его тюрьма.
— Он хочет на свободу?
Бруджа помолчал:
— Очень.
Клаудия прошла вдоль камина, рассеяно прикоснулась к бронзовым часам, взглянула на свое отражение в зеркале, остановилась возле столика с вином.
— Ты договорился с Барабао, но все равно потерпел поражение?
— Сантьяга умен, — угрюмо сказал Александр. — Если верить Барабао, то несколько дней вся мощь Источника навов шла на установку печатей. Несколько дней! Ты представляешь, какова их крепость?
— Догадываюсь. — Клаудия криво улыбнулась. — Отец, пожалуйста, налей мне токайского.
С недавних пор ей стало нравиться белое полусладкое вино.
Барон поднялся с дивана, подошел к столику и наполнил бокал дочери.
— Мы пытались хитрить, искать обходные пути, но что толку рыть подкоп, если толщина стены бесконечна? — Александр мрачно вздохнул. — Сантьяга не стал мудрить, не плотину поставил, а засыпал русло реки. Все, точка.
Колоду Судьбы создали два великих мага: граф Сен-Жермен, ставший впоследствии Хранителем Черной Книги, и барон Александр Бруджа. Чел вложил в предприятие познания, талант и дерзость, масан — мощь Амулета Крови. И двадцать лет напряженной работы. Двадцать лет упорных поисков и гениальных решений. Двадцать лет титанических усилий. Двадцать лет, чтобы однажды утром небрежно положить на стол палисандровую шкатулку с двумя колодами карт. Усмехнуться, и выпить вина.
Колода Судьбы.
Она предлагала одну единственную игру — пасьянс «Королевский Крест», но раскладывая его игрок получал возможность изменить Судьбу, сорвать банк, или проиграть все. Придуманное Сен-Жерменом полотно заклинаний тасовало реальные события, создавало благоприятные условия или… бросало в пропасть. Все зависело от расклада, от умения, от хладнокровия и самообладания, и от того, насколько активно и правильно вел себя игрок в реальной жизни. Большая игра по большим ставкам.
Сен-Жермен построил игру, задал правила, связал невидимой цепью тысячи арканов… а прагматичный Бруджа ухитрился вставить в узоры графа жульнический ход, гарантирующий приход нужной карты. Сен-Жермен был азартен, а барон не хотел рисковать, не желал, чтобы досадные случайности мешали ему управлять Судьбой. Собирался играть без риска.
Не получилось.
Сначала Бруджу предал граф. Гениальный чел принял помощь барона, понимая, что не сможет создать Колоду без силы Алого Безумия, но делиться артефактом с вампиром он не хотел. Сен-Жермен похитил шкатулку, и долгое время не позволял Брудже завладеть ею. Затем почти двести лет барон считал Колоду уничтоженной или захваченной одним из Великих Домов. А когда, наконец, Александр добрался до сокровища, выяснилось, что комиссар Темного Двора, самый беспощадный враг Саббат, навсегда запечатал в артефакте маркиза Барабао — духа честной игры, который расценил введенное бароном дополнительное правило как жульничество.
Круг замкнулся. Великий артефакт вернулся к владельцу, но использовать его Бруджа опасался.
— Ты не хочешь разыграть «Королевский Крест» честно? — негромко спросила Клаудия.
— Ставки слишком высоки, — буркнул Александр.
Девушка пригубила вино, задумчиво посмотрела на блюдо с фруктами и оторвала одну виноградину.
— Насколько я помню, Наполеон обходился без дополнительного правила. Он тщательно продумывал свои действия в реальной жизни, разрабатывал четкие планы, добивался их исполнения, и ему всегда приходили нужные карты. — Красный виноград смешался с белым вином. — Связь Колоды Судьбы и жизни двусторонняя: «Королевский Крест» влияет на события, но правильно рассчитанные поступки помогают в игре.
— Я знаю.
— Тогда что тебя смущает?
— Риск…
— Он есть всегда.
— Но проиграв «Королевский Крест» я потеряю все. — Бруджа вернулся на диван. — Я еще силен, дочь, еще силен… Но уже стар. Еще сто-двести лет, и даже Алое Безумие не сможет заставить жить мое тело. Я умру. — Барон закрыл глаза. — И поэтому не хочу ошибиться. Не хочу ставить на карту замысел всей жизни.
Клаудия подошла к дивану и прикоснулась к руке отца. Александр улыбнулся, но его глаза остались закрыты. Он устал.
Девушка знала, что барон не станет использовать ставший непредсказуемым артефакт. Бруджа хотел победить, но он прагматичен и упрям. Если Колодой невозможно управлять, значит, следует обойтись без нее, ибо она лишь повышает риск.
— Есть и другой вариант, — задумчиво произнесла Клаудия. — Расскажи кардиналам о Колоде Судьбы, они ведь не знают, что… ты не собираешься открывать «Королевский Крест». Расскажи. Это будет нормальный блеф. Известие о том, что ты владеешь и Алым Безумием и Колодой Судьбы, сделает их более сговорчивыми. Заставит понять, что настало время перемен. Что следует принять предложение, а не дожидаться, пока ты их раздавишь.
— Время перемен… — эхом отозвались сухие листья.
Клаудия неожиданно опустилась на колени, склонила голову и поцеловала руку барона.
— Твой замысел велик, отец, и сейчас он как никогда близок к осуществлению. Нужно быть решительным.
Александр нежно взлохматил волосы девушки, но смотрел он в сторону, на огонь.
— Всему свое время, дочь, всему свое время. Нужно быть и решительным и осторожным, расчетливым. — Голос стал громче. — Угрозами мы только испортим дело. Часть кардиналов и так готова к переговорам.
— Тем лучше.
— А остальные… Если они не испугались Алого Безумия, если они не признают авторитет истинного кардинала, то их не смутит и Колода Судьбы. — Бруджа поднял бокал и посмотрел на огонь сквозь хрусталь и вино. — Честно говоря, я не предполагал, что мне удастся усадить за стол переговоров стольких кардиналов.
— Ты часто повторяешь, что от крови устают, — напомнила Клаудия.
— Да, устают. Но не все. — Александр жестко усмехнулся. — Борис не устал.
— Оставь Бориса Захару, — тихо сказала девушка.
Бруджа внимательно посмотрел на дочь.
— Захар не устал?
Клаудия опустила глаза, соединила руки и хрустнула пальцами:
— Устал. Очень устал.
— Но? — с легким нажимом поинтересовался барон.
— Но он сделает все, что должен. Захар понимает, что другого пути нет.
Объединить семью, вернуть вампирам былое величие! Над этой задачей бился Бруджа со времен Раскола. Искал возможности, вступал в союзы, создавал Колоду Судьбы, но… До сих пор его усилия ни к чему не приводили. Не верь никому! Именно этот лозунг, а не абстрактная — «Свобода!» — был главным в Саббат. Каждый может оказаться предателем, каждый может ударить в спину. За что? Чтобы выслужиться перед Темным Двором и уйти в сытую рабскую жизнь. Чтобы отнять твою женщину. Чтобы занять твою территорию, потому что чем меньше останется масанов, тем больше вероятность, что шпионы Тайного Города не разнюхают тебя и не направят в район карателей. Не верь никому! Свобода завела Саббат в тупик. Превратила масанов в крыс, заставила прятаться от всех, заставила опасаться братьев.
Но они считали себя свободными. И гордились этим.
И каждый масан Тайного Города хоть раз в жизни, но задумывался над тем, что он — раб.
А еще они устали убивать друг друга.
И Бруджа принял Захара. Принял и выслушал, хотя еще сто лет назад с удовольствием бы отправил епископа Треми под солнце. Бруджа пережил идеи Раскола. Бруджа понял, что в тупике, и решил вырываться.
Но его смущало, что из тупика придется выбираться рука об руку со злейшим врагом. С комиссаром Темного Двора.
— Направляя к нам епископа Треми, — продолжила Клаудия. — Сантьяга преследовал свои цели. Но Захар не марионетка.
— Если все пойдет так, как запланировано, Захар обретет большую власть.
— Он не предаст, — твердо ответила девушка.
— Хотел бы я разделить твою уверенность.
— Я — Глаза Спящего, — с неожиданным высокомерием бросила Клаудия, и поднялась на ноги. — Ты забыл?
— В первую очередь ты женщина. Влюбленная женщина.
— В первую очередь я твоя дочь.
— Когда речь идет о любви, такие нюансы легко забываются.
Клаудия холодно усмехнулась, а затем размахнулась и бросила бокал в стену. Звон разбитого хрусталя привлек внимание барона. Александр перевел взгляд на появившееся на шелке пятно и вздохнул:
— Я хотел напомнить, что не следует терять голову.
— Я — Глаза Спящего, — повторила Клаудия.
— В таком случае, я хотел бы услышать точный прогноз.
— Начни что-нибудь делать, — огрызнулась девушка. — Тогда будущее станет яснее.
Бруджа легко поднялся с дивана — усталости как ни бывало, сделал несколько шагов к выходу из комнаты и, не глядя на дочь, произнес:
— Сегодня я буду звонить Густаву.
* * *
поместье «Rosewood Hill»Великобритания, 14 декабря, вторник, 12:03 (время местное)
Усадьба «Rosewood Hill», выстроенная неподалеку от Лондона в начале девятнадцатого века, так и не приобрела статус замка, и во всех реестрах значилась как обыкновенное поместье. В действительности же все знали, что будь хозяева усадьбы более настойчивыми, а главное — более щедрыми, то уже через несколько месяцев они бы жили в настоящем родовом гнезде, в колыбели, так сказать, подлинной английской аристократии. Но владельцев «Rosewood Hill» сложившееся положение устраивало. К тому же скромный статус поместья уберег его и от многочисленных туристов, жаждущих изучить простые дома простых английских помещиков, и от многочисленных обществ по спасению старинных замков, исторического наследия, культурного достояния, национальной гордости и прочего груза имперского прошлого. Разумеется, ревностные хранители английских традиций, в лице старых дев и отставных военных, неоднократно пытались проникнуть в «Rosewood Hill», дабы удостовериться, что к викторианским стенам относятся с должным почтением. Но, несмотря на внушительные размеры: двести акров земли, парк, пастбища, лес и два искусственных озера, поместье охранялось не хуже Букингемского дворца, и плечистые охранники имели приказ с незваными гостями не церемониться. Старых дев и отставных военных грузили в специально приобретенный для этих целей микроавтобус, и вежливо отправляли в ближайшую деревушку, до которой, надо отметить, было почти двенадцать миль.