Писемский Алексей. В водовороте

   ______________
   * Я боюсь замужества! (франц.).
   - Нет, я вас бить не стану! - произнес барон с некоторым чувством.
   - Когда же ты хочешь, чтоб я вышла за тебя?
   - Чем скорее, тем лучше, - хоть на этой же неделе.
   - Ха-ха-ха! - опять начала смеяться Анна Юрьевна. - Я все не могу представить себе невестою себя! Бочка сороковая этакая - невеста!..
   Барон на это молчал: он видел уже, что Анна Юрьевна согласится выйти за него замуж.
   - Потом-с, - продолжал он, помолчав немного, - женясь на вас, я окончательно обрубаю для себя всякую иную житейскую карьеру и, покуда вы будете сохранять ко мне ваше милостивое внимание, я, без сомнения, буду всем обеспечен; но, может быть, в одно прекрасное утро... наперед испрашиваю извинения в моем предположении... в одно утро, несмотря на то, что я буду муж ваш, вы вздумаете сказать мне: "Убирайтесь вон!" - и я очучусь на голом снегу, ни с чем...
   - За что же я скажу тебе это?
   - Да хоть за то, что вам понравится какой-нибудь другой мужчина.
   - Вот что выдумал!.. Понравится другой мужчина! Знаю я вас: vous etes tous les memes mauvais et dete-stables!*
   ______________
   * вы все одинаково дурны и отвратительны! (франц.).
   - Не ручайтесь, Анна Юрьевна, не ручайтесь! - сказал барон опять с некоторым чувством. - Ни один человек не может сказать, что он будет завтра!
   - А я могу, потому что я стара...
   Барон пожал плечами.
   - Не настолько, мне кажется, еще... а потому я просил бы вас обеспечить меня при жизни и хоть небольшую часть вашего состояния передать мне.
   - Да изволь, если уж это так тебя беспокоит! - сказала, слегка усмехнувшись, Анна Юрьевна. - Я, пожалуй, когда ты сделаешься моим мужем, и на остальное мое именье дам тебе завещание!.. Что мне каким-то родственникам моим, шелопаям, оставлять его.
   - Благодарю вас за это! - произнес барон и, встав со своего места, поцеловал у Анны Юрьевны руку.
   - Ах, однако, какой ты плут! - сказала она ему, погрозя пальцем.
   - Что делать!.. - отвечал барон, улыбаясь. - Еще Грибоедов сказал, что "умный человек не может быть не плут"{320}.
   - Ну да, оправдывайся Грибоедовым! - произнесла Анна Юрьевна и больше не в состоянии была шутить: предложение барона заметно ее встревожило; лицо Анны Юрьевны, как бы против воли ее, приняло недовольное выражение, так что барон, заметив это, немножко даже струхнул, чтоб она не передумала своего решения.
   - Но, может быть, вам жаль переменить ваше графство на баронство? спросил он ее как бы несколько шутя.
   - Э, стану я об этом жалеть! - проговорила Анна Юрьевна почти презрительным тоном. - Жаль мне моей свободы и независимости! присовокупила она с легкой досадой.
   - Вы нисколько и не утратите ее! - возразил барон.
   - Увидим! - отвечала, вздохнув, Анна Юрьевна и вскоре ушла наверх в свой будуар, где продолжала быть задумчивою и как бы соображающей что-то такое.
   Барон, напротив, оставшись один, предался самым приятным соображениям: Анна Юрьевна, конечно, передаст ему при жизни довольно порядочную долю своего состояния; таким образом жизнь его устроится никак не хуже того, если бы он служил все это время и, положим, дослужился бы даже, что почти невероятно, до министров; но что же из этого? Чтобы долго удержаться на этом щекотливом и ответственном посту, надобно было иметь или особенно сильные связи, или какие-нибудь необыкновенные, гениальные способности; но у барона, как и сам он сознавал, не было ни того, ни другого; а потому он очень хорошо понимал, что в конце концов очутится членом государственного совета, то есть станет получать весьма ограниченное содержание. Без сомнения, в этом случае больше бы удовлетворилось его самолюбие и он бы больше стяжал в жизни почестей. "Но если здраво рассмотреть, что такое в сущности все эти мундиры шитые, кресты, ленты и даже чины?.. Одна только мишура и громкие слова!" философствовал барон. Кроме того, идя по служебному пути, он не скопил бы тридцати тысчонок, которые теперь покоились у него в кармане и которые он, продолжая управлять именьем Анны Юрьевны, надеялся еще увеличить; не было бы впереди этого огромного наследства, которое она обещалась завещать ему. Конечно, как женщина, Анна Юрьевна была не совсем привлекательна. "Но нельзя же, чтобы в жене соединились все достоинства!" - утешал себя и в этом случае барон.
   * * *
   Часам к восьми вечера богатый дом Анны Юрьевны был почти весь освещен. Барон, франтовато одетый, пришел из своего низу и с гордым, самодовольным видом начал расхаживать по всем парадным комнатам. Он на этот раз как-то более обыкновенного строго относился к проходившим взад и вперед лакеям, приказывая им то лампу поправить, то стереть тут и там пыль, - словом, заметно начинал чувствовать себя некоторым образом хозяином всей этой роскоши.
   Вскоре приехали князь и Елена. Анна Юрьевна только перед самым их появлением успела кончить свой туалет и вышла из своей уборной. Вслед за князем приехал и Жуквич.
   - Здравствуйте, здравствуйте! - говорила Анна, Юрьевна, пожимая всем им руки. - Пойдем, однако, князь, со мной на минуту, - мне нужно переговорить с тобой два - три слова! - присовокупила она и, взяв князя под руку, увела его в свой будуар.
   Барон догадался, что разговор между ними будет происходить о предстоящей свадьбе, а потому тихими шагами тоже пошел за ними. Комнаты в доме Анны Юрьевны были расположены таким образом: прямо из залы большая гостиная, где остались вдвоем Жуквич и Елена; затем малая гостиная, куда войдя, барон остановился и стал прислушиваться к начавшемуся в будуаре разговору между князем и Анной Юрьевной.
   - Ты знаешь, - начала она, как только они уселись, - я замуж выхожу.
   - Вы?.. Но за кого же?.. - спросил князь удивленным голосом.
   - Конечно, за барона! - отвечала Анна Юрьевна.
   - Зачем вам это понадобилось? - продолжал князь.
   - Он пристал; он этого требует!
   - А, вот что! - произнес князь, почесав у себя за ухом.
   - Говорит, что его положение в обществе неприлично. И точно что, - сам согласись, - оно не совсем ловкое.
   - Он это положение, я думаю, прежде бы должен был предвидеть, - заметил князь.
   - Да, но оно сделалось теперь ему невыносимым.
   Князь сомнительно усмехнулся.
   - Я хотела тебя спросить об одном, - присовокупила Анна Юрьевна, - не зол ли он очень? Может быть, он скрывает от меня это... Tu le connais de longue date; c'est ton ami*.
   ______________
   * Ты его знаешь издавна; это твой друг (франц.).
   При этом вопросе Анны Юрьевны барон весь превратился в слух.
   - Нет, не зол! - отвечал князь протяжно.
   - А что же он? - спросила Анна Юрьевна, поняв, что князь тут кое-чего не договаривает.
   - По-моему, во-первых, он пуст, а потом подловат немного, - извините, что я так выражаюсь! - заключил князь.
   - Ничего! - отвечала Анна Юрьевна.
   Барон невольно даже отшатнулся от драпировки, к которой приложил свое ухо.
   - Это еще ничего! - продолжала Анна Юрьевна. - Но я боюсь, чтобы он капризничать, командовать надо мной не стал очень.
   - Вы сами ему не поддавайтесь, - возразил ей князь.
   - Я не поддамся, конечно... Я помню, как и тот мой муж вздумал было на меня кричать, что я долго одеваюсь на бал, я взяла да банкой с духами и пустила ему в лицо; но все же неприятно иметь в доме бури, особенно на старости лет...
   - Но отчего барон так вдруг вздумал требовать вашей руки?.. От ревности, что ли? - спросил князь, слегка усмехаясь.
   - C'est possible!.. Je n'en sais rien!* - отвечала, усмехнувшись, Анна Юрьевна. - И требует еще, чтоб я, выйдя за него, отдала ему часть моего состояния.
   ______________
   * Это возможно! Я этого не знаю! (франц.).
   - Состояния, однако, требует?.. Не дурак, значит, он.
   - Какой дурак!.. Он очень умный и расчетливый человек, но это бог с ним! Я ему дам; а главное, скажи, как по нашим законам: могу я всегда отделаться от него?
   - Почему же не можете?.. Можете!
   - Par consequent tu m'eneourage!* - заключила Анна Юрьевна.
   ______________
   * Следовательно, ты меня поощряешь! (франц.).
   Князь некоторое время подумал.
   - Ничего особенного не имею сказать против того! - проговорил он, наконец.
   Его в это время, впрочем, занимала больше собственная, довольно беспокойная мысль. Ему пришло в голову, что барон мог уйти куда-нибудь из гостиной и оставить Жуквича с Еленой с глазу на глаз, чего князь вовсе не желал.
   - Итак, все? - сказал он, вставая.
   - Все! - отвечала Анна Юрьевна.
   Барон в эту минуту юркнул, но не в большую гостиную, а через маленькую дверь во внутренние комнаты. Несмотря на причиненную ему досаду тем, что тут говорилось про него, он, однако, был доволен, что подслушал этот разговор, из которого узнал о себе мнение князя, а также отчасти и мнение Анны Юрьевны, соображаясь с которым, он решился вперед действовать с нею.
   Князь недаром беспокоился: у Елены с Жуквичем, в самом деле, происходил весьма интимный разговор. Как только остались они вдвоем в гостиной, Елена сейчас же обратилась к Жуквичу.
   - Вы, однако, не дочитали мне письма, которое вчера получили.
   - Я ж его привез сюда! - отвечал Жуквич и, вынув из кармана письмо, подал его Елене.
   Елена принялась читать письмо, а Жуквич стал ходить взад и вперед по комнате, с целью, кажется, наблюдать, чтобы не вошел кто нечаянно.
   Елена, дочитав письмо, изменилась даже вся в лице.
   - Это ужасно! - произнесла она.
   Жуквич молча принял от нее письмо и положил его снова в карман: грусть и почти скорбь отражались в глазах его.
   - Надобно как можно скорее пособить им, - сказала Елена стремительно.
   - А чем?.. - возразил ей печальным голосом Жуквич. - У меня ж ничего нет! Все взято и отнято правительством!
   - У меня тоже решительно ничего нет, - подхватила Елена, смотря себе на гуттаперчевые браслеты и готовая, кажется, их продать. - Но вот чего я не понимаю, - продолжала она, - каким образом было им эмигрировать, не взяв и не захватив с собой ничего!
   - Одним нечего было захватить, - ответил с грустною улыбкой Жуквич, другие ж не успели.
   - В таком случае я лучше бы осталась дома и никуда не пошла.
   - Да, но человеку жить желается, - его ж инстинкт влечет к тому; остаться значило - наверное быть повешену.
   - Потом еще, - допытывалась Елена, - они жили до сих пор!.. Этому уже лет пять прошло, как они эмигрировали; но отчего они вдруг все разорились?
   - О, тому причина большая есть!.. - подхватил Жуквич. - До последнего времени правительство французское много поддерживало... в Англии тоже целые общества помогали, в Германии даже...
   - А теперь, что же, они прекратили эту помощь?
   Жуквич грустно склонил при этом свою голову.
   - Теперь прекратили!.. Прусско-австрийская война{325} как будто ж всему миру перевернула голову наизнанку; забыли ж всякий долг, всякую обязанность к другим людям; всем стало до себя только!..
   - Ужасно! - повторила еще раз Елена. - Нельзя ли в Москве составить подписку в пользу их?.. Я почти уверена, что многие подпишутся.
   - В Москве ж... подписку в пользу польских эмигрантов?.. Что вы, панна Жиглинская! - почти воскликнул Жуквич.
   Елена сама поняла всю несбыточность своего предположения.
   - В таком случае составьте подписку только между поляками московскими, - те должны отдать все; я хоть полуполька какая-то, но покажу им пример: я отдам все мои платья, все мои вещи, все мои книги!
   - И все это будет такая ж крупица в море, - произнес Жуквич. - Вы прочтите: двести семейств без платья, без крова, без хлеба!..
   У Жуквича при этом даже слезы выступили на глазах; у Елены тоже они искрились на ее черных зрачках.
   - Ну, так вот что! - начала она. - Я просто скажу князю, чтобы он послал им денег сколько только может!
   - О, нет, нет!.. - опять воскликнул Жуквич, кивая отрицательно головой. - Вы ж не знаете, какой князь заклятый враг поляков.
   - Тут дело не в поляках, - отвечала Елена, - а в угнетенных, в несчастных людях. Кроме того, я не думаю, чтоб он и против поляков имел что-нибудь особенное.
   - Против ж поляков он имеет!.. Я могу вам это доказать ясно, как божий день, из его заграничной жизни.
   - Пожалуйста, я никогда ничего подобного от него не слыхала! проговорила Елена с заметным любопытством.
   Жуквич некоторое время медлил и как бы собирался с мыслями.
   - Это было ж в Лондоне, - начал он, заметно приготовляясь к длинному рассказу. - Я ж сам, к сожалению, был виновником тому, что произошло... Был митинг в пользу поляков в одной таверне!.. Восстание польское тем временем лишь началось... Я только прибыл из Польши и, как живой свидетель, под влиянием неостывших впечатлений, стал рассказывать о том, как наши польские дамы не совсем, может, вежливо относятся к русским офицерам... как потом были захвачены в казармах солдаты и все уничтожены... Вдруг князь, который был тут же, вскакивает... Я передаю ж вам, нисколько не преувеличивая и не прикрашивая это событие: он был бледен, как лист бумаги!.. Голос его был это ж голос зверя разъяренного. "Если ж, говорит, вы так поступаете с нашими, ни в чем не виноватыми солдатами, то клянусь вам честью, что я сам с первого ж из вас сдеру с живого шкуру!" Всех так ж это удивило; друзья князя стали было его уговаривать, чтобы он попросил извиненья у всех; он ж и слушать не хочет и кричит: "Пусть, говорит, идут со мной ж на дуэль, кто обижен мною!.."
   Елена слушала Жуквича с мрачным выражением в лице: она хоть знала нерасположение князя к полякам, но все-таки не ожидала, чтобы он мог дойти до подобной дикой выходки.
   - Это, может быть, тогда произошло под влиянием какой-нибудь случайной минуты, но теперь, я надеюсь, этого не повторится, - проговорила она.
   - Вы думаете ж? - спросил ее Жуквич.
   - Совершенно уверена в том! - отвечала Елена.
   - Разве ж красота женская способна так изменить человека? - сказал, пожимая плечами, Жуквич. - А я ж полагаю, что князь мне будет даже мстить, что я передал вам о положении моих несчастных собратов.
   - Но чем он может мстить вам?.. Не донос же он на вас сделает, возразила ему Елена, уже обидевшись за князя.
   Разговор их при этом должен был прекратиться, потому что в гостиную вошли Анна Юрьевна и князь. Сей последний, как только взглянул на Елену, так сейчас догадался, что между ею и Жуквичем происходила весьма одушевленная и заметно взволновавшая их обоих беседа. Такое открытие, разумеется, не могло быть ему приятным и придало ему тревожный и обеспокоенный вид. Анна Юрьевна тоже явилась какая-то все еще расстроенная, да и барон, вскоре пришедший, никак не мог скрыть неприязни, которая родилась у него против князя за его отзыв о нем. Вечер, вследствие всего этого, начал тянуться весьма неодушевленно, и даже превосходнейшим образом приготовленное мороженое никого не развлекло: хозяева и гости очень были рады, когда приличие позволило сим последним двинуться по домам.
   Князя до того мучила замечаемая им интимность между Еленой и Жуквичем, что он, едучи в карете с нею, не утерпел и сказал ей:
   - Когда я вчера возвратился домой поутру и входил в гостиную, то случайно, конечно, видел в зеркало, что Жуквич вам читал какое-то письмо.
   - Да, читал! - отвечала Елена, нисколько не смутившись.
   - Но от кого же это письмо и какого рода? - спросил князь.
   - Об этом много говорить надобно, а я сегодня слишком утомлена для того.
   - Но вы, однако, мне скажете это?
   - Непременно, - отвечала Елена.
   У князя точно камень спал с души.
   - А когда именно скажете? - присовокупил он.
   - Завтра, вероятно! - отвечала Елена.
   Она хотела прежде обдумать хорошенько, с чего ей начать и как лучше подействовать на князя, который, со своей стороны, убедясь, что между Еленой и Жуквичем начались не сердечные отношения, а, вероятно, какие-нибудь политические, предположил по этому поводу поговорить с Еленой серьезно.
   IV
   На другой день князь Григоров совершенно неожиданно получил письмо с заграничным штемпелем. Адрес был написан незнакомой ему рукою. Как бы заранее предчувствуя что-то недоброе, князь с некоторым страхом распечатал это письмо и прочел его. Оно было от г-жи Петицкой и несколько загадочного содержания. "Извините, князь, - писала она, - что я беспокою вас, "но счастие и спокойствие вашей супруги заставляют меня это делать. Известный вам человек, который преследует княгиню всюду за границей, позволяет себе то, чего я вообразить себе никогда не могла: он каждодневно бывает у нас и иногда в весьма непривлекательном, пьяном виде; каждоминутно говорит княгине колкости и дерзости; она при нем не знает, как себя держать. Я несколько раз умоляла ее сбросить с себя эту ужасную ферулу; но она, как бы очарованная чарами этого демона, слышать об этом не хочет и совершенно убеждена, что он тем только существует на свете, что может видеть ее. Ваш совет и ваше слово, я уверена в том, могущественнее всего подействуют на княгиню. Она до сих пор сохранила еще к вам самое глубокое уважение и самую искреннюю признательность; а ваша доброта, конечно, подскажет вам не оставлять совершенно в беспомощном состоянии бедной жертвы в руках тирана, тем более, что здоровье княгини тает с каждым днем, и я даже опасаюсь за ее жизнь".
   Письмо это очень встревожило князя. Он порывисто и сильно позвонил.
   Вбежал лакей.
   - Позови сюда скорее Елену Николаевну! - сказал князь, забыв совершенно, что такое беспокойство его о жене может не понравиться Елене и что она в этом случае будет ему плохая советница.
   Елена, когда ее позвали к князю, непременно полагала, что он будет говорить с нею о Жуквиче, а потому, с своей стороны, вошла к нему в кабинет тоже в не совсем спокойном состоянии, но, впрочем, с решительным и смелым видом.
   - Посмотри, что мне пишут из-за границы! - сказал князь, подавая Елене письмо Петицкой.
   Елена поспешила прочесть его.
   - Что же из этого? - спросила она совершенно равнодушным голосом князя.
   - Ничего из этого! - отвечал он. - Только господин этот может уморить княгиню, - больше ничего!
   - Это очень бы, конечно, было жаль! - сказала Елена протяжно и, будучи совершенно убеждена, что Петицкая от первого до последнего слова налгала все, она присовокупила: - Из этого письма я вовсе не вижу такой близкой опасности, особенно если принять в расчет, кем оно писано.
   - Оно писано женщиной, очень хорошо знающей настоящую жизнь Миклакова и княгини, - отвечал князь.
   - Но ты забыл, что эта женщина - врунья, сплетница, завистница! возразила ему Елена.
   - Все это, может быть, справедливо! - согласился князь. - Но тут-то она не имеет никакой цели ни лгать, ни выдумывать.
   - Цель ее, вероятно, заключается в ее гадкой и скверной натуришке, жаждущей делать гадости и подлости на каждом шагу!
   - Что Миклаков зол, желчен и пьяница, - это и я знаю без госпожи Петицкой!.. - возразил князь.
   - И я тоже это знаю, - подтвердила Елена, - но в то же время убеждена, что, при всех своих дурных качествах, он не станет никакой в мире женщины мучить и оскорблять.
   - Это только твои предположения, которые надобно еще доказать.
   - Доказать это, по-моему, очень нетрудно, - отвечала, подумав, Елена. Пошли за Жуквичем и расспроси его: он очень еще недавно, в продолжение нескольких месяцев, каждодневно виделся с княгиней и с Миклаковым, и я даже спрашивала у него: хорошо ли все у них идет?
   - Что же он тебе сказал на это? - перебил ее стремительно князь.
   - Сказал, что все у них мирно.
   - Что еще потом он тебе говорил об этом?
   - Да я не расспрашивала его особенно много... Пошли, я тебе говорю, за ним и сам расспроси его.
   Князь размышлял некоторое время.
   - Тут одно неудобство - совершенно постороннего человека посвящать в подобные интимные вещи... - проговорил он.
   - Какие же это интимные вещи, о которых все, я думаю, знают? возразила Елена.
   Князь еще, однако, подумал немного; потом, видно, решившись, довольно сильно позвонил. Явился лакей.
   - Поди к господину Жуквичу, - начал он приказывать лакею и при этом назвал улицу и гостиницу, где жил Жуквич, - и попроси его пожаловать ко мне, так как мне нужно его видеть по весьма важному делу.
   У Елены в продолжение этого разговора все больше и больше начинало появляться в лице грустно-насмешливое выражение. Участие князя к жене и на этот раз болезненно кольнуло ее в сердце: как она ни старалась это скрыть, но не могла совладать с собой и проговорила:
   - Я еще тогда, как княгиня взяла только Петицкую с собою за границу, говорила, что та будет ссорить ее с Миклаковым, и даже предсказывала, что княгиня, вследствие этого, опять вернется к тебе.
   Князь на это промолчал.
   - Ты тогда уверял, - продолжала Елена, - что это нисколько не будет до тебя касаться; но я говорила, что это неправда и что это будет тебя касаться, - оказалось, что и в этом я не ошиблась.
   Князь и на это ни слова не сказал. Елена тоже не стала развивать далее своей мысли, не желая очень раздражать князя, так как предполагала, не откладывая времени, начать с ним разговор по поводу своего желания помочь польским эмигрантам.
   Жуквич не замедлил явиться.
   Князь встретил его самым дружественным образом.
   - Садитесь, пожалуйста! - говорил он, пододвигая ему стул.
   Жуквич принял всю эту любезность князя с некоторым недоумением и кидаемыми на Елену беглыми взглядами как бы спрашивал ее, что это значит.
   Князь, впрочем, сам вскоре разрешил его сомнения.
   - У меня просьба к вам есть... - начал он, и лицо его мгновенно при этом покрылось румянцем. - Вы, может быть, слышали... что я... собственно... в разводе с женой, и что она даже... уехала за границу с одним господином. И вдруг теперь я... получаю из Парижа, куда они переехали, письмо... которым... уведомляют меня, что княгиня до такой степени несчастлива по милости этого человека, что вконец даже расстроила свое здоровье... Вы видели отчасти их жизнь: скажите, правда это или нет?
   На вопрос этот Жуквич довольно продолжительное время медлил ответом: он, видимо, соображал, в каком тоне ему говорить, и Елена, заметившая это, поспешила ему помочь.
   - Вы заметьте, что князю об этом пишет госпожа Петицкая, - сказала она.
   - А, госпожа Петицкая!.. - повторил с улыбкою Жуквич.
   - Но вот вы мне говорили, что напротив - между княгиней и Миклаковым все хорошо идет! - продолжала Елена.
   - О, да!.. Совершенно ж хорошо! - подхватил Жуквич полным уже голосом.
   - И как на вид княгиня - весела?.. Здорова?.. Покойна? - вмешался в их разговор князь.
   - По-моему ж весела и здорова, - подтвердил, пожимая плечами, Жуквич.
   - Я и не понимаю после этого ничего!.. - произнес князь. - А вот еще один вопрос, - присовокупил он, помолчав немного. - Я буду с вами говорить вполне откровенно: Миклаков этот - человек очень умный, очень честный; но он в жизни перенес много неудач и потому, кажется, имеет несчастную привычку к вину... Как он теперь - предается этому или нет?
   - О, да нет ж!.. Нисколько!.. - воскликнул Жуквич.
   - Но, может быть, этого не было в Германии, а возобновилось в Париже?
   - Я ж того не знаю, - отвечал Жуквич, опять пожимая плечами и как бы начиная скучать такими расспросами.
   Елене тоже они заметно не нравились.
   - Чем тебе обижать заранее человека такими предположениями, ты лучше напиши к кому-нибудь из твоих знакомых в Париже, - пусть они проверят на месте письмо госпожи Петицкой, - сказала она.
   - У меня в Париже решительно никого нет знакомых, - возразил ей князь.
   При последних словах князя лицо Жуквича приняло какое-то соображающее выражение.
   - У меня ж много в Париже знакомых. Не поручите ли вы мне это дело исполнить? - произнес он.
   - Но каким образом ваши знакомые могут проверить это? - спросил его князь.
   - Очень просто ж это! Я с месяц лишь рекомендовал через письмо одного моего знакомого княгине и Миклакову. Он был ими очень обласкан и бывает у них часто, - чего ж удобнее, как не ему наблюсти над всем? Я ему ж телеграфирую о том, и он мне телеграфирует...
   - Это значит - еще третьего человека посвящать в эту тайну! проговорил князь, относясь больше к Елене.
   - Да не вы ж его будете посвящать, а я! - подхватил Жуквич.
   - Но вам-то с какой стати посвящать его в это и заботиться о княгине?
   Жуквич при этом грустно усмехнулся и склонил свою голову.
   - Мы ж, поляки, часто, по нашему политическому положению, интересуемся и спрашиваем друг друга о самых, казалось бы, ненужных и посторонних нам людях и вещах.
   - Ну, в таком случае не откажите и сделайте мне это одолжение! проговорил князь и вместе с тем протянул Жуквичу руку.
   - О, с великим удовольствием! - воскликнул тот, заметно обрадованный просьбой князя, и, принимая его руку в обе свои руки, крепко пожал ее.
   - Но ты сам потом должен будешь заплатить господину Жуквичу каким-нибудь одолжением, - пошутила князю Елена.
   - Если только это будет в моей возможности, - отвечал он ей серьезно.
   - Мне, вероятно ж, будет заплачено больше, чем я стою того!.. Вероятно!.. - подхватил Жуквич шутливым тоном. Затем он вскоре стал прощаться, говоря, что сейчас идет отправлять телеграмму.
   Князь еще раз искренно поблагодарил его; когда, наконец, Жуквич совсем пошел, то Елена вдруг быстро поднялась с своего места и, побежав вслед за ним, нагнала его в передней.
   - Послушайте, - начала она торопливо, но тихо, - в самом деле у Миклакова с княгиней мирно идет?
   Жуквич в ответ на это пожал только плечами.
   - И княгиня действительно весела? - продолжала Елена.
   - Ну, не очень... особенно по временам, - произнес, наконец, Жуквич.
   - А Миклаков не кутит никогда?
   - И того ж нельзя сказать утвердительно. И видал его иногда в очень bon courage!*
   ______________
   * навеселе! (франц.).
   - Но все-таки, как вы полагаете, во всем этом ничего нет особенно серьезного? - говорила Елена.
   - Серьезного ж нет ничего! - подтвердил Жуквич, очень хорошо понявший, что Елена желает, чтобы ничего серьезного не было.