Роберт Паркер
Кэсткиллский орел
В иных душах гнездится Кэтскиллский орел, который может с равной легкостью опускаться в темнейшие ущелья и снова взмывать из них к небесам, теряясь в солнечных просторах. И даже если он все время летает в ущелье, ущелье это в горах, так что, как бы низко ни спустился горный орел, все равно он остается выше других птиц на равнине, хотя бы те и парили в вышине.
Герман Мелвилл. Моби Дик
Посвящается Джоан
Глава 1
Близилась полночь, а я только что вернулся со слежки. В этот теплый день начала лета я ходил по пятам за мошенником, присвоившим чужие деньги, и пытался выяснить, куда он спускает неправедно нажитые доходы. Мне удалось лишь засечь, как он ел сэндвич с телячьей отбивной в забегаловке на Дэнверс-сквер, напротив Национального банка ценных бумаг. Мелочь, на Дэнверс-сквер особо не погрешишь.
Из холодильника я достал бутылку пива «Стинлагер», открыл и уселся за стол, пытаясь разобраться с дневной почтой. Прибыл чек от клиента, извещение от телефонной компании, более грозное — от электрической и письмо от Сюзан.
Письмо гласило:
"Времени не остается. Хоук сидит в тюрьме Милл-Ривер, Калифорния. Ты должен его вытащить. Мне самой необходима помощь. Хоук все объяснит. Все очень плохо, но я тебя люблю.
Сюзан".
Сколько я его ни перечитывал, все равно ничего нового не находил. Проштемпелевано в Сан-Хосе.
Я выпил пива. На зелени бутылки капля влаги проделала незамысловатую тропинку сверху вниз. «Стинлагер», Новая Зеландия. Так написано на этикетке. Что-то среднее между голландским «зиланд» и английским «силэнд», то бишь «морская земля». Забавное смешение языков. Я аккуратненько поднялся со стула, медленно пошел к шкафу и взял атлас. Посмотрел, что это еще за Милл-Ривер, штат Калифорния. Ага, вот он, к югу от Сан-Франциско. Население — десять тысяч семьсот пятьдесят три человека. Я сделал большой глоток пива, подошел к телефону и набрал номер. На пятом звонке ответил Винс Холлер. Я сказал, что это я.
Он недовольно проворчал:
— Господи Боже, сейчас же без двадцати час.
— Хоук находится в тюрьме в городке Милл-Ривер, что к югу от Сан-Франциско. Хочу, чтобы ты сейчас же созвонился с местным адвокатом.
— Без двадцати час? — переспросил Холлер.
— Сюзан тоже попала в передрягу. Я улетаю утром. До отъезда хочу поговорить с адвокатом.
— В какую еще передрягу? — спросил Холлер.
— Понятия не имею. Хоук знает. Давай-ка немедленно связывайся с адвокатом.
— Хорошо, созвонюсь с юридической фирмой в Сан-Франциско. Они помогут вытащить из постели кого-нибудь из младших партнеров и послать в Милл-Ривер. Там ведь сейчас всего без четверти десять.
— Пусть позвонит мне сразу же после встречи с Хоуком.
Холлер спросил:
— Ты в порядке?
— Действуй, Винс, — сказал я и повесил трубку.
Вытащил еще бутылку пива и снова перечитал письмо от Сюзан. Ничего нового. Тогда я сел за стол рядом с телефоном и осмотрел квартиру.
По обе стороны окна — книжные полки. Действующий камин. Гостиная, кухня, спальня и ванная комната. Дробовик, винтовка и три пистолета.
— Я слишком долго живу здесь, — сказал я громко и понял, что голос в пустой комнате мне совсем не нравится. Я встал, подошел к окну и выглянул на Марлборо-стрит, на которой ни черта не происходило. Я вернулся к столу и глотнул пива. Приятно заниматься хотя бы чем-то.
В четыре двенадцать утра зазвонил телефон.
Полбутылки пива выдыхалось на столе, я же лежал на диване лицом вверх, заложив руки за голову и уставясь в потолок.
Я взял трубку перед третьим звонком.
На другом конце женский голос произнес:
— Мистер Спенсер?
— Да.
— Говорит Пола Голдмен, юрист фирмы «Штайн, Фэй и Корбетт», Сан-Франциско. Меня просили вам позвонить.
— Вы виделись с Хоуком? — спросил я.
— Да. Он сидит в тюрьме Милл-Ривер, штат Калифорния, по обвинению в убийстве и нападении с нанесением телесных повреждений. Надеяться выйти под залог — просто нереально.
— Кого он убил?
— Его обвиняют в убийстве человека по имени Эммет Колдер, который работал консультантом по вопросам безопасности у некоего Рассела Костигана. Его также обвиняют в нападении на нескольких охранников и полицейских. С ним, наверное, нелегко справиться.
— Это верно, — согласился я.
— Он признал, что убил Колдера и напал на других людей, но заявил, что это была самооборона и его вынудили поступить подобным образом.
— Вы сможете организовать его защиту?
— Возможно, если опираться только на факты. Но трудность в том, что отцом Рассела Костигана является Джерри Костиган.
— Господи, — пробормотал я.
— Так вы знаете, кто такой Джерри Костиган?
— Я знаю, кто он. Обладатель уймы всяких вещей.
— Именно. — Голос Полы Голдмен был тверд. — И одной из этих вещей является Милл-Ривер, штат Калифорния.
— Значит, шансов спасти Хоука практически никаких, — сказал я. — Если дойдет до суда...
— Если дойдет до суда, его песенка спета.
Минутку я помолчал, прислушиваясь к далекому потрескиванию междугородной связи.
— Он что-нибудь говорил о Сюзан Сильверман? — спросил я.
— Сказал, что прибыл по ее просьбе и что его поджидали. Мне крайне неохотно разрешили свидание с ним, и оно проходило под пристальным наблюдением. Фирма «Штайн, Фэй и Корбетт» — самая крупная в районе залива. У нее большое влияние. Будь его чуть меньше — никакого свидания не было бы вообще.
— Это все?
— Все.
— Каковы его шансы на успех?
— Никаких.
— Потому что у обвинения железные доводы?
— Да, доводы действительно железные, к тому же он выбил Расселу Костигану три передних зуба. А это то же самое, что избить сына Хьюи Логана в его родной Луизиане в тысяча девятьсот тридцать пятом году.
— Н-да.
— Да еще, Господи, он же черный.
— Разве Костиганы не сторонники равноправия?
— Нет, не сторонники, — сказала она.
— Расскажите о тюрьме.
— Четыре камеры в пристройке к полицейскому участку, расположенному в крыле здания мэрии. В настоящий момент Хоук — единственный заключенный. Гражданский диспетчер — женщина, два полицейских — мужчины. Когда я приехала, на посту находились только они. Должна предупредить вас как юрист, что по законам штата Калифорния соучастие в побеге из тюрьмы является уголовным преступлением.
— С тех пор как Рейган был губернатором штата, они не расслабляются, — заметил я.
— Когда встанет солнце, — сказала Голдмен, — я хочу повоевать с ними по поводу освобождения под залог. Хотя это пустое дело. Если понадоблюсь, звоните в контору. — Она продиктовала номер.
— Благодарю вас, мисс Голдмен.
— Миссис, — поправила она. — Я занимаюсь уголовным правом по пятнадцать-шестнадцать часов в сутки. Так что чувствую себя гораздо более свободной, чем самой хотелось бы.
Из холодильника я достал бутылку пива «Стинлагер», открыл и уселся за стол, пытаясь разобраться с дневной почтой. Прибыл чек от клиента, извещение от телефонной компании, более грозное — от электрической и письмо от Сюзан.
Письмо гласило:
"Времени не остается. Хоук сидит в тюрьме Милл-Ривер, Калифорния. Ты должен его вытащить. Мне самой необходима помощь. Хоук все объяснит. Все очень плохо, но я тебя люблю.
Сюзан".
Сколько я его ни перечитывал, все равно ничего нового не находил. Проштемпелевано в Сан-Хосе.
Я выпил пива. На зелени бутылки капля влаги проделала незамысловатую тропинку сверху вниз. «Стинлагер», Новая Зеландия. Так написано на этикетке. Что-то среднее между голландским «зиланд» и английским «силэнд», то бишь «морская земля». Забавное смешение языков. Я аккуратненько поднялся со стула, медленно пошел к шкафу и взял атлас. Посмотрел, что это еще за Милл-Ривер, штат Калифорния. Ага, вот он, к югу от Сан-Франциско. Население — десять тысяч семьсот пятьдесят три человека. Я сделал большой глоток пива, подошел к телефону и набрал номер. На пятом звонке ответил Винс Холлер. Я сказал, что это я.
Он недовольно проворчал:
— Господи Боже, сейчас же без двадцати час.
— Хоук находится в тюрьме в городке Милл-Ривер, что к югу от Сан-Франциско. Хочу, чтобы ты сейчас же созвонился с местным адвокатом.
— Без двадцати час? — переспросил Холлер.
— Сюзан тоже попала в передрягу. Я улетаю утром. До отъезда хочу поговорить с адвокатом.
— В какую еще передрягу? — спросил Холлер.
— Понятия не имею. Хоук знает. Давай-ка немедленно связывайся с адвокатом.
— Хорошо, созвонюсь с юридической фирмой в Сан-Франциско. Они помогут вытащить из постели кого-нибудь из младших партнеров и послать в Милл-Ривер. Там ведь сейчас всего без четверти десять.
— Пусть позвонит мне сразу же после встречи с Хоуком.
Холлер спросил:
— Ты в порядке?
— Действуй, Винс, — сказал я и повесил трубку.
Вытащил еще бутылку пива и снова перечитал письмо от Сюзан. Ничего нового. Тогда я сел за стол рядом с телефоном и осмотрел квартиру.
По обе стороны окна — книжные полки. Действующий камин. Гостиная, кухня, спальня и ванная комната. Дробовик, винтовка и три пистолета.
— Я слишком долго живу здесь, — сказал я громко и понял, что голос в пустой комнате мне совсем не нравится. Я встал, подошел к окну и выглянул на Марлборо-стрит, на которой ни черта не происходило. Я вернулся к столу и глотнул пива. Приятно заниматься хотя бы чем-то.
В четыре двенадцать утра зазвонил телефон.
Полбутылки пива выдыхалось на столе, я же лежал на диване лицом вверх, заложив руки за голову и уставясь в потолок.
Я взял трубку перед третьим звонком.
На другом конце женский голос произнес:
— Мистер Спенсер?
— Да.
— Говорит Пола Голдмен, юрист фирмы «Штайн, Фэй и Корбетт», Сан-Франциско. Меня просили вам позвонить.
— Вы виделись с Хоуком? — спросил я.
— Да. Он сидит в тюрьме Милл-Ривер, штат Калифорния, по обвинению в убийстве и нападении с нанесением телесных повреждений. Надеяться выйти под залог — просто нереально.
— Кого он убил?
— Его обвиняют в убийстве человека по имени Эммет Колдер, который работал консультантом по вопросам безопасности у некоего Рассела Костигана. Его также обвиняют в нападении на нескольких охранников и полицейских. С ним, наверное, нелегко справиться.
— Это верно, — согласился я.
— Он признал, что убил Колдера и напал на других людей, но заявил, что это была самооборона и его вынудили поступить подобным образом.
— Вы сможете организовать его защиту?
— Возможно, если опираться только на факты. Но трудность в том, что отцом Рассела Костигана является Джерри Костиган.
— Господи, — пробормотал я.
— Так вы знаете, кто такой Джерри Костиган?
— Я знаю, кто он. Обладатель уймы всяких вещей.
— Именно. — Голос Полы Голдмен был тверд. — И одной из этих вещей является Милл-Ривер, штат Калифорния.
— Значит, шансов спасти Хоука практически никаких, — сказал я. — Если дойдет до суда...
— Если дойдет до суда, его песенка спета.
Минутку я помолчал, прислушиваясь к далекому потрескиванию междугородной связи.
— Он что-нибудь говорил о Сюзан Сильверман? — спросил я.
— Сказал, что прибыл по ее просьбе и что его поджидали. Мне крайне неохотно разрешили свидание с ним, и оно проходило под пристальным наблюдением. Фирма «Штайн, Фэй и Корбетт» — самая крупная в районе залива. У нее большое влияние. Будь его чуть меньше — никакого свидания не было бы вообще.
— Это все?
— Все.
— Каковы его шансы на успех?
— Никаких.
— Потому что у обвинения железные доводы?
— Да, доводы действительно железные, к тому же он выбил Расселу Костигану три передних зуба. А это то же самое, что избить сына Хьюи Логана в его родной Луизиане в тысяча девятьсот тридцать пятом году.
— Н-да.
— Да еще, Господи, он же черный.
— Разве Костиганы не сторонники равноправия?
— Нет, не сторонники, — сказала она.
— Расскажите о тюрьме.
— Четыре камеры в пристройке к полицейскому участку, расположенному в крыле здания мэрии. В настоящий момент Хоук — единственный заключенный. Гражданский диспетчер — женщина, два полицейских — мужчины. Когда я приехала, на посту находились только они. Должна предупредить вас как юрист, что по законам штата Калифорния соучастие в побеге из тюрьмы является уголовным преступлением.
— С тех пор как Рейган был губернатором штата, они не расслабляются, — заметил я.
— Когда встанет солнце, — сказала Голдмен, — я хочу повоевать с ними по поводу освобождения под залог. Хотя это пустое дело. Если понадоблюсь, звоните в контору. — Она продиктовала номер.
— Благодарю вас, мисс Голдмен.
— Миссис, — поправила она. — Я занимаюсь уголовным правом по пятнадцать-шестнадцать часов в сутки. Так что чувствую себя гораздо более свободной, чем самой хотелось бы.
Глава 2
Без пятнадцати семь я прибыл в оздоровительный клуб. У Генри Чимоли возле площадки для игр в рэкетбол на первом этаже имелась квартирка. Я сидел у него, попивая кофе, и строил план.
— А я думал, ты завязал с кофе, — сказал Генри. Он отжимался от пола на огромном, от стенки до стенки, ковре.
— Это особый случай, — пояснил я.
Спать мне не хотелось, зато ощущалась усталость.
— В общем, ты все понял? — спросил я.
— Ага, — сказал Генри. — Я всю жизнь был тренером, поэтому могу изготовить любой гипс. Сделаем его побольше, чтобы ты мог по приезде сунуть туда ногу.
— Нужно еще сделать так, чтобы я мог в нем передвигаться.
Генри поднялся с пола. Над дверью, ведущей в кухню, была приделана перекладина. При росте пять футов четыре дюйма Генри приходилось подпрыгивать, чтобы дотянуться до нее. Он принялся подтягиваться, расставив руки на ширину дверного проема.
— На Бикон-стрит, возле Кенмор-сквер, есть магазин медицинских принадлежностей. Это слева за старой гостиницей «Брикминстер», если идти к Бруклайн.
На Генри были хлопчатобумажные серые шорты. Его тело, словно небольшой поршень, двигалось к перекладине и обратно. Никакого намека на напряжение. Голос звучал совершенно спокойно, движения были точными и быстрыми.
— Может быть, тебе слегка урезать силовую нагрузку? С твоим ростом надо больше работать на растяжку.
Генри спрыгнул на пол.
— Я достаточно высок, чтобы заехать тебе ногой по яйцам, — сказал он.
— Ты себе льстишь, — сказал я и пошел искать магазин медицинских принадлежностей.
Он Открывался в восемь утра, потому-то мне и пришлось сидеть в машине и пить кофе — целых три чашки — перед пышечной «Данкин Донате» на Кенмор-сквер, наблюдая, как рокеры и панки выползают на улицу. Мимо шмыгнул паренек с волосами, окращенными в разные цвета, в белой пластиковой куртке и мягких сапожках, как у Питера Пэна. Рубаха на нем отсутствовала, грудь была белой, безволосой и худосочной.
Он украдкой оглядывал себя в витринах магазинов, радуясь собственной диковинности. Может быть, мечтал до смерти напугать поклонника республиканцев, хотя они редко заглядывали на Кенмор-сквер в дни, когда не проводились бейсбольные матчи.
Сложенное письмо Сюзан лежало у меня в нагрудном кармане. Я не стал его перечитывать, потому что знал, что в нем. Знал все слова — на грани безумия. Я взглянул на часы. На девять пятьдесят пять имелся прямой рейс. Я уже собрал вещи. Осталось сделать гипсовый слепок на ногу — и можно отправляться. В Милл-Ривер я мог прибыть к часу по местному времени.
Я сложил три бумажных стаканчика один в другой, вылез из автомобиля и кинул их в мусорную корзину. Затем снова сел в машину, доехал до магазина и стал в нем первым покупателем. К пяти минутам десятого Генри соорудил мне гипсовый башмак, достаточно большой, чтобы я мог надеть его, как здоровенный рыбацкий сапог. Я положил эту штуковину в спортивную сумку, под чистые рубашки.
— Тебя подвезти? — спросил Генри.
— Я оставлю машину в аэропорту.
— Деньги нужны?
— Я снял со счета пару сотен, — успокоил я. — То бишь все, что на нем было. Плюс у меня еще кредитка «Америкой экспресс». Я без нее даже из дому не выхожу.
— Что-нибудь понадобится — звони, — сказал Генри. — Что угодно, понял? Если понадоблюсь сам — выеду.
— Пол знает, что нужно звонить тебе, если я не объявлюсь, — сказал я. — Сейчас он в школе.
— Можно подумать, что ты его отец.
— Вроде того.
Генри сунул мне ладонь.
— Звякни, — сказал он.
Лавируя в утреннем потоке, я на огромной скорости отправился к аэропорту Логан. Ничего страшного не случилось бы, если б я пропустил этот самолет, но он летел без дозаправок, следовательно, быстрее. А я и хотел как можно скорее добраться до Милл-Ривер.
За двадцать минут до отлета я сдал сумку в багаж. Если ее потеряют, будут неприятности.
Но нести ее с собой через контроль было нельзя — ведь в ней лежал пистолет. В девять пятьдесят пять мы вырулили на взлетную полосу, а в десять, заложив крутой вираж над заливом, помчались на Запад.
— А я думал, ты завязал с кофе, — сказал Генри. Он отжимался от пола на огромном, от стенки до стенки, ковре.
— Это особый случай, — пояснил я.
Спать мне не хотелось, зато ощущалась усталость.
— В общем, ты все понял? — спросил я.
— Ага, — сказал Генри. — Я всю жизнь был тренером, поэтому могу изготовить любой гипс. Сделаем его побольше, чтобы ты мог по приезде сунуть туда ногу.
— Нужно еще сделать так, чтобы я мог в нем передвигаться.
Генри поднялся с пола. Над дверью, ведущей в кухню, была приделана перекладина. При росте пять футов четыре дюйма Генри приходилось подпрыгивать, чтобы дотянуться до нее. Он принялся подтягиваться, расставив руки на ширину дверного проема.
— На Бикон-стрит, возле Кенмор-сквер, есть магазин медицинских принадлежностей. Это слева за старой гостиницей «Брикминстер», если идти к Бруклайн.
На Генри были хлопчатобумажные серые шорты. Его тело, словно небольшой поршень, двигалось к перекладине и обратно. Никакого намека на напряжение. Голос звучал совершенно спокойно, движения были точными и быстрыми.
— Может быть, тебе слегка урезать силовую нагрузку? С твоим ростом надо больше работать на растяжку.
Генри спрыгнул на пол.
— Я достаточно высок, чтобы заехать тебе ногой по яйцам, — сказал он.
— Ты себе льстишь, — сказал я и пошел искать магазин медицинских принадлежностей.
Он Открывался в восемь утра, потому-то мне и пришлось сидеть в машине и пить кофе — целых три чашки — перед пышечной «Данкин Донате» на Кенмор-сквер, наблюдая, как рокеры и панки выползают на улицу. Мимо шмыгнул паренек с волосами, окращенными в разные цвета, в белой пластиковой куртке и мягких сапожках, как у Питера Пэна. Рубаха на нем отсутствовала, грудь была белой, безволосой и худосочной.
Он украдкой оглядывал себя в витринах магазинов, радуясь собственной диковинности. Может быть, мечтал до смерти напугать поклонника республиканцев, хотя они редко заглядывали на Кенмор-сквер в дни, когда не проводились бейсбольные матчи.
Сложенное письмо Сюзан лежало у меня в нагрудном кармане. Я не стал его перечитывать, потому что знал, что в нем. Знал все слова — на грани безумия. Я взглянул на часы. На девять пятьдесят пять имелся прямой рейс. Я уже собрал вещи. Осталось сделать гипсовый слепок на ногу — и можно отправляться. В Милл-Ривер я мог прибыть к часу по местному времени.
Я сложил три бумажных стаканчика один в другой, вылез из автомобиля и кинул их в мусорную корзину. Затем снова сел в машину, доехал до магазина и стал в нем первым покупателем. К пяти минутам десятого Генри соорудил мне гипсовый башмак, достаточно большой, чтобы я мог надеть его, как здоровенный рыбацкий сапог. Я положил эту штуковину в спортивную сумку, под чистые рубашки.
— Тебя подвезти? — спросил Генри.
— Я оставлю машину в аэропорту.
— Деньги нужны?
— Я снял со счета пару сотен, — успокоил я. — То бишь все, что на нем было. Плюс у меня еще кредитка «Америкой экспресс». Я без нее даже из дому не выхожу.
— Что-нибудь понадобится — звони, — сказал Генри. — Что угодно, понял? Если понадоблюсь сам — выеду.
— Пол знает, что нужно звонить тебе, если я не объявлюсь, — сказал я. — Сейчас он в школе.
— Можно подумать, что ты его отец.
— Вроде того.
Генри сунул мне ладонь.
— Звякни, — сказал он.
Лавируя в утреннем потоке, я на огромной скорости отправился к аэропорту Логан. Ничего страшного не случилось бы, если б я пропустил этот самолет, но он летел без дозаправок, следовательно, быстрее. А я и хотел как можно скорее добраться до Милл-Ривер.
За двадцать минут до отлета я сдал сумку в багаж. Если ее потеряют, будут неприятности.
Но нести ее с собой через контроль было нельзя — ведь в ней лежал пистолет. В девять пятьдесят пять мы вырулили на взлетную полосу, а в десять, заложив крутой вираж над заливом, помчались на Запад.
Глава 3
У «Гeрца»[1]я взял напрокат «бьюик-скайларк» с отсутствующей ручкой подъема стекла на дверце водителя. И где же этот О'Джей Симпсон[2], когда нужна его помощь? По Сто первому шоссе я двинулся на юг, а в начале четвертого свернул за СанХосе на восток по бульвару Милл-Ривер. В миле от шоссе стоял огромный торговый центр, построенный вокруг модернового супермаркета « Сейфуэй» из монолитного бетона, с большими круглыми окнами и широким, выложенным каменной плиткой пандусом, с которого продукты грузили в машины. Громадная вывеска из красного дерева при въезде на стоянку возвещала: «КОСТИГАН МОЛ» — и дальше: «Тридцать магазинов — рай для покупателя». Буквы были вырезаны на дереве и покрыты золотой краской.
Я въехал на стоянку, припарковался возле «Сейфуэя» и вытащил из сумки свой гипсовый ботинок. Слепив его, Генри собрал песок и остатки грязи из клубного ящика для мусора и втер в гипс. Поэтому ботинок выглядел сейчас так, будто его сделали примерно месяц назад.
В подошве имелась пустота, куда я впихнул автоматический пистолет двадцать пятого калибра, сверху положив стельку из губчатой резины. Затем я снял свою левую туфлю и сунул ногу в гипс. Поправив брючину, я вылез из машины. Все было отлично. Особого удобства я не ощущал, зато выглядел гипс натурально. Слегка пройдясь взад-вперед, я двинулся в « Сейфуэй», там купил пинту мускателя и спросил, как проехать к Сити-холлу, затем вернулся к «бьюику» и сел в него. Сунул бумажник в бардачок.
Из сумки вытащил бейсбольную кепку «Ютика Блю Сокс», растрепал волосы и напялил кепку на голову. Посмотрел в зеркало. Со вчерашнего утра я не брился, и это оказалось весьма кстати.
Из-под кепочки и из дырочки сзади, над самой пластиковой застежкой, наружу выбивались космы волос. На мне были надеты джинсы и белая рубашка. Я надорвал карман и неровно закатал рукава. Затем плеснул на рубашку мускателя. Еще чуть-чуть вина я вылил на джинсы. Положив бутыль на сиденье рядом, я двинулся к Милл-Ривер.
Стены мэрии были покрыты белой штукатуркой, а крыша — красной черепицей. Перед зданием расстилался зеленый газончик, на котором медленно вертелся разбрызгиватель, посылая воду во все стороны. Слева от мэрии располагалась пожарная часть, а между ними было что-то вроде соединяющего крыла, и перед самым этим крылом — прямо как перед торговым центром — два голубых прожектора освещали вывеску: «ПОЛИЦЕЙСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ МИЛЛ-РИВЕР». Перед управлением находилась небольшая стоянка, а большая парковка была возле мэрии. Я въехал на большую и обогнул здание. Сзади обнаружились общественная авторемонтная мастерская и гараж. Тут не было никакой штукатурки, только голые шлакоблоки. Вместо черепицы — пластиковый шифер.
Одно здание — для показухи, другое — для работы. Сзади можно было рассмотреть тюремные, забранные толстой металлической сеткой окна.
Возле гладкой, без ручки, двери — две полицейские машины. Объехав здание, я выбрался на улицу и направился к центру городка. Через пятьдесят ярдов находилась городская библиотека. Перед входом маячила вывеска «МЕМОРИАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА ДЖ. Т. КОСТИГАНА», позади здания — автостоянка. Поставив машину, я выключил мотор, взялся за бутыль мускателя и несколько раз основательно прополоскал рот. Вино по вкусу напоминало средство для чистки кафеля, и запах оказался отвратным до невозможности. Я взял полупустую бутылку и закрыл дверцу машины. Положив ключи на подоконник, скрытый кустами, я направился на улицу.
Очутившись в поле зрения прохожих, я принялся шататься, опустив вниз голову и бормоча невесть что себе под нос. Бормотать себе под нос не так просто, когда этого совсем не хочется.
Я понятия не имел, что нужно бормотать, поэтому принялся перечислять звездный состав бейсбольной команды «Ред Соке» образца шестьдесят седьмого года.
— Рико Петрочелли, — бубнил я, — Карл Ястржемски, Джерри Одер...
Потом уселся на ступени лестницы библиотеки и сделал основательный «глоток» из бутылки, заткнув горлышко языком так, чтобы не проглотить ни капли. Вряд ли алкоголь облегчит мою задачу. Парочка школьниц в вязаных гольфах и с повязками на волосах шарахнулись от меня и, обойдя, поспешили в библиотеку.
— Дэлтон Джоун, — буркнул я и сделал вид, что отхлебнул из бутылки.
Миловидная женщина в бледно-голубом спортивном костюме, белых «найках» и лавандовой налобной повязке припарковала коричневый «мерседес» перед самой библиотекой и вылезла, держа в руках пять или шесть книг. Проходя мимо меня, она демонстративно смотрела в противоположную сторону.
— Джордж Скотт, — пробормотал я и, привстав, хорошенько шлепнул ее по заду.
Она резко рванула вперед и скрылась в библиотеке. Я взял в рот немного мускателя, позволил вину свободно вылиться на подбородок и облить куртку. За дверью послышались возбужденные голоса.
— Майкл Эндрюс... Реджи Смитт... — Я высморкался в ладонь и вытер ее о рубашку. — Хоук Хэндерсон... Тони Си. — И, повысив голос, прорычал: — Хосе, мать его, Тартабулл!
Со стоянки возле мэрии вырулила черно-белая полицейская машина и медленно направилась в сторону библиотеки.
Я встал и грохнул бутылку о ступени лестницы.
— Джо Фой, — проговорил я с холодной яростью. Затем расстегнул ширинку и стал деловито мочиться на газон. Я их провоцировал.
Патрульный автомобиль остановился рядом, не дав мне закончить дело, и из него вылез миллриверский коп в красивой коричневой униформе. Он носил свою шляпу надвинутой прямо на переносицу, как морской пехотинец времен вьетнамской войны.
— Стоять и не двигаться!
— А я им и не двигаю, офицер. — Я хихикнул, слегка покачнулся и рыгнул. Коп стоял прямо передо мной.
— Застегнись, — рявкнул он, — тут женщины и дети.
— Для женщин и детей — все что угодно, — пробормотал я, наполовину застегнув ширинку.
— Какие-нибудь документы есть? — спросил коп.
Я пошарил вначале в одном заднем кармане, затем в другом, затем в передних карманах джинсов. Прищурившись и стараясь внятно рассмотреть полицейского, пожал плечами.
— Хочу заявить о пропаже бумажника, — сказал я, как можно тщательнее выговаривая слова, словно человек, который изо всех сил старается не казаться пьяным.
— Хорошо, — проговорил коп. — Иди к машине. — Он взял меня под руку. — Руки на крышу. Ноги врозь. Ты, наверное, не раз такое проделывал.
Он ботинком постучал по внутренней стороне моей здоровой лодыжки, чтобы я пошире расставил ноги, а затем быстро обыскал.
— Как зовут? — спросил он, закончив.
— Что, так и стоять? — Я положил голову на крышу машины.
— Можешь выпрямиться.
Я остался в положении «голова-на-крыше» и ничего не ответил.
— Я спросил, как зовут, — повторил коп.
— Требую адвоката, — сказал я.
— А кто твой адвокат?
Я перекатился по крыше автомобиля и встал к копу лицом. Ему было лет двадцать пять. Красивый загар, чистые голубые глаза. Я нахмурился.
— Спать хочу, — заявил я и стал сползать по крыше машины на землю.
Коп подхватил меня под мышки.
— Нет, — сказал он. — Не здесь. Пошли. Проведешь ночку с нами, а наутро поглядим...
Я позволил сунуть себя в машину и отвезти в участок. Без двадцати минут пять я стоял перед камерой в милл-риверской тюрьме. Задержан за пьянство и мочеиспускание в общественном месте. Записан под именем Джона Доу[3]. В углу камеры находился фаянсовый унитаз без стульчака, раковина, а рядом — бетонная койка с матрасом, без подушки и со скатанным военным одеялом в ногах. Арестовавший меня офицер отворил дверь второй камеры. Первая была пуста. Дальше находились еще две.
— Минутку, — попросил я. — Хочу увидеть остальных гостей.
Я рванулся дальше и увидел в четвертой камере Хоука, лежащего на спине, закинув руки за голову.
— Эй, дядя Том! — рявкнул я. — Не сыграешь ли на своей гармонике что-нибудь для нашего миляги надзирателя?
Хоук безо всякого выражения осмотрел меня.
— Может, и поиграю, только не на гармонике, а на твоей башке, белопузый, — ответил он.
— Идем, идем, — сказал молодой коп. Он схватил меня за воротник рубашки и втолкнул в камеру. — Проспись. И не смей заводить ниггера!
Он вышел и запер камеру, оставив меня в одиночестве. Ну, кто это утверждал, что меня невозможно арестовать?
Я въехал на стоянку, припарковался возле «Сейфуэя» и вытащил из сумки свой гипсовый ботинок. Слепив его, Генри собрал песок и остатки грязи из клубного ящика для мусора и втер в гипс. Поэтому ботинок выглядел сейчас так, будто его сделали примерно месяц назад.
В подошве имелась пустота, куда я впихнул автоматический пистолет двадцать пятого калибра, сверху положив стельку из губчатой резины. Затем я снял свою левую туфлю и сунул ногу в гипс. Поправив брючину, я вылез из машины. Все было отлично. Особого удобства я не ощущал, зато выглядел гипс натурально. Слегка пройдясь взад-вперед, я двинулся в « Сейфуэй», там купил пинту мускателя и спросил, как проехать к Сити-холлу, затем вернулся к «бьюику» и сел в него. Сунул бумажник в бардачок.
Из сумки вытащил бейсбольную кепку «Ютика Блю Сокс», растрепал волосы и напялил кепку на голову. Посмотрел в зеркало. Со вчерашнего утра я не брился, и это оказалось весьма кстати.
Из-под кепочки и из дырочки сзади, над самой пластиковой застежкой, наружу выбивались космы волос. На мне были надеты джинсы и белая рубашка. Я надорвал карман и неровно закатал рукава. Затем плеснул на рубашку мускателя. Еще чуть-чуть вина я вылил на джинсы. Положив бутыль на сиденье рядом, я двинулся к Милл-Ривер.
Стены мэрии были покрыты белой штукатуркой, а крыша — красной черепицей. Перед зданием расстилался зеленый газончик, на котором медленно вертелся разбрызгиватель, посылая воду во все стороны. Слева от мэрии располагалась пожарная часть, а между ними было что-то вроде соединяющего крыла, и перед самым этим крылом — прямо как перед торговым центром — два голубых прожектора освещали вывеску: «ПОЛИЦЕЙСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ МИЛЛ-РИВЕР». Перед управлением находилась небольшая стоянка, а большая парковка была возле мэрии. Я въехал на большую и обогнул здание. Сзади обнаружились общественная авторемонтная мастерская и гараж. Тут не было никакой штукатурки, только голые шлакоблоки. Вместо черепицы — пластиковый шифер.
Одно здание — для показухи, другое — для работы. Сзади можно было рассмотреть тюремные, забранные толстой металлической сеткой окна.
Возле гладкой, без ручки, двери — две полицейские машины. Объехав здание, я выбрался на улицу и направился к центру городка. Через пятьдесят ярдов находилась городская библиотека. Перед входом маячила вывеска «МЕМОРИАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА ДЖ. Т. КОСТИГАНА», позади здания — автостоянка. Поставив машину, я выключил мотор, взялся за бутыль мускателя и несколько раз основательно прополоскал рот. Вино по вкусу напоминало средство для чистки кафеля, и запах оказался отвратным до невозможности. Я взял полупустую бутылку и закрыл дверцу машины. Положив ключи на подоконник, скрытый кустами, я направился на улицу.
Очутившись в поле зрения прохожих, я принялся шататься, опустив вниз голову и бормоча невесть что себе под нос. Бормотать себе под нос не так просто, когда этого совсем не хочется.
Я понятия не имел, что нужно бормотать, поэтому принялся перечислять звездный состав бейсбольной команды «Ред Соке» образца шестьдесят седьмого года.
— Рико Петрочелли, — бубнил я, — Карл Ястржемски, Джерри Одер...
Потом уселся на ступени лестницы библиотеки и сделал основательный «глоток» из бутылки, заткнув горлышко языком так, чтобы не проглотить ни капли. Вряд ли алкоголь облегчит мою задачу. Парочка школьниц в вязаных гольфах и с повязками на волосах шарахнулись от меня и, обойдя, поспешили в библиотеку.
— Дэлтон Джоун, — буркнул я и сделал вид, что отхлебнул из бутылки.
Миловидная женщина в бледно-голубом спортивном костюме, белых «найках» и лавандовой налобной повязке припарковала коричневый «мерседес» перед самой библиотекой и вылезла, держа в руках пять или шесть книг. Проходя мимо меня, она демонстративно смотрела в противоположную сторону.
— Джордж Скотт, — пробормотал я и, привстав, хорошенько шлепнул ее по заду.
Она резко рванула вперед и скрылась в библиотеке. Я взял в рот немного мускателя, позволил вину свободно вылиться на подбородок и облить куртку. За дверью послышались возбужденные голоса.
— Майкл Эндрюс... Реджи Смитт... — Я высморкался в ладонь и вытер ее о рубашку. — Хоук Хэндерсон... Тони Си. — И, повысив голос, прорычал: — Хосе, мать его, Тартабулл!
Со стоянки возле мэрии вырулила черно-белая полицейская машина и медленно направилась в сторону библиотеки.
Я встал и грохнул бутылку о ступени лестницы.
— Джо Фой, — проговорил я с холодной яростью. Затем расстегнул ширинку и стал деловито мочиться на газон. Я их провоцировал.
Патрульный автомобиль остановился рядом, не дав мне закончить дело, и из него вылез миллриверский коп в красивой коричневой униформе. Он носил свою шляпу надвинутой прямо на переносицу, как морской пехотинец времен вьетнамской войны.
— Стоять и не двигаться!
— А я им и не двигаю, офицер. — Я хихикнул, слегка покачнулся и рыгнул. Коп стоял прямо передо мной.
— Застегнись, — рявкнул он, — тут женщины и дети.
— Для женщин и детей — все что угодно, — пробормотал я, наполовину застегнув ширинку.
— Какие-нибудь документы есть? — спросил коп.
Я пошарил вначале в одном заднем кармане, затем в другом, затем в передних карманах джинсов. Прищурившись и стараясь внятно рассмотреть полицейского, пожал плечами.
— Хочу заявить о пропаже бумажника, — сказал я, как можно тщательнее выговаривая слова, словно человек, который изо всех сил старается не казаться пьяным.
— Хорошо, — проговорил коп. — Иди к машине. — Он взял меня под руку. — Руки на крышу. Ноги врозь. Ты, наверное, не раз такое проделывал.
Он ботинком постучал по внутренней стороне моей здоровой лодыжки, чтобы я пошире расставил ноги, а затем быстро обыскал.
— Как зовут? — спросил он, закончив.
— Что, так и стоять? — Я положил голову на крышу машины.
— Можешь выпрямиться.
Я остался в положении «голова-на-крыше» и ничего не ответил.
— Я спросил, как зовут, — повторил коп.
— Требую адвоката, — сказал я.
— А кто твой адвокат?
Я перекатился по крыше автомобиля и встал к копу лицом. Ему было лет двадцать пять. Красивый загар, чистые голубые глаза. Я нахмурился.
— Спать хочу, — заявил я и стал сползать по крыше машины на землю.
Коп подхватил меня под мышки.
— Нет, — сказал он. — Не здесь. Пошли. Проведешь ночку с нами, а наутро поглядим...
Я позволил сунуть себя в машину и отвезти в участок. Без двадцати минут пять я стоял перед камерой в милл-риверской тюрьме. Задержан за пьянство и мочеиспускание в общественном месте. Записан под именем Джона Доу[3]. В углу камеры находился фаянсовый унитаз без стульчака, раковина, а рядом — бетонная койка с матрасом, без подушки и со скатанным военным одеялом в ногах. Арестовавший меня офицер отворил дверь второй камеры. Первая была пуста. Дальше находились еще две.
— Минутку, — попросил я. — Хочу увидеть остальных гостей.
Я рванулся дальше и увидел в четвертой камере Хоука, лежащего на спине, закинув руки за голову.
— Эй, дядя Том! — рявкнул я. — Не сыграешь ли на своей гармонике что-нибудь для нашего миляги надзирателя?
Хоук безо всякого выражения осмотрел меня.
— Может, и поиграю, только не на гармонике, а на твоей башке, белопузый, — ответил он.
— Идем, идем, — сказал молодой коп. Он схватил меня за воротник рубашки и втолкнул в камеру. — Проспись. И не смей заводить ниггера!
Он вышел и запер камеру, оставив меня в одиночестве. Ну, кто это утверждал, что меня невозможно арестовать?
Глава 4
Мне полагалось быть пьяным в стельку, к тому же я не спал два дня, а мой грандиозный план побега мог осуществиться только после полуночи, поэтому я соорудил из одеяла подобие подушки и заснул.
Проснувшись, я понял, что сейчас глубокая ночь. Наручных часов у меня не было, да и настенных было не видно, но вокруг царила такая гнетущая тишина, которая бывает лишь в два часа ночи. Каков бы ни был час, время подошло.
Я потихоньку снял гипс и вытащил из-под пятки пистолет. Встал и почувствовал, насколько неудобно ходить в одном ботинке. Поэтому не колеблясь скинул второй и босым пересек камеру. Выпустив рубашку наружу, я заткнул за пояс джинсов пистолет, прильнул к прутьям решетки и громко произнес:
— Эй, дядя Том!
Через две камеры раздался голос Хоука:
— Это ты мне, козел?
— А здесь еще есть кто-то, — сказал я, — кого бы звали, как тебя?
— Кроме нас, здесь никого нет, белый.
— Хорошо, а сколько времени?
— Ты меня разбудил, чтобы узнать, который час?
— Неужто ниггеры спят? — изумился я.
— Когда ты заснешь, я доберусь до твоей белой задницы, козел.
— Неужели ты хочешь спать, дядя Том?
Я взял ботинок и принялся громыхать им по прутьям решетки, точно так же, как детишки проводят, палкой по заборам.
— Как тебе мой там-там? Немного африканских ритмов не помешает?
— Я на тебе отыграюсь, белый ублюдок, — сказал Хоук.
Я принялся лупить по прутьям каблуком и очень громко напевать:
— Бонго, бонго, бонго, я не покину Конго. Нет, нет, нет! Бунги, бунги, бунги, как хорошо мне в джунглях! Так хорошо мне в джунглях, что не покину их!
Тогда Хоук принялся орать, чтобы я заткнулся. Тут зажглись лампы под потолком, и из кабинета вышел круглолицый коп с короткой стрижкой.
— Что здесь происходит? — рявкнул он.
— Колыбельную ниггеру пою, — ухмыльнулся я.
— Этот придурок совсем чокнутый, — сказал Хоук.
Я принялся напевать еще громче. Круглолицый направился ко мне. В правом кармане форменных брюк у него лежала обтянутая кожей битка, которую он и вытащил на ходу.
— Ты, — обратился он ко мне, — заткни рот. Сейчас же.
— И в камере грязной, сырой и холодной явился, как тень, очень черный старик! — Я неуклюже изобразил подобие мелодии, ударяя башмаком по стене. Вернее, половину мелодии, ведь башмак был один.
Круглолицый обернулся и крикнул:
— Эй, Мори, иди сюда.
Появился второй коп, несколько повыше Мордатого, с удивленным выражением простофили-деревенщины на лице. Его волосы были зализаны назад и разделены посередине пробором. Я продолжал орать. Хоук замолк. Мордатый кивнул на меня, Мори щелкнул замком, и дверь в мою камеру открылась. Мордатый вошел, постукивая себя по ноге биткой. Мори миновал коридор и вошел следом. Он снимал с пояса наручники.
— Что это вы, ребята, задумали? — спросил я.
— Хотим показать, как нужно затыкаться, — ответил Мордатый.
Я сунул руку под рубашку и нервно почесал брюхо:
— Я просто хотел подразнить черномазого.
— Повернись спиной, — сказал Мордатый, — и заведи руки назад.
Я вытащил из-под рубашки пистолет и наставил дуло на эту парочку.
— Попробуйте только пикнуть, — предупредил я, — пристрелю.
Оба мгновенно превратились в ледяные скульптуры.
— Руки за голову, подойти и встать лицом к стене.
Они без звука выполнили требуемое. Я вытащил их табельное оружие. У Мордатого оказался стандартный 38-й калибр, зато у Мори — «магнум» 44-го калибра. С такой пушкой только на китов охотиться.
— Кто на коммутаторе? — спросил я.
— Мэдилин, — ответил Мордатый.
— Отлично. Итак, чтобы не причинить вреда ни себе, ни ей, сидите тихо, как в могиле. Я собираюсь открыть дверь другой камеры, но при этом глаз с вас не спущу.
Держа оба пистолета за дужки, я выскользнул из камеры и двинулся по коридору. На стене возле кабинета офицеров имелись пронумерованные выключатели: первая камера, вторая камера, третья камера, четвертая камера. Я нажал на кнопку "2" — и дверь закрылась, нажал "4" — и открылась камера Хоука. Он вышел и направился ко мне. Я протянул ему пистолеты.
Тридцать восьмой он вернул, и я заткнул его за пояс джинсов. Сорок четвертый «магнум» удобно устроился в его правой руке.
— Бонго, бонго, бонго? — уточнил он.
— Давай сюда диспетчера, — сказал я.
Мэдилин оказалась дамой лет пятидесяти пяти, и стройной назвать ее было нельзя. Она беззвучно прошла в камеру Хоука и села на койку. Дверь закрылась.
— У нас есть время, пока кто-нибудь из патрульных не вызовет управление и не всполошится, не получив ответа, — сказал я.
— Времени полно, — кивнул Хоук.
Мы вышли из полицейского участка на тихую улицу и направились к библиотеке. За ней все еще был припаркован «скайларк».
— Держи, — сказал я, взял с подоконника ключи и отдал их Хоуку. — Поведешь.
— К Сюзан? — спросил Хоук.
— Да.
— Первым делом они кинутся туда, — предположил Хоук, — когда узнают, что мы улизнули.
— Не имеет значения, — сказал я.
Мы вырулили из-за библиотеки и повернули направо в самом конце площади. Проехав по дороге примерно милю, мы снова свернули направо, а затем налево, на автостоянку у шестиэтажного городского дома. Даже при лунном свете было заметно, что в это здание вложена масса труда: кирпичные стены были отполированы песком и обработаны паром, все окна новые. Возле крыши имелась уйма гранитных узоров, а дверные перемычки оказались гранитными блоками.
Хоук припарковался прямо за черным ходом.
— Вон ее окно, — сказал он. — Хочешь позвонить или сразу полезешь?
До окна было рукой подать.
— Полезем, — решил я, и мы двинулись через автостоянку.
Проснувшись, я понял, что сейчас глубокая ночь. Наручных часов у меня не было, да и настенных было не видно, но вокруг царила такая гнетущая тишина, которая бывает лишь в два часа ночи. Каков бы ни был час, время подошло.
Я потихоньку снял гипс и вытащил из-под пятки пистолет. Встал и почувствовал, насколько неудобно ходить в одном ботинке. Поэтому не колеблясь скинул второй и босым пересек камеру. Выпустив рубашку наружу, я заткнул за пояс джинсов пистолет, прильнул к прутьям решетки и громко произнес:
— Эй, дядя Том!
Через две камеры раздался голос Хоука:
— Это ты мне, козел?
— А здесь еще есть кто-то, — сказал я, — кого бы звали, как тебя?
— Кроме нас, здесь никого нет, белый.
— Хорошо, а сколько времени?
— Ты меня разбудил, чтобы узнать, который час?
— Неужто ниггеры спят? — изумился я.
— Когда ты заснешь, я доберусь до твоей белой задницы, козел.
— Неужели ты хочешь спать, дядя Том?
Я взял ботинок и принялся громыхать им по прутьям решетки, точно так же, как детишки проводят, палкой по заборам.
— Как тебе мой там-там? Немного африканских ритмов не помешает?
— Я на тебе отыграюсь, белый ублюдок, — сказал Хоук.
Я принялся лупить по прутьям каблуком и очень громко напевать:
— Бонго, бонго, бонго, я не покину Конго. Нет, нет, нет! Бунги, бунги, бунги, как хорошо мне в джунглях! Так хорошо мне в джунглях, что не покину их!
Тогда Хоук принялся орать, чтобы я заткнулся. Тут зажглись лампы под потолком, и из кабинета вышел круглолицый коп с короткой стрижкой.
— Что здесь происходит? — рявкнул он.
— Колыбельную ниггеру пою, — ухмыльнулся я.
— Этот придурок совсем чокнутый, — сказал Хоук.
Я принялся напевать еще громче. Круглолицый направился ко мне. В правом кармане форменных брюк у него лежала обтянутая кожей битка, которую он и вытащил на ходу.
— Ты, — обратился он ко мне, — заткни рот. Сейчас же.
— И в камере грязной, сырой и холодной явился, как тень, очень черный старик! — Я неуклюже изобразил подобие мелодии, ударяя башмаком по стене. Вернее, половину мелодии, ведь башмак был один.
Круглолицый обернулся и крикнул:
— Эй, Мори, иди сюда.
Появился второй коп, несколько повыше Мордатого, с удивленным выражением простофили-деревенщины на лице. Его волосы были зализаны назад и разделены посередине пробором. Я продолжал орать. Хоук замолк. Мордатый кивнул на меня, Мори щелкнул замком, и дверь в мою камеру открылась. Мордатый вошел, постукивая себя по ноге биткой. Мори миновал коридор и вошел следом. Он снимал с пояса наручники.
— Что это вы, ребята, задумали? — спросил я.
— Хотим показать, как нужно затыкаться, — ответил Мордатый.
Я сунул руку под рубашку и нервно почесал брюхо:
— Я просто хотел подразнить черномазого.
— Повернись спиной, — сказал Мордатый, — и заведи руки назад.
Я вытащил из-под рубашки пистолет и наставил дуло на эту парочку.
— Попробуйте только пикнуть, — предупредил я, — пристрелю.
Оба мгновенно превратились в ледяные скульптуры.
— Руки за голову, подойти и встать лицом к стене.
Они без звука выполнили требуемое. Я вытащил их табельное оружие. У Мордатого оказался стандартный 38-й калибр, зато у Мори — «магнум» 44-го калибра. С такой пушкой только на китов охотиться.
— Кто на коммутаторе? — спросил я.
— Мэдилин, — ответил Мордатый.
— Отлично. Итак, чтобы не причинить вреда ни себе, ни ей, сидите тихо, как в могиле. Я собираюсь открыть дверь другой камеры, но при этом глаз с вас не спущу.
Держа оба пистолета за дужки, я выскользнул из камеры и двинулся по коридору. На стене возле кабинета офицеров имелись пронумерованные выключатели: первая камера, вторая камера, третья камера, четвертая камера. Я нажал на кнопку "2" — и дверь закрылась, нажал "4" — и открылась камера Хоука. Он вышел и направился ко мне. Я протянул ему пистолеты.
Тридцать восьмой он вернул, и я заткнул его за пояс джинсов. Сорок четвертый «магнум» удобно устроился в его правой руке.
— Бонго, бонго, бонго? — уточнил он.
— Давай сюда диспетчера, — сказал я.
Мэдилин оказалась дамой лет пятидесяти пяти, и стройной назвать ее было нельзя. Она беззвучно прошла в камеру Хоука и села на койку. Дверь закрылась.
— У нас есть время, пока кто-нибудь из патрульных не вызовет управление и не всполошится, не получив ответа, — сказал я.
— Времени полно, — кивнул Хоук.
Мы вышли из полицейского участка на тихую улицу и направились к библиотеке. За ней все еще был припаркован «скайларк».
— Держи, — сказал я, взял с подоконника ключи и отдал их Хоуку. — Поведешь.
— К Сюзан? — спросил Хоук.
— Да.
— Первым делом они кинутся туда, — предположил Хоук, — когда узнают, что мы улизнули.
— Не имеет значения, — сказал я.
Мы вырулили из-за библиотеки и повернули направо в самом конце площади. Проехав по дороге примерно милю, мы снова свернули направо, а затем налево, на автостоянку у шестиэтажного городского дома. Даже при лунном свете было заметно, что в это здание вложена масса труда: кирпичные стены были отполированы песком и обработаны паром, все окна новые. Возле крыши имелась уйма гранитных узоров, а дверные перемычки оказались гранитными блоками.
Хоук припарковался прямо за черным ходом.
— Вон ее окно, — сказал он. — Хочешь позвонить или сразу полезешь?
До окна было рукой подать.
— Полезем, — решил я, и мы двинулись через автостоянку.