А когда дыхание стало ровным, когда вернулось чувство равновесия, уверенности, он чуть приподнял голову, повернул ее налево, потом направо – и увидал, что на кистях обеих рук у него надеты массивные железные кольца с ушками, и что от них тянутся по обе стороны цепи, а концы цепей держат в восьмипалых лапах два негуманоида-харханянина, стоящие от него слева и справа.
   Когда на него успели надеть цепи? Иван не знал. Здесь все происходило скачкообразно, без привычных постепенных переходов. И иногда это просто выбивало из колеи. Но только не сейчас! После дичайшей болтанки на плахе-центрифуге и всего последующего эти цепи казались подарком судьбы.
   – Он что там, заснул? – прогремело издалека.
   Иван почувствовал, как натянулись цепи. И встал на колени, опираясь ладонями о холодный камень. Охранники сразу направили на него раструбы своих коротких лучеметов, будто держали на цепях не «жалкого слизняка», а паукомонстра-урга.
   Иван криво усмехнулся. Оторвал руки от пола, выпрямился. Но с колен встать он еще не мог – его продолжало пошатывать, ноги и вовсе были ватными.
   – Твое смирение похвально, – прогремело опять, – но и слишком утомительно!
   Пелена перед глазами Ивана окончательно рассеялось. И он увидал метрах в сорока от себя огромный хрустальный куб, парящий над полом. Куб этот был великолепен в своей прозрачной чистоте и аристократически прост. На самом же кубе стоял голубоватый, усыпанный чем-то мелким и поблескивающим трон. Это был именно трон – не стул, не кресло, не табурет со спинкой. На таком мог восседать лишь властитель очень, высокого, если не наивысочайшего, ранга. Таковой и восседал.
   – Пади ниц пред Престолом! – прошипел слева охранник. – Пади, мерзавец!
   Иван не придал значения совету. Но голос был ему знаком своей гундосостью.
   Цепи натянулись с обеих сторон, и охранники одновременно наступили корявыми лапами на них, наступили у самых колец так, что Иван поневоле ткнулся лицом в пол. Но он тут же дернул цепи на себя приподнялся.
   – Не трогайте его, – приказал восседавший на троне.
   Теперь Иван разглядел его внимательно. Таких он еще не видал здесь. Пластины густой завесой спадали прямо из-под глаз, скрывая не только лицо, но и грудь. Из голой шишкастой головы торчало несколько отростков, похожих на опиленные рога, было их то ли пять, то ли шесть, Иван не мог сосчитать – восседающий на троне словно в нервическом тике то закидывал голову назад, то склонял ее, будто кивая, здороваясь. Был он худ невероятно, до полнейшего измождения. Руки и ноги его были длинны, костлявы, и на них не поблескивала чешуя, нет, наоборот, казалось, что прямо на кости натянута черная эластичная и притом бархатистая ткань. Однако лапы он имел четырехпалые, птичьи. А грудь, несмотря на общую худобу, котлом выступала из-под черной накидки-плаща. Сидел он, подавшись вперед, растопырив руки, выставив острые локти. Столь же острые плечи торчали двумя пиками. И был он какой-то несуразно большой, огромный, только расстояние мешало определить его подлинные размеры.
   – Подойди ко мне! – сказал изможденный властитель и поманил Ивана скрюченным пальцем.
   – Эй, слизняк?! Не слышишь, что говорит Верховный Демократор?! – прошипел охранничек справа.
   Ивану показалось – вылитый Хмаг! Но тот вел себя так, словно впервые видел несчастного кандального.
   – Ни хрена он не слышит! – прогундосило слева.
   Они дернулись как в прошлый раз, без команды и сговора. Рванули вперед, волоча Ивана за собой по каменному полу. Двух секунд не прошло, как они стояли в десятке метров от хрустального куба и взирали подобострастно вверх. Иван поднимался, ощупывал ссадины, тер рукой ушибленный подбородок. Ноги его держали плохо.
   – Ну что там новенького? – спросил Демократор.
   – Где? – не понял Иван.
   – На Земле?
   Иван замялся было, но все-таки вопросил с вызовом:
   – А тебе там приходилось бывать, что ли?!
   – Хам! – заорал похожий на Хмага.
   – Невежа! – выкрикнул гундосо близнец Гмыха.
   И оба ударили Ивана разом прямо раструбами лучеметов по голове. Иван дернулся. Но цепи тут же натянулись.
   – Не отвлекайте его, – недовольно процедил Верховник. – Ну что же ты молчишь?
   – На Земле все в порядке, – растерянно сказал Иван.
   Верховник промолчал, покивал головою – то ли в тике, то ли соглашаясь с Иваном. Потом задумчиво произнес:
   – Значит, пора…
   – Что – пора? – переспросил Иван. Он уже осмелел, не обращал внимания на вертухаев.
   – Тебе этого не понять. Пора! – Верховник вдруг расслабился, откинулся на спинку своего чудного трона. И как-то мечтательно произнес:
   – Ну и покуролесили же мы там в свое время! Ах, молодость, молодость!
   – Где это – там? – снова поинтересовался Иван.
   – Где! Где! – раздраженно выкрикнул Верховник. – Где надо! И вообще, чего это он тут стоит передо мною?! – последнее было обращено к стражникам.
   – Как велели-с! – хором рявкнули те.
   – Ну да, вспоминаю, – Верховник потер лапой висок. – Проклятый склероз. Слушай, любопытный лягушонок! Мы были тогда совсем юнцами. Как давно все было! Тебе этого не дано оценить! Что ты можешь помнить – твоя жизнь миг! А мы тогда погуляли, ох, погуляли! Дым стоял коромыслом, лягушонок! Ты слыхал, наверное, про вашу последнюю войну, ту, позабытую, что была четыре века назад?! Ах, как мы отвели душу! Это было развлечение, да! Разве сейчас так умеют развлекаться!
   – Я ни черта не понимаю! – вставил Иван.
   Верховник махнул на него рукой.
   – Где тебе! Вы вообще ни черта не понимаете? Вы думаете что все сами, сами… Черви, ничтожные черви! Да разве вы сами на что-нибудь способны?! Нас было шестеро. Шесть мальчишек из Системы, молокососов, хулиганов, шесть ловких парней! И как мы чудили! Вот это был месяц развлечений! Половина вашего мира сгорела в огне, жаль нам надоела игра, можно – было бы довести дело и до конца, но разве в мальчишек есть спрос? А сейчас вот гляжу на тебя, вспоминаю все и, не поверишь, рад, что вот уцелел же кто-то, можно поглазеть, припомнить, порадоваться…
   – Чему?
   – Не грубить! – рыкнул в ухо похожий на Хмага.
   – Пусть говорит, что хочет, отстаньте от него! – великодушно разрешил изможденный Демократор.
   – Это все бред! резко выдал Иван. – Дурь маразматическая! Ты просто выжил из ума и несешь околесицу!
   Его рванули с обеих сторон за цепи. Но Верховник остановил стражников рукой.
   – А с чего ты взял, что я выжил? – спросил он как-то ласково.
   – То есть? – не понял Иван.
   – Ты сказал – выжил из ума. Это не так, мой отважный и глупый лягушонок! Я сохранил свой ум. Но я, к сожалению, не выжил. Тебя, видно, обманывает весь этот антураж, так? – Демократор указал на куб, трон и самого себя.
   – Вот я и говорю – маразм! Старческий психоз! – упрямо выпалил Иван.
   Верховный Демократор, властитель Меж-архаанья, не обиделся. Он лишь вздохнул сокрушенно. И будто выполняя тяжкую, но необходимую работу, растолковал Ивану:
   – Ты опять не прав! Маразм – и психоз могут быть у выжившего. А я, как уже тысячу раз было говорено, не выжил!
   – Не выжил, значит, умер? – сделал вывод Иван.
   – Ну вот, и ты умеешь соображать, когда захочешь! Очень разумненький лягушонок. Именно умер! Но сохранил свой клономозг в рассредоточенном состоянии. А это все макет, муляж! Меня нету!
   – Не верю!
   Верховник вдруг поднял вверх левую мосластую руку, вцепился правой в кисть. И с силой ударил длиннющим предплечьем о колено. Рука с хрустом и треском обломилась.
   – Гляди! – он поднял в правой отломленную левую, потряс ею словно мечом, а потом швырнул в гундосового. Да так ловко, что угодил тому прямо в лоб. Гундосый нагнулся, поднял обрубок, приложил к груди и преданно поглядел на Демократора.
   Ивану в очередной раз показалось, что он сходит с ума.
   – Значит, тебя нету? – спросил он глуповато.
   – Меня нет в этом теле. Меня нет в какой-либо определенной точке пространства. Но я есть и существую как рассредотачивающаяся и концентрирующаяся при необходимости квазиматериальная субстанция. Я вот могу, например, взять и сконденсироваться в твоем мозгу, понял, лягушонок!
   – Нет! Не надо! – Ивана передернуло от подобной идеи. Он даже не смог сдержаться, хотя знал, просьбы тут и пожелания ни в грош не ставят.
   – Ну, не надо, так не надо, – согласился Демократор, – когда будет надо, тогда и вселимся в тебя. Ты только не думай, что это очень почетно и приятно! Ведь не захотел бы ты переселиться в какую-нибудь мерзкую жабу или в гнусного и поганого червя?
   – Нет!
   – Вот и я не хочу. Но ежели потребуется, для дела, стало быть, тогда не обессудь, лягушонок!
   – Не потребуется! – уперся Иван.
   – Ну-у, видно, ты знаешь больше всех и умеешь предугадывать будущее! – Верховник поджал под себя длинные и нескладные ноги. Иван видел, как прямо на глазах у этого «муляжа-макета» отрастала новая левая рука.
   – С кем ни говоришь, никого, получается, нету! – ворчливо произнес Иван, глядя на тоненькие вытягивающиеся пальцы, на вырастающие и тут же загибающиеся черные когти. – Все рассредоточены, все – и тут, и там, и нигде толком! У меня складывается впечатление, что меня дурят, разыгрывают – нету, видите ли, никого! Ни палачей моих нету, ни гонителей, ни хулителей, ни доброжелателей! Один только я вроде бы и есть в этой чертовой Системе!
   Вертухаи дернули за цепи со всей силы. И снова обрушили на Иванову голову свои лучеметы – на этот раз они дубасили его прикладами.
   Верховник подождал, пока тем не надоест бить жертву. Потом пояснил:
   – Наша цивилизация невероятно древняя, и здесь на самом деле большинства нет, почти никого! Я порой и сам не могу понять, где клон-двойник, где квази-дубль, где живой…
   – А эти? – Иван, утирая кровь хлещущую из носа, ткнул в гундосого.
   Верховник махнул рукой, протянул брезгливо:
   – Эти и вовсе нелюди-киберы! Чего с них возьмешь?!
   Иван недоверчиво поглядел сначала на одного вертухая, потом на другого, потом на несуществующего Верховного Демократора. Тот заметил взгляд.
   – Да чего там, – проговорил он. – Эй, Грях!
   Гундосый Грях провел когтем по собственной груди – тут же разошлись плотные черные створки, затрещала ткань комбинезона. И открылись сумрачные и непонятные внутренности – внутренности явно не живого существа.
   – Еще! – приказал Демократор.
   Грях сунул палец под ворот, покопался там, щелкнул чем-то. И его голова вдруг упала на пол, как мячик подскочила три-четыре раза и замерла у ног Ивана.
   Иван осторожно отпихнул голову от себя самыми кончиками пальцев ноги. Она снова подкатилась и прогундосила:
   – Опять грубишь?!
   Иван пнул ее сильнее. Но стоящий с другой стороны сумел изловчиться, поймал голову и возложил ее на плечи безголовому дотоле, но стоявшему по стойке смирно Гряху.
   – Молодец, Хряг! – похвалил Верховник. И взглянул на Ивана. – Теперь веришь, лягушонок?
   – Что тебе до моей веры! – буркнул Иван.
   – Точно! Мне на это наплевать! Мне бы немного подышать воздухом юности, вспомнить наши славные проделки, вот это да! Впрочем, я надеюсь, что меня прихватят с собою, я все сделаю для того, чтобы они не забыли меня! Я их и спрашивать не стану, я сам распоряжусь собою!
   – Куда это вы собираетесь? – поинтересовался Иван вкрадчиво. – И кто вас может не взять?
   Демократор вздохнул тяжко. И вдруг заявил пропитым голосом Хука Образины:
   – Куда – неважно, тебе это знать не положено, лягушонок! А они – это ОНИ, это те, кто и есть Система! Ты еще узнаешь о них! Я тоже был таким, был! Не веришь?! Впрочем, откуда тебе знать! Меня отправили на отдых. Здесь хорошо отдыхать и развлекаться… Но Эра Предначертаний заканчивается. Скоро наступит Эра Выполнения Предначертанного! Да, грядет Великое Переселение! Только так сможет спасти себя миллионнолетняя дряхлая, да-да, дряхлая цивилизация. И ежеле тебе не укажут до тех пор, где находится форточка, ты никогда не покинешь Системы…
   Ивану тут же припомнилось все: и все эти сравнения с комарами, лягушатами, форточками, и какие-то дикие, больше подходящие для первобытных народов названия всяких там эр, годов, месяцев, вспомнился четырехрукий, вспомнился невидимый и также не существующий доброжелатель… все вспомнилось, но связаться в единое, сложиться в целое не смогло!
   – …в зале Отдохновений хорошо! Так приятно общаться с ушедшими и незаклонированными, таких еще много! Но кончается тринадцатитысячелетний цикл Воздаяния Добродетелям! И придется всем браться за дело, – всем! Зал Блаженства доступен каждому. Но не каждый пойдет первым туда…
   – Да куда же – туда?! – снова встрял Иван.
   – Молчи!
   Грях с Хрягом тут же отвесили Ивану по тумаку, не поскупились. Но он даже не поглядел на них, что возьмешь с неживых! Он только поморщился, да сплюнул кровью на пол.
   – Ты и так слишком много знаешь! Не раздражай меня! За мою слабость, за то, что я и без того открыл тебе множество секретов, меня могут рассеять! Понял ты это или нет?! Ведь ежели ты уйдешь отсюда, уползешь на своих собственных слизнячьих ножках, со своей собственной памятью, меня могут и к ответу призвать! Скажут, ну что, старина, доигрался! Допрыгался?! Скажут, распустил розовые Слюни?! И впрямь, стыдно, расчувствовался, повстречав на тропинке в садике слизня ничтожного, залюбовался, молодость вспомнил! Вместо того, чтобы раздавить да пройти себе тропиночкой мимо! Нет, не одобрят этого и не поймут, лягушонок! И никакие старые заслуги в расчет не возьмут, так-то!
   – А я думал, ты тут главный! – как-то невпопад сказал Иван.
   Верховник помолчал. Прикрыл глаза, посопел. Но потом ответил:
   – Здесь, сложные отношения, сложная иерархия. Не забивай себе голову! Хотя бы пока не забивай. Вот выживешь коли, тогда, глядишь, и разберешься! А сейчас все, пора. И так я с тобою заигрался, лягушонок, потешил старость. Ну да ладно, пока! До встречи!
   Верховный Демократор вдруг вытянулся в струнку, замер. И рассыпался словно слепленный из песка. Налетевший невесть откуда сильный ветер смел с хрустального куба комья слипшихся песчинок, невесомый прах, пыльцу и какие-то черные гнутые штуковинки, наверное, коготки.
   Сам Престол стоял незыблемо и вековечно. Он и не стоял по сути дела, а парил над каменным холодным полом.
   Иван обернулся к Хрягу – и тут же отдернул голову. Поглядел на Гряха – и ему стало совсем плохо. Никаких киберов-хар-харян не было! Не было и в помине! По бокам от него, удерживая в руках концы тяжеленной железной цепи, стояли две стройные высокие женщины. Иван не верил глазам своим – одна была русоволосой его подругой по несчастьям в этом мире, Ланой, другая… другая словно вынырнула из царства мертвых, не иначе, – это была его погибшая в Пространстве жена, его Света!
   – В зале Отдохновений хорошо, – пророкотало сверху. – Оставайся тут! Не пожалеешь!
   Иван вроде бы и понимал, что эти две женщины – миражи, фантомы, что они еще более мертвы, чем киберы – все эти хмаги, хмыги, хряги, гряхи и прочая нечисть. Но как заставить глаза не видеть?! Как отпихнуться от того, что рядом, что можно пощупать, взять в руки… Он дернул конец цепи, которую держала Света, на себя. И почувствовал прикосновение живого теплого тела.
   – Это правда? – спросил он растерянно. – Это ты?
   – Здесь все правда! – донеслось сверху. – Не сомневайся!
   Он притянул к себе Лану – она была не менее жива и трепетна. Иван еще раз взглянул поочередно на обеих. И остолбенел – только что у каждой было свое лицо, каждая имела неуловимые и вполне осязаемые только ей присущие черты, и вдруг лица их стали сходны как у близнецов. Ивану показалось, что он видел эти лица, точнее, это одно лицо! И видел совсем недавно. Он ухватил женщин за руки, встряхнул их. И заорал, но не им, а обращаясь вверх, задирая голову к сводам:
   – Мне не нужна такая правда! Не нужна!!!
   Наверху что-то или кто-то тяжело, с натугой, вздохнул. И все исчезло.

   Изолятор – Хархан-А – Квазиярус.


   Год 124-ый – нулевое время

   Это был бред, идиотизм, паранойя! Но Иван опять висел в мрачном сыром погребе. Висел вниз головою. На цепях! Он слышал их легонькое позвякивание. От пола несло гнилью. Из угла из тьмы доносился приглушенный храп. Кто мог храпеть в его темнице, Иван не знал.
   Он дернулся на всякий случай. Но цепи держали его тело надежно, вырываться и тратить силы не стоило.
   – Эй, кто там? – крикнул он в темноту. Из угла раздалось обиженное сопение. Кто-то осторожно подполз к Ивану и прослюнил на ухо:
   – Моя не понимай – где откат? Куда откат? Зачем откат? Моя – там карашо! Моя – тут плохо!
   Иван сразу все понял. Не хватало лишь одного, чтобы гнусный облезлый звероноид принялся обжирать с него, висящего на цепях и беззащитного, мясо. И все же он грозно и даже злобно сказал, почти прорычал:
   – Твоя – уходи! Твоя – хуже будет! Моя твоя жрать, будет! Тут моя карашо!
   – Не нада! – без промедления и как-то по-деловому ответил звероноид. И отошел на два шага.
   Иван сообразил, что с облезлым гурманом можно иметь дело. В голове его родился план – пугающе простой, но единственно выполнимый в этой обстановке. Надо было лишь удостовериться, на месте ли превращатель. Но как?
   – Ходи моя! – властно приказал Иван.
   Облезлый робко придвинулся, запыхтел.
   – Дом твоя хочешь? – поинтересовался Иван.
   – Моя хочу! Моя хочу! – зачастил облезлый, кивая головой-черепом. – Моя помирай тут! Моя тут не карашо!
   – Тогда слушай внимательно, – сказал Иван без коверкания, но тут же опомнился, ведь не поймет же гадрианин! И перешел на более толковый: – Твоя полезай на моя! Твоя кусай пятка!
   – Не-е-ет! – испуганно замотал головой облезлый. – Моя карошая, моя не кусай люди!
   Иван насупился, нахмурился, побагровел. Он не знал, правда, как будет выполнять свое обещание, как отправит домой гадрианина, которого вместе с ним, а если уж говорить прямо, по его вине, перебросило в этот мир. Но с этим потом можно будет разбираться, сейчас надо выпутываться. И он зашипел на облезлого змеем, с театральной какой-то показной злобой, зная повадки звероноидов, зная, что они уважают именно такой тон:
   – Кусай! Не то моя твая жрать будет! А ну-ну!!!
   Звероноид аккуратненько, даже с непонятным подобострастием, все время лопоча извиняющимся тоном, вскарабкался по Ивану наверх, чуть ли не к самому крюку. И осторожно куснул за пятку.
   – Давай, падла! Чего тянешь! Чтоб мигом! – завопил Иван, не подделываясь под облезлого.
   И тот принялся грызть Иванову ногу. Боль была адская. Сколько мог, Иван терпел. А потом принялся кричать, ругаться, скрипеть зубами. Но звероноид свое дело знал неплохо – не прошло и минуты, как они оба рухнули вниз, на грязный и сырой пол. Звероноид сразу же испуганно отполз в угол. А Иван сидел с выпученными от боли глазами. Ни черта он не соображал в эту минуту. А сверху на него, с цепей, с железных колец, еще капало что-то – и это была его собственная кровь.
   – Моя – домой! – проскулил звероноид и плотоядно облизнулся. Видно, на него напал аппетит, приходящий, как известно, во время еды.
   – Щас! – огрызнулся Иван. – Разбежался.
   Он подтянул к себе ноги, преодолевая натяжение ручных цепей, ощупал их. Нет, на таких огрызках далеко не убежишь. На них даже не встанешь! Хотя надо было отдать должное, облезлый обработал ступни лишь настолько, насколько надо было, чтоб в кольца протиснулись. Иван не сразу вспомнил про превращатель – от боли он отупел просто-таки!
   Яйцо было на месте, в поясе! Онемевшими руками он вытащил, его. Приставил к горлу. Сдавил, что было сил.
   Сам он не заметил изменений. Но глядевший на него звероноид вдруг встал на четвереньки, разинул пасть, выпучил буркалы, затрясся и запричитал:
   – Твоя моя не кусай! Твоя моя не хотела жрать!
   Иван не обращал на него внимания. Он поглядывал на собственные руки. Пальцы на них лишились ногтей, стали отекшими и кривыми, как у облезлых гурманов. Пучочки драной шерсти торчали из разных мест. Превращатель сработал!
   Но цепи оставались на руках, даже стали давить сильнее – запястья у звероноидов были толстые, заплывшие.
   Иван выждал минуту. Надо было выждать, чтоб никакой осечки! Зевнул. Неосмотрительно зевнул.
   На облезлого это произвело ужасное впечатление. Он затрясся еще сильнее, клочки шерсти на нем встали дыбом… И только сейчас Иван сообразил – это ведь не вожак-силач и не переводчик-старик, это какая-то странная помесь и того и другого! Но почему?! Может, подлинные-то остались на месте, а это всего лишь клон с обоих, снятый при откате и воспроизведенный здесь?! А может, вообще, кто-то другой. Он не успел додумать до конца. Перепуганный гадрианин с визгами, уханьем, воплями сорвался с места.
   – Моя – домой! Моя невкусная! Твоя моя не кусай! У-у! – проорал он в лицо Ивану. Метнулся к каменной стене. И нащупав непонятным чутьем каменную же дверь, ударился в нее всем телом, выдавил ее в ту сторону, протиснулся в дыру и исчез.
   Через мгновение дверь эта, представлявшая из себя просто кусок стены на цепях и шарнирах, встала на место. А еще через одно из-за нее послышался хлопок и приглушенный крик: «Ай-яй-а-а!».
   Иван решил – пора! Он сунул яйцо в рот, надулся. И тут же начал превращаться в прежнего Ивана. При этом он глядел на ноги и убеждался в правоте своей – да, превращатель восстанавливал все без изъянов. С таким можно было попадать в любую катастрофу, выходить из любых переделок – лишь бы голова была цела!
   – Ну, держитесь друзья мои! – вслух проговорил Иван.
   Спрятал превращатель. Потом напрягся, уперся в каменный пол обеими ногами и выдрал из основания одну цепь. Передохнул чуток. Выдрал другую. Сдернуть кольца с запястий так и не смог. Ну и не беда!
   Иван подошел к стене-двери, навалился на нее, опрокинул. И не давая ей вернуться в прежнее положение, протиснулся в образовавшуюся дыру.
   Никуда он не вышел за дверью оказалась точно такая же темница. С той лишь разницей, что посреди пола в ней валялся в черной луже несчастный облезлый звероноид. А у стеночки сидел посапывая да похрапывая охранник-харханянин самого обычного вида, только вот толстый не в меру. На коленях у него лежал лучемет. Восьмипалые руки были разжаты.
   Иван не стал испытывать судьбу и ждать, пока вертухай проснется. Он захлестнул его горло цепью, развернул спиной к себе, чтоб сподручнее было и с такой силой ударил его железным кольцом, охватывавшем другую руку, что сам чуть не закричал. Жирный квашней сполз на пол.
   Надо бы, конечно, было разобраться – живой это негуманоид или кибер, надо! Но Иван не стал. Он подхватил лучемет, повесил его на плечо. И подошел к облезлому, потрогал его. Гадрианин, кем он ни был – клоном или подлинным, не подавал признаков жизни, с ним было кончено. И эта смерть оставалась на совести Ивана, он сам понимал это. Понимал, но опять-таки ничегошеньки он уже поделать не мог! Надо было самому спасаться, пока не хватились.
   В противоположном углу наверх, к потолку, вела ржавая и хлипкая железная лесенка. Никаких следов люка в потолке не наблюдалось.
   Иван в три прыжка вскарабкался наверх. Уперся обеими руками. Так уперся, что заскрипело под ним, затрещало. Но крышка люка все же была, и она поддалась! Иван выбрался в непонятную полую трубу-туннель. Не успел оглядеться, как крышка вернулась на место – назад дороги не было. Да они не собирался назад! Он просто не мог понять, ну как же через все эти нагромождения его перебрасывало по воле местных обитателей мигом? Да что там мигом! И мига не проходило, он сразу оказывался в ином месте, в ином положении! Может, не врали, может, и впрямь какие-то иглы-уровни, пилообразные функции, свертываемость?! Поди разберись во всем этом! Ивану представилось, что он и есть жалкий комаришка, залетевший непонятно куда в открытую форточку, что он лягушонок в реакторе… И это было неприятным ощущением. Нет, он человек! Он создание Божье, а не комар, не слизняк, не червь! Но ведь и те – создания Божьи?! Ивану припомнились слова, звучавшие гордо, но без гордыни – По Образу и Подобию! Вот именно, именно так! Нет, не червь, не вирус, не жаба! Он Человек – Существо мыслящее, Созданное по Образу и Подобию Божиему! А стало быть, он не лягушонок в реакторе, стало быть, и ему место найдется в любой точке этого Созданного Мира!
   Однако предаваться философствованиям было некогда. И он полез по скобам наверх. Ох уж эти скобы! Сколько он по ним отмерил уже верст?! Но хорошо еще, что эти были подогнаны под человека, не то, что там, в садике.
   Все! Хватит! Теперь он должен очень расчетливо, выверяя каждый шаг, каждое движение, пробираться к выходу. Он найдет эту проклятую невидимую форточку! Найдет без всяких подсказок! Одно лишь сдерживало Ивана, омрачало его мысли, повергало и делало бессильным – он не мог, не имел права уйти из этого жуткого мира, не уводя за собою Лану, или по крайней мере, не разузнав толком – где она, что с ней, есть ли хоть один шанс?! Или она, и впрямь, висит в прозрачной сеточке, висит себе мохнатым и хоботистым шаром-грушей?!
   Иван полз вверх, и чувствовал – он на правильном пути. Он даже не заметил, как труба-туннель закончилась, так и ударился головою в потолок. Но ударившись, понял – это то, что нужно, это место перехода. Вперед! Куда бы его ни выбросило, его выбросит ближе к выходу! Он протиснул сквозь упругую стену сначала руку с цепью, потом другую, и лишь после этого сунулся головой.