Павел Владимирович Засодимский
Белый дедушка
Деревенская быль
I
Пришел старик и рассказывал… Он рассказывал о дремучих лесах, о полях с рожью, овсом и ячменем, о лугах, покрытых сладко пахнущими цветами. Он рассказывал и о летнем деревенском приволье, и о зимней стуже, о деревушках, полузанесенных снегом, о деревенском житье-бытье.
Был тихий зимний день. С темно-серого облачного неба летели снежинки.
В деревне Залесной, заметенной снежными сугробами, собралась середи улицы толпа ребятишек – мальчишек и девочек. Много тут было шуму и споров. Слышались возгласы: «Свалится!» – «Устоит!» – «Лучше бы под березкой!» – «Нет, братцы! Нужно его на виду поставить!..» Серый кудластый Медведко, помахивая хвостом, с тревожным видом бегал кругом толпы и отрывисто взлаивал, как будто с досады, что никак не мог сообразить: для чего сошлась эта толпа и галдит, и шумит тут все утро.
Наконец, одна девочка в длинной и широкой мамкиной кацавейке, подпоясанной обрывком веревки, и в темном рваном платке на голове протискалась через толпу вперед и, высунув из-под платка покрасневший кончик носа, крикнула:
– Что ж, ребята! Долго еще будем толковать? Ведь уж пора!.. День нынче короткий. Того гляди – смеркнется!..
Эту девочку звали Машей; ей было девять лет. Ее маленький братишка, Степа, – тремя годами ее моложе, – цепляясь за ее кацавейку, вместе с нею протолкался через толпу и крикнул товарищам:
– Делать, так делать!
В толпе засмеялись и кто-то сказал: «Ай да Степа!» А другой добавил: «Вот он – настоящий-то делец пришел!..»
Посреди толпы стоял мальчуган-подросток лет 12 – в полушубке нараспашку и в облезлой бараньей шапке, сдвинутой на затылок. Он опирался на длинную палку, и легкий ветерок порой раздувал его темные кудри.
– И правда! – сказал мальчуган. – Чего ж тут время напрасно проводить… Бегите-ка за лопатами! Живо!
Ребятишки пустились в разные стороны, только пятки замелькали. Медведко тоже рванулся с места, но впопыхах не знал, куда броситься; сначала было кинулся в одну сторону, потом в другую и, наконец, уселся среди улицы и стал задумчиво следить за вороной, прыгавшей по жердочкам плетня.
На улице было пусто. Бабы сидели в избах за работой: пряли, ткали, обшивали своих семьян. Мужики на ту пору поехали в лес за дровами, иные уехали за сеном на дальнюю пустошь.
Вскоре ребятишки опять всей гурьбой собрались за колодцем – в проулке между двумя избами. У всех в руках были теперь лопаты и заступы. Степа притащил большой банный ковш. Неподалеку от того места, где сошлись ребятишки, был плетень; у плетня стояла береза, вся увешанная снегом. К плетню нанесло большие сугробы… И из этих-то сугробов ребята принялись копать снег и сносить его в одну кучу на средину проулка. Гаврюшка, мальчик с длинной палкой, заправлял всей работой, покрикивал и указывал: где лучше брать снег и куда его сваливать. Степа трудился не меньше других. Его круглые щеки разгорелись на морозе, весельем блестели большие голубые глаза, его волосы – светлые и золотистые, как чесаный лен – выбились из-под шапки и весь перед его синего тулупчика был в снегу. Степа зачерпывал полный ковш снега и, кряхтя, нес его туда, где стоял Гаврюшка. Маша носила снег лопатой и тоже старалась изо всех сил; рваный платок ее сбился набок и темные волосы растрепались… Ребята, как трудолюбивые муравьи, бродили между сугробами. Иной носильщик спотыкался, падал, и тогда веселый, громкий хохот далеко разносился по деревне. А снежная куча с каждой минутой все росла и росла…
– Маша! А, Маша? Ведь большой будет? – спрашивал Степа.
– У-у! Страсть какой! – отвечала девочка и, оттопырив губы, делала страшные глаза. – Ни в одной деревне такого еще не бывало!
– Выше избы? – допытывался Степа.
– Может, и выше! – говорила Маша. И Степа был в восторге.
Носильщики уже начали уставать. Маша все чаще и чаще заплеталась ногами в своей длинной кацавейке. Ковшик казался Степе все тяжелее и тяжелее; ковшик оттягивал ему руки… В это время Гаврюшка и еще два мальчика-подростка принялись за работу. Они стали проворно руками и ногами работать над грудой снега: то лопатой по снегу похлопают, то коленами нажмут на него, и сами они все, с ног до головы, запорошились снегом и ходили, как белые статуи. Их большие рукавицы намокли от снега… Гаврюшка работал бойчее товарищей, старался больше, запыхался и все-таки без отдыха возился над снежными комьями.
– Довольно, ребята! Снегу больше не надо! – крикнул Гаврюшка.
Носильщики побросали лопаты и расселись кто на плетне, кто прямо на снегу, а иные подошли к работавшим и, заложив руки за спину, с любопытством следили за всеми их движениями…
Был тихий зимний день. С темно-серого облачного неба летели снежинки.
В деревне Залесной, заметенной снежными сугробами, собралась середи улицы толпа ребятишек – мальчишек и девочек. Много тут было шуму и споров. Слышались возгласы: «Свалится!» – «Устоит!» – «Лучше бы под березкой!» – «Нет, братцы! Нужно его на виду поставить!..» Серый кудластый Медведко, помахивая хвостом, с тревожным видом бегал кругом толпы и отрывисто взлаивал, как будто с досады, что никак не мог сообразить: для чего сошлась эта толпа и галдит, и шумит тут все утро.
Наконец, одна девочка в длинной и широкой мамкиной кацавейке, подпоясанной обрывком веревки, и в темном рваном платке на голове протискалась через толпу вперед и, высунув из-под платка покрасневший кончик носа, крикнула:
– Что ж, ребята! Долго еще будем толковать? Ведь уж пора!.. День нынче короткий. Того гляди – смеркнется!..
Эту девочку звали Машей; ей было девять лет. Ее маленький братишка, Степа, – тремя годами ее моложе, – цепляясь за ее кацавейку, вместе с нею протолкался через толпу и крикнул товарищам:
– Делать, так делать!
В толпе засмеялись и кто-то сказал: «Ай да Степа!» А другой добавил: «Вот он – настоящий-то делец пришел!..»
Посреди толпы стоял мальчуган-подросток лет 12 – в полушубке нараспашку и в облезлой бараньей шапке, сдвинутой на затылок. Он опирался на длинную палку, и легкий ветерок порой раздувал его темные кудри.
– И правда! – сказал мальчуган. – Чего ж тут время напрасно проводить… Бегите-ка за лопатами! Живо!
Ребятишки пустились в разные стороны, только пятки замелькали. Медведко тоже рванулся с места, но впопыхах не знал, куда броситься; сначала было кинулся в одну сторону, потом в другую и, наконец, уселся среди улицы и стал задумчиво следить за вороной, прыгавшей по жердочкам плетня.
На улице было пусто. Бабы сидели в избах за работой: пряли, ткали, обшивали своих семьян. Мужики на ту пору поехали в лес за дровами, иные уехали за сеном на дальнюю пустошь.
Вскоре ребятишки опять всей гурьбой собрались за колодцем – в проулке между двумя избами. У всех в руках были теперь лопаты и заступы. Степа притащил большой банный ковш. Неподалеку от того места, где сошлись ребятишки, был плетень; у плетня стояла береза, вся увешанная снегом. К плетню нанесло большие сугробы… И из этих-то сугробов ребята принялись копать снег и сносить его в одну кучу на средину проулка. Гаврюшка, мальчик с длинной палкой, заправлял всей работой, покрикивал и указывал: где лучше брать снег и куда его сваливать. Степа трудился не меньше других. Его круглые щеки разгорелись на морозе, весельем блестели большие голубые глаза, его волосы – светлые и золотистые, как чесаный лен – выбились из-под шапки и весь перед его синего тулупчика был в снегу. Степа зачерпывал полный ковш снега и, кряхтя, нес его туда, где стоял Гаврюшка. Маша носила снег лопатой и тоже старалась изо всех сил; рваный платок ее сбился набок и темные волосы растрепались… Ребята, как трудолюбивые муравьи, бродили между сугробами. Иной носильщик спотыкался, падал, и тогда веселый, громкий хохот далеко разносился по деревне. А снежная куча с каждой минутой все росла и росла…
– Маша! А, Маша? Ведь большой будет? – спрашивал Степа.
– У-у! Страсть какой! – отвечала девочка и, оттопырив губы, делала страшные глаза. – Ни в одной деревне такого еще не бывало!
– Выше избы? – допытывался Степа.
– Может, и выше! – говорила Маша. И Степа был в восторге.
Носильщики уже начали уставать. Маша все чаще и чаще заплеталась ногами в своей длинной кацавейке. Ковшик казался Степе все тяжелее и тяжелее; ковшик оттягивал ему руки… В это время Гаврюшка и еще два мальчика-подростка принялись за работу. Они стали проворно руками и ногами работать над грудой снега: то лопатой по снегу похлопают, то коленами нажмут на него, и сами они все, с ног до головы, запорошились снегом и ходили, как белые статуи. Их большие рукавицы намокли от снега… Гаврюшка работал бойчее товарищей, старался больше, запыхался и все-таки без отдыха возился над снежными комьями.
– Довольно, ребята! Снегу больше не надо! – крикнул Гаврюшка.
Носильщики побросали лопаты и расселись кто на плетне, кто прямо на снегу, а иные подошли к работавшим и, заложив руки за спину, с любопытством следили за всеми их движениями…
II
И вот – под руками работавших из безобразной груды снега мало-помалу стала выходить большая, высокая человеческая фигура – только без ног; ноги ее как будто ушли в землю. Вот стали уже видны грудь, спина, немного горбатая, толстая шея и большая нескладная голова. Вместо рук воткнули в плеча две согнутые палки и толсто облепили их снегом. Теперь оставалось доделать только лицо: вместо глаз пальцами продавили две ямки, вместо носа приставили толстый кусок снега, палкой проделали беззубый рот, прилепили довольно большие уши, а вместо шапки насыпали на голову пушистого снега…
Когда сизые вечерние сумерки спустились над деревней, громадный и безобразный снежный дедушка был уже готов. Ребятишки собрались теперь кругом него и с торжеством разглядывали его. «Ого-го! Вот так дедушка!» – слышалось в толпе. Очень маленькая девочка, лет пяти, засунув ручонки в рукава и загнув голову вверх, посмотрела на снежное чудовище и одобрительно пролепетала:
Когда сизые вечерние сумерки спустились над деревней, громадный и безобразный снежный дедушка был уже готов. Ребятишки собрались теперь кругом него и с торжеством разглядывали его. «Ого-го! Вот так дедушка!» – слышалось в толпе. Очень маленькая девочка, лет пяти, засунув ручонки в рукава и загнув голову вверх, посмотрела на снежное чудовище и одобрительно пролепетала:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента